Страница:
Владимир Свержин
Время наступает
Самое невероятное чудо есть уникальная сумма очевидностей.Первый постулат теории невероятности.
ПРОЛОГ
В жизни в отличие от казино можно делать ставки все время, покуда вертится наш шарик.Смог Белью
Золоченые стрелки на циферблате массивных дубовых часов конвульсивно подрагивали, не трогаясь, впрочем, с места. Теплые, несколько мрачные тона мореного дуба, из которого был изготовлен покрытый затейливой резьбой футляр хронометра и прочая наличествующая в кабинете мебель, приглушали льющееся из многоваттного светильника электрическое сияние. Кабинет Джи. Эр. Эр. – председателя правления Международного Института Экспериментальной Истории – вообще отличался монументальностью, за которую кто-то из институтских остроумцев окрестил апартаменты высшего руководства пирамидой Хеопса. Название прижилось.
Пожалуй, электрический свет казался здесь неуместным, излишне ярким. Но все же свечи в канделябрах, столь милые сердцу его превосходительства, господина председателя, были принесены в жертву научно-техническому прогрессу. Попытки наладить часы Джи. Эр. Эр. отвергал с гневной категоричностью. Возможно, он видел в подергивающихся стрелках высокий символ деятельности самого Института, а может, просто упорствовал из-за врожденного британского консерватизма.
Леди Эрмен, секретарша босса, проведшая без малого четверть века в приемной и оттого чопорная и строгая, точно классная дама пансиона благородных девиц, тихо постучав, открыла массивную дверь:
– К вам лорд Баренс, сэр.
– Пусть войдет, – отвлекаясь от исписанных листов, коротко распорядился Джи. Эр. Эр. Его лицо, кажется, самой природой созданное для монументальной скульптуры, обрело вид точь-в-точь, как у Тарквиния Гордого, прижимающего к ногтю римский сенат.
Посетитель был ему давно и хорошо знаком.
В недавнем прошлом он слыл одним из лучших стационарных агентов. Потом – яркой звездой отдела разработки. Далее вновь была агентурная работа и… внезапное исчезновение! Едва ли не бунт, в который он не преминул вовлечь и группу оперативников, посланных ему на помощь в один из ближних сопределов, ко двору русского царя Ивана Грозного [1]! Правда, созванная по требованию «мятежников» специальная комиссия скрепя сердце подтвердила правильность действий агента Баренса в силу радикально изменившейся ситуации. Баренс во всей красе явил миру свой талант аналитика, но не все в Институте пришли в восторг от его вольнодумства.
«Победителей не судят», – заявил при разборе дела представитель королевы в Институте Джозеф Рассел – XXIII герцог Бэдфордский.
И победитель с почетом, без лишнего шума, был возвращен в недра отдела разработки, где он был встречен как герой, овеянный легендами, и где разнообразным талантам лорда Баренса нашлось достойное применение.
И вот теперь он входил в кабинет, один из немногих, кто стоял у истоков Института и помнил Джи. Эр. Эр. еще не Хеопсом, а молодым талантливым ученым, разрабатывающим основы хронополиорбической теории.
– Проходите, Джордж, садитесь. – Председатель задумчиво окинул взглядом старого знакомца и указал на обитое серебристым атласом кресло.
Лорд Баренс с неподражаемой грацией прирожденного царедворца опустился на тускло поблескивающий атлас, дожидаясь, когда хозяин апартаментов огласит причину вызова из недр.
– У меня к вам просьба, милорд, – медленно шевеля губами, точно с усилием, как и подобает живому монументу, проговаривая каждое слово, произнес Джи. Эр. Эр, – просьба весьма щекотливого свойства.
– К вашим услугам, сэр, – с учтивой и непринужденной улыбкой, как подобает истинному вельможе, склонил голову бывший «стаци».
– Прошу вас не афишировать то, что вы сейчас услышите. Будет лучше, если об этом деле будет знать как можно меньше людей.
Лицо Баренса ни на йоту не утратило обычной приветливой любезности, но сквозь вальяжный глянец проступило нечто определенно хищное. Так в холеных перстах аристократа внезапно проявляется цепкая хватка ловкого фехтовальщика.
– Что вы могли бы сказать об Уолтере Камдейле и Сергее Лисиченко?
– Это зависит от того, что вас интересует, сэр, – осторожно начал лорд Джордж.
– Я хотел бы услышать ваше мнение о них, – перебил его Джи. Эр. Эр.
– Они, несомненно, из лучших оперативников Института.
– С этим трудно не согласиться, да никто в здравом уме и не станет оспаривать вашей оценки. Но как бы вы прокомментировали вот это? – Хозяин кабинета открыл ящик и выложил на полированную столешницу десяток книг в ярких обложках.
– Несомненно, это книги, – невозмутимо и моментально отреагировал его собеседник.
– Очень верно подмечено. – Мраморное лицо председателя институтского правления невольно тронула улыбка, – Однако прошу вас посмотреть внимательнее. Вы ведь хорошо знаете русский язык. Полагаю, сие произведение, – он указал на том с названием «Железный Сокол Гардарики», – будет вам особенно интересно.
Лорд Баренс открыл книгу, и чем более в нее вчитывался, тем менее удавалось ему скрыть изумление.
– Но ведь это…
– Да, да, мой друг. Это книга о ваших, скажем так, неоднозначных деяниях с Лже-Рюриком И. Как вы могли заметить, рассказ ведется от лица Камдейла. Я весьма сомневаюсь, что он ни с того ни с сего решил нарушить запрет на распространение информации о деятельности Института, да еще и опубликовать свои воспоминания в России. Но, как водите, книга перед нами.
– Вы полагаете, что автором книг может быть Лис? Простите, – поправился его собеседник, – Сергей Лисиченко?
– Не знаю, – пожал плечами председатель, – и, честно говоря, не желаю в этом разбираться. Этим пусть занимается служба безопасности!
– Но здесь сказано, что это научная фантастика, – постарался обелить друзей Баренс.
– Фантастика – это, конечно, хорошо. Полет ума, светлые идеи и далее, в том же духе… Но сегодня на внешнем периметре, – выждав паузу, неспешно проговорил Джи Эр. Эр., – охрана задержала некоего Яноша Урри. И это уже не фантастика, а реальный факт.
– Поляк?
– Литовец, но к делу это не относится. Поверьте, задержать его было отнюдь не просто. В нем 310 фунтов веса при шести с половиной футах роста. К тому же он чемпион Балтии по историческому фехтованию. Если верить его словам, молодой человек поехал во Францию учиться в Сорбонне. Но вместо того, чтобы просиживать штаны, постигая книжную премудрость, он решил завербоваться добровольцем в Институт. Такая вот проза жизни.
– Но как он нас нашел?
– Кое-где в этих книгах, – надменно поджав губы, Джи Эр. Эр. постучал длинным пальцем по яркой обложке, – есть определенные намеки на месторасположение Института. А дальше – упорство и сообразительность. Ни в том, ни в другом нашему заморскому гостю отказать нельзя. Как бы то ни было, вопрос, депортировать ли господина Урри или зачислить стажером, покуда открыт. Слава Всевышнему, пока мы имеем дело с единичным фактом. Но если благодаря этим романам вокруг периметра выстроится толпа волонтеров, желающих дебоширить в сопредельных мирах – а ничем иным, судя по текстам, наши сотрудники не занимаются, – на работе Института можно будет поставить крест. Большой-пребольшой.
– Чем же я могу этому помешать?
– Здесь мы подходим к главному. – Джи Эр. Эр. решительным жестом отодвинул книги в сторону, едва не сбрасывая их на пол. – Вы, конечно же, слышали пословицу: «Громче всех кричит об отсутствии дьявола сам дьявол».
– Разумеется, – неспешно склонил голову его собеседник.
– Нам, а вернее сказать, вам, предстоит действовать по подобному принципу. Полагаю, в архиве найдется множество дел, которые при известной обработке вполне могут сойти за научную фантастику. Чем фантастичнее, тем лучше. С вашим-то талантом, Джордж, мне ли вас учить! Насколько я помню, вы по-прежнему один из лучших специалистов в Англии по созданию легенд для агентов всех уровней. Сделайте одолжение, Институт вновь должен стать легендой, мифом, фата-морганой!
– Можете считать, сэр, что это уже сделано! Через три месяца книга будет лежать на этом столе.
ГЛАВА 1
Все дороги идут из прошлого, но не все ведут в будущее.Всемирный атлас больших дорог
Серый песок, раскаленный днем так, что обжигал ноги даже сквозь кожаные подошвы сандалий, милостью бледного бога Сина теперь остыл и даже почти не шуршал под гудящими от усталости ногами. Пустыня была ровной, точно ячменная лепешка, снятая с раскаленного бока тандыра – вкопанной в землю хлебной печи. Пыль, взметаемая проснувшимся чуть свет ветром, днем копила жар, обжигая своим прикосновением.
Намму брел, по щиколотки увязая в песчаном море, стараясь разглядеть вдалеке хоть какой-то намек на человеческое жилье. Днем он уже видел стены домов, притаившихся в тени финиковых пальм, и, невзирая на боль и усталость, долго бежал к ним, пока окончательно не выбился из сил и не упал, вспугнув притаившуюся в пыли кобру. Намму лежал, чувствуя лицом, как перекатывается, обтачивая кожу, вечно текущий песок, и кровь стучала у него в висках, словно могильщик, лениво ковыряющий заступом в каменистой почве яму для его последнего ночлега. Когда же Намму оторвал наконец лицо от раскаленного песчаного противня, горизонт был чист, и только пара ухеелей – мелких драконов-падальщиков кружила над ним, высматривая, достаточно ли мертва добыча. Намму, вспомнив мерзкий, крючковатый, острый, словно обсидиановый скол, клюв ухееля, сотню его мелких зубов, в клочья раздирающих еще теплую плоть, с омерзением вскочил на ноги и что есть сил замахал руками. Драконы недовольно спикировали, едва не цепляя крыльями его лицо, и унеслись прочь искать менее суматошный обед.
С той поры он шел и шел, не чувствуя ни боли, ни усталости.
Унылая равнина на горизонте сменилась выщербленной, точно старый нож, полоской далеких холмов. Намму заплакал, растирая по щекам едкую влагу слез, удивляясь, что ему есть еще чем плакать, и чувствуя, что спасен. Там, на холмах, росли деревья, в тени которых наверняка ютились глиняные хижины пастухов и тех, кого царь Валтасар, сын Набонида, великой милостью своей не стал лишать жизни за совершенные преступления, а лишь изгнал на границы своих земель. Намму знал, что здесь эти люди зачастую сбиваются в шайки, чтобы грабить идущие в Вавилон караваны. Но ведь он не караван, кому нужны его лохмотья?! К тому же смерть от меча или стрелы казалась ему предпочтительнее гибели в безбрежной песчаной жаровне. Мог ли теперь он рассчитывать на что-то лучшее?
С тех пор как месяц назад ворота Ниневии захлопнулись за его спиной и стражники, положив оперенные стрелы на витые тетивы луков, бдительно следили, чтобы он бежал от городских стен без остановки, кого интересовала его участь? Кого занимала судьба жалкого фигляра, забавляющего базарную толпу фокусами и трюками, а чаще не брезгующего ни чужой монетой, ни хитроумным обманом простофиль… Справедливость восторжествовала!
Намму закусил до крови губы и прибавил шаг.
«Я спасен! – праздничным барабаном стучало в его голове. И эта мысль была, точно ветер, выдувающий затхлость и сор. Все мрачные опасения улетучились вмиг, точно не было их вовсе: – Я спасен! Быстрее! Быстрее!»
Наконец Намму добрался до огромных валунов, вроде тех, о которых рассказывал заезжавший в Ниневию с товаром грек-иониец. Он говорил, что на островах его прародины живут громадного роста чудовищные люди с единственным глазом посреди лба и что эти ужасные страшилища мечут в приближающиеся корабли такие вот камни, желая отправить на дно тех, кто дерзнул нарушить уединение киклопов, как он их называл.
Намму без сил опустился наземь, прислоняясь спиной к прохладному обломку скалы, и невольно усмехнулся. Быть может, впервые за последние недели. То, что в далеком море было призвано нести гибель, здесь, в море пустынном, обещало ему жизнь. Но едва коснулся он земли, поросшей невысокой хилой травой, как явственно услышал поблизости угрожающий скрежет челюстей одного из вездесущих ухеелей. Затем раздалось хлопанье зазубренных кожистых крыльев – падальщик отгонял от добычи нежеланного гостя. Намму подхватил лежащий неподалеку булыжник и вновь поднялся на ноги. Ухеели трусливы и не нападают, видя, что жертва выше их ростом. Правда, обычно они держатся парами, так что всегда можно ожидать нападения со спины. Однако, яростная защита заставляет зубастых трупоедов улепетывать, не слишком упорствуя в желании одолеть столь крупную и неспокойную добычу.
Намму обошел огромный валун, держа руку с камнем на отлете, готовый в любой миг опустить свое весомое оружие на костистую в крупных шипах голову дракона. Чуя приближение двуногого, падальщик все сильнее скрежетал зубами и возмущенно фыркал, выпуская зловонное дыхание из упрятанных под кожистыми наростами ноздрей. Наконец человек увидел ухееля вблизи. Тот был стар и одинок. Бросив грызть лежащее на земле тело, он жался к скале, не желая вступать в бой и в то же время сознавая, что, возможно, больше ему никогда не опередить своих более молодых и ловких сородичей и, стало быть, никогда не видеть желанного куска мяса. Намму потряс над головой занесенным камнем и громко крикнул, отгоняя падальщика. Сейчас он сильно пожалел, что не имеет с собой копья. Кожа с головы и шеи дракона высоко ценится доспешными мастерами. Нет ничего лучше для изготовления поножей и оплечий. Ни меч, ни стрела не возьмет их. Но взлетающего ухееля несложно поразить копьем в брюхо, где кожа мягче всего. Возможно, чувствуя недобрую мысль, шипоголовый летун бросил на чужака полный ненависти взгляд ярко-алых глаз и тяжело взмыл в едва светлеющее небо.
Намму перевел глаза с дряхлеющего стервятника на его неподвижную добычу. Это был мужчина средних лет, возможно, даже сверстник Намму. Нога его была вывернута и нелепо торчала в сторону. Вероятно, несчастный не удержался на склоне и, упав, сломал колено. Одежда его – длинная рубаха, подпоясанная кушаком, была грязна и местами разорвана. Намму опустился перед трупом на колени и начал развязывать кушак в надежде отыскать припрятанные монеты. Он напоминал себе старого ухееля, все еще кружившего над ним.
Монет в кушаке не оказалось. Да и сам пояс уже никуда не годился. Намму тихо выругался сквозь зубы и полез в лежавшую поодаль суму: ячменная лепешка, тыква-долбленка. Он поднес ее к уху и встряхнул – внутри еще плескалась вода. Забыв обо всем, Намму зубами вынул пробку и жадно припал губами к краю фляги. Наблюдая за обидчиком, ухеель с возмущенным клекотом отгонял того, кто лишил его законной трапезы, а теперь еще и не спешил воспользоваться ею сам. Этих драконов не зря именовали псами Таммуза [2]. Их мощные челюсти способны перемолоть любые кости. Вцепившись в жертву, они съедают её без остатка, чтобы потом доставить душу умершего в царство мертвых, Шел, где, по преданию, они обитают.
Намму отложил в сторону опустевший сосуд и вновь сунул руки в суму: пергаментные свитки и папирусы – ничего полезного. Впрочем, он вздохнул, быть может, в богатом Вавилоне и на этот товар найдется купец. Он перекинул суму через плечо и вновь усмехнулся.
Съеденное приятно тяготило желудок. Хотя, признаться, подобных лепешек он мог проглотить еще так штук пять, и хорошо бы не таких сухих и твердых, как обветренный камень, а мягких и свежих, только-только с горячего бока тандыра. Но как бы то ни было, двигаться стало легче, и сейчас он торопился дойти до ближайшего пастушьего жилья, покуда солнце хищным глазом не глянет вниз из зенита. Мог ли он подумать еще пять лун назад, что так вот будет влачиться по пустыне к обглоданным каменным ошметкам гор в поисках самого малого: еды, воды и убежища. Совсем недавно жизнь казалась ему если не беззаботной, то определенно забавной.
С тех пор как персы, вкупе с вавилонянами, разрушили его родную Ниневию, минуло уже более семидесяти лет, и город понемногу оживал, вновь наполняясь купцами и приезжей знатью, как выздоравливающий больной прежними силами. Конечно, теперь это была совсем не та Ниневия, о которой рассказывал отцу его дед. Теперь и следа не осталось от златопылающей столицы грозной ассирийской державы. Но память о временах невиданного богатства и могущества была еще жива, и – глаза Намму сузились, в уголках их появились острые лучики – и ему от былой славы перепадали немалые доходы. Еще недавно Намму считался халдейским жрецом-магом, посвященным во многие тайны, которые он хранил тем неукоснительнее, что на самом деле не ведал ни одной.
К чему ему были все эти секреты бытия, созерцание хода светил и познание души камней и злаков. Местные жители и без того верили его россказням о путешествии в мир теней, где души умерших открывали ему сокровеннейшие тайны, на ходу придуманные им самим.
Не так давно в окрестностях Ниневии он встретил богатого перса из свиты самого Кира Великого. Тот, прослышав о славе халдейского мага, поинтересовался, не поведали ли духи ассирийских царей минувшего, где схоронены их несметные сокровища. Легенды о спрятанных в последние дни перед нашествием мидийцев грудах золота и драгоценностей Намму слышал с детства. Однако видеть воочию кого-либо из тех, кто нашел хоть что-нибудь действительно ценное, ему не доводилось.
«Конечно», – ответил на вопрос Намму, придавая лицу вид мрачной загадочности. Он не ведает точно, где спрятаны сокровища, но то, что они есть и воистину бессчетны – сущая правда. От луны до луны знатный перс кормил Намму изысканными яствами и поил хиосским вином, а он между тем содержательно проводил время в общении с духами и в подготовке к решающему действию.
Однажды утром, сидя в тени пальмы, потягивая вино из золотой чаши, он, подозрительно оглядевшись по сторонам, тихо объявил заказчику, что дух Тиглат-Паласара III открыл ему тайну заветной сокровищницы. Сам Намму не может туда идти, ибо такова была воля духа. Но за вознаграждение готов указать персу местонахождение тайника. Он даже отвел того к расщелине в скале, сквозь которую в глубине пещеры были видны кожаные мешки, наполненные монетами, драгоценная утварь и блистающие каменья. Перс без промедления выдал ему требуемую сумму и, отмахнувшись от предостережения, что духи надежно стерегут свои клады, зашагал к указанному проводником тайному лазу. Его не было два дня, как, впрочем, и Намму. Когда же охотник за сокровищами мертвецов наконец увидел солнце, руки его тряслись и голова была абсолютно седой. Он не пожелал рассказывать, что видел в подземелье, и вскоре покинул Ниневию.
Во всех деталях о том, что ждало несчастных в пещере, мог бы поведать сам Намму, но и он хранил молчание. Расплатившись с друзьями и знакомыми за взятые у них блюда и кувшины, он стал поджидать новую жертву.
За вечерним пивом в харчевне у рынка он порою невзначай проговаривался, что горы золота лежат буквально под ногами, но, увы, все никак не сыщется смельчак, готовый их достать. Смельчаки тут же находились и аккуратно платили за пиво, обед и за то, что жрец укажет им путь к вожделенному сокровищу. Обратно халдейский маг провожал их уже абсолютно бесплатно, несолоно хлебавших и изрядно утративших веру в собственную храбрость. Все было прекрасно, покуда не явился этот…
Как говорил старик-отец: «Намму, делай все, что тебе заблагорассудится, но пусть те, у кого в руках власть и сила, глядят сквозь тебя. Помни, что полуденную тень не сечет бич и не волнует царский указ!»
Он не додумал начатую мысль. Пестрая вереница минувших дней, растаяв, уступила место дню нынешнему. Над рощей смоковниц, видневшейся чуть поодаль, вился сизоватый дымок, какой обычно поднимается над костром, когда пастухи поджаривают на вертеле молодого барашка. Голодный демон в желудке плотоядно заурчал и впился когтями в нутро, стараясь вывернуть его наизнанку. Намму заторопился в отчаянной надежде присоединиться к утренней трапезе.
Накормить и напоить странника – непреложный закон приграничья. При этом никто и никогда не станет расспрашивать у гостя, откуда тот прибыл и куда держит путь. Быть может, именно строжайшему соблюдению этих простых, но самой жизнью продиктованных законов и обязаны пастухи безопасному сосуществованию с двуногими волками и бескрылыми коршунами.
Путь к костру не занял много времени. Вскоре меж ветвей замаячило обложенное камнями огневище. Вокруг него в расслабленных позах лежало несколько человек. Намму остановился и насторожился. Что-то не так. Не похоже, чтобы пастухи так увлеклись созерцанием пляшущей в пламени саламандры, что не видят и не слышат ничего вокруг. Что-то не так! Он настороженно огляделся, прислушиваясь и силясь понять, что заставило тревожно биться его сердце. Ну конечно! Тишина. Ни лая собак, ни звука голосов, ни блеянья овец в загоне. Он приблизился, осторожно ступая, стараясь не спугнуть хрустом сухой ветки нависшую тишину.
От картины, открывшейся его взгляду, Намму передернуло. Он судорожно прикрыл рот ладонью, чтобы не вскрикнуть. Все пастухи как один были мертвы. В груди каждого из них торчало по длинной легкой тростинке с золотисто-красным оперением. Намму выдернул одну из них. Угловатый бронзовый наконечник хищно блеснул, выпуская кровь из раны. «Персы», – чуть слышно проговорил изгнанник, вновь оглядываясь по сторонам.
«О, Мардук, владыка судеб, многомудрый и справедливый! Чем же могли не угодить царю царей и попирателю непокорных бедные пастухи?» Над головой вновь раздался до отвращения знакомый недовольный скрежет вечно голодных ухеелей. Он задрал голову. Парочка крылатых обжор кружила над кострищем. Вдали, оттуда, где, по его расчетам, тек Евфрат, неслись еще два трупоеда. Намму знал, что обычай велит обложить каменьями мертвые тела, ибо души тех, что попадают в чертог Таммуза в когтях ухеелей, обращаются в неупокоенных призраков, демонов ночи, насылающих дурные сны и смертную тоску. Однако времени для последней услуги, которую человек может оказать человеку, у него сейчас не было. Внезапная мысль точно кипятком обожгла его сознание. Судя по тому, что костер еще горел, персы не успели далеко уйти, значит, драконы, недовольно описывающие круги над рощей, наверняка привлекут их внимание. Ведь не будь здесь кого-то, кто мешает падальщикам наброситься на пищу, твари бы уже давно набивали себе брюхо дармовой поживой.
Если эта мысль пришла в голову ему, то воины Кира, лучшие в обитаемом мире, который эллины называют Ойкуменой, без сомнения, поймут незамысловатый знак в небе. Намму весь обратился в слух. Ему показалось, что издали доносится конское ржание. Так ли это было или нет, он не желал выяснять и бросился опрометью подальше от ухеелевой добычи. Он бежал, не разбирая дороги, не всегда успевая перескочить через попадающиеся на пути камни. Намму падал, вскакивал и снова бежал. Он мчался, точно к ногам его внезапно приросли крылья. Сумка, полная свитков, колотила его по бедру, и он бы скинул ее, когда бы нашел в себе достаточно смелости, чтобы остановиться.
Берег Евфрата показался столь неожиданно, что он едва успел остановиться, удерживая равновесие, чтобы не рухнуть в воду. Синяя с прозеленью, та плескалась под ногами, маня к себе желанной прохладой, обещая утолить жажду и даровать отдохновение телу. Пальцы Намму сами собой впились в узел старого кушака, он начал было развязывать его и вдруг невольно замер, уставившись в одну точку. Совсем неподалеку от того места, где он вышел к реке, кипела работа. Сотни людей с заступами долбили землю у самого берега. Другие грузили в большие корзины смешанную с камнями землю, третьи куда-то тащили выкопанное, затем вновь возвращались за очередной ношей. Вокруг землекопов, то там, то здесь, пешие и конные, красовались персидские воины в характерных кожаных шапках.
Намму упал между камней, стараясь, как учил его отец, превратиться в змею, вылезшую погреться на солнце, довольную жизнью и оттого не желающую ни показать себя, ни даровать смерть ближнему. Удалось это или нет, но занятые подневольным трудом землекопы не обратили на него ни малейшего внимания, а стражу, вероятно, больше заботило, чтобы работники не разбежались. Благодарение Мардуку, они попросту не заметили его. Удостоверившись, что персы не спешат отрядить всадников на его поимку, Намму стал тихо отползать, продолжая в душе и сознании своем оставаться длиннохвостым аспидом, вылезшим погреться на солнце.
Огромные, выше ливанского кедра, Ламассу – крылатые человеко-быки – грозно взирали на чужаков, смеющих приблизиться к воротам могущественного Вавилона. Когда-то отец Намму рассказывал, что халдейские маги, желая захватить город, прельстили богатой добычей двух чудовищ из племени Ламассу, обитавшего у незримого устья Гидаспа. [3]
Неуязвимые для копий и стрел, эти чудовища буквально в считанные минуты растоптали войска прежнего властителя «Божьих врат» [4]. Но когда дело дошло до обещанного вознаграждения, маги тайными заклинаниями обратили Ламассу в камень. С тех пор в знак могущества халдейских царей они поставлены немыми каменными привратниками у стен великого города. И лишь когда последний наследник венца этой династии кровью смоет леденящие слова заклятия с каменной груди недвижимых стражей, они вновь обретут свободу.