Страница:
Стоило Фихтеру пробежать тропинку и выскочить на небольшую площадь, как один из фиакров вдруг резво тронулся с места и покатил вверх по дороге. Лейтенант поспешно вскочил в свободную карету, возле которой прохаживался молодой розовощекий возница.
– Вперед, за тем фиакром, – скомандовал он, и возница радостно кивнул головой, мгновенно взлетев на козлы.
И вновь началась погоня, но на этот раз лейтенант был спокоен – в этом городке имелась всего одна главная улица, и упустить преследуемого господина было практически невозможно.
Не прошло и пятнадцати минут, как первый фиакр остановился у местного кафе, носившего длинное название – «Приют одинокого странника». Лейтенант приказал своему вознице остановиться чуть поодаль, после чего стал ждать, пока пассажир преследуемого фиакра не выйдет на улицу.
Однако никто и не думал появляться. Более того, пожилой усатый возница лениво слез с козел, привязал лошадей и решительно направился в кафе.
– Эй, ты, – лейтенант обращался к собственному вознице. – Ты знаешь извозчика, которому принадлежит тот фиакр?
– Кто же не знает дядюшку Штихеля!
– Ну тогда быстро зайди в кафе…
– А что мне там делать?
– Спроси этого чертового дядюшку, куда подевался его седок, которого он привез со станции.
Парень недоуменно пожал плечами, но послушно направился к «Приюту одинокого странника». Пока он был в кафе, лейтенант нетерпеливо курил и постукивал ножнами сабли по кончику своего лакированного сапога. Наконец его возница вернулся.
– Ну что?
– Дядюшка Штихель говорит, что никого не привез.
– То есть как – не привез? – опешил Стефан. – Ты что мелешь?
– Да вот так-таки никого и не привез! – упрямо повторил возница.
– А что же он тогда мчался как угорелый?
– Его попросил об этом пожилой господин, который сошел с поезда. Езжай, говорит, к ближайшему кафе и пропусти там стаканчик за мое здоровье! Да еще щедро заплатил за это. Эх, мне бы таких седоков, да побольше, не в обиду вам будет сказано!
Фихтер оцепенел, имея при этом самый глупый вид. Вот так дядюшка! – провел его, как последнего мальчишку. Ай да начальник контрразведки!
– Так что, господин лейтенант, куда поедем-то?
– А? Возвращайся обратно на станцию.
Лейтенант Фихтер был откровенно зол. Бесцельная погоня, закончившаяся идиотским положением, любого может вывести из себя! Впрочем, упрекать в этом некого…
И все же он не зря оказался в Кальтенбрюндльберге! Лейтенант понял это, когда вошел на станцию и вдруг увидел в зале ожидания Эмилию Лукач. Меньше всего на свете он ожидал встретить здесь красивую венгерскую певицу, о которой помнил с того самого дня, когда она улизнула из театра под руку с русским. Однако и на этот раз лейтенанта ждало разочарование – она была не одна. Но что это за рыхлый толстяк с мохнатыми бровями, похожий на рассерженного шмеля, и по какому праву эта жирная скотина разговаривает с дамой таким повелительным тоном?
Оставаясь немного поодаль, лейтенант учтиво склонил голову, но фрейлейн Лукач, судя по всему, была настолько обозлена беседой со своим спутником, что не заметила Фихтера. Разговор велся на повышенных тонах, но оба говорили по-венгерски, а Стефан знал этот язык очень слабо, поскольку в свое время предпочитал изучать французский и английский, на которых мог изъясняться достаточно свободно. Впрочем, и без знания языка можно было предположить содержание разговора – дама то ли упрекала, то ли пыталась избавиться от своего кавалера.
Решив, что наблюдать за ними в упор будет не слишком учтиво, лейтенант решил присесть на деревянную, скамью, с которой тут же вскочили, отдав ему честь, два молоденьких пехотинца. Но не успел он отвернуться, как раздался звук громкой пощечины. С фрейлейн Лукач явно началась истерика: вся в слезах, она хлестала по щекам опешившего толстяка, приговаривая одну и ту же фразу, которую Фихтер ухитрился понять:
– Негодяй, это сделал ты, ты, ты!
– Заткнись, идиотка! – вдруг заорал собеседник и, перехватив ее руку, вывернул и сжал ее с такой силой, что Эмилия вскрикнула.
Лейтенант был тут как тут. Не теряя время на лишние разговоры, он смачно ударил толстяка кулаком в ухо, после чего схватил его за шиворот и встряхнул так, что с того слетела шляпа, обнажив потную лысину.
– Как ты смеешь так обращаться с дамой? – свирепо рявкнул он, чувствуя себя в своей стихии.
– С дамой? – изумленно-испуганно переспросил толстяк и тут же рассвирепел: – Да эта… – лейтенант не знал этого венгерского слова, но догадаться о его значении было несложно, – не имеет права называться дамой! Отпустите же меня, какого черта!
– Он вас оскорбил, фрейлейн Лукач? – учтиво осведомился Фихтер, в глубине души блаженствуя от собственной роли – благородного избавителя прекрасной дамы. Глядя на заплаканную красавицу, уткнувшуюся в кружевной платочек, он уже мысленно мечтал о том, как сурово накажет гнусного толстяка и как восхитительно будет вознагражден за своевременное вмешательство…
– Полиция! Полиция! – рванувшись из его рук, вдруг завопил толстяк, а через секунду его крики заглушил гудок приближавшегося поезда.
Эффектная сцена оказалась безнадежно смазанной – откуда ни возьмись появилась целая толпа пассажиров, устремившаяся на перрон и обтекавшая Фихтера и толстяка с обеих сторон. Последний начал так яростно вырываться, что лейтенанту пришлось усилить хватку. Теперь они напоминали двух школьников, сцепившихся на перемене. Разъяренный этой некрасивой борьбой, лейтенант уже поднял было руку, чтобы отвесить толстяку еще одну затрещину, как вдруг почувствовал, что кто-то находящийся сзади крепко схватил его за запястье.
Удивленный тем, что женская ручка может оказаться такой жесткой, лейтенант глянул через плечо, но вместо фрейлейн Лукач увидел усатую рожу жандарма, рядом с которым стоял дежурный по станции. Если бы не разноцветные мундиры, то их можно было бы принять за братьев-близнецов – заросшие пышными усами носы и суровые глаза, одинаковостью выражения напоминавшие форменные пуговицы.
– В чем дело? – осведомился жандарм. – Почему вы избиваете этого господина в общественном месте?
– Да потому, что не успел отвести его подальше, – усмехнувшись нелепости вопроса, ответил Фихтер. – Этот господин на моих глазах позволил себе грубо обращаться с дамой…
– Ложь! – немедленно возопил толстяк. – Это не дама, а певичка из захудалого трактира, которую я, импресарио Ласло Фальва, вытащил из Шиофока и привез в Вену, чтобы сделать из нее примадонну!
– Кем бы вы ни были, это не дает вам права обращаться с ней непочтительно!
– А кто вам дал право бить меня в ухо? Я буду жаловаться вашему начальству!
– Извольте. Я – лейтенант лейб-гвардии гусарского полка Стефан Фихтер и всегда готов защитить даму от посягательств столь гнусного типа…
– Если бы вы знали эту, с позволения сказать, даму так, как ее знаю я…
– Что-о-о?
Не выдержав столь откровенного намека, лейтенант начал наливаться кровью прямо на глазах, непроизвольно потянувшись к эфесу своей сабли. Жандарм, следивший за ним, снова перехватил его руку, сделав это твердо, но достаточно почтительно. И тут в дело вмешался железнодорожник. Откашлявшись, он произнес только одну фразу, после которой все участники этой сцены замерли в недоумении:
– Кхе-кхе. Простите, господа, но где же та дама, достоинства которой вы изволите столь громко обсуждать?
Фихтер обвел глазами станционное помещение, растерянно пожал плечами и, лишь увидев за окнами отходящий от перрона поезд, нашел ответ на этот вопрос.
Глава 7
– Вперед, за тем фиакром, – скомандовал он, и возница радостно кивнул головой, мгновенно взлетев на козлы.
И вновь началась погоня, но на этот раз лейтенант был спокоен – в этом городке имелась всего одна главная улица, и упустить преследуемого господина было практически невозможно.
Не прошло и пятнадцати минут, как первый фиакр остановился у местного кафе, носившего длинное название – «Приют одинокого странника». Лейтенант приказал своему вознице остановиться чуть поодаль, после чего стал ждать, пока пассажир преследуемого фиакра не выйдет на улицу.
Однако никто и не думал появляться. Более того, пожилой усатый возница лениво слез с козел, привязал лошадей и решительно направился в кафе.
– Эй, ты, – лейтенант обращался к собственному вознице. – Ты знаешь извозчика, которому принадлежит тот фиакр?
– Кто же не знает дядюшку Штихеля!
– Ну тогда быстро зайди в кафе…
– А что мне там делать?
– Спроси этого чертового дядюшку, куда подевался его седок, которого он привез со станции.
Парень недоуменно пожал плечами, но послушно направился к «Приюту одинокого странника». Пока он был в кафе, лейтенант нетерпеливо курил и постукивал ножнами сабли по кончику своего лакированного сапога. Наконец его возница вернулся.
– Ну что?
– Дядюшка Штихель говорит, что никого не привез.
– То есть как – не привез? – опешил Стефан. – Ты что мелешь?
– Да вот так-таки никого и не привез! – упрямо повторил возница.
– А что же он тогда мчался как угорелый?
– Его попросил об этом пожилой господин, который сошел с поезда. Езжай, говорит, к ближайшему кафе и пропусти там стаканчик за мое здоровье! Да еще щедро заплатил за это. Эх, мне бы таких седоков, да побольше, не в обиду вам будет сказано!
Фихтер оцепенел, имея при этом самый глупый вид. Вот так дядюшка! – провел его, как последнего мальчишку. Ай да начальник контрразведки!
– Так что, господин лейтенант, куда поедем-то?
– А? Возвращайся обратно на станцию.
Лейтенант Фихтер был откровенно зол. Бесцельная погоня, закончившаяся идиотским положением, любого может вывести из себя! Впрочем, упрекать в этом некого…
И все же он не зря оказался в Кальтенбрюндльберге! Лейтенант понял это, когда вошел на станцию и вдруг увидел в зале ожидания Эмилию Лукач. Меньше всего на свете он ожидал встретить здесь красивую венгерскую певицу, о которой помнил с того самого дня, когда она улизнула из театра под руку с русским. Однако и на этот раз лейтенанта ждало разочарование – она была не одна. Но что это за рыхлый толстяк с мохнатыми бровями, похожий на рассерженного шмеля, и по какому праву эта жирная скотина разговаривает с дамой таким повелительным тоном?
Оставаясь немного поодаль, лейтенант учтиво склонил голову, но фрейлейн Лукач, судя по всему, была настолько обозлена беседой со своим спутником, что не заметила Фихтера. Разговор велся на повышенных тонах, но оба говорили по-венгерски, а Стефан знал этот язык очень слабо, поскольку в свое время предпочитал изучать французский и английский, на которых мог изъясняться достаточно свободно. Впрочем, и без знания языка можно было предположить содержание разговора – дама то ли упрекала, то ли пыталась избавиться от своего кавалера.
Решив, что наблюдать за ними в упор будет не слишком учтиво, лейтенант решил присесть на деревянную, скамью, с которой тут же вскочили, отдав ему честь, два молоденьких пехотинца. Но не успел он отвернуться, как раздался звук громкой пощечины. С фрейлейн Лукач явно началась истерика: вся в слезах, она хлестала по щекам опешившего толстяка, приговаривая одну и ту же фразу, которую Фихтер ухитрился понять:
– Негодяй, это сделал ты, ты, ты!
– Заткнись, идиотка! – вдруг заорал собеседник и, перехватив ее руку, вывернул и сжал ее с такой силой, что Эмилия вскрикнула.
Лейтенант был тут как тут. Не теряя время на лишние разговоры, он смачно ударил толстяка кулаком в ухо, после чего схватил его за шиворот и встряхнул так, что с того слетела шляпа, обнажив потную лысину.
– Как ты смеешь так обращаться с дамой? – свирепо рявкнул он, чувствуя себя в своей стихии.
– С дамой? – изумленно-испуганно переспросил толстяк и тут же рассвирепел: – Да эта… – лейтенант не знал этого венгерского слова, но догадаться о его значении было несложно, – не имеет права называться дамой! Отпустите же меня, какого черта!
– Он вас оскорбил, фрейлейн Лукач? – учтиво осведомился Фихтер, в глубине души блаженствуя от собственной роли – благородного избавителя прекрасной дамы. Глядя на заплаканную красавицу, уткнувшуюся в кружевной платочек, он уже мысленно мечтал о том, как сурово накажет гнусного толстяка и как восхитительно будет вознагражден за своевременное вмешательство…
– Полиция! Полиция! – рванувшись из его рук, вдруг завопил толстяк, а через секунду его крики заглушил гудок приближавшегося поезда.
Эффектная сцена оказалась безнадежно смазанной – откуда ни возьмись появилась целая толпа пассажиров, устремившаяся на перрон и обтекавшая Фихтера и толстяка с обеих сторон. Последний начал так яростно вырываться, что лейтенанту пришлось усилить хватку. Теперь они напоминали двух школьников, сцепившихся на перемене. Разъяренный этой некрасивой борьбой, лейтенант уже поднял было руку, чтобы отвесить толстяку еще одну затрещину, как вдруг почувствовал, что кто-то находящийся сзади крепко схватил его за запястье.
Удивленный тем, что женская ручка может оказаться такой жесткой, лейтенант глянул через плечо, но вместо фрейлейн Лукач увидел усатую рожу жандарма, рядом с которым стоял дежурный по станции. Если бы не разноцветные мундиры, то их можно было бы принять за братьев-близнецов – заросшие пышными усами носы и суровые глаза, одинаковостью выражения напоминавшие форменные пуговицы.
– В чем дело? – осведомился жандарм. – Почему вы избиваете этого господина в общественном месте?
– Да потому, что не успел отвести его подальше, – усмехнувшись нелепости вопроса, ответил Фихтер. – Этот господин на моих глазах позволил себе грубо обращаться с дамой…
– Ложь! – немедленно возопил толстяк. – Это не дама, а певичка из захудалого трактира, которую я, импресарио Ласло Фальва, вытащил из Шиофока и привез в Вену, чтобы сделать из нее примадонну!
– Кем бы вы ни были, это не дает вам права обращаться с ней непочтительно!
– А кто вам дал право бить меня в ухо? Я буду жаловаться вашему начальству!
– Извольте. Я – лейтенант лейб-гвардии гусарского полка Стефан Фихтер и всегда готов защитить даму от посягательств столь гнусного типа…
– Если бы вы знали эту, с позволения сказать, даму так, как ее знаю я…
– Что-о-о?
Не выдержав столь откровенного намека, лейтенант начал наливаться кровью прямо на глазах, непроизвольно потянувшись к эфесу своей сабли. Жандарм, следивший за ним, снова перехватил его руку, сделав это твердо, но достаточно почтительно. И тут в дело вмешался железнодорожник. Откашлявшись, он произнес только одну фразу, после которой все участники этой сцены замерли в недоумении:
– Кхе-кхе. Простите, господа, но где же та дама, достоинства которой вы изволите столь громко обсуждать?
Фихтер обвел глазами станционное помещение, растерянно пожал плечами и, лишь увидев за окнами отходящий от перрона поезд, нашел ответ на этот вопрос.
Глава 7
«В опереттах не убивают!»
Получив взволнованную записку от Эмилии с просьбой немедленно встретиться, Сергей Вульф тут же собрался и отправился в указанное в записке кафе. Оно находилось на Рингштрассе, неподалеку от здания парламента, и называлось «Амалия». По дороге туда Вульф размышлял о том, стоит ли покупать цветы – с одной стороны, ему предстоит свидание с красивой молодой женщиной, которая ему откровенно нравилась, но с другой, судя по тону записки, это будет деловая встреча, во время которой речь наверняка пойдет о пропавшей подруге. Наконец, решив, что одно другому не помешает, он купил у уличной цветочницы маленький, но изящный букет фиалок.
Фрейлейн Лукач уже ждала его, заняв столик в самом дальнем углу кафе. На ней было жемчужно-серое платье с высоким кружевным воротом и небольшая изящная шляпка-капот, украшенная голубыми лентами. Одна за столиком, с опущенной на глаза вуалью, Эмилия производила такое чарующе-загадочное впечатление, что Вульф, еще не поздоровавшись, ощутил легкое волнение.
– Как хорошо, что вы пришли, – первой заговорила она. – Садитесь, мне надо многое вам рассказать.
Он учтиво, но чуть церемонно поклонился и молча протянул ей букет.
– Вы очень любезны, – нетерпеливо отозвалась Эмилия, – но садитесь же, садитесь.
– Вы что-нибудь хотите? – спросил Вульф, оглядываясь и делая знак кельнеру.
– Нет. Впрочем, кофе.
– Два кофе, пожалуйста.
Наэлектризованная атмосфера свидания, аромат женских духов, таинственный блеск глаз из-под вуали, легкий шелест платья, трепет изящных пальцев, затянутых белой лайковой перчаткой, – все это порождало в нем томительное волнение, теплой волной подступавшее к горлу. «Если это не влюбленность, то что же?» – подумал про себя Вульф.
– Вы, наконец, готовы меня выслушать?
– Разумеется. Появились какие-нибудь известия о вашей подруге?
Этот, казалось бы, нейтральный вопрос вдруг поверг Эмилию в сильное смятение. Она достала из ридикюля платок, приподняла вуаль и хотела было поднести к глазам, но в последний момент словно бы забыла о нем, намертво зажав в руке.
– Берта мертва. – Голос фрейлейн Лукач прозвучал глухо и тихо. – Точнее сказать, убита.
Вульф молчал, лихорадочно соображая, как реагировать на это известие, поскольку выражать сочувствие в случае убийства вряд ли уместно…
– Что же вы молчите?
– Когда вы об этом узнали?
– Вчера. Дело в том, что два дня назад я получила от нее письмо, в котором она просила меня срочно приехать… Там не было никаких объяснений ее исчезновения, Берта лишь писала о том, что совсем запуталась, ее жизни угрожает опасность и она надеется на мою помощь.
– А куда она просила вас приехать?
– В Кальтенбрюндльберг. Это небольшой городок в получасе езды от Вены.
– И что же дальше?
– Вчера утром я отправилась туда. Гостиница называлась «Майстринг» и находилась в нижней части городка – железная дорога разделяет его на верхнюю и нижнюю часть. Я приехала еще до полудня, поднялась к номеру Берты и постучала. Мне никто не открыл. Тогда я постучала еще раз, после чего решила повернуть дверную ручку. Дверь была не заперта, я вошла в номер… Ох, простите, это было так ужасно.
Эмилия попыталась сделать глоток, но кофейная чашка столь сильно дрожала в ее руке, что Вульф посчитал возможным вмешаться – он аккуратно вынул чашку из тонких пальцев взволнованной женщины и поставил ее обратно на блюдце.
– Сначала я подумала, что Берта просто спит, – она лежала на кровати, лицом к окну. Ставни были опущены, поэтому в комнате было довольно темно. Меня сразу же удивило, что Берта спит не раздеваясь. Я окликнула ее – она молчала. Во всей ее позе была какая-то неестественная неподвижность… Тогда я подошла к кровати и… Она была задушена собственным чулком! Вы представляете мое состояние?
– Да, конечно, – осторожно отозвался Вульф, опасаясь слез и истерики. В кафе уже было полно народу – то и дело звенел никелированный кассовый аппарат, суетились проворные кельнеры, разнося газеты, кофе и пиво, а четыре торговца, заняв соседний столик, бурно дымили трубками и обсуждали виды на урожай. – Что случилось потом?
– Потом началось самое ужасное. – Эмилия содрогнулась. – Я повернулась к двери, хотела бежать, но тут в коридоре послышались чьи-то шаги. Я испугалась до безумия и попыталась спрятаться. Это можно было сделать только в ванной комнате. Я метнулась туда, закрыла за собой задвижку и замерла, боясь даже дышать. Кто-то вошел… замер… и я услышала сдавленный стон. О, что это был за голос – страшный, невероятный! Стонал мужчина, даже не стонал, а как-то глухо ревел. Я так тряслась, что боялась от волнения потерять сознание. Он походил по комнате, а затем я услышала звук удаляющихся шагов. Выждав еще немного, я открыла задвижку и на цыпочках стала пробираться к двери. В один из моментов я случайно обернулась в сторону Берты… на ее шее уже не было чулка!
– Он забрал его с собой? – увлеченно переспросил Вульф.
– Наверное, но зачем? Я находилась уже совсем рядом с дверью, когда в коридоре опять… понимаете, на этот раз человек даже не шел, а бежал! Снова спрятаться в ванной у меня просто не было времени… да и ноги подкашивались. Я прижалась к стене так, чтобы, когда откроется дверь, меня не сразу заметили. Знаете, когда дверь стала открываться и я услышала чье-то бурное дыхание, то почувствовала, что еще мгновение – и умру от разрыва сердца!
– Успокойтесь. – И Вульф ласково погладил ее по руке. – Как жаль, что вы не взяли меня с собой!
– Я боялась скомпрометировать Берту.
– Итак, дверь открылась…
– Я стояла вжавшись в стену и даже закрыла глаза от страха. Прошло несколько секунд… или минут… не знаю. Но ничего не произошло – никто так и не появился. Дверь вдруг снова захлопнулась, и человек побежал обратно. Я открыла глаза и увидела у своих ног скомканный клочок бумаги. Ничего не соображая, я машинально подняла его, сунула в ридикюль и после этого наконец вышла в коридор. К моему счастью, там никого не было. Не помню уж, как я выбралась на улицу, – у меня мутилось в глазах, – помню только, что когда я оказалась на площади, то чуть не сбила мольберт художника, который рисовал гостиницу.
– Она настолько живописна?
– Не знаю… в тот момент мне было не до этого. Сначала я побежала в одну сторону, потом опомнилась, взяла фиакр и поехала на станцию. И там вдруг столкнулась с Фальвой! – Эмилия яростно блеснула глазами. – Этот негодяй повел себя невыносимо грубо и стал допрашивать меня, что я здесь делаю. Тут мне в голову закралось ужасное подозрение: а вдруг это он убил Берту? У меня началась истерика, я надавала ему пощечин, откуда-то появился полицейский… но я быстро села в отходивший поезд и поехала обратно в Вену.
– Это все? – осторожно поинтересовался Вульф.
– Да. – Эмилия не стала рассказывать о появлении лейтенанта Фихтера, чисто по-женски решив, что ее поклонникам следует поменьше знать друг о друге.
– А что это был за листок, который вы подобрали?
– Вот он, смотрите сами. Это описание совершенно чудовищной казни.
Вульф осторожно развернул бумагу – это была страница из какой-то книги. На полях ее имелись пометки, а сверху была сделана четкая надпись синими чернилами: «Вольные судьи».
«… Существует легенда, что один из способов предания смерти людей, осужденных „вольными судьями“, состоял в следующем: жертву приводили в подземелье и заставляли целовать гигантскую бронзовую статую Святой Девы. Когда осужденный подходил к статуе и касался ее, она раскрывалась надвое. И внутренность статуи, и ее дверцы были утыканы острыми длинными гвоздями и заостренными клинками, причем на каждой дверце, на высоте человеческой головы, имелось по одному гвоздю, длиннее всех остальных. Посредством тайного механизма жертва втягивалась внутрь, и дверцы затворялись. При этом самые длинные гвозди выкалывали человеку глаза, а остальные вонзались в тело. Через полминуты пол статуи разверзался, и несчастный проваливался вниз, где находились шесть больших деревянных валов, расположенных тремя парами, одна под другой. Валы были снабжены острыми клинками, причем расстояние между парой верхних параллельных валов было таково, что человеческое тело попадало как раз между ними. Средняя пара была сдвинута ближе, нижняя – совсем близко. Внизу слышался плеск воды. Изувеченная жертва с выколотыми глазами падала между верхней парой валов, которые разрезали ее своими ножами. Затем кровавое, трепещущее месиво пропускалось через две последующие пары валов. В конце этой чудовищной мясорубки человеческое тело превращалось в мелкие кровавые ошметки, которые падали в протекавший внизу ручей и уносились им прочь…»
Дочитав до конца, Вульф побледнел.
– Какая омерзительная казнь! Но как все это странно выглядит – судя по вашим словам, тот человек не стал заходить в номер, а просто бросил туда этот скомканный листок бумаги. Зачем?
Эмилия пожала плечами.
– Я просила вас о встрече именно потому, что сама ничего не понимаю… Но мне страшно! Не надо возвращать, оставьте этот листок у себя. Одно прикосновение к нему вызывает у меня приступ тошноты.
– Странно… какая странная история, – задумчиво повторял Вульф, аккуратно складывая листок и убирая в портмоне. – Таинственное исчезновение Берты, ее письмо, таинственный незнакомец… или их было двое? Таинственно подброшенное описание казни… Вся эта таинственность выглядела бы весьма опереточной, если бы не…
– Но в опереттах не убивают! – гневно воскликнула Эмилия.
– Именно это я и хотел сказать, – успокоил ее Вульф. – В любом случае, надо рассказать обо всем комиссару Вондрачеку. Он показался мне умным и порядочным человеком. Вы готовы пойти к нему вместе со мной?
– Да, но…
– Вас что-то сдерживает?
Эмилия кивнула.
– Я бы не хотела рассказывать о своем столкновении с Фальвой.
– Почему? И что еще вас связывает с этим извращенцем?
– Теперь уже практически ничего… – Фрейлейн Лукач глубоко вздохнула и наконец-то подняла вуаль, одарив Вульфа мягким мерцающим взглядом. – Если я смогу рассчитывать на вашу дружескую скромность, то расскажу о своей жизни… конечно, если вы этого хотите.
– Не только хочу, но и прошу вас об этом.
– Ну что ж, тогда слушайте. Я родилась в Капошваре, в семье владельца небольшого трактира. Мой отец – венгр Ференц Лукач, а мать – еврейка Юдифь Книппершток. Она была дочерью портного, который имел собственную мастерскую по соседству с отцовским трактиром. Моя история не отличается оригинальностью – мы с матерью помогали отцу обслуживать посетителей, а однажды, по просьбе местных крестьян, я исполнила для них несколько венгерских народных песен. Это им так понравилось, что с тех пор я стала регулярно петь в отцовском трактире.
– А потом там случайно оказался Фальва, который услышал ваше пение и пообещал сделать из вас примадонну?
Эмилия улыбнулась.
– Я же предупреждала, что в моей истории нет ничего оригинального. Да, он предложил мне поехать с ним в Будапешт, пообещав оплатить пансионат и уроки пения. Мне удалось уговорить отца, и через три месяца я уже жила в Будапеште. Комнату на двоих мы с Бертой снимали в районе Ракошпалота. Вам может показаться странным, но, хотя мы были самыми близкими подругами, я о ней мало что знаю. Она рано осталась без родителей и воспитывалась у дяди, который жил на хуторе под Дебреценом. Потом, когда Берта повзрослела и ей приелась деревенская жизнь, она укатила в город с одним молодым военным. Через какое-то время она его бросила и познакомилась с Фальвой.
– Неужели молодого военного можно променять на старого негодяя? – усомнился Вульф.
– О, вы не знали Берту! – живо откликнулась Эмилия. – А она была не просто красива…
– Вы обе красивы, – не удержался Вульф. – И даже очень красивы…
– Не перебивайте. – Впервые за весь разговор Эмилия усмехнулась. – Так вот, Берта была очень взбалмошной, легкомысленной, но честолюбивой. В мечтах она видела себя не иначе как княгиней Эстерхази, владелицей роскошного дворца в центре Вены. Когда она надеялась чего-то добиться, то ничем не смущалась. Берта первой стала любовницей Фальвы, а потом уговорила на это и меня…
Эмилия сделала паузу, и Вульф почувствовал на себе ее изучающий взгляд. Выслушивать подобные вещи было очень непросто, и он непроизвольно сжал правую руку в кулак.
– Вы меня осуждаете? – тут же спросила молодая женщина.
– Нет, я просто вспомнил обстоятельства нашего знакомства и пожалел о том, что отказался выпороть этого негодяя!
– Браво! – На этот раз Эмилия расхохоталась и даже погладила его кулак своей рукой в тонкой лайковой перчатке. – Вы очень милы.
– А вы неотразимы!
Взволнованная интонация прозвучала как признание. Последовала короткая пауза, пристальный взгляд глаза в глаза и… Сергей не выдержал, первым опустив голову.
– Ну, слушайте дальше, – спохватилась Эмилия. – Надо отдать должное Фальве – он выполнял свои обещания. Сначала мы с Бертой выступали в кордебалете театра «Вигсинхаз», а три месяца назад Ласло привез нас в Вену.
– Удивительно, – покачал головой Вульф, – за это время я был в «Иоганн Штраус-театре» как минимум три раза, но вас не замечал.
– Здесь нет ничего удивительного, – спокойно сказала Эмилия. – Когда на сцену выходит кордебалет, все внимание мужчин обращается на женские ноги, и в этом отношении вы не исключение. Кроме того, у всех девушек кордебалета застывшее выражение лица – вот такое. – И она состроила очень милую гримаску. – Неестественно радостное. Поэтому ничего странного в том, что мы кажемся одинаковыми. Сначала мы с Бертой жили вместе, а Фальва регулярно нас навещал, потом она подыскала себе любовника и переехала. О том, как я сама попыталась избавиться от Фальвы, вы прекрасно знаете.
– Могу я осмелиться задать вам один очень нескромный вопрос, – отводя глаза, глухо поинтересовался Вульф.
– Попробуйте!
– То, что именно вы заменили фрейлейн Форкаи, как-то связано с вашим… нет, я неправильно выразился… с отношением к вам директора театра или какого-то покровителя… Ну, вы понимаете, что я имею в виду?
– Я могла бы притвориться, что не понимаю ваших намеков, или возмутиться, но вместо этого отвечу откровенно. Директор театра прекрасный семьянин, и у меня с ним чисто дружеские отношения.
Эмилия говорила медленно, отчетливо отделяя одно слово от другого, но в ее взоре таилось столь явное лукавство, что Вульф не стал доверять или радоваться тому, что услышал. Тем более что ему вдруг кое-что вспомнилось.
– Кстати, а Берта не увлекалась психоанализом?
– Не знаю. – И Эмилия удивленно пожала плечами. – По-моему, она вообще не знала, что это такое. Я же вам объяснила, что больше всего ее интересовало положение в обществе и деньги. Кстати, в последний месяц деньги у нее появились, и немалые, поскольку незадолго до своего исчезновения она всерьез говорила мне о том, что собирается уходить из театра. Ой! – И Эмилия чисто по-детски стукнула себя пальцами правой руки по лбу. – Я совсем забыла о том, что мне уже надо быть на репетиции. Нет, нет, провожать меня не стоит…
– А как же наше посещение комиссара Вондрачека? – поднимаясь вслед за ней, поинтересовался Вульф.
Эмилия задумалась, а потом решительно сказала:
– Сходите к нему сами, или давайте отложим это до завтра. С утра я буду дома – вот мой адрес. Заезжайте за мной в полдень, хорошо?
Вульф взял протянутую визитку, кивнул и, склонившись, поцеловал ее руку. Эмилия улыбнулась ему, опустила вуаль и быстро пошла к выходу. Большинство присутствующих мужчин смотрели ей вслед. Смотрел и Вульф, думая о том, что Берта Тымковец, возможно, до сих пор еще лежит мертвой в номере провинциальной гостиницы, в то время как ее подруга спокойно направляется на репетицию. Красотки кабаре…
На следующий день Вульфу не пришлось ехать в полицию, поскольку ровно в десять утра на пороге его номера возник комиссар Вондрачек собственной персоной.
– Вы? – удивился Вульф, пропуская его внутрь. – Признаться, не ожидал увидеть вас у себя, хотя… – Он хотел было добавить: «хотя сам сегодня к вам собирался», но вовремя прикусил язык, решив сначала узнать цель визита.
Комиссар Вондрачек не стал лукавить.
– Вчера Берта Тымковец была найдена мертвой в одном из номеров гостиницы «Майстринг». Это в Кальтенбрюндльберге, неподалеку от Вены, – сразу заявил он, прохаживаясь по комнате и оглядывая ее цепким взором.
– Я знаю, – со вздохом признался Вульф, – Присаживайтесь. Если бы вы не пришли ко мне сами, то через пару часов я бы уже сидел в вашем кабинете.
– Вот как? Ну, тогда рассказывайте.
И Вульф начал пересказывать вчерашний разговор с Эмилией. Комиссар слушал очень внимательно, время от времени совершая такие движения верхней губой, словно пытаясь пошевелить усами. Но поскольку усов не было, движения комиссара производили весьма комичное впечатление, отнюдь не соответствовавшее серьезности разговора.
– У вас есть письмо фрейлейн Тымковец, в котором она просит свою подругу приехать? – поинтересовался Вондрачек, когда Вульф умолк.
– Нет, оно осталось у фрейлейн Лукач, но зато у меня есть та самая страница из книги, о которой я вам говорил. – И Вульф протянул ее комиссару.
– Великолепно, – не сдержался тот, внимательно осмотрев листок. – Это настолько прекрасная улика, что вы даже представить себе не можете. Впрочем, способ ее появления наводит на некоторые подозрения…
– Вы надеетесь установить хозяина книги? – поинтересовался Вульф.
– Разумеется, и на девяносто процентов уверен в успехе.
– Но каким образом?
– Секрет следствия.
Фрейлейн Лукач уже ждала его, заняв столик в самом дальнем углу кафе. На ней было жемчужно-серое платье с высоким кружевным воротом и небольшая изящная шляпка-капот, украшенная голубыми лентами. Одна за столиком, с опущенной на глаза вуалью, Эмилия производила такое чарующе-загадочное впечатление, что Вульф, еще не поздоровавшись, ощутил легкое волнение.
– Как хорошо, что вы пришли, – первой заговорила она. – Садитесь, мне надо многое вам рассказать.
Он учтиво, но чуть церемонно поклонился и молча протянул ей букет.
– Вы очень любезны, – нетерпеливо отозвалась Эмилия, – но садитесь же, садитесь.
– Вы что-нибудь хотите? – спросил Вульф, оглядываясь и делая знак кельнеру.
– Нет. Впрочем, кофе.
– Два кофе, пожалуйста.
Наэлектризованная атмосфера свидания, аромат женских духов, таинственный блеск глаз из-под вуали, легкий шелест платья, трепет изящных пальцев, затянутых белой лайковой перчаткой, – все это порождало в нем томительное волнение, теплой волной подступавшее к горлу. «Если это не влюбленность, то что же?» – подумал про себя Вульф.
– Вы, наконец, готовы меня выслушать?
– Разумеется. Появились какие-нибудь известия о вашей подруге?
Этот, казалось бы, нейтральный вопрос вдруг поверг Эмилию в сильное смятение. Она достала из ридикюля платок, приподняла вуаль и хотела было поднести к глазам, но в последний момент словно бы забыла о нем, намертво зажав в руке.
– Берта мертва. – Голос фрейлейн Лукач прозвучал глухо и тихо. – Точнее сказать, убита.
Вульф молчал, лихорадочно соображая, как реагировать на это известие, поскольку выражать сочувствие в случае убийства вряд ли уместно…
– Что же вы молчите?
– Когда вы об этом узнали?
– Вчера. Дело в том, что два дня назад я получила от нее письмо, в котором она просила меня срочно приехать… Там не было никаких объяснений ее исчезновения, Берта лишь писала о том, что совсем запуталась, ее жизни угрожает опасность и она надеется на мою помощь.
– А куда она просила вас приехать?
– В Кальтенбрюндльберг. Это небольшой городок в получасе езды от Вены.
– И что же дальше?
– Вчера утром я отправилась туда. Гостиница называлась «Майстринг» и находилась в нижней части городка – железная дорога разделяет его на верхнюю и нижнюю часть. Я приехала еще до полудня, поднялась к номеру Берты и постучала. Мне никто не открыл. Тогда я постучала еще раз, после чего решила повернуть дверную ручку. Дверь была не заперта, я вошла в номер… Ох, простите, это было так ужасно.
Эмилия попыталась сделать глоток, но кофейная чашка столь сильно дрожала в ее руке, что Вульф посчитал возможным вмешаться – он аккуратно вынул чашку из тонких пальцев взволнованной женщины и поставил ее обратно на блюдце.
– Сначала я подумала, что Берта просто спит, – она лежала на кровати, лицом к окну. Ставни были опущены, поэтому в комнате было довольно темно. Меня сразу же удивило, что Берта спит не раздеваясь. Я окликнула ее – она молчала. Во всей ее позе была какая-то неестественная неподвижность… Тогда я подошла к кровати и… Она была задушена собственным чулком! Вы представляете мое состояние?
– Да, конечно, – осторожно отозвался Вульф, опасаясь слез и истерики. В кафе уже было полно народу – то и дело звенел никелированный кассовый аппарат, суетились проворные кельнеры, разнося газеты, кофе и пиво, а четыре торговца, заняв соседний столик, бурно дымили трубками и обсуждали виды на урожай. – Что случилось потом?
– Потом началось самое ужасное. – Эмилия содрогнулась. – Я повернулась к двери, хотела бежать, но тут в коридоре послышались чьи-то шаги. Я испугалась до безумия и попыталась спрятаться. Это можно было сделать только в ванной комнате. Я метнулась туда, закрыла за собой задвижку и замерла, боясь даже дышать. Кто-то вошел… замер… и я услышала сдавленный стон. О, что это был за голос – страшный, невероятный! Стонал мужчина, даже не стонал, а как-то глухо ревел. Я так тряслась, что боялась от волнения потерять сознание. Он походил по комнате, а затем я услышала звук удаляющихся шагов. Выждав еще немного, я открыла задвижку и на цыпочках стала пробираться к двери. В один из моментов я случайно обернулась в сторону Берты… на ее шее уже не было чулка!
– Он забрал его с собой? – увлеченно переспросил Вульф.
– Наверное, но зачем? Я находилась уже совсем рядом с дверью, когда в коридоре опять… понимаете, на этот раз человек даже не шел, а бежал! Снова спрятаться в ванной у меня просто не было времени… да и ноги подкашивались. Я прижалась к стене так, чтобы, когда откроется дверь, меня не сразу заметили. Знаете, когда дверь стала открываться и я услышала чье-то бурное дыхание, то почувствовала, что еще мгновение – и умру от разрыва сердца!
– Успокойтесь. – И Вульф ласково погладил ее по руке. – Как жаль, что вы не взяли меня с собой!
– Я боялась скомпрометировать Берту.
– Итак, дверь открылась…
– Я стояла вжавшись в стену и даже закрыла глаза от страха. Прошло несколько секунд… или минут… не знаю. Но ничего не произошло – никто так и не появился. Дверь вдруг снова захлопнулась, и человек побежал обратно. Я открыла глаза и увидела у своих ног скомканный клочок бумаги. Ничего не соображая, я машинально подняла его, сунула в ридикюль и после этого наконец вышла в коридор. К моему счастью, там никого не было. Не помню уж, как я выбралась на улицу, – у меня мутилось в глазах, – помню только, что когда я оказалась на площади, то чуть не сбила мольберт художника, который рисовал гостиницу.
– Она настолько живописна?
– Не знаю… в тот момент мне было не до этого. Сначала я побежала в одну сторону, потом опомнилась, взяла фиакр и поехала на станцию. И там вдруг столкнулась с Фальвой! – Эмилия яростно блеснула глазами. – Этот негодяй повел себя невыносимо грубо и стал допрашивать меня, что я здесь делаю. Тут мне в голову закралось ужасное подозрение: а вдруг это он убил Берту? У меня началась истерика, я надавала ему пощечин, откуда-то появился полицейский… но я быстро села в отходивший поезд и поехала обратно в Вену.
– Это все? – осторожно поинтересовался Вульф.
– Да. – Эмилия не стала рассказывать о появлении лейтенанта Фихтера, чисто по-женски решив, что ее поклонникам следует поменьше знать друг о друге.
– А что это был за листок, который вы подобрали?
– Вот он, смотрите сами. Это описание совершенно чудовищной казни.
Вульф осторожно развернул бумагу – это была страница из какой-то книги. На полях ее имелись пометки, а сверху была сделана четкая надпись синими чернилами: «Вольные судьи».
«… Существует легенда, что один из способов предания смерти людей, осужденных „вольными судьями“, состоял в следующем: жертву приводили в подземелье и заставляли целовать гигантскую бронзовую статую Святой Девы. Когда осужденный подходил к статуе и касался ее, она раскрывалась надвое. И внутренность статуи, и ее дверцы были утыканы острыми длинными гвоздями и заостренными клинками, причем на каждой дверце, на высоте человеческой головы, имелось по одному гвоздю, длиннее всех остальных. Посредством тайного механизма жертва втягивалась внутрь, и дверцы затворялись. При этом самые длинные гвозди выкалывали человеку глаза, а остальные вонзались в тело. Через полминуты пол статуи разверзался, и несчастный проваливался вниз, где находились шесть больших деревянных валов, расположенных тремя парами, одна под другой. Валы были снабжены острыми клинками, причем расстояние между парой верхних параллельных валов было таково, что человеческое тело попадало как раз между ними. Средняя пара была сдвинута ближе, нижняя – совсем близко. Внизу слышался плеск воды. Изувеченная жертва с выколотыми глазами падала между верхней парой валов, которые разрезали ее своими ножами. Затем кровавое, трепещущее месиво пропускалось через две последующие пары валов. В конце этой чудовищной мясорубки человеческое тело превращалось в мелкие кровавые ошметки, которые падали в протекавший внизу ручей и уносились им прочь…»
Дочитав до конца, Вульф побледнел.
– Какая омерзительная казнь! Но как все это странно выглядит – судя по вашим словам, тот человек не стал заходить в номер, а просто бросил туда этот скомканный листок бумаги. Зачем?
Эмилия пожала плечами.
– Я просила вас о встрече именно потому, что сама ничего не понимаю… Но мне страшно! Не надо возвращать, оставьте этот листок у себя. Одно прикосновение к нему вызывает у меня приступ тошноты.
– Странно… какая странная история, – задумчиво повторял Вульф, аккуратно складывая листок и убирая в портмоне. – Таинственное исчезновение Берты, ее письмо, таинственный незнакомец… или их было двое? Таинственно подброшенное описание казни… Вся эта таинственность выглядела бы весьма опереточной, если бы не…
– Но в опереттах не убивают! – гневно воскликнула Эмилия.
– Именно это я и хотел сказать, – успокоил ее Вульф. – В любом случае, надо рассказать обо всем комиссару Вондрачеку. Он показался мне умным и порядочным человеком. Вы готовы пойти к нему вместе со мной?
– Да, но…
– Вас что-то сдерживает?
Эмилия кивнула.
– Я бы не хотела рассказывать о своем столкновении с Фальвой.
– Почему? И что еще вас связывает с этим извращенцем?
– Теперь уже практически ничего… – Фрейлейн Лукач глубоко вздохнула и наконец-то подняла вуаль, одарив Вульфа мягким мерцающим взглядом. – Если я смогу рассчитывать на вашу дружескую скромность, то расскажу о своей жизни… конечно, если вы этого хотите.
– Не только хочу, но и прошу вас об этом.
– Ну что ж, тогда слушайте. Я родилась в Капошваре, в семье владельца небольшого трактира. Мой отец – венгр Ференц Лукач, а мать – еврейка Юдифь Книппершток. Она была дочерью портного, который имел собственную мастерскую по соседству с отцовским трактиром. Моя история не отличается оригинальностью – мы с матерью помогали отцу обслуживать посетителей, а однажды, по просьбе местных крестьян, я исполнила для них несколько венгерских народных песен. Это им так понравилось, что с тех пор я стала регулярно петь в отцовском трактире.
– А потом там случайно оказался Фальва, который услышал ваше пение и пообещал сделать из вас примадонну?
Эмилия улыбнулась.
– Я же предупреждала, что в моей истории нет ничего оригинального. Да, он предложил мне поехать с ним в Будапешт, пообещав оплатить пансионат и уроки пения. Мне удалось уговорить отца, и через три месяца я уже жила в Будапеште. Комнату на двоих мы с Бертой снимали в районе Ракошпалота. Вам может показаться странным, но, хотя мы были самыми близкими подругами, я о ней мало что знаю. Она рано осталась без родителей и воспитывалась у дяди, который жил на хуторе под Дебреценом. Потом, когда Берта повзрослела и ей приелась деревенская жизнь, она укатила в город с одним молодым военным. Через какое-то время она его бросила и познакомилась с Фальвой.
– Неужели молодого военного можно променять на старого негодяя? – усомнился Вульф.
– О, вы не знали Берту! – живо откликнулась Эмилия. – А она была не просто красива…
– Вы обе красивы, – не удержался Вульф. – И даже очень красивы…
– Не перебивайте. – Впервые за весь разговор Эмилия усмехнулась. – Так вот, Берта была очень взбалмошной, легкомысленной, но честолюбивой. В мечтах она видела себя не иначе как княгиней Эстерхази, владелицей роскошного дворца в центре Вены. Когда она надеялась чего-то добиться, то ничем не смущалась. Берта первой стала любовницей Фальвы, а потом уговорила на это и меня…
Эмилия сделала паузу, и Вульф почувствовал на себе ее изучающий взгляд. Выслушивать подобные вещи было очень непросто, и он непроизвольно сжал правую руку в кулак.
– Вы меня осуждаете? – тут же спросила молодая женщина.
– Нет, я просто вспомнил обстоятельства нашего знакомства и пожалел о том, что отказался выпороть этого негодяя!
– Браво! – На этот раз Эмилия расхохоталась и даже погладила его кулак своей рукой в тонкой лайковой перчатке. – Вы очень милы.
– А вы неотразимы!
Взволнованная интонация прозвучала как признание. Последовала короткая пауза, пристальный взгляд глаза в глаза и… Сергей не выдержал, первым опустив голову.
– Ну, слушайте дальше, – спохватилась Эмилия. – Надо отдать должное Фальве – он выполнял свои обещания. Сначала мы с Бертой выступали в кордебалете театра «Вигсинхаз», а три месяца назад Ласло привез нас в Вену.
– Удивительно, – покачал головой Вульф, – за это время я был в «Иоганн Штраус-театре» как минимум три раза, но вас не замечал.
– Здесь нет ничего удивительного, – спокойно сказала Эмилия. – Когда на сцену выходит кордебалет, все внимание мужчин обращается на женские ноги, и в этом отношении вы не исключение. Кроме того, у всех девушек кордебалета застывшее выражение лица – вот такое. – И она состроила очень милую гримаску. – Неестественно радостное. Поэтому ничего странного в том, что мы кажемся одинаковыми. Сначала мы с Бертой жили вместе, а Фальва регулярно нас навещал, потом она подыскала себе любовника и переехала. О том, как я сама попыталась избавиться от Фальвы, вы прекрасно знаете.
– Могу я осмелиться задать вам один очень нескромный вопрос, – отводя глаза, глухо поинтересовался Вульф.
– Попробуйте!
– То, что именно вы заменили фрейлейн Форкаи, как-то связано с вашим… нет, я неправильно выразился… с отношением к вам директора театра или какого-то покровителя… Ну, вы понимаете, что я имею в виду?
– Я могла бы притвориться, что не понимаю ваших намеков, или возмутиться, но вместо этого отвечу откровенно. Директор театра прекрасный семьянин, и у меня с ним чисто дружеские отношения.
Эмилия говорила медленно, отчетливо отделяя одно слово от другого, но в ее взоре таилось столь явное лукавство, что Вульф не стал доверять или радоваться тому, что услышал. Тем более что ему вдруг кое-что вспомнилось.
– Кстати, а Берта не увлекалась психоанализом?
– Не знаю. – И Эмилия удивленно пожала плечами. – По-моему, она вообще не знала, что это такое. Я же вам объяснила, что больше всего ее интересовало положение в обществе и деньги. Кстати, в последний месяц деньги у нее появились, и немалые, поскольку незадолго до своего исчезновения она всерьез говорила мне о том, что собирается уходить из театра. Ой! – И Эмилия чисто по-детски стукнула себя пальцами правой руки по лбу. – Я совсем забыла о том, что мне уже надо быть на репетиции. Нет, нет, провожать меня не стоит…
– А как же наше посещение комиссара Вондрачека? – поднимаясь вслед за ней, поинтересовался Вульф.
Эмилия задумалась, а потом решительно сказала:
– Сходите к нему сами, или давайте отложим это до завтра. С утра я буду дома – вот мой адрес. Заезжайте за мной в полдень, хорошо?
Вульф взял протянутую визитку, кивнул и, склонившись, поцеловал ее руку. Эмилия улыбнулась ему, опустила вуаль и быстро пошла к выходу. Большинство присутствующих мужчин смотрели ей вслед. Смотрел и Вульф, думая о том, что Берта Тымковец, возможно, до сих пор еще лежит мертвой в номере провинциальной гостиницы, в то время как ее подруга спокойно направляется на репетицию. Красотки кабаре…
На следующий день Вульфу не пришлось ехать в полицию, поскольку ровно в десять утра на пороге его номера возник комиссар Вондрачек собственной персоной.
– Вы? – удивился Вульф, пропуская его внутрь. – Признаться, не ожидал увидеть вас у себя, хотя… – Он хотел было добавить: «хотя сам сегодня к вам собирался», но вовремя прикусил язык, решив сначала узнать цель визита.
Комиссар Вондрачек не стал лукавить.
– Вчера Берта Тымковец была найдена мертвой в одном из номеров гостиницы «Майстринг». Это в Кальтенбрюндльберге, неподалеку от Вены, – сразу заявил он, прохаживаясь по комнате и оглядывая ее цепким взором.
– Я знаю, – со вздохом признался Вульф, – Присаживайтесь. Если бы вы не пришли ко мне сами, то через пару часов я бы уже сидел в вашем кабинете.
– Вот как? Ну, тогда рассказывайте.
И Вульф начал пересказывать вчерашний разговор с Эмилией. Комиссар слушал очень внимательно, время от времени совершая такие движения верхней губой, словно пытаясь пошевелить усами. Но поскольку усов не было, движения комиссара производили весьма комичное впечатление, отнюдь не соответствовавшее серьезности разговора.
– У вас есть письмо фрейлейн Тымковец, в котором она просит свою подругу приехать? – поинтересовался Вондрачек, когда Вульф умолк.
– Нет, оно осталось у фрейлейн Лукач, но зато у меня есть та самая страница из книги, о которой я вам говорил. – И Вульф протянул ее комиссару.
– Великолепно, – не сдержался тот, внимательно осмотрев листок. – Это настолько прекрасная улика, что вы даже представить себе не можете. Впрочем, способ ее появления наводит на некоторые подозрения…
– Вы надеетесь установить хозяина книги? – поинтересовался Вульф.
– Разумеется, и на девяносто процентов уверен в успехе.
– Но каким образом?
– Секрет следствия.