Страница:
– Ах, какая досада! – воскликнула Черная Вдова, злорадно сверкнув глазами. – Прошу извинить меня, Генрих. Мне тут надо переговорить кое с кем. – Она указала на дверь, ведущую в ее личные покои. – Прошу вас, мой дорогой, подождите там, пока я освобожусь. Я хотела посоветоваться с вами по поводу фейерверков и рыцарского турнира.
Я скрылся в соседней комнате, увешанной гобеленами, изображавшими сцены из жития святого Ремигия. Один из них, в яркой красочной форме повествовавший о крещении древнего короля франков Хлодвига, был точно нечаянно отвернут, являя моему взору небольшое отверстие слуховой трубы. Конечно, можно было списать подобную оплошность на старческую забывчивость Екатерина Медичи, но королева отличалась весьма цепкой памятью, а пятьдесят три года – еще не тот возраст, когда по поводу забывчивости приходится обращаться к врачам. Стало быть, услужливо оставленное отверстие предназначалось именно для меня. Что ж, секунду помыслив, что подслушивать некрасиво, но порой весьма полезно, я не преминул воспользоваться любезностью королевы.
– «М-да, м-да», – раздалось в тот же миг на канале связи. – «Занятная ситуация. Что сказать, ты себя держал прекрасно. Кстати, об убийстве Карла IX. Де Беранже, насколько я понимаю, уже поведал тебе о смерти барона Ретюньи и о высылке его дяди – викария архиепископа Парижского».
– «Да», – отозвался я, только сейчас вспоминая, что пан Михал Чарновский по-прежнему находится на связи. В отличие от моего бойкого напарника Дюнуар не имел обыкновения лезть в дипломатические беседы с дурацкими комментариями и неуместными прибаутками.
– «Так вот, дядя покойного барона, преподобный Рауль де Ботери, находится сейчас в свите папского нунция. Он что-то вроде его секретаря и архивариуса. Дело, возможно, менее прибыльное, чем исповедовать придворных в луврской часовне, но после взрыва во дворце все хлеб. Думаю, папский престол решил поиграть мускулами и показать Екатерине, что ему нет дела до ее могущества. Иначе к чему было тащить на коронацию человека, небезосновательно подозреваемого в организации цареубийства?»
– «Мишель, я все понимаю. Но объясни, ради бога, отчего руг викарию столь могущественного архиепископа вздумалось убивать ни много ни мало самого короля?»
– «Вальдар, смерть Карла – чистейший заказ сверху. Преподобный Рауль – обычный рубильник. И на него-то Екатерина не должна была выйти. Но она у нас женщина проницательная и настырная. Убийство сына – для нее пощечина, а потому она всерьез решила докопаться до истины. Но, видишь, на викарии остановилась. Соображаешь, о чем это свидетельствует? А посему ты у нас по-прежнему приговорен к смертной казни через усекновение головы условно. Делай выводы. Но сейчас не об этом. Я вот прибыл передать королеве известие о благополучном въезде нашего короля Францишека в Краков, И, представь себе, какая удача! Рядом со мной в малой приемной сидит очаровательная девушка. Посмотри сам».
Перед моими глазами возникло лицо красавицы, пожалуй, неполных двадцати лет с пепельно-русыми волосами, по господствующей испанской моде аккуратно уложенными вокруг изящной головки, с пронзительно-синими глазами и пунцовыми губами, на которых то и дело появлялась загадочная лукавая улыбка, заставляющая мужское сердце стучать чаще, а самого его обладателя забывать обо всем, кроме страстной жажды впиться в эти уста поцелуем. Пан Михал непринужденно болтал с красавицей о какой-то великосветской ерунде, и та любезно отвечала ему, впрочем, слушая куртуазного шляхтича вполуха.
– «Да, весьма хороша», – с искренним восхищением и даже завистью отозвался я.
– «Что ж, результат эксперимента удовлетворителен», – глумливо хмыкнул Дюнуар. – «Так вот, эту, вне всякого сомнения, очаровательную даму зовут Шарлотта де Сов».
– «Моя…»
– «Она самая», – подтвердил представитель Речи Посполитой при французском дворе. В ту же секунду изображение девушки сменилось видом монументального дворецкого, а еще через несколько мгновений заученно ровный голос за стеной торжественно произнес:
– Мадам де Сов, Ваше Величество.
– Пусть войдет, – донесся до моего слуха ответ любимой «тещи», в котором сейчас слышалось не скрываемое дворцовыми правилами раздражение.
– Ваше Величество, – услышал я спустя несколько секунд удивительно чистый приятный голосок. – Позвольте приветствовать вас.
– Проходи, проходи, Шарлотта, – меняя тон на покровительственно-любезный, проговорила Екатерина Медичи, – Это ж сколько мы с тобой не виделись?
– Чуть больше месяца, мадам.
– Как быстро летит время, – со вздохом посетовала королева. – Столько забот! А где ты была все это время?
– Мадам, – в голосе госпожи де Сов сквозило едва скрытое этикетом недоумение, – я строго следовала вашим наставлениям. В ту ночь, когда мы с Генрихом, переодетые католиками-лигистами, бежали из Лувра через охваченный пламенем Тюильри, я убедила короля Наваррского оставить затею пробираться в Ла-Рошель и отправиться со мною в замок Базуж, подаренный мне вами, Ваше Величество.
– О да, прелестное место на берегу реки, утопающее в зелени Шамбьерского и Мозейского лесов, – мечтательно вздохнула венценосная собеседница «моей возлюбленной». – Я бы и сама не прочь месяц-другой пожить в одном из таких вот замков на берегу Луары. Ничем не занимаясь, охотясь, устраивая праздники, пиры, гуляя в саду. Если б ты знала, девочка моя, сколько лет я уже не гуляла просто так в саду, не вдыхала аромат цветов. А ведь я так люблю их тонкий изысканный запах! У нас в Италии цветы необычайной прелести! Увы, ты не бывала в Италии и не можешь об этом ведать. Когда б ты только знала, как там пахнут розы, особенно перед грозой, – королева вздохнула. – Да, Базуж – очаровательное место! Но лично мне больше нравится Шанонсо. Он напоминает мне о победе.
– Я помню, Ваше Величество. Некогда это был замок Дианы де Пуатье, – проговорила мадам де Сов, блистая недюжинной осведомленностью.
– Именно так, моя дорогая. И потому он мне напоминает, что тот, кто умеет ждать и правильно распределять свои силы, непременно побеждает! Но мы отвлеклись, Шарлотта. Я вся горю желанием узнать о ваших приключениях с Беарнцем.
– О, мадам, я смущена, – проворковала синеокая красавица, должно быть, открывая свои «зеркала души» во всю ширь.
– Девочка моя, какие между нами секреты!
– Должна признаться, Ваше Величество, – чуть понизив голос, произнесла обворожительная фрейлина, – Генрих оказался божественным любовником! Я и мечтать о таком не могла! Мы предавались любовным утехам весь этот месяц почти без перерыва. Вы говорили об аромате роз…
– Да, которые так благоухают. Перед грозой, – задумчиво произнесла Екатерина.
– Так вот, мадам, у меня не было времени даже для того, чтобы понюхать цветок!
– Вот как? – негромко спросила Черная Вдова, и от этих слов у меня отчего-то пробежал мороз по коже. – Значит, для тебя, моя милая Шарлотта, это был весьма счастливый месяц?
– Должна признаться, что так, Ваше Величество, – без тени смущения заявила красотка. – Потом появился мерзкий гугенот Рони… Генрих было сказался больным. Слуги передали Рони, что у короля Наваррского лихорадка, но этот настырный проходимец, невзирая на все протесты моего дворецкого, устроился на ночлег у дверей нашей спальни! И стоило мне на миг выйти распорядиться о завтраке, мерзавец ворвался внутрь с криком: «Сир! Сир! Наконец-то вы здоровы! Ваша лихорадка только что прошла мимо меня». Генрих расхохотался, выскочил из постели как был, обнял Рони и немедля велел подавать одежду, оружие и седлать коней. В тот же час он уехал, мадам. Уехал, оставив меня в слезах. Но я сразу же направилась в Реймс, чтобы передать вам, Ваше Величество, эту новость.
– Да, замечательный анекдот, – все тем же тоном кошки, играющей с мышью, проговорила Паучиха. – И вот вы здесь, моя милая, и ждете моих дальнейших повелений.
– Именно так, Ваше Величество. Я здесь и смиренно ж ваших повелений.
– Что же вам приказать, Шарлотта? – задумчиво проговорила старая лицедейка. – Вы так замечательно справились вашим последним заданием, что должны быть награждены.
– Мадам, этот месяц сам по себе награда. Вправе ли просить большего?
– И верно. – За стеной, противоположной той, у которой я стоял, негромко звякнул колокольчик. Вероятно, под стол государыни у основания одной из ножек-атлантов находила педаль, приводящая звонок в движение. Спустя мгновение дверь, скрытая за одним из гобеленов, приоткрылась, и ливрейный лакей, старательно глядя поверх моей головы, чтоб не видеть отверстие слуховой трубы, негромко произнес:
– Мессир, Ее Величество просят зайти к ней в кабине через минуту,
Я молча кивнул, и лакей исчез точно так же бесшумно как и появился.
– Извини меня, старуху, не подумала, – доносилось из-за стены. – Что же тебе поручить? А знаешь, езжай-ка ты, дорогая моя, к мужу. Он ведь, кажется, еще жив?
– Да, мадам, – пролепетала Шарлотта, явно находясь в предобморочном состоянии.
– Вот и поезжай к нему. И не покидай его имение без моего вызова.
– Но почему, Ваше Величество? – взмолилась госпожа де Сов.
Я вздохнул. Замысел Черной Вдовы был понятен, но отсиживаться в гобеленной смысла не имело. Подозреваю, реши я остаться здесь, и вместо тишайшего лакея из-за тканного яркими нитями «Укрощения единорога» появился бы уже десяток легионеров, чтобы, если будет необходимость, внести меня в королевский кабинет. Я поморщился и, собравшись с силами, вновь предстал пред очи государыни.
– А, Генрих! Проходи, мой дорогой! Я как раз закончила беседу с одной нашей общей знакомой. – Она протянула вперед руку, указывая на бледную как полотно красавицу.
– Шарлотта? – Я сделал удивленное лицо. – Откуда ты здесь? Вот нечаянная встреча! Я полагал, ты по-прежнему с Ларошфуко.
Очевидно, лишь очень крепкое здоровье помогло молодой женщине не потерять сознание. Я понимал, что сейчас безвозвратно гублю ее, но не видел никакого иного способа выпутаться из сложившейся ситуации. Несчастная говорила чистую правду. Но у Екатерины Медичи был свой Генрих, организовавший ей бегство из Лувра, напавший на замок Сен-Поль, склонивший главу Лотарингского дома признать нового короля Франции, ну и, понятное дело, спасший королевскую семью вчера на лесной дороге. И его похождения никак не соответствовали тем, о которых повествовала мадам де Сов.
– Но это не он! Это не Анри! – едва шевеля губами, пробормотала прелестница, в ужасе отмахиваясь от меня руками, точно от ночного призрака,
– «Мадам де Сов тебя опознала, Вальдар», – послышался в голове слегка насмешливый голос пана Михала. – «Впрочем, немудрено. За этот месяц она Генриха узнала куда как ближе, чем все, с кем тебе до того приходилось сталкиваться».
– «Жалко женщину», – печально ответил я. – «Она ведь ни в чем не виновата».
– «Виновата не виновата, вопрос спорный», – не согласился со мной пан Чарновский. – «Но можешь не беспокоиться, к мужу в глушь в деревню она не поедет».
– «Откуда ты знаешь? Ты же слышал приказ!»
– «Эка невидаль, приказ! Мне она нужнее, чем ее немощному муженьку. Так что не волнуйся, главное, ей выйти от королевы подобру-поздорову, а дальше мы ее примем в лучшем виде».
– Это не он! – как сумасшедшая продолжала твердить мадам де Сов, испуганно пятясь к двери. – Не он!
– Убирайся прочь, потаскуха! – змеино-холодным голосом напутствовала свою уже бывшую фрейлину Екатерина Медичи, вдавливая ее в стену тяжелым мрачным взглядом. – И не показывайся мне больше на глаза. Мой дорогой Генрих, – лицо королевы вновь расцвело улыбкой, лишь только разгромленная фаворитка истинного короля Наваррского скрылась за вызолоченной дверью, – мы собирались поговорить с вами о фейерверке и рыцарском турнире.
* * *
В свои покои я возвращался в прескверном состоянии дух;
Мне не было дела ни до турнира, который в конечном счет Екатерина поручила мне провести, ни до всех этих римских свеч, листовых звезд, дукеров и квекорей [42] , которыми Ее Величество намеревалась, к радости собравшейся публики, озарить ночь коронации. Я твердо верил, что пан Михал сдержит обещание и поможет несчастной мадам де Сов избегнуть роковых последствий гнева королевы-матери. Сегодня Шарлотта нужна на была ему, ибо, вероятно, знала о планах и местонахождении моего двойника больше, чем кто бы то ни было. А завтра когда она расскажет велеречивому резиденту все, что знает об интересующем нас объекте наблюдения? Я помнил, чем заканчивали свои дни люди, по той или иной причине вызвавшие нелюбовь безжалостной флорентийки. Мысль о том, прелестная молодая женщина однажды, скажем, выпив кубок вина за обедом в замке своего мужа, может упасть замертво, пораженная неведомым ядом, не давала мне покоя. Как ни крути, я был причиной и ссылки мадам Шарлотты, и ее возможной смерти.
Я шел, обдумывая сложившуюся ситуацию, намереваясь сообщить Марго о приезде ее сестры в Реймс и о нашей первой совместной победе. Впрочем, Сакр Дье, о первой совместной победе Генриха Наваррского и любящей его супруги.
Дверь будуара Маргариты Валуа была открыта, и в малой гостиной были слышны веселые голоса королевы Наваррской и ее камер-фрейлины:
– …И вот, когда этот господин выезжает на мост, конь его вдруг шарахается в сторону так, что немец чуть не падает наземь. Однако в конце концов он все же совладал с конем и, гневно глядя на Жози, говорит ей, – Конфьянс понизила тон, стараясь подражать мужскому голосу: – «Когда мой скакун видит женщину легкого поведения…».
– Да уж говори прямо – шлюху! – перебила наперсницу Марго. – А то заладила хуже монаха.
– Хорошо. «Когда мой скакун видит шлюху, он всегда начинает беситься!»
– Ну-ну, и что же ответила ему Жози?
– Она сказала: «Мсье, в таком случае вам не стоит ездить в Париж, ибо с таким бешеным жеребцом вы непременно сломаете себе шею».
Дружный смех был ответом на меткую фразу мамаши Мадлен.
Я остановился неподалеку от входа в комнату, стараясь взять себя в руки, чтобы хмурым видом не портить настроение милым дамам.
– Ах, мадам! – Вновь переходя от смеха к речам, произнесла Конфьянс. – Эти жемчуга вам очень к лицу. Не зря же само имя Маргарита означает «жемчужина».
– Тебе бы, пожалуй, жемчуга тоже пошли, – должно быть, смотрясь в зеркало, ответила жемчужина Валуа. – У тебя такие черные волосы и такая белая кожа! И вообще ты очень хорошенькая. А мрачные гугенотские одежды тебе совсем не к лицу.
– Ах, мадам! Я и сама не уверена, гугенотка ли я. Пока был жив мой отец, граф де Пейрак, я была ярой католичкой как и он. Потом он погиб, воюя с испанцами, которые были еще более истовыми католиками. Моя матушка Жаклин в горести надела траур и, забрав меня из отчего замка, где я обучалась грамоте, языкам и алхимии у маэстро Бригадини, отдала в монастырский пансион сестер-кармелиток.
– Неподобающее место для столь молодой и красивой девушки, – насмешливо кинула веселая королева. – О девицах, живущих в монастырских стенах, ходит дурная молва.
– О да, вы правы, Ваше Величество. Недаром же говорят, что даже тень монастырской колокольни способна сделать девушку женщиной. Епископ Шатийонский, в чьем диацезе находился монастырь, куда упекла меня дорогая матушка, тотчас же начал домогаться любви новой послушницы, невзирая ни на свой преклонный возраст, ни на мой, совсем тогда еще юный. Я с трудом выдержала в монастыре два месяца и сбежала, купив у проходивших мимо цыган коня.
– Одна! Верхом на коне! Какое замечательное приключение! – восторженно отозвалась Маргарита.
– Мадам, мой отец был коннетаблем Тулузы! С детства по, многу недель я проводила рядом с ним в военных лагерях. Я прекрасно держусь в седле, стреляю из пистоля и даже немного фехтую, – похвалилась мадемуазель де Пейрак.
– Просто замечательно! Конфьянс, ты такая необыкновенная девушка! Вот, примерь это колье.
– О, какое чудо! – восхищенно промолвила любимица Марго. – И как сверкает!
– Это гранадские рубины от Жана Галана. Тебе идет. А что же было дальше?
– Когда окончился траур, моя мать решила вторично выйти замуж. Избранником ее сердца стал адмирал Колиньи. А противный епископ Шатийонский таким образом оказался пусть не родным, но моим дядей. В ночь мятежа в Париже его слуги ворвались в дом адмирала на улице Битизи вместе с людьми Гиза и, найдя мое убежище, схватили и притащили к своему хозяину. Тот стал требовать любви, уверяя, что спас мне жизнь, а когда я ему и на этот раз отказала, пригрозив в случае насилия убить и его и себя, сей достойный прелат не моргнув глазом продал меня вашей матушке.
– В «Летучий эскадрон»?
– Да, моя королева, – со вздохом ответила камер-фрейлина.
– Это очень веселое место, глупышка! – покровительственно уверила Марго.
– Но я не желаю в нем состоять, Ваше Величество! Как не желаю выходить замуж за престарелого сластолюбца Дамвиля, и уж тем паче искать покровительства у епископа Шатийонского.
– Ты влюблена в шевалье де Батца, не так ли? – чуть насмешливо спросила Марго.
– Мадам, я не могу сказать об этом наверняка, но он лучший из тех, кто искал путь к моему сердцу. И он, несомненно, достоин счастья и самой возвышенной доли. Увы, государь никогда не даст разрешения на мой брак…
Я тихо хмыкнул. Конечно, дверь будуара была открыта, но тем не менее долго задерживаться перед ней было неуместно. Иначе выходило, что подслушивание становилось модным не только при дворе Валуа, но и в доме Бурбонов.
– Милые дамы, – я постучал в дверную створку, – вы позволите?
– О да, Генрих, заходи!
– Пошел вон, ублюдок! С дороги! Урою! – раздалось за моей спиной.
Грохот, последовавший за этими словами, свидетельствовал о том, что кричавший не шутил. Я повернулся на месте, впрочем, не спеша выхватывать шпагу. Голос был до боли знаком. Он принадлежал мсье д'Орбиньяку. Хотя со времени нашего нового знакомства я еще не слышал его в столь разъяренном состоянии. Вслед за диким воплем в комнату, соседствующую с будуаром, ворвался и сам Рейнар.
– Блин горелый! Насилу тебя отыскал! Стоишь, да?! – вращая глазами, заорал на меня Лис.
– Стою, – отозвался я.
– Так вот, величество, лучше сядь. Твой кузен нашего Мано в каземат кинул!!!
Глава 23
Громкий вскрик, донесшийся из будуара, недвусмысленно свидетельствовал о том, что слова Рейнара услышаны не только мной. Я было дернулся бежать на помощь Конфьянс, но обеспокоенный голос Марго, настоятельно требовавшей камеристок, воды, уксуса и нюхательную соль, заставил меня бросить эту затею и вернуться ко все еще не отдышавшемуся Лису.
– Толком расскажи, что произошло? – хватая за плечи Лиса и оттаскивая подальше от распахнутых дверей королевских покоев, потребовал я.
– Утром, пока ты с Екатериной лясы точил, в город прибыл брат Адриэн. Он добрался до Реймса незадолго перед открытием ворот. Ну таки не он один. Среди энтузиастов, встречающих рассвет вместе с ним, ждал своей скорбной участи твой друг до гробовой доски Луи де Беранже. Он примчался на коронацию, спеша поздравить своего дражайшего сюзерена с этим знаменательным фактом его биографии. Но по ту сторону городских ворот судьба уже крутила ему глобальный кукиш. На беду дю Гуа, Жозефина с самого утра отправилась встречать нашего праведного бенедиктинца, и Мано в качестве караула трех сортов войск вызвался сопровождать ее в этом опасном путешествии. Как-никак все грабители и воры Франции, способные держаться на ногах, сползлись сюда погреться в лучах королевского сияния и, если сложится, отщипнуть себе кусочек на память. Так вот, едва лишь стража открыла ворота, коронель Анжуйской гвардии нос к носу столкнулся с твоим лейтенантом. Увы, он уже достаточно крепко встал на ноги, чтобы теперь их протянуть. Как ты понимаешь, разговор промеж них вышел короткий, но содержательный. Не знаю уж, как там обстояло дело в деталях, однако сейчас Беранже убит, де Батц за решеткой, а гугеноты уже снаряжаются идти брать штурмом королевскую резиденцию.
– Только этого не хватало! – досадливо процедил я, с трудом удерживаясь, чтобы не сплюнуть на драгоценный вишневый паркет. Всего лишь чуть больше месяца назад, примерно в такой же Обстановке, Мано во главе эскадрона бросился спасать своего короля, и тогда все дело закончилось взрывом Лувра и подавлением Парижского мятежа войсками маршала Монморанси. Сейчас ситуация грозила повториться. Разве что у меня под рукой было всего лишь две сотни фанатиков-головорезов, но зато и войска Монморанси уже под командованием маршала Таванна топтались под Ла-Рошелью, вяло перестреливаясь с повстанцами принца Кондэ. Неплохой подарочек дорогому кузену на светлый праздник!
– Лис, – сказал я, покусывая от нервного напряжения губы, – гугенотов во что бы то ни стало необходимо остановить. Передай им, что это мой приказ и что я отправлю на тот свет всякого, кто посмеет его ослушаться. Пусть стоят в боевой готовности и ждут приказа, но пускать оружие в ход разрешаю лишь в случае нападения на них или на наш двор. А я пойду к королю, быть может, мне удастся что-то сделать.
– Да уж, попытайся, – тихо, чтобы нас не могли слышать лишние уши, проговорил Лис. – А то ведь, ежели наш невольник чести останется париться на нарах, то коронация не состоится. Это ж в карты не гляди. Здесь будет глобальная братская могила, и экскурсоводы будут водить сюда толпы народа и с придыханием рассказывать страшную байку о том, шо тут сталось. Хотя, – он потер переносицу, – может, малеха подождать? Брат Адриэн отправился исповедовать заблудшего барана своей смиренной паствы. Когда вернется, может, ситуация прояснится.
– Возможно, прояснится, но это еще бабушка надвое сказала. К тому же не факт, что его вообще пропустят к Мано.
– Да ну, такое скажешь! – махнул рукой Лис, уже, казалось, несколько успокоившийся и принявший свой обычный деловито-насмешливый тон. – Наверняка у него либо священник местный – школьный корефан, либо вообще начальник тюрьмы в младших классах арифметику списывал.
– Или да, или нет, или может быть. Не думаю, чтобы он узнал нечто такое, что снимет с Маноэля обвинение в убийстве королевского фаворита. Господи, ну почему он не мог убить сегодня утром кого-нибудь другого? Даже двух других, в конце концов! Ладно, ступай к отряду, а я навещу короля. Если вдруг не вернусь…
– Буду считать тебя коммунистом!
– Итальянским горожанином [43] ? – удивленно спросил я. Почему?
– Не вернешься – объясню. Давай, король, ни пуха ни пера!
– К черту! – отчего-то привычно выпалил я и на секунду замер в раздумье. – Лис, почему ты бежал через весь замок, а не воспользовался закрытой связью, чтобы сообщить мне все это?
– И верно! – удивляясь сам себе, проговорил Рейнар. Ты знаешь, как-то даже не подумал.
* * *
Генрих Валуа, вероятно, уже ждал меня в своем пропахшем фиалкой и лавандой зверинце. Со вчерашнего дня, кроме пары легионеров маркиза д'Аржи, перед дверями его покое появились четверо анжуйских жандармов. Еще человек десять латников того же полка расположились кордегардией в двух шагах от заветной двери.
– Сдайте шпагу, сир! – Молодой красавец, темноволосый, с явно гасконским выговором, со знаком полка Анжуйской гвардии у плеча, преградил мне путь, недвусмысленно демонстрируя намерение применить оружие в случае моего отказа.
– Кто вы такой? – нахмурился я. – И по какому праву требуете оружие у своего сюзерена?
– Я – капитан Бернар де Ногаррэ де Ла-Валетт д'Эпернон, – не спуская с меня цепкого, отменно жесткого взгляда, гордо произнес королевский драбант. – И у меня нет иного сюзерена, кроме короля Генриха Валуа. Прошу вас, сир, сдайте шпагу! Не вынуждайте меня призывать караул.
– Это арест? – исподлобья глядя на смуглокожего красавца, мрачно спросил я.
– О нет, – произнес мне в ответ д'Эпернон тоном, в котором слышалось плохо скрываемое сожаление. – Всего лишь предосторожность. Его Величество повелел не пускать к себе вооруженных людей вне зависимости от их титула и звания.
Я невольно усмехнулся. В ярдах двухстах отсюда сейчас находился сильный отряд, готовый по первому знаку ворваться сюда, круша все на своем пути. Воображение услужливо нарисовало мне картинку: д'Эпернон, пытающийся разоружить неистовую лаву гугенотов.
– Ладно, – хмыкнул я. – Раз наш государь ни с того ни с сего стал бояться вида оружия, пожалуйста, примите. – Я протянул гвардейцу клинок. – Да будьте с ним поаккуратнее, он очень дорогой.
– Прошу вас, сир. – Пропуская мои слова мимо ушей, Бернар указал на дверь, из-за которой слышались звуки клавесина и тихое собачье подвывание.
Генрих Валуа был мрачен. Он сидел за невысоким восточным столиком, инкрустированным золотыми и серебряными арабесками, и кормил засахаренными фруктами большущего розоватого попугая, умостившегося на сгибе королевской руки.
– Ваше Величество, – кланяясь государю Франции за два шага, как велел мне этикет, начал я. – Я пришел поговорить с вами об ужасной трагедии, которая столь внезапно обрушилась на нас с вами.
Я скрылся в соседней комнате, увешанной гобеленами, изображавшими сцены из жития святого Ремигия. Один из них, в яркой красочной форме повествовавший о крещении древнего короля франков Хлодвига, был точно нечаянно отвернут, являя моему взору небольшое отверстие слуховой трубы. Конечно, можно было списать подобную оплошность на старческую забывчивость Екатерина Медичи, но королева отличалась весьма цепкой памятью, а пятьдесят три года – еще не тот возраст, когда по поводу забывчивости приходится обращаться к врачам. Стало быть, услужливо оставленное отверстие предназначалось именно для меня. Что ж, секунду помыслив, что подслушивать некрасиво, но порой весьма полезно, я не преминул воспользоваться любезностью королевы.
– «М-да, м-да», – раздалось в тот же миг на канале связи. – «Занятная ситуация. Что сказать, ты себя держал прекрасно. Кстати, об убийстве Карла IX. Де Беранже, насколько я понимаю, уже поведал тебе о смерти барона Ретюньи и о высылке его дяди – викария архиепископа Парижского».
– «Да», – отозвался я, только сейчас вспоминая, что пан Михал Чарновский по-прежнему находится на связи. В отличие от моего бойкого напарника Дюнуар не имел обыкновения лезть в дипломатические беседы с дурацкими комментариями и неуместными прибаутками.
– «Так вот, дядя покойного барона, преподобный Рауль де Ботери, находится сейчас в свите папского нунция. Он что-то вроде его секретаря и архивариуса. Дело, возможно, менее прибыльное, чем исповедовать придворных в луврской часовне, но после взрыва во дворце все хлеб. Думаю, папский престол решил поиграть мускулами и показать Екатерине, что ему нет дела до ее могущества. Иначе к чему было тащить на коронацию человека, небезосновательно подозреваемого в организации цареубийства?»
– «Мишель, я все понимаю. Но объясни, ради бога, отчего руг викарию столь могущественного архиепископа вздумалось убивать ни много ни мало самого короля?»
– «Вальдар, смерть Карла – чистейший заказ сверху. Преподобный Рауль – обычный рубильник. И на него-то Екатерина не должна была выйти. Но она у нас женщина проницательная и настырная. Убийство сына – для нее пощечина, а потому она всерьез решила докопаться до истины. Но, видишь, на викарии остановилась. Соображаешь, о чем это свидетельствует? А посему ты у нас по-прежнему приговорен к смертной казни через усекновение головы условно. Делай выводы. Но сейчас не об этом. Я вот прибыл передать королеве известие о благополучном въезде нашего короля Францишека в Краков, И, представь себе, какая удача! Рядом со мной в малой приемной сидит очаровательная девушка. Посмотри сам».
Перед моими глазами возникло лицо красавицы, пожалуй, неполных двадцати лет с пепельно-русыми волосами, по господствующей испанской моде аккуратно уложенными вокруг изящной головки, с пронзительно-синими глазами и пунцовыми губами, на которых то и дело появлялась загадочная лукавая улыбка, заставляющая мужское сердце стучать чаще, а самого его обладателя забывать обо всем, кроме страстной жажды впиться в эти уста поцелуем. Пан Михал непринужденно болтал с красавицей о какой-то великосветской ерунде, и та любезно отвечала ему, впрочем, слушая куртуазного шляхтича вполуха.
– «Да, весьма хороша», – с искренним восхищением и даже завистью отозвался я.
– «Что ж, результат эксперимента удовлетворителен», – глумливо хмыкнул Дюнуар. – «Так вот, эту, вне всякого сомнения, очаровательную даму зовут Шарлотта де Сов».
– «Моя…»
– «Она самая», – подтвердил представитель Речи Посполитой при французском дворе. В ту же секунду изображение девушки сменилось видом монументального дворецкого, а еще через несколько мгновений заученно ровный голос за стеной торжественно произнес:
– Мадам де Сов, Ваше Величество.
– Пусть войдет, – донесся до моего слуха ответ любимой «тещи», в котором сейчас слышалось не скрываемое дворцовыми правилами раздражение.
– Ваше Величество, – услышал я спустя несколько секунд удивительно чистый приятный голосок. – Позвольте приветствовать вас.
– Проходи, проходи, Шарлотта, – меняя тон на покровительственно-любезный, проговорила Екатерина Медичи, – Это ж сколько мы с тобой не виделись?
– Чуть больше месяца, мадам.
– Как быстро летит время, – со вздохом посетовала королева. – Столько забот! А где ты была все это время?
– Мадам, – в голосе госпожи де Сов сквозило едва скрытое этикетом недоумение, – я строго следовала вашим наставлениям. В ту ночь, когда мы с Генрихом, переодетые католиками-лигистами, бежали из Лувра через охваченный пламенем Тюильри, я убедила короля Наваррского оставить затею пробираться в Ла-Рошель и отправиться со мною в замок Базуж, подаренный мне вами, Ваше Величество.
– О да, прелестное место на берегу реки, утопающее в зелени Шамбьерского и Мозейского лесов, – мечтательно вздохнула венценосная собеседница «моей возлюбленной». – Я бы и сама не прочь месяц-другой пожить в одном из таких вот замков на берегу Луары. Ничем не занимаясь, охотясь, устраивая праздники, пиры, гуляя в саду. Если б ты знала, девочка моя, сколько лет я уже не гуляла просто так в саду, не вдыхала аромат цветов. А ведь я так люблю их тонкий изысканный запах! У нас в Италии цветы необычайной прелести! Увы, ты не бывала в Италии и не можешь об этом ведать. Когда б ты только знала, как там пахнут розы, особенно перед грозой, – королева вздохнула. – Да, Базуж – очаровательное место! Но лично мне больше нравится Шанонсо. Он напоминает мне о победе.
– Я помню, Ваше Величество. Некогда это был замок Дианы де Пуатье, – проговорила мадам де Сов, блистая недюжинной осведомленностью.
– Именно так, моя дорогая. И потому он мне напоминает, что тот, кто умеет ждать и правильно распределять свои силы, непременно побеждает! Но мы отвлеклись, Шарлотта. Я вся горю желанием узнать о ваших приключениях с Беарнцем.
– О, мадам, я смущена, – проворковала синеокая красавица, должно быть, открывая свои «зеркала души» во всю ширь.
– Девочка моя, какие между нами секреты!
– Должна признаться, Ваше Величество, – чуть понизив голос, произнесла обворожительная фрейлина, – Генрих оказался божественным любовником! Я и мечтать о таком не могла! Мы предавались любовным утехам весь этот месяц почти без перерыва. Вы говорили об аромате роз…
– Да, которые так благоухают. Перед грозой, – задумчиво произнесла Екатерина.
– Так вот, мадам, у меня не было времени даже для того, чтобы понюхать цветок!
– Вот как? – негромко спросила Черная Вдова, и от этих слов у меня отчего-то пробежал мороз по коже. – Значит, для тебя, моя милая Шарлотта, это был весьма счастливый месяц?
– Должна признаться, что так, Ваше Величество, – без тени смущения заявила красотка. – Потом появился мерзкий гугенот Рони… Генрих было сказался больным. Слуги передали Рони, что у короля Наваррского лихорадка, но этот настырный проходимец, невзирая на все протесты моего дворецкого, устроился на ночлег у дверей нашей спальни! И стоило мне на миг выйти распорядиться о завтраке, мерзавец ворвался внутрь с криком: «Сир! Сир! Наконец-то вы здоровы! Ваша лихорадка только что прошла мимо меня». Генрих расхохотался, выскочил из постели как был, обнял Рони и немедля велел подавать одежду, оружие и седлать коней. В тот же час он уехал, мадам. Уехал, оставив меня в слезах. Но я сразу же направилась в Реймс, чтобы передать вам, Ваше Величество, эту новость.
– Да, замечательный анекдот, – все тем же тоном кошки, играющей с мышью, проговорила Паучиха. – И вот вы здесь, моя милая, и ждете моих дальнейших повелений.
– Именно так, Ваше Величество. Я здесь и смиренно ж ваших повелений.
– Что же вам приказать, Шарлотта? – задумчиво проговорила старая лицедейка. – Вы так замечательно справились вашим последним заданием, что должны быть награждены.
– Мадам, этот месяц сам по себе награда. Вправе ли просить большего?
– И верно. – За стеной, противоположной той, у которой я стоял, негромко звякнул колокольчик. Вероятно, под стол государыни у основания одной из ножек-атлантов находила педаль, приводящая звонок в движение. Спустя мгновение дверь, скрытая за одним из гобеленов, приоткрылась, и ливрейный лакей, старательно глядя поверх моей головы, чтоб не видеть отверстие слуховой трубы, негромко произнес:
– Мессир, Ее Величество просят зайти к ней в кабине через минуту,
Я молча кивнул, и лакей исчез точно так же бесшумно как и появился.
– Извини меня, старуху, не подумала, – доносилось из-за стены. – Что же тебе поручить? А знаешь, езжай-ка ты, дорогая моя, к мужу. Он ведь, кажется, еще жив?
– Да, мадам, – пролепетала Шарлотта, явно находясь в предобморочном состоянии.
– Вот и поезжай к нему. И не покидай его имение без моего вызова.
– Но почему, Ваше Величество? – взмолилась госпожа де Сов.
Я вздохнул. Замысел Черной Вдовы был понятен, но отсиживаться в гобеленной смысла не имело. Подозреваю, реши я остаться здесь, и вместо тишайшего лакея из-за тканного яркими нитями «Укрощения единорога» появился бы уже десяток легионеров, чтобы, если будет необходимость, внести меня в королевский кабинет. Я поморщился и, собравшись с силами, вновь предстал пред очи государыни.
– А, Генрих! Проходи, мой дорогой! Я как раз закончила беседу с одной нашей общей знакомой. – Она протянула вперед руку, указывая на бледную как полотно красавицу.
– Шарлотта? – Я сделал удивленное лицо. – Откуда ты здесь? Вот нечаянная встреча! Я полагал, ты по-прежнему с Ларошфуко.
Очевидно, лишь очень крепкое здоровье помогло молодой женщине не потерять сознание. Я понимал, что сейчас безвозвратно гублю ее, но не видел никакого иного способа выпутаться из сложившейся ситуации. Несчастная говорила чистую правду. Но у Екатерины Медичи был свой Генрих, организовавший ей бегство из Лувра, напавший на замок Сен-Поль, склонивший главу Лотарингского дома признать нового короля Франции, ну и, понятное дело, спасший королевскую семью вчера на лесной дороге. И его похождения никак не соответствовали тем, о которых повествовала мадам де Сов.
– Но это не он! Это не Анри! – едва шевеля губами, пробормотала прелестница, в ужасе отмахиваясь от меня руками, точно от ночного призрака,
– «Мадам де Сов тебя опознала, Вальдар», – послышался в голове слегка насмешливый голос пана Михала. – «Впрочем, немудрено. За этот месяц она Генриха узнала куда как ближе, чем все, с кем тебе до того приходилось сталкиваться».
– «Жалко женщину», – печально ответил я. – «Она ведь ни в чем не виновата».
– «Виновата не виновата, вопрос спорный», – не согласился со мной пан Чарновский. – «Но можешь не беспокоиться, к мужу в глушь в деревню она не поедет».
– «Откуда ты знаешь? Ты же слышал приказ!»
– «Эка невидаль, приказ! Мне она нужнее, чем ее немощному муженьку. Так что не волнуйся, главное, ей выйти от королевы подобру-поздорову, а дальше мы ее примем в лучшем виде».
– Это не он! – как сумасшедшая продолжала твердить мадам де Сов, испуганно пятясь к двери. – Не он!
– Убирайся прочь, потаскуха! – змеино-холодным голосом напутствовала свою уже бывшую фрейлину Екатерина Медичи, вдавливая ее в стену тяжелым мрачным взглядом. – И не показывайся мне больше на глаза. Мой дорогой Генрих, – лицо королевы вновь расцвело улыбкой, лишь только разгромленная фаворитка истинного короля Наваррского скрылась за вызолоченной дверью, – мы собирались поговорить с вами о фейерверке и рыцарском турнире.
* * *
В свои покои я возвращался в прескверном состоянии дух;
Мне не было дела ни до турнира, который в конечном счет Екатерина поручила мне провести, ни до всех этих римских свеч, листовых звезд, дукеров и квекорей [42] , которыми Ее Величество намеревалась, к радости собравшейся публики, озарить ночь коронации. Я твердо верил, что пан Михал сдержит обещание и поможет несчастной мадам де Сов избегнуть роковых последствий гнева королевы-матери. Сегодня Шарлотта нужна на была ему, ибо, вероятно, знала о планах и местонахождении моего двойника больше, чем кто бы то ни было. А завтра когда она расскажет велеречивому резиденту все, что знает об интересующем нас объекте наблюдения? Я помнил, чем заканчивали свои дни люди, по той или иной причине вызвавшие нелюбовь безжалостной флорентийки. Мысль о том, прелестная молодая женщина однажды, скажем, выпив кубок вина за обедом в замке своего мужа, может упасть замертво, пораженная неведомым ядом, не давала мне покоя. Как ни крути, я был причиной и ссылки мадам Шарлотты, и ее возможной смерти.
Я шел, обдумывая сложившуюся ситуацию, намереваясь сообщить Марго о приезде ее сестры в Реймс и о нашей первой совместной победе. Впрочем, Сакр Дье, о первой совместной победе Генриха Наваррского и любящей его супруги.
Дверь будуара Маргариты Валуа была открыта, и в малой гостиной были слышны веселые голоса королевы Наваррской и ее камер-фрейлины:
– …И вот, когда этот господин выезжает на мост, конь его вдруг шарахается в сторону так, что немец чуть не падает наземь. Однако в конце концов он все же совладал с конем и, гневно глядя на Жози, говорит ей, – Конфьянс понизила тон, стараясь подражать мужскому голосу: – «Когда мой скакун видит женщину легкого поведения…».
– Да уж говори прямо – шлюху! – перебила наперсницу Марго. – А то заладила хуже монаха.
– Хорошо. «Когда мой скакун видит шлюху, он всегда начинает беситься!»
– Ну-ну, и что же ответила ему Жози?
– Она сказала: «Мсье, в таком случае вам не стоит ездить в Париж, ибо с таким бешеным жеребцом вы непременно сломаете себе шею».
Дружный смех был ответом на меткую фразу мамаши Мадлен.
Я остановился неподалеку от входа в комнату, стараясь взять себя в руки, чтобы хмурым видом не портить настроение милым дамам.
– Ах, мадам! – Вновь переходя от смеха к речам, произнесла Конфьянс. – Эти жемчуга вам очень к лицу. Не зря же само имя Маргарита означает «жемчужина».
– Тебе бы, пожалуй, жемчуга тоже пошли, – должно быть, смотрясь в зеркало, ответила жемчужина Валуа. – У тебя такие черные волосы и такая белая кожа! И вообще ты очень хорошенькая. А мрачные гугенотские одежды тебе совсем не к лицу.
– Ах, мадам! Я и сама не уверена, гугенотка ли я. Пока был жив мой отец, граф де Пейрак, я была ярой католичкой как и он. Потом он погиб, воюя с испанцами, которые были еще более истовыми католиками. Моя матушка Жаклин в горести надела траур и, забрав меня из отчего замка, где я обучалась грамоте, языкам и алхимии у маэстро Бригадини, отдала в монастырский пансион сестер-кармелиток.
– Неподобающее место для столь молодой и красивой девушки, – насмешливо кинула веселая королева. – О девицах, живущих в монастырских стенах, ходит дурная молва.
– О да, вы правы, Ваше Величество. Недаром же говорят, что даже тень монастырской колокольни способна сделать девушку женщиной. Епископ Шатийонский, в чьем диацезе находился монастырь, куда упекла меня дорогая матушка, тотчас же начал домогаться любви новой послушницы, невзирая ни на свой преклонный возраст, ни на мой, совсем тогда еще юный. Я с трудом выдержала в монастыре два месяца и сбежала, купив у проходивших мимо цыган коня.
– Одна! Верхом на коне! Какое замечательное приключение! – восторженно отозвалась Маргарита.
– Мадам, мой отец был коннетаблем Тулузы! С детства по, многу недель я проводила рядом с ним в военных лагерях. Я прекрасно держусь в седле, стреляю из пистоля и даже немного фехтую, – похвалилась мадемуазель де Пейрак.
– Просто замечательно! Конфьянс, ты такая необыкновенная девушка! Вот, примерь это колье.
– О, какое чудо! – восхищенно промолвила любимица Марго. – И как сверкает!
– Это гранадские рубины от Жана Галана. Тебе идет. А что же было дальше?
– Когда окончился траур, моя мать решила вторично выйти замуж. Избранником ее сердца стал адмирал Колиньи. А противный епископ Шатийонский таким образом оказался пусть не родным, но моим дядей. В ночь мятежа в Париже его слуги ворвались в дом адмирала на улице Битизи вместе с людьми Гиза и, найдя мое убежище, схватили и притащили к своему хозяину. Тот стал требовать любви, уверяя, что спас мне жизнь, а когда я ему и на этот раз отказала, пригрозив в случае насилия убить и его и себя, сей достойный прелат не моргнув глазом продал меня вашей матушке.
– В «Летучий эскадрон»?
– Да, моя королева, – со вздохом ответила камер-фрейлина.
– Это очень веселое место, глупышка! – покровительственно уверила Марго.
– Но я не желаю в нем состоять, Ваше Величество! Как не желаю выходить замуж за престарелого сластолюбца Дамвиля, и уж тем паче искать покровительства у епископа Шатийонского.
– Ты влюблена в шевалье де Батца, не так ли? – чуть насмешливо спросила Марго.
– Мадам, я не могу сказать об этом наверняка, но он лучший из тех, кто искал путь к моему сердцу. И он, несомненно, достоин счастья и самой возвышенной доли. Увы, государь никогда не даст разрешения на мой брак…
Я тихо хмыкнул. Конечно, дверь будуара была открыта, но тем не менее долго задерживаться перед ней было неуместно. Иначе выходило, что подслушивание становилось модным не только при дворе Валуа, но и в доме Бурбонов.
– Милые дамы, – я постучал в дверную створку, – вы позволите?
– О да, Генрих, заходи!
– Пошел вон, ублюдок! С дороги! Урою! – раздалось за моей спиной.
Грохот, последовавший за этими словами, свидетельствовал о том, что кричавший не шутил. Я повернулся на месте, впрочем, не спеша выхватывать шпагу. Голос был до боли знаком. Он принадлежал мсье д'Орбиньяку. Хотя со времени нашего нового знакомства я еще не слышал его в столь разъяренном состоянии. Вслед за диким воплем в комнату, соседствующую с будуаром, ворвался и сам Рейнар.
– Блин горелый! Насилу тебя отыскал! Стоишь, да?! – вращая глазами, заорал на меня Лис.
– Стою, – отозвался я.
– Так вот, величество, лучше сядь. Твой кузен нашего Мано в каземат кинул!!!
Глава 23
Если вы не учитесь на собственных ошибках, какой смысл вообще делать их?
Лоуренс Питер
Громкий вскрик, донесшийся из будуара, недвусмысленно свидетельствовал о том, что слова Рейнара услышаны не только мной. Я было дернулся бежать на помощь Конфьянс, но обеспокоенный голос Марго, настоятельно требовавшей камеристок, воды, уксуса и нюхательную соль, заставил меня бросить эту затею и вернуться ко все еще не отдышавшемуся Лису.
– Толком расскажи, что произошло? – хватая за плечи Лиса и оттаскивая подальше от распахнутых дверей королевских покоев, потребовал я.
– Утром, пока ты с Екатериной лясы точил, в город прибыл брат Адриэн. Он добрался до Реймса незадолго перед открытием ворот. Ну таки не он один. Среди энтузиастов, встречающих рассвет вместе с ним, ждал своей скорбной участи твой друг до гробовой доски Луи де Беранже. Он примчался на коронацию, спеша поздравить своего дражайшего сюзерена с этим знаменательным фактом его биографии. Но по ту сторону городских ворот судьба уже крутила ему глобальный кукиш. На беду дю Гуа, Жозефина с самого утра отправилась встречать нашего праведного бенедиктинца, и Мано в качестве караула трех сортов войск вызвался сопровождать ее в этом опасном путешествии. Как-никак все грабители и воры Франции, способные держаться на ногах, сползлись сюда погреться в лучах королевского сияния и, если сложится, отщипнуть себе кусочек на память. Так вот, едва лишь стража открыла ворота, коронель Анжуйской гвардии нос к носу столкнулся с твоим лейтенантом. Увы, он уже достаточно крепко встал на ноги, чтобы теперь их протянуть. Как ты понимаешь, разговор промеж них вышел короткий, но содержательный. Не знаю уж, как там обстояло дело в деталях, однако сейчас Беранже убит, де Батц за решеткой, а гугеноты уже снаряжаются идти брать штурмом королевскую резиденцию.
– Только этого не хватало! – досадливо процедил я, с трудом удерживаясь, чтобы не сплюнуть на драгоценный вишневый паркет. Всего лишь чуть больше месяца назад, примерно в такой же Обстановке, Мано во главе эскадрона бросился спасать своего короля, и тогда все дело закончилось взрывом Лувра и подавлением Парижского мятежа войсками маршала Монморанси. Сейчас ситуация грозила повториться. Разве что у меня под рукой было всего лишь две сотни фанатиков-головорезов, но зато и войска Монморанси уже под командованием маршала Таванна топтались под Ла-Рошелью, вяло перестреливаясь с повстанцами принца Кондэ. Неплохой подарочек дорогому кузену на светлый праздник!
– Лис, – сказал я, покусывая от нервного напряжения губы, – гугенотов во что бы то ни стало необходимо остановить. Передай им, что это мой приказ и что я отправлю на тот свет всякого, кто посмеет его ослушаться. Пусть стоят в боевой готовности и ждут приказа, но пускать оружие в ход разрешаю лишь в случае нападения на них или на наш двор. А я пойду к королю, быть может, мне удастся что-то сделать.
– Да уж, попытайся, – тихо, чтобы нас не могли слышать лишние уши, проговорил Лис. – А то ведь, ежели наш невольник чести останется париться на нарах, то коронация не состоится. Это ж в карты не гляди. Здесь будет глобальная братская могила, и экскурсоводы будут водить сюда толпы народа и с придыханием рассказывать страшную байку о том, шо тут сталось. Хотя, – он потер переносицу, – может, малеха подождать? Брат Адриэн отправился исповедовать заблудшего барана своей смиренной паствы. Когда вернется, может, ситуация прояснится.
– Возможно, прояснится, но это еще бабушка надвое сказала. К тому же не факт, что его вообще пропустят к Мано.
– Да ну, такое скажешь! – махнул рукой Лис, уже, казалось, несколько успокоившийся и принявший свой обычный деловито-насмешливый тон. – Наверняка у него либо священник местный – школьный корефан, либо вообще начальник тюрьмы в младших классах арифметику списывал.
– Или да, или нет, или может быть. Не думаю, чтобы он узнал нечто такое, что снимет с Маноэля обвинение в убийстве королевского фаворита. Господи, ну почему он не мог убить сегодня утром кого-нибудь другого? Даже двух других, в конце концов! Ладно, ступай к отряду, а я навещу короля. Если вдруг не вернусь…
– Буду считать тебя коммунистом!
– Итальянским горожанином [43] ? – удивленно спросил я. Почему?
– Не вернешься – объясню. Давай, король, ни пуха ни пера!
– К черту! – отчего-то привычно выпалил я и на секунду замер в раздумье. – Лис, почему ты бежал через весь замок, а не воспользовался закрытой связью, чтобы сообщить мне все это?
– И верно! – удивляясь сам себе, проговорил Рейнар. Ты знаешь, как-то даже не подумал.
* * *
Генрих Валуа, вероятно, уже ждал меня в своем пропахшем фиалкой и лавандой зверинце. Со вчерашнего дня, кроме пары легионеров маркиза д'Аржи, перед дверями его покое появились четверо анжуйских жандармов. Еще человек десять латников того же полка расположились кордегардией в двух шагах от заветной двери.
– Сдайте шпагу, сир! – Молодой красавец, темноволосый, с явно гасконским выговором, со знаком полка Анжуйской гвардии у плеча, преградил мне путь, недвусмысленно демонстрируя намерение применить оружие в случае моего отказа.
– Кто вы такой? – нахмурился я. – И по какому праву требуете оружие у своего сюзерена?
– Я – капитан Бернар де Ногаррэ де Ла-Валетт д'Эпернон, – не спуская с меня цепкого, отменно жесткого взгляда, гордо произнес королевский драбант. – И у меня нет иного сюзерена, кроме короля Генриха Валуа. Прошу вас, сир, сдайте шпагу! Не вынуждайте меня призывать караул.
– Это арест? – исподлобья глядя на смуглокожего красавца, мрачно спросил я.
– О нет, – произнес мне в ответ д'Эпернон тоном, в котором слышалось плохо скрываемое сожаление. – Всего лишь предосторожность. Его Величество повелел не пускать к себе вооруженных людей вне зависимости от их титула и звания.
Я невольно усмехнулся. В ярдах двухстах отсюда сейчас находился сильный отряд, готовый по первому знаку ворваться сюда, круша все на своем пути. Воображение услужливо нарисовало мне картинку: д'Эпернон, пытающийся разоружить неистовую лаву гугенотов.
– Ладно, – хмыкнул я. – Раз наш государь ни с того ни с сего стал бояться вида оружия, пожалуйста, примите. – Я протянул гвардейцу клинок. – Да будьте с ним поаккуратнее, он очень дорогой.
– Прошу вас, сир. – Пропуская мои слова мимо ушей, Бернар указал на дверь, из-за которой слышались звуки клавесина и тихое собачье подвывание.
Генрих Валуа был мрачен. Он сидел за невысоким восточным столиком, инкрустированным золотыми и серебряными арабесками, и кормил засахаренными фруктами большущего розоватого попугая, умостившегося на сгибе королевской руки.
– Ваше Величество, – кланяясь государю Франции за два шага, как велел мне этикет, начал я. – Я пришел поговорить с вами об ужасной трагедии, которая столь внезапно обрушилась на нас с вами.