Страница:
– Ты его знаешь? – удивился я.
– Да! Это мой дядя. Брат моего отца!
– Да в чем ты меня обвиняешь! – взревел барон, пунцовея на глазах.
– Спокойней, господа! Спокойней. Повод, недостойный для ссоры двух друзей.
– Ну нет, черт меня раздери! У меня было два свидетеля тому. Один, правда, был убит через пару дней. Поль де Госкур, царствие ему небесное! А второй, Джордж Талбот, волей Божьей, может, еще и жив. Найдите его и спросите, если не верите мне.
– Верим, Росселин, верим, – успокоил я нашего хозяина и сделал де Меркадье угрожающий знак молчать. – А вы хорошо знали этого Джорджа Талбота?
Барон поскреб ручищей густую бороду.
– Талбота? Не очень. Он был одним из коронных рыцарей короля Ричарда. Я видел его во время турнира в Сен-Жан дАкре, где он был одним из лучших. Я тоже имел редкую удачу сражаться на этом турнире и преломить копья с самим королем Ричардом. Вот воистину рыцарь, достойный всяческой славы! Свет не видел столь ловкого и в то же время столь благородного воина!
«Браво, браво!» – мысленно аплодировал я, заранее зачислив барона с братом в свой отряд. Малыш Меркадье, услышавший похвалу своему кумиру, сиял так, словно эти слова относились непосредственно к нему. Обида за любимого дядюшку растаяла, как тает кусочек льда под солнцем Палестины.
– Что еще я могу сказать об этом Талботе? Красавчик. Любимец дам. Ходили слухи, что Бланка Арагонская, прекраснейшая супруга Конрада Монфернатского, оказывала Талботу знаки особого внимания! Впрочем, это только слухи. Потом король Ричард послал его сопровождать посольство в Аламут к Старцу Горы...
Я отвел глаза в сторону ближайшего факела, чтобы скрыть излишнюю заинтересованность.
Вскоре после этого претендент на Иерусалимский престол от партии короля Филиппа-Августа – маркиз Конрад Монфернатский – отдал Богу душу при весьма странных обстоятельствах. Ассасины, убившие его, покончили с собой раньше, чем их успели схватить. Что и говорить, Старец Горы умел подбирать себе людей!
– Больше всех о Джордже Талботе, наверное, может рассказать граф Карл Дитрих фон Брайбернау.
– Брайбернау?
– Да, мой друг. Карл Дитрих, молочный брат принца Отгона. После нелепой гибели славного императора Фридриха он возглавил отряд немецких рыцарей, сражавшихся под знаменами этого набитого болвана, жирного борова герцога Леопольда Австрийского! – Лицо барона исказила гримаса гнева, и две глубокие морщины пролегли между глаз.
– Я вижу, друг мой, вам не очень-то по душе бывший соратник, – подначивал я гостеприимного хозяина.
– Какого черта! – прорычал барон, меняясь в лице так быстро, что я испугался, как бы и его не постигла судьба ройхенбахского коменданта. – Какого черта!!! – вновь взревел Росс. – Эта мерзкая тварь послала нас в чертову Джелу, чтобы захватить колодец и держать его до подхода армии! Жирная скотина! Захватить и удержать! Четыре десятка рыцарей и триста кнехтов против десяти тысяч всадников Мульк аль-Саллаха! Он послал нас на верную смерть. Он знал, что в Джеле сарацины! Слава Брайбернау колола ему глаза! Гнусный хорек! Армия пришла в Джелу только через год. Ее взял Уильям Невиль, граф Солсбери.
– Уильям Солсбери? Длинный Меч?
– Да! Черт побери!
– Вы были в плену, мой друг?
– Как бы не так! – Барон замолчал и задумался. Глаза его наполнились грустью, губы плотно сжались, и я пожалел, что рядом нет Лиса. У него в запасе всегда находилась подобающая случаю баллада.
Все пировавшие за столом притихли. Все одновременно уставились на своего господина, ожидая, что же будет дальше. По лицам собравшихся в пиршественной зале я видел, что большинство из них, как и отважный рыцарь Атакующей Рыси, были ветеранами крестового похода и много месяцев провели в дальних странах, боях и лишениях.
– Видит Бог, все мы в тот день немало потрудились во славу христианского рыцарства. Плечом к плечу, несокрушимой стеной стояли мы, отражая все новые и новые атаки сарацинских всадников. Как штормовые волны на утес, накатывались они на наш неумолимо редеющий строй, оставляя на земле десятки бездыханных тел. Каждый из нас этим боем навеки украсил немеркнущей славой свой рыцарский герб. Сотни, а может, и тысячи сарацинов нашли свой конец от нашего оружия. В один момент нам показалось, что враг готов прекратить свой натиск, но, увы, это была только уловка.
Голос Росселина звучал твердо и спокойно, но было отлично видно, какой болью и какой печалью наполняют его душу эти воспоминания.
– Неверные отказались от надежды захватить нас и начали обстреливать из луков с дальнего расстояния. Сердце обливалось кровью, когда цвет германского рыцарства, лучшие из когда-либо опоясанных мечом, погибал от неумолимых стрел, как бессмысленная дичь на охоте. Это была кровавая бойня. Стрелы тучами обрушивались на нас, убивая и раня все новых и новых бойцов.
И тут мы решились на безрассудный, но, ей-богу, самый прекрасный шаг! Опустив копья, возглашая свои боевые кличи, мы понеслись в последней отчаянной атаке туда, где реяло знамя Мульк аль-Саллаха. Мы мчались, сметая все на своем пути, неудержимые, как огненный меч архангела Михаила, и смерть, собирая свою кровавую жатву, шаг за шагом отступала от нас!
Шамберг задумался, тяжело опустив голову на свои могучие руки. Две слезинки со звоном рассыпались о серебряное блюдо, стоявшее перед бароном. Громадный охотничий пес, по всей видимости, любимец хозяина, почувствовал его настроение, подошел и, преданно глядя на него, положил свою лохматую голову на колени. Барон печально улыбнулся и потрепал пса за уши:
– Все нормально, Барс. Все нормально... Никто из нас не доскакал до вожделенного шатра. Все мои верные друзья нашли свою гибель в этой безумной скачке. Меня же, видимо, Господь сохранил для иного, мне еще неведомого жребия... Несколько стрел попали мне в щит. Одна пробила предплечье. Еще одна попала в бедро, и, наконец, самая, коварная, пробив кольчугу, наверняка пронзила бы мне грудь, когда б не ладанка, подаренная мне перед отплытием в Святую Зем – лю моей несравненной, моей божественной Лотхен!
При этих словах добрый рыцарь мечтательно возвел глаза вверх, но, не обнаружив там искомого прекрасного лица, выдержал подобающую случаю паузу и продолжал:
– Раны были неопасны, но я потерял много крови, а что горше всего, мой жеребец, мой прекрасный Бутон! Десяток стрел, летевших в меня, навеки прервали его бег. Он пал, как воин на поле боя, закрыв меня собой, и мне до сих пор невыразимо больно, когда я думаю, что воронье стало грязным могильщиком моего верного боевого друга.
Барон вновь загрустил.
– Упав с коня, я лишился чувств и пролежал, оглушенный, может, час, а может, и более, пока смертельная схватка не утихла. В сознание меня привело чье-то смрадное дыхание прямо у моего лица. Открыв глаза, я обнаружил толстого сарацина, склонившегося надо мной и пытающегося сорвать с меня золотую рыцарскую цепь. За поясом у мародера торчал кривой персидский кинжал дшенби в богатых ножнах. Судя по одежде негодяя, он наверняка вытащил его у какого-нибудь знатного сарацинского воина, павшего в этой битве.
От слабости я едва мог пошевелиться, но, призвав на помощь имя Божье, я иссилился выхватить этот кинжал и вонзить его в живот сарацина. Истошно закричав, он рухнул на меня, заливая все вокруг своей черной кровью. Он был очень тяжел, а я слаб от множества ран.
Время шло, и мне стало ясно, что, если Господь не пошлет мне подмоги, вашему покорному слуге останется только умереть, задохнувшись, как рыбе, выброшенной на берег. Согласитесь, мессир Вальдар, нелепая смерть для благородного рыцаря. Уж и не знаю, сколько я так лежал, то теряя сознание, то вознося молитвы Господу, но Вседержитель услышал мои молитвы и послал мне ангела-спасителя своего в образе Мизары.
– Сарацинка? – удивился я.
– Да.
– Прелестная пери?
– Напротив. Она годилась мне в матери. Мизара жила в Джеле и пришла на место нашей последней схватки, чтобы отыскать своего единственного сына, погибшего в этой сечи. На мое счастье, она услышала стон, исходящий из-под убитого разбойника, и уж совсем чудо, что она решила спасти меня. Целый год я прятался на женской половине в ее доме, пока она врачевала мои раны, и утраченные силы постепенно возвращались ко мне.
– Что же с ней стало далее?
– Увы, она погибла в пламени пожара, когда граф Уильям Невилл штурмовал Джелу. Мир ее праху! Воистину она была святой женщиной, и я с горестью вспоминаю о ней как о второй своей матери.
– Что же было дальше?
– Дальше? В числе первых, кто ворвался в Джелу, был мой милый братец Арсул.
Барон похлопал сидящего рядом юношу, которому на вид можно было дать не более восемнадцати лет, но статью своей и ловкостью он производил впечатление весьма умелого и опытного воина, подающего большие надежды в многотрудном рыцарском искусстве.
– Когда наш отец услышал о сражении под Джелой, эта новость поразила его, как удар грома. Он пожелал сам поднять крест и направиться в Палестину, но годы его были уже не те. А было время, – предался воспоминаниям барон, – когда имя Ульриха фон Шамберга звучало для врагов нашего императора грозной музыкой. Фридрих верил ему и где-то даже любил, хотя нрав у нашего отца был крутой и своевольный.
Десятки раз барон Ульрих фон Шамберг разворачивал свое знамя с Атакующей Рысью над передовыми отрядами своего сюзерена. Но... Великая слава и великое множество ран – вот все, что досталось ему за годы беспрестанных битв. Когда отец понял, что не сможет доехать до Палестины и свершить задуманное деяние, он сильно захворал.
Для такого гордого и могучего человека, каким был наш отец, чувствовать свою слабость было худшей из бед. Тогда он снарядил в дорогу новый отряд и направил с ним Арсула, велев никому не возвращаться назад, пока не будет найдено мое бренное тело, чтобы упокоить мой прах в родовой усыпальнице Шамбергов...
«Интересно, как он представлял себе это?» – невольно подумал я, вспоминая, что остается от трупов в песках Святой Земли уже эдак дня через три.
– ...На наше счастье, Арсул своей неуемной отвагой снискал благосклонность лорда Невилла, и тот позволил ему примкнуть со своим отрядом к английской армии. И вот мы вновь обрели друг друга. Представляете, какова была наша радость, каково было благодарение Господу!
К несчастью, наш дорогой отец не смог разделить с нами эту радость, – печально вздохнул барон. – Он умер вскоре после того, как брат отплыл в Палестину. В последний свой час отец велел принести ему боевой меч и, хотя уже несколько дней почти не вставал, облачить себя в доспехи.
Вечером перед своей кончиной он отослал всех прочь, приказав прийти утром, после третьих петухов. Когда слуги вошли, они увидели старого рыцаря лежащим среди комнаты, сжимающим меч как бы для отражения удара. Вокруг все было изрублено и разбито вдребезги. Он умер, как и жил: всей своей жизнью являя пример рыцарской доблести. Он сражался со смертью до последнего своего издыхания, и – клянусь шпорами святого Георгия! – не думаю, чтобы для смерти это был легкий бой!
На этой торжественной ноте, прозвучавшей особенно мощно в полной тишине огромной залы, он замолчал и, подозвав виночерпия, наполнил кубок.
– Друзья мои! – При этих словах барон резко поднялся и высоко поднял пиршественную чашу. – Каждый, кто сидит сегодня за этим столом, знает, что нет на свете жребия более почетного, нет звания более высокого, чем звание воина. Оружие мужчины – залог его свободы. Защищать слабых и обездоленных – вот призвание его. Ибо воин есть воплощенное деяние Господне на земле, и пока меч его непоколебимо стоит против зла и дьявольских козней, дело Господа нашего победит. Так выпьем же за воинскую доблесть! Зато, чтобы нам никогда не опозорить имени наших предков, за то, чтобы дети наши когда-нибудь тоже сказали о нас так, как сегодня мы говорили о наших предках! Да будет так!
Встреченный гулом одобрения и слитным звоном кубков, тост эхом прокатился по замку, вспугивая возвращавшихся с охоты сов.
– Мой милый барон, – произнес я, когда наконец отгремели последние всплески воинственного энтузиазма. – Позвольте задать вам вопрос?
– Хоть дюжину!
– Нет, дюжины, пожалуй, не надо. Всего один.
– Да, пожалуйста!
– Насколько я понял, во время осады Кесарии король Ричард Плантагенет спас вас от верной гибели.
– Истинно так!
– А в Джеле побратим короля Ричарда – Уильям Невилл вновь спас вам жизнь.
– Это верно, как слова Священного Писания.
– Я хочу спросить у вас, барон Росселин фон Шамберг цу Лухинвальд, рыцарь Атакующей Рыси, как вы относитесь к тому, что на протяжении последних нескольких месяцев происходит у вас под самым носом?
– Последних месяцев? – Туман задумчивости наполз на ясные глаза Росса. – Эй, Абрахам, что я делал в последние месяцы?
– Изволили писать поэму о своей любви к несравненной Лотхен.
– Точно, как это я сразу не вспомнил! Понимаете, мессир Вальдар, отец просватал за меня дочь барона Густава фон Лигинфельда – Лоту. Скоро должна быть свадьба, а я все не выберу времени съездить да посмотреть на невесту. Представляете, я еще ни разу не видел ее! Только портрет!..
Я недовольно поморщился. Амурные дела фон Шамберга не входили в сферу моих интересов.
– Простите, мой друг, – перебил я барона, – меня интересует, как вы относитесь к тому, что король Ричард в плену у императора?
– Что-о-о?! – вновь взревел рыцарь Атакующей Рыси, и усы его встопорщились до неестественно кустистого состояния. – Король Ричард здесь? Он в плену?!
– Да. По роковой случайности он попал в плен к вашему доброму знакомцу – Леопольду Австрийскому, а тот любезно предоставил его императору.
– Как! Опять этот бурдюк с дерьмом, этот прогнивший до костей боров творит свои злодейства? Нет! Пришло время! Я сегодня же рассылаю гонцов к своим друзьям. Мы разрушим его замки, разорим его города! Мы разгоним его паршивое войско – ибо ни один честный и доблестный рыцарь не согласится встать под знамена этого иуды!
«О Боже, – думал я под вулканирующие перекаты воинственных речей барона, – неужели же никому здесь не дано понять, что самый короткий путь к цели – прямой? Ну к чему, к чему столько грохота и звона? Кому мешают, скажем, мирные австрийские города?..»
– Ха! – продолжал Шамберг. – Император Генрих, злобный волчонок, забыл, что я не принимал омажа<Омаж – феодальная присяга верности сюзерену.>. Ничто не помешает мне пойти войной на него! Клянусь гербом своих предков...
– Мой друг, я верю, что вместе нам удастся освободить славного короля Ричарда, – негромко произнес я, завершая обряд вербовки. – Однако прошу вас, не делайте того, о чем говорите. Вы погибнете, едва ль приблизившись к цели. И ваша кровь ляжет тяжким бременем на мою совесть. Верите ли, я совсем не хочу этого.
– Что ж, – несколько остывая, проговорил барон. – Возможно, вы правы. Вот вам моя рука, мессир Вальдар. Располагайте мной! – Росс протянул мне свою широкую, загрубевшую от ратных упражнений ладонь, и я с удовольствием пожал ее.
– Ваша милость, вы приказали докладывать обо всех проезжающих по дороге рыцарях. – Высокий юноша в охотничьем одеянии нерешительно мялся у входа в пиршественную залу.
– Да. Докладывай! – В глазах моего нового союзника блеснул азартный огонь.
– В четырех лигах от вашего моста в нашу сторону по дороге движется рыцарь в боевом доспехе. Герб: в червленом поле два золотых стропила, обремененные каждое тремя червлеными же розами.
– Фон Меренштайн. Вероятно, Арнульф фон Меренштайн, которого я в прошлом году выбил из седла на турнире в Мюнстере.
– Вы его хорошо знаете?
– Я знаю всех мало-мальски известных рыцарей империи, – гордо сообщил фон Шамберг.
«То, что доктор прописал, – невольно подумал я. – Очень ценный агент».
– Что еще? – осведомился барон у все еще стоявшего в дверях юноши.
– Рыцарь едет не один. С ним двенадцать кнехтов. Они охраняют возок, в котором девушка изумительной красоты. У нее очень длинные золотистые волосы и изумительно голубые глаза. – Тут юноша смутился и опустил очи долу. Всем стало ясно, что коротко описанная разведчиком девушка действительно хороша собой.
Глава одиннадцатая
– Прекрасно! – Барон залпом выпил вновь наполненный виночерпием кубок. – Седлайте коня! Клянусь душой Богородицы, я заставлю его сразиться. Пусть на глазах у своей дамы он признает, что моя невеста Лота фон Лигинфельд – самая прекрасная девушка на свете. Седлайте коней! Подайте мне новый доспех! – ликовал фон Шамберг в предвкушении рыцарской удачи. – Видит бог, я выполню свой обет!
«О Господи, – обреченно вздохнул я. – Опять, опять он по-пустому ввязывается в бой, глупо рискует жизнью! Стоит показаться на горизонте хоть плохонькому вымпелу, и его за уши не стянешь с коня!»
– Мой друг, о каком обете идет речь?
– О прекрасном, просто превосходном рыцарском обете! Я уже говорил вам, что намерен жениться. Правда, я еще ни разу не видел мою нареченную, но, как я уже сказал, у меня есть ее портрет. Где-то он тут... – Барон сунул руку в объемистый кошель, висевший у него на поясе. – А, вот! Полюбуйтесь!
Воистину, надо было обладать недюжинной фантазией или болезненно обостренным чувством прекрасного, чтобы назвать существо, изображенное на протянутом мне медальоне, красивым. Увы, мне, избалованному телевидением, эффектами цветной фотографии, иллюстрированными журналами и конкурсами красоты, так обманываться было уже недоступно. С известной долей вероятности я мог предположить, что объект моего наблюдения – женщина, во всяком случае, платье на нем, то бишь на объекте, было явно не мужское.
– Не правда ли, она чертовски обворожительна?! Сам ангел во плоти?! А я? – Росс повел руками, демонстрируя свою мощную фигуру. – Я отнюдь не красавец, как какой-нибудь Лоэнгрин или Парцефаль. Но! – Он воздел вверх молотообразный кулак. – Я тоже чего-то стою!
«А как же, – мелькнуло у меня в голове. – Не ботфортом консоме хлебаем!»
– Я решил совершить подвиг в честь своей невесты! Представляете, я сражу сто рыцарей в честь своей прекрасной дамы. А, каково? Скажите, какая другая девушка в империи сможет похвастаться таким свадебным подарком?
– Браво, мой друг, браво, – сдержанно похвалил его я. – И много ли вы преуспели на этом поприще?
– Вы должны были быть шестьдесят восьмым, – смущенно произнес барон. – Увы, теперь все придется начинать сначала.
«Бедная девушка, – невольно пожалел я. – Она рискует умереть в старых девах, дожидаясь своего ревностного воздыхателя».
– Послушайте, многоуважаемый Росс, то, о чем вы говорите, конечно, делает вам честь как прекрасному, благородному рыцарю.
Фон Шамберг слегка зарделся от похвалы и гордо выпятил грудь.
– Единственное: ответьте мне, барон, скольких рыцарей, владеющих оружием не хуже вас, вы знаете?
Хозяин замка задумался, мучительно напрягая память.
– Восемь человек, включая вас, мой дорогой мессир Вальдар.
– Прекрасно. Теперь давайте посмотрим, что получается. Как и у всякого уважающего себя рыцаря, у меня есть дама сердца.
– И кто же она? – перебил Росс.
– Об этом чуть позже. Представьте себе, что, узнав о вашем великолепном подарке, я решу перещеголять вас и сразить, ну, скажем, сто пятьдесят рыцарей...
Барон нахмурился. Я понял, что необходимо исправить свою словесную ошибку.
– Я же сказал: предположим, – как можно спокойно и даже примирительно продолжил я. – Однако можете мне поверить, если я возьмусь за дело, скорее всего мне удастся добиться желаемого.
– И что? – взволнованно осведомился мой новый друг.
– Что? Да то, что моя победа сведет ваш блестящий подвиг до уровня победы на обычном турнире. Почетно, несомненно, но не более того.
Фон Шамберг угрюмо вздохнул.
– А теперь допустим, что к нашему состязанию подключатся и другие соискатели большого приза. Я уж не говорю, скольких славных воинов лишится христианское воинство, но сам приз? Будет ли он столь же ценен, если в погоню за ним пустятся десятки претендентов? Доступное многим – не нужно никому.
Поверженный моими логическими доводами, барон молчал. Лицо его заметно помрачнело. Конечно, человек, более поднаторевший в искусстве диспута, мгновенно бы нашел в логике выдвинутых мной тезисов изрядные неточности, но, черт возьми, здесь и сейчас мои аргументы звучали более чем убедительно.
– И что же мне делать? – потерянно спросил мой но – вый союзник, с крайней неохотой отказываясь от дорогой его сердцу затеи.
– Вы опечалились, барон? – как можно более удивлен – но спросил я. – Перед вами дорога, ведущая к подвигу, достойному быть вписанным в книгу рыцарской доблести, а вы печалитесь?! Кроме всего прочего, у того, что собираемся совершить мы, есть одно неоспоримое преимущество... Наш подвиг неповторим. Ведь не считаете же вы в самом деле, что король Ричард способен вторично попасть в плен?!
Барон отрицательно покачал головой. Видно было, что мой последний пассаж его подбодрил.
– Вы правы. Вы, как всегда, правы, мессир Вальдар. Я как-то не подумал об этом. Эй, Абрахам, вели расседлать коней. Мы остаемся в замке.
– А вот это неверно!
– Как?! – непритворно изумился фон Шамберг. – Минуту назад вы убеждали меня не размениваться на дурацкие стычки на лесной дороге, а сейчас...
– Сейчас я говорю вам, что девушка, которую везет Арнульф фон Меренштайн, необходима нам для нашего дела.
– Разве это не супруга Арнульфа?
– Ничего не могу сказать об этой почтенной фрау, но то, что дама, которую охраняет этот рыцарь, ни в коем случае не его жена, – это точно. Она супруга, а точнее, уже, видимо, вдова лорда Томаса Эйстона, камерария короля Ричарда. Герцог Лейтонбург охотится за ней, как волк за олененком. – При этих словах я вспомнил об изящном стилете моей трепетной лани. Этакое себе стальное копытце.
– Герцог Лейтонбург – матерый волчище, – задумчиво проговорил Росс, почесывая затылок. – Он ничего не делает просто так. И если герцог охотится за этой женщиной, то уж, во всяком случае, не из-за ее дамских прелестей. Будь она хоть сама царица Савская. Отгон верен своей любимой жене – Матильде. Кстати! – Барон хлопнул себя по лбу. – Матильда – дочь Алеоноры Аквитанской. Следовательно, она родная сестра Ричарда!
– Супруга герцога Лейтонбургского – родная сестра короля Ричарда? – медленно проговаривая слова, произнес я, лихорадочно соображая, как такая «мелочь» могла укрыться от моих расчетов.
– Ну да! Уж она-то наверняка знает, где искать брата. Она в нем души не чает, не то что этот мошенник – принц Джон.
– Возможно, что так...
Внезапное появление столь сильной союзницы, превращавшее в потенциального союзника наиболее опасного противника, разом смешало все наши карты, непредсказуемо меняя расклад операции.
Был ли Лейтонбург заинтересован в смерти своего шурина, или же это была личная инициатива маньяка-императора? Но тогда – где же хваленое всемогущество Отгона? Вопросы нестройными рядами теснились у меня в голове. Несомненно ясным вырисовывалось одно: ключ ко всем или почти ко всем ответам был в руках Отгона фон Гогенштауфена, в чью непонятную мне пока игру мы столь резво вмешались.
– А кстати, где сейчас обретается этот милейший человек?
– В Трифеле, где же ему быть? Он редко оттуда выезжает. Забился, как дракон, в свою сокровищницу, и не выкуришь его оттуда, как ни бейся.
– Трифель, – напряг я свою память.. – Это в Эльзасе?
– Ну да, на горе Шарфенберг.
Географические наши экзерсисы прервал бас седовласого ветерана, носившего библейское имя Абрахам.
– Так что делать-то, ваша милость? Кони оседланы. Все ждут вашего приказа.
Барон вопросительно посмотрел на меня.
– Друг мой, – улыбка предвкушения интересной интриги заиграла у меня на губах, – в ваших краях водятся страшные лесные разбойники?
– Нет! – гордо ответил славный рыцарь Атакующей Рыси, сопровождая свои слова взглядом беспрекословного победителя. – Последних я развесил вдоль дороги еще перед Пасхой.
«Достойно встретим праздник Воскресения Христова», – усмехнулся я про себя.
– Есть, правда, шайка грабителей, обчистивших на той неделе храм Святого Петра в Мюнстере, но они уже исправляются в подземелье моего замка. Я думаю подарить их мюнстерскому епископу в канун моей свадьбы.
– Ничего, дружище, – обнадежил я барона. – Нет, говоришь, разбойников? Теперь будут.
– То есть как это? – непонимающе воззрился на меня фон Шамберг.
Я сделал ему знак наклониться и зашептал на ухо свой план. Дослушав, барон задорно рассмеялся и дружески хлопнул меня по плечу.
– Ловко придумано! Арсул! – скомандовал он. – Ты, как обычно, едешь со мной. А вы, – он кивнул своему воинству, нетерпеливо ждущему приказа выступать, – следуете за мессиром Вальдаром и выполняете все его команды, как мои. Все понятно?
Как и ожидалось, вопросов не возникло. Впрочем, и не могло возникнуть.
– Да! Это мой дядя. Брат моего отца!
– Да в чем ты меня обвиняешь! – взревел барон, пунцовея на глазах.
– Спокойней, господа! Спокойней. Повод, недостойный для ссоры двух друзей.
– Ну нет, черт меня раздери! У меня было два свидетеля тому. Один, правда, был убит через пару дней. Поль де Госкур, царствие ему небесное! А второй, Джордж Талбот, волей Божьей, может, еще и жив. Найдите его и спросите, если не верите мне.
– Верим, Росселин, верим, – успокоил я нашего хозяина и сделал де Меркадье угрожающий знак молчать. – А вы хорошо знали этого Джорджа Талбота?
Барон поскреб ручищей густую бороду.
– Талбота? Не очень. Он был одним из коронных рыцарей короля Ричарда. Я видел его во время турнира в Сен-Жан дАкре, где он был одним из лучших. Я тоже имел редкую удачу сражаться на этом турнире и преломить копья с самим королем Ричардом. Вот воистину рыцарь, достойный всяческой славы! Свет не видел столь ловкого и в то же время столь благородного воина!
«Браво, браво!» – мысленно аплодировал я, заранее зачислив барона с братом в свой отряд. Малыш Меркадье, услышавший похвалу своему кумиру, сиял так, словно эти слова относились непосредственно к нему. Обида за любимого дядюшку растаяла, как тает кусочек льда под солнцем Палестины.
– Что еще я могу сказать об этом Талботе? Красавчик. Любимец дам. Ходили слухи, что Бланка Арагонская, прекраснейшая супруга Конрада Монфернатского, оказывала Талботу знаки особого внимания! Впрочем, это только слухи. Потом король Ричард послал его сопровождать посольство в Аламут к Старцу Горы...
Я отвел глаза в сторону ближайшего факела, чтобы скрыть излишнюю заинтересованность.
Вскоре после этого претендент на Иерусалимский престол от партии короля Филиппа-Августа – маркиз Конрад Монфернатский – отдал Богу душу при весьма странных обстоятельствах. Ассасины, убившие его, покончили с собой раньше, чем их успели схватить. Что и говорить, Старец Горы умел подбирать себе людей!
– Больше всех о Джордже Талботе, наверное, может рассказать граф Карл Дитрих фон Брайбернау.
– Брайбернау?
– Да, мой друг. Карл Дитрих, молочный брат принца Отгона. После нелепой гибели славного императора Фридриха он возглавил отряд немецких рыцарей, сражавшихся под знаменами этого набитого болвана, жирного борова герцога Леопольда Австрийского! – Лицо барона исказила гримаса гнева, и две глубокие морщины пролегли между глаз.
– Я вижу, друг мой, вам не очень-то по душе бывший соратник, – подначивал я гостеприимного хозяина.
– Какого черта! – прорычал барон, меняясь в лице так быстро, что я испугался, как бы и его не постигла судьба ройхенбахского коменданта. – Какого черта!!! – вновь взревел Росс. – Эта мерзкая тварь послала нас в чертову Джелу, чтобы захватить колодец и держать его до подхода армии! Жирная скотина! Захватить и удержать! Четыре десятка рыцарей и триста кнехтов против десяти тысяч всадников Мульк аль-Саллаха! Он послал нас на верную смерть. Он знал, что в Джеле сарацины! Слава Брайбернау колола ему глаза! Гнусный хорек! Армия пришла в Джелу только через год. Ее взял Уильям Невиль, граф Солсбери.
– Уильям Солсбери? Длинный Меч?
– Да! Черт побери!
– Вы были в плену, мой друг?
– Как бы не так! – Барон замолчал и задумался. Глаза его наполнились грустью, губы плотно сжались, и я пожалел, что рядом нет Лиса. У него в запасе всегда находилась подобающая случаю баллада.
Все пировавшие за столом притихли. Все одновременно уставились на своего господина, ожидая, что же будет дальше. По лицам собравшихся в пиршественной зале я видел, что большинство из них, как и отважный рыцарь Атакующей Рыси, были ветеранами крестового похода и много месяцев провели в дальних странах, боях и лишениях.
– Видит Бог, все мы в тот день немало потрудились во славу христианского рыцарства. Плечом к плечу, несокрушимой стеной стояли мы, отражая все новые и новые атаки сарацинских всадников. Как штормовые волны на утес, накатывались они на наш неумолимо редеющий строй, оставляя на земле десятки бездыханных тел. Каждый из нас этим боем навеки украсил немеркнущей славой свой рыцарский герб. Сотни, а может, и тысячи сарацинов нашли свой конец от нашего оружия. В один момент нам показалось, что враг готов прекратить свой натиск, но, увы, это была только уловка.
Голос Росселина звучал твердо и спокойно, но было отлично видно, какой болью и какой печалью наполняют его душу эти воспоминания.
– Неверные отказались от надежды захватить нас и начали обстреливать из луков с дальнего расстояния. Сердце обливалось кровью, когда цвет германского рыцарства, лучшие из когда-либо опоясанных мечом, погибал от неумолимых стрел, как бессмысленная дичь на охоте. Это была кровавая бойня. Стрелы тучами обрушивались на нас, убивая и раня все новых и новых бойцов.
И тут мы решились на безрассудный, но, ей-богу, самый прекрасный шаг! Опустив копья, возглашая свои боевые кличи, мы понеслись в последней отчаянной атаке туда, где реяло знамя Мульк аль-Саллаха. Мы мчались, сметая все на своем пути, неудержимые, как огненный меч архангела Михаила, и смерть, собирая свою кровавую жатву, шаг за шагом отступала от нас!
Шамберг задумался, тяжело опустив голову на свои могучие руки. Две слезинки со звоном рассыпались о серебряное блюдо, стоявшее перед бароном. Громадный охотничий пес, по всей видимости, любимец хозяина, почувствовал его настроение, подошел и, преданно глядя на него, положил свою лохматую голову на колени. Барон печально улыбнулся и потрепал пса за уши:
– Все нормально, Барс. Все нормально... Никто из нас не доскакал до вожделенного шатра. Все мои верные друзья нашли свою гибель в этой безумной скачке. Меня же, видимо, Господь сохранил для иного, мне еще неведомого жребия... Несколько стрел попали мне в щит. Одна пробила предплечье. Еще одна попала в бедро, и, наконец, самая, коварная, пробив кольчугу, наверняка пронзила бы мне грудь, когда б не ладанка, подаренная мне перед отплытием в Святую Зем – лю моей несравненной, моей божественной Лотхен!
При этих словах добрый рыцарь мечтательно возвел глаза вверх, но, не обнаружив там искомого прекрасного лица, выдержал подобающую случаю паузу и продолжал:
– Раны были неопасны, но я потерял много крови, а что горше всего, мой жеребец, мой прекрасный Бутон! Десяток стрел, летевших в меня, навеки прервали его бег. Он пал, как воин на поле боя, закрыв меня собой, и мне до сих пор невыразимо больно, когда я думаю, что воронье стало грязным могильщиком моего верного боевого друга.
Барон вновь загрустил.
– Упав с коня, я лишился чувств и пролежал, оглушенный, может, час, а может, и более, пока смертельная схватка не утихла. В сознание меня привело чье-то смрадное дыхание прямо у моего лица. Открыв глаза, я обнаружил толстого сарацина, склонившегося надо мной и пытающегося сорвать с меня золотую рыцарскую цепь. За поясом у мародера торчал кривой персидский кинжал дшенби в богатых ножнах. Судя по одежде негодяя, он наверняка вытащил его у какого-нибудь знатного сарацинского воина, павшего в этой битве.
От слабости я едва мог пошевелиться, но, призвав на помощь имя Божье, я иссилился выхватить этот кинжал и вонзить его в живот сарацина. Истошно закричав, он рухнул на меня, заливая все вокруг своей черной кровью. Он был очень тяжел, а я слаб от множества ран.
Время шло, и мне стало ясно, что, если Господь не пошлет мне подмоги, вашему покорному слуге останется только умереть, задохнувшись, как рыбе, выброшенной на берег. Согласитесь, мессир Вальдар, нелепая смерть для благородного рыцаря. Уж и не знаю, сколько я так лежал, то теряя сознание, то вознося молитвы Господу, но Вседержитель услышал мои молитвы и послал мне ангела-спасителя своего в образе Мизары.
– Сарацинка? – удивился я.
– Да.
– Прелестная пери?
– Напротив. Она годилась мне в матери. Мизара жила в Джеле и пришла на место нашей последней схватки, чтобы отыскать своего единственного сына, погибшего в этой сечи. На мое счастье, она услышала стон, исходящий из-под убитого разбойника, и уж совсем чудо, что она решила спасти меня. Целый год я прятался на женской половине в ее доме, пока она врачевала мои раны, и утраченные силы постепенно возвращались ко мне.
– Что же с ней стало далее?
– Увы, она погибла в пламени пожара, когда граф Уильям Невилл штурмовал Джелу. Мир ее праху! Воистину она была святой женщиной, и я с горестью вспоминаю о ней как о второй своей матери.
– Что же было дальше?
– Дальше? В числе первых, кто ворвался в Джелу, был мой милый братец Арсул.
Барон похлопал сидящего рядом юношу, которому на вид можно было дать не более восемнадцати лет, но статью своей и ловкостью он производил впечатление весьма умелого и опытного воина, подающего большие надежды в многотрудном рыцарском искусстве.
– Когда наш отец услышал о сражении под Джелой, эта новость поразила его, как удар грома. Он пожелал сам поднять крест и направиться в Палестину, но годы его были уже не те. А было время, – предался воспоминаниям барон, – когда имя Ульриха фон Шамберга звучало для врагов нашего императора грозной музыкой. Фридрих верил ему и где-то даже любил, хотя нрав у нашего отца был крутой и своевольный.
Десятки раз барон Ульрих фон Шамберг разворачивал свое знамя с Атакующей Рысью над передовыми отрядами своего сюзерена. Но... Великая слава и великое множество ран – вот все, что досталось ему за годы беспрестанных битв. Когда отец понял, что не сможет доехать до Палестины и свершить задуманное деяние, он сильно захворал.
Для такого гордого и могучего человека, каким был наш отец, чувствовать свою слабость было худшей из бед. Тогда он снарядил в дорогу новый отряд и направил с ним Арсула, велев никому не возвращаться назад, пока не будет найдено мое бренное тело, чтобы упокоить мой прах в родовой усыпальнице Шамбергов...
«Интересно, как он представлял себе это?» – невольно подумал я, вспоминая, что остается от трупов в песках Святой Земли уже эдак дня через три.
– ...На наше счастье, Арсул своей неуемной отвагой снискал благосклонность лорда Невилла, и тот позволил ему примкнуть со своим отрядом к английской армии. И вот мы вновь обрели друг друга. Представляете, какова была наша радость, каково было благодарение Господу!
К несчастью, наш дорогой отец не смог разделить с нами эту радость, – печально вздохнул барон. – Он умер вскоре после того, как брат отплыл в Палестину. В последний свой час отец велел принести ему боевой меч и, хотя уже несколько дней почти не вставал, облачить себя в доспехи.
Вечером перед своей кончиной он отослал всех прочь, приказав прийти утром, после третьих петухов. Когда слуги вошли, они увидели старого рыцаря лежащим среди комнаты, сжимающим меч как бы для отражения удара. Вокруг все было изрублено и разбито вдребезги. Он умер, как и жил: всей своей жизнью являя пример рыцарской доблести. Он сражался со смертью до последнего своего издыхания, и – клянусь шпорами святого Георгия! – не думаю, чтобы для смерти это был легкий бой!
На этой торжественной ноте, прозвучавшей особенно мощно в полной тишине огромной залы, он замолчал и, подозвав виночерпия, наполнил кубок.
– Друзья мои! – При этих словах барон резко поднялся и высоко поднял пиршественную чашу. – Каждый, кто сидит сегодня за этим столом, знает, что нет на свете жребия более почетного, нет звания более высокого, чем звание воина. Оружие мужчины – залог его свободы. Защищать слабых и обездоленных – вот призвание его. Ибо воин есть воплощенное деяние Господне на земле, и пока меч его непоколебимо стоит против зла и дьявольских козней, дело Господа нашего победит. Так выпьем же за воинскую доблесть! Зато, чтобы нам никогда не опозорить имени наших предков, за то, чтобы дети наши когда-нибудь тоже сказали о нас так, как сегодня мы говорили о наших предках! Да будет так!
Встреченный гулом одобрения и слитным звоном кубков, тост эхом прокатился по замку, вспугивая возвращавшихся с охоты сов.
– Мой милый барон, – произнес я, когда наконец отгремели последние всплески воинственного энтузиазма. – Позвольте задать вам вопрос?
– Хоть дюжину!
– Нет, дюжины, пожалуй, не надо. Всего один.
– Да, пожалуйста!
– Насколько я понял, во время осады Кесарии король Ричард Плантагенет спас вас от верной гибели.
– Истинно так!
– А в Джеле побратим короля Ричарда – Уильям Невилл вновь спас вам жизнь.
– Это верно, как слова Священного Писания.
– Я хочу спросить у вас, барон Росселин фон Шамберг цу Лухинвальд, рыцарь Атакующей Рыси, как вы относитесь к тому, что на протяжении последних нескольких месяцев происходит у вас под самым носом?
– Последних месяцев? – Туман задумчивости наполз на ясные глаза Росса. – Эй, Абрахам, что я делал в последние месяцы?
– Изволили писать поэму о своей любви к несравненной Лотхен.
– Точно, как это я сразу не вспомнил! Понимаете, мессир Вальдар, отец просватал за меня дочь барона Густава фон Лигинфельда – Лоту. Скоро должна быть свадьба, а я все не выберу времени съездить да посмотреть на невесту. Представляете, я еще ни разу не видел ее! Только портрет!..
Я недовольно поморщился. Амурные дела фон Шамберга не входили в сферу моих интересов.
– Простите, мой друг, – перебил я барона, – меня интересует, как вы относитесь к тому, что король Ричард в плену у императора?
– Что-о-о?! – вновь взревел рыцарь Атакующей Рыси, и усы его встопорщились до неестественно кустистого состояния. – Король Ричард здесь? Он в плену?!
– Да. По роковой случайности он попал в плен к вашему доброму знакомцу – Леопольду Австрийскому, а тот любезно предоставил его императору.
– Как! Опять этот бурдюк с дерьмом, этот прогнивший до костей боров творит свои злодейства? Нет! Пришло время! Я сегодня же рассылаю гонцов к своим друзьям. Мы разрушим его замки, разорим его города! Мы разгоним его паршивое войско – ибо ни один честный и доблестный рыцарь не согласится встать под знамена этого иуды!
«О Боже, – думал я под вулканирующие перекаты воинственных речей барона, – неужели же никому здесь не дано понять, что самый короткий путь к цели – прямой? Ну к чему, к чему столько грохота и звона? Кому мешают, скажем, мирные австрийские города?..»
– Ха! – продолжал Шамберг. – Император Генрих, злобный волчонок, забыл, что я не принимал омажа<Омаж – феодальная присяга верности сюзерену.>. Ничто не помешает мне пойти войной на него! Клянусь гербом своих предков...
– Мой друг, я верю, что вместе нам удастся освободить славного короля Ричарда, – негромко произнес я, завершая обряд вербовки. – Однако прошу вас, не делайте того, о чем говорите. Вы погибнете, едва ль приблизившись к цели. И ваша кровь ляжет тяжким бременем на мою совесть. Верите ли, я совсем не хочу этого.
– Что ж, – несколько остывая, проговорил барон. – Возможно, вы правы. Вот вам моя рука, мессир Вальдар. Располагайте мной! – Росс протянул мне свою широкую, загрубевшую от ратных упражнений ладонь, и я с удовольствием пожал ее.
– Ваша милость, вы приказали докладывать обо всех проезжающих по дороге рыцарях. – Высокий юноша в охотничьем одеянии нерешительно мялся у входа в пиршественную залу.
– Да. Докладывай! – В глазах моего нового союзника блеснул азартный огонь.
– В четырех лигах от вашего моста в нашу сторону по дороге движется рыцарь в боевом доспехе. Герб: в червленом поле два золотых стропила, обремененные каждое тремя червлеными же розами.
– Фон Меренштайн. Вероятно, Арнульф фон Меренштайн, которого я в прошлом году выбил из седла на турнире в Мюнстере.
– Вы его хорошо знаете?
– Я знаю всех мало-мальски известных рыцарей империи, – гордо сообщил фон Шамберг.
«То, что доктор прописал, – невольно подумал я. – Очень ценный агент».
– Что еще? – осведомился барон у все еще стоявшего в дверях юноши.
– Рыцарь едет не один. С ним двенадцать кнехтов. Они охраняют возок, в котором девушка изумительной красоты. У нее очень длинные золотистые волосы и изумительно голубые глаза. – Тут юноша смутился и опустил очи долу. Всем стало ясно, что коротко описанная разведчиком девушка действительно хороша собой.
Глава одиннадцатая
Обворожительная женщина – плохой спутник для мужчины, мечтающего о покое.
Граф де Пейрак
– Прекрасно! – Барон залпом выпил вновь наполненный виночерпием кубок. – Седлайте коня! Клянусь душой Богородицы, я заставлю его сразиться. Пусть на глазах у своей дамы он признает, что моя невеста Лота фон Лигинфельд – самая прекрасная девушка на свете. Седлайте коней! Подайте мне новый доспех! – ликовал фон Шамберг в предвкушении рыцарской удачи. – Видит бог, я выполню свой обет!
«О Господи, – обреченно вздохнул я. – Опять, опять он по-пустому ввязывается в бой, глупо рискует жизнью! Стоит показаться на горизонте хоть плохонькому вымпелу, и его за уши не стянешь с коня!»
– Мой друг, о каком обете идет речь?
– О прекрасном, просто превосходном рыцарском обете! Я уже говорил вам, что намерен жениться. Правда, я еще ни разу не видел мою нареченную, но, как я уже сказал, у меня есть ее портрет. Где-то он тут... – Барон сунул руку в объемистый кошель, висевший у него на поясе. – А, вот! Полюбуйтесь!
Воистину, надо было обладать недюжинной фантазией или болезненно обостренным чувством прекрасного, чтобы назвать существо, изображенное на протянутом мне медальоне, красивым. Увы, мне, избалованному телевидением, эффектами цветной фотографии, иллюстрированными журналами и конкурсами красоты, так обманываться было уже недоступно. С известной долей вероятности я мог предположить, что объект моего наблюдения – женщина, во всяком случае, платье на нем, то бишь на объекте, было явно не мужское.
– Не правда ли, она чертовски обворожительна?! Сам ангел во плоти?! А я? – Росс повел руками, демонстрируя свою мощную фигуру. – Я отнюдь не красавец, как какой-нибудь Лоэнгрин или Парцефаль. Но! – Он воздел вверх молотообразный кулак. – Я тоже чего-то стою!
«А как же, – мелькнуло у меня в голове. – Не ботфортом консоме хлебаем!»
– Я решил совершить подвиг в честь своей невесты! Представляете, я сражу сто рыцарей в честь своей прекрасной дамы. А, каково? Скажите, какая другая девушка в империи сможет похвастаться таким свадебным подарком?
– Браво, мой друг, браво, – сдержанно похвалил его я. – И много ли вы преуспели на этом поприще?
– Вы должны были быть шестьдесят восьмым, – смущенно произнес барон. – Увы, теперь все придется начинать сначала.
«Бедная девушка, – невольно пожалел я. – Она рискует умереть в старых девах, дожидаясь своего ревностного воздыхателя».
– Послушайте, многоуважаемый Росс, то, о чем вы говорите, конечно, делает вам честь как прекрасному, благородному рыцарю.
Фон Шамберг слегка зарделся от похвалы и гордо выпятил грудь.
– Единственное: ответьте мне, барон, скольких рыцарей, владеющих оружием не хуже вас, вы знаете?
Хозяин замка задумался, мучительно напрягая память.
– Восемь человек, включая вас, мой дорогой мессир Вальдар.
– Прекрасно. Теперь давайте посмотрим, что получается. Как и у всякого уважающего себя рыцаря, у меня есть дама сердца.
– И кто же она? – перебил Росс.
– Об этом чуть позже. Представьте себе, что, узнав о вашем великолепном подарке, я решу перещеголять вас и сразить, ну, скажем, сто пятьдесят рыцарей...
Барон нахмурился. Я понял, что необходимо исправить свою словесную ошибку.
– Я же сказал: предположим, – как можно спокойно и даже примирительно продолжил я. – Однако можете мне поверить, если я возьмусь за дело, скорее всего мне удастся добиться желаемого.
– И что? – взволнованно осведомился мой новый друг.
– Что? Да то, что моя победа сведет ваш блестящий подвиг до уровня победы на обычном турнире. Почетно, несомненно, но не более того.
Фон Шамберг угрюмо вздохнул.
– А теперь допустим, что к нашему состязанию подключатся и другие соискатели большого приза. Я уж не говорю, скольких славных воинов лишится христианское воинство, но сам приз? Будет ли он столь же ценен, если в погоню за ним пустятся десятки претендентов? Доступное многим – не нужно никому.
Поверженный моими логическими доводами, барон молчал. Лицо его заметно помрачнело. Конечно, человек, более поднаторевший в искусстве диспута, мгновенно бы нашел в логике выдвинутых мной тезисов изрядные неточности, но, черт возьми, здесь и сейчас мои аргументы звучали более чем убедительно.
– И что же мне делать? – потерянно спросил мой но – вый союзник, с крайней неохотой отказываясь от дорогой его сердцу затеи.
– Вы опечалились, барон? – как можно более удивлен – но спросил я. – Перед вами дорога, ведущая к подвигу, достойному быть вписанным в книгу рыцарской доблести, а вы печалитесь?! Кроме всего прочего, у того, что собираемся совершить мы, есть одно неоспоримое преимущество... Наш подвиг неповторим. Ведь не считаете же вы в самом деле, что король Ричард способен вторично попасть в плен?!
Барон отрицательно покачал головой. Видно было, что мой последний пассаж его подбодрил.
– Вы правы. Вы, как всегда, правы, мессир Вальдар. Я как-то не подумал об этом. Эй, Абрахам, вели расседлать коней. Мы остаемся в замке.
– А вот это неверно!
– Как?! – непритворно изумился фон Шамберг. – Минуту назад вы убеждали меня не размениваться на дурацкие стычки на лесной дороге, а сейчас...
– Сейчас я говорю вам, что девушка, которую везет Арнульф фон Меренштайн, необходима нам для нашего дела.
– Разве это не супруга Арнульфа?
– Ничего не могу сказать об этой почтенной фрау, но то, что дама, которую охраняет этот рыцарь, ни в коем случае не его жена, – это точно. Она супруга, а точнее, уже, видимо, вдова лорда Томаса Эйстона, камерария короля Ричарда. Герцог Лейтонбург охотится за ней, как волк за олененком. – При этих словах я вспомнил об изящном стилете моей трепетной лани. Этакое себе стальное копытце.
– Герцог Лейтонбург – матерый волчище, – задумчиво проговорил Росс, почесывая затылок. – Он ничего не делает просто так. И если герцог охотится за этой женщиной, то уж, во всяком случае, не из-за ее дамских прелестей. Будь она хоть сама царица Савская. Отгон верен своей любимой жене – Матильде. Кстати! – Барон хлопнул себя по лбу. – Матильда – дочь Алеоноры Аквитанской. Следовательно, она родная сестра Ричарда!
– Супруга герцога Лейтонбургского – родная сестра короля Ричарда? – медленно проговаривая слова, произнес я, лихорадочно соображая, как такая «мелочь» могла укрыться от моих расчетов.
– Ну да! Уж она-то наверняка знает, где искать брата. Она в нем души не чает, не то что этот мошенник – принц Джон.
– Возможно, что так...
Внезапное появление столь сильной союзницы, превращавшее в потенциального союзника наиболее опасного противника, разом смешало все наши карты, непредсказуемо меняя расклад операции.
Был ли Лейтонбург заинтересован в смерти своего шурина, или же это была личная инициатива маньяка-императора? Но тогда – где же хваленое всемогущество Отгона? Вопросы нестройными рядами теснились у меня в голове. Несомненно ясным вырисовывалось одно: ключ ко всем или почти ко всем ответам был в руках Отгона фон Гогенштауфена, в чью непонятную мне пока игру мы столь резво вмешались.
– А кстати, где сейчас обретается этот милейший человек?
– В Трифеле, где же ему быть? Он редко оттуда выезжает. Забился, как дракон, в свою сокровищницу, и не выкуришь его оттуда, как ни бейся.
– Трифель, – напряг я свою память.. – Это в Эльзасе?
– Ну да, на горе Шарфенберг.
Географические наши экзерсисы прервал бас седовласого ветерана, носившего библейское имя Абрахам.
– Так что делать-то, ваша милость? Кони оседланы. Все ждут вашего приказа.
Барон вопросительно посмотрел на меня.
– Друг мой, – улыбка предвкушения интересной интриги заиграла у меня на губах, – в ваших краях водятся страшные лесные разбойники?
– Нет! – гордо ответил славный рыцарь Атакующей Рыси, сопровождая свои слова взглядом беспрекословного победителя. – Последних я развесил вдоль дороги еще перед Пасхой.
«Достойно встретим праздник Воскресения Христова», – усмехнулся я про себя.
– Есть, правда, шайка грабителей, обчистивших на той неделе храм Святого Петра в Мюнстере, но они уже исправляются в подземелье моего замка. Я думаю подарить их мюнстерскому епископу в канун моей свадьбы.
– Ничего, дружище, – обнадежил я барона. – Нет, говоришь, разбойников? Теперь будут.
– То есть как это? – непонимающе воззрился на меня фон Шамберг.
Я сделал ему знак наклониться и зашептал на ухо свой план. Дослушав, барон задорно рассмеялся и дружески хлопнул меня по плечу.
– Ловко придумано! Арсул! – скомандовал он. – Ты, как обычно, едешь со мной. А вы, – он кивнул своему воинству, нетерпеливо ждущему приказа выступать, – следуете за мессиром Вальдаром и выполняете все его команды, как мои. Все понятно?
Как и ожидалось, вопросов не возникло. Впрочем, и не могло возникнуть.