Страница:
Я попробовал было вмешаться, напомнить о важности нашей миссии, но старый богатырь не слушал. Сейчас его больше интересовала шайка самозваных стражников с топорами и пиками, стерегущая перегрузку товара. Краем глаза я заметил, как готовит к бою смертоносное копье Злой Бодун. «Не удержать!» – тоскливо подумал я.
– Ваше высочество, – точно в подтверждение моих мыслей начал возбужденный предстоящей атакой Ратников, – в натуре пересядьте, пожалуйста, на свою лошадку!
– За короля! – раздалось из леса. – За короля! Круши их, Светозар Святогорыч! Бей, Неждан Незваныч! Секи, Лазарь Раввинович!
– Ну вот, – успокоился я, – и без нас…
– Так ведь наши там! – попытался перебить меня Вадим.
– За батюшку моего! – пронзительно воскликнула Маша, давая шпоры своей гнедой кобыле.
– За государя! – раскручивая меч над головой, вторил ей Громобой Егорьевич.
– За-ашибу! – прокатился над лесом и холмами боевой клич Злого Бодуна.
– Господи, на кой ляд нам это нужно?! – прошептал я, пуская Феррари вслед разбушевавшимся соратникам.
Глава 22. Сказ о старом друге и возвращении на круги
– Ваше высочество, – точно в подтверждение моих мыслей начал возбужденный предстоящей атакой Ратников, – в натуре пересядьте, пожалуйста, на свою лошадку!
– За короля! – раздалось из леса. – За короля! Круши их, Светозар Святогорыч! Бей, Неждан Незваныч! Секи, Лазарь Раввинович!
– Ну вот, – успокоился я, – и без нас…
– Так ведь наши там! – попытался перебить меня Вадим.
– За батюшку моего! – пронзительно воскликнула Маша, давая шпоры своей гнедой кобыле.
– За государя! – раскручивая меч над головой, вторил ей Громобой Егорьевич.
– За-ашибу! – прокатился над лесом и холмами боевой клич Злого Бодуна.
– Господи, на кой ляд нам это нужно?! – прошептал я, пуская Феррари вслед разбушевавшимся соратникам.
Глава 22. Сказ о старом друге и возвращении на круги
Покончить со стражей, как выражался Вадюня, было делом двух пинков. Пятерка витязей, предводительствуемая сбрендившей от азарта принцессой, разметала вооруженное мужичье, как техасский смерч дощатый сортир. Вялое сопротивление, оказываемое контрабандистами, нисколько не походило на те кровавые сцены, которыми так любит услаждать зрителей голливудский исторический ширпотреб. Мне даже показалось, что в невольных жертвах среди преступной братии виновата скорость богатырского натиска блюстителей королевских интересов. Атакуй мы помедленнее, ловцы удачи попросту сложили бы оружие, не доводя дело до боестолкновения. Многие так и поступили, но кое-кто не успел, мир праху их. Результатом операции был захват трех фур с контрабандой и двух десятков разномастных прощелыг, пойманных на горячем. Ну и, конечно, возгласы радости и объятия по поводу неожиданной, но весьма своевременной встречи.
Но вот с торжественной частью и увязыванием разбойного полона в единую длинную вереницу было покончено, и тут из-за ближайших кустов на опушку выбрался давешний пастушок, сменивший, однако, флейту-самоструг на перо, чернильницу и свиток пергамента.
– Ну что, други мои верные, – раскатистым басом провозгласил Светозар Святогорыч, – лихоимцев повязали, самый черед ловитве [57] досмотр учредить! – Он спрыгнул с коня, вызывая вполне ощутимые колебания почвы, и, выдернув из ножен кинжал, приблизился к стоящей рядом фигуре. – Иерусланчик, я при многих соглядатаях почну мешкам брюхо взрезать, а ты всему, что здесь узришь, веди строгий учет да опись. Тебя же, – именитый муж отвесил поклон стоящей поодаль фее, – Делли, дочь Иларьева, попрошу, коли не в упрек, пояснять мальцу, что за диковины мы нынче прихватили.
– Я готов, дядюшка! – отрапортовал остроглазый наблюдатель, окуная перо в висящую на поясе чернильницу. – Сего числа, месяца и года…
Я с уважением посмотрел на юношу. Насколько я мог заметить, грамотность не входила в набор добродетелей местной знати. А вот на тебе!
Между тем кинжал Светозара Святогоровича пробил тугую мешковину, и она затрещала, точь-в-точь надежда хозяев груза на богатую выручку.
– Сынок мой, – заметив уважительный взгляд высокого гостя, похвалился гарцующий здесь же Лазарь Раввинович. – Я-то поначалу против был, чтобы батька мой онука всем этим закорюкам да счету учил. Ни к чему молодому витязю книжными премудростями голову задуривать! А вот на тебе, на что-то, да и сгодилось!
– Та-ак! – прогудел Святогорыч, доставая из вспоротого вместилища диковин надтреснутое зеркало уже знакомой нам рыбообразной формы. – Тут у нас, значит, скло захребетное, потребное для чего-то… непотребного. – Он покрутил в руках трофей, пытаясь охарактеризовать его как можно более точно. – Скло это сработано в виде рыбы карпа. В мешке таких десять штук, из коих три, по всему видать, уже ни к чему не годны. И кто ж только удумал такой жантильный [58] товар, точно куль с овсом, поверху перекидывать? У кого ж на такое рука поднялась?
Послушное воле господина, зеркало не замедлило дать вопрошающему исчерпывающий ответ в меру своих скудных возможностей. Из Зазеркалья на именитого витязя глянула рожа с бегающими глазками и тяжелой челюстью.
– Клин! Клин, глянь-ка! – радостно завопил Вадюня, тыкая в рассеченное трещиной лицо. – Ты эту харю узнаешь?! Это же в натуре Юшка-каан, чтоб его пять лет запоры мучили!
Вне всякого сомнения, он был прав. И бегающие глазки, и тяжелая челюсть, двигающаяся в безмолвном разговоре, безусловно, принадлежали повелителю правого берега реки Непрухи думному раднику Юшке-каану. Однако, не ограничиваясь ответом на первую часть вопроса хозяина, зеркало, точно камера, сместило изображение чуть ниже (должно быть, Юшка, по обычаю, восседал на скакуне с совенком промеж ушей) и выдало на поверхность того, у кого поднялась рука отправить в полет столь ценное имущество.
– Блин, ну ты приколись! – вновь радуясь неизвестно чему, завопил Злой Бодун. – Наш толмач! Не, ну я чисто по жизни торчу, полный набор корефанов! Нарочно, что ли, съехались?
Вряд ли Юшка-каан и наш переводчик, ставший к этому времени завзятым мздоимцем, приехали сюда исключительно для встречи с нами. Но, похоже, в скором будущем это событие их ожидало. Во всяком случае, я весьма настоятельно желал пообщаться с главой кланов Соборная Субурбания в приватной обстановке.
– Дядюшка Светозар, – перебил наши прозрения Иерусланчик, – а как его писать: скло смотрительное или, может, скло дальновидное?
– Да уж вестимо дальновидное! – пожал плечами витязь.
– Уяснил, – кивнул мальчишка, пуская перо танцевать по пергаменту.
– Не «дальнА», а дальновидное, – поправила писаря Делли, заглядывая через плечо юноши в опись.
Я невольно посмотрел в текст и… склонился к уху феи.
– Делли, ты этот почерк узнаешь?
– Узнаю, – в тон мне тихо ответила кудесница. – И почерк, и грамматику. Но только к чему теперь это?
– Ни к чему, – покачал головой я. – Так, одной загадкой меньше.
– Братец милый! – послышалась неподалеку зычная речь Неждана Незвановича. – Мне тут старинушка Громобой Егорьевич сказывал, что вы на ту сторону Малиновой линии стопы свои поворотили?
– Есть такая буква, – охотно согласился Вадюня. – А че?
– Так я к тому, что, может, покудова ловитву не описали, всякой ерундовины себе прихватите? Оно в Субурбании ко многому сгодится. Ежели по нужде, так и сменять на что.
Я невольно усмехнулся, услышав оборот «по нужде», однако названый брат моего соратника и не думал играть словами.
– Клин, – повернулся ко мне Ратников, – а в натуре, может, зацепим какую фиговину. Сам прикинь, подаришь Ксюхе волшебную палочку, чтоб та ей белье типа стирала. Опять же, Дашке там, ну сам кумекаешь. Короче, в натуре клевые гостинцы. Все равно ж процентов тридцать груза на бой и лом спишется.
– Давай, – махнул рукой я, – зацепи что-нибудь. Да только поторопись! Уж очень мне хочется Юшке-каану в глаза поглядеть.
– Ну дык ясен корень! – согласился Вадим. – И посмотреть и зарядить промеж них!
– Ведомое ли дело, батюшка Громобой Егорьевич, на этой седмице уже в четвертый раз возы ловим. А они все кидают – не перекидают!
– Загадили Грусь мурлюкской заразой, – вторил витязю драконоборец. – И добро бы панский товар [59] везли, за который-то и убитых енотов не жаль. А то ж так и норовят из фуфоли в шелупонь передернуть! Перстью да гнилью нас потчуют! Силы в том волшебстве на полвздоха, хлын [60] досужий к ловкой безделице попривыкнет, а она пшик! Волшебный дух из нее долой. А коли хочешь новую игрушку, опять гони деньгу. И ведь всегда ж сыщутся олухи белогубые, коим злата-серебра отцовского на то не жаль. Быстро народишко-то наш к фуфоли привыкает, ой как быстро!
– Верно баете, почтеннейший Громобой Егорьевич, не по уму дело делается. Самим бы их промыслы освоить, так ить куда ни кинь, работать некому. А кто к любому делу гож да в ремесле сноровист, на того иные глядят, как на диво дивное, сквозь твердь земную проросшее. Оттого-то я и сына Иеруслана грамоте учить не желал, что, когда кругом себя не зришь да умишком о жизни не мыслишь, так оно и легче, и радостнее. Солнышко встало – спасибо! Дождик покапал – снова ладушки! А уж коли научишься буквицу к буквице тулить, все, пиши пропало! Хоть как раскидывай, а все равно туга и печаль выходят.
Я молча вздохнул, мысленно соглашаясь с заявлением невежественного витязя. Ничего не попишешь, голова обречена давить на все остальное тело. Но, впрочем, без нее не легче.
Но вот гостинцы были упакованы, и поисковая экспедиция в полном составе отправилась на другую сторону Малиновой линии.
– Вы уж берегите себя! – обнимая за плечи названого брата, увещевал заботливый Неждан Незваныч. – Субурбанцы известные мироеды. За каждый чих грош тянут. А тут еще сказывают, ордынские разъезды неподалеку от самого Елдин-града видывали. Бают, поля да угодья потоптали, изгороди да сараюшки по бревнышкам раскатали.
– Да как же вы их пропустили-то?! – услышав его слова, возмутилась фея.
– Не было того! – оскорбленно задирая подбородок, мотнул головой Неждан. – Мимо нас не то что разъезд, а и тень ордынская не проскользнула! Сам в голову не возьму, с каких краев они там взялись?
– Хвалько! – махнула рукой кудесница.
– А вы ежели встретите, сами у них и поспрошайте! – уже вслед нам крикнул витязь.
– Всенепременнейше! – отозвалась фея, готовясь разомкнуть Малиновую линию.
– Эй, толмач! – приближаясь к суровому прорабу, весело крикнул Вадюня. – Как в натуре стоишь, ну типа перед высоким начальством?
Переполошенный окриком мздоимец резко обернулся и, увидев нас, расплылся в благодушной улыбке.
– О! Господин подурядник левой руки! – спешно кланяясь в пояс, завопил он. – Как я рад вас видеть!
– Ну дык ясное дело! – раскинул пальцы Вадюня. – Кому ж не в радость меня видеть? Не, ну в натуре ты знаешь, кому не в радость? Если знаешь, скажи, я уж с ним по понятиям перетру.
– А поговаривали, господин подурядник, что вы изволили нас покинуть, – скороговоркой выпалил наш бывший переводчик.
– И кто ж тебе такое наплел? – до глубины души возмутился Вадим. – Небось Юшка-каан?
– Ох, как вы верно зрите, в самый корень! – поспешил прогнуться перед начальством мелкий мздоимец. – Это ж скольких пядей во лбу надо быть, чтоб так наскрозь все проницать!
– Да ну обломись, – скромно оборвал поток славословий Ратников. – Мы, крутые парни, всегда в курсе. У нас, если хочешь знать, конкретно везде свои люди. А вот ты мне скажи, что вы тут за хренотень устроили?
– Ну, так извольте понять, отец-кормилец, все ж по указу. «Гуманитарная помощь» прозывается.
– А че ж не через ворота?
– Так мурлюки ж скромны-ые, спасу нет! К Юшке-каану давеча приехали и бают, отчего же это вдруг всем народам живется хорошо и привольно, и только одна Грусь в стороне прозябает. Негожее это дело, не божеское. А коли так, надо им помочь безвозмездно. Ну токмо чтоб без всяких там рассусоливаний, без речей… В общем, по-тихому. Как это они там сказанули? А! Что б правая рука не ведала, что делает левая. Не то ведь прознают в Груси, как им плохо живется, огорчатся, плач пойдет по стране, стоны всякие. И тут на тебе – мурлюки. Мол, дарим с барского плеча. Не годяще так людишек-то умалять. А они ж ну чистые благодетели! Вежеству и политесам всяким ученые, разумные, спасу нет! К чему нам, говорят, слава, лишь бы люд кругом радовался да Деву Железной Воли нахваливал. Во-от, – завершил он. – Ну а поелику мы все равно за неимением врагов разоружаемся, то, стало быть, Ефросинью Великую к делу-то и пристроили. – Он ткнул пальцем в сторону гигантского пускового устройства.
– Тю! Да как же в натуре врагов-то нет? – возмутился подурядник. – А поговаривали, что под самым Елдин-градом ордынцев видали.
– Ну, видать-то их не видали, – покачал головой бывший воин. – Они точно в воду канули. А вот следы-ы! Те да, в большом количестве имеются. В Бровурцах домину порушили, у кобольдов шахты засыпали, в общем, страх и ужас! Да вот беда, коли ордынцев тех не видно, то и с катапультой против них делать нечего. Ну а так-то иных врагов нет. С одной стороны Великий Железный Тын, с другой – Малиновая линия, живи себе, как у Нычки за пазухой. Или опять же по-мурлюкски, как у бога на лицевом счету.
– Как у бога, да убого, – хмыкнул я, с интересом дослушав содержательную речь простодушного мздоимца о положении внутри страны и «благотворительных» акциях неведомых затынных доброхотов. – А скажи-ка, мил-человек, не известно ли тебе вдруг, где сейчас почтеннейший Юшка-каан? Поговорить с ним надо бы.
– Эк вам не свезло! – покачал головой толмач. – Вот же ж тут был! На том же месте стоял! Самый чуть перед вами отбыть изволил.
– Ну что, догоним? – повернулся я к Вадиму.
– Ну так ясен пень! – на своем невообразимом наречии, непереводимом даже для субурбанского толмача, ответствовал Вадюня. – Ща катнем по-быстрому.
Уж не знаю, что из вышесказанного понял мелкотравчатый мздоимец, но общую суть происходящего он уловил верно. А потому, не желая отпускать без личной корысти могущественных благодетелей, чуть было не впился в сапог Злого Бодуна мертвой хваткой:
– Вельмочтимый господин подурядник! – чуть приглушая голос, чтоб не слышали монтажники на Ефросинье Великой, затарахтел он. – Не извольте на фиг отсылать, дозвольте слово молвить. Я, с позволения вашего и по милости несказанной всепредержащего Нычки, уже неделю как в подстольниках уряда Дачи Людской состою. Так и еще хвостней поднакопил…
– Чего-чего? – перебил его Ратников. – Кем куда ты состоишь?
– Уряд Людской Дачи, – тихо прокомментировала Делли, – это место, где распределяют милости государевы. Кому за верную службу пансионы назначают, кому надел на кормление, дабы службу нес рьяно и о прожитке не тужил. Ну и всем немощным, больным да убогим посильная милостынька с королевского стола. Очень выгодное место! Немудрено за неделю денег поднакопить на следующий чин.
– Так я дитятками малыми вас заклинаю, – дождавшись конца пояснения, вновь затараторил субурбанец, – коих одеть-обуть надо да в свет вывести. Не обойдите, по милости своей, меня своей милостью!
– Те че надо-то, брателла? – подивившись столь изысканному обороту речи, по-боярски лениво бросил Вадим.
– Чинок бы повыше, – смахивая слезу, драматически попросил старый знакомец, доставая из портков кошелек с хвостнями. – А я в долгу не останусь, моя верность каждому ведома!
– А, ты типа в этом смысле, – принимая посильное воздаяние, кивнул Ратников. – Ладно, будь по-твоему. В общем, короче, назначаю тебя застольником Уряда Коневодства и Телегостроения. Будешь, как его, этот, офис-менеджер.
– А это что еще за диво дивное? – шепотом задал вопрос удивленный карьерный делец.
– Офис-менеджер, братан, это круто! Сейчас чисто рулишь в столицу. Снимаешь какую-нибудь хоромину в центре и отлистываешь глашатаям, чтоб они объявили, вроде того: кто хочет улучшить чисто себе породу, ну, в смысле, не себе, а кобыле, пусть идут к тебе, шуршат хрустами и регистрируются, кто за кем в очереди. Чтоб как у коня начнется, ну ты сам понимаешь что, он всех имел не гамузом, а в правильном порядке.
Лицо толмача просияло.
– Изволите бумажечку начертать?
– На черта тебе бумажечка? Зайдешь в уряд, скажешь, от меня. Тебе там сразу все и напишут.
– Как скажете, благодетель! Как изволите!
– Ладно, некогда нам с тобой терки тереть. Рули в Елдин-град, лечись, пока бесплатно! Покеда, мы покатили!
Попытка догнать Юшку-каана и выставить ему счет за путешествие в клетке не увенчалась успехом. Должно быть, предводитель кланов Соборной Субурбании решил заехать в гости к неведомым нам соратникам по неуемной политической борьбе в полутяжелом весе. А может, нелегкая дернула его толкнуть речь перед встречным народом? В конце концов, не одному же Переплутню морочить голову ни в чем не повинным гражданам. Ну да Нычка с ним, не за тем, чтобы сводить счеты со всякими думными радниками, мы сюда приехали.
Мы мчались с максимальной скоростью, которую только позволяли развить протоптанные направления, выдаваемые в Субурбании за дороги. То есть почти прогулочным шагом.
– Никто из нас не помнит того времени, – вещала Делли, скрашивая минуты, а если вдуматься, то и часы тягомотного путешествия, – чтобы никого не было. Люди, правда, утверждают, что существовал некто, волею своей создавший и земную твердь, и небесный свод, и всякие светила, и все, что живет и дышит между сводом и твердью. Однако же мыслится мне, что люди это нарочно придумали. Отчасти по невежеству, отчасти затем, чтобы не признавать за феями и драконами заслугу создания своего племени. Вы спросите, откуда же пришли мы сами? – Рассказчица обвела слушателей пытливым взглядом. – О том никто не знает. Драконы, те завсегда здесь обитали, а мы… Ходят разговоры, что дивный род из чужина пришел да покинул родные края не по своей воле. Врата за ними захлопнулись и, пока свет стоит, не отворятся. Может, так оно и есть, может, по-другому, не берусь утверждать.
Одно известно доподлинно: когда на закате своей жизни фея начинает тихонько угасать и в конце концов исчезает бесследно, родня ее говорит, что ей довелось увидеть свой мир и найти в него лазейку. Но как бы то ни было, мой народ пришел сюда в те времена, когда никаких людей не было и в помине.
Драконы – да. Драконов было неисчислимое множество. Огромные, куда больше нынешних, малюсенькие, чуть крупнее сороки, летучие, прыгающие, плавающие – на любой вкус. А ума-то у всех, как у молодого щенка. Ну и, конечно же, чувствовали они себя здесь хозяевами. Как же иначе? Ну, с драконами мы уж как-нибудь справились. Вразумили их, отвадили от наших жилищ, а иных даже приручили. Казалось бы, живи спокойно, ни о чем не думай. Драконий мир живет по своим законам, мы – по своим. Места хватает, никто никого не донимает.
Но не тут-то было! Однажды на поле, где мы проращивали озерень-траву, которая в организме гармонию пяти начальных стихий устанавливает, с небес рухнул железный дом. По форме, что твоя коровья лепешка, только огромный и весь в радужных огнях. Видать, тот, кто сверху расставляет фигуры для Большой Игры, решил, что чересчур спокойно нам живется. Ну, конечно же, диковина небывалая, и наши на нее сбежались поглядеть, и драконы налетели. Спорят, толкаются, гадают, что ж это за чудная корова покуражилась? А блин знай себе лежит да огнями мигает.
И вот на третий день, когда все уже вдоволь налюбовались, да и по делам своим разошлись, железка вдруг возьми и раскройся. Лежала-лежала, а тут словно пасть разверзлась. А из той пасти, точно горошины из стручка, такие восьминогие блинчики посыпались. Как мамаша, только поменьше и на ходулях. Один молодой дракон сунулся поглядеть поближе, как вдруг из железной многоножки на один только миг луч сверкнул, а голову несчастному снес, куда там мечу Громобоя Егорыча! Другой дракон на скопище этих вылупков пламенем дохнул, так они только закоптились! Бредут себе как ни в чем не бывало. Мы пробовали было их силой чудодейской одолеть, никакого толку! Ну, отбросишь блин ходячий, ну камнем сверху оглоушишь, а оно себе идет да лучом своим всякого, кто попадается, вмиг изничтожает. Тогда-то племени драконьему карачун и настал!
Это сейчас они поумнели и без великой потребы на рожон не лезут, а в те времена только дай! Все у них было в избытке: и сила, и упрямство, и мстительность. За одного убитого трое новых в бой рвались. За первый месяц тысяч до пяти этих тварей голову сложили. А у врага потери – тьфу! Паре лепешек ноги пообломали, так они на земле лежали да лучами своими посверкивали.
Тоскливо нам стало от таких-то дел. Ушли мы в горные пещеры да закручинились, как же себе да драконам пособить? Ведь всех безмозглая болванка жизни лишит и никого не помилует. Думали мы, думали, никак нужная мысль в голову не шла! И тут одна из фей, имя ее знать вам, пожалуй, как и ни к чему, говорит: «А что, ежели взять да оживить тени наши?! Снабдить их начатками магических знаний и частицей драконьего огня, ужо пусть сражаются! Огонь силы даст, знания уверенности добавят. А страха смерти у этих теней не будет, поскольку сотворим их из горного камня». Честно скажу, многим в тот час эта придумка не понравилась. Мол, ежели мы, феи и драконы, не можем супостатов одолеть, то уж куда там нашим теням, пусть даже из камня, пусть даже и с драконьим огнем в груди. Но один довод старой феи убедил всех. Тень-то можно сколько угодно отбросить и оживить столько же раз. Так что, ежели все равно кому-то надо сражаться с неуязвимым врагом, так уж лучше не мы, а наши подобия. Сказано – сделано.
– И че, так в натуре появились люди? – блестя глазами, спросил восхищенный космогонической версией Вадим.
– Нет. Так появились дэвы. Существа с каменным, но почему-то мохнатым телом, искрой драконьего пламени и кое-какими познаниями в магии. Надо сказать, что идея старой феи оправдала себя. Дэвы, не обладая нашими силами, оказались на редкость хитрыми и изворотливыми существами. Они сталкивали железных выползней в глубокие ямы и засыпали их камнями, наводили мару, заманивая в болота, устраивали завалы из деревьев, мастерили хитроумные ловушки из согнутых берез. Одним словом, дело пошло на лад. Видимо, поняли это не только мы, потому что очень скоро оставшиеся многоножки собрались в брюхе своей матки, и та взмыла в небо, точно ее здесь никогда не было.
А вот что произошло дальше, я затрудняюсь объяснить. То ли близость к вражьей силе как-то сказалась на дэвах, то ли уж Великий Игрец в награду наделил их особым даром, но стали они жить своей собственной жизнью и начали у них рождаться люди. Точь-в-точь похожие на нас, но с едва заметными способностями к магии. Сперва мы даже не поняли, насколько серьезно такое положение дел. Мы играли с детьми дэвов, как вон еще недавно Маша с куклами, нянчились, кормили, учили, оберегали. Но в отличие от Машиных наши куклы выросли очень быстро. И так же быстро расплодились по всему миру, заявляя, что отныне все, что видит их глаз, принадлежит им, и что дэвы, драконы и мы – лишь неудачные опыты всеобщего Создателя.
Мы пробовали действовать увещеваниями. Это не помогало. Драконьего пламени в груди людей было чересчур много. Они вздумали объявить чудеса опасной вражьей затеей и начали преследовать нас и тех из своих собратьев, кто следовал за нами. Эти ужасающие времена длились несколько поколений. В конце концов многие из тех, кто видел дальше своего носа, начали опасаться, что в этих землях вообще никого не останется. А тут еще явилась из своего тайного убежища старая мудрая фея, про которую все думали, что она уже нашла лазейку домой, и заявила во всеуслышание, что видела в прозрении меж языков священного огня новый железный блин, куда больше прежнего. И что ежели здесь сейчас не будет подписан вечный мир, то всеобщая гибель неминуема, как солнечный закат. – Она вздохнула, давая себе возможность перевести дух. – Я хорошо помню те времена. Жестокие и безжалостные.
Воистину, можно почитать величайшим чудом, что пред угрозой всеобщего врага правители народов решились заключить мир, хотя бы между людьми и феями. С той поры считается непреложным, что маги, феи и волшебники живут здесь, не зная притеснений. Но, в свою очередь, никто из нас не может и не должен посягать на чужую жизнь. Если же вдруг договор какой-то из сторон нарушается, что, правда, бывает крайне редко, за последние столетия я могу вспомнить не более трех случаев, силы – и магические, и людские – оборачиваются против отступника, нарушившего священную клятву. И нигде ему не найти укрытия и защиты от праведного возмездия!
– Угу, – кивнул я, дослушав до конца вдохновенную речь свидетельницы былых времен. – Стало быть, если Повелительница драконов фея, то ты с ней можешь разобраться по-свойски. А если волшебница, то, выходит, нет. Или все-таки можешь?
– Как ты любишь говорить, во-первых, она не фея, и ты сам об этом прекрасно знаешь. Во-вторых, феи не воюют друг с другом, им и в голову такое прийти не может. А в-третьих, волшебники тоже люди, хотя и обладающие кое-каким потенциалом и познаниями в естественной магии. Но тем не менее обоюдные обязательства о непосягательстве распространяются и на них. Так что максимум, что я могу сделать, это подавить ее волшебство, что, признаться, отнюдь не просто, и связать ее поединком. Впрочем, не знаю, насколько долго.
Но вот с торжественной частью и увязыванием разбойного полона в единую длинную вереницу было покончено, и тут из-за ближайших кустов на опушку выбрался давешний пастушок, сменивший, однако, флейту-самоструг на перо, чернильницу и свиток пергамента.
– Ну что, други мои верные, – раскатистым басом провозгласил Светозар Святогорыч, – лихоимцев повязали, самый черед ловитве [57] досмотр учредить! – Он спрыгнул с коня, вызывая вполне ощутимые колебания почвы, и, выдернув из ножен кинжал, приблизился к стоящей рядом фигуре. – Иерусланчик, я при многих соглядатаях почну мешкам брюхо взрезать, а ты всему, что здесь узришь, веди строгий учет да опись. Тебя же, – именитый муж отвесил поклон стоящей поодаль фее, – Делли, дочь Иларьева, попрошу, коли не в упрек, пояснять мальцу, что за диковины мы нынче прихватили.
– Я готов, дядюшка! – отрапортовал остроглазый наблюдатель, окуная перо в висящую на поясе чернильницу. – Сего числа, месяца и года…
Я с уважением посмотрел на юношу. Насколько я мог заметить, грамотность не входила в набор добродетелей местной знати. А вот на тебе!
Между тем кинжал Светозара Святогоровича пробил тугую мешковину, и она затрещала, точь-в-точь надежда хозяев груза на богатую выручку.
– Сынок мой, – заметив уважительный взгляд высокого гостя, похвалился гарцующий здесь же Лазарь Раввинович. – Я-то поначалу против был, чтобы батька мой онука всем этим закорюкам да счету учил. Ни к чему молодому витязю книжными премудростями голову задуривать! А вот на тебе, на что-то, да и сгодилось!
– Та-ак! – прогудел Святогорыч, доставая из вспоротого вместилища диковин надтреснутое зеркало уже знакомой нам рыбообразной формы. – Тут у нас, значит, скло захребетное, потребное для чего-то… непотребного. – Он покрутил в руках трофей, пытаясь охарактеризовать его как можно более точно. – Скло это сработано в виде рыбы карпа. В мешке таких десять штук, из коих три, по всему видать, уже ни к чему не годны. И кто ж только удумал такой жантильный [58] товар, точно куль с овсом, поверху перекидывать? У кого ж на такое рука поднялась?
Послушное воле господина, зеркало не замедлило дать вопрошающему исчерпывающий ответ в меру своих скудных возможностей. Из Зазеркалья на именитого витязя глянула рожа с бегающими глазками и тяжелой челюстью.
– Клин! Клин, глянь-ка! – радостно завопил Вадюня, тыкая в рассеченное трещиной лицо. – Ты эту харю узнаешь?! Это же в натуре Юшка-каан, чтоб его пять лет запоры мучили!
Вне всякого сомнения, он был прав. И бегающие глазки, и тяжелая челюсть, двигающаяся в безмолвном разговоре, безусловно, принадлежали повелителю правого берега реки Непрухи думному раднику Юшке-каану. Однако, не ограничиваясь ответом на первую часть вопроса хозяина, зеркало, точно камера, сместило изображение чуть ниже (должно быть, Юшка, по обычаю, восседал на скакуне с совенком промеж ушей) и выдало на поверхность того, у кого поднялась рука отправить в полет столь ценное имущество.
– Блин, ну ты приколись! – вновь радуясь неизвестно чему, завопил Злой Бодун. – Наш толмач! Не, ну я чисто по жизни торчу, полный набор корефанов! Нарочно, что ли, съехались?
Вряд ли Юшка-каан и наш переводчик, ставший к этому времени завзятым мздоимцем, приехали сюда исключительно для встречи с нами. Но, похоже, в скором будущем это событие их ожидало. Во всяком случае, я весьма настоятельно желал пообщаться с главой кланов Соборная Субурбания в приватной обстановке.
– Дядюшка Светозар, – перебил наши прозрения Иерусланчик, – а как его писать: скло смотрительное или, может, скло дальновидное?
– Да уж вестимо дальновидное! – пожал плечами витязь.
– Уяснил, – кивнул мальчишка, пуская перо танцевать по пергаменту.
– Не «дальнА», а дальновидное, – поправила писаря Делли, заглядывая через плечо юноши в опись.
Я невольно посмотрел в текст и… склонился к уху феи.
– Делли, ты этот почерк узнаешь?
– Узнаю, – в тон мне тихо ответила кудесница. – И почерк, и грамматику. Но только к чему теперь это?
– Ни к чему, – покачал головой я. – Так, одной загадкой меньше.
– Братец милый! – послышалась неподалеку зычная речь Неждана Незвановича. – Мне тут старинушка Громобой Егорьевич сказывал, что вы на ту сторону Малиновой линии стопы свои поворотили?
– Есть такая буква, – охотно согласился Вадюня. – А че?
– Так я к тому, что, может, покудова ловитву не описали, всякой ерундовины себе прихватите? Оно в Субурбании ко многому сгодится. Ежели по нужде, так и сменять на что.
Я невольно усмехнулся, услышав оборот «по нужде», однако названый брат моего соратника и не думал играть словами.
– Клин, – повернулся ко мне Ратников, – а в натуре, может, зацепим какую фиговину. Сам прикинь, подаришь Ксюхе волшебную палочку, чтоб та ей белье типа стирала. Опять же, Дашке там, ну сам кумекаешь. Короче, в натуре клевые гостинцы. Все равно ж процентов тридцать груза на бой и лом спишется.
– Давай, – махнул рукой я, – зацепи что-нибудь. Да только поторопись! Уж очень мне хочется Юшке-каану в глаза поглядеть.
– Ну дык ясен корень! – согласился Вадим. – И посмотреть и зарядить промеж них!
* * *
Я не глядел, что запихивал в свой бездонный рюкзак боярин Вадим, сын Ратников. Как по мне, так и сама эта походная торба была сродни волшебству. Только за последние трое суток из его недр появлялись палатка, котелок, специи, ложки, вилки, фляга с коньяком, алюминиевые раскладные стулья с брезентовым сиденьем и многое-многое другое, предусмотрительно захваченное в дорогу хозяйственным перегонщиком железных колесниц. Я слушал ворчание Громобоя и речи Лазаря Раввиновича, повествующие о нелегких буднях пограничной службы.– Ведомое ли дело, батюшка Громобой Егорьевич, на этой седмице уже в четвертый раз возы ловим. А они все кидают – не перекидают!
– Загадили Грусь мурлюкской заразой, – вторил витязю драконоборец. – И добро бы панский товар [59] везли, за который-то и убитых енотов не жаль. А то ж так и норовят из фуфоли в шелупонь передернуть! Перстью да гнилью нас потчуют! Силы в том волшебстве на полвздоха, хлын [60] досужий к ловкой безделице попривыкнет, а она пшик! Волшебный дух из нее долой. А коли хочешь новую игрушку, опять гони деньгу. И ведь всегда ж сыщутся олухи белогубые, коим злата-серебра отцовского на то не жаль. Быстро народишко-то наш к фуфоли привыкает, ой как быстро!
– Верно баете, почтеннейший Громобой Егорьевич, не по уму дело делается. Самим бы их промыслы освоить, так ить куда ни кинь, работать некому. А кто к любому делу гож да в ремесле сноровист, на того иные глядят, как на диво дивное, сквозь твердь земную проросшее. Оттого-то я и сына Иеруслана грамоте учить не желал, что, когда кругом себя не зришь да умишком о жизни не мыслишь, так оно и легче, и радостнее. Солнышко встало – спасибо! Дождик покапал – снова ладушки! А уж коли научишься буквицу к буквице тулить, все, пиши пропало! Хоть как раскидывай, а все равно туга и печаль выходят.
Я молча вздохнул, мысленно соглашаясь с заявлением невежественного витязя. Ничего не попишешь, голова обречена давить на все остальное тело. Но, впрочем, без нее не легче.
Но вот гостинцы были упакованы, и поисковая экспедиция в полном составе отправилась на другую сторону Малиновой линии.
– Вы уж берегите себя! – обнимая за плечи названого брата, увещевал заботливый Неждан Незваныч. – Субурбанцы известные мироеды. За каждый чих грош тянут. А тут еще сказывают, ордынские разъезды неподалеку от самого Елдин-града видывали. Бают, поля да угодья потоптали, изгороди да сараюшки по бревнышкам раскатали.
– Да как же вы их пропустили-то?! – услышав его слова, возмутилась фея.
– Не было того! – оскорбленно задирая подбородок, мотнул головой Неждан. – Мимо нас не то что разъезд, а и тень ордынская не проскользнула! Сам в голову не возьму, с каких краев они там взялись?
– Хвалько! – махнула рукой кудесница.
– А вы ежели встретите, сами у них и поспрошайте! – уже вслед нам крикнул витязь.
– Всенепременнейше! – отозвалась фея, готовясь разомкнуть Малиновую линию.
* * *
Благодатная земля Субурбании встречала своего блудного приемного сына, его коня и свиту деловитой суетой. Возле гигантского метательного устройства, которое язык не поворачивался назвать катапультой, копошилось несколько десятков работников. Демонтаж «возомета» был в полном разгаре. Командовал бригадой наш старый знакомец, лик которого мы совсем недавно имели счастье наблюдать в треснутом зеркале-карпе.– Эй, толмач! – приближаясь к суровому прорабу, весело крикнул Вадюня. – Как в натуре стоишь, ну типа перед высоким начальством?
Переполошенный окриком мздоимец резко обернулся и, увидев нас, расплылся в благодушной улыбке.
– О! Господин подурядник левой руки! – спешно кланяясь в пояс, завопил он. – Как я рад вас видеть!
– Ну дык ясное дело! – раскинул пальцы Вадюня. – Кому ж не в радость меня видеть? Не, ну в натуре ты знаешь, кому не в радость? Если знаешь, скажи, я уж с ним по понятиям перетру.
– А поговаривали, господин подурядник, что вы изволили нас покинуть, – скороговоркой выпалил наш бывший переводчик.
– И кто ж тебе такое наплел? – до глубины души возмутился Вадим. – Небось Юшка-каан?
– Ох, как вы верно зрите, в самый корень! – поспешил прогнуться перед начальством мелкий мздоимец. – Это ж скольких пядей во лбу надо быть, чтоб так наскрозь все проницать!
– Да ну обломись, – скромно оборвал поток славословий Ратников. – Мы, крутые парни, всегда в курсе. У нас, если хочешь знать, конкретно везде свои люди. А вот ты мне скажи, что вы тут за хренотень устроили?
– Ну, так извольте понять, отец-кормилец, все ж по указу. «Гуманитарная помощь» прозывается.
– А че ж не через ворота?
– Так мурлюки ж скромны-ые, спасу нет! К Юшке-каану давеча приехали и бают, отчего же это вдруг всем народам живется хорошо и привольно, и только одна Грусь в стороне прозябает. Негожее это дело, не божеское. А коли так, надо им помочь безвозмездно. Ну токмо чтоб без всяких там рассусоливаний, без речей… В общем, по-тихому. Как это они там сказанули? А! Что б правая рука не ведала, что делает левая. Не то ведь прознают в Груси, как им плохо живется, огорчатся, плач пойдет по стране, стоны всякие. И тут на тебе – мурлюки. Мол, дарим с барского плеча. Не годяще так людишек-то умалять. А они ж ну чистые благодетели! Вежеству и политесам всяким ученые, разумные, спасу нет! К чему нам, говорят, слава, лишь бы люд кругом радовался да Деву Железной Воли нахваливал. Во-от, – завершил он. – Ну а поелику мы все равно за неимением врагов разоружаемся, то, стало быть, Ефросинью Великую к делу-то и пристроили. – Он ткнул пальцем в сторону гигантского пускового устройства.
– Тю! Да как же в натуре врагов-то нет? – возмутился подурядник. – А поговаривали, что под самым Елдин-градом ордынцев видали.
– Ну, видать-то их не видали, – покачал головой бывший воин. – Они точно в воду канули. А вот следы-ы! Те да, в большом количестве имеются. В Бровурцах домину порушили, у кобольдов шахты засыпали, в общем, страх и ужас! Да вот беда, коли ордынцев тех не видно, то и с катапультой против них делать нечего. Ну а так-то иных врагов нет. С одной стороны Великий Железный Тын, с другой – Малиновая линия, живи себе, как у Нычки за пазухой. Или опять же по-мурлюкски, как у бога на лицевом счету.
– Как у бога, да убого, – хмыкнул я, с интересом дослушав содержательную речь простодушного мздоимца о положении внутри страны и «благотворительных» акциях неведомых затынных доброхотов. – А скажи-ка, мил-человек, не известно ли тебе вдруг, где сейчас почтеннейший Юшка-каан? Поговорить с ним надо бы.
– Эк вам не свезло! – покачал головой толмач. – Вот же ж тут был! На том же месте стоял! Самый чуть перед вами отбыть изволил.
– Ну что, догоним? – повернулся я к Вадиму.
– Ну так ясен пень! – на своем невообразимом наречии, непереводимом даже для субурбанского толмача, ответствовал Вадюня. – Ща катнем по-быстрому.
Уж не знаю, что из вышесказанного понял мелкотравчатый мздоимец, но общую суть происходящего он уловил верно. А потому, не желая отпускать без личной корысти могущественных благодетелей, чуть было не впился в сапог Злого Бодуна мертвой хваткой:
– Вельмочтимый господин подурядник! – чуть приглушая голос, чтоб не слышали монтажники на Ефросинье Великой, затарахтел он. – Не извольте на фиг отсылать, дозвольте слово молвить. Я, с позволения вашего и по милости несказанной всепредержащего Нычки, уже неделю как в подстольниках уряда Дачи Людской состою. Так и еще хвостней поднакопил…
– Чего-чего? – перебил его Ратников. – Кем куда ты состоишь?
– Уряд Людской Дачи, – тихо прокомментировала Делли, – это место, где распределяют милости государевы. Кому за верную службу пансионы назначают, кому надел на кормление, дабы службу нес рьяно и о прожитке не тужил. Ну и всем немощным, больным да убогим посильная милостынька с королевского стола. Очень выгодное место! Немудрено за неделю денег поднакопить на следующий чин.
– Так я дитятками малыми вас заклинаю, – дождавшись конца пояснения, вновь затараторил субурбанец, – коих одеть-обуть надо да в свет вывести. Не обойдите, по милости своей, меня своей милостью!
– Те че надо-то, брателла? – подивившись столь изысканному обороту речи, по-боярски лениво бросил Вадим.
– Чинок бы повыше, – смахивая слезу, драматически попросил старый знакомец, доставая из портков кошелек с хвостнями. – А я в долгу не останусь, моя верность каждому ведома!
– А, ты типа в этом смысле, – принимая посильное воздаяние, кивнул Ратников. – Ладно, будь по-твоему. В общем, короче, назначаю тебя застольником Уряда Коневодства и Телегостроения. Будешь, как его, этот, офис-менеджер.
– А это что еще за диво дивное? – шепотом задал вопрос удивленный карьерный делец.
– Офис-менеджер, братан, это круто! Сейчас чисто рулишь в столицу. Снимаешь какую-нибудь хоромину в центре и отлистываешь глашатаям, чтоб они объявили, вроде того: кто хочет улучшить чисто себе породу, ну, в смысле, не себе, а кобыле, пусть идут к тебе, шуршат хрустами и регистрируются, кто за кем в очереди. Чтоб как у коня начнется, ну ты сам понимаешь что, он всех имел не гамузом, а в правильном порядке.
Лицо толмача просияло.
– Изволите бумажечку начертать?
– На черта тебе бумажечка? Зайдешь в уряд, скажешь, от меня. Тебе там сразу все и напишут.
– Как скажете, благодетель! Как изволите!
– Ладно, некогда нам с тобой терки тереть. Рули в Елдин-град, лечись, пока бесплатно! Покеда, мы покатили!
Попытка догнать Юшку-каана и выставить ему счет за путешествие в клетке не увенчалась успехом. Должно быть, предводитель кланов Соборной Субурбании решил заехать в гости к неведомым нам соратникам по неуемной политической борьбе в полутяжелом весе. А может, нелегкая дернула его толкнуть речь перед встречным народом? В конце концов, не одному же Переплутню морочить голову ни в чем не повинным гражданам. Ну да Нычка с ним, не за тем, чтобы сводить счеты со всякими думными радниками, мы сюда приехали.
Мы мчались с максимальной скоростью, которую только позволяли развить протоптанные направления, выдаваемые в Субурбании за дороги. То есть почти прогулочным шагом.
– Никто из нас не помнит того времени, – вещала Делли, скрашивая минуты, а если вдуматься, то и часы тягомотного путешествия, – чтобы никого не было. Люди, правда, утверждают, что существовал некто, волею своей создавший и земную твердь, и небесный свод, и всякие светила, и все, что живет и дышит между сводом и твердью. Однако же мыслится мне, что люди это нарочно придумали. Отчасти по невежеству, отчасти затем, чтобы не признавать за феями и драконами заслугу создания своего племени. Вы спросите, откуда же пришли мы сами? – Рассказчица обвела слушателей пытливым взглядом. – О том никто не знает. Драконы, те завсегда здесь обитали, а мы… Ходят разговоры, что дивный род из чужина пришел да покинул родные края не по своей воле. Врата за ними захлопнулись и, пока свет стоит, не отворятся. Может, так оно и есть, может, по-другому, не берусь утверждать.
Одно известно доподлинно: когда на закате своей жизни фея начинает тихонько угасать и в конце концов исчезает бесследно, родня ее говорит, что ей довелось увидеть свой мир и найти в него лазейку. Но как бы то ни было, мой народ пришел сюда в те времена, когда никаких людей не было и в помине.
Драконы – да. Драконов было неисчислимое множество. Огромные, куда больше нынешних, малюсенькие, чуть крупнее сороки, летучие, прыгающие, плавающие – на любой вкус. А ума-то у всех, как у молодого щенка. Ну и, конечно же, чувствовали они себя здесь хозяевами. Как же иначе? Ну, с драконами мы уж как-нибудь справились. Вразумили их, отвадили от наших жилищ, а иных даже приручили. Казалось бы, живи спокойно, ни о чем не думай. Драконий мир живет по своим законам, мы – по своим. Места хватает, никто никого не донимает.
Но не тут-то было! Однажды на поле, где мы проращивали озерень-траву, которая в организме гармонию пяти начальных стихий устанавливает, с небес рухнул железный дом. По форме, что твоя коровья лепешка, только огромный и весь в радужных огнях. Видать, тот, кто сверху расставляет фигуры для Большой Игры, решил, что чересчур спокойно нам живется. Ну, конечно же, диковина небывалая, и наши на нее сбежались поглядеть, и драконы налетели. Спорят, толкаются, гадают, что ж это за чудная корова покуражилась? А блин знай себе лежит да огнями мигает.
И вот на третий день, когда все уже вдоволь налюбовались, да и по делам своим разошлись, железка вдруг возьми и раскройся. Лежала-лежала, а тут словно пасть разверзлась. А из той пасти, точно горошины из стручка, такие восьминогие блинчики посыпались. Как мамаша, только поменьше и на ходулях. Один молодой дракон сунулся поглядеть поближе, как вдруг из железной многоножки на один только миг луч сверкнул, а голову несчастному снес, куда там мечу Громобоя Егорыча! Другой дракон на скопище этих вылупков пламенем дохнул, так они только закоптились! Бредут себе как ни в чем не бывало. Мы пробовали было их силой чудодейской одолеть, никакого толку! Ну, отбросишь блин ходячий, ну камнем сверху оглоушишь, а оно себе идет да лучом своим всякого, кто попадается, вмиг изничтожает. Тогда-то племени драконьему карачун и настал!
Это сейчас они поумнели и без великой потребы на рожон не лезут, а в те времена только дай! Все у них было в избытке: и сила, и упрямство, и мстительность. За одного убитого трое новых в бой рвались. За первый месяц тысяч до пяти этих тварей голову сложили. А у врага потери – тьфу! Паре лепешек ноги пообломали, так они на земле лежали да лучами своими посверкивали.
Тоскливо нам стало от таких-то дел. Ушли мы в горные пещеры да закручинились, как же себе да драконам пособить? Ведь всех безмозглая болванка жизни лишит и никого не помилует. Думали мы, думали, никак нужная мысль в голову не шла! И тут одна из фей, имя ее знать вам, пожалуй, как и ни к чему, говорит: «А что, ежели взять да оживить тени наши?! Снабдить их начатками магических знаний и частицей драконьего огня, ужо пусть сражаются! Огонь силы даст, знания уверенности добавят. А страха смерти у этих теней не будет, поскольку сотворим их из горного камня». Честно скажу, многим в тот час эта придумка не понравилась. Мол, ежели мы, феи и драконы, не можем супостатов одолеть, то уж куда там нашим теням, пусть даже из камня, пусть даже и с драконьим огнем в груди. Но один довод старой феи убедил всех. Тень-то можно сколько угодно отбросить и оживить столько же раз. Так что, ежели все равно кому-то надо сражаться с неуязвимым врагом, так уж лучше не мы, а наши подобия. Сказано – сделано.
– И че, так в натуре появились люди? – блестя глазами, спросил восхищенный космогонической версией Вадим.
– Нет. Так появились дэвы. Существа с каменным, но почему-то мохнатым телом, искрой драконьего пламени и кое-какими познаниями в магии. Надо сказать, что идея старой феи оправдала себя. Дэвы, не обладая нашими силами, оказались на редкость хитрыми и изворотливыми существами. Они сталкивали железных выползней в глубокие ямы и засыпали их камнями, наводили мару, заманивая в болота, устраивали завалы из деревьев, мастерили хитроумные ловушки из согнутых берез. Одним словом, дело пошло на лад. Видимо, поняли это не только мы, потому что очень скоро оставшиеся многоножки собрались в брюхе своей матки, и та взмыла в небо, точно ее здесь никогда не было.
А вот что произошло дальше, я затрудняюсь объяснить. То ли близость к вражьей силе как-то сказалась на дэвах, то ли уж Великий Игрец в награду наделил их особым даром, но стали они жить своей собственной жизнью и начали у них рождаться люди. Точь-в-точь похожие на нас, но с едва заметными способностями к магии. Сперва мы даже не поняли, насколько серьезно такое положение дел. Мы играли с детьми дэвов, как вон еще недавно Маша с куклами, нянчились, кормили, учили, оберегали. Но в отличие от Машиных наши куклы выросли очень быстро. И так же быстро расплодились по всему миру, заявляя, что отныне все, что видит их глаз, принадлежит им, и что дэвы, драконы и мы – лишь неудачные опыты всеобщего Создателя.
Мы пробовали действовать увещеваниями. Это не помогало. Драконьего пламени в груди людей было чересчур много. Они вздумали объявить чудеса опасной вражьей затеей и начали преследовать нас и тех из своих собратьев, кто следовал за нами. Эти ужасающие времена длились несколько поколений. В конце концов многие из тех, кто видел дальше своего носа, начали опасаться, что в этих землях вообще никого не останется. А тут еще явилась из своего тайного убежища старая мудрая фея, про которую все думали, что она уже нашла лазейку домой, и заявила во всеуслышание, что видела в прозрении меж языков священного огня новый железный блин, куда больше прежнего. И что ежели здесь сейчас не будет подписан вечный мир, то всеобщая гибель неминуема, как солнечный закат. – Она вздохнула, давая себе возможность перевести дух. – Я хорошо помню те времена. Жестокие и безжалостные.
Воистину, можно почитать величайшим чудом, что пред угрозой всеобщего врага правители народов решились заключить мир, хотя бы между людьми и феями. С той поры считается непреложным, что маги, феи и волшебники живут здесь, не зная притеснений. Но, в свою очередь, никто из нас не может и не должен посягать на чужую жизнь. Если же вдруг договор какой-то из сторон нарушается, что, правда, бывает крайне редко, за последние столетия я могу вспомнить не более трех случаев, силы – и магические, и людские – оборачиваются против отступника, нарушившего священную клятву. И нигде ему не найти укрытия и защиты от праведного возмездия!
– Угу, – кивнул я, дослушав до конца вдохновенную речь свидетельницы былых времен. – Стало быть, если Повелительница драконов фея, то ты с ней можешь разобраться по-свойски. А если волшебница, то, выходит, нет. Или все-таки можешь?
– Как ты любишь говорить, во-первых, она не фея, и ты сам об этом прекрасно знаешь. Во-вторых, феи не воюют друг с другом, им и в голову такое прийти не может. А в-третьих, волшебники тоже люди, хотя и обладающие кое-каким потенциалом и познаниями в естественной магии. Но тем не менее обоюдные обязательства о непосягательстве распространяются и на них. Так что максимум, что я могу сделать, это подавить ее волшебство, что, признаться, отнюдь не просто, и связать ее поединком. Впрочем, не знаю, насколько долго.