Страница:
– Я велела ему отправляться в Согдиану наместником, – обескураженно произнесла вдова Кира.
– Что ж, видно, он не слишком торопится исполнять твои приказы, – недобро усмехнулся Гаумата. – Погоди, куда ты сказала? – насторожился он. – В Согдиану?
– Да, – кивнула Лайла. – Это весьма отдаленная провинция нашей державы. К тому же вокруг там множество диких и опасных племен…
– И всякий воинский предводитель, начиная от сотника, прибывая на место, обязан представиться самому правителю.
– Таково правило, ведь наместник также командует и всеми воинами своих земель.
Гаумата резко встал с места.
– Лайла, ты отослала Дарию неоценимый подарок! Мои спасители в Согдиане?
Крепость Мерканда гудела от вести о том, что близ ее стен нынче утром кто-то напал на двух персидских сотников, едущих в столицу Согдианы.
Дарий стоял у ложа чудом выжившего участника злополучных событий и пристально глядел на воина. Тот был очень бледен. Впрочем, это никого не удивляло – он потерял много крови.
– Я видел тебя прежде, – наконец вымолвил правитель Согдианы. – Ты был среди всадников в день битвы у Лидийских гор.
– Да, молодой господин, – подтвердил раненый.
– Но тогда, помнится, ты был простым лучником. Теперь же Лайла посылает мне тебя уже сотником. За какие подвиги ты столь быстро заслужил такую высокую честь?
Вояка заметно поморщился, то ли от боли то ли, от неприятных воспоминаний.
– Пусть в пламени сгорит память о том дне, когда мы с другом моим Нахаром заслужили благоволение царицы!
– Ты дерзок, сотник! – мрачно глядя на воина, украшенного следами крови, точно гепард пятнами, промолвил Дарий. – За эти слова я бы мог лишить тебя жизни!
– Эка невидаль! – криво усмехнулся ветеран. – Лайла пыталась лишить жизни меня и убила моего друга за то дело, за которое прежде сама же наградила.
– Поясни, – удивленно вскинул брови племянник Кира.
– Не так давно мы с другом были в разъезде и нашли колесницу, в которой лежал еле живой человек. Это был брат царицы, вавилонский жрец Гаумата. Лайла щедро наградила нас с другом и отправила служить под твое начало. Признаюсь, мы не слишком торопились, желая в пути хорошенько отметить нежданную удачу. А здесь, почти у самых стен, нас догнали люди из вавилонской стражи царицы. Их было пятеро на одного. Меня вынес конь, а Нахара затыкали копьями.
На губах правителя Согдианы появилась недобрая усмешка. Он вспомнил свою недавнюю беседу с Валтасаром.
«…Покуда у меня нет доказательств измены, о которой ты говоришь, – подводя итог, сказал в тот день царь Вавилона, – я не могу обвинить Лайлу и отстранить ее от престола. Помни, такова была воля Кира. Но я знаю тебя как честного и храброго воина и не позволю Лайле сводить с тобой счеты. Впрочем, покуда я могу рассчитывать на твою верность, ты можешь располагать моей поддержкой».
– Так, значит, Гаумата у Лайлы? – хищно оскалившись, проговорил Дарий. – Что ж, воин, раны твои не смертельны, а в остальном для тебя это была очень удачная находка!
ГЛАВА 27
Мардук глядел в исчерченные тонкими красными прожилками глаза старца Амердата.
– Закон, о котором ты говоришь, старик, писан для своих, а не для всех подряд.
– И все же, Мардук, и сам ты стараешься ему следовать. Иначе бы не просил о помощи меня. Стало быть, признаешь, что закон верен.
Губы покинутого бога сжались в гневную складку.
– Хорошо же, я сам займусь этим. И если я не буду особо подыскивать средства для достижения цели, в том не моя вина. Запомни, Амердат, я просил тебя.
Он повернулся и зашагал прочь, стараясь получше укутаться в промокший плащ.
– Богам тоже свойственно ошибаться, сынок. – Амердат повернулся к сыну. – И порой я думаю, не было ли ошибкой создание этого мира.
Даниил глядел на дно амфоры. Вина в ней уже не было, оставался лишь пьянящий дух, говорящий невнятно, но призывно о берегах далекого Закатного моря, где росли напоенные солнцем виноградные лозы, давшие жизнь этому вину. Он уже собирался идти спать, но тянувшая из окон прохлада, а быть может, выпитое молодое вино, прогнали сон и породили сомнения. Который день он ходил на царские советы или же попросту на обеды к государю, чтобы возвестить Валтасару о той божественной мудрости, что приходит в этот мир через его уста.
Даниил поймал себя на мысли, что уже почти не думает о себе, как о Намму, изгнаннике из далекой Ниневии. О правде напоминал лишь призрак хозяина сумы, прежде навещавший его каждую ночь. Но теперь исчез и он. Выходит, что не Даниил, а именно бедняга Намму погиб там, на краю пустыни!
В детстве он слышал сказки о чародеях, которые могли похищать людские души и замещать их своими. Вот совсем как вино из этой амфоры – вылил одно, налил другое. Так и он… Даниил щелкнул пальцем по глазурованной поверхности сосуда. Пустая амфора отозвалась глухим звуком. Как показалось царевичу, он продлился куда дольше, чем следовало.
– Странно, – чуть слышно произнес Даниил, поднимая глаза.
Призрак стоял перед ним, гневно подбоченясь. На этот раз он казался донельзя реальным, точно и не умирал вовсе.
– На этот раз, похоже, ты все выпил сам? Без меня?! – не тратя времени на приветствия, заговорил ночной гость.
– Ты? – сдавленно прошептал пророк.
– Конечно. А кого еще ты ожидал здесь увидеть?
– Тебя не было так долго.
– У меня были дела, – уклончиво отозвался призрак, поудобнее устраиваясь возле стола. – Но это все ерунда. В прошлый раз я не договорил. Поэтому внимай и помни: жизнь твоя зависит от того, как ты исполнишь мои требования.
Даниил удивленно поглядел на пришельца из мира духов, и в голове его мелькнула шальная мысль: «Эх, знал бы, что ты так заговоришь, не стал бы засыпать тебя камнями. Лучше б ты достался ухеелям!» Он поспешил отогнать запоздалое сожаление прочь, но было уже поздно.
– Если бы ты не сделал того, что сделал, было бы еще хуже, – с легкостью прочитав мысли Даниила, многообещающе сообщил вполне телесный дух. – Так что молчи и слушай. Первое: немедленно верни мне сапфир, именуемый «Дыхание Мардука» или, по-вашему, «Душа Первозавета».
– Но… – попытался вставить Даниил.
– Не смей меня перебивать! Ты отдашь мне камень, а затем приведешь туда, куда я скажу, скифа по имени Кархан и двух его приятелей. Тех самых, которых ты выдавал за ангелов. Все понял?
Призрак глядел на ошеломленное лицо самозванца. Тот мучительно пытался сообразить, как бы поступил на его месте настоящий пророк. Но мысли, должно быть, испуганные властным тоном призрака, как на грех разбежались кто куда. Даниил так и не смог придумать, как ему приличествовало действовать, зато как бы поступил в таком случае Намму, царскому советнику было яснее ясного.
– Ступай к Тиамат, корм ухеелей! – заорал он, обрушивая амфору на голову непрошеного гостя.
Звон разбитого сосуда точно сдернул невидимую пелену с его глаз. Комната была пуста, лишь на полу валялись глазурованные черепки.
– Проклятие, – с трудом выдавил Даниил, опускаясь в изнеможении на лавку. – Что за наваждение? Разве мог призрак истинного Даниила требовать сампир, именуя его «Дыханием Мардука»!
– Что у тебя за грохот? – без стука открыв дверь, в покои царевича Даниила втиснулся командир царских телохранителей. – Чего это ты вздумал посуду бить? – Кархан удивленно поглядел на валявшиеся на полу осколки и перевел взгляд на бледное лицо друга. – Э, приятель! Да ты пьян!
– Куда там! – отмахнулся хозяин апартаментов. – Здесь опять был призрак!
– Дружище, – Руслан Караханов усмехнулся, наклонив к плечу лохматую голову, – ты человек умный, мудрый. И, как говорят красноречивые эллины, боговдохновенный. Но страсть к вину тебя погубит. Я велел стражникам пронаблюдать за твоим так называемым призраком. Так вот, поверь мне на слово, его нет. Ты разговариваешь сам с собой!
– А сегодня? Сегодня за мной тоже следили? – порывисто спросил царевич.
– К чему? – пожал плечами Кархан. – Мне и так все ясно.
– Ничего тебе не ясно! – хлопнул ладонью по столу Даниил. – Сегодня здесь был призрак, и он был не такой, как обычно. Совсем другой. И еще он требовал привести к нему тебя и твоих друзей-гиперборейцев!
– Куда привести? – насторожился Руслан Караханов.
– Не знаю, – устало выговорил Даниил.
– А зачем? – В глазах косматого скифа сквозило неприкрытое удивление.
– Не успел спросить.
Кархан шел по ночному Вавилону. Мелкий нудный дождь висел в воздухе, соединяя небо и землю бесчисленным множеством мокрых нитей. Чем-то он напоминал Руслану родной Питер, хотя уж куда там было соревноваться городу на берегах Евфрата с мегаполисом в устье Невы!
Мрачного скифа дождь не беспокоил. От него веяло чем-то родным, здесь почти забытым. А быть может, это мысль о доме, тревожившая его уже несколько последних дней, давала ему силы мириться с непогодой и накатывающим чувством одиночества. Еще совсем недавно до всех этих загадочных происшествий с явлением Мардука и уничтожением камеры перехода он ощущал себя частью единого целого, имя которому цивилизованное человечество. Он гордился тем, что его миру подвластны силы природы и знание иных сопределов, и вдруг… Точно огромный лайнер разбился о скалы, и он с парой друзей – единственные спасшиеся, выкинутые в мир дикарей, почти людоедов.
Редкие прохожие, попадавшиеся ему навстречу, торопились освободить путь, увидев, что огромный грозный скиф не в духе.
«Как ни крути, – размышлял он, – а мы крепко влипли. Это ж надо было так вывести из себя Мардука. Чем же, интересно, ему не угодила камера перехода?»
Руслан давно поймал себя на мысли, что думает о местных богах, как об объективной реальности. Также, как в детстве верил в горстку бородачей и завернутых в простыни красавиц, решающих дела мира, сидя на вершине Олимпа. Невозможность отыскать выход из создавшейся ситуации подбросила смолистых дров в огонь его тоски и ностальгии.
Слава Богу, еще оставалась закрытая связь, по которой озабоченная База ежедневно заверяла Кархана, что предпринимается все, что только можно, и спасение близко. Он уже знал, что данное хронотемпоральное образование признано изолированной системой, бесперспективной в разработке. Это означало, что сразу после эвакуации его и катерщиков сей мир будет наглухо перекрыт для постороннего доступа как минимум до окончания тщательного расследования причин случившегося. Кархан шел, не глядя по сторонам. Шел к старику Амердату, чтобы побеседовать с ним о природе богов и, быть может, найти выход из сложившейся ситуации.
Даниилова история с призраком не шла у него из головы. «Конечно, можно было списать появление ночных кошмаров на разболтанную психику спивающегося пророка. Как говорится, где тонко, там и рвется. Но уж больно похож был описанный Даниилом призрак на грандиозное видение, появившееся не так давно в лидийских горах над камерой перехода. Нет, не лицом. А… как бы это сказать, манерой поведения, командным тоном, что ли?»
Да и к чему, спрашивается, призраку чудодейственный камень, к которому он, по словам Даниила, никогда никакого отношения не имел? А уж он-то с ребятами и подавно, ему зачем? «Странно все это, очень странно! Жаль, конечно, что Даниил погорячился и не расспросил, куда и когда нас к нему привести».
Кархан, не останавливаясь, повернул голову, тщательно просматривая улицу. В этот час да в такую погоду она была пуста. Все, кто мог сидеть под крышей, делали это с превеликим удовольствием.
«Хотя, может быть, все это горячечный бред Даниила, и ничего такого призрачно-грозного не существует и в помине?» Как бы то ни было, ему следует оповестить катерщиков, а заодно выяснить, не страдают ли местные призраки страстью к коллекционированию чужих драгоценностей.
Руслан постучал в грубо сколоченную калитку бедного дома, расположенного в городском предместье. Если у кого-нибудь здесь и можно искать подсказку, то, конечно, у того, кто прожил безмерно долгую жизнь в этом странном мире.
Кархан толкнул дверь. Она поддалась, открывая взору пустое, заваленное свитками и табличками помещение. Время было позднее, однако хозяин отсутствовал. «Что за ерунда? – себе под нос пробормотал могучий скиф, осматривая безлюдную комнату. – Уже за полночь. Где же его носит?»
Камбиз глядел на капли дождя, взрывающиеся пузырями на речной глади.
– Говорят, что в это время здесь не бывает дождей, – произнес один из военачальников, разглядывающий город на противоположном берегу водной преграды.
– Может быть, – равнодушно дернул плечом сын Кира. – Меня куда больше сейчас интересуют вон те зубастые твари!
Он ткнул пальцем в сторону берега, где, покрытые бурой тиной, похожие на древесные стволы, красовались остромордые туши крокодилов.
– Пересечь реку вплавь или на бурдюках не удастся. Значит, нужны корабли.
– Корабли есть в Тире, мой государь. Финикийцы всегда готовы испортить жизнь соседям, – отозвался кто-то из приближенных.
– Пока мы снарядим посольство туда, пока оно доберется, пока наймем корабли, пока они дойдут – армия умрет с голоду, – не отрывая взгляда от далеких городских стен, проговорил Камбиз. – Что ж, будем надеяться, что пример их фараона заставит египтян научиться благоразумию.
– Не стоит на это уповать, – покачал головой Нидинту-Бел. – Эти гордецы считают себя чуть ли не богами. Готов поспорить, они глубоко уязвлены гибелью своего государя. К тому же Псамметих III, занявший его место, молод, горяч и наверняка желает отомстить за смерть отца.
– Ты с ним знаком? – повернулся к вавилонянину командующий персидским войском.
– Пару лет назад Набонид посылал меня сюда с посольством.
На губах Камбиза появилась насмешливая ухмылка.
– Вряд ли жители Мемфиса будут рады видеть тебя вновь.
Нидинту-Бел молча пропустил колкость мимо ушей.
– Ладно, не сверкай глазами. – Перс дружески положил руку на плечо соратника. – Послушаем, что ответят они нашему посольству.
– Уж точна, ничего хорошего, – хмыкнул опальный потомок Набонида. – Скорее всего они скормят твоих послов священным крокодилам.
– Вот этого им делать не стоит, – мрачнея на глазах, покачал головой Камбиз.
– И все же египтяне поступят именно так. Твое войско невелико, вас разделяет Нил. Пока мы шли сюда, Псамметих, должно быть, приказал обильно подкармливать этих гнусных тварей. – Вавилонянин кивнул на виднеющихся под ряской жутких образин. – Прежде их здесь столько не было. Вероятно, они приплыли сюда, ожидая хорошую поживу. Фараон уверен в своей неуязвимости, а потому не станет вести с тобой переговоры.
– Корабль! – выдохнул один из спутников предводителя персов.
– Вот видишь, – радостно улыбнулся Камбиз. – А ты говоришь, египтяне не станут вести переговоры.
– До берега еще далеко, – скривился Нидинту-Бел.
Царевич Камбиз, его свита и все персидское войско с напряженным ожиданием глядели на приближающееся судно, поперек течения пересекающее реку. Как всякий народ, живший в горах и степях, персы редко сталкивались с такими широкими водными преградами и потому мало что смыслили как в строительстве кораблей, так и в божественном искусстве управления ими. Если им встречались по пути какие-нибудь реки, они преодолевали их верхом или вплавь, держась за узду плывущего коня, или на пустых бурдюках, надутых, подобно огромному пузырю. Но такую полноводную реку, да еще столь опасную, персы видели впервые. Сейчас, когда внезапный дождь медленно, но верно размывал берега, Нил защищал Мемфис – столицу фараонов лучше, чем любые стены.
Персы глядели на приближающийся корабль, гадая, что привезет он: радость победы или ужас бессмысленного стояния. Измотанная недельным переходом через пустыню, армия едва ли могла долго выжидать, да и чего, собственно, было ей ждать? Даже в самое знойное лето Нил никогда не пересыхал настолько, чтобы переправиться через него без проблем. Оставалось либо отступить, чтобы умереть с голоду на обратном пути через пустыню, либо, изматывая армию новыми долгими переходами, идти в сторону дельты, выискивая города, способные дать войску приют и пропитание.
Однако на этом пути персов караулила новая опасность – египетский флот, отлично приспособленный к плаванию по великой реке, всегда, в любом месте побережья мог наносить удары по сильно растянувшейся колонне. А это означало неминуемую гибель разорванной на части армии. Должно быть, про себя египтяне надменно посмеивались, глядя, в какую ловушку загнал себя самоуверенный вождь диких кочевников, но они мало слышали о великом Кире и не сталкивались с Камбизом.
– Уже совсем близко, – пробормотал кто-то за спиной царевича, выражая общее настроение. Тот поднял руку, жестом повелевая всем молчать.
Точно следуя этому знаку, корабль остановился в полете стрелы от берега. Над бортом его показались люди с корзинами.
– Эй! – кричали они. – Глядите! То же будет с вами! – Они одну за другой начали переворачивать плетеные емкости, вываливая в воду куски окровавленного мяса. Меланхолично отдыхавшие у берега крокодилы тут же встрепенулись и бросились в воду за дармовым угощением. Затем на волны была спущена утлая плетеная лодчонка, каких было множество у крестьян, живущих на берегу Евфрата. Раздетый донага человек с коротким веслом что есть мочи правил к берегу.
– Это Таракс! – крикнул кто-то.
– Сам вижу, – узнавая в жалком гребце одного из своих вельмож, огрызнулся Камбиз. – Отгоняйте этих чудовищ, кидайте в них копья, стреляйте из лука – он должен выжить!
Спустя несколько минут сановный Таракс, завернутый в длинный плащ одного из спутников Камбиза, дрожа от холода и ярости, стоял перед глазами хмурого владыки персидских отщепенцев. Желваки на скулах его перекатывались, точно два камня для пращи, и взгляд был таков, что, казалось, мог воспламенить даже мокрую одежду.
– Это все, что осталось от нашего посольства, – указывая рукой на крокодилье пиршество, еле сдерживая слезы, вымолвил чудом спасшийся царедворец. – Они сказали, что та же участь постигнет каждого, кто посягнет на египетское царство. Они сказали, что если ты сложишь оружие, они сохранят тебе жизнь. Тебе и всем персам. Если же нет… – Вельможа замялся, не в силах унять зубовный скрежет.
– Иди обогрейся, – глядя на чудом спасшегося посланника, велел Камбиз. – Эй, Нидинту-Бел, не так давно ты преподнес мне смешной колпак с коброй. Принеси-ка мне его. Отныне я буду ходить только в нем. Я объявляю это царство своим, и горе тем, кто попытается оспорить эту истину!
– Нидинту-Бел, – отошедший уже было Таракс, точно вспомнив что-то важное, повернулся к вавилонянину, – эти твари, поклоняющиеся шакалам, узнав, что ты здесь, велели передать, что в этом городе живет твоя женщина и ребенок. Они сказали, если завтра утром войско еще будет стоять на берегу Нила, они перережут им горло.
Нидинту-Бел скривил губы в недоброй усмешке. Он уже открыл рот, чтобы произнести что-то холодное и хлесткое, когда перехватил на себе взгляд Камбиза.
– Женщина и ребенок? – переспросил он, хитро оскаливаясь. – Это прекрасно! Это то, что нужно!
Если бы жители Мемфиса знали, сколько женщин ожидают Нидинту-Бела в разных городах Ойкумены и сколько детей с полным основанием могли называть его папой, они бы не стали использовать в борьбе столь хлипкий козырь. Действительно, когда в недавние времена статный вавилонский царедворец прибыл с посольством в Мемфис, одна из местных красавиц не устояла перед его чарами. Однако сейчас незаконнорожденный сын Набонида, пожалуй, и не вспомнил бы, как ее зовут.
Но то, что египтяне наивно полагали своим оружием, моментально было обращено против них. Многоопытный в военном деле Камбиз знал толк в каверзах и не замедлил воспользоваться представившимся шансом. Он не тешил себя глупыми надеждами, что рыбаки и охотники, тайно приносящие в лагерь его войска плоды своей ловитвы, движимы лишь жаждой наживы. Он почти наверняка знал, что, распродав товар, они спешили донести военачальникам Псамметиха обо всем, увиденном и услышанном в персидском лагере. Поэтому, отдав приказ отловить самого наглого из вражеских лазутчиков, он ни на миг не сомневался, что стрела пущена в цель.
А уже к полуночи обрадованный чудесным спасением египтянин передавал личное послание Нидинту-Бела молодому фараону. В самых пылких и страстных выражениях вавилонянин умолял Псамметиха не губить его возлюбленную и отпрыска, заверяя, что лишь превратности судьбы заставили его повиноваться Камбизу. Он писал, что не в его силах отвести персидскую армию, но если фараон обещает беспрепятственный проход тем, кто пойдет за Нидинту-Белом в финикийские земли, то он готов взбунтовать большую часть войска, оставив Камбиза и тех, кто сохранит ему верность, легкой добычей для отважнейшего из государей Египта. Он просит немногого и готов отдать взамен победу над убийцей отца Псамметиха. Правда, на это уйдет несколько дней, но это лишь усилит ропот среди персов, ибо войско голодает и сильно утомлено безумным переходом.
На следующее утро молодой охотник, больше похожий на пращника, метающего свинцовые шарики в себе подобных, а не в пернатую дичь, принес вавилонянину согласие фараона на предложенный им план. И потянулись день за днем. Посланные фараоном наблюдатели с видимым удовольствием докладывали ему, что в армии слышен ропот, что когда Камбиз проезжал между шатрами, кто-то запустил в его коня комом грязи, и солдаты отказались выдать преступника. Они взахлеб рассказывали, что персидский царевич едва не батогами гонит своих людей таскать камни на ближайший холм, ибо опасается, что отдохнувшая армия откажет ему в повиновении.
Так прошла целая неделя. Пока однажды все тот же юный охотник не доставил фараону послание, начертанное на куске папируса, упрятанного в обглоданную кость. В нем значилось, что в ближайшую ночь Нидинту-Бел и отряд его сторонников покинут лагерь, и содержалась просьба доставить на правый берег его прелестную возлюбленную и ребенка. Псамметих удовлетворенно присвистнул, велев жрецам Ра восславить милость небес, а войску – изготовиться к бою.
Ночь выдалась темной и тихой. Осень заглушила треск цикад, и лишь плеск нильских волн нарушал тревожное молчание, висящее над Мемфисом. Десятки глаз следили из крепости за тем, что происходило на противоположном берегу, и когда там раздались еле слышные крики, звон клинков, когда заметались факелы, множество скороходов устремились во дворец фараона с единственной, но столь желанной вестью: «Они уходят!»
Едва прозвучали эти слова пред ликом «живого бога», как тот поднялся, указуя жезлом туда, где все еще оставался враг.
– Они сами желали такой участи! Пойдем же и убьем их!
Великое множество кораблей, дожидавшихся этого часа, борясь с течением, направились к противоположному берегу, спеша высадить собранное из дальних гарнизонов войско фараона. Как воочию мог убедиться Псамметих, вавилонянин говорил правду – лагерь был почти пуст. Те немногие, кто оставался там, с криками бросились бежать, едва завидев врага.
Фараон пожалел, что еще не успел переправить нубийских всадников и колесницы. Правда, его несколько удивило, что все подряд беглецы мчатся к тому самому холму, куда ранее со всей округи стаскивались камни. Но что могла противопоставить кучка перепуганных дикарей его могучей армии? Лагерь вместе с обозом были захвачены, теперь оставалось лишь завершить переправу и на рассвете всеми силами атаковать!
Чуть солнцеликий Ра обратил лучи своего вечного сияния на землю фараонов, войско «живого бога» перешло в наступление. Правда, с самого начала все пошло не так, как мыслил молодой Псамметих. Усеянный камнями склон заставил военачальников отказаться от попытки атаковать персов колесницами. К тому же на самой круче красовалась изрядная насыпь, за которой засел враг, причем числом куда большим, чем предполагалось ранее.
Но победа казалась столь близкой и была столь желанной, а потому, сойдя наземь с колесницы, повелитель Нижнего и Верхнего Египта лично повел в атаку пехоту. Когда на его щит, обтянутый пятнистой коровьей шкурой, с диким воем шлепнулась первая кошка, Псамметих, опешив от святотатства, застыл на месте. За первой орущей любимицей богини Баст последовала еще одна. Далее кошки, собаки, даже ибисы посыпались как из рога изобилия. Псамметих был молод и отважен. Он готов был к любой, самой жуткой сече, но священные животные… К тому же одна из кошек, перелетев щит, вцепилась ему в лицо и начала в ужасе драть его, точно обвиняя в столь непотребном к себе отношении. Оглушенные происходящим, египтяне устремились было вниз по склону, и тут в лагере на холме утробно взвыли боевые трубы, и дожидавшиеся этого сигнала отряды Таракса и Нидинту-Бела форсированным маршем ринулись на обескураженных египтян с флангов, захватывая корабли и отрезая путь к отступлению. К полудню все было кончено. Торжествующий Камбиз подъехал к плененному фараону и, подставив его спину вместо ступеньки, спустился с коня наземь.
– Помнишь дождь, который шел, когда я посылал к тебе посольство? – насмешливо проговорил сын великого Кира, и Нидинту-Бел поспешил дословно перевести слова нового повелителя Египта несчастному изгою в разодранных царских одеждах. – Я предлагал тебе прийти ко мне и, поклонившись, принять это царство из моих рук. Ты не пожелал сделать этого, ты хотел крови и получил ее сполна. Я спрашиваю тебя, помнишь ли ты тот дождь?
– Что ж, видно, он не слишком торопится исполнять твои приказы, – недобро усмехнулся Гаумата. – Погоди, куда ты сказала? – насторожился он. – В Согдиану?
– Да, – кивнула Лайла. – Это весьма отдаленная провинция нашей державы. К тому же вокруг там множество диких и опасных племен…
– И всякий воинский предводитель, начиная от сотника, прибывая на место, обязан представиться самому правителю.
– Таково правило, ведь наместник также командует и всеми воинами своих земель.
Гаумата резко встал с места.
– Лайла, ты отослала Дарию неоценимый подарок! Мои спасители в Согдиане?
Крепость Мерканда гудела от вести о том, что близ ее стен нынче утром кто-то напал на двух персидских сотников, едущих в столицу Согдианы.
Дарий стоял у ложа чудом выжившего участника злополучных событий и пристально глядел на воина. Тот был очень бледен. Впрочем, это никого не удивляло – он потерял много крови.
– Я видел тебя прежде, – наконец вымолвил правитель Согдианы. – Ты был среди всадников в день битвы у Лидийских гор.
– Да, молодой господин, – подтвердил раненый.
– Но тогда, помнится, ты был простым лучником. Теперь же Лайла посылает мне тебя уже сотником. За какие подвиги ты столь быстро заслужил такую высокую честь?
Вояка заметно поморщился, то ли от боли то ли, от неприятных воспоминаний.
– Пусть в пламени сгорит память о том дне, когда мы с другом моим Нахаром заслужили благоволение царицы!
– Ты дерзок, сотник! – мрачно глядя на воина, украшенного следами крови, точно гепард пятнами, промолвил Дарий. – За эти слова я бы мог лишить тебя жизни!
– Эка невидаль! – криво усмехнулся ветеран. – Лайла пыталась лишить жизни меня и убила моего друга за то дело, за которое прежде сама же наградила.
– Поясни, – удивленно вскинул брови племянник Кира.
– Не так давно мы с другом были в разъезде и нашли колесницу, в которой лежал еле живой человек. Это был брат царицы, вавилонский жрец Гаумата. Лайла щедро наградила нас с другом и отправила служить под твое начало. Признаюсь, мы не слишком торопились, желая в пути хорошенько отметить нежданную удачу. А здесь, почти у самых стен, нас догнали люди из вавилонской стражи царицы. Их было пятеро на одного. Меня вынес конь, а Нахара затыкали копьями.
На губах правителя Согдианы появилась недобрая усмешка. Он вспомнил свою недавнюю беседу с Валтасаром.
«…Покуда у меня нет доказательств измены, о которой ты говоришь, – подводя итог, сказал в тот день царь Вавилона, – я не могу обвинить Лайлу и отстранить ее от престола. Помни, такова была воля Кира. Но я знаю тебя как честного и храброго воина и не позволю Лайле сводить с тобой счеты. Впрочем, покуда я могу рассчитывать на твою верность, ты можешь располагать моей поддержкой».
– Так, значит, Гаумата у Лайлы? – хищно оскалившись, проговорил Дарий. – Что ж, воин, раны твои не смертельны, а в остальном для тебя это была очень удачная находка!
ГЛАВА 27
И услышал я голос Господа, говорящего: «Кого мне послать?»Книга пророка Исаии, 6:8
Мардук глядел в исчерченные тонкими красными прожилками глаза старца Амердата.
– Закон, о котором ты говоришь, старик, писан для своих, а не для всех подряд.
– И все же, Мардук, и сам ты стараешься ему следовать. Иначе бы не просил о помощи меня. Стало быть, признаешь, что закон верен.
Губы покинутого бога сжались в гневную складку.
– Хорошо же, я сам займусь этим. И если я не буду особо подыскивать средства для достижения цели, в том не моя вина. Запомни, Амердат, я просил тебя.
Он повернулся и зашагал прочь, стараясь получше укутаться в промокший плащ.
– Богам тоже свойственно ошибаться, сынок. – Амердат повернулся к сыну. – И порой я думаю, не было ли ошибкой создание этого мира.
Даниил глядел на дно амфоры. Вина в ней уже не было, оставался лишь пьянящий дух, говорящий невнятно, но призывно о берегах далекого Закатного моря, где росли напоенные солнцем виноградные лозы, давшие жизнь этому вину. Он уже собирался идти спать, но тянувшая из окон прохлада, а быть может, выпитое молодое вино, прогнали сон и породили сомнения. Который день он ходил на царские советы или же попросту на обеды к государю, чтобы возвестить Валтасару о той божественной мудрости, что приходит в этот мир через его уста.
Даниил поймал себя на мысли, что уже почти не думает о себе, как о Намму, изгнаннике из далекой Ниневии. О правде напоминал лишь призрак хозяина сумы, прежде навещавший его каждую ночь. Но теперь исчез и он. Выходит, что не Даниил, а именно бедняга Намму погиб там, на краю пустыни!
В детстве он слышал сказки о чародеях, которые могли похищать людские души и замещать их своими. Вот совсем как вино из этой амфоры – вылил одно, налил другое. Так и он… Даниил щелкнул пальцем по глазурованной поверхности сосуда. Пустая амфора отозвалась глухим звуком. Как показалось царевичу, он продлился куда дольше, чем следовало.
– Странно, – чуть слышно произнес Даниил, поднимая глаза.
Призрак стоял перед ним, гневно подбоченясь. На этот раз он казался донельзя реальным, точно и не умирал вовсе.
– На этот раз, похоже, ты все выпил сам? Без меня?! – не тратя времени на приветствия, заговорил ночной гость.
– Ты? – сдавленно прошептал пророк.
– Конечно. А кого еще ты ожидал здесь увидеть?
– Тебя не было так долго.
– У меня были дела, – уклончиво отозвался призрак, поудобнее устраиваясь возле стола. – Но это все ерунда. В прошлый раз я не договорил. Поэтому внимай и помни: жизнь твоя зависит от того, как ты исполнишь мои требования.
Даниил удивленно поглядел на пришельца из мира духов, и в голове его мелькнула шальная мысль: «Эх, знал бы, что ты так заговоришь, не стал бы засыпать тебя камнями. Лучше б ты достался ухеелям!» Он поспешил отогнать запоздалое сожаление прочь, но было уже поздно.
– Если бы ты не сделал того, что сделал, было бы еще хуже, – с легкостью прочитав мысли Даниила, многообещающе сообщил вполне телесный дух. – Так что молчи и слушай. Первое: немедленно верни мне сапфир, именуемый «Дыхание Мардука» или, по-вашему, «Душа Первозавета».
– Но… – попытался вставить Даниил.
– Не смей меня перебивать! Ты отдашь мне камень, а затем приведешь туда, куда я скажу, скифа по имени Кархан и двух его приятелей. Тех самых, которых ты выдавал за ангелов. Все понял?
Призрак глядел на ошеломленное лицо самозванца. Тот мучительно пытался сообразить, как бы поступил на его месте настоящий пророк. Но мысли, должно быть, испуганные властным тоном призрака, как на грех разбежались кто куда. Даниил так и не смог придумать, как ему приличествовало действовать, зато как бы поступил в таком случае Намму, царскому советнику было яснее ясного.
– Ступай к Тиамат, корм ухеелей! – заорал он, обрушивая амфору на голову непрошеного гостя.
Звон разбитого сосуда точно сдернул невидимую пелену с его глаз. Комната была пуста, лишь на полу валялись глазурованные черепки.
– Проклятие, – с трудом выдавил Даниил, опускаясь в изнеможении на лавку. – Что за наваждение? Разве мог призрак истинного Даниила требовать сампир, именуя его «Дыханием Мардука»!
– Что у тебя за грохот? – без стука открыв дверь, в покои царевича Даниила втиснулся командир царских телохранителей. – Чего это ты вздумал посуду бить? – Кархан удивленно поглядел на валявшиеся на полу осколки и перевел взгляд на бледное лицо друга. – Э, приятель! Да ты пьян!
– Куда там! – отмахнулся хозяин апартаментов. – Здесь опять был призрак!
– Дружище, – Руслан Караханов усмехнулся, наклонив к плечу лохматую голову, – ты человек умный, мудрый. И, как говорят красноречивые эллины, боговдохновенный. Но страсть к вину тебя погубит. Я велел стражникам пронаблюдать за твоим так называемым призраком. Так вот, поверь мне на слово, его нет. Ты разговариваешь сам с собой!
– А сегодня? Сегодня за мной тоже следили? – порывисто спросил царевич.
– К чему? – пожал плечами Кархан. – Мне и так все ясно.
– Ничего тебе не ясно! – хлопнул ладонью по столу Даниил. – Сегодня здесь был призрак, и он был не такой, как обычно. Совсем другой. И еще он требовал привести к нему тебя и твоих друзей-гиперборейцев!
– Куда привести? – насторожился Руслан Караханов.
– Не знаю, – устало выговорил Даниил.
– А зачем? – В глазах косматого скифа сквозило неприкрытое удивление.
– Не успел спросить.
Кархан шел по ночному Вавилону. Мелкий нудный дождь висел в воздухе, соединяя небо и землю бесчисленным множеством мокрых нитей. Чем-то он напоминал Руслану родной Питер, хотя уж куда там было соревноваться городу на берегах Евфрата с мегаполисом в устье Невы!
Мрачного скифа дождь не беспокоил. От него веяло чем-то родным, здесь почти забытым. А быть может, это мысль о доме, тревожившая его уже несколько последних дней, давала ему силы мириться с непогодой и накатывающим чувством одиночества. Еще совсем недавно до всех этих загадочных происшествий с явлением Мардука и уничтожением камеры перехода он ощущал себя частью единого целого, имя которому цивилизованное человечество. Он гордился тем, что его миру подвластны силы природы и знание иных сопределов, и вдруг… Точно огромный лайнер разбился о скалы, и он с парой друзей – единственные спасшиеся, выкинутые в мир дикарей, почти людоедов.
Редкие прохожие, попадавшиеся ему навстречу, торопились освободить путь, увидев, что огромный грозный скиф не в духе.
«Как ни крути, – размышлял он, – а мы крепко влипли. Это ж надо было так вывести из себя Мардука. Чем же, интересно, ему не угодила камера перехода?»
Руслан давно поймал себя на мысли, что думает о местных богах, как об объективной реальности. Также, как в детстве верил в горстку бородачей и завернутых в простыни красавиц, решающих дела мира, сидя на вершине Олимпа. Невозможность отыскать выход из создавшейся ситуации подбросила смолистых дров в огонь его тоски и ностальгии.
Слава Богу, еще оставалась закрытая связь, по которой озабоченная База ежедневно заверяла Кархана, что предпринимается все, что только можно, и спасение близко. Он уже знал, что данное хронотемпоральное образование признано изолированной системой, бесперспективной в разработке. Это означало, что сразу после эвакуации его и катерщиков сей мир будет наглухо перекрыт для постороннего доступа как минимум до окончания тщательного расследования причин случившегося. Кархан шел, не глядя по сторонам. Шел к старику Амердату, чтобы побеседовать с ним о природе богов и, быть может, найти выход из сложившейся ситуации.
Даниилова история с призраком не шла у него из головы. «Конечно, можно было списать появление ночных кошмаров на разболтанную психику спивающегося пророка. Как говорится, где тонко, там и рвется. Но уж больно похож был описанный Даниилом призрак на грандиозное видение, появившееся не так давно в лидийских горах над камерой перехода. Нет, не лицом. А… как бы это сказать, манерой поведения, командным тоном, что ли?»
Да и к чему, спрашивается, призраку чудодейственный камень, к которому он, по словам Даниила, никогда никакого отношения не имел? А уж он-то с ребятами и подавно, ему зачем? «Странно все это, очень странно! Жаль, конечно, что Даниил погорячился и не расспросил, куда и когда нас к нему привести».
Кархан, не останавливаясь, повернул голову, тщательно просматривая улицу. В этот час да в такую погоду она была пуста. Все, кто мог сидеть под крышей, делали это с превеликим удовольствием.
«Хотя, может быть, все это горячечный бред Даниила, и ничего такого призрачно-грозного не существует и в помине?» Как бы то ни было, ему следует оповестить катерщиков, а заодно выяснить, не страдают ли местные призраки страстью к коллекционированию чужих драгоценностей.
Руслан постучал в грубо сколоченную калитку бедного дома, расположенного в городском предместье. Если у кого-нибудь здесь и можно искать подсказку, то, конечно, у того, кто прожил безмерно долгую жизнь в этом странном мире.
Кархан толкнул дверь. Она поддалась, открывая взору пустое, заваленное свитками и табличками помещение. Время было позднее, однако хозяин отсутствовал. «Что за ерунда? – себе под нос пробормотал могучий скиф, осматривая безлюдную комнату. – Уже за полночь. Где же его носит?»
Камбиз глядел на капли дождя, взрывающиеся пузырями на речной глади.
– Говорят, что в это время здесь не бывает дождей, – произнес один из военачальников, разглядывающий город на противоположном берегу водной преграды.
– Может быть, – равнодушно дернул плечом сын Кира. – Меня куда больше сейчас интересуют вон те зубастые твари!
Он ткнул пальцем в сторону берега, где, покрытые бурой тиной, похожие на древесные стволы, красовались остромордые туши крокодилов.
– Пересечь реку вплавь или на бурдюках не удастся. Значит, нужны корабли.
– Корабли есть в Тире, мой государь. Финикийцы всегда готовы испортить жизнь соседям, – отозвался кто-то из приближенных.
– Пока мы снарядим посольство туда, пока оно доберется, пока наймем корабли, пока они дойдут – армия умрет с голоду, – не отрывая взгляда от далеких городских стен, проговорил Камбиз. – Что ж, будем надеяться, что пример их фараона заставит египтян научиться благоразумию.
– Не стоит на это уповать, – покачал головой Нидинту-Бел. – Эти гордецы считают себя чуть ли не богами. Готов поспорить, они глубоко уязвлены гибелью своего государя. К тому же Псамметих III, занявший его место, молод, горяч и наверняка желает отомстить за смерть отца.
– Ты с ним знаком? – повернулся к вавилонянину командующий персидским войском.
– Пару лет назад Набонид посылал меня сюда с посольством.
На губах Камбиза появилась насмешливая ухмылка.
– Вряд ли жители Мемфиса будут рады видеть тебя вновь.
Нидинту-Бел молча пропустил колкость мимо ушей.
– Ладно, не сверкай глазами. – Перс дружески положил руку на плечо соратника. – Послушаем, что ответят они нашему посольству.
– Уж точна, ничего хорошего, – хмыкнул опальный потомок Набонида. – Скорее всего они скормят твоих послов священным крокодилам.
– Вот этого им делать не стоит, – мрачнея на глазах, покачал головой Камбиз.
– И все же египтяне поступят именно так. Твое войско невелико, вас разделяет Нил. Пока мы шли сюда, Псамметих, должно быть, приказал обильно подкармливать этих гнусных тварей. – Вавилонянин кивнул на виднеющихся под ряской жутких образин. – Прежде их здесь столько не было. Вероятно, они приплыли сюда, ожидая хорошую поживу. Фараон уверен в своей неуязвимости, а потому не станет вести с тобой переговоры.
– Корабль! – выдохнул один из спутников предводителя персов.
– Вот видишь, – радостно улыбнулся Камбиз. – А ты говоришь, египтяне не станут вести переговоры.
– До берега еще далеко, – скривился Нидинту-Бел.
Царевич Камбиз, его свита и все персидское войско с напряженным ожиданием глядели на приближающееся судно, поперек течения пересекающее реку. Как всякий народ, живший в горах и степях, персы редко сталкивались с такими широкими водными преградами и потому мало что смыслили как в строительстве кораблей, так и в божественном искусстве управления ими. Если им встречались по пути какие-нибудь реки, они преодолевали их верхом или вплавь, держась за узду плывущего коня, или на пустых бурдюках, надутых, подобно огромному пузырю. Но такую полноводную реку, да еще столь опасную, персы видели впервые. Сейчас, когда внезапный дождь медленно, но верно размывал берега, Нил защищал Мемфис – столицу фараонов лучше, чем любые стены.
Персы глядели на приближающийся корабль, гадая, что привезет он: радость победы или ужас бессмысленного стояния. Измотанная недельным переходом через пустыню, армия едва ли могла долго выжидать, да и чего, собственно, было ей ждать? Даже в самое знойное лето Нил никогда не пересыхал настолько, чтобы переправиться через него без проблем. Оставалось либо отступить, чтобы умереть с голоду на обратном пути через пустыню, либо, изматывая армию новыми долгими переходами, идти в сторону дельты, выискивая города, способные дать войску приют и пропитание.
Однако на этом пути персов караулила новая опасность – египетский флот, отлично приспособленный к плаванию по великой реке, всегда, в любом месте побережья мог наносить удары по сильно растянувшейся колонне. А это означало неминуемую гибель разорванной на части армии. Должно быть, про себя египтяне надменно посмеивались, глядя, в какую ловушку загнал себя самоуверенный вождь диких кочевников, но они мало слышали о великом Кире и не сталкивались с Камбизом.
– Уже совсем близко, – пробормотал кто-то за спиной царевича, выражая общее настроение. Тот поднял руку, жестом повелевая всем молчать.
Точно следуя этому знаку, корабль остановился в полете стрелы от берега. Над бортом его показались люди с корзинами.
– Эй! – кричали они. – Глядите! То же будет с вами! – Они одну за другой начали переворачивать плетеные емкости, вываливая в воду куски окровавленного мяса. Меланхолично отдыхавшие у берега крокодилы тут же встрепенулись и бросились в воду за дармовым угощением. Затем на волны была спущена утлая плетеная лодчонка, каких было множество у крестьян, живущих на берегу Евфрата. Раздетый донага человек с коротким веслом что есть мочи правил к берегу.
– Это Таракс! – крикнул кто-то.
– Сам вижу, – узнавая в жалком гребце одного из своих вельмож, огрызнулся Камбиз. – Отгоняйте этих чудовищ, кидайте в них копья, стреляйте из лука – он должен выжить!
Спустя несколько минут сановный Таракс, завернутый в длинный плащ одного из спутников Камбиза, дрожа от холода и ярости, стоял перед глазами хмурого владыки персидских отщепенцев. Желваки на скулах его перекатывались, точно два камня для пращи, и взгляд был таков, что, казалось, мог воспламенить даже мокрую одежду.
– Это все, что осталось от нашего посольства, – указывая рукой на крокодилье пиршество, еле сдерживая слезы, вымолвил чудом спасшийся царедворец. – Они сказали, что та же участь постигнет каждого, кто посягнет на египетское царство. Они сказали, что если ты сложишь оружие, они сохранят тебе жизнь. Тебе и всем персам. Если же нет… – Вельможа замялся, не в силах унять зубовный скрежет.
– Иди обогрейся, – глядя на чудом спасшегося посланника, велел Камбиз. – Эй, Нидинту-Бел, не так давно ты преподнес мне смешной колпак с коброй. Принеси-ка мне его. Отныне я буду ходить только в нем. Я объявляю это царство своим, и горе тем, кто попытается оспорить эту истину!
– Нидинту-Бел, – отошедший уже было Таракс, точно вспомнив что-то важное, повернулся к вавилонянину, – эти твари, поклоняющиеся шакалам, узнав, что ты здесь, велели передать, что в этом городе живет твоя женщина и ребенок. Они сказали, если завтра утром войско еще будет стоять на берегу Нила, они перережут им горло.
Нидинту-Бел скривил губы в недоброй усмешке. Он уже открыл рот, чтобы произнести что-то холодное и хлесткое, когда перехватил на себе взгляд Камбиза.
– Женщина и ребенок? – переспросил он, хитро оскаливаясь. – Это прекрасно! Это то, что нужно!
Если бы жители Мемфиса знали, сколько женщин ожидают Нидинту-Бела в разных городах Ойкумены и сколько детей с полным основанием могли называть его папой, они бы не стали использовать в борьбе столь хлипкий козырь. Действительно, когда в недавние времена статный вавилонский царедворец прибыл с посольством в Мемфис, одна из местных красавиц не устояла перед его чарами. Однако сейчас незаконнорожденный сын Набонида, пожалуй, и не вспомнил бы, как ее зовут.
Но то, что египтяне наивно полагали своим оружием, моментально было обращено против них. Многоопытный в военном деле Камбиз знал толк в каверзах и не замедлил воспользоваться представившимся шансом. Он не тешил себя глупыми надеждами, что рыбаки и охотники, тайно приносящие в лагерь его войска плоды своей ловитвы, движимы лишь жаждой наживы. Он почти наверняка знал, что, распродав товар, они спешили донести военачальникам Псамметиха обо всем, увиденном и услышанном в персидском лагере. Поэтому, отдав приказ отловить самого наглого из вражеских лазутчиков, он ни на миг не сомневался, что стрела пущена в цель.
А уже к полуночи обрадованный чудесным спасением египтянин передавал личное послание Нидинту-Бела молодому фараону. В самых пылких и страстных выражениях вавилонянин умолял Псамметиха не губить его возлюбленную и отпрыска, заверяя, что лишь превратности судьбы заставили его повиноваться Камбизу. Он писал, что не в его силах отвести персидскую армию, но если фараон обещает беспрепятственный проход тем, кто пойдет за Нидинту-Белом в финикийские земли, то он готов взбунтовать большую часть войска, оставив Камбиза и тех, кто сохранит ему верность, легкой добычей для отважнейшего из государей Египта. Он просит немногого и готов отдать взамен победу над убийцей отца Псамметиха. Правда, на это уйдет несколько дней, но это лишь усилит ропот среди персов, ибо войско голодает и сильно утомлено безумным переходом.
На следующее утро молодой охотник, больше похожий на пращника, метающего свинцовые шарики в себе подобных, а не в пернатую дичь, принес вавилонянину согласие фараона на предложенный им план. И потянулись день за днем. Посланные фараоном наблюдатели с видимым удовольствием докладывали ему, что в армии слышен ропот, что когда Камбиз проезжал между шатрами, кто-то запустил в его коня комом грязи, и солдаты отказались выдать преступника. Они взахлеб рассказывали, что персидский царевич едва не батогами гонит своих людей таскать камни на ближайший холм, ибо опасается, что отдохнувшая армия откажет ему в повиновении.
Так прошла целая неделя. Пока однажды все тот же юный охотник не доставил фараону послание, начертанное на куске папируса, упрятанного в обглоданную кость. В нем значилось, что в ближайшую ночь Нидинту-Бел и отряд его сторонников покинут лагерь, и содержалась просьба доставить на правый берег его прелестную возлюбленную и ребенка. Псамметих удовлетворенно присвистнул, велев жрецам Ра восславить милость небес, а войску – изготовиться к бою.
Ночь выдалась темной и тихой. Осень заглушила треск цикад, и лишь плеск нильских волн нарушал тревожное молчание, висящее над Мемфисом. Десятки глаз следили из крепости за тем, что происходило на противоположном берегу, и когда там раздались еле слышные крики, звон клинков, когда заметались факелы, множество скороходов устремились во дворец фараона с единственной, но столь желанной вестью: «Они уходят!»
Едва прозвучали эти слова пред ликом «живого бога», как тот поднялся, указуя жезлом туда, где все еще оставался враг.
– Они сами желали такой участи! Пойдем же и убьем их!
Великое множество кораблей, дожидавшихся этого часа, борясь с течением, направились к противоположному берегу, спеша высадить собранное из дальних гарнизонов войско фараона. Как воочию мог убедиться Псамметих, вавилонянин говорил правду – лагерь был почти пуст. Те немногие, кто оставался там, с криками бросились бежать, едва завидев врага.
Фараон пожалел, что еще не успел переправить нубийских всадников и колесницы. Правда, его несколько удивило, что все подряд беглецы мчатся к тому самому холму, куда ранее со всей округи стаскивались камни. Но что могла противопоставить кучка перепуганных дикарей его могучей армии? Лагерь вместе с обозом были захвачены, теперь оставалось лишь завершить переправу и на рассвете всеми силами атаковать!
Чуть солнцеликий Ра обратил лучи своего вечного сияния на землю фараонов, войско «живого бога» перешло в наступление. Правда, с самого начала все пошло не так, как мыслил молодой Псамметих. Усеянный камнями склон заставил военачальников отказаться от попытки атаковать персов колесницами. К тому же на самой круче красовалась изрядная насыпь, за которой засел враг, причем числом куда большим, чем предполагалось ранее.
Но победа казалась столь близкой и была столь желанной, а потому, сойдя наземь с колесницы, повелитель Нижнего и Верхнего Египта лично повел в атаку пехоту. Когда на его щит, обтянутый пятнистой коровьей шкурой, с диким воем шлепнулась первая кошка, Псамметих, опешив от святотатства, застыл на месте. За первой орущей любимицей богини Баст последовала еще одна. Далее кошки, собаки, даже ибисы посыпались как из рога изобилия. Псамметих был молод и отважен. Он готов был к любой, самой жуткой сече, но священные животные… К тому же одна из кошек, перелетев щит, вцепилась ему в лицо и начала в ужасе драть его, точно обвиняя в столь непотребном к себе отношении. Оглушенные происходящим, египтяне устремились было вниз по склону, и тут в лагере на холме утробно взвыли боевые трубы, и дожидавшиеся этого сигнала отряды Таракса и Нидинту-Бела форсированным маршем ринулись на обескураженных египтян с флангов, захватывая корабли и отрезая путь к отступлению. К полудню все было кончено. Торжествующий Камбиз подъехал к плененному фараону и, подставив его спину вместо ступеньки, спустился с коня наземь.
– Помнишь дождь, который шел, когда я посылал к тебе посольство? – насмешливо проговорил сын великого Кира, и Нидинту-Бел поспешил дословно перевести слова нового повелителя Египта несчастному изгою в разодранных царских одеждах. – Я предлагал тебе прийти ко мне и, поклонившись, принять это царство из моих рук. Ты не пожелал сделать этого, ты хотел крови и получил ее сполна. Я спрашиваю тебя, помнишь ли ты тот дождь?