Свержин Владимир. Чего стоит Париж?

   – Вот молодец! – скосив на меня лиловый глаз, похвалила хозяйка пряничного домика. – Сообразительный! Толк будет! – Она подняла серебряный кубок, до краев наполненный клюквенной настойкой. – Твое здоровье, королевич!
   – Дело в том, – начал я, – что титул королевича мне не совсем…
   – Да все я знаю! – отмахнулась Фея. – После ужина поговорим. – И она вновь повернулась к Коту, вдохновенно повествовавшему о своих злоключениях и о Мальчике-с-пальчик, ставшем теперь Дылдищей-с-ручищами.
   Понятие «после ужина» весьма условно. Оно включает в себя все время до завтрака. Набравшиеся валерьянки и клюквицы аборигены пришли в полную негодность в плане решения каких бы то ни было серьезных вопросов. Всю ночь они. горланили песни, пускали в небо фейерверки, гоняли Водяного в пруд за карликами, гадали на цветах… В общем, я пожалел, что рядом со мной не было Лиса. Уж он бы точно нашел общий язык с местными жителями.
   Когда же наконец наступило утро. Кот опрометью выскочил из избушки и одеревенел с блаженной улыбкой на морде. А Голубая Фея, вылетевшая из своего домика вслед за ним, начала описывать круги над крышей, заметно покачиваясь в планирующем полете. Наконец, видимо, процесс окончательной переработки алкоголя подошел к концу, и хозяйка, мечтательно закатив глаза, опустилась на крыльцо.
   – Знаю я о твоей беде, – промолвил она, касаясь моего лба волшебной палочкой. – Память ищешь? Можно помочь такому горю. Я дам тебе чудо-топор. Вон, возьми, под крыльцом валяется. Пойдешь в Непроезжее королевство, заросшее терновником, крапивой и чертополохом, найдешь там королевский дворец. Во дворце на ложе спит прекрасная принцесса, поцелуешь ее – и память вновь к тебе вернется.
   – Странно! – усмехнулся я. – Обычно в таком случае мужчины теряют память.
   – Так на то он и волшебный сон, чтобы все было не так, как обычно, – глубокомысленно изрекла Фея. – Есть еще вопросы?
   – Есть один, – признался я. – Этот самый чудо-топор. Он что, сам просеку до дворца сделает? – Надежда в моей интонации весьма удивила и позабавила мудрую хозяйку волшебного стройинвентаря.
   – С чего ты взял? – пожала плечами она. – Просто сталь хорошая. Во время рубки не тупится. Ступай, королевич. – Она взмахнула волшебной палочкой и исчезла в домике, – Скатертью дорога.
   Я оглянулся. Вафельного забора впереди не было. Передо мной простирался прямоезжий тракт в глубоких складках колесной колеи, подсыхающих лужах и пятнах конского навоза. Если эта дорога именовалась скатертью, то, должно быть, за столом, который она покрывала, вчера изрядно гуляли.
   – Что, – росшее во дворе раскидистое дерево вновь приобрело кошачьи формы, – Фея небось принцессу целовать послала?
   – Послала, – сознался я, вступая на идущую от крыльца дорогу. – А ты откуда знаешь?
   – Тоже мне, секрет! – хмыкнул Барсище. – Она всех королевичей, которых в жаб не превращает, туда шлет.
   – Но я не королевич! – Мои слова были заглушены очередным смешком.
   – А Фея всех молодых мужчин зачисляет в королевичи и шлет целовать принцессу. Может, кто и прорвется. Понятное дело, девушка-то – ее любимая ученица! Можно сказать, краса и гордость! А вообще-то, – мой собеседник зевнул, потягиваясь, демонстрируя при этом два ряда остро отточенных зубов, – из-за этой девицы-красавицы и при жизни-то много мужчин головы теряли. А уж как она заснула, мы уж и вовсе со счета сбились. Эх! – Кот махнул лапой. – Ладно, была не была, пойду с тобой. А то ведь пропадешь бездарно, и поминай как звали! Хотя я в общем-то и так этого не знаю. Что там тебе матушка Фея подсунула? – Мой добрый спутник протянул конечность за чудо-топором и начал разглядывать клеймо на обухе. – Артель «Красная Шапочка, бабушка и лесорубы»? Хорошая вещь. Кроме всего прочего, волков отпугивает. Ну что, незнакомец, в путь! Алые губы принцессы ждут тебя, призывно улыбаясь!
   Дорога, как и обещала Фея, ложилась нам под ноги скатертью, пока в конце концов не привела к границам Непроезжего королевства. И вот тут я почувствовал себя десертом, под аплодисменты присутствующих водруженным на эту самую скатерть.
   – Ну как, приятель? – гордо, точно собственнолапно насадил тянущиеся, сколь видел глаз, невероятно колючие заросли, проговорил Кот. – По-прежнему жалуешься на память?
   – Не знаю уж, как там на память, – я критически оглядел живую изгородь и, поплевав на ладони, поухватистее взялся за топорище, – но на голову точно жалуюсь. И-и-и-эх!
   Топор мягко, точно в масло, вошел в ближайший ствол.
   – Руби их, руби! – напутственно закричал сзади Кот в сапогах. – Представь себе, что это враги! Представь, что это злодеи и изверги, вооруженные пиками и моргенштернами, алебардами и боевыми вилами. Руби их в труху, или они заколют тебя!
   – И-и-и-эх! И-и-и-эх! – доносилось в ответ. Новые я новые ветки отваливались от стволов, образуя просеку и расцарапывая в кровь лицо и руки.
   – Руби их! – не унимался Кот. – Я верю в тебя! Ты – лучший!
   Вторые сутки этой адской работы уже перевалили за середину, когда, к глубочайшему удивлению, после очередного сваленного куста, ощетинившегося длинными иглами во все стороны, мы наткнулись на абсолютно круглую полянку, поросшую яркими ароматными цветами. Посреди нее, кружась в диковинном танце, плясали прелестные длинноволосые девицы в прозрачных развевающихся одеяниях. Двое юношей, под стать своим подругам, аккомпанировали танцовщицам на флейте и арфе. Еще один, куда более крепкого телосложения и одетый по-походному, восседал на ковре, уставленном множеством блюд более чем аппетитного вида. Увлеченный музыкой и танцем, он, казалось, не заметил нашего присутствия. Я собрался было шагнуть вперед, но тут же почувствовал на плечах острые кошачьи когти.
   – Ни шагу дальше! Не видишь, что ли?! Это же эльфы!
   – Ну и что? – удивленно спросил я, пытаясь освободиться. – Надеюсь, они не будут возражать, если мы присоединимся к обеду. Вон там сколько всего. Да и отдохнуть не помешает.
   – Совсем ополоумел от работы! – Кот в сапогах легонько хлопнул лапой меня по голове. – Конечно, они не будут возражать! Ты что же, ничего не слышал об эльфийских полянах?
   – Ну-у-у, что-то слышал, – замялся я, – но сейчас не вспомню.
   – И вот так всегда! – вздохнул Кот в сапогах. – Сколько ни рассказывай, ничего не помнят! Ладно, я тебе намекну. Когда вот этот самый королевич заходил к Фее за топором – вон он, кстати, в сторонке лежит, – я еще превращался полтора часа туда, полтора часа обратно. Смекаешь, о чем это говорит?
   – То есть ты хочешь сказать, что это было лет десять назад?
   – Да нет, дружок, не десять. Пожалуй, что и все пятьдесят лет будет! Ты вот что: королевича отсюда лучше окликни, а потом начинай шуметь, свистеть, хорошо еще ветку поджечь. Эльфы шума и огня страх как не любят.
   Стоит ли говорить, что я сделал все в точности, как советовал мне опытный местный житель. Спустя мгновение после такого шумного приветствия стайка эльфов в негодовании растаяла, расправив свои одеяния-крылья, а мой мохнатый спутник, до того момента сохранявший абсолютное спокойствие бросился к тому месту, где только что танцевали грациозные красавицы, и, точно маленький котенок, начал кататься в густой траве, сладострастно урча и широко раскидывая лапы.
   – Позвольте представиться! – Плотно отобедавший королевич нашелся первым и склонился передо мной в изящном поклоне. – Тибальт, принц Варлиомельский!
   – Очень приятно, – ответил я на его приветствие, – Генрих, король Наваррский.
   – Странно, – почесал затылок принц, – никогда не слыхал о таком королевстве. Это, наверное, где-нибудь за тридевять земель?
   – Да уж не близко, – радостно согласился я с таким метким географическим определением.
   – Спасибо, что помогли разделаться с эльфийской поляной. Как уж я сюда забрел – ума не приложу! Ведь знал же… – Взгляд принца наткнулся на топор, по-прежнему сжимаемый мною в руках. – Эт-то вам Фея дала? – запинаясь, спросил он.
   – Она самая, – признался я.
   – Стало быть, вы к принцессе идете?
   – А куда здесь еще можно идти? – не слишком вежливо, вопросом на вопрос ответил я.
   – Действительно, – криво усмехнулся принц Тибальт, – о чем это я спрашиваю! – Он тяжело вздохнул. – Загвоздка тут получается. Я ведь тоже к ней иду.
   – Ну вот и славно, – согласился я. – В два топора быстрее прорубимся.
   – Оно-то, конечно, так, – кивнул доблестный рыцарь, – Но, с другой стороны, как же мы будем делить руку и сердце принцессы? Руку – вам, сердце – мне, или наоборот?! – Он положил ладонь на эфес своего меча. – Придется, видно, нам здесь скрестить клинки.
   – Да Господь с вами! – замахал я на него руками. – К чему такая экзотика! Вы, насколько я понимаю, на ней жениться собираетесь?
   – А как же! – гордо выпрямился принц. – Я благородный человек и не позволю кому бы то ни было…
   – Да пожалуйста-пожалуйста! Сколько угодно! По утверждению Голубой Феи, поцелуй принцессы должен вернуть мне утерянную память. А все остальное вообще не моего ума дело.:
   – Да? – Его высочество задумался. – Ну-у-у, пожалуй, в награду за спасение суженого от эльфийских козней моя невеста действительно может чмокнуть вас. Разок… В щеку.
   – Тогда за дело! – предложил я. – Барсище, дружище, хватит валяться, мы уходим.
   – Да-да! – вальяжно расположившись среди цветов, небрежно кинул Кот в сапогах. – Мняу! Вот и славно! И правильно! Счастливого пути! Я вас попозже догоню.
   – Он не пойдет, – покачал головой Тибальт.
   – Почему? – удивился я.
   – Эльфийская Роса – это для него похлеще, чем валериановая настойка будет! – продолжил он, глядя на мои округлившиеся глаза. – Когда эльфы танцуют, а делать это они могут бесконечно, у них выделяется что-то вроде пота, такая, знаете ли, очень волшебная жидкость. Она остается на листьях, траве, цветах, ну и…
   Наш разговор был прерван оглушительным ревом, от которого листва с деревьев, сорвавшись, улетела вдаль, подобно стае птиц, отбывающих на юг.
   – О! Слышите, это мой двоюродный братец, сын короля Людоедов, ломится. Должно быть, где-то уже поблизости. Как услышал, что в Непроезжем королевстве столько бесхозного мяса пропадает, тоже пустился на поиски.
   – А вы что же, – опасливо начал я, – тоже, выходит, из, них, из этих?
   – Да, – поморщился королевич, – по материнской линии, знаете ли, восхожу к их королевскому роду ^[55] , но к нашему делу это не относится, – поспешил заверить меня он. – И вообще, если мы хотим опередить моего кузена, нам следует поспешить.
   Не стану описывать ни дворец с мерно похрапывающей стражей, ни придворных, дремлющих в весьма непринужденных позах, ни короля с королевой, мирно отдыхающих на своих тронах, ни уж тем паче принцессу, честь поцеловать которую, как мы договорились с Тибальтом, выпала не мне. Безусловно, принцесса была первостатейной красавицей, хотя и весьма запылившейся от времени, но вся беда заключалась в том, что ее поцелуй произвел на меня не большее впечатление, чем дежурное касание губами лба покойника. Быть может, все-таки Голубая Фея имела в виду страстный поцелуй в губы? Угнетенный этими тоскливыми мыслями, я вышел из просыпающегося дворца мимо салютующей стражи в одряхлевших одеяниях к до боли знакомой просеке.
   – Ну и что? – живо поинтересовался появившийся из прореженных зарослей Кот в сапогах. – Лобызнул? Я молча кивнул головой.
   – Что-то не так? – встревожено спросил Барсище.
   – Результат нулевой, – со вздохом ответил я.
   – Да? Странно! Фея – тетка знающая, почем зря врать не будет. Стало быть, совсем уж не в дугу хвост! Ну да делать нечего. Раз поцелуй не помог, значит, так тому и быть. Хлебни с горя своей Эльфийской Росы и возвращайся домой.
   У меня внутри все похолодело.
   – Барсище, а что, без росы никак нельзя? А то ведь я же последнюю, что было в бутыли, тебе отдал.
   – Ну ты учудил! – Кот поскреб лапой горло. – Тебя что же, заранее не предупредили?
   – Нет, – горестно сознался я.
   – Да, хорошо у вас там, в тридесятом государстве, дело поставлено! Ладно, – он покровительственно похлопал меня по плечу, – на твое счастье, у меня еще в запасе немного осталось. – Он повернулся ко мне спиной, демонстрируя мохнатый загривок, усеянный множеством бриллиантово переливающихся капелек. – Собирай! Только осторожно, шерсть не выдергивай!
   – Сейчас; сейчас, одну минуточку! – Я со всех ног бросился в замок и вскоре вернулся с отобранным у одного из стражников шлемом. Искать чашу не было ни времени, ни настроения. К моему удивлению, капельки Эльфийской Росы накрепко прилипли к густому кошачьему загривку, и потому процесс сбора драгоценного зелья вызывал у моего соратника изрядную боль, доводя до истерики.
   – Мннняяяууу!.. Господи, что я делаю, что я делаю! – Причитал он после каждого моего рывка. – Ты меня совсем плешивым оставишь!
   Наконец последняя капля Эльфийской Росы перекочевала в шлем. Я резко выдохнул:
   – За здоровье прекрасных дам!
   «Должно быть, первоначальный ингредиент надо чем-то разбавлять», – подумал я, когда тягучие капли начали скатываться с края импровизированного кубка ко мне в рот. Мир вокруг заклубился, запузырился…
   – Ну, слава богу! – раздалось у меня над головой. – Кажется, он приходит в себя.

Глава 28

   Умирают только за то, ради чего стоит жить.

Антуан де Сент-Экзюпери

   Очертания лиц и предметов вокруг становились все яснее и четче, вплоть до того, что в конечном итоге лицо осталось только одно – с хитрыми зелеными глазами и переносицей, напоминающей латинскую букву "S".
   – Я был без сознания? – слабым голосом поинтересовался я.
   – Ну, шо да, то да! – охотно согласился с моим тезисом верный Лис. – Ты лежал здесь в течение девяти дней с очень умным видом на лице, и всем мумиям египетских фараонов до тебя было не достать. Ты был величав, хоть сейчас в Мавзолей, даже ничуточки и не храпел. Но то такэ! То все наносное! Лучше поведай, шо-то с памятью твоей стало, или по-прежнему все, шо было не со мной – помню?!
   – Кажется, ничего не получилось, – обреченно сознался я.
   – Шо ж такое?! – не на шутку удивился Рейнар. – Тут Фауст уже, понимаешь ли, исстрадался, все ноет: «Когда ж он придет, девятый день?!» А ты выходишь из комы, как из сортира!
   – Это как? – чувствуя все прибывающие силы, поинтересовался я.
   – С чувством глубокого облегчения, – прокомментировал д'Орбиньяк. – Тебя зачем в командировку посылали, орел?! Где ты вообще шлялся все это время?
   – Понимаешь, какое дело вышло, – произнес я, пускаясь в дебри путаных объяснений, – для того чтобы обрести память, нужно было поцеловать Спящую Красавицу.
   – Ну-у-у, нормально! На таких условиях можно по три раза на день память терять. А уж если все остальное с этой красавицей, ну ты понимаешь…
   – Лис, погоди, не перебивай! – слабо возмутился я. – Беда в том, что по дороге во дворец этой самой Красавицы я встретил принца Тибальта, который тоже направлялся туда и, как ты понимаешь, с той же целью.
   – Бедный принц, мог бы жить и жить! – сочувственно вздохнул мой напарник.
   – Да ничего с ним не произошло, – отмахнулся я.
   – Не понял. – Удивление Лиса выглядело вполне натуральным. – А как же ж вы тогда? Неужто ля мур де труа устроили?
   – Тьфу на тебя! Что ж ты такое говоришь! Принцесса поцеловала меня в щеку после того, как Тибальт вернул ее к жизни.
   – Н-да, в щеку это как-то не круто. Этим память не вернешь. Придется тебе, наверное, вторую попытку делать. Есть у меня на примете еще одна дрыхнущая особь женского пола. Вокруг нее, правда, тусуются семь богатырей. Но тут уж, извини, придется тебе самому разбираться. Если что – тверди, будто твое имя королевич Елисей. Не перепутай случайно с Енисеем. А щас что ж, пошли объяснять Фаусту про влияние Кама Сутры на всякие там магические забобоны.
   Я поднялся и, печально вздохнув в предчувствии неприятной беседы, зашагал вслед за Лисом. За девять дней моего отсутствия среди активных обитателей этого мира Рейнар успел изрядно преобразить жилище старого мага. Должно быть, безделье и скука заставили его устроить глобальную уборку с выметанием грязи, мытьем полов и ликвидацией магических упражнений полумертвого соперника Господа.
   Лишь только островок вокруг ложа Сибелликуса по-прежнему пребывал в смраде и первозданном запустении. Фауст, как и во время первой нашей встречи, возлежал на ложе, опустив тяжелые морщинистые веки и пребывая, казалось, в забытьи. Но стоило лишь нам пересечь порог зала, как его блеклые, почти выцветшие глаза медленно открылись, и взгляд их уперся в меня, точно два пистолетных ствола.
   – Вот вы и вернулись, – с натугой зашевелил губами утомленный жизнью чародей. – Надеюсь, вам удалось все, чего вы желали?
   – Увы, доктор, – повинно склонил голову я, – мне нечего вам сказать. Я вернулся ни с чем.
   – Этого не может быть! – резко выдохнул Фауст так, что казалось, будто последняя жизненная сила при этом выдохе вылетела из его уст. – Предсказание Нострадамуса, все звездные гороскопы, мои прозрения, все-все указывало на вас! Вы должны были обрести свою память и тем самым раскрыть секрет моей смерти. Как же так?! Как же так!
   – Простите! – не поднимая глаз, только и смог сказать я, готовый от стыда провалиться сквозь каменные плиты пола. – Я ничего не смог сделать. Я оказался недостойным.
   Фауст вновь медленно прикрыл глаза, и его застывшее лицо, казалось, сейчас больше походило на посмертную маску, чем на обличье живого человека.
   – Ступайте, – наконец еле слышно произнес он, чуть размыкая губы. – Должно быть, эта боль тоже часть наказания за мои грехи. Что может быть еще ужасней крушения последней надежды!
   – Пошли, – Лис потянул меня за рукав, – пошли, нам здесь все равно делать нечего. Сам видишь, Пострадамус Пострадамусом, а на поверку лажа оказалась. Пошли. Сейчас лучше всего оставить его одного.
   Кони, заботливо укрытые Лисом от октябрьской непогоды в развалинах конюшни, примыкавшей к башне, были накормлены, вычищены и теперь радостным ржанием встречали своих хозяев. Им не было никакого дела ни до проблем заживо погребенного мага, проклинающего каждый новый день своей жизни, ни до беды заблудившегося странника, носящего чужую жизнь, как платье, взятое взаймы у старьевщика. Они были молоды, резвы и явно застоялись в стойлах.
   – Ну шо, по коням? – вопросительно посмотрел на меня Лис.
   – Да, – кивнул я, хватаясь за высокую луку седла и ставя ногу в стремя. – Поехали отсюда.
   – Шо дальше делать будем? – Рейнар был на редкость немногословным.
   – Надо узнать у Дюнуара. Я думаю, пора сворачивать здесь все дела, как-то совмещать меня с настоящим Генрихом Наваррским и отправляться в наш пресловутый Институт. Как говорится, мы сделали все, что могли, а дальше уже работа врачей.
   – Вальдар! Тебе сейчас в обратный путь нельзя. Это здесь ты признанный французским двором король Наварры, а там твое место будет под надзором крепких парней-санитаров. И рукава твоей мантии будут завязываться узлом на спине.
   – В любом случае, – внутренне соглашаясь с доводами Рейнара, проговорил я, – в первую очередь следует связаться с паном Михалом.
   Я бросил прощальный взгляд на полуразрушенную башню и…
   – Лис! Тебе эта башня ничего не напоминает?
   – Ага, напоминает, – автоматически кивнул Рейнар.
   – Что? – с затаенным торжеством в голосе поинтересовался я.
   – Шо если я таки и в этом году не доберусь до своей дачи, то к зиме она будет иметь вот точно такой же зачуханный вид.
   – Не будет, – радостно замотал головой я. – Еще долго не будет. Посмотри внимательно.
   – Ну? – недоуменно бросил мой напарник. – Смотрю. И шо? Шо я такого должен видеть?
   – Напряги память. Представь, что эта самая башня видится тебе на блюдечке, по которому катается яблочко. А принадлежит и то, и другое одной весьма пожилой леди, имеющей обыкновение летать по воздуху в ступе с помелом.
   – Бабусе-Ягусе?! – радостно выпалил экс-генерал-аншеф Закревский. – Ты хочешь сказать…
   – Да! – восхищенный собственным прозрением, заорал я, не в силах сдерживать нахлынувшие на меня эмоции. – Это тот самый замок, в котором спустя двести лет Калиостро делал Элизабет Чедлей из Элен Фитц Урс. Я вспомнил. Я все вспомнил, и я знаю, что сказать Фаусту. Подержи коня!
   Бог весть почему, вместо того чтобы повернуть скакуна к скорбным владениям Иоганна Георга Фауста, я спрыгнул наземь и стремглав побежал к полуразрушенной изгороди, спотыкаясь и рискуя сломать себе шею. Сколоченная наскоро моим соратником лестница была не так хороша, как прежняя, созданная силой магической мысли не покоренного судьбою старца, но все же позволяла быстро взобраться на второй этаж.
   – Это снова вы? – не открывая глаз, проговорил Сибелликус. – Что вам еще здесь надо?
   – Я вспомнил, доктор! Я знаю, что это за средство! – пытаясь отдышаться, выпалил я.
   – Вспом-ни-ли? – растягивая слоги, проговорил маг, неожиданно быстро распахивая глаза, отчего твердый и резкий взгляд его походил на молнию, прорезавшую свинцово-серые набрякшие бурдюки туч. – Ну же, я слушаю вас! Говорите скорей! Говорите.
   – Вы должны сказать, – начал я, набирая в грудь воздуха, словно перед прыжком в морскую пучину, – «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!».
   Гнетущая тишина повисла в старой башне, как только отзвучал последний слог измышленного Гете заклинания. Молчание было мне ответом.
   – Да… забавно… – наконец прервал затянувшуюся паузу философ философов.
   – Вы находите это забавным? – с искренним недоумением произнес я.
   – Конечно! – Губы богоборца с явным напряжением сложились в мучительную улыбку. – Он любит парадоксы. Он сам – единый парадокс. Но Он прав. Мне нравится эта игра.
   Я стоял, переминаясь с ноги на ногу. Фауст, последнюю минуту разговаривавший явно сам с собой, вновь возвратил мне внимание, очевидно, недоумевая о цели моего дальнейшего присутствия.
   – Вы все еще здесь? Ступайте! Спасибо вам, и поблагодарите от меня мсье Рейнара за тот порядок, который он здесь навел.
   – Прошу простить меня, мэтр Сибелликус, – чуть запинаясь, начал я. – Может, это дерзость, но если вы сейчас собираетесь произнести заклинание? Возможно, нам с шевалье д'Орбиньяком стоит подождать где-нибудь поблизости, чтобы предать ваше тело земле?
   – Юнец! – вновь усмехнулся Фауст. – Зеленый юнец! Вы что же, наивно полагаете, что теперь, когда я получил ключи от врат собственной погибели, я воспользуюсь ими, как нищий пьянчуга найденным гроттеном, лишь только затем, чтобы утолить терзающую его жажду?
   – Признаться, именно так я и думал, – растерянно подтвердил я. – Ваши страдания столь велики…
   – Что и в аду не может быть худших, не так ли? Молчите, я лучше всякого знаю, что это так. Я был в аду и знаю, что мне уготовано. Впрочем, – надменно проскрипел великий гордец, – возможно, Господь простил бы меня, если бы я сдался и принес стоны и покаяния к его стопам. Но мне чуждо раскаяние! Я почитаю Творца более всех смертных, ибо воочию узрел могущество его, а потому горжусь, что хотя бы в малой доле, хотя бы отчасти я походил на него в своей силе. – Он на миг замолчал, переводя дыхание, и я не смел нарушить этого пугающего молчания, ошеломленный его словами.
   Но вот, передохнув, обуянный гордыней чародей продолжил:
   – Быть может, вам известно, что на языке страны, откуда я родом, Фауст означает «кулак», в то время как латинское «Фаустус» переводится как «счастливый». Так вот, все эти долгие годы я жил, словно сжатый кулак, ни на миг не разжимаясь, в вечном неистребимом желании сделать мир вокруг себя таким, каким я хотел бы его видеть. И вот наконец я счастлив! И это действительно самое прекрасное мгновение в моей жизни, и я до конца должен им насладиться.
   – Но почему? – удивленно спросил я.
   – Потому что как бы ни была ужасна и омерзительна моя участь, отныне никто, ни Господь, ни Дьявол, не в силах распорядиться ею. Я сам решу, когда произнести заветные слова, и это будет мое, и только мое решение! Ступайте, молодой человек. В любом случае вы мне не понадобитесь. Когда все свершится, здесь нечего будет хоронить.
   Не говоря больше ни слова, я вернулся к ждущему у берега реки Лису.
   – Ну шо? – поинтересовался он, подводя коня. – Фауст уже все? – Правая рука моего друга начертала в воздухе косой крест.
   – Нет, – покачал головой я, – жив и, насколько это возможно, здоров.
   – Шо, не подействовало? – расстроено покачал головой д'Орбиньяк.
   – Не знаю. Он еще не пробовал.
   – Да уж… задачка!.. – Лис повернул коня прочь от башни. – А хоть в чем секрет-то был?
   – Да все очень просто, – отмахнулся я. – Хрестоматийная фраза из Гете. Ну, помнишь: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»