– Вот он. Хорош?
   Я ошалело молчал.
   – Вижу, что хорош. До сего дня он был в руках Шнека. Он не мог им пользоваться. Меч не слушался его. Это понятно, ведь клинок не принадлежал ему по праву. Его с помощью яда и колдовства раздобыла для мужа Лэндис, могущественнейшая из здешних ведьм. Душа героя, которого своим коварством погубила эта женщина, живет в мече. И души всех, кому это оружие принадлежало по праву, обитают в нем.
   Это меч Тюра – Катгабайл. Он откован гномами из истинного серебра, добытого в сердце земли. Лунный ветер и лунные лучи закалили его для последнего боя. Для Рагнарека<Рагнарек – по скандинавской мифологии, последняя битва, в которой асы и герои будут сражаться против великанов и воинства хель. Практически все они, кроме молодых асов, погибнут.>! До этого дня он служит героям, которые будут составлять войско великого аса в час сражения. Ты можешь принять его, а можешь отказаться. Но знай: если ты примешь его, твой путь будет предначертан и ты станешь одним из воинов Тюра. Подумай об этом!
   В зарослях послышались тихие шаги и разговор.
   – Это Ларе возвращается, – попытался успокоить я свою спасительницу.
   Она исчезла. Меч как ни в чем не бывало парил над распавшимся на части дубом. Никаких иных следов пребывания феи около меня не было.
   Я подошел к дереву и протянул левую руку к эфесу. Он влился в ладонь, как будто специально был откован для меня. Ствол вновь начал смыкаться.
   Лис и четверо моих викингов выскочили на поляну.
   – 0-ля-ля! Эстольд, я вижу, для умирающего ты неплохо выглядишь. Очень неплохо. Что это за меч у тебя? Отличная штуковина! Великий Один, конунг, что ты сделал с де – ревом? Ну что это такое? Ни на минуту тебя нельзя оставить без присмотра. Ты сам идти можешь? – Идти, бегать, скакать на лошади, ворочать веслом, работать мечом – все, что угодно.
   – М-да, Капитан, ну, ты даешь. Как это тебя угораздило? Я уж боялся, тебя оплакивать придется, а ты скачешь, как жеребенок. Как ребятам объяснять будешь? – услышал я по закрытой связи. – Ты на них только посмотри. Они уже настроились тризну справлять, а у тебя – поди ж ты – шрама не осталось.
   Мои верные комиты<Комиты – воины, входившие в комитат – личную дружину-семью конунга> смотрели на меня совершенно обалдевшим взглядом.
   – Нашим объясним. Что тут непонятного? Обычнейшее чудо. А остальным – по обстоятельствам. В крайнем случае назовусь твоим братом-близнецом. Как тебе нравится: Торвальд Пламенный Меч?
   – Для дам из сельской местности сойдет.
   – Ладно, друзья, не время тут задерживаться, неровен час – скотты нагрянут. Пора возвращаться на корабль, – во весь голос произнес я.
   – Ну, насчет скоттов ты можешь не беспокоиться, У них развлечение до самого вечера. Им Эйле презентовала немного ненастоящего дракона, они там с ним всем табором разбираются. А на корабль действительно пора.
   – Прощай, мой рыцарь, – услышал я голос, звучавший, как шорох ветра в листве. – Мне грустно расставаться с тобой, но ты выбрал свой путь и никогда уже не свернешь с него. Поезжай на Лох-Туд. Там ты найдешь сына Шнека, присвоившего себе корону скоттов. Ты должен вернуть ее тому, кому она должна принадлежать: молодому сыну Утера Пендрагона – Артуру. Прощай навсегда...
* * *
   – ...По всем канонам рыцарской чести оружие, – сквозь это давнее воспоминание услышал я голос его высочества, – утерянное во время битвы, принадлежит воину, подобравшему его в качестве боевого трофея. Не скрою от вас, воин, которому выпала такая удача, преподнес мне этот меч в качестве дара. Поверьте, для меня это действительно драгоценный дар. Думаю, это один из тех великих мечей, о которых столько горланят наши менестрели. Не так ли?
   Я молчал, угрюмо уставившись на Лейтонбурга. Во мне клокотало что-то нехорошее, что-то очень смертоносное.
   – Впрочем, я и сам это вижу. Можете не отвечать. Я понимаю, как вам больно. Но утешьтесь, ваш меч попал в хорошие руки, и я лично позабочусь, чтобы вас обеспечили отличным, достойным такого доблестного рыцаря, как вы, оружием.
   У меня аж скулы свело от такой наглости. В голове набатом звучал вопль Лиса:
   – Капитан! Стой, ради бога! Не лезь на рожон! Успеем разобраться с этим козлом! Вылазь оттуда скорее!
   Это было напрасно. Все это было напрасно. Я был в ярости. Сейчас мне можно было говорить все, что угодно. Я не слышал ничего, кроме ненависти, разрывавшей мою грудь.
   – Слушай меня, Отгон! – прорычал я, подступая к герцогу, звеня своими цепями. – Слушай меня, маньяк хренов! Я буду с тобой откровенен, как можно быть откровенным с приговоренным к смерти. Возьми свой меч, засунь его себе в дырку пониже спины и поверни там пятьдесят два раза до характерного щелчка!
   Я предлагаю тебе другой план. Ты возвращаешь Катгабайл, возвращаешь свободу этому самому королю, черти б его разорвали, и мы уезжаем отсюда. Уезжаем навсегда. Если же нет – я не дам за твою паршивую жизнь и фальшивого гроттена. Клянусь всеми святыми небожителями, тебе недолго осталось смердеть в своем вонючем гадючнике!
   – Итак, меч зовут Катгабайл, – негромко произнес принц, звоня в колокольчик. Две дюжины гвардейцев толпой бросились на меня. Я успел положить троих, но силы были слишком неравны. Меня сбили с ног и стали пинать, как мешок с песком.
   – Хватит, он нужен мне живым, – досадливо бросил герцог. Избиение прекратилось.
   – Скажи, высочество, – выкрикнул я, вытирая кровь с разбитых губ, – ты не боишься, что тебе придется ответить за это перед владыкой Вестфольда?
   – Ничуть, – Отгон был бледен, но держался спокойно, – полагаю, у меня не будет трудностей из-за какого-то колдуна, принявшего обличье доблестного рыцаря Вальдара Камдила.
   Это был ловкий ход. Я оценил его.
   – Вели трубить начало ордалии. – Лейтонбург повернулся к слуге, замершему у его кресла. Тот поклонился и побежал выполнять приказ.

Глава двадцать четвертая

   Не будите во мне зверя! Вам что, не хватает одного меня?!
Кощей Бессмертный

   Глаза мои были завязаны, запястья стянуты кожаным ремешком. Под ногами я чувствовал холод каменных плит, над головой слышались возбужденные крики зрителей предстоящего шоу. Неожиданно все голоса смолкли, и густой, зычный голос епископа затянул «Credo».
   Наконец молитва была окончена, и в наступившей тишине раскатисто прозвучали слова принца: «Развяжите ему глаза и снимите путы».
   Команда была выполнена незамедлительно. Сноп ярких солнечных лучей ослепил меня на какое-то мгновение. Я стоял, растирая затекшие руки, пытаясь что-либо разглядеть. Мне оставалось благодарить его высочество за ту короткую передышку, которую он, сам того не желая, мне дал. Покуда железных дел мастера снимали с меня оковы, а бойкие молодчики из герцогской свиты вязали мне руки ремнями, я хоть немного отошел от полученной трепки.
   – Снимите с него все амулеты, – прогремела новая команда Отгона. Я похолодел.
   – Не беспокойтесь, господин рыцарь, все будет цело, – послышался тихий шепот у моего плеча.
   Я попытался оттолкнуть чужие руки, но вовремя остановился. Это был Арсул. Он держался молодцом, но все же ему было явно не по себе. Начало службы у Лейтонбурга не пахло геройством. Сняв ладанку с локоном прелестной Арви Эмрис, я картинно поцеловал ее и протянул юноше.
   – Все! – послышался грозный окрик.
   «Что за чертовщина? Его высочество совсем умом подвинулся, или... Но нет, этого быть не могло», – подумал я, снимая символ веры.
   – Храни вас Бог, господин рыцарь, – прошептал, отходя, Арсул.
   – Начинайте! – В голосе Отгона слышалось нетерпение. Я уже окончательно пришел в себя и осмотрелся. Арена, каменные плиты которой холодили мои ноги, являлась одним из внутренних дворов замка. Галереи над ним были плотно забиты публикой, пришедшей поглядеть на забавное представление. Среди зрителей я увидел множество знакомых лиц. Весь цвет местного общества собрался здесь. Практически все обитатели почетных лож прошедшего гурнира, с той лишь разницей, что теперь к ним присоединились еще и те, кто во время него находился на турнирном поле, собрались в этот день в ожидании обещанного зрелища. Среди собравшихся я разглядел Михеля фон Тагеля, барона фон Кетвига, принцессу Матильду, леди Джейн, Бертрана Лоншана, да мало ли еще кого.
   От злости я заскрипел зубами и сжал кулаки. Жуткое рычание заставило кровь похолодеть в моих жилах. Я перевел взгляд с трибун туда, откуда доносился рык, и невольно отступил на шаг. Шестеро псарей, едва не бороздя ногами каменные плиты двора, пытались удержать трех огромных лохматых волкодавов, рвавшихся ко мне. Глаза псов горели непримиримой яростью, а слюна, обильно капавшая из их оскаленных пастей, наводила на мысль, что я их первый завтрак на этой неделе.
   – Ну нет! – прошептал я. Клокотавшая в груди ненависть, отчаяние, обжигающая сердце злоба, соединившись в один неудержимый поток, нашли себе выход. Так весенняя река, опоенная паводком, сметает на своем пути кропотливым трудом возведенные плотины, так ураган вырывает с корнем огромные деревья и играет с ними, как со щепками, так организм мой, не сдерживаемый более ничем, игнорируя все усилия разума, самостоятельно выбирал форму защиты.
   Я отскочил и зарычал. Пурпурные круги, извиваясь и скручиваясь, плыли у меня перед глазами. Какая-то дикая, неведомая сила, поднимаясь из страшных глубин, переполняла каждую клеточку моего существа, взрывая и коверкая ее. Слух и зрение мои стократ обострились, в корне меняя работу мозга. Переполняющая радость: радость боя, радость близкой добычи – была моим единственным чувством.
   Трибуны выли, подаваясь назад. Я слышал, как зазвенела спущенная тетива. Нервы одного из арбалетчиков не выдержали такого зрелища. Мне ничего не стоило увернуться, да и что могла эта стрела со своим примитивным железным наконечником. Я вновь зарычал, демонстрируя в оскале жуткую остроту своих клыков. Если бы я мог, я бы непременно рассмеялся. Маленькая стальная звездочка едва заметным метеором летела наперерез стреле. Вот они встретились. Ее обломки упали у моих ног, а звездочка, как нож в масло, вошла в бок одной из моих жертв. От нее сразу же запахло смертью. «Нет, эту я есть не буду», – раздраженно фыркнул я.
   Псина между тем повернула голову, чтобы достойно покарать обидчика, и вдруг испуганно завыла, заваливаясь на бок. Этот вой радостной песнью зазвучал у меня в ушах. Я потянулся, выпуская свои длинные, как кинжалы, когти.
   Лапы издыхающей псины разъехались на каменных плитах, вытянулись и конвульсивно задергались. Внезапно посиневший язык вывалился из открытой пасти. В остекленевших глазах ее я видел одно лишь чувство – чувство безмерного ужаса. Я любил видеть его. Оно всегда возбуждало меня. Я заурчал от удовольствия и медленно пошел вперед, все ниже припадая к земле, готовясь к прыжку.
   Теперь нас оставалось трое. Огромный золотистый леопард, начинающий песнь атаки, и две жалобно скулившие шавки, поджимающие хвосты и молящие о пощаде. Пощаде? При этом слове мне всегда нестерпимо хотелось есть. Даже не есть – чувствовать вкус терзаемой плоти и крови, струящейся из порванных жил.
   Неужели это волчье отродье всерьез решило тягаться со мной? Эти жалкие рабы выродков обезьяны, которые и сами испокон веков были моей законной добычей? Я и сейчас слышал их отчаянные вопли. Подождите немного! Только разделаюсь с вашими мерзкими прихвостнями и доберусь до вас.
   Я прыгнул. Отточенные когти мои погрузились в мягкое собачье мясо, и клыки сомкнулись на вожделенной глотке. Пасть моя наполнилась горячей кровью. О, этот сладостный вкус!
   Внезапно совсем рядом с собой я увидел морду второго пса. «Что! Бунтовать? Ты не желаешь смиренно дожидаться своего часа?!» – я повернулся, отпуская первую тварь, безжизненно рухнувшую у моих ног, и тут же резкая боль обожгла мое правое плечо. Псина, пытавшаяся вцепиться мне в загривок, промахнулась и теперь с остервенением грызла меня, пытаясь отсрочить свою погибель. Я изловчился и, выпустив когти, полоснул ее по морде левой лапой, срывая скальп. Собачьи челюсти разжались, она дернулась, против но завизжала и замерла, глядя в небо остекленевшим взором единственного, случайно уцелевшего глаза.
   Кровь хлестала из моего раненого плеча, но сейчас я почти не чувствовал боли.
   «Ладно, – подумал я, внезапно успокаиваясь и ложась возле своей жертвы. – Живи, обезьянье племя! На сегодня мне добычи хватит!» Ласковая и нежная дрема подступила к моим глазам. Эх, право, жаль, что здесь не было ее, чтобы можно было похвалиться своей охотой, ну да ладно, обойдемся. Я водрузил могучие лапы на свой сегодняшний обед, опасаясь, как бы кто-нибудь не утащил его, и, положив голову на лапы, блаженно заурчал...
* * *
   Все мое тело сотрясала дикая, невыносимая судорога, голова раскалывалась, и плечо горело как в огне... Сделав над собой немалое усилие, я открыл глаза. Руки и ноги мои были стянуты ремнями, и крепкая сеть, плетенная из конского волоса, опутывала меня с головы до пят. Я попытался унять дрожь, но мне это не удалось. Ничего более не оставалось, как выглядеть этаким живым трупом, тупо глядя во тьму.
   – Он жив? – послышался поодаль голос, несомненно принадлежащий его высочеству.
   – Да, мой принц. – Вторым говорившим был уже знакомый мне маг.
   – Он будет жить?
   – Вполне возможно. Хотя...
   – Как скоро ты сможешь залечить его раны?
   – К завтрашнему полудню, ежели на то будет воля Божья и пожелание вашего высочества.
   – Будет. Хотя скорее всего здоровье ему больше не понадобится. Право, жаль. Сейчас редко встретишь достойного соперника. Этот был хорош.
   Меня передернуло от этих слов. Я ровным счетом ничего не помнил с того момента, как увидел псов, но почему-то меня не покидало чувство, что произошло что-то неладное.
   – Приступай, Арним. И запомни: к завтрашнему полудню он должен быть готов сесть на коня с копьем в руке или же взойти на костер.
   – Прикажите распутать несчастного рыцаря, ваше высочество, иначе я не смогу оказать ему помощь.
   – Как знаешь. Лично я бы не снимал пут с этого молодца. Ты же сам прекрасно видел, на что он способен.
   – Но...
   – Ладно. Это твое дело. Эй, кто там есть? – Голос Лей-тонбурга властно загрохотал под сводами моей темницы.
   Послышался знакомый звук отпираемой двери. Мастер Ханс и его помощник бегом спускались по лестнице.
   – Распутайте его!
   Опасливо ступая, тюремщики приблизились ко мне и, осторожно проворачивая, начали снимать сеть. Я сжал зубы, чтобы не закричать.
   – Все готово, ваше высочество, – перерезая последний ремень, сообщил мастер Ханс, и оба моих охранника склонились в почтительном поклоне.
   – Ступайте прочь, негодяи. Фонарь оставьте! – рявкнул Отгон.
   Тюремщики не заставили себя просить дважды и стремглав выскочили вон из камеры.
   – Завтра к полудню. – Герцог повернулся и зашагал прочь.
   Мы остались вдвоем.
   – Вы слышите меня, господин рыцарь? – Маг пытался говорить спокойно, но в голосе его слышалась дрожь. Я промолчал.
   – Без сознания, – пробормотал он. – Ничего, сейчас мы это исправим.
   Я услышал, как он шепчет себе под нос какое-то заклинание. И в тот же миг сотни маленьких серебряных колокольчиков зазвенели у меня в ушах. Маг немного подождал и вновь повторил свой вопрос.
   Притворяться дальше не было смысла.
   Я прикинулся приходящим в себя и, застонав, прошептал:
   – Где я?
   – Сегодня вы второй раз задаете мне этот вопрос, и я, увы, не могу порадовать вас разнообразием ответов. Вы в подземелье замка Трифель.
   – Правда? А мне было уже показалось, что в пекле. Впрочем, какая разница? Разве что серой не воняет.
   – Господин рыцарь, прекратите свои богохульные речи и послушайте меня. Хотите ли вы получить облегчение ваших страданий?
   Взвесив все «за» и «против» этого предложения, я сообщил:
   – Хочу.
   – Вот и отлично. В таком случае вы должны мне поклясться тем, что для вас свято, что не будете выделывать своих дьявольских штучек. – Он перекрестился, словно ожидая, что после его слов сам Князь Тьмы с рогами и хвостом вылезет из-под моей соломы.
   – Каких штучек? – спросил я совершенно искренне. Как я уже сказал, последнее, что я помнил, – три огромных пса на створе у псарей.
   – Каких? – В голосе мага послышалось возмущение. – Да вот каких!
   Он вновь забормотал себе под нос какое-то заклинание, сделал странные пассы руками и с шумом дохнул на дальнюю от меня стену. Стена осветилась и стала похожа на киноэкран. И я увидел!
   Трудно передать то состояние, которое охватило меня при виде дела рук, точнее – лап моих. Ранее за мной такого не водилось. Однако подумать было над чем. Как-никак леопардовый лев входил в герб моего рода с незапамятных времен. Я порывисто сел, невзирая на мучительную боль, и только тут заметил, что сжимаю в онемевшем от ремней кулаке свою ладанку и символ веры...
   – Слава тебе. Всевышний, кто бы ты ни был, – прошептал я и, собравшись с силами, произнес уже громче: – Я с радостью дам вам требуемую клятву и еще с десяток других в придачу, если вы поможете мне надеть те амулеты, которые его высочество так неосмотрительно велел с меня снять.
   – Дьявольские амулеты! – Маг захихикал, что несколько не вязалось с его имиджем. – Постойте! Откуда они у вас, господин рыцарь? Я же своими глазами видел, как гвардеец передавал их принцу!
   Честно сказать, ответить на этот вопрос я не мог. Но подозревал, что дело не обошлось без Арсула. «Молодец мальчуган. Далеко пойдет!» – подумал я и с пафосом произнес:
   – Небеса вернули то, что принадлежит мне по праву!
   – Небеса?! А может быть, ад?
   – Как-то прежде мне не доводилось слышать, чтобы ад возвращал символ веры. К тому же я полагал, то там недолюбливают серебро. Волшебная же сила, заключенная в ладанке, смиряет жажду крови, коей вы были свидетелями. Если вы не верите мне, прочитайте летописи, гласящие о роде Камдилов.
   Шансы, что маг тут же бросится изучать первоисточники, были минимальны. К тому же я и сам на свободе надеялся найти в них кое-какие новые сведения.
   – Если же хотите, я готов поклясться, что ни до, ни после, ни во время того, как вы будете помогать мне, с вами ничего не случится. Далее можете не волноваться: серебро и символ веры не дадут мне перевоплотиться, а ладанка, как я уже говорил, погасит жажду крови.
   Маг задумался. Кажется, мои доводы убедили его. Он опасливо вытащил ладанку и крест из моего ватного кулака и осторожно надел их на мою шею.
* * *
   – Капитан! Господи, ты жив? Я тебя уже битый час вызываю. – Голос Лиса врезался в мой мозг, как. мяч с одиннадцатиметрового пенальти в пустые ворота. Я едва не застонал от такого острого ощущения контакта.
   Маг отпрянул и ошалело посмотрел на меня. Я не обратил на него внимания, давая полную свободу колдовать надо мной сколько влезет.
   – Извини, Лис, тут накладочка вышла...
   – Да, я видел. Круто ты их.
   – Кстати, спасибо тебе за помощь.
   – Да ладно, чего уж там, дело-то житейское.
   Я невольно похвалил себя за то, что в свое время не заставил Лиса оставить сюрикены в Институте.
   – И все же, кабан, по-моему, ты радикально не прав. – Словечко «кабан» в устах Рейнара означало что-то вроде «дружище» и относилось преимущественно к особам мужского пола.
   Он продолжал выговаривать мне за несдержанность:
   – Чем строить из себя первого парня на этом хуторе и крушить все кругом вдребезги и пополам, надо время от времени головой соображать. Тем более что иногда у тебя это неплохо выходит. У нас тут дети малые скучают. Малыш Эд беспрерывно ноет: «Ау, где ты теперь, дядя Вальдар? Уа-уа!» Ножками сучит, головкой бьется, кулачки у него чешутся. В общем, задрал ты уже своими казематными приключениями, тоже мне, граф Монте-Кристо.
   – Видишь ли, дружище Лис, есть тут одна загвоздочка... Завтрак так до сих пор и не подали! Лис рассмеялся:
   – Ладно, пройдут годы, все наладится. Я, в общем-то, о другом. Как ты думаешь, где я сейчас нахожусь?
   – Дай картинку, может, догадаюсь.
   Перед моим взором возникла скромная, но не без некоторого шика убранная комната, разительно напоминающая апартаменты в ратуше.
   – Если ты думаешь, что это дурдом «Солнышко», то ты не прав, хотя и близок к истине. Это замок Трифель. А если точнее – кабинет его высочества.
   – Ну то, что это Трифель, я как-то догадался. Не с неба же прилетел твой сюрикен.
   – Нет, не с неба. А неплохо получилось! Когда стрела пополам сложилась, они только ахнули! А вот когда Бобик сдох... все как заорут: «Колдовство! Колдовство!» Псов жалко – хорошие были псы, душевные.
   Я с ужасом вспомнил жуткие оскаленные пасти.
   – Но ты был красив и грозен. Я и не знал, Капитан, что ты так умеешь.
   – Да я и сам не знал. Ладно, замнем для ясности. – Я невольно поморщился. – Лучше расскажи, чем ты тут занимаешься.
   – Сюда, в кабинет, заглянул посмотреть, чем тут можно поживиться. А вообще всем, чем полагается звезде местной эстрады: ем, пью, музицирую... Пою опять же. Вот сегодня, пока ты отдыхал после большой охоты, ко мне приходил местный поэт-любитель, как бишь его... Дики Плантагенет.
   Я чуть было не подпрыгнул на месте. Возмущенный маг гневно прикрикнул на меня:
   – Господин рыцарь! Да что же это вы скачете, как грешник на сковороде!
   – Прости, приятель, – я улыбнулся магу, – боль дикая. Тут только я заметил, что вновь намазан бурой смесью и боль действительно дикая. Восстанавливая связь, я едва не кричал.
   – Ну а дальше, Лис?!
   – Он притащил мне текстовку, чтобы я к ней сварганил музыку. Я ему в ответ свою вещуху слабал. Кстати, текст неплохой. Послушай:
 
   Напрасно помощи ищу, темницей скрытый,
   Друзьями я богат, но их рука закрыта
   И без ответа жалобу свою пою!
   Как сон, проходят дни, уходят в вечность годы,
   Но разве некогда, во дни былой свободы,
   Повсюду, где к войне лишь кликнуть клич могу
   В Анжу, Нормандии, на готском берегу
   Могли ли вы найти смиренного вассала,
   Когда б моя рука в защите отказала?
   А я покинут! В мрачной тесноте тюрьмы
   Я видел, как прошли две грустные зимы,
   Моля о помощи друзей, темницей скрытый,
   Друзьями я богат, но их рука закрыта
   И без ответа жалобу свою Пою!
   <Стихотворение действительно принадлежит Ричарду Львиное Сердце.>
 
   Лис остановился перевести дух.
   – Здесь есть некоторые элегические преувеличения, например, его апартаменты с твоими не сравнить, да и со сроками он чуть запутался, но в целом, по-моему, неплохо.
   – Сережа, не томи душу! А ты что?
   – Мой экспромт вышел не ахти как, но одна строфа вроде бы ничего:
 
   Тропа терниста и узка,
   Но все пути – в деснице Божьей!
   Быть может, Верная Рука
   И лисья хитрость льву поможет!
 
   Как ты считаешь, достаточно поэтично?
   – Лис, ты умница! Когда мы вернемся, я представлю тебя к высокой правительственной награде..
   – К ордену Сутулого третьей степени с закруткой на спине! – четко отбарабанил Рейнар. – Постой! – Он внезапно насторожился. – Кажется, сюда идут. Я не думаю, что его высочество обрадуется, застав меня здесь.
   Он окинул внимательным взглядом кабинет принца и подытожил свои наблюдения:
   – О! То, что мне надо!
   В пяти ярдах над его головой через всю комнату тянулись три массивные потолочные балки. Лис снял свой пояс и жестом фокусника стал вытаскивать из него шнур с грузиком на конце. Закончив эту операцию, он раскрутил свое шпионское приспособление, метнул его на балку и через пару секунд уже удобно устроился на ней. Шаги слышались уже совсем близко.
   – Подождите, ваше высочество, не входите, – бормотал Лис, судорожно сматывая шнур, обвившийся вокруг балки. – Дайте-ка я уберу веревочку...
   Дверь отворилась, в нее тихо вошел дворецкий, несущий светильню. Вслед за ним появилось несколько сервов, волокущих вязанки дров для очага. Слуга поставил светильню на стол и, сняв со стены пару восковых факелов, засветил их.
   – Что вы стоите, негодяи? – повелительным тоном произнес дворецкий. – Скорее раздувайте огонь! Его высочество не любит сырость.
   Слуги засуетились, и вскоре веселое пламя потрескивало в зияющей пасти камина.
   – Все. Убирайтесь! – Старый дворецкий сурово прикрикнул на замешкавшихся сервов. Дождавшись их ухода, он скрупулезно проверил наличие чернил в чернильнице и остроту перьев. Вытащив маленький ножичек, добросовестный служака взял одно из них и стал с похвальной тщательностью подтачивать его. Дверь распахнулась. Лейтонбург широкими шагами пересек комнату и подошел к столу.
   – Иди, Якоб. Ты мне не нужен пока.
   Слуга удалился. Его высочество уселся за стол спиной к камину и, разложив перед собой несколько небольших пергаментов, вперил в них свой взор. Острые глаза Лиса, который не замедлил последовать примеру Оттона, позволяли мне без особого труда ознакомиться с содержимым записок.
   «Вы знаете, когда открыть ворота. Мысленно с вами!», «Мост Св. Лаврентия, перед заутреней».
   – Это что за бредятина?
   – Почему бредятина? – немедленно оскорбился Лис. – Это так называемый «тревожащий огонь». Чтобы лишить противника покоя и заставить его ходить согнувшись.
   – Как бы нам самим не попасть под эту канонаду.
   На столе перед его высочеством лежало семь или восемь Образчиков эпистолярного жанра работы моего друга. Но самым осмысленным среди них был текст, не являющийся плодом творчества Лиса. Это была та самая записка, полученная мной в вечер ареста.