Мартин Сутер
Small World
Посвящается отцу
* * *
Когда Конрад Ланг вернулся, пламенем было объято все, кроме дров в камине. На Корфу он жил примерно в сорока километрах к северу от Керкиры на вилле Кохов, которая представляла собой комплекс построек, уступами сбегавший к песчаной бухте. На ее крошечный пляж попасть можно было только с моря или по канатной дороге сверху.
Если говорить точнее, Конрад Ланг жил не на самой вилле, а в сторожке привратника — сырой и холодной каменной пристройке в тени пиниевой рощи, растущей по бокам дороги на подъезде к вилле. Конрад жил не на правах гостя — он исполнял здесь обязанности управляющего. За пропитание, жилье и пересылаемую ему время от времени определенную сумму он должен был следить, чтобы вилла по первому требованию готова была принять членов семьи и их гостей, и платил жалованье прислуге и по счетам рабочим, круглый год поддерживавшим виллу в хорошем состоянии — соль и влага доставляли им много хлопот.
Заботы о маслинах, миндале, инжире, апельсиновых деревьях, а также небольшой отаре овец лежали на арендаторе.
В зимние холодные месяцы, когда лил дождь и штормило, Конраду практически делать было нечего, разве что съездить разок в день в Кассиопи, чтобы встретиться там со своими дружками по несчастью, торчавшими зимой, как и он, на острове: старым англичанином — торговцем антиквариатом, немкой — владелицей слегка утратившего свой былой шик бутика, пожилым художником из Австрии и западношвейцарской парой, так же, как и он, приглядывавшей за чьей-то виллой. Они болтали, сидя в одном из тех немногих ресторанчиков, что не закрылись с окончанием сезона, и попивали винцо, забывая порой меру.
Остаток дня уходил на то, чтобы спастись от сырости и холода, пронизывающих до мозга костей. Вилла Кохов, как и многие другие летние дома на Корфу, мало была приспособлена к зиме. В домике привратника даже камина не имелось, только два электрообогревателя, но он не мог их включить одновременно — пробки вышибало.
Поэтому случалось так, что в особенно холодные дни или ночи он перебирался в гостиную одного из нижних ярусов дома. Ему нравилось стоять перед огромным окном, он ощущал себя капитаном на командном мостике роскошного лайнера: под ним — бирюзово-голубой бассейн, перед глазами — ничего, кроме безмятежной глади моря. А за спиной уютное тепло камина и исправно работающий телефон. В домике для привратника обитала раньше прислуга из нижнего яруса, и все телефонные разговоры можно было переводить оттуда сюда, как бы находясь на своем месте: вилла с ее каскадом террас и спален оставалась для Конрада табу по распоряжению Эльвиры Зенн.
Стоял февраль. Всю вторую половину дня ураганный восточный ветер мотал и трепал верхушки пальм и нагонял на солнце ошметки серых облаков. Конрад, прихватив ноты парочки фортепьянных концертов, решил укрыться на вилле в нижней гостиной. Он погрузил на канатку дрова и канистру бензина и поехал вниз. Бензин понадобился, чтобы разжечь дрова. Две недели назад он заказал миндальные дрова — миндаль горел долго и давал много тепла, если дрова были сухие. Но те, что привезли, оказались сырыми. И заставить их гореть другого способа не было. Не очень, конечно, элегантно, зато очень эффективно. Конрад проделывал это уже десятки раз.
Он сложил поленья горкой, облил их бензином и поднес спичку. Затем поднялся на канатке наверх, чтобы забрать из маленькой кухоньки две бутылки вина, полбутылки узо', маслины, хлеб и сыр. На обратном пути ему повстречался арендатор, непременно хотевший показать ему пятно на наружной стене, где селитра разъела штукатурку. Когда же Конрад наконец-то снова поехал вниз, навстречу повеяло запахом дыма. Он приписал это ветру, возможно, хотя и непонятно под каким углом, задувавшему с моря в камин, и не придал этому значения.
Кабина почти приблизилась к нижнему ярусу, и тут он увидел, что пламенем объято все, кроме дров в камине. Случилось одно из тех несчастий, которые случаются, когда мысли заняты другим: он положил дрова в камин, а поджег те, что остались рядом. Языки пламени перекинулись в его отсутствие на индонезийскую плетенную из ротанга мебель, а оттуда на икаты на стене.
Возможно, пожар еще удалось бы загасить, если бы в тот самый момент, когда Конрад Ланг выбирался из кабины, не взорвалась оставленная открытой канистра с бензином. И тогда Конрад сделал единственно разумную вещь: нажал на кнопку и поехал назад.
Пока кабина медленно ползла вверх, шахта быстро заполнялась едким дымом. Между двумя верхними ярусами кабина закапризничала, потом еще дернулась пару раз и окончательно замерла, зависнув в воздухе. Конрад Ланг, прижав свитер ко рту, всматривался в дым, с каждой минутой темневший у него на глазах, так что скоро уже ничего нельзя было различить. В панике он лихорадочно дергал за ручку двери, наконец каким-то образом открыл ее, задержал дыхание и пополз на четвереньках по ступенькам рядом с трассой. Уже через несколько метров он добрался доверху и, тяжело дыша и хрипло кашляя, кинулся искать спасения на открытом месте.
Интерьер виллы Кохов на Корфу был перед самым пожаром полностью обновлен голландской дизайнершей. Эта женщина нашпиговала ее индонезийскими и марокканскими диковинами, экзотическими тканями и всякой этнографической чепухой. Весь этот кич мгновенно вспыхнул и горел, как солома. Ветер гнал огонь по шахте канатной дороги и забрасывал его на все ярусы, а оттуда — в спальни и смежные с ними помещения.
Когда прибыли пожарные, огонь в доме уже поубавился и грозил перекинуться на пальмы и бугенвиллеи<Лианы семейства пальм>, а с них на пиниевую рощу. Пожарные ограничились тем, что не позволили ветру и огню уничтожить пинии и расположенную рядом плантацию оливковых. Как на грех, дождей для этого времени года было очень мало.
Конрад спрятался с бутылкой узо <Греческая анисовая водка> в домике привратника. Только когда королевская пиния перед окном с треском вспыхнула, как свеча, взметнув в небо пучок огня, он, шатаясь, выбрался наружу и стал наблюдать издалека, как огонь пожирает белый домик со всеми его потрохами.
Через два дня прибыл Шеллер. По пожарищу его водил Апостолос Иоаннис, глава греческой дочерней фирмы Кохов «Koch Engineering», и ковырял носком ботинка то тут, то там в спекшемся хламе и мусоре. Вилла выгорела дотла. Шеллер был личным ассистентом Эльвиры Зенн. Тощий, аккуратный человек лет пятидесяти пяти. Никаких официальных постов он не занимал, его имя напрасно было бы искать в реестре торговых фирм, но именно он был правой рукой Эльвиры, и в этом качестве его побаивалось все правление концерна.
До сих пор Конрад Ланг маскировал свой страх перед Шеллером, обращаясь к нему с высокомерием человека, превосходящего его своим происхождением. И хотя указания исходили от Шеллера, Конраду, принимавшему их, всегда удавалось сделать вид, будто они — результат проведенных им ранее доверительных бесед с Эльвирой. И даже если Шеллер точно знал, что все контакты между Эльвирой Зенн и Конрадом Лангом идут только через него, лично он все равно не мог простить этому заносчивому старику, что гранд-дама из высших кругов швейцарской финансовой аристократии вечно дергает ради него за ниточки, постоянно пристраивая его то в своей огромной империи, то у заграничных знакомых компаньоном, управляющим или просто мальчиком на побегушках. Только из-за того, что этот старикан часть своей юности провел вместе с ее пасынком Томасом Кохом, она чувствовала себя обязанной не дать ему погибнуть, однако строго держала его при этом на дистанции. Ланг был одной из самых тягостных обуз в списке обязанностей Шеллера, и тот надеялся, что пожара на Корфу наконец-то хватит, чтобы окончательно развязаться с этим стариком.
Больше часа Конрад Ланг в оцепенении простоял в отсветах пламени среди множества суматошных людей, тушивших пожар. Он оживал, только чтобы сделать очередной глоток из бутылки или втянуть голову в плечи, когда пожарный самолет с грохотом проносился низко над пиниями, сбрасывая очередной заряд воды. В какой-то момент подошел с двумя мужчинами арендатор — те хотели расспросить его о случившемся. Заметив, что Конрад Ланг не в состоянии дать показания, они отвезли его в Кассиопи, где он провел ночь в камере полицейского участка. На следующее утро во время допроса он не смог объяснить, как возник пожар. И при этом нисколько не врал.
Память о том, с чего все началось, стала помаленьку возвращаться к нему только днем. И тогда он уже с возмущением отклонил все обвинения в свой адрес, отчаянно настаивая на своем. Возможно, он даже сумел бы выйти сухим из воды, если бы арендатор в своих свидетельских показаниях не заявил, что видел Конрада Ланга во второй половине дня на пути к нижнему ярусу с канистрой бензина в руках. Вследствие этого Ланга до выяснения обстоятельств дела по подозрению в преднамеренном поджоге перевели в Главное полицейское управление в Керкире. Там он и находился, .когда Шеллер, смыв с себя сажу в номере международного отеля «Хилтон-на-Корфу» и переодевшись, достал из мини-бара тоник.
Через час Конрада Ланга вывели из камеры и доставили в кабинет с голыми холодными стенами, где его поджидали ассистент Эльвиры и полицейский чиновник. К этому моменту он уже более двух суток провел под стражей и даже думать забыл о высокомерии. Всегда стремившийся в любой ситуации выглядеть корректно — аккуратно одетым и чисто выбритым, — он предстал сейчас перед ними в вымазанных сажей вельветовых брюках, запачканных ботинках, грязной рубашке, мятом галстуке и желтом до пожара кашемировом свитере, том самом, которым зажимал рот, чтобы не задохнуться. Его коротко подстриженные усики трудно было различить на заросшем щетиной лице, седые волосы свисали космами, а мешки под глазами набухли и стали еще темнее, чем обычно. Он дергался, его пробирала нервная дрожь, и дело было не столько в возбуждении, сколько прежде всего в том, что за эти долгие часы у него во рту не было ни капли алкоголя. Лангу было чуть больше шестидесяти трех, но сейчас он выглядел на все семьдесят пять. Шеллер сделал вид, что не видит протянутой Лангом для приветствия руки. Конрад Ланг сел и стал ждать, пока Шеллер что-нибудь скажет.
— Ну, в чем дело? — не выдержал наконец Конрад. Шеллер покачал головой.
— Дрова были из миндаля. И никак не загорались, потому что были сырые. Это несчастный случай.
Шеллер скрестил руки и ждал.
— Вы даже не представляете, как здесь бывает холодно зимой. Шеллер взглянул в окно. Ясный солнечный день был уже на исходе.
— Очень редкая погода.
Вот теперь Шеллер кивнул.
Ланг повернулся к полицейскому чиновнику — тот немного знал английский.
— Скажите ему, что такой день, как сегодня, весьма необычен для этого времени года. Полицейский пожал плечами. Шеллер посмотрел на часы.
— Скажите им, что никакой я не поджигатель. Иначе они и дальше будут меня тут держать.
Шеллер встал.
— Скажите им, что я старый друг дома.
Шеллер посмотрел на Конрада Ланга сверху вниз и опять покачал головой.
— Вы объяснили Эльвире, что произошел несчастный случай?
— Госпоже Зенн я буду докладывать завтра. Шеллер направился к двери.
— И что вы ей скажете?
— Посоветую заявить о правонарушении с вашей стороны.
— Это же несчастный случай, — смущенно пробормотал Конрад Ланг еще раз, глядя, как Шеллер покидает помещение.
На следующий день Шеллер улетел тем единственным рейсом, который еще оставался после закрытия сезона и связывал аэропорт «Иоаннис Каподистрия» с Афинами. И уже в тот же вечер он предстал перед Эльвирой Зенн в ее рабочем кабинете на «Выделе» — так Кохи называли «резиденцию старухи», ее личное «бунгало» из стекла, стали и бетона, выстроенное для нее в парке родовой виллы «Рододендрон» знаменитым испанским архитектором. Парк был разбит на пологом склоне и занимал площадь около двадцати квадратных километров, множество невидимых дорожек петляли по нему среди бесчисленных видов рододендроновых кустов, азалий и старых могучих деревьев. Окна кабинета, как и остальных комнат, выходили на юго-запад. Отсюда открывался великолепный вид на озеро, гряду холмов на другом его берегу, а в ясные дни даже на цепь Альпийских гор.
В девятнадцать лет Эльвира Зенн поступила нянькой к Вильгельму Коху — овдовевшему основателю концерна. Его жена умерла сразу после рождения их единственного ребенка. Вскоре Эльвира вышла за хозяина замуж, а через два года, после его ранней смерти, вышла еще раз, на сей раз за исполнительного директора концерна — Эдгара Зенна. Это был усердный человек, сумевший добиться, чтобы заводы Коха, не отличавшиеся особыми инновациями, но слывшие в машиностроении за солидное предприятие, смогли набрать в военные годы силу и достигнуть расцвета. Он наладил производство запчастей для германских, английских, французских и американских автомобилей и станков. После войны он использовал этот опыт и начал производить значительную часть аналогичной продукции уже по лицензиям. Прибыль времен «экономического чуда» он активно вкладывал в недвижимость. Благодаря этому заводы Коха выжили в период экономического спада.
Правда, поговаривали, что его ловкой рукой управляет еще более ловкая рука его жены. Когда Эдгар Зенн в 1965 году умер в шестьдесят лет от инфаркта и предприятие продолжало как ни в чем не бывало процветать, многие увидели в этом прямое подтверждение былым догадкам. Сегодня заводы Коха представляли собой хорошо отлаженный концерн — немного машинного производства, немного текстильной промышленности, немного электроники, химии, энергетики. Даже немного биотехники.
Десять лет назад, когда Эльвира вдруг объявила, что пора уступать дорогу молодым, она перебралась в «бунгало», за которым закрепилось насмешливое прозвище «Выдел». Но бразды правления, переданные ею тогда, согласно сообщениям прессы, успевшему уже достигнуть пятидесятитрехлетнего возраста пасынку, она все еще крепко держала в своих руках. Она, правда, исключила себя из членов совета правления, но решения, принятые на заседаниях, регулярно проводимых у нее на «Выделе», носили куда более обязательный характер, чем все, что вообще решалось верхушкой концерна. Такое положение дел она хотела сохранить, пока не повзрослеет сын Томаса Урс и не возьмет на себя целиком и полностью эту ее роль. Сам же Томас всегда мечтал только о том, чтобы пропустить эту страницу своей жизни. И причиной тому был его характер.
Весть о крупном материальном ущербе на Корфу Эльвира Зенн восприняла, как Шеллер и ожидал, с невозмутимым спокойствием. Она была там один-единственный раз в своей жизни — больше двадцати лет назад.
— Какое произведет на всех впечатление, если я засажу его в тюрьму?
— Вам не придется этого делать. Этим займется правосудие. Поджог и в Греции является преступлением, по которому, независимо от действий потерпевшего, возбуждается уголовное дело.
— Конрад Ланг никакой не поджигатель. Он просто стареет.
— Если вам угодно, чтобы дело рассматривалось как неумышленный поджог по неосторожности, нам придется дать свидетельские показания в его пользу.
— И что вы потом с ним сделаете?
— Суд обяжет его выплатить денежный штраф. В том случае, если он сможет его заплатить, ему не придется отправляться в тюрьму.
— Мне незачем спрашивать, что бы вы сделали на моем месте.
— Нет.
Эльвира думала. Мысль о том, чтобы упрятать Конрада Ланга за решетку на расстоянии полутора тысяч километров к югу отсюда, была ей не совсем неприятна.
— Как выглядят греческие тюрьмы?
— Иоаннис уверяет, что за пару драхм там можно устроиться вполне сносно.
Эльвира Зенн улыбнулась. Она уже старая женщина, хотя по ней этого не скажешь. За всю свою жизнь она предпринимала немало, затратив достаточно времени, энергии и денег, чтобы не выглядеть старухой. И теперь ей, семидесятивосьмилетней, в наиболее удачные для нее дни иногда нельзя было дать и шестидесяти. Причина крылась не только в деньгах и пластических операциях — ей много было отпущено природой, хотя бы это круглое кукольное личико, и когда подошло время, ей не понадобилось выбирать, как многим другим женщинам, между липом и стройной фигурой. И на здоровье она не жаловалась, не считая диабета («старческий диабет», как негалантно выразился ее домашний врач), из-за него она вот уже несколько лет два раза в день должна была делать себе инъекции инсулина с помощью шприца, больше похожего на авторучку.
Шеллер не сдавался — он вел игру, не выпуская инициативы из рук.
— Вас ни в чем нельзя упрекнуть, принимая во внимание, что вы для него сделали. После этого случая вам уже никуда не удастся его пристроить. Или вы и сейчас готовы за него поручиться?
— Но тогда все кругом начнут говорить, что я отправила его в тюрьму.
— Напротив. Будут только ставить вам в заслугу, что вы не потребовали от него через суд возмещения убытков. Никто не ожидает от вас, что вы станете вытаскивать из тюрьмы того, кто сжег вам виллу стоимостью в пять миллионов.
— Пять миллионов?
— Страховая сумма чуть меньше четырех.
— Сколько она нам стоила?
— Примерно два. Да плюс еще около полутора, которые вложил в нее за последний год господин Кох.
. — В голландскую дизайнершу? Шеллер кивнул.
— Так дешево нам уже никогда не удастся от него отделаться.
— Что я должна предпринять?
— Самое приятное — совсем ничего!
— Тогда я так и поступлю.
Эльвира надела очки и занялась документом, лежавшим перед ней на бюро. Шеллер поднялся.
— А вот Томасу, — произнесла она, не поднимая головы, — все обстоятельства дела вовсе не обязательно докладывать.
— От меня господин Кох ничего не узнает.
Но Шеллер еще не успел дойти до двери, как раздался стук, и в следующий миг в кабинете возник Томас Кох.
— Кони спалил Корфу. — Он не заметил взгляда, которым Эльвира обменялась с Шеллером.
— Только что позвонила Трикс Ван Дайк. Там все как после бомбежки. — Он ухмыльнулся. — Она была там со съемочной группой из «The World of Interiors"1. Они хотели дать материал на первой полосе. Но вообще не нашли там никаких Interiors. Трикс говорит, что убьет Кони. Она сказала это таким тоном, что я ей верю.
Томас Кох был лысый, лишь остатки черных волос на загривке неестественно светились, когда солнце, найдя прореху в облаках, ненадолго заглядывало в кабинет. Его лицо казалось слишком маленьким для столь крупной мясистой головы, даже и теперь — когда на нем сияла такая широкая ухмылка.
— Мне кажется, Шеллер, вам надо слетать на Корфу и посмотреть, в чем там дело.
Уладьте все формальности и держите от меня подальше ради всего святого эту Ван Дайк. — Кох направился к двери. — Ах да! И вызволите Кони из тюрьмы. Объясните им, что никакой он не поджигатель, а всего лишь старый пьяница.
Когда Томас Кох закрывал за собой дверь, они еще слышали, как он хихикал:
— The World of Interiors!
Через три недели Конрад Ланг и Шеллер увиделись снова.
Апостолос Иоаннис внес по поручению владельцев сгоревшей виллы залог и снабдил Конрада Ланга временными документами, а также всем необходимым из одежды, карманными деньгами и билетами второго класса на пароход и на поезд. Море было неспокойно, и Конрад Ланг целых восемь часов добирался на самоходном пароме до Бриндизи, а потом еще три часа околачивался на вокзале. Когда на следующий день он точно в четверть шестого прибыл по адресу, названному ему Иоаннисом, уже стемнело.
На Танненштрассе, 134 находился многоквартирный дом, но ни единой елки1 на этой улице с оживленным движением не было. И к тому же это оказался рабочий квартал. Конрад Ланг в нерешительности стоял перед подъездом. На записке этаж указан не был. Он стал изучать фамилии на табличках — черных и аккуратненько вставленных в алюминиевые рамочки. Рядом со звонком в квартиру на четвертом этаже он увидел выгравированное имя «Конрад Ланг» и нажал на кнопку. Раздался звук зуммера — входная дверь открылась. Он поднялся по лестнице — наверху в дверях квартиры его ждал Шеллер.
— Добро пожаловать домой, — сказал он ехидно.
Ланг провел в дороге тридцать три часа. И выглядел почти так же плохо, как и во время их последней встречи в полицейском управлении в Керкире. Шеллер показал ему маленькую двухкомнатную квартирку, обставленную совсем дешевой простой мебелью. В кухонных шкафах было все самое необходимое из посуды. Нашлась и пара сковородок да кое-что из еды. В спальне в шкафу лежало постельное белье, махровые полотенца и халат, в гостиной стоял телевизор. Как квартира для туристов, которую еще ни разу не сдавали, подумал Конрад Ланг. Если бы еще без этого трамвайного визга да автомобильных гудков. Он опустился в кресло с откидывающейся спинкой, стоявшее перед телевизором.
— Условия договоренности следующие, — сказал Шеллер, сел рядом на тахту и положил перед собой на низкий столик лист бумаги. — Расходы по квартире берет на себя госпожа Зенн. Если вам захочется добавить что-то из мебели, составьте список. Я уполномочен пойти вам навстречу в разумных пределах. Страховка, больничная касса, зубной врач вам гарантируются. Одежда тоже. Одна из моих сотрудниц придет к вам завтра утром и будет сопровождать вас по магазинам, давая советы, в первую очередь касательно финансовой стороны дела. Предоставляемые вам возможности ограниченны. — Шеллер перевернул листок. — Напротив дома есть кафе «Дельфин» с уютным чайным залом — там вы можете завтракать. Для других трапез предусмотрен «Голубой крест» — вполне приемлемый безалкогольный ресторан в четырех трамвайных остановках отсюда. Вам он знаком?
Конрад Ланг отрицательно покачал головой.
— В обоих заведениях на вас открыт счет, его будет оплачивать госпожа Зенн. Для расходов вне рамок этого соглашения в вашем распоряжении карманные деньги в размере трехсот франков в неделю, которые вы будете получать каждый понедельник у шефа филиала Кредитного банка на Розенплац. Он получил также указание не давать вам авансов. Госпожа Зенн просила меня сообщить вам, что она не ждет и не требует от вас никаких ответных услуг. Разве что кроме той, что вы будете аккуратно обращаться с огнем — это моя личная просьба, и я охотно присоединяю ее ко всему вышесказанному.
Шеллер пододвинул листок Конраду Лангу и вынул из внутреннего кармана шариковую ручку.
— Внимательно прочтите и подпишите оба экземпляра.
Ланг взял ручку и подписал. Он слишком устал, чтобы еще читать это. Шеллер забрал копию, поднялся и направился к выходу. Уже в дверях он оглянулся и вернулся назад, будучи не в силах отказать себе в удовольствии:
— Была бы моя воля, вы бы остались на Корфу. Госпожа Зенн чрезмерно великодушна к вам.
Ответа не последовало — Конрад Ланг заснул прямо в кресле.
Хоть бы Урса дома не было, подумал Конрад Ланг и нажал на кнопку. Раньше бы он услышал, как по всему дому разносится трезвон, а еще раньше, когда дергали за веревочку, как стучит и дребезжит под навесом над входной дверью колокольчик из кованого железа. Слух у него уже не такой тонкий, как прежде. Потому-то он и не услышал шагов молодой пары — они вышли из джипа и направлялись теперь к нему, оба в костюмах для верховой езды и запачканных глиной сапогах. Он — лет тридцати, высокого роста и очень хорош собой, если не считать слегка скошенного подбородка. Девушка помоложе, на вид чуть больше двадцати, брюнетка, и скорее хорошенькая, чем красивая. Она вопросительно взглянула на спутника. Тот приложил палец к губам. Они тихонечко приближались к пожилому человеку, который стоял перед воротами парка и ждал. На нем было добротное непромокаемое пальто от Burberry и фетровая шляпа, придававшая ему барский вид. Один из многочисленных друзей дома, подумала молодая женщина, готовая подыграть молодому человеку. Они подкрались на цыпочках.
Конрад Ланг приложил ухо к воротам и напряженно вслушивался. Чьи-то шаги? Молодые люди вплотную подошли к нему, и юноша с силой хлопнул ладонью по металлической обшивке ворот, издавшей оглушительный звук.
— Привет, Кони, тебе деньги нужны? — прокричал он.
Конрад Ланг сначала подумал, что в голове у него что-то взорвалось и лопнуло. Он обеими руками зажал уши. Лицо его исказилось, он ждал второго удара. Молодого человека он все же узнал.
— Урс, — сказал он тихо, — ты так меня напутал.
Заметив молодую даму, смущенно стоявшую рядом с Урсом Кохом, он снял шляпу и провел рукой по гладко зачесанным от высокого лба назад седым волосам. Он производил впечатление человека, слегка опустившегося, но не утратившего изысканных манер.
— Конрад Ланг, — протянул он руку. Она вежливо пожала ее.
— Симона Хаузер.
— Мы с Урсом старые друзья. Он не имел в виду ничего дурного.
Урс тем временем уже отпер дверь. А в домофоне вдруг что-то хрустнуло и щелкнуло.
— Да? — произнес с акцентом женский голос. — Кто там?
— Никого, Канделярия, — ответил Урс Кох. Пропуская Симону вперед, он рылся в кармане галифе. Обернувшись, та успела еще заметить, как он сунул старику смятую купюру.
Неприятная встреча с Урсом имела и свою хорошую сторону — нежданно-негаданно подвалило сто франков. Может, Урс пожалел о своей грубой выходке, а может, хотел произвести впечатление на новую подружку или решился на это, потому что не нашел впопыхах купюру помельче. Во всяком случае, сто франков — неплохая добыча. Обычно Урс его не баловал.
Если говорить точнее, Конрад Ланг жил не на самой вилле, а в сторожке привратника — сырой и холодной каменной пристройке в тени пиниевой рощи, растущей по бокам дороги на подъезде к вилле. Конрад жил не на правах гостя — он исполнял здесь обязанности управляющего. За пропитание, жилье и пересылаемую ему время от времени определенную сумму он должен был следить, чтобы вилла по первому требованию готова была принять членов семьи и их гостей, и платил жалованье прислуге и по счетам рабочим, круглый год поддерживавшим виллу в хорошем состоянии — соль и влага доставляли им много хлопот.
Заботы о маслинах, миндале, инжире, апельсиновых деревьях, а также небольшой отаре овец лежали на арендаторе.
В зимние холодные месяцы, когда лил дождь и штормило, Конраду практически делать было нечего, разве что съездить разок в день в Кассиопи, чтобы встретиться там со своими дружками по несчастью, торчавшими зимой, как и он, на острове: старым англичанином — торговцем антиквариатом, немкой — владелицей слегка утратившего свой былой шик бутика, пожилым художником из Австрии и западношвейцарской парой, так же, как и он, приглядывавшей за чьей-то виллой. Они болтали, сидя в одном из тех немногих ресторанчиков, что не закрылись с окончанием сезона, и попивали винцо, забывая порой меру.
Остаток дня уходил на то, чтобы спастись от сырости и холода, пронизывающих до мозга костей. Вилла Кохов, как и многие другие летние дома на Корфу, мало была приспособлена к зиме. В домике привратника даже камина не имелось, только два электрообогревателя, но он не мог их включить одновременно — пробки вышибало.
Поэтому случалось так, что в особенно холодные дни или ночи он перебирался в гостиную одного из нижних ярусов дома. Ему нравилось стоять перед огромным окном, он ощущал себя капитаном на командном мостике роскошного лайнера: под ним — бирюзово-голубой бассейн, перед глазами — ничего, кроме безмятежной глади моря. А за спиной уютное тепло камина и исправно работающий телефон. В домике для привратника обитала раньше прислуга из нижнего яруса, и все телефонные разговоры можно было переводить оттуда сюда, как бы находясь на своем месте: вилла с ее каскадом террас и спален оставалась для Конрада табу по распоряжению Эльвиры Зенн.
Стоял февраль. Всю вторую половину дня ураганный восточный ветер мотал и трепал верхушки пальм и нагонял на солнце ошметки серых облаков. Конрад, прихватив ноты парочки фортепьянных концертов, решил укрыться на вилле в нижней гостиной. Он погрузил на канатку дрова и канистру бензина и поехал вниз. Бензин понадобился, чтобы разжечь дрова. Две недели назад он заказал миндальные дрова — миндаль горел долго и давал много тепла, если дрова были сухие. Но те, что привезли, оказались сырыми. И заставить их гореть другого способа не было. Не очень, конечно, элегантно, зато очень эффективно. Конрад проделывал это уже десятки раз.
Он сложил поленья горкой, облил их бензином и поднес спичку. Затем поднялся на канатке наверх, чтобы забрать из маленькой кухоньки две бутылки вина, полбутылки узо', маслины, хлеб и сыр. На обратном пути ему повстречался арендатор, непременно хотевший показать ему пятно на наружной стене, где селитра разъела штукатурку. Когда же Конрад наконец-то снова поехал вниз, навстречу повеяло запахом дыма. Он приписал это ветру, возможно, хотя и непонятно под каким углом, задувавшему с моря в камин, и не придал этому значения.
Кабина почти приблизилась к нижнему ярусу, и тут он увидел, что пламенем объято все, кроме дров в камине. Случилось одно из тех несчастий, которые случаются, когда мысли заняты другим: он положил дрова в камин, а поджег те, что остались рядом. Языки пламени перекинулись в его отсутствие на индонезийскую плетенную из ротанга мебель, а оттуда на икаты на стене.
Возможно, пожар еще удалось бы загасить, если бы в тот самый момент, когда Конрад Ланг выбирался из кабины, не взорвалась оставленная открытой канистра с бензином. И тогда Конрад сделал единственно разумную вещь: нажал на кнопку и поехал назад.
Пока кабина медленно ползла вверх, шахта быстро заполнялась едким дымом. Между двумя верхними ярусами кабина закапризничала, потом еще дернулась пару раз и окончательно замерла, зависнув в воздухе. Конрад Ланг, прижав свитер ко рту, всматривался в дым, с каждой минутой темневший у него на глазах, так что скоро уже ничего нельзя было различить. В панике он лихорадочно дергал за ручку двери, наконец каким-то образом открыл ее, задержал дыхание и пополз на четвереньках по ступенькам рядом с трассой. Уже через несколько метров он добрался доверху и, тяжело дыша и хрипло кашляя, кинулся искать спасения на открытом месте.
Интерьер виллы Кохов на Корфу был перед самым пожаром полностью обновлен голландской дизайнершей. Эта женщина нашпиговала ее индонезийскими и марокканскими диковинами, экзотическими тканями и всякой этнографической чепухой. Весь этот кич мгновенно вспыхнул и горел, как солома. Ветер гнал огонь по шахте канатной дороги и забрасывал его на все ярусы, а оттуда — в спальни и смежные с ними помещения.
Когда прибыли пожарные, огонь в доме уже поубавился и грозил перекинуться на пальмы и бугенвиллеи<Лианы семейства пальм>, а с них на пиниевую рощу. Пожарные ограничились тем, что не позволили ветру и огню уничтожить пинии и расположенную рядом плантацию оливковых. Как на грех, дождей для этого времени года было очень мало.
Конрад спрятался с бутылкой узо <Греческая анисовая водка> в домике привратника. Только когда королевская пиния перед окном с треском вспыхнула, как свеча, взметнув в небо пучок огня, он, шатаясь, выбрался наружу и стал наблюдать издалека, как огонь пожирает белый домик со всеми его потрохами.
Через два дня прибыл Шеллер. По пожарищу его водил Апостолос Иоаннис, глава греческой дочерней фирмы Кохов «Koch Engineering», и ковырял носком ботинка то тут, то там в спекшемся хламе и мусоре. Вилла выгорела дотла. Шеллер был личным ассистентом Эльвиры Зенн. Тощий, аккуратный человек лет пятидесяти пяти. Никаких официальных постов он не занимал, его имя напрасно было бы искать в реестре торговых фирм, но именно он был правой рукой Эльвиры, и в этом качестве его побаивалось все правление концерна.
До сих пор Конрад Ланг маскировал свой страх перед Шеллером, обращаясь к нему с высокомерием человека, превосходящего его своим происхождением. И хотя указания исходили от Шеллера, Конраду, принимавшему их, всегда удавалось сделать вид, будто они — результат проведенных им ранее доверительных бесед с Эльвирой. И даже если Шеллер точно знал, что все контакты между Эльвирой Зенн и Конрадом Лангом идут только через него, лично он все равно не мог простить этому заносчивому старику, что гранд-дама из высших кругов швейцарской финансовой аристократии вечно дергает ради него за ниточки, постоянно пристраивая его то в своей огромной империи, то у заграничных знакомых компаньоном, управляющим или просто мальчиком на побегушках. Только из-за того, что этот старикан часть своей юности провел вместе с ее пасынком Томасом Кохом, она чувствовала себя обязанной не дать ему погибнуть, однако строго держала его при этом на дистанции. Ланг был одной из самых тягостных обуз в списке обязанностей Шеллера, и тот надеялся, что пожара на Корфу наконец-то хватит, чтобы окончательно развязаться с этим стариком.
Больше часа Конрад Ланг в оцепенении простоял в отсветах пламени среди множества суматошных людей, тушивших пожар. Он оживал, только чтобы сделать очередной глоток из бутылки или втянуть голову в плечи, когда пожарный самолет с грохотом проносился низко над пиниями, сбрасывая очередной заряд воды. В какой-то момент подошел с двумя мужчинами арендатор — те хотели расспросить его о случившемся. Заметив, что Конрад Ланг не в состоянии дать показания, они отвезли его в Кассиопи, где он провел ночь в камере полицейского участка. На следующее утро во время допроса он не смог объяснить, как возник пожар. И при этом нисколько не врал.
Память о том, с чего все началось, стала помаленьку возвращаться к нему только днем. И тогда он уже с возмущением отклонил все обвинения в свой адрес, отчаянно настаивая на своем. Возможно, он даже сумел бы выйти сухим из воды, если бы арендатор в своих свидетельских показаниях не заявил, что видел Конрада Ланга во второй половине дня на пути к нижнему ярусу с канистрой бензина в руках. Вследствие этого Ланга до выяснения обстоятельств дела по подозрению в преднамеренном поджоге перевели в Главное полицейское управление в Керкире. Там он и находился, .когда Шеллер, смыв с себя сажу в номере международного отеля «Хилтон-на-Корфу» и переодевшись, достал из мини-бара тоник.
Через час Конрада Ланга вывели из камеры и доставили в кабинет с голыми холодными стенами, где его поджидали ассистент Эльвиры и полицейский чиновник. К этому моменту он уже более двух суток провел под стражей и даже думать забыл о высокомерии. Всегда стремившийся в любой ситуации выглядеть корректно — аккуратно одетым и чисто выбритым, — он предстал сейчас перед ними в вымазанных сажей вельветовых брюках, запачканных ботинках, грязной рубашке, мятом галстуке и желтом до пожара кашемировом свитере, том самом, которым зажимал рот, чтобы не задохнуться. Его коротко подстриженные усики трудно было различить на заросшем щетиной лице, седые волосы свисали космами, а мешки под глазами набухли и стали еще темнее, чем обычно. Он дергался, его пробирала нервная дрожь, и дело было не столько в возбуждении, сколько прежде всего в том, что за эти долгие часы у него во рту не было ни капли алкоголя. Лангу было чуть больше шестидесяти трех, но сейчас он выглядел на все семьдесят пять. Шеллер сделал вид, что не видит протянутой Лангом для приветствия руки. Конрад Ланг сел и стал ждать, пока Шеллер что-нибудь скажет.
— Ну, в чем дело? — не выдержал наконец Конрад. Шеллер покачал головой.
— Дрова были из миндаля. И никак не загорались, потому что были сырые. Это несчастный случай.
Шеллер скрестил руки и ждал.
— Вы даже не представляете, как здесь бывает холодно зимой. Шеллер взглянул в окно. Ясный солнечный день был уже на исходе.
— Очень редкая погода.
Вот теперь Шеллер кивнул.
Ланг повернулся к полицейскому чиновнику — тот немного знал английский.
— Скажите ему, что такой день, как сегодня, весьма необычен для этого времени года. Полицейский пожал плечами. Шеллер посмотрел на часы.
— Скажите им, что никакой я не поджигатель. Иначе они и дальше будут меня тут держать.
Шеллер встал.
— Скажите им, что я старый друг дома.
Шеллер посмотрел на Конрада Ланга сверху вниз и опять покачал головой.
— Вы объяснили Эльвире, что произошел несчастный случай?
— Госпоже Зенн я буду докладывать завтра. Шеллер направился к двери.
— И что вы ей скажете?
— Посоветую заявить о правонарушении с вашей стороны.
— Это же несчастный случай, — смущенно пробормотал Конрад Ланг еще раз, глядя, как Шеллер покидает помещение.
На следующий день Шеллер улетел тем единственным рейсом, который еще оставался после закрытия сезона и связывал аэропорт «Иоаннис Каподистрия» с Афинами. И уже в тот же вечер он предстал перед Эльвирой Зенн в ее рабочем кабинете на «Выделе» — так Кохи называли «резиденцию старухи», ее личное «бунгало» из стекла, стали и бетона, выстроенное для нее в парке родовой виллы «Рододендрон» знаменитым испанским архитектором. Парк был разбит на пологом склоне и занимал площадь около двадцати квадратных километров, множество невидимых дорожек петляли по нему среди бесчисленных видов рододендроновых кустов, азалий и старых могучих деревьев. Окна кабинета, как и остальных комнат, выходили на юго-запад. Отсюда открывался великолепный вид на озеро, гряду холмов на другом его берегу, а в ясные дни даже на цепь Альпийских гор.
В девятнадцать лет Эльвира Зенн поступила нянькой к Вильгельму Коху — овдовевшему основателю концерна. Его жена умерла сразу после рождения их единственного ребенка. Вскоре Эльвира вышла за хозяина замуж, а через два года, после его ранней смерти, вышла еще раз, на сей раз за исполнительного директора концерна — Эдгара Зенна. Это был усердный человек, сумевший добиться, чтобы заводы Коха, не отличавшиеся особыми инновациями, но слывшие в машиностроении за солидное предприятие, смогли набрать в военные годы силу и достигнуть расцвета. Он наладил производство запчастей для германских, английских, французских и американских автомобилей и станков. После войны он использовал этот опыт и начал производить значительную часть аналогичной продукции уже по лицензиям. Прибыль времен «экономического чуда» он активно вкладывал в недвижимость. Благодаря этому заводы Коха выжили в период экономического спада.
Правда, поговаривали, что его ловкой рукой управляет еще более ловкая рука его жены. Когда Эдгар Зенн в 1965 году умер в шестьдесят лет от инфаркта и предприятие продолжало как ни в чем не бывало процветать, многие увидели в этом прямое подтверждение былым догадкам. Сегодня заводы Коха представляли собой хорошо отлаженный концерн — немного машинного производства, немного текстильной промышленности, немного электроники, химии, энергетики. Даже немного биотехники.
Десять лет назад, когда Эльвира вдруг объявила, что пора уступать дорогу молодым, она перебралась в «бунгало», за которым закрепилось насмешливое прозвище «Выдел». Но бразды правления, переданные ею тогда, согласно сообщениям прессы, успевшему уже достигнуть пятидесятитрехлетнего возраста пасынку, она все еще крепко держала в своих руках. Она, правда, исключила себя из членов совета правления, но решения, принятые на заседаниях, регулярно проводимых у нее на «Выделе», носили куда более обязательный характер, чем все, что вообще решалось верхушкой концерна. Такое положение дел она хотела сохранить, пока не повзрослеет сын Томаса Урс и не возьмет на себя целиком и полностью эту ее роль. Сам же Томас всегда мечтал только о том, чтобы пропустить эту страницу своей жизни. И причиной тому был его характер.
Весть о крупном материальном ущербе на Корфу Эльвира Зенн восприняла, как Шеллер и ожидал, с невозмутимым спокойствием. Она была там один-единственный раз в своей жизни — больше двадцати лет назад.
— Какое произведет на всех впечатление, если я засажу его в тюрьму?
— Вам не придется этого делать. Этим займется правосудие. Поджог и в Греции является преступлением, по которому, независимо от действий потерпевшего, возбуждается уголовное дело.
— Конрад Ланг никакой не поджигатель. Он просто стареет.
— Если вам угодно, чтобы дело рассматривалось как неумышленный поджог по неосторожности, нам придется дать свидетельские показания в его пользу.
— И что вы потом с ним сделаете?
— Суд обяжет его выплатить денежный штраф. В том случае, если он сможет его заплатить, ему не придется отправляться в тюрьму.
— Мне незачем спрашивать, что бы вы сделали на моем месте.
— Нет.
Эльвира думала. Мысль о том, чтобы упрятать Конрада Ланга за решетку на расстоянии полутора тысяч километров к югу отсюда, была ей не совсем неприятна.
— Как выглядят греческие тюрьмы?
— Иоаннис уверяет, что за пару драхм там можно устроиться вполне сносно.
Эльвира Зенн улыбнулась. Она уже старая женщина, хотя по ней этого не скажешь. За всю свою жизнь она предпринимала немало, затратив достаточно времени, энергии и денег, чтобы не выглядеть старухой. И теперь ей, семидесятивосьмилетней, в наиболее удачные для нее дни иногда нельзя было дать и шестидесяти. Причина крылась не только в деньгах и пластических операциях — ей много было отпущено природой, хотя бы это круглое кукольное личико, и когда подошло время, ей не понадобилось выбирать, как многим другим женщинам, между липом и стройной фигурой. И на здоровье она не жаловалась, не считая диабета («старческий диабет», как негалантно выразился ее домашний врач), из-за него она вот уже несколько лет два раза в день должна была делать себе инъекции инсулина с помощью шприца, больше похожего на авторучку.
Шеллер не сдавался — он вел игру, не выпуская инициативы из рук.
— Вас ни в чем нельзя упрекнуть, принимая во внимание, что вы для него сделали. После этого случая вам уже никуда не удастся его пристроить. Или вы и сейчас готовы за него поручиться?
— Но тогда все кругом начнут говорить, что я отправила его в тюрьму.
— Напротив. Будут только ставить вам в заслугу, что вы не потребовали от него через суд возмещения убытков. Никто не ожидает от вас, что вы станете вытаскивать из тюрьмы того, кто сжег вам виллу стоимостью в пять миллионов.
— Пять миллионов?
— Страховая сумма чуть меньше четырех.
— Сколько она нам стоила?
— Примерно два. Да плюс еще около полутора, которые вложил в нее за последний год господин Кох.
. — В голландскую дизайнершу? Шеллер кивнул.
— Так дешево нам уже никогда не удастся от него отделаться.
— Что я должна предпринять?
— Самое приятное — совсем ничего!
— Тогда я так и поступлю.
Эльвира надела очки и занялась документом, лежавшим перед ней на бюро. Шеллер поднялся.
— А вот Томасу, — произнесла она, не поднимая головы, — все обстоятельства дела вовсе не обязательно докладывать.
— От меня господин Кох ничего не узнает.
Но Шеллер еще не успел дойти до двери, как раздался стук, и в следующий миг в кабинете возник Томас Кох.
— Кони спалил Корфу. — Он не заметил взгляда, которым Эльвира обменялась с Шеллером.
— Только что позвонила Трикс Ван Дайк. Там все как после бомбежки. — Он ухмыльнулся. — Она была там со съемочной группой из «The World of Interiors"1. Они хотели дать материал на первой полосе. Но вообще не нашли там никаких Interiors. Трикс говорит, что убьет Кони. Она сказала это таким тоном, что я ей верю.
Томас Кох был лысый, лишь остатки черных волос на загривке неестественно светились, когда солнце, найдя прореху в облаках, ненадолго заглядывало в кабинет. Его лицо казалось слишком маленьким для столь крупной мясистой головы, даже и теперь — когда на нем сияла такая широкая ухмылка.
— Мне кажется, Шеллер, вам надо слетать на Корфу и посмотреть, в чем там дело.
Уладьте все формальности и держите от меня подальше ради всего святого эту Ван Дайк. — Кох направился к двери. — Ах да! И вызволите Кони из тюрьмы. Объясните им, что никакой он не поджигатель, а всего лишь старый пьяница.
Когда Томас Кох закрывал за собой дверь, они еще слышали, как он хихикал:
— The World of Interiors!
Через три недели Конрад Ланг и Шеллер увиделись снова.
Апостолос Иоаннис внес по поручению владельцев сгоревшей виллы залог и снабдил Конрада Ланга временными документами, а также всем необходимым из одежды, карманными деньгами и билетами второго класса на пароход и на поезд. Море было неспокойно, и Конрад Ланг целых восемь часов добирался на самоходном пароме до Бриндизи, а потом еще три часа околачивался на вокзале. Когда на следующий день он точно в четверть шестого прибыл по адресу, названному ему Иоаннисом, уже стемнело.
На Танненштрассе, 134 находился многоквартирный дом, но ни единой елки1 на этой улице с оживленным движением не было. И к тому же это оказался рабочий квартал. Конрад Ланг в нерешительности стоял перед подъездом. На записке этаж указан не был. Он стал изучать фамилии на табличках — черных и аккуратненько вставленных в алюминиевые рамочки. Рядом со звонком в квартиру на четвертом этаже он увидел выгравированное имя «Конрад Ланг» и нажал на кнопку. Раздался звук зуммера — входная дверь открылась. Он поднялся по лестнице — наверху в дверях квартиры его ждал Шеллер.
— Добро пожаловать домой, — сказал он ехидно.
Ланг провел в дороге тридцать три часа. И выглядел почти так же плохо, как и во время их последней встречи в полицейском управлении в Керкире. Шеллер показал ему маленькую двухкомнатную квартирку, обставленную совсем дешевой простой мебелью. В кухонных шкафах было все самое необходимое из посуды. Нашлась и пара сковородок да кое-что из еды. В спальне в шкафу лежало постельное белье, махровые полотенца и халат, в гостиной стоял телевизор. Как квартира для туристов, которую еще ни разу не сдавали, подумал Конрад Ланг. Если бы еще без этого трамвайного визга да автомобильных гудков. Он опустился в кресло с откидывающейся спинкой, стоявшее перед телевизором.
— Условия договоренности следующие, — сказал Шеллер, сел рядом на тахту и положил перед собой на низкий столик лист бумаги. — Расходы по квартире берет на себя госпожа Зенн. Если вам захочется добавить что-то из мебели, составьте список. Я уполномочен пойти вам навстречу в разумных пределах. Страховка, больничная касса, зубной врач вам гарантируются. Одежда тоже. Одна из моих сотрудниц придет к вам завтра утром и будет сопровождать вас по магазинам, давая советы, в первую очередь касательно финансовой стороны дела. Предоставляемые вам возможности ограниченны. — Шеллер перевернул листок. — Напротив дома есть кафе «Дельфин» с уютным чайным залом — там вы можете завтракать. Для других трапез предусмотрен «Голубой крест» — вполне приемлемый безалкогольный ресторан в четырех трамвайных остановках отсюда. Вам он знаком?
Конрад Ланг отрицательно покачал головой.
— В обоих заведениях на вас открыт счет, его будет оплачивать госпожа Зенн. Для расходов вне рамок этого соглашения в вашем распоряжении карманные деньги в размере трехсот франков в неделю, которые вы будете получать каждый понедельник у шефа филиала Кредитного банка на Розенплац. Он получил также указание не давать вам авансов. Госпожа Зенн просила меня сообщить вам, что она не ждет и не требует от вас никаких ответных услуг. Разве что кроме той, что вы будете аккуратно обращаться с огнем — это моя личная просьба, и я охотно присоединяю ее ко всему вышесказанному.
Шеллер пододвинул листок Конраду Лангу и вынул из внутреннего кармана шариковую ручку.
— Внимательно прочтите и подпишите оба экземпляра.
Ланг взял ручку и подписал. Он слишком устал, чтобы еще читать это. Шеллер забрал копию, поднялся и направился к выходу. Уже в дверях он оглянулся и вернулся назад, будучи не в силах отказать себе в удовольствии:
— Была бы моя воля, вы бы остались на Корфу. Госпожа Зенн чрезмерно великодушна к вам.
Ответа не последовало — Конрад Ланг заснул прямо в кресле.
Хоть бы Урса дома не было, подумал Конрад Ланг и нажал на кнопку. Раньше бы он услышал, как по всему дому разносится трезвон, а еще раньше, когда дергали за веревочку, как стучит и дребезжит под навесом над входной дверью колокольчик из кованого железа. Слух у него уже не такой тонкий, как прежде. Потому-то он и не услышал шагов молодой пары — они вышли из джипа и направлялись теперь к нему, оба в костюмах для верховой езды и запачканных глиной сапогах. Он — лет тридцати, высокого роста и очень хорош собой, если не считать слегка скошенного подбородка. Девушка помоложе, на вид чуть больше двадцати, брюнетка, и скорее хорошенькая, чем красивая. Она вопросительно взглянула на спутника. Тот приложил палец к губам. Они тихонечко приближались к пожилому человеку, который стоял перед воротами парка и ждал. На нем было добротное непромокаемое пальто от Burberry и фетровая шляпа, придававшая ему барский вид. Один из многочисленных друзей дома, подумала молодая женщина, готовая подыграть молодому человеку. Они подкрались на цыпочках.
Конрад Ланг приложил ухо к воротам и напряженно вслушивался. Чьи-то шаги? Молодые люди вплотную подошли к нему, и юноша с силой хлопнул ладонью по металлической обшивке ворот, издавшей оглушительный звук.
— Привет, Кони, тебе деньги нужны? — прокричал он.
Конрад Ланг сначала подумал, что в голове у него что-то взорвалось и лопнуло. Он обеими руками зажал уши. Лицо его исказилось, он ждал второго удара. Молодого человека он все же узнал.
— Урс, — сказал он тихо, — ты так меня напутал.
Заметив молодую даму, смущенно стоявшую рядом с Урсом Кохом, он снял шляпу и провел рукой по гладко зачесанным от высокого лба назад седым волосам. Он производил впечатление человека, слегка опустившегося, но не утратившего изысканных манер.
— Конрад Ланг, — протянул он руку. Она вежливо пожала ее.
— Симона Хаузер.
— Мы с Урсом старые друзья. Он не имел в виду ничего дурного.
Урс тем временем уже отпер дверь. А в домофоне вдруг что-то хрустнуло и щелкнуло.
— Да? — произнес с акцентом женский голос. — Кто там?
— Никого, Канделярия, — ответил Урс Кох. Пропуская Симону вперед, он рылся в кармане галифе. Обернувшись, та успела еще заметить, как он сунул старику смятую купюру.
Неприятная встреча с Урсом имела и свою хорошую сторону — нежданно-негаданно подвалило сто франков. Может, Урс пожалел о своей грубой выходке, а может, хотел произвести впечатление на новую подружку или решился на это, потому что не нашел впопыхах купюру помельче. Во всяком случае, сто франков — неплохая добыча. Обычно Урс его не баловал.