Петренко торопливо уехал, Дина осталась одна в пустом доме среди груды ящиков и тюков. Что делать? Чем раньше заняться?
Дина растерялась. Впервые в своей коротенькой жизни оказалась она в таком положении, когда самой пришлось распоряжаться и решать. Конечно, нужно убрать, здесь столько пыли. Вот мухи в паутине. А где сам паук? Не видно... Кажется, они кусачие.
В сенях Дина разыскала старый просяной веник, выбежала в сад и распахнула все ставни - дом стал больше. Интересней всего была огромная печь. Наверху темно, душно и сильно пахло пылью. Дина протянула руку и наткнулась на что-то мягкое. Тряпье. Стало почему-то не по себе, и Дина слезла, так до конца не обследовав огромную лежанку.
Однако нужно браться за дело, прежде всего - уборка.
А где тут вода? Наверное, есть криница. Обойдя дом, Дина без труда разыскала старый замшелый колодец, заглянула в его таинственную, влажную глубину, на журавле болталась одна веревка. Привязать к ней какое-нибудь ведро из сеней Дина не догадалась и в полной растерянности пошла к дому. По пути она увидела грушевое дерево, его ветви были унизаны маленькими зелеными грушками. Они оказались жесткие и терпкие. Но до чего вкусные!
...Мужской голос прорезал тишину:
- Эй, чи есть тут живая душа? Выходь!
Дина, рассыпав грушки, побежала к дому. Она увидела горбоносого, похожего на цыгана мужика. Он стоял у подводы, груженной детскими железными коечками.
- Мне заведувачку, - сказал мужик.
- Это я, - робко отозвалась Дина.
- Ты? - Он презрительно скривил тонкие губы. - Вот дамки-козыри, давай таскай!
Под койками лежали матрацы и тонкие перовые подушки без наволочек. Понурая лошадь мотала длинной шеей и скалила зубы. Дина испугалась.
- Ну стерьва! - крикнул возница. - Чистой воды Горпына-зараза.
Когда перетаскивали подушки, он пробормотал:
- Дождався Демченков пуховиков...
- Демченков? Это хозяин дома? Который уехал? - с интересом спросила Дина, запыхавшись и прижимая к груди сразу три подушки.
- Уехал, - передразнил ее мужик, - выслали его. Раскулачили! Какой был хозяин! Стой, стерьва!
Злоба кипела в нем.
- Все у него позабирали... Какие были кони! Всех в колгосп согнали, в конюшню. И на замок. Тут и пустили красного петуха. Зайнялось со всех сторон. Што было. Все кони пропали. От эта стерьва, Горпынина кляча, осталась. Коло сельсовета она стояла. Вот теперь и хозяйнуем с ней, да еще с такими клячами.
- Но кто поджег конюшню?
- Кто знает, - неохотно ответил он, - засудили Демченкова. Вот такие дамки-козыри получаются. Жинка его убежала из села, а мать родная в этой печи и померла. Так ее раздуло, что ледве* вытащили...
______________
* Ледве - едва.
- В печи? Вон в той?
Глаза у Дины округлились, голос задрожал, чем она, видимо, доставила большое удовольствие мужику.
- А ты... из этих... комсомольцев?
- Да...
Нелегко досталось ей это "да". Было ясно, что собеседник отнюдь не пылает симпатией к комсомольцам. Однако, когда телега тронулась, Дина готова была бежать вслед за возницей, так страшно стало ей оставаться тут одной.
Давно затихли шум колес и ругань мужика, а Дина все стояла посреди двора, не решаясь войти в дом. Так вот куда она попала, в настоящее кулацкое гнездо!
Вокруг застыла тишина, не прежняя, успокаивающая, а коварная, наполненная предательскими шорохами, готовая мгновенно взорваться. Под мертвенным лунным светом, точно живые, шевелились ветви деревьев, едва слышно шуршала трава. Внезапно над головой с шумом пролетела летучая мышь. Дина почувствовала, как что-то оборвалось в ее груди. Хотела броситься в дом, но мысль о страшной печи, в которой умерла старуха, заставила ее отпрянуть. Прочь, прочь от проклятого места! Она ринулась в темноту, в сад.
Дина бежала, налетала на деревья, спотыкалась, падала, не чувствуя ушибов и царапин, снова неслась вперед. Ее спина вдруг приобрела странную чувствительность, спиной она ощущала присутствие кого-то враждебного, преследующего ее по пятам. Временами она замирала, прислушивалась, но стук в груди и ушах заглушал все остальные звуки.
Кончился сад, в лицо дохнуло сыростью, невидимая дорожка неслась вниз, под ногами захлюпало. Дина остановилась, ей почудилось, будто она попала в болото, но тут из-за облаков выглянул лунный серпик, и Дина увидела перед собой спокойную, величественную реку с трепещущей дорожкой лунного света. Берега щетинились темными островерхими камышами, над которыми склонились вербы с изогнутыми стволами. Безмятежным покоем веяло от реки, камышей и луны. Дина вздохнула и в изнеможении опустилась на землю. Ей необходимо было хоть немного отдышаться, прежде чем она совсем уйдет отсюда. Ах, зачем она не послушала папу и поехала сюда?
Дина прилегла на мягкую прохладную траву, не помнила, как смежились веки.
Коротка летняя ночь. Вскоре забрезжил рассвет. Дина задрожала от холода и проснулась.
Медленно растворялась ночь в свете зарождающегося дня. Она отступала в гущу косматых ив, запуталась в осоке, поползла по ямкам, забивалась в овражки, но неумолимый рассвет настигал ее, и ночь растаяла.
ВСТРЕЧА
И вдруг чудо: на влажную, остывшую землю хлынул солнечный свет! Он лился широкой струей, побеждая туман, отгоняя холод и страхи. Все ожило! Засверкала чистой водой река, засияли сочной зеленью прибрежные камыши, изогнутые ивы опустили в прозрачную воду свои тонкие и длинные ветви.
Впервые в жизни увидела Дина рассвет. Вся красота зарождающегося прекрасного дня принадлежала ей...
- О-го-го! - закричала Дина и поразилась, так сильно зазвучал голос. О-го-го! - снова крикнула она и побежала к реке. Она зачерпывала воду ладонями, плескала себе на шею, лицо, повизгивала от холода. Приникнув ртом к воде, пила и пила, пока не заломило зубы.
Вдруг она явственно услышала свое имя.
- Ди-на, Ди-и-и-на, - неслось будто с противоположного берега.
Ее ищут. Голос мужской. А вдруг вчерашний возчик? Может, он всю ночь ее караулил и вот теперь решил...
- Ди-на, - снова, уже ближе, услышала она. Да это же шофер, Петренко! Ну конечно, он!
- Я тут... Тут я! - закричала Дина и побежала на голос.
Запыхавшись, она чуть не столкнулась с Петренко и каким-то хлопцем, которого не успела разглядеть.
- Динка, ты живая! - вскричал Петренко. - Где же ты ховалась?
Дина с трудом переводила дыхание, рот ее был полуоткрыт, но глаза за стеклами кривых очков глядели весело; чистые карие глаза смеялись, точно говоря: "Видишь, жива!"
- Оця птаха и есть заведувачка! Дэ ты так обшарпалась?
Еще вчера его раздражали ее чистенький, интеллигентный вид, очки. Потом она по-товарищески поделилась с ним хлебом, и он снова озлился на то, что она видела его слабость. А вот теперь девчонка стала близкой, своей. Почему, он сам не мог понять. Однако где она так ободралась, будто собаки ее таскали? А может, приключилась настоящая беда? Нет, глядит весело...
Дина не успела ответить Петренко. Посмотрев на второго хлопца, она воскликнула:
- Товарищ Грудский? Вы?
Появление представителя горкома комсомола, того самого товарища Грудского, который напутствовал мобилизованных комсомольцев на село, здесь в этот ранний час представилось ей невероятным. Дина даже протерла очки, но Грудский точно стоял перед ней. Тот же полувоенный, защитного цвета костюм, кожаный ремень с пряжкой... Легкий ветерок трепал светлые волосы парня. Серые глаза дружелюбно смотрели на Дину.
- Да! Это товарищ Грудский, - пояснил Петренко, - его прислали до нас, будет помощником начальника политотдела по комсомолу...
И тут же со значимостью добавил:
- Теперь комсомол у нас - сила, и всякие там не станут чипляться!
Дина молча перевела дух.
Грудский не мог припомнить, где и когда видел он эту девушку с яркими карими глазами за стеклами очков.
Дина же погибала от стыда. Возможно ли признаться, что она хочет бежать отсюда? Нет, такое теперь казалось немыслимым! Да и вчерашние страхи как-то потускнели.
- Ну, я побежала! - вдруг решительно сказала она.
- Стой! А дэ ты была ночью? - спросил Петренко.
- Там, - она неопределенно махнула рукой.
- В хате тебя не было. Я заходил, ты мне не бреши...
- А я и не собираюсь брехать! - возмутилась Дина. - Это ты мне все наврал. "Демченков уехал куда-то..." Как же... Уехал. Все я узнала. Куркуль он! И про старуху, что умерла там в печи, узнала. Ничего себе, хатку выбрали для детей. Вот я и убежала... к реке... боюсь я туда идти.
Петренко с Грудским переглянулись.
- Послухай, скаженная дивчина, - сказал Петренко, - ты ж материально ответственная. Кинула и убегла. А кому отвечать?
- Ладно. Не тебе!
- Сейчас детей приведут, ты иди, не бойся. Куркулей нет больше в селе. Ну, чего стоишь?
Дина вопросительно посмотрела на Грудского.
- Петренко прав, - мягко заметил он, - бояться нечего, ты не одна здесь. Если что, поможем. Ну а дом, он, говорят, самый большой в деревне. И детям будет удобно... Иди работай...
Дина опрометью бросилась бежать в горку, она увидела знакомую грушу. Значит, ушла недалеко, вот кончится сад, а там на пригорке и дом. Нужно торопиться, до прихода детей немножко прибрать.
Оставшись вдвоем, Петренко и Грудский снова переглянулись и дружно захохотали.
- Ну и деваха! - сказал Грудский. - Ее самое еще нянчить надо. Ты давай жми за хлебом, а я пойду в бригады. Ты уж помоги ей сегодня. Первый день, зашьется...
- Да ну ее, очкариху скаженную, - добродушно отозвался Петренко.
...Когда Дина подошла к дому, во дворе уже были дети. Она остановилась, с любопытством и некоторой опаской наблюдая за ними.
Какие же все грязные, обросшие, совсем непохожи на тех, с бантиками, челочками, детей, которых прогуливали в скверах, парке и на бульваре Одессы...
Детей было немного, десять-двенадцать, мальчики, девочки в грязных рубашонках ползали по траве.
На поваленной колоде расселись старшие дети с унылыми лицами маленьких старичков. У калитки собралось несколько женщин. Они тихо переговаривались.
Вдруг что-то теплое, живое коснулось ее ноги. Головастый малыш с тонкой шеей и оттопыренными ушами быстро передвигался на четвереньках, дергая свежую траву и запихивая ее в рот. Зеленая слюна стекала по его грязному подбородку.
Дина не знала правил педагогики и гигиены, но она твердо знала одно: нельзя есть зелень!
- Плюнь, сейчас же плюнь! - закричала она. - Нельзя есть траву!
Ее крик вызвал настоящий переполох. Дети, сидевшие на колоде, вскочили и сбились в кучу, а малыш зашелся таким громовым ревом, точно он уже отравился. Ревя, он пополз к женщинам. И получилось так, что женщины, дети и ревущий малыш сгрудились против Дины, бросая на нее недоверчивые и даже враждебные взгляды.
- Но ведь нельзя есть траву, - оправдываясь, сказала Дина. Она сама готова была зареветь от обиды.
- А что им исты? Все ж погорело! - злобно сказала высокая старуха с впалыми щеками.
И тут заговорили все разом о засухе, голоде, о том, что богом проклят их колхоз, одно несчастье за другим: сперва коров кто-то потравил, потом конюшню подожгли, погибли лошади, а теперь эта страшная засуха - чисто божья кара...
Дина слушала, не зная, что отвечать, но, когда высокая старуха снова повторила "божья кара", Дина возмутилась:
- Да что за ерунда? За что кара? За справедливость? Почему вы говорите, что бог проклял колхоз? А помещиков, кулаков, которые обдирали бедных людей, он не проклинал?
Она звонко, убежденно повторяла то, чему ее учили в школе, в чем она была уверена...
- Есть охота... Дашь нам есть? - вдруг тихонько спросила худенькая беленькая девочка и доверчиво прикоснулась к Дининой руке.
На Дину смотрели большие, с темными ресницами, голубые глаза, у девочки была прозрачная, почти светящаяся кожа, длинные нечесаные льняные волосы.
- Конечно, конечно, - торопливо ответила Дина. - Тебя как зовут? спросила она девочку.
- Ганка... Дашь поесть?
- Да, да, должны привезти продукты... Обязательно... Уже немного есть... я только не успела, - она говорила сбивчиво, запинаясь, потому что знала - виновата, очень виновата перед этими женщинами и голодными детьми. Тряслась от страха и не сделала самого необходимого.
Между тем двор наполнялся детьми. Хмурый старик привел тоненького, бледного мальчика в длинных холщовых штанишках, мальчик ухватился за жилистую руку старика и не отпускал ее.
- Иди к нам, - позвала Дина. - Это ваш внук?
Мальчик сделал маленький шажок вперед, но оторваться от старика не решался.
Женщины сочувственно покачивали головами. Старик молча высвободился, не говоря ни слова, повернулся и ушел. Мальчик поглядел ему вслед, но догонять не посмел. Дина хотела спросить, кто этот старик, но тут увидела совсем маленькую девочку, которая спала на траве под забором.
- Нехай спит, - остановила ее молодая женщина с горящими глазами, блеск их был болезненным или совсем безумным, - це Олеся, сиротинка, нехай спит...
- На земле? - возразила Дина.
Женщина, приблизившись и вперив в Дину свои страшные глаза, вдруг спросила:
- Не брешешь? Им дадут есть? Это правда?
- Ну конечно, - невольно отступив, сказала Дина, - я обещаю, честное комсомольское.
- Э, что там ваши обещанки, хватает нам обещанок. Мы, дивчина, с голодухи ох и лютуем, ты нам не бреши, дивчинка, худо будет тебе.
- Одчепись ты, Павла... на што пугать дивчину? - вступилась за Дину немолодая крестьянка с добрым лицом и круглыми глазами.
- А ты зачем тут? - озлилась Павла. - Не одарил тебя Степан дитем, так ходишь на чужих заришься? Уходи!
- Ох, и зла же ты, Павла! Чем коришь? Не твоя ли вина, что...
Она не закончила, слезы помешали. "Господи, - думала Дина, - о чем они? У них тут своя жизнь, свои обиды и секреты..."
Девочка, что лежала под забором, проснулась. Не открывая глаз, она застонала:
- Хлеба, хлеба...
Потом села и потерла маленькими кулачками глаза. Все у нее было маленьким - кулачки, босые грязные ножонки с крохотными пальчиками, и удивительным показалось Дине, что она умеет говорить и плакать. Остальные дети тоже заплакали и стали просить хлеба.
Дина заметалась, хотела броситься в дом, стала уговаривать детей.
Видя ее замешательство, Павла скомандовала:
- Ну, жинки, пошли отсюда, нехай сама управляется.
Женщины, понурив головы, то и дело оглядываясь, нехотя побрели со двора.
Дина осталась одна со своими будущими воспитанниками. Она быстренько пересчитала их. Шестнадцать, старшенькие и совсем малыши, мальчики и девочки... Одна на шестнадцать душ, их нужно обмыть, накормить, ухаживать за ними. Сумеет ли, справится ли?
"Нет! - в отчаянье думала Дина. - Ничего у меня не получится, ведь я ничего не умею делать, решительно ничего!"
Это была правда, в которой она могла признаться одной себе. Дома все делали бабушка и мама.
- Я сготовлю завтрак, а вы поиграйте во дворе, - как можно бодрее приказала она детям. - Кашу сварю.
Она направилась к дому, но у порога остановилась. А как же дети? Чем бы их занять? Тут она вспомнила о грушевом дереве, оно ведь усыпано маленькими грушками...
Когда Дина обрывала недозрелые плоды со старой полудикой груши, то даже погладила шершавый ствол дерева. "Милая груша, какая ты добрая, щедрая".
- Смотрите, что я вам принесла! А ну, налетайте! - закричала Дина детям и высыпала прямо на траву все груши. - Сейчас поделим их...
Но не успела она произнести эти слова, как мгновенно ринувшиеся к ней ребята расхватали все до единой грушки. Не обошлось без тумаков и обид. Рослый, хмурый мальчик, с недоверчивыми глазами и чуть выпяченным, обиженным ртом, запихал за рубашку больше остальных, и теперь обеими руками он защищал свое богатство.
- Юрко, дай мне, дай! - кричали облепившие его малыши.
- Раздай им, - сказала Дина.
Юрко хмуро посмотрел на нее и ответил:
- Нащо я стану раздавать чужим? Я своим братикам дам...
И он, отогнав чужих, роздал груши трем таким же толстогубым, исподлобья глядящим на белый свет ребятам.
"Значит, их четверо братьев, - подумала Дина, - и этот Юрко старший..."
В КУЛАЦКОМ ДОМЕ
Теперь, когда Дина узнала историю обитателей мрачного пустого дома, он показался ей еще неприятней и враждебней. Снова напугали следы на пыльном полу, вчерашние следы больших сапог Петренко, а может, не его, а того, другого, кто смотрит сейчас на нее горящими глазами из темного угла за печью?
Дина замерла, прислушиваясь. Воображение, ее постоянный и не всегда добрый спутник, уже рисовало ей страшные картины... Дом с заколоченными двойными рамами, не пропускавший никаких звуков извне, молчал угрюмо и отрешенно.
- Хватит трусить! - сказала она себе. - Довольно глупостей!..
Зажмурившись, она энергично замахала брошенным вчера веником, подымая тучи пыли. Защекотало в ноздрях, Дина громко чихнула. А может, это не она, а тот, другой? Но пыль улеглась, и Дина, осмелев, принялась выметать мусор из всех углов. Вдруг под веником что-то пискнуло. Дина так и затряслась от страха. Мышь? Почему не убегает? Осторожно, кончиком веника Дина шевельнула мусор. На полу лежал облезлый резиновый заяц, край уха надкусан, один глаз слеп, зато второй глядел прямо на Дину нестертым черным зрачком. Значит, тут были дети. Эта простая мысль почему-то поразила Дину. Она представляла себе Демченкова, куркуля в высокой барашковой шапке, с хитрыми глазами, выглядывавшего откуда-то из-за угла, и обязательно с огромной винтовкой-обрезом в руках. Так рисовали куркулей на плакатах. А вот дети куркуля, это странно. Какие они, где сейчас? Неужели шалили, как все другие дети, вот надкусили или оторвали у зайца кончик уха.
Дине стало не по себе: она попала в чужой дом и распоряжается в нем. Чувство неясной, мучительной вины охватило Дину.
Позади скрипнула дверь, и на пороге показалась худенькая беленькая девочка, кажется, ее зовут Ганкой. Появление девочки обрадовало Дину.
- Нравится тебе здесь? - спросила Дина, только чтобы услышать человеческий голос и избавиться от своих мыслей.
- Страшно, - прошептала Ганка.
- Вовсе не страшно, - бодрилась Дина, - вот приберемся... Все будет хорошо.
- Давай помогу, - предложила Ганка, глядя на Дину широко раскрытыми голубыми глазами.
- Давай помогай! - как можно бодрее ответила Дина, - сейчас пойдем с тобой по воду, принесем водички, затопим печь, сварим кашу, потом вымоем пол, окошки нужно открыть... Я пробовала, они заколочены, но мы откроем...
Она говорила, продолжая быстро подметать. Ганка стояла у двери, уставившись в закопченное чело печи, именно туда, куда Дина боялась взглянуть.
- Да не смотри ты! - не вытерпела Дина.
- Боюся, - прошептала Ганка.
- Глупости! Нечего бояться! - Дина окончательно расхрабрилась. - Дом ведь пустовал, чего ему пропадать? - уговаривала она сама себя. - Вот и отвели его детям. Мы тут будем жить, все уберем и будем жить. И ничего не станем бояться. Поняла?
- Ага... А тебя как зовут?
- Меня? Дина...
- Дина, Дина, - с удовольствием повторила Ганка и вдруг порывисто бросилась к Дине, ткнулась личиком в ее бок и, подняв заблестевшие глаза, прошептала:
- Ты, Дина, дуже гарная... И добрая... Ты не уедешь обратно в город?
Дина смутилась.
- Нет, Гануся, я буду с вами, - ответила она.
- Пошли по воду! - предложила Ганка.
- Да, да, - опомнилась Дина, - сейчас.
В сенях они нашли ведро. На дворе слепило яркое солнце, железная щеколда двери ожгла ладонь. Дети разбрелись по двору в поисках тени. Вчера еще сочная зеленая трава пожухла, истоптанная их ногами, и ничем уже не отличалась от уличной, запыленной и серой.
Девочки быстро пробежали по заросшей тропинке к колодцу. Ганка мигом привязала ведро и, ухватившись за веревку тонкими, сильными ручками, стала опускать ведро во влажную темень колодца.
- Давай я, - Дина тоже потянула веревку, она подавалась легко, без усилий, ведро опускалось все глубже. Вдруг оно стукнулось о что-то твердое. Дина подергала веревку, прислушалась. Ганка тоже подергала и тоже прислушалась, всплеска не было. Колодец был пуст.
- Ой, лишенько, - завопила Ганка, - ой, люди добрые, что же это сталось? Стара Демченкова заколдовала криницу...
На Ганкин крик прибежали дети. Они испуганно сгрудились и были готовы подхватить причитания.
Худенький мальчик в холщовых штанах, которого привел дед, серьезно сказал:
- Они, куркули, все можут. Коней попалили. Колдуны они!
- Глупости! Перестаньте! - пыталась вмешаться Дина, но дети не слушали ее.
- То стара Демченкова заговорила воду, то она...
- Но, Пылыпок, стара померла, - возразил другой мальчик с вихорком на макушке.
Эти двое были постарше, остальные прислушивались к их словам.
- Как же, померла, - возражал Юрко, - душа ее бродит и шкодит...
- Глупости! - опять вмешалась Дина, - все это глупости, никакая душа не может бродить.
- Ой, водички попить! - вдруг запросила маленькая Олеся, - пить хочу.
И все сразу захотели пить. Странное дело, Дина тоже вдруг ощутила жажду.
- Сейчас принесу воды из реки, все напьемся, - сказала Дина, схватила ведро и помчалась к реке.
Путь к реке, который прошлой ночью превратился для нее в кошмар, оказался совсем не страшным и коротким. Утоптанная, будто выложенная камнем тропинка местами уже стала зарастать нежным цыплячьим пухом. Сочная, влажная трава приятно холодила разгоряченные ступни. Повеял ветерок. Извилистая, полузаросшая камышом речка оказалась удивительно живописной в том месте. Однако любоваться было некогда, она заторопилась, ведь ее ждут дети.
Дину охватило желание защитить их от всего дурного, дать им радость.
- Пейте, пейте чистую водичку, - сказала она, ставя ведро перед детьми, - пейте сколько хотите!
Они облепили ведро.
- Ох, и солодкая вода! - убежденно заявила Ганка.
Тепловатая речная вода показалась всем необыкновенно вкусной, верно, потому, что здесь, у ведра, дети впервые улыбнулись Дине, потянулись к ней. Девочки обвили ее ручонками, мальчики подошли поближе.
- А исты когда? - тоскливо протянула смуглая, с черными бисеринками глаз, девочка.
- Ой, до чего же я неповоротливая, совсем уморю вас! - воскликнула Дина и, подхватив ведро, бросилась в дом.
"Когда еще сварю я эту кашу! - подумала она, - нужно сейчас, немедленно дать им что-нибудь поесть!"
Она принялась рыться в мешках и тюках, которыми был завален угол дома, пытаясь на ощупь отыскать что-нибудь съедобное. Тут были крупа, вермишель, лапша... Но все это нужно варить. Самым тяжелым оказался мешок с рафинадом. Большие твердые куски, давно она не видела столько сахара. Набрав в подол рафинад, она помчалась во двор... Дина знала, что поступает расточительно. Такие огромные куски надо бы расколоть щипчиками и сложить в сахарницу, но тут не было ни щипчиков, ни сахарницы, а было шестнадцать голодных ребят, которые, наверное, позабыли вкус сахара.
Мгновенно она раздала сахар, побежала в дом, схватила из мешка еще два недостающих куска и наделила всех.
- Только сразу не грызите, а сосите его медленно, медленно, наставляла Дина, - чтобы он у вас таял во рту...
Она судорожно глотнула слюну, мучительно захотелось и себе положить за щеку угловатый, крепкий кусок и долго, долго глотать его растопленную сладость, но Дина не посмела взять.
Однако мешок магнитом притягивал к себе. Она принесла с реки еще одно ведро воды, раскрыла, после долгих усилий, окно, смела с него паутину... Подумать только, целый мешок с несчитанными кусками. Никто никогда не узнает, что она взяла. Но ведь это нечестно! Нет, нет, нужно покрепче завязать его и больше к нему не подходить. Однако, когда она решительно встряхнула края мешка, чтобы потуже стянуть их веревкой, вдруг снизу выскочил маленький осколочек, совсем маленький. Когда Дина опомнилась, раскаиваться было уже поздно, оставалось только глотнуть.
Тут Дина впервые задумалась над тем, что же она будет есть? Денег у нее нет, покупать ничего не сможет. Питаться вместе с детьми? Но имеет ли она право?
Так раздумывая, она копошилась в доме, продукты - в один угол, постель и вещи - в другой, еще раз подмела, протерла изнутри окна, снова выскочила во двор поглядеть, где дети... И снова в дом. Все какие-то дела находились и тут и там.
К полудню солнце достигло зенита, жара стала невыносимой. Дети уже не просили ни есть, ни пить, они дремали в тени деревьев. Маленькая Олеся снова лежала под плетнем. Глаза закрыты, ножка неестественно подогнулась, она походила на искалеченного цыпленка. Дине почудилось, будто девочка не жива. Испугавшись, она ближе подошла к Олесе, наклонилась, та и не шевельнулась.
- Что это с ней? - невольно вырвалось у Дины.
Ганка оказалась рядом.
- Вона квола, - сказала Ганка с болезненной гримаской, - вона помрет.
- Ты что? Как это "помрет"? - вскричала в ужасе Дина. - Сейчас же врача! Где тут врач?
- Дохторица в городе, - удивленно отвечала Ганка.
- Что же делать? Что делать? - Дина опустилась на землю рядом с девочкой, положила Олесину головку себе на колени, та открыла глаза, мутные, невидящие, слабая улыбка тронула бледные губы девочки.
- Олеся, Олесенька, что с тобой? Что у тебя болит? - допытывалась Дина. - Ты не спи, не нужно спать...
Олеся привстала, Дина протянула руку, чтобы расправить сбившиеся потемневшие от пота волосы на голове девочки. И тут, о ужас, она увидела, как по тонкой прозрачной коже у висков Олеси ползают отвратительные бледные вши, великое множество вшей. Дина вкрикнула и отскочила.
Ей почудилось, будто и она вся усыпана этими отвратительными насекомыми.
Дина растерялась. Впервые в своей коротенькой жизни оказалась она в таком положении, когда самой пришлось распоряжаться и решать. Конечно, нужно убрать, здесь столько пыли. Вот мухи в паутине. А где сам паук? Не видно... Кажется, они кусачие.
В сенях Дина разыскала старый просяной веник, выбежала в сад и распахнула все ставни - дом стал больше. Интересней всего была огромная печь. Наверху темно, душно и сильно пахло пылью. Дина протянула руку и наткнулась на что-то мягкое. Тряпье. Стало почему-то не по себе, и Дина слезла, так до конца не обследовав огромную лежанку.
Однако нужно браться за дело, прежде всего - уборка.
А где тут вода? Наверное, есть криница. Обойдя дом, Дина без труда разыскала старый замшелый колодец, заглянула в его таинственную, влажную глубину, на журавле болталась одна веревка. Привязать к ней какое-нибудь ведро из сеней Дина не догадалась и в полной растерянности пошла к дому. По пути она увидела грушевое дерево, его ветви были унизаны маленькими зелеными грушками. Они оказались жесткие и терпкие. Но до чего вкусные!
...Мужской голос прорезал тишину:
- Эй, чи есть тут живая душа? Выходь!
Дина, рассыпав грушки, побежала к дому. Она увидела горбоносого, похожего на цыгана мужика. Он стоял у подводы, груженной детскими железными коечками.
- Мне заведувачку, - сказал мужик.
- Это я, - робко отозвалась Дина.
- Ты? - Он презрительно скривил тонкие губы. - Вот дамки-козыри, давай таскай!
Под койками лежали матрацы и тонкие перовые подушки без наволочек. Понурая лошадь мотала длинной шеей и скалила зубы. Дина испугалась.
- Ну стерьва! - крикнул возница. - Чистой воды Горпына-зараза.
Когда перетаскивали подушки, он пробормотал:
- Дождався Демченков пуховиков...
- Демченков? Это хозяин дома? Который уехал? - с интересом спросила Дина, запыхавшись и прижимая к груди сразу три подушки.
- Уехал, - передразнил ее мужик, - выслали его. Раскулачили! Какой был хозяин! Стой, стерьва!
Злоба кипела в нем.
- Все у него позабирали... Какие были кони! Всех в колгосп согнали, в конюшню. И на замок. Тут и пустили красного петуха. Зайнялось со всех сторон. Што было. Все кони пропали. От эта стерьва, Горпынина кляча, осталась. Коло сельсовета она стояла. Вот теперь и хозяйнуем с ней, да еще с такими клячами.
- Но кто поджег конюшню?
- Кто знает, - неохотно ответил он, - засудили Демченкова. Вот такие дамки-козыри получаются. Жинка его убежала из села, а мать родная в этой печи и померла. Так ее раздуло, что ледве* вытащили...
______________
* Ледве - едва.
- В печи? Вон в той?
Глаза у Дины округлились, голос задрожал, чем она, видимо, доставила большое удовольствие мужику.
- А ты... из этих... комсомольцев?
- Да...
Нелегко досталось ей это "да". Было ясно, что собеседник отнюдь не пылает симпатией к комсомольцам. Однако, когда телега тронулась, Дина готова была бежать вслед за возницей, так страшно стало ей оставаться тут одной.
Давно затихли шум колес и ругань мужика, а Дина все стояла посреди двора, не решаясь войти в дом. Так вот куда она попала, в настоящее кулацкое гнездо!
Вокруг застыла тишина, не прежняя, успокаивающая, а коварная, наполненная предательскими шорохами, готовая мгновенно взорваться. Под мертвенным лунным светом, точно живые, шевелились ветви деревьев, едва слышно шуршала трава. Внезапно над головой с шумом пролетела летучая мышь. Дина почувствовала, как что-то оборвалось в ее груди. Хотела броситься в дом, но мысль о страшной печи, в которой умерла старуха, заставила ее отпрянуть. Прочь, прочь от проклятого места! Она ринулась в темноту, в сад.
Дина бежала, налетала на деревья, спотыкалась, падала, не чувствуя ушибов и царапин, снова неслась вперед. Ее спина вдруг приобрела странную чувствительность, спиной она ощущала присутствие кого-то враждебного, преследующего ее по пятам. Временами она замирала, прислушивалась, но стук в груди и ушах заглушал все остальные звуки.
Кончился сад, в лицо дохнуло сыростью, невидимая дорожка неслась вниз, под ногами захлюпало. Дина остановилась, ей почудилось, будто она попала в болото, но тут из-за облаков выглянул лунный серпик, и Дина увидела перед собой спокойную, величественную реку с трепещущей дорожкой лунного света. Берега щетинились темными островерхими камышами, над которыми склонились вербы с изогнутыми стволами. Безмятежным покоем веяло от реки, камышей и луны. Дина вздохнула и в изнеможении опустилась на землю. Ей необходимо было хоть немного отдышаться, прежде чем она совсем уйдет отсюда. Ах, зачем она не послушала папу и поехала сюда?
Дина прилегла на мягкую прохладную траву, не помнила, как смежились веки.
Коротка летняя ночь. Вскоре забрезжил рассвет. Дина задрожала от холода и проснулась.
Медленно растворялась ночь в свете зарождающегося дня. Она отступала в гущу косматых ив, запуталась в осоке, поползла по ямкам, забивалась в овражки, но неумолимый рассвет настигал ее, и ночь растаяла.
ВСТРЕЧА
И вдруг чудо: на влажную, остывшую землю хлынул солнечный свет! Он лился широкой струей, побеждая туман, отгоняя холод и страхи. Все ожило! Засверкала чистой водой река, засияли сочной зеленью прибрежные камыши, изогнутые ивы опустили в прозрачную воду свои тонкие и длинные ветви.
Впервые в жизни увидела Дина рассвет. Вся красота зарождающегося прекрасного дня принадлежала ей...
- О-го-го! - закричала Дина и поразилась, так сильно зазвучал голос. О-го-го! - снова крикнула она и побежала к реке. Она зачерпывала воду ладонями, плескала себе на шею, лицо, повизгивала от холода. Приникнув ртом к воде, пила и пила, пока не заломило зубы.
Вдруг она явственно услышала свое имя.
- Ди-на, Ди-и-и-на, - неслось будто с противоположного берега.
Ее ищут. Голос мужской. А вдруг вчерашний возчик? Может, он всю ночь ее караулил и вот теперь решил...
- Ди-на, - снова, уже ближе, услышала она. Да это же шофер, Петренко! Ну конечно, он!
- Я тут... Тут я! - закричала Дина и побежала на голос.
Запыхавшись, она чуть не столкнулась с Петренко и каким-то хлопцем, которого не успела разглядеть.
- Динка, ты живая! - вскричал Петренко. - Где же ты ховалась?
Дина с трудом переводила дыхание, рот ее был полуоткрыт, но глаза за стеклами кривых очков глядели весело; чистые карие глаза смеялись, точно говоря: "Видишь, жива!"
- Оця птаха и есть заведувачка! Дэ ты так обшарпалась?
Еще вчера его раздражали ее чистенький, интеллигентный вид, очки. Потом она по-товарищески поделилась с ним хлебом, и он снова озлился на то, что она видела его слабость. А вот теперь девчонка стала близкой, своей. Почему, он сам не мог понять. Однако где она так ободралась, будто собаки ее таскали? А может, приключилась настоящая беда? Нет, глядит весело...
Дина не успела ответить Петренко. Посмотрев на второго хлопца, она воскликнула:
- Товарищ Грудский? Вы?
Появление представителя горкома комсомола, того самого товарища Грудского, который напутствовал мобилизованных комсомольцев на село, здесь в этот ранний час представилось ей невероятным. Дина даже протерла очки, но Грудский точно стоял перед ней. Тот же полувоенный, защитного цвета костюм, кожаный ремень с пряжкой... Легкий ветерок трепал светлые волосы парня. Серые глаза дружелюбно смотрели на Дину.
- Да! Это товарищ Грудский, - пояснил Петренко, - его прислали до нас, будет помощником начальника политотдела по комсомолу...
И тут же со значимостью добавил:
- Теперь комсомол у нас - сила, и всякие там не станут чипляться!
Дина молча перевела дух.
Грудский не мог припомнить, где и когда видел он эту девушку с яркими карими глазами за стеклами очков.
Дина же погибала от стыда. Возможно ли признаться, что она хочет бежать отсюда? Нет, такое теперь казалось немыслимым! Да и вчерашние страхи как-то потускнели.
- Ну, я побежала! - вдруг решительно сказала она.
- Стой! А дэ ты была ночью? - спросил Петренко.
- Там, - она неопределенно махнула рукой.
- В хате тебя не было. Я заходил, ты мне не бреши...
- А я и не собираюсь брехать! - возмутилась Дина. - Это ты мне все наврал. "Демченков уехал куда-то..." Как же... Уехал. Все я узнала. Куркуль он! И про старуху, что умерла там в печи, узнала. Ничего себе, хатку выбрали для детей. Вот я и убежала... к реке... боюсь я туда идти.
Петренко с Грудским переглянулись.
- Послухай, скаженная дивчина, - сказал Петренко, - ты ж материально ответственная. Кинула и убегла. А кому отвечать?
- Ладно. Не тебе!
- Сейчас детей приведут, ты иди, не бойся. Куркулей нет больше в селе. Ну, чего стоишь?
Дина вопросительно посмотрела на Грудского.
- Петренко прав, - мягко заметил он, - бояться нечего, ты не одна здесь. Если что, поможем. Ну а дом, он, говорят, самый большой в деревне. И детям будет удобно... Иди работай...
Дина опрометью бросилась бежать в горку, она увидела знакомую грушу. Значит, ушла недалеко, вот кончится сад, а там на пригорке и дом. Нужно торопиться, до прихода детей немножко прибрать.
Оставшись вдвоем, Петренко и Грудский снова переглянулись и дружно захохотали.
- Ну и деваха! - сказал Грудский. - Ее самое еще нянчить надо. Ты давай жми за хлебом, а я пойду в бригады. Ты уж помоги ей сегодня. Первый день, зашьется...
- Да ну ее, очкариху скаженную, - добродушно отозвался Петренко.
...Когда Дина подошла к дому, во дворе уже были дети. Она остановилась, с любопытством и некоторой опаской наблюдая за ними.
Какие же все грязные, обросшие, совсем непохожи на тех, с бантиками, челочками, детей, которых прогуливали в скверах, парке и на бульваре Одессы...
Детей было немного, десять-двенадцать, мальчики, девочки в грязных рубашонках ползали по траве.
На поваленной колоде расселись старшие дети с унылыми лицами маленьких старичков. У калитки собралось несколько женщин. Они тихо переговаривались.
Вдруг что-то теплое, живое коснулось ее ноги. Головастый малыш с тонкой шеей и оттопыренными ушами быстро передвигался на четвереньках, дергая свежую траву и запихивая ее в рот. Зеленая слюна стекала по его грязному подбородку.
Дина не знала правил педагогики и гигиены, но она твердо знала одно: нельзя есть зелень!
- Плюнь, сейчас же плюнь! - закричала она. - Нельзя есть траву!
Ее крик вызвал настоящий переполох. Дети, сидевшие на колоде, вскочили и сбились в кучу, а малыш зашелся таким громовым ревом, точно он уже отравился. Ревя, он пополз к женщинам. И получилось так, что женщины, дети и ревущий малыш сгрудились против Дины, бросая на нее недоверчивые и даже враждебные взгляды.
- Но ведь нельзя есть траву, - оправдываясь, сказала Дина. Она сама готова была зареветь от обиды.
- А что им исты? Все ж погорело! - злобно сказала высокая старуха с впалыми щеками.
И тут заговорили все разом о засухе, голоде, о том, что богом проклят их колхоз, одно несчастье за другим: сперва коров кто-то потравил, потом конюшню подожгли, погибли лошади, а теперь эта страшная засуха - чисто божья кара...
Дина слушала, не зная, что отвечать, но, когда высокая старуха снова повторила "божья кара", Дина возмутилась:
- Да что за ерунда? За что кара? За справедливость? Почему вы говорите, что бог проклял колхоз? А помещиков, кулаков, которые обдирали бедных людей, он не проклинал?
Она звонко, убежденно повторяла то, чему ее учили в школе, в чем она была уверена...
- Есть охота... Дашь нам есть? - вдруг тихонько спросила худенькая беленькая девочка и доверчиво прикоснулась к Дининой руке.
На Дину смотрели большие, с темными ресницами, голубые глаза, у девочки была прозрачная, почти светящаяся кожа, длинные нечесаные льняные волосы.
- Конечно, конечно, - торопливо ответила Дина. - Тебя как зовут? спросила она девочку.
- Ганка... Дашь поесть?
- Да, да, должны привезти продукты... Обязательно... Уже немного есть... я только не успела, - она говорила сбивчиво, запинаясь, потому что знала - виновата, очень виновата перед этими женщинами и голодными детьми. Тряслась от страха и не сделала самого необходимого.
Между тем двор наполнялся детьми. Хмурый старик привел тоненького, бледного мальчика в длинных холщовых штанишках, мальчик ухватился за жилистую руку старика и не отпускал ее.
- Иди к нам, - позвала Дина. - Это ваш внук?
Мальчик сделал маленький шажок вперед, но оторваться от старика не решался.
Женщины сочувственно покачивали головами. Старик молча высвободился, не говоря ни слова, повернулся и ушел. Мальчик поглядел ему вслед, но догонять не посмел. Дина хотела спросить, кто этот старик, но тут увидела совсем маленькую девочку, которая спала на траве под забором.
- Нехай спит, - остановила ее молодая женщина с горящими глазами, блеск их был болезненным или совсем безумным, - це Олеся, сиротинка, нехай спит...
- На земле? - возразила Дина.
Женщина, приблизившись и вперив в Дину свои страшные глаза, вдруг спросила:
- Не брешешь? Им дадут есть? Это правда?
- Ну конечно, - невольно отступив, сказала Дина, - я обещаю, честное комсомольское.
- Э, что там ваши обещанки, хватает нам обещанок. Мы, дивчина, с голодухи ох и лютуем, ты нам не бреши, дивчинка, худо будет тебе.
- Одчепись ты, Павла... на што пугать дивчину? - вступилась за Дину немолодая крестьянка с добрым лицом и круглыми глазами.
- А ты зачем тут? - озлилась Павла. - Не одарил тебя Степан дитем, так ходишь на чужих заришься? Уходи!
- Ох, и зла же ты, Павла! Чем коришь? Не твоя ли вина, что...
Она не закончила, слезы помешали. "Господи, - думала Дина, - о чем они? У них тут своя жизнь, свои обиды и секреты..."
Девочка, что лежала под забором, проснулась. Не открывая глаз, она застонала:
- Хлеба, хлеба...
Потом села и потерла маленькими кулачками глаза. Все у нее было маленьким - кулачки, босые грязные ножонки с крохотными пальчиками, и удивительным показалось Дине, что она умеет говорить и плакать. Остальные дети тоже заплакали и стали просить хлеба.
Дина заметалась, хотела броситься в дом, стала уговаривать детей.
Видя ее замешательство, Павла скомандовала:
- Ну, жинки, пошли отсюда, нехай сама управляется.
Женщины, понурив головы, то и дело оглядываясь, нехотя побрели со двора.
Дина осталась одна со своими будущими воспитанниками. Она быстренько пересчитала их. Шестнадцать, старшенькие и совсем малыши, мальчики и девочки... Одна на шестнадцать душ, их нужно обмыть, накормить, ухаживать за ними. Сумеет ли, справится ли?
"Нет! - в отчаянье думала Дина. - Ничего у меня не получится, ведь я ничего не умею делать, решительно ничего!"
Это была правда, в которой она могла признаться одной себе. Дома все делали бабушка и мама.
- Я сготовлю завтрак, а вы поиграйте во дворе, - как можно бодрее приказала она детям. - Кашу сварю.
Она направилась к дому, но у порога остановилась. А как же дети? Чем бы их занять? Тут она вспомнила о грушевом дереве, оно ведь усыпано маленькими грушками...
Когда Дина обрывала недозрелые плоды со старой полудикой груши, то даже погладила шершавый ствол дерева. "Милая груша, какая ты добрая, щедрая".
- Смотрите, что я вам принесла! А ну, налетайте! - закричала Дина детям и высыпала прямо на траву все груши. - Сейчас поделим их...
Но не успела она произнести эти слова, как мгновенно ринувшиеся к ней ребята расхватали все до единой грушки. Не обошлось без тумаков и обид. Рослый, хмурый мальчик, с недоверчивыми глазами и чуть выпяченным, обиженным ртом, запихал за рубашку больше остальных, и теперь обеими руками он защищал свое богатство.
- Юрко, дай мне, дай! - кричали облепившие его малыши.
- Раздай им, - сказала Дина.
Юрко хмуро посмотрел на нее и ответил:
- Нащо я стану раздавать чужим? Я своим братикам дам...
И он, отогнав чужих, роздал груши трем таким же толстогубым, исподлобья глядящим на белый свет ребятам.
"Значит, их четверо братьев, - подумала Дина, - и этот Юрко старший..."
В КУЛАЦКОМ ДОМЕ
Теперь, когда Дина узнала историю обитателей мрачного пустого дома, он показался ей еще неприятней и враждебней. Снова напугали следы на пыльном полу, вчерашние следы больших сапог Петренко, а может, не его, а того, другого, кто смотрит сейчас на нее горящими глазами из темного угла за печью?
Дина замерла, прислушиваясь. Воображение, ее постоянный и не всегда добрый спутник, уже рисовало ей страшные картины... Дом с заколоченными двойными рамами, не пропускавший никаких звуков извне, молчал угрюмо и отрешенно.
- Хватит трусить! - сказала она себе. - Довольно глупостей!..
Зажмурившись, она энергично замахала брошенным вчера веником, подымая тучи пыли. Защекотало в ноздрях, Дина громко чихнула. А может, это не она, а тот, другой? Но пыль улеглась, и Дина, осмелев, принялась выметать мусор из всех углов. Вдруг под веником что-то пискнуло. Дина так и затряслась от страха. Мышь? Почему не убегает? Осторожно, кончиком веника Дина шевельнула мусор. На полу лежал облезлый резиновый заяц, край уха надкусан, один глаз слеп, зато второй глядел прямо на Дину нестертым черным зрачком. Значит, тут были дети. Эта простая мысль почему-то поразила Дину. Она представляла себе Демченкова, куркуля в высокой барашковой шапке, с хитрыми глазами, выглядывавшего откуда-то из-за угла, и обязательно с огромной винтовкой-обрезом в руках. Так рисовали куркулей на плакатах. А вот дети куркуля, это странно. Какие они, где сейчас? Неужели шалили, как все другие дети, вот надкусили или оторвали у зайца кончик уха.
Дине стало не по себе: она попала в чужой дом и распоряжается в нем. Чувство неясной, мучительной вины охватило Дину.
Позади скрипнула дверь, и на пороге показалась худенькая беленькая девочка, кажется, ее зовут Ганкой. Появление девочки обрадовало Дину.
- Нравится тебе здесь? - спросила Дина, только чтобы услышать человеческий голос и избавиться от своих мыслей.
- Страшно, - прошептала Ганка.
- Вовсе не страшно, - бодрилась Дина, - вот приберемся... Все будет хорошо.
- Давай помогу, - предложила Ганка, глядя на Дину широко раскрытыми голубыми глазами.
- Давай помогай! - как можно бодрее ответила Дина, - сейчас пойдем с тобой по воду, принесем водички, затопим печь, сварим кашу, потом вымоем пол, окошки нужно открыть... Я пробовала, они заколочены, но мы откроем...
Она говорила, продолжая быстро подметать. Ганка стояла у двери, уставившись в закопченное чело печи, именно туда, куда Дина боялась взглянуть.
- Да не смотри ты! - не вытерпела Дина.
- Боюся, - прошептала Ганка.
- Глупости! Нечего бояться! - Дина окончательно расхрабрилась. - Дом ведь пустовал, чего ему пропадать? - уговаривала она сама себя. - Вот и отвели его детям. Мы тут будем жить, все уберем и будем жить. И ничего не станем бояться. Поняла?
- Ага... А тебя как зовут?
- Меня? Дина...
- Дина, Дина, - с удовольствием повторила Ганка и вдруг порывисто бросилась к Дине, ткнулась личиком в ее бок и, подняв заблестевшие глаза, прошептала:
- Ты, Дина, дуже гарная... И добрая... Ты не уедешь обратно в город?
Дина смутилась.
- Нет, Гануся, я буду с вами, - ответила она.
- Пошли по воду! - предложила Ганка.
- Да, да, - опомнилась Дина, - сейчас.
В сенях они нашли ведро. На дворе слепило яркое солнце, железная щеколда двери ожгла ладонь. Дети разбрелись по двору в поисках тени. Вчера еще сочная зеленая трава пожухла, истоптанная их ногами, и ничем уже не отличалась от уличной, запыленной и серой.
Девочки быстро пробежали по заросшей тропинке к колодцу. Ганка мигом привязала ведро и, ухватившись за веревку тонкими, сильными ручками, стала опускать ведро во влажную темень колодца.
- Давай я, - Дина тоже потянула веревку, она подавалась легко, без усилий, ведро опускалось все глубже. Вдруг оно стукнулось о что-то твердое. Дина подергала веревку, прислушалась. Ганка тоже подергала и тоже прислушалась, всплеска не было. Колодец был пуст.
- Ой, лишенько, - завопила Ганка, - ой, люди добрые, что же это сталось? Стара Демченкова заколдовала криницу...
На Ганкин крик прибежали дети. Они испуганно сгрудились и были готовы подхватить причитания.
Худенький мальчик в холщовых штанах, которого привел дед, серьезно сказал:
- Они, куркули, все можут. Коней попалили. Колдуны они!
- Глупости! Перестаньте! - пыталась вмешаться Дина, но дети не слушали ее.
- То стара Демченкова заговорила воду, то она...
- Но, Пылыпок, стара померла, - возразил другой мальчик с вихорком на макушке.
Эти двое были постарше, остальные прислушивались к их словам.
- Как же, померла, - возражал Юрко, - душа ее бродит и шкодит...
- Глупости! - опять вмешалась Дина, - все это глупости, никакая душа не может бродить.
- Ой, водички попить! - вдруг запросила маленькая Олеся, - пить хочу.
И все сразу захотели пить. Странное дело, Дина тоже вдруг ощутила жажду.
- Сейчас принесу воды из реки, все напьемся, - сказала Дина, схватила ведро и помчалась к реке.
Путь к реке, который прошлой ночью превратился для нее в кошмар, оказался совсем не страшным и коротким. Утоптанная, будто выложенная камнем тропинка местами уже стала зарастать нежным цыплячьим пухом. Сочная, влажная трава приятно холодила разгоряченные ступни. Повеял ветерок. Извилистая, полузаросшая камышом речка оказалась удивительно живописной в том месте. Однако любоваться было некогда, она заторопилась, ведь ее ждут дети.
Дину охватило желание защитить их от всего дурного, дать им радость.
- Пейте, пейте чистую водичку, - сказала она, ставя ведро перед детьми, - пейте сколько хотите!
Они облепили ведро.
- Ох, и солодкая вода! - убежденно заявила Ганка.
Тепловатая речная вода показалась всем необыкновенно вкусной, верно, потому, что здесь, у ведра, дети впервые улыбнулись Дине, потянулись к ней. Девочки обвили ее ручонками, мальчики подошли поближе.
- А исты когда? - тоскливо протянула смуглая, с черными бисеринками глаз, девочка.
- Ой, до чего же я неповоротливая, совсем уморю вас! - воскликнула Дина и, подхватив ведро, бросилась в дом.
"Когда еще сварю я эту кашу! - подумала она, - нужно сейчас, немедленно дать им что-нибудь поесть!"
Она принялась рыться в мешках и тюках, которыми был завален угол дома, пытаясь на ощупь отыскать что-нибудь съедобное. Тут были крупа, вермишель, лапша... Но все это нужно варить. Самым тяжелым оказался мешок с рафинадом. Большие твердые куски, давно она не видела столько сахара. Набрав в подол рафинад, она помчалась во двор... Дина знала, что поступает расточительно. Такие огромные куски надо бы расколоть щипчиками и сложить в сахарницу, но тут не было ни щипчиков, ни сахарницы, а было шестнадцать голодных ребят, которые, наверное, позабыли вкус сахара.
Мгновенно она раздала сахар, побежала в дом, схватила из мешка еще два недостающих куска и наделила всех.
- Только сразу не грызите, а сосите его медленно, медленно, наставляла Дина, - чтобы он у вас таял во рту...
Она судорожно глотнула слюну, мучительно захотелось и себе положить за щеку угловатый, крепкий кусок и долго, долго глотать его растопленную сладость, но Дина не посмела взять.
Однако мешок магнитом притягивал к себе. Она принесла с реки еще одно ведро воды, раскрыла, после долгих усилий, окно, смела с него паутину... Подумать только, целый мешок с несчитанными кусками. Никто никогда не узнает, что она взяла. Но ведь это нечестно! Нет, нет, нужно покрепче завязать его и больше к нему не подходить. Однако, когда она решительно встряхнула края мешка, чтобы потуже стянуть их веревкой, вдруг снизу выскочил маленький осколочек, совсем маленький. Когда Дина опомнилась, раскаиваться было уже поздно, оставалось только глотнуть.
Тут Дина впервые задумалась над тем, что же она будет есть? Денег у нее нет, покупать ничего не сможет. Питаться вместе с детьми? Но имеет ли она право?
Так раздумывая, она копошилась в доме, продукты - в один угол, постель и вещи - в другой, еще раз подмела, протерла изнутри окна, снова выскочила во двор поглядеть, где дети... И снова в дом. Все какие-то дела находились и тут и там.
К полудню солнце достигло зенита, жара стала невыносимой. Дети уже не просили ни есть, ни пить, они дремали в тени деревьев. Маленькая Олеся снова лежала под плетнем. Глаза закрыты, ножка неестественно подогнулась, она походила на искалеченного цыпленка. Дине почудилось, будто девочка не жива. Испугавшись, она ближе подошла к Олесе, наклонилась, та и не шевельнулась.
- Что это с ней? - невольно вырвалось у Дины.
Ганка оказалась рядом.
- Вона квола, - сказала Ганка с болезненной гримаской, - вона помрет.
- Ты что? Как это "помрет"? - вскричала в ужасе Дина. - Сейчас же врача! Где тут врач?
- Дохторица в городе, - удивленно отвечала Ганка.
- Что же делать? Что делать? - Дина опустилась на землю рядом с девочкой, положила Олесину головку себе на колени, та открыла глаза, мутные, невидящие, слабая улыбка тронула бледные губы девочки.
- Олеся, Олесенька, что с тобой? Что у тебя болит? - допытывалась Дина. - Ты не спи, не нужно спать...
Олеся привстала, Дина протянула руку, чтобы расправить сбившиеся потемневшие от пота волосы на голове девочки. И тут, о ужас, она увидела, как по тонкой прозрачной коже у висков Олеси ползают отвратительные бледные вши, великое множество вшей. Дина вкрикнула и отскочила.
Ей почудилось, будто и она вся усыпана этими отвратительными насекомыми.