- Ах, тетя Ангелина, - махнула рукой Дина, - главное, как доклад получится! Очень я волнуюсь.
Выйдя за околицу, Дина сбросила с ног тапочки, стряхнула пыль и босиком легко и быстро пошла по дороге. Она миновала ветряк, он едва заметно качнул ей крылом на прощанье, поглядела на засохшее поле зелено-желтого овса. Позади остались дикие придорожные яблони с крошечными завязями зеленых плодов, низкорослая вишня. Впереди белесое, пыльное поле с серыми буграми вспаханной земли, между которыми выбивались жалкие растения.
Дина пыталась сосредоточиться, мысленно повторить доклад, но ее отвлекало давно не испытанное чувство полнейшей свободы. Даже петь хотелось.
Мелькнуло заросшее камышом зеркало заболоченного ставка*.
______________
* Ставок - пруд.
Вскоре показалась голубая извилистая лента реки. Дина ступила на мост, сложенный из круглых, уже местами прогнивших бревен. Сразу за мостом, как и говорила Ангелина, вилась узкая стежка. Вот по ней направо следовало Дине идти.
Было душно, лес, казалось, давит ее. Тропинка сузилась, захотелось выйти на простор, к свету. С детства привыкла она к широким просторам моря, степей. Наконец впереди просветлело, блеснули лучи заходящего солнца. Дина выбежала на луг. Тут было светло и весело. Впереди на взгорке белело село.
...Еще издали увидела Дина группу людей у большого дома, видимо, сельского Совета, и среди них узнала Грудского. Сердце у нее екнуло, значит, товарищ Грудский услышит ее доклад. Хоть бы не сбиться, не растеряться!
- Давай, давай сюда, все уже собрались! - озабоченно сказал Грудский, идя ей навстречу.
- Мы уж думали - заплутала ты, - подошла к Дине Оксана, - собрание будет в сельсовете...
Дина оглянулась и тихонько призналась:
- Ой, боюсь я, Оксана!
- Еще чего! - сдвинула брови девушка, и деловитая морщинка пролегла на лбу. - А ты представь, как я села за руль трактора! Ничего не боись, поняла?
На собрание молодежи пришло все село.
- Товарищи молодежь и товарищи колхозники колхоза "Красный маяк"! начал свою речь Грудский. - В тяжелый момент проводим мы это собрание. Жестокая засуха, противодействие кулаков и подкулачников колхозу, наша собственная неорганизованность привели к тому, что вот уже второй год вы испытываете серьезные трудности...
- Голодуемо, начальник! - раздался чей-то скорбный голос. - Чего уж там, голодуемо, и всэ!
- Это правда! Не только ваш колхоз пострадал от засухи, весь юг Украины, но, товарищи, не все потеряно! Специалисты, агрономы говорят, что положение может измениться к лучшему, если, конечно, пойдут дожди... Но мы, большевики, говорим так: не сидеть и ждать, а бороться за урожай, вот наша задача!
"Он скажет все, что хотела я сказать, - подумала Дина, - что же я им скажу, что?"
- Слово для доклада о задачах молодежи в настоящий период предоставляется комсомолке Дине Чепуренко.
Дина вглядывалась в незнакомые ей лица людей, глаза ее остановились на девушке, которая с чуть приоткрытым ртом наклонилась вперед. У девушки было доброе, наивное личико и круглые глаза. Обращаясь почему-то к ней одной, Дина заговорила:
- Я приехала сюда из города. Меня послал комсомол. Я теперь работаю в яслях при МТС. Никогда не нянчила ребятишек, а вот пришлось. Советская власть выделила специально продукты для маленьких детей, чтобы их поправить. Когда дети пришли в ясли, я посмотрела на них и подумала: "Ну что я могу для них сделать? Они же голодные, оборванные, напуганные, а есть и обозленные, потому что обижены. И сирот много и еще... вшивые". Да, заедали их вши. Это было страшно. Я, конечно, ничего особенного не сделала, но все-таки... В селе голод. Рассказывали мне про кулака Демченкова, который поджег конюшню, там пропали колхозные лошади. Я никогда не видала кулаков, думаю, какие они? Говорят, злые, страшные. Конечно, злодейство поджигать конюшню, но если только рассказывают, по рассказам трудно представить себе... А вот случилось такое, вы, наверное, слышали... Полезла я на чердак, качнулась под ногой доска, посмотрела, а там хлеб спрятан, зерно... и много...
Движение прошло меж людей.
- Вытаскивали этот хлеб, а я смотрю и думаю: ведь этот Демченков, он убийца! Да, товарищи, настоящий убийца! Подумайте, сколько людей, маленьких детей умерли от голода, когда он прятал хлеб! И я поняла, что же такое кулак! Только теперь поняла. И еще поняла, какие задачи стоят перед нами, молодежью. Нам надо, товарищи, укреплять колхозы, вот что нам надо делать! Владимир Ильич Ленин говорил об этом так... Я на память, может, не точно перескажу, вы уж извините...
- Говори, говори... - раздалось из толпы.
- Он сказал, что если крестьянин сидит на отдельном участке земли и присваивает себе лишний хлеб, то есть хлеб, который не нужен ни ему, ни его скотине, а все остальные остаются без хлеба, то крестьянин превращается уже в эксплуататора. Чем больше он оставляет себе хлеба, тем ему выгоднее, а другие пусть голодают. "Чем больше они голодают, тем дороже я продам этот хлеб", - думает себе кулак.
- Правда, правильные эти слова! - вдруг откликнулась девушка с круглыми глазами, к которой обращалась Дина.
- Да! Так сказал Владимир Ильич в своей речи о задачах союза молодежи, значит, о комсомоле. И еще он сказал дальше, что надо, чтобы все работали по общему плану, на общей земле... А общий план на общей земле - это и есть колхоз! Это общее поле, общий урожай для всех, кто работает, это и есть начало коммунизма. Владимир Ильич сказал, что нам, молодежи, предстоит настоящая задача создания коммунистического общества. Вот что сказал товарищ Ленин!
Дина умолкла, подумала секунду и продолжала:
- А мы можем, мы очень много можем сделать! Это только вначале кажется, что ничего не можешь, но если понять, если крепко рассердиться на несправедливость и зло, можно сделать много! Вот у нас в колхозе пропадали лошади. Комсомольцы взяли шефство над лошадьми, вывели их на пастбище, почистили конюшню, прогнали плохого конюха. Он, знаете, даже радовался, что лошади пропадают. Такой конюх!
- Есть и у нас такие, - с запальчивостью выкрикнул один из ребят, есть!
- А вы их гоните, сами беритесь за дело, - горячо продолжала Дина, записывайтесь в комсомол! Будет у вас своя комсомольская ячейка, это же ваша сила! Всем вместе и легче и веселей! Вот что я хотела сказать.
Глаза ее еще блестели от возбуждения, когда она села на место.
- Правильно сказала, дивчина! По-простому и все понятно! - воскликнул высокий парубок в холщовой косоворотке, перепоясанной красным крученым поясом. - Запысуй меня в комсомол. Терещенко Яков!
- Меня запиши, Маня Протаскина! - крикнула девушка с круглыми глазами.
- Меня пиши, Тарас Григоренко...
- А вот у нас в колхозе нема коней, все подохли, так придет ли трактор, а?
- А ясли у нас откроют? Тоже надо ясли открыть...
- По весне на волах пахали, так и дальше можно на волах...
- Насчет прополки это верно: черный паслен и лебеда всю кукурузу затянули...
Собрание затянулось допоздна. Говорили о наболевшем: о кулаках, они и здесь немало навредили, о погоде, о том, как наладить колхозное хозяйство.
После собрания Грудский попросил Оксану:
- Может, останешься, Оксана? Проведешь завтра первое собрание комсомольской ячейки? Пускай ребята выберут секретаря, помоги им. Про Устав комсомола расскажи, вообще побеседуй.
- Останусь, - охотно согласилась девушка, - я все одно до тетки пойду ночевать.
- Да ведь уже ночь! - испуганно воскликнула Дина. Она и не заметила, как в сельсовете зажгли лампу-"молнию". - А мне надо домой, там дети...
На улице была кромешная тьма, ни звездочки в небе. Тьма давила, окутав все вокруг.
- Дюже захмарило, - сказал рядом мужской голос.
- Может, к дождю? - робко отозвался женский.
"Как же я доберусь домой?" - со страхом подумала Дина.
- Дина, где ты? - Она не увидела, а скорей почувствовала, что Грудский рядом, и обрадовалась.
- Ой, как темно, а мне нужно обязательно домой. Утром Ангелина уйдет...
- Пойдем! Иди за мной!
- А ты знаешь дорогу? Я ни за что не найду...
- Все я тут знаю, все дорожки-стежки, - весело отозвался Грудский. Она пошла за ним. Постепенно Дина стала различать купы деревьев на краю села, криницу с торчащим журавлем. Впереди темнел лес. Вдруг слабый порыв ветра прошумел в кронах деревьев.
Грудский и Дина вошли в лесную чащобу, здесь было совсем темно и тихо.
- Иди рядом, - сказал Грудский, - дорожка широкая, утром на телегах проезжали... Выделим мы этому колхозу трактор...
Дина молча шла рядом с Грудским.
- Как хорошо вдвоем идти, - сказала она, - ночью страшно одной! Да и дороги бы не нашла...
- Слушай, Дина, ты сделала прекрасный доклад! Умница. Лучше невозможно было сказать! Молодчина! Нет, ты только понимаешь, что ты сделала? Пять человек записалось в комсомол!
- Правда?
- Ну ты же слышала, как ребята записывались...
Дина вздохнула.
- А я так боялась, что не получится...
- Все, все получилось! Ты, Дина, прирожденный пропагандист!
- Так уж прирожденный...
- Послушал я тебя и подумал: в нашей пропаганде недостает главного доступности. Много фраз! Отвлеченности, понимаешь? С одной стороны, мы должны раскрывать перед молодежью научную сторону марксизма... Но ведь для этого требуется определенная подготовка, а ее у сельской молодежи пока не хватает. Учиться надо у Владимира Ильича. Взять хотя бы его речь на III съезде комсомола. Сложнейшие теоретические вопросы раскрывает просто, доступно и на конкретных примерах... А послушаешь наших пропагандистов... И мировая революция, и гидра империализма, и всякие учености... Не так много лет прошло после революции, а у нас уже полным-полно всяких затасканных слов. Они отлетают от человека, а простого душевного слова нам иногда не хватает... Правда ведь? Как ты думаешь?
Дина помедлила с ответом.
- Это правда, конечно, - сказала она, - но главное, Женя, не слова...
Впервые она назвала его по имени, и так ласково прозвучало в ее устах его имя, что Грудский в темноте повернулся к ней. Как-то всей душой отозвался на ласку.
- Да, не слова, хотя и они важны, - говорила Дина. - Главное понять и самому прочувствовать, тогда ты сможешь убедить других. Если бы не случай со спрятанным зерном, не то, что я сама его нашла и возмутилась, я не смогла бы сегодня так говорить с ребятами. Понимаешь, во мне самой произошло... это... главное...
- Да, пропагандист должен быть убежденным!
- И не только пропагандист, каждый комсомолец!
- Но, Дина, как же не быть убежденным, если наше дело самое справедливое в мире, если наши идеи - самые передовые? Знаешь, я часто перечитываю "Коммунистический манифест" Карла Маркса! С каким вдохновением он написан! Ты читала?
- Нет, - призналась Дина, - я только знаю первую фразу: "Призрак бродит по Европе - призрак коммунизма".
- Прочти обязательно весь "Манифест", и ты поймешь, что мы с тобой самые счастливые люди на земле! Мы строим коммунизм. Ты понимаешь это? - Он остановился, и Дина тоже остановилась.
Дина не различала лица Грудского, но его волнение передалось ей. В этот момент она тоже почувствовала себя счастливой и гордой.
Над их головами шумел лес. Скрипела старая сосна с изъеденным стволом, шуршала жесткая листва могучих дубов, качались березки, даже бузина встревожилась. Что-то назревало вокруг, какие-то перемены предвещал внезапный ветер.
Но влажное его дыхание не коснулось наших путников, и они продолжали идти рядом по лесной тропе. Им нужно было очень многое сказать друг другу. Так много, как бывает, когда встречаются близкие люди после долгой разлуки.
В лицо им ударил свежий ветер, он ворвался в прогал леса, закружил опавший лист, немного пробежал и запутался в густой темноте. Повеяло влагой... Тропинка кончилась, и они вышли на дорогу. Здесь было светлей, чем в лесу.
- Ты никогда не замечала, что здесь небо очень темное? - спросил Грудский Дину. - Гляди, ни луны, ни звездочки.
- Оно всегда такое, - удивленно отвечала Дина.
- А у нас небо светлое и ясное.
Они перешли мост, внизу шуршала камышами река, запахло травами.
- Ну вот, мы почти дома, - сказал Грудский, и снова Дине послышались грусть и сожаление в его голосе, - а знаешь, Дина, я хотел тебе сказать...
Резкая молния осветила все вокруг, и они увидели в балке у реки фигурки пасущихся лошадей и островерхий шалашик с торчащими жердями. Громовые раскаты прокатились по небу, и вдруг стремительный ливень хлынул на землю.
- Ура-а-а-а! - закричал Грудский.
- Ура-а-а-а-а! - подхватила Дина.
- Бежим к шалашу!
Взявшись за руки, они под проливным дождем и ослепительными вспышками молний помчались к шалашу.
Он был пуст, по камышовым стенам стекала вода, тонкие струйки ее просачивались внутрь и, нежно звеня, падали на землю.
Сразу стало сыро и холодно. Дина задрожала.
- Озябла, - встревожился Грудский. - Стань сюда, здесь не течет. Погоди... - Он стащил с себя мокрую гимнастерку, хотел накинуть ее на Динины плечи, но не решился... - Все мокрое, - растерянно сказал Грудский и вдруг порывисто обнял Дину.
- Дина, Динка!
- Женя! - прошептала она.
ГОРШОЧЕК С ГАЛУШКАМИ
Дождь лил три дня и три ночи. Люди не могли нарадоваться, выскакивали наружу, стояли под застрехами, перекликались. Село ожило.
Утром дети долго спали под монотонный шум дождя, и Дине пришлось будить их к завтраку.
- Вставайте, засони, снидать пора! - говорила она, переходя от кроватки к кроватке.
Розовые и теплые со сна, они вскакивали в одних рубашках, бросались к окошкам:
- Дождик, дождик!
За столом, во время завтрака Юрко солидно, по-мужски заметил:
- Будемо ноне с паляницами, кавунами, бураками...
- И блинами, - добавил Санько, чем весьма польстил Дине.
Когда дежурные убрали со стола, Дина спросила:
- Ну а теперь что будем делать?
- Спивать! - воскликнула Лена, певунья и озорница.
- Давайте спивать, - согласилась Дина.
Лена тряхнула своей рыжей головой, прищурилась и кокетливо завела, вначале неторопливо, постепенно ускоряя темп:
Ой, ходыла дивчина
Бережком, бережком...
Припев подхватили хором. Песня была долгая, тягучая. Потом пели "Реве та стогне Днипр широкий", "Взвейтесь кострами, синие ночи", а под гопака пустились в пляс.
Дина достала из-за печки ложки с мисочками, получился своеобразный оркестр. Олеся и Оксана пришли в такой восторг, что принялись кувыркаться по полу и хватать танцующих за ноги.
Вот когда Дина услышала заливистый Оксанкин смех! Вот когда по-настоящему разрумянились щечки Олеси! Даже грустная с утра Ганка развеселилась, плясала и повизгивала и бросалась обнимать Дину.
За эти три дождливых дня в яслях перебывало немало гостей. Казалось, дождь напоил не только землю, но придал силы и людям. Пришла из соседней деревни мать Надийки. Женщина долго не подымалась с постели и ни разу еще не была в яслях. Соседи говорили, что едва ли она поправится.
- Надиечка, доню, до чего ты гладка и гарна стала! - любовалась она девочкой, расправляя худыми черными пальцами волосы Надийки. - Ну, теперь, даст бог, скоро тебя домой заберу.
- А я не хочу, мамо, - тихонько сказала Надийка, - я еще поживу тут.
К Наталке, она была старше всех, ей уже пошел десятый год, пришла тетя, сестра умершей матери.
Появилась в яслях и громкоголосая Павла. Нежности были ей не свойственны; оглядев внимательно детей и своего сынишку, пятилетнего озорника Родика, Павла сказала:
- Ну, спасибо тебе, Динка! За всех!
Приходили и другие женщины - соседи, родственники детей. Только у пятерых из шестнадцати ее воспитанников живы были родители - мать или отец, троих сирот приняли в свои семьи родственники. А Ганка, Юрко, Санько, Тимка, Грыцько, Олеся, Оксана, Пылыпок были круглыми сиротами. Когда к другим детям приходили родственники, сироты жались к Дине, и она старалась отвлечь их игрой, сказкой.
А сама все ждала Грудского, вздрагивала при каждом шорохе в сенях, часто посматривала за окно. Неужели не придет? Или пустяком считает то, что между ними произошло? Может, занят делами... Придет, обязательно придет!
Ганка все грустила в последнее время. Она очень изменилась, стала задумываться, забьется куда-нибудь в уголок и сидит там молчком.
Только на четвертые сутки прекратился дождь, и все высыпали во двор. Было пасмурно, повсюду лужи. Ветви деревьев были усеяны крупными блестящими каплями. Дорожка, что вела к реке, совсем раскисла, и Дина несколько раз поскользнулась, расплескивая воду. Впрочем, воды теперь у них был большой запас, Дина догадалась во время дождя поставить под угол дома деревянную лохань. И еще набрала дождевую воду в ту кадушку, которую привез Петренко. Вода дождевая, мягкая, надолго хватит для умывания и стирки.
Дети обрадовались свободе, убежали в сад, к реке, а Дина смогла наконец заняться домашними делами, которых в эти дни вынужденного безделья накопилось множество. Она быстро вымыла дом, перестирала белье, затопила печь, сварила обед.
Вечером, после ужина, Дина услышала, как в сенях щелкнула дверная ручка. Кровь хлынула ей в лицо, сердце забилось громко и тревожно. Дверь в хату отворилась. На пороге стояла Ангелина, смущенная, робеющая. Почему-то она вызвала Дину в сени.
- Ложитесь спать без меня! - сказала Дина и вышла вслед за Ангелиной. Как хорошо, тетя Ангелина, что вы пришли! А то я все одна и одна. - Она вздохнула. - Даже не знаю, что делается на селе. Садитесь. - В отворенную дверь была видна потемневшая от дождя колода, сырой плетень.
На Ангелине была кофточка в горошек и темная юбка, густые темные волосы гладко зачесаны, ярко светились карие глаза, и вся она выглядела как-то празднично. В руках она держала маленький глиняный горшочек, обвязанный чистой тряпочкой, от горшочка поднимался парок, соблазнительно запахло чесноком.
- Ой, дивчино, что в поле деется! Поглядела я на пшеницу, бураки, кукурузу, подсолнешник, гречиху, с самого ранку все бегаю по полям... Усе отрыгнется, помянешь мое слово, отрыгнется!
- Значит, будет хороший урожай!
- Будет, будет! У нас не земля, а масло, кол воткни - дерево вырастет! Это за кои веки такая засуха на нас навалилася, а то, бывало, не нарадуемся, бога благодарим, какая у нас земля! Не зря, дивчина, на украинскую землю спокон веков вороги наши зарились... Будет урожай, и урожай добрый! Теперь после дождичка солнышко выглянет, это ж чудо, что будет!
- Неужели, тетя Ангелина, один только дождь, и все изменится?
- Он в самую пору, пойми ты, в самую пору. Затянуло бы еще дней десяток, и все. А сейчас самая еще пора. Все отрыгнется! Дин! Я вот что... Пшеничку нам дали, так я намолола трошки... галушечек налепила, такие галушки... и чесночнику на печи выколупала, лежался там у меня чеснок, ну вот остался, самая малость...
- Ну и кушайте сами, тетя Ангелина, - сказала Дина, - вы знаете, все у нас есть!
- Ты послушай, что я скажу. Ты Оксанку сюды покличь, я ее галушечками попотчую. Ей я принесла.
- Но, тетя Ангелина, как я вам вызову Оксану? А другие дети? Они же узнают, и будет нехорошо...
- Не узнают, поверь мне, никто не узнает. Тут она покушает и ничего не скажет. Ты только покличь Оксанку...
- Нет! Не могу! Не обижайтесь, тетя Ангелина, но я решительно не могу. Не по-комсомольски это будет!
- Эх, дивчина, дивчина... А я думала, сердце у тебя есть... "Не по-консомольски". Но я же в консомол твой не записувалася...
- У нас все поровну, все справедливо, и нельзя одной Оксане, остальным же обидно, поймите вы! А всех этим горшочком вы не накормите. Поэтому лучше забирайте его домой, и все!
- Пойми, Динка, не могу я весь век вековать одна. Надо мне дочку. Приглядела я Оксанку, ни батьки у нее, ни матери. Одна. И я одна... Надо же мне ее чем-то привадить, вот я и надумала...
- Вот хорошо, - обрадовалась Дина.
- Да не хочет она! - воскликнула Ангелина, - уж сколько разов пытала ее: "Пойдешь, Оксанко, ко мне в дочки?"
- А она что?
- "Не пиду", каже, "не хочу"!
Ангелина горестно прикусила губу. Дина молчала. Она хотела сказать, что не подачками и угощениями можно завоевать расположение Оксаны, но боялась обидеть Ангелину.
- Так не позовешь?
- Да они уже спят, набегались сегодня после дождя и спят. А вы не торопитесь. Пойдет она к вам, только не нужно ее торопить и настаивать. Пусть она привыкнет к вам, полюбит...
- Думаешь, полюбит?
- Обязательно полюбит! Она уже веселее становится, часто смеется. Забудет свое горе, и ей станет легче.
Они помолчали.
- Скажите, а вот Олеся, она тоже ведь сиротка... Неужели никого у нее нет? - спросила Дина.
- Ни одной родной души.
- Ну а просто хорошие люди, вот, как вы... такие есть?
Ангелина повернулась и пытливо посмотрела на Дину.
- Ты что ж, пристроить ее хочешь? Покуда ясли не закрыли?
Дина опешила. Ей в голову не приходило, чтобы кто-то закрыл ясли.
- Да что вы такое говорите, тетя Ангелина? - удивилась Дина. - Как это могут закрыть ясли? А детей куда девать?
- Каждый год, и прошлый и позапрошлый, ясли закрывали. Как соберут урожай, так и детей по хатам. А уж теперь... не знаю. Хаты заколочены, люди померли.
- Вот оно что...
Давно ушла Ангелина, крепко спали в доме дети, а Дина сидела на пустом ящике в сенях и думала. Все с таким трудом налаживалось здесь, да и не устроилось еще как следует, только появилась надежда на урожай, а тут, оказывается, скоро конец... Но что будет с детьми? Куда их девать? Юрка с братиками, Олесю, Оксану, Ганку... При мысли о Ганке Дине стало особенно больно. Так вот почему грустит Ганка!
Только сейчас Дина поняла, какие пустяки все, что она делала до сих пор! Сущие пустяки - кормить, мыть, стирать и прочее. Настоящая ее обязанность по отношению к детям начинается только теперь, когда дело идет об их устройстве, о том, будут ли они счастливы, любимы... И что вообще с ними станется?
НА СВЕКОЛЬНОЙ ПЛАНТАЦИИ
...После дождей чудесно преобразился сад, зарумянились дикие груши, аппетитными гроздьями налилась шелковица, а в заброшенном и заросшем бурьяном огороде вдруг вылупился на солнышке маленький подсолнушек, рядом с ним раскрылся оранжевый граммофончик тыквы, неизвестно откуда взялся и потянулся вверх побег кукурузы, упорно пробивала себе дорогу меж колючими репейниками ползучая фасоль... Откуда они взялись?
- Посмотрите, ребята, как трудно расти этому подсолнушку, - говорила Дина, - сорная трава совсем заглушила его. Поэтому он такой тоненький и гнется. Он даже не сможет удержать свою шляпку с вкусными семечками. Поможем ему?
- Поможем! - воскликнула Ганка.
- Это что вы тут делаете? - раздался позади знакомый голос.
Дина от неожиданности вздрогнула.
- Женя?
- Здравствуй, Дина!
- Здравствуй...
- Глянь, какая тыква у нас растет, - подбежал к нему Пылыпок и, потянув за руку, подвел к зеленому шарику величиной с куриное яйцо, - во какая вырастет, - мальчик широко развел руками, - ага, Дина?
- Да, да, если будешь ухаживать за ней хорошо...
- Я тебя не видел пять дней, - сказал Женя, - такое дело получилось. После дождя все пошло в рост, а работать на полях некому... Правда, надо было раньше позаботиться, но сама понимаешь: хлеба нет, народ не созовешь. А теперь ищем. Ездил я в город, ходил по артелям, фабричкам, искал деревенских, звал сюда...
- Нашел кого-нибудь?
- Сразу-то не поедут, но думать о возвращении начали. Молодец директор МТС Сидоренко. Это он надоумил: "Собирайте, - говорит, - молодежь. Вы комсомол, вам вперед смотреть надо..." Ну, ничего, соберем! А у тебя как дела идут?
Она вспомнила свои заботы.
- Вот, думаю насчет ребят... - начала было она, но тут с улицы раздался резкий гудок сирены.
- Это меня, - торопливо сказал Грудский, - я в район теперь еду, и может, надолго. Петренко ждет, - он говорил все торопливей, схватил ее руку и потянул к себе, - ты меня проводи хоть немножко. Я ведь так. На минутку забежал... посмотреть...
Дина проводила его и постояла у калитки. Заметила лукавый взгляд Петренко и приняла независимый вид.
- Ты чего опять хлеб перестал нам возить?
- Э, - махнул тот рукой, - нэма часу, тут такие дела пошли... Пеки покуда свои блины! Не пропадете...
Он включил газ, и машина тронулась.
Дина оглянулась и увидела рядом Ганку. Дина притянула ее к себе, обняла.
- Ну что, Гануся?
- Они куда поехали?
- В район, по делу...
- Он сказал "и надолго, может", да? - Ганка заглянула Дине в глаза.
- Да...
- Ну и нехай едуть...
- Ты его не любишь? - тихо спросила Дина.
Ганка молчала.
Оживало, отходило после голода село.
Откуда только взялись петухи! Спозаранку заводили голосистую перекличку. В ответ им начинали скрипеть колодезные журавли, потом в небе появлялся сизый дымок, шипели здоровые чугуны, хозяйки затапливали печи, пахло кизяком, соломой. По селу разносился запах борща. Хоть и не все еще поспело для него, однако кое-что хозяйка уже набирала на своем огороде и ложку муки находила, чтобы поджарить для густоты.
Дина отдалась веселью сельской жизни, самому ее приятному времени, когда природа в ответ на долгие старания и мольбы человека начинает благодарить его за труд.
Погода установилась самая благоприятная: жаркие дни перемежались дождливыми, и дожди выпадали теперь теплые, щедрые.
Дина решила отправиться со своим выводком в поле.
Однажды утром, когда земля дышала паром после ночного дождя, Дина, быстро управившись с хозяйством, объявила:
Выйдя за околицу, Дина сбросила с ног тапочки, стряхнула пыль и босиком легко и быстро пошла по дороге. Она миновала ветряк, он едва заметно качнул ей крылом на прощанье, поглядела на засохшее поле зелено-желтого овса. Позади остались дикие придорожные яблони с крошечными завязями зеленых плодов, низкорослая вишня. Впереди белесое, пыльное поле с серыми буграми вспаханной земли, между которыми выбивались жалкие растения.
Дина пыталась сосредоточиться, мысленно повторить доклад, но ее отвлекало давно не испытанное чувство полнейшей свободы. Даже петь хотелось.
Мелькнуло заросшее камышом зеркало заболоченного ставка*.
______________
* Ставок - пруд.
Вскоре показалась голубая извилистая лента реки. Дина ступила на мост, сложенный из круглых, уже местами прогнивших бревен. Сразу за мостом, как и говорила Ангелина, вилась узкая стежка. Вот по ней направо следовало Дине идти.
Было душно, лес, казалось, давит ее. Тропинка сузилась, захотелось выйти на простор, к свету. С детства привыкла она к широким просторам моря, степей. Наконец впереди просветлело, блеснули лучи заходящего солнца. Дина выбежала на луг. Тут было светло и весело. Впереди на взгорке белело село.
...Еще издали увидела Дина группу людей у большого дома, видимо, сельского Совета, и среди них узнала Грудского. Сердце у нее екнуло, значит, товарищ Грудский услышит ее доклад. Хоть бы не сбиться, не растеряться!
- Давай, давай сюда, все уже собрались! - озабоченно сказал Грудский, идя ей навстречу.
- Мы уж думали - заплутала ты, - подошла к Дине Оксана, - собрание будет в сельсовете...
Дина оглянулась и тихонько призналась:
- Ой, боюсь я, Оксана!
- Еще чего! - сдвинула брови девушка, и деловитая морщинка пролегла на лбу. - А ты представь, как я села за руль трактора! Ничего не боись, поняла?
На собрание молодежи пришло все село.
- Товарищи молодежь и товарищи колхозники колхоза "Красный маяк"! начал свою речь Грудский. - В тяжелый момент проводим мы это собрание. Жестокая засуха, противодействие кулаков и подкулачников колхозу, наша собственная неорганизованность привели к тому, что вот уже второй год вы испытываете серьезные трудности...
- Голодуемо, начальник! - раздался чей-то скорбный голос. - Чего уж там, голодуемо, и всэ!
- Это правда! Не только ваш колхоз пострадал от засухи, весь юг Украины, но, товарищи, не все потеряно! Специалисты, агрономы говорят, что положение может измениться к лучшему, если, конечно, пойдут дожди... Но мы, большевики, говорим так: не сидеть и ждать, а бороться за урожай, вот наша задача!
"Он скажет все, что хотела я сказать, - подумала Дина, - что же я им скажу, что?"
- Слово для доклада о задачах молодежи в настоящий период предоставляется комсомолке Дине Чепуренко.
Дина вглядывалась в незнакомые ей лица людей, глаза ее остановились на девушке, которая с чуть приоткрытым ртом наклонилась вперед. У девушки было доброе, наивное личико и круглые глаза. Обращаясь почему-то к ней одной, Дина заговорила:
- Я приехала сюда из города. Меня послал комсомол. Я теперь работаю в яслях при МТС. Никогда не нянчила ребятишек, а вот пришлось. Советская власть выделила специально продукты для маленьких детей, чтобы их поправить. Когда дети пришли в ясли, я посмотрела на них и подумала: "Ну что я могу для них сделать? Они же голодные, оборванные, напуганные, а есть и обозленные, потому что обижены. И сирот много и еще... вшивые". Да, заедали их вши. Это было страшно. Я, конечно, ничего особенного не сделала, но все-таки... В селе голод. Рассказывали мне про кулака Демченкова, который поджег конюшню, там пропали колхозные лошади. Я никогда не видала кулаков, думаю, какие они? Говорят, злые, страшные. Конечно, злодейство поджигать конюшню, но если только рассказывают, по рассказам трудно представить себе... А вот случилось такое, вы, наверное, слышали... Полезла я на чердак, качнулась под ногой доска, посмотрела, а там хлеб спрятан, зерно... и много...
Движение прошло меж людей.
- Вытаскивали этот хлеб, а я смотрю и думаю: ведь этот Демченков, он убийца! Да, товарищи, настоящий убийца! Подумайте, сколько людей, маленьких детей умерли от голода, когда он прятал хлеб! И я поняла, что же такое кулак! Только теперь поняла. И еще поняла, какие задачи стоят перед нами, молодежью. Нам надо, товарищи, укреплять колхозы, вот что нам надо делать! Владимир Ильич Ленин говорил об этом так... Я на память, может, не точно перескажу, вы уж извините...
- Говори, говори... - раздалось из толпы.
- Он сказал, что если крестьянин сидит на отдельном участке земли и присваивает себе лишний хлеб, то есть хлеб, который не нужен ни ему, ни его скотине, а все остальные остаются без хлеба, то крестьянин превращается уже в эксплуататора. Чем больше он оставляет себе хлеба, тем ему выгоднее, а другие пусть голодают. "Чем больше они голодают, тем дороже я продам этот хлеб", - думает себе кулак.
- Правда, правильные эти слова! - вдруг откликнулась девушка с круглыми глазами, к которой обращалась Дина.
- Да! Так сказал Владимир Ильич в своей речи о задачах союза молодежи, значит, о комсомоле. И еще он сказал дальше, что надо, чтобы все работали по общему плану, на общей земле... А общий план на общей земле - это и есть колхоз! Это общее поле, общий урожай для всех, кто работает, это и есть начало коммунизма. Владимир Ильич сказал, что нам, молодежи, предстоит настоящая задача создания коммунистического общества. Вот что сказал товарищ Ленин!
Дина умолкла, подумала секунду и продолжала:
- А мы можем, мы очень много можем сделать! Это только вначале кажется, что ничего не можешь, но если понять, если крепко рассердиться на несправедливость и зло, можно сделать много! Вот у нас в колхозе пропадали лошади. Комсомольцы взяли шефство над лошадьми, вывели их на пастбище, почистили конюшню, прогнали плохого конюха. Он, знаете, даже радовался, что лошади пропадают. Такой конюх!
- Есть и у нас такие, - с запальчивостью выкрикнул один из ребят, есть!
- А вы их гоните, сами беритесь за дело, - горячо продолжала Дина, записывайтесь в комсомол! Будет у вас своя комсомольская ячейка, это же ваша сила! Всем вместе и легче и веселей! Вот что я хотела сказать.
Глаза ее еще блестели от возбуждения, когда она села на место.
- Правильно сказала, дивчина! По-простому и все понятно! - воскликнул высокий парубок в холщовой косоворотке, перепоясанной красным крученым поясом. - Запысуй меня в комсомол. Терещенко Яков!
- Меня запиши, Маня Протаскина! - крикнула девушка с круглыми глазами.
- Меня пиши, Тарас Григоренко...
- А вот у нас в колхозе нема коней, все подохли, так придет ли трактор, а?
- А ясли у нас откроют? Тоже надо ясли открыть...
- По весне на волах пахали, так и дальше можно на волах...
- Насчет прополки это верно: черный паслен и лебеда всю кукурузу затянули...
Собрание затянулось допоздна. Говорили о наболевшем: о кулаках, они и здесь немало навредили, о погоде, о том, как наладить колхозное хозяйство.
После собрания Грудский попросил Оксану:
- Может, останешься, Оксана? Проведешь завтра первое собрание комсомольской ячейки? Пускай ребята выберут секретаря, помоги им. Про Устав комсомола расскажи, вообще побеседуй.
- Останусь, - охотно согласилась девушка, - я все одно до тетки пойду ночевать.
- Да ведь уже ночь! - испуганно воскликнула Дина. Она и не заметила, как в сельсовете зажгли лампу-"молнию". - А мне надо домой, там дети...
На улице была кромешная тьма, ни звездочки в небе. Тьма давила, окутав все вокруг.
- Дюже захмарило, - сказал рядом мужской голос.
- Может, к дождю? - робко отозвался женский.
"Как же я доберусь домой?" - со страхом подумала Дина.
- Дина, где ты? - Она не увидела, а скорей почувствовала, что Грудский рядом, и обрадовалась.
- Ой, как темно, а мне нужно обязательно домой. Утром Ангелина уйдет...
- Пойдем! Иди за мной!
- А ты знаешь дорогу? Я ни за что не найду...
- Все я тут знаю, все дорожки-стежки, - весело отозвался Грудский. Она пошла за ним. Постепенно Дина стала различать купы деревьев на краю села, криницу с торчащим журавлем. Впереди темнел лес. Вдруг слабый порыв ветра прошумел в кронах деревьев.
Грудский и Дина вошли в лесную чащобу, здесь было совсем темно и тихо.
- Иди рядом, - сказал Грудский, - дорожка широкая, утром на телегах проезжали... Выделим мы этому колхозу трактор...
Дина молча шла рядом с Грудским.
- Как хорошо вдвоем идти, - сказала она, - ночью страшно одной! Да и дороги бы не нашла...
- Слушай, Дина, ты сделала прекрасный доклад! Умница. Лучше невозможно было сказать! Молодчина! Нет, ты только понимаешь, что ты сделала? Пять человек записалось в комсомол!
- Правда?
- Ну ты же слышала, как ребята записывались...
Дина вздохнула.
- А я так боялась, что не получится...
- Все, все получилось! Ты, Дина, прирожденный пропагандист!
- Так уж прирожденный...
- Послушал я тебя и подумал: в нашей пропаганде недостает главного доступности. Много фраз! Отвлеченности, понимаешь? С одной стороны, мы должны раскрывать перед молодежью научную сторону марксизма... Но ведь для этого требуется определенная подготовка, а ее у сельской молодежи пока не хватает. Учиться надо у Владимира Ильича. Взять хотя бы его речь на III съезде комсомола. Сложнейшие теоретические вопросы раскрывает просто, доступно и на конкретных примерах... А послушаешь наших пропагандистов... И мировая революция, и гидра империализма, и всякие учености... Не так много лет прошло после революции, а у нас уже полным-полно всяких затасканных слов. Они отлетают от человека, а простого душевного слова нам иногда не хватает... Правда ведь? Как ты думаешь?
Дина помедлила с ответом.
- Это правда, конечно, - сказала она, - но главное, Женя, не слова...
Впервые она назвала его по имени, и так ласково прозвучало в ее устах его имя, что Грудский в темноте повернулся к ней. Как-то всей душой отозвался на ласку.
- Да, не слова, хотя и они важны, - говорила Дина. - Главное понять и самому прочувствовать, тогда ты сможешь убедить других. Если бы не случай со спрятанным зерном, не то, что я сама его нашла и возмутилась, я не смогла бы сегодня так говорить с ребятами. Понимаешь, во мне самой произошло... это... главное...
- Да, пропагандист должен быть убежденным!
- И не только пропагандист, каждый комсомолец!
- Но, Дина, как же не быть убежденным, если наше дело самое справедливое в мире, если наши идеи - самые передовые? Знаешь, я часто перечитываю "Коммунистический манифест" Карла Маркса! С каким вдохновением он написан! Ты читала?
- Нет, - призналась Дина, - я только знаю первую фразу: "Призрак бродит по Европе - призрак коммунизма".
- Прочти обязательно весь "Манифест", и ты поймешь, что мы с тобой самые счастливые люди на земле! Мы строим коммунизм. Ты понимаешь это? - Он остановился, и Дина тоже остановилась.
Дина не различала лица Грудского, но его волнение передалось ей. В этот момент она тоже почувствовала себя счастливой и гордой.
Над их головами шумел лес. Скрипела старая сосна с изъеденным стволом, шуршала жесткая листва могучих дубов, качались березки, даже бузина встревожилась. Что-то назревало вокруг, какие-то перемены предвещал внезапный ветер.
Но влажное его дыхание не коснулось наших путников, и они продолжали идти рядом по лесной тропе. Им нужно было очень многое сказать друг другу. Так много, как бывает, когда встречаются близкие люди после долгой разлуки.
В лицо им ударил свежий ветер, он ворвался в прогал леса, закружил опавший лист, немного пробежал и запутался в густой темноте. Повеяло влагой... Тропинка кончилась, и они вышли на дорогу. Здесь было светлей, чем в лесу.
- Ты никогда не замечала, что здесь небо очень темное? - спросил Грудский Дину. - Гляди, ни луны, ни звездочки.
- Оно всегда такое, - удивленно отвечала Дина.
- А у нас небо светлое и ясное.
Они перешли мост, внизу шуршала камышами река, запахло травами.
- Ну вот, мы почти дома, - сказал Грудский, и снова Дине послышались грусть и сожаление в его голосе, - а знаешь, Дина, я хотел тебе сказать...
Резкая молния осветила все вокруг, и они увидели в балке у реки фигурки пасущихся лошадей и островерхий шалашик с торчащими жердями. Громовые раскаты прокатились по небу, и вдруг стремительный ливень хлынул на землю.
- Ура-а-а-а! - закричал Грудский.
- Ура-а-а-а-а! - подхватила Дина.
- Бежим к шалашу!
Взявшись за руки, они под проливным дождем и ослепительными вспышками молний помчались к шалашу.
Он был пуст, по камышовым стенам стекала вода, тонкие струйки ее просачивались внутрь и, нежно звеня, падали на землю.
Сразу стало сыро и холодно. Дина задрожала.
- Озябла, - встревожился Грудский. - Стань сюда, здесь не течет. Погоди... - Он стащил с себя мокрую гимнастерку, хотел накинуть ее на Динины плечи, но не решился... - Все мокрое, - растерянно сказал Грудский и вдруг порывисто обнял Дину.
- Дина, Динка!
- Женя! - прошептала она.
ГОРШОЧЕК С ГАЛУШКАМИ
Дождь лил три дня и три ночи. Люди не могли нарадоваться, выскакивали наружу, стояли под застрехами, перекликались. Село ожило.
Утром дети долго спали под монотонный шум дождя, и Дине пришлось будить их к завтраку.
- Вставайте, засони, снидать пора! - говорила она, переходя от кроватки к кроватке.
Розовые и теплые со сна, они вскакивали в одних рубашках, бросались к окошкам:
- Дождик, дождик!
За столом, во время завтрака Юрко солидно, по-мужски заметил:
- Будемо ноне с паляницами, кавунами, бураками...
- И блинами, - добавил Санько, чем весьма польстил Дине.
Когда дежурные убрали со стола, Дина спросила:
- Ну а теперь что будем делать?
- Спивать! - воскликнула Лена, певунья и озорница.
- Давайте спивать, - согласилась Дина.
Лена тряхнула своей рыжей головой, прищурилась и кокетливо завела, вначале неторопливо, постепенно ускоряя темп:
Ой, ходыла дивчина
Бережком, бережком...
Припев подхватили хором. Песня была долгая, тягучая. Потом пели "Реве та стогне Днипр широкий", "Взвейтесь кострами, синие ночи", а под гопака пустились в пляс.
Дина достала из-за печки ложки с мисочками, получился своеобразный оркестр. Олеся и Оксана пришли в такой восторг, что принялись кувыркаться по полу и хватать танцующих за ноги.
Вот когда Дина услышала заливистый Оксанкин смех! Вот когда по-настоящему разрумянились щечки Олеси! Даже грустная с утра Ганка развеселилась, плясала и повизгивала и бросалась обнимать Дину.
За эти три дождливых дня в яслях перебывало немало гостей. Казалось, дождь напоил не только землю, но придал силы и людям. Пришла из соседней деревни мать Надийки. Женщина долго не подымалась с постели и ни разу еще не была в яслях. Соседи говорили, что едва ли она поправится.
- Надиечка, доню, до чего ты гладка и гарна стала! - любовалась она девочкой, расправляя худыми черными пальцами волосы Надийки. - Ну, теперь, даст бог, скоро тебя домой заберу.
- А я не хочу, мамо, - тихонько сказала Надийка, - я еще поживу тут.
К Наталке, она была старше всех, ей уже пошел десятый год, пришла тетя, сестра умершей матери.
Появилась в яслях и громкоголосая Павла. Нежности были ей не свойственны; оглядев внимательно детей и своего сынишку, пятилетнего озорника Родика, Павла сказала:
- Ну, спасибо тебе, Динка! За всех!
Приходили и другие женщины - соседи, родственники детей. Только у пятерых из шестнадцати ее воспитанников живы были родители - мать или отец, троих сирот приняли в свои семьи родственники. А Ганка, Юрко, Санько, Тимка, Грыцько, Олеся, Оксана, Пылыпок были круглыми сиротами. Когда к другим детям приходили родственники, сироты жались к Дине, и она старалась отвлечь их игрой, сказкой.
А сама все ждала Грудского, вздрагивала при каждом шорохе в сенях, часто посматривала за окно. Неужели не придет? Или пустяком считает то, что между ними произошло? Может, занят делами... Придет, обязательно придет!
Ганка все грустила в последнее время. Она очень изменилась, стала задумываться, забьется куда-нибудь в уголок и сидит там молчком.
Только на четвертые сутки прекратился дождь, и все высыпали во двор. Было пасмурно, повсюду лужи. Ветви деревьев были усеяны крупными блестящими каплями. Дорожка, что вела к реке, совсем раскисла, и Дина несколько раз поскользнулась, расплескивая воду. Впрочем, воды теперь у них был большой запас, Дина догадалась во время дождя поставить под угол дома деревянную лохань. И еще набрала дождевую воду в ту кадушку, которую привез Петренко. Вода дождевая, мягкая, надолго хватит для умывания и стирки.
Дети обрадовались свободе, убежали в сад, к реке, а Дина смогла наконец заняться домашними делами, которых в эти дни вынужденного безделья накопилось множество. Она быстро вымыла дом, перестирала белье, затопила печь, сварила обед.
Вечером, после ужина, Дина услышала, как в сенях щелкнула дверная ручка. Кровь хлынула ей в лицо, сердце забилось громко и тревожно. Дверь в хату отворилась. На пороге стояла Ангелина, смущенная, робеющая. Почему-то она вызвала Дину в сени.
- Ложитесь спать без меня! - сказала Дина и вышла вслед за Ангелиной. Как хорошо, тетя Ангелина, что вы пришли! А то я все одна и одна. - Она вздохнула. - Даже не знаю, что делается на селе. Садитесь. - В отворенную дверь была видна потемневшая от дождя колода, сырой плетень.
На Ангелине была кофточка в горошек и темная юбка, густые темные волосы гладко зачесаны, ярко светились карие глаза, и вся она выглядела как-то празднично. В руках она держала маленький глиняный горшочек, обвязанный чистой тряпочкой, от горшочка поднимался парок, соблазнительно запахло чесноком.
- Ой, дивчино, что в поле деется! Поглядела я на пшеницу, бураки, кукурузу, подсолнешник, гречиху, с самого ранку все бегаю по полям... Усе отрыгнется, помянешь мое слово, отрыгнется!
- Значит, будет хороший урожай!
- Будет, будет! У нас не земля, а масло, кол воткни - дерево вырастет! Это за кои веки такая засуха на нас навалилася, а то, бывало, не нарадуемся, бога благодарим, какая у нас земля! Не зря, дивчина, на украинскую землю спокон веков вороги наши зарились... Будет урожай, и урожай добрый! Теперь после дождичка солнышко выглянет, это ж чудо, что будет!
- Неужели, тетя Ангелина, один только дождь, и все изменится?
- Он в самую пору, пойми ты, в самую пору. Затянуло бы еще дней десяток, и все. А сейчас самая еще пора. Все отрыгнется! Дин! Я вот что... Пшеничку нам дали, так я намолола трошки... галушечек налепила, такие галушки... и чесночнику на печи выколупала, лежался там у меня чеснок, ну вот остался, самая малость...
- Ну и кушайте сами, тетя Ангелина, - сказала Дина, - вы знаете, все у нас есть!
- Ты послушай, что я скажу. Ты Оксанку сюды покличь, я ее галушечками попотчую. Ей я принесла.
- Но, тетя Ангелина, как я вам вызову Оксану? А другие дети? Они же узнают, и будет нехорошо...
- Не узнают, поверь мне, никто не узнает. Тут она покушает и ничего не скажет. Ты только покличь Оксанку...
- Нет! Не могу! Не обижайтесь, тетя Ангелина, но я решительно не могу. Не по-комсомольски это будет!
- Эх, дивчина, дивчина... А я думала, сердце у тебя есть... "Не по-консомольски". Но я же в консомол твой не записувалася...
- У нас все поровну, все справедливо, и нельзя одной Оксане, остальным же обидно, поймите вы! А всех этим горшочком вы не накормите. Поэтому лучше забирайте его домой, и все!
- Пойми, Динка, не могу я весь век вековать одна. Надо мне дочку. Приглядела я Оксанку, ни батьки у нее, ни матери. Одна. И я одна... Надо же мне ее чем-то привадить, вот я и надумала...
- Вот хорошо, - обрадовалась Дина.
- Да не хочет она! - воскликнула Ангелина, - уж сколько разов пытала ее: "Пойдешь, Оксанко, ко мне в дочки?"
- А она что?
- "Не пиду", каже, "не хочу"!
Ангелина горестно прикусила губу. Дина молчала. Она хотела сказать, что не подачками и угощениями можно завоевать расположение Оксаны, но боялась обидеть Ангелину.
- Так не позовешь?
- Да они уже спят, набегались сегодня после дождя и спят. А вы не торопитесь. Пойдет она к вам, только не нужно ее торопить и настаивать. Пусть она привыкнет к вам, полюбит...
- Думаешь, полюбит?
- Обязательно полюбит! Она уже веселее становится, часто смеется. Забудет свое горе, и ей станет легче.
Они помолчали.
- Скажите, а вот Олеся, она тоже ведь сиротка... Неужели никого у нее нет? - спросила Дина.
- Ни одной родной души.
- Ну а просто хорошие люди, вот, как вы... такие есть?
Ангелина повернулась и пытливо посмотрела на Дину.
- Ты что ж, пристроить ее хочешь? Покуда ясли не закрыли?
Дина опешила. Ей в голову не приходило, чтобы кто-то закрыл ясли.
- Да что вы такое говорите, тетя Ангелина? - удивилась Дина. - Как это могут закрыть ясли? А детей куда девать?
- Каждый год, и прошлый и позапрошлый, ясли закрывали. Как соберут урожай, так и детей по хатам. А уж теперь... не знаю. Хаты заколочены, люди померли.
- Вот оно что...
Давно ушла Ангелина, крепко спали в доме дети, а Дина сидела на пустом ящике в сенях и думала. Все с таким трудом налаживалось здесь, да и не устроилось еще как следует, только появилась надежда на урожай, а тут, оказывается, скоро конец... Но что будет с детьми? Куда их девать? Юрка с братиками, Олесю, Оксану, Ганку... При мысли о Ганке Дине стало особенно больно. Так вот почему грустит Ганка!
Только сейчас Дина поняла, какие пустяки все, что она делала до сих пор! Сущие пустяки - кормить, мыть, стирать и прочее. Настоящая ее обязанность по отношению к детям начинается только теперь, когда дело идет об их устройстве, о том, будут ли они счастливы, любимы... И что вообще с ними станется?
НА СВЕКОЛЬНОЙ ПЛАНТАЦИИ
...После дождей чудесно преобразился сад, зарумянились дикие груши, аппетитными гроздьями налилась шелковица, а в заброшенном и заросшем бурьяном огороде вдруг вылупился на солнышке маленький подсолнушек, рядом с ним раскрылся оранжевый граммофончик тыквы, неизвестно откуда взялся и потянулся вверх побег кукурузы, упорно пробивала себе дорогу меж колючими репейниками ползучая фасоль... Откуда они взялись?
- Посмотрите, ребята, как трудно расти этому подсолнушку, - говорила Дина, - сорная трава совсем заглушила его. Поэтому он такой тоненький и гнется. Он даже не сможет удержать свою шляпку с вкусными семечками. Поможем ему?
- Поможем! - воскликнула Ганка.
- Это что вы тут делаете? - раздался позади знакомый голос.
Дина от неожиданности вздрогнула.
- Женя?
- Здравствуй, Дина!
- Здравствуй...
- Глянь, какая тыква у нас растет, - подбежал к нему Пылыпок и, потянув за руку, подвел к зеленому шарику величиной с куриное яйцо, - во какая вырастет, - мальчик широко развел руками, - ага, Дина?
- Да, да, если будешь ухаживать за ней хорошо...
- Я тебя не видел пять дней, - сказал Женя, - такое дело получилось. После дождя все пошло в рост, а работать на полях некому... Правда, надо было раньше позаботиться, но сама понимаешь: хлеба нет, народ не созовешь. А теперь ищем. Ездил я в город, ходил по артелям, фабричкам, искал деревенских, звал сюда...
- Нашел кого-нибудь?
- Сразу-то не поедут, но думать о возвращении начали. Молодец директор МТС Сидоренко. Это он надоумил: "Собирайте, - говорит, - молодежь. Вы комсомол, вам вперед смотреть надо..." Ну, ничего, соберем! А у тебя как дела идут?
Она вспомнила свои заботы.
- Вот, думаю насчет ребят... - начала было она, но тут с улицы раздался резкий гудок сирены.
- Это меня, - торопливо сказал Грудский, - я в район теперь еду, и может, надолго. Петренко ждет, - он говорил все торопливей, схватил ее руку и потянул к себе, - ты меня проводи хоть немножко. Я ведь так. На минутку забежал... посмотреть...
Дина проводила его и постояла у калитки. Заметила лукавый взгляд Петренко и приняла независимый вид.
- Ты чего опять хлеб перестал нам возить?
- Э, - махнул тот рукой, - нэма часу, тут такие дела пошли... Пеки покуда свои блины! Не пропадете...
Он включил газ, и машина тронулась.
Дина оглянулась и увидела рядом Ганку. Дина притянула ее к себе, обняла.
- Ну что, Гануся?
- Они куда поехали?
- В район, по делу...
- Он сказал "и надолго, может", да? - Ганка заглянула Дине в глаза.
- Да...
- Ну и нехай едуть...
- Ты его не любишь? - тихо спросила Дина.
Ганка молчала.
Оживало, отходило после голода село.
Откуда только взялись петухи! Спозаранку заводили голосистую перекличку. В ответ им начинали скрипеть колодезные журавли, потом в небе появлялся сизый дымок, шипели здоровые чугуны, хозяйки затапливали печи, пахло кизяком, соломой. По селу разносился запах борща. Хоть и не все еще поспело для него, однако кое-что хозяйка уже набирала на своем огороде и ложку муки находила, чтобы поджарить для густоты.
Дина отдалась веселью сельской жизни, самому ее приятному времени, когда природа в ответ на долгие старания и мольбы человека начинает благодарить его за труд.
Погода установилась самая благоприятная: жаркие дни перемежались дождливыми, и дожди выпадали теперь теплые, щедрые.
Дина решила отправиться со своим выводком в поле.
Однажды утром, когда земля дышала паром после ночного дождя, Дина, быстро управившись с хозяйством, объявила: