Страница:
— Вот удивительно, — слегка задыхаясь, говорила она, — я ведь была хорошенькая в юности, тоненькая, хрупкая, с огромными глазищами и гривой — какой штамп, да? — волос. Но успехом у мальчиков не пользовалась. Были девочки, вокруг которых мальчишки просто вились, табуном ходили, а я на школьных вечерах не всегда танцевала — не приглашали. Я не знаю, почему так получалось, но переживала из-за этого ужасно. У меня такие комплексы развились, что вы! Какой-то был во мне изъян, я так думала. А потому умудрялась влюбиться во всякого, кто мне доброе слово говорил. И не умела это скрыть, а мужчины ведь, даже маленькие, по натуре своей охотники, не любят, когда добыча сама в руки идет, не ценят честность и искренность.
Господи, что только подружки мои ни учиняли! Опаздывали на свидания, или даже не приходили вовсе, в глаза издевались, капризничали — парни, как пришитые, как приговоренные возле них держались. Я была милая, честная, обязательная — не ценили. Это уже с возрастом пришло, понимание, что все это игра, что нет настоящей искренности и настоящей дружбы между людьми, даже очень любящими друг друга.
Да мне ровесники не очень и нравились… я испытывала интерес ко взрослым мужчинам, довольно долгое время. У меня даже пару раз были романы с очень взрослыми людьми. Конечно, ведь они себя вели со мной очень предупредительно и мое поведение их устраивало: такая хорошая девочка, никаких хлопот.
Один из них был моим первым мужчиной. Я всегда наплевательски относилась к этой ерунде — девственности. Можно быть физически девственницей, но иметь насквозь развратное и испорченное сознание, эти вещи — девственность и чистота — никак не связаны. Поэтому я очень легко пошла на физический контакт с моим первым, тем более, что любила его, долго любила… И преклонялась перед ним: он был необыкновенным человеком.
А началось все с того, что я своей учительнице принесла почитать книгу, которая мне очень понравилась, а она эту книгу разругала, сказала, что это безобразие, читать такую макулатуру, что нужно меня образовывать, но у нее уже столько учеников — нет свободной минуты, а вот у N, кажется, есть окно, она с ним поговорит.
Я была потрясена. N был когда-то учителем в нашей школе, и даже один раз принимал у меня устный экзамен по литературе. Пять поставил. Выглядел он невероятно рафинированным, особенно в нашей провинции. Одет не просто модно, а стильно, очки огромные, я же всегда очкариков любила — фетишистка, сама знаю — в общем, столичная штучка, и вдруг будет со мной заниматься, я поверить этому не могла. Он тогда уже из школы ушел, его в министерство забрали.
Был он второй раз женат, у первой жены была от него дочь. Вторая его жена была тоже учителем, но детей у них не было, хотя были они еще достаточно молодыми — ему было тридцать три года, он на тринадцать лет был старше меня
В общем, в субботу утром я отправилась к нему домой. Зажата я была необыкновенно. Он вел себя очень сердечно, и я потихоньку оттаивала. Я сидела на диване, а он — на низенькой скамеечке напротив меня. Я и сама любила низко сидеть, а когда прочла, что и Воланд предпочитал низкие сидения, вывела целую теорию о пристрастии людей необыкновенных к низким скамьям. Смешно, правда?
Мы разговаривали с ним о литературе, музыке, живописи. Он показывал мне альбомы, ставил пластинки. У него была такая библиотека! Кое-какие книги он мне даже подарил. Я стала жить от субботы до субботы.
И все время вспоминала Веру Павловну из «Что делать?». Помните, она ненавидела разговоры, которые шли у нее дома — ни о чем. Вот и у меня дома шли такие же разговоры, я всю жизнь не понимала, почему люди открывают рты, когда им говорить не о чем.
А с ним мы беседовали! Говорили именно о том, о чем только и следует разговаривать, в частности, и о жизни тоже, что было мне необходимо, потому что никто никогда и ничего мне о жизни не объяснял, и приходилось самой барахтаться, придумывать выходы из затруднений и изобретать манеры поведения в том или ином случаях. Я воспитания никакого не получила, почему-то мои родители считали, что я должна как-то сама узнать, что такое хорошо, а что такое — плохо. Откуда мне было это узнать? Среда была простецкая, примеров вокруг себя я не видела, а мне хотелось быть девушкой интеллигентной, не хабалкой и не простячкой. Знаете, есть пословица «Хорошее воспитание — ум дураков». Необыкновенно умная пословица! Иной умница невоспитанный выглядит полным идиотом рядом со сдержанным и умеющим себя держать кретином. Я часто оказывалась в подобных ситуациях, до сих пор стыдно вспоминать.
По-моему, он тоже стал ждать наших суббот. Мне так стало казаться, и я не ошиблась.
Начались какие-то очередные школьные каникулы, осенние, что ли, нет, весенние, весенние, потому что на восьмое марта — это была суббота — я была у него, и мы с ним выпили коньяка, который я любила, но мне редко он доставался: для моих родителей он был дорог, а в гостях не очень было принято поить молодых девушек коньяком.
Когда я уходила, он сказал, что остается на каникулах один, что жена уезжает в дом отдыха и не хочу ли я прийти к нему как-нибудь вечерком, просто посидеть и скрасить его одиночество. Конечно, я хотела… Конечно…
Ну, думаю, дальше все понятно. Интересно то, что мне это не было нужно — я еще не проснулась тогда, да и он меня не разбудил. Как я поняла уже постфактум, через годы, любовник он был так себе. А может быть, это он со мной был таким неловким, его могли сдерживать моя излишняя молодость и неведение.
Для меня это не имело значения — я любила его так, как больше никого и никогда не сумела полюбить: я любила в нем мужчину, друга и учителя. Все остальные мужики в моей жизни были или только мужиками, или только друзьями. Учителя я больше не встречала никогда.
Он тоже любил меня, любил безнадежной любовью взрослого, разочарованного в жизни, много пьющего мужчины, понимающего, что эта девочка — я — не ему дадена, что выпавший нам с ним кусочек радости скоро истает, потому что у меня впереди жизнь, а у него — плавное сползание в алкоголизм: ведь он спивался сознательно, нарочно, словно желая скорее разделаться с этой жизнью, поманившей его и обманувшей, как те женщины, в которых выросли мои подружки, плевавшие на мужское самолюбие и достоинство и державшие мужчин за комнатных собачек или вьючных ослов.
Много позже я поняла их правоту, но тогда я еще была полна уважения к мужскому сословию и веры в его ум, силу и выдающиеся качества. Мужчины очень постарались, чтобы вылечить меня от этих заблуждений на их счет.
Я часто задумывалась о нашем с ним будущим, но каждый раз попадала в тупик. Его друзья были моими школьными учителями, и я не могла представить себе, как мы с ним живем в одной квартире, а они приходят к нам в гости и беседуют на равных со мной. Это было настолько нереально, что я решила больше не задумываться, а пустить все дело на самотек.
Одно наше свидание я помню очень хорошо — мы провели вместе весь день. Я что-то наврала дома насчет поездки с подругами куда-то гулять, а сама пошла к нему. Он открыл мне дверь, стоял,опустив плечи, и смотрел на меня покорным взглядом — как сейчас вижу… Преданно и покорно. А я и воспользоваться этой его покорностью не умела.
Дома начались скандалы — родители не могли понять, зачем я к нему хожу, но скоро поводов для скандалов не стало: у него заболел отец, болезнь, как это водится, обнаружили слишком поздно, и вся жизнь его превратилась в непрерывную карусель: поиски наркотиков — зарабатывание на них денег — дежурство в больнице возле отца, потому что тот больше никого к себе не подпускал — служба. Мы перестали видеться совершенно, он даже не ночевал дома, жил или в больнице, или у матери.
Несколько раз я умудрялась съездить к нему на работу, ждала его внизу, начинался обеденный перерыв, он выходил, и мы шли с ним куда-нибудь посидеть. Он очень похудел, был утомлен и даже истощен, я его безумно жалела, но толку от меня не было никакого — я ничего не умела: ни пожалеть, ни приласкать.
Потом отец его умер, но он продолжал жить у матери, чтобы помочь ей прийти в себя. Мы еще раз встретились у него на работе, я ждала его, как всегда, внизу, но он был очень занят, никак не мог вырваться, и я ушла, прождав его больше двух часов.
Больше мы с ним не встречались. Потом пришло лето, я уехала в Москву, поступила в институт, началась совсем другая жизнь, но я помнила о нем и все мечтала увидеться и спросить, любил ли он меня, а если любил, то почему не нашлось в его жизни прочного места для меня. Я ведь понимала, что женой его мне не быть, да мне и не нужно было это — я не хотела замуж, я ничего привлекательного в замужестве не находила. Меня вполне бы устроила роль его подруги, а бытовые проблемы я с удовольствием оставила бы его жене.
Но встретились мы с ним уже когда я была замужем и родила сына.
Мне пришлось взять академический отпуск, пока малыш был грудным, и я опять жила в городе моей юности. Получилось так, что я приболела и пошла в поликлинику. Возвращаясь домой, я увидела возле здания горкома толпу мужиков чиновничьего вида, а среди них — его. Я не подала виду, что заметила его, но сердце у меня екнуло и мгновенно стало жарко. Я не знала, что мне предпринять — казалось неловким звать его на виду у такой толпы людей, а вдруг бы это оказалось неудобным. Но тут он сам увидел меня, окликнул и пошел ко мне.
Я остановилась и ждала его.
— Куда ты пропала? — спросил он. — Пропала! Больше двух лет прошло!
— Я в институт поступила, в Москве
— Да, я это знаю, но почему ты в такое время здесь?
— Академка, с ребенком сижу. Замуж я вышла, понимаешь?
— Замуж… Но ты так внезапно исчезла… Почему?
— Помнишь, ты был занят, я ждала-ждала… Я поняла, что в твоей жизни никогда не будет места и времени для меня. Я решила, что лучше отрезать сразу, чем потом мучиться и мучить претензиями тебя. Я тогда приехала кое-что проверить и проверила.
— Что ты проверила, глупая?
— Я проверила, обязательна ли я в твоей жизни или играю роль приятной, но не необходимой пряности.
— Ты была мне нужна.
— Но я была у тебя в марте, уехала в Москву в конце июня, ты не пытался связаться со мной.
— А как бы я это сделал? Телефона у тебя дома нет.
— Смешно. Через учительницу. Сказал бы, что твои книги у меня. Я с нею общалась регулярно.
— Мне не пришло в голову.
— Да, я знаю это. Но еще я знаю, почему не пришло. Потому что не было жгучей потребности видеть меня и быть со мной. Когда только об одном и думаешь: увидеть, увидеть.
— И ты решила уйти, хлопнув дверью?
— Нет, я ушла по-английски. Навязываться не хотела.
У него помрачнело лицо, стало отчужденным и замкнутым. Он церемонно попрощался со мной, и мы разошлись в разные стороны, причем я была крайне недовольна собой и тем, что наговорила ему. Почему я не сказала, что долго ждала его, что ходила в его двор и подолгу его там ждала, но ни разу не дождалась, что за эти два года, даже меньше, учитывая беременность, я переменила четырех парней, все искала того, кто сумеет заставить меня забыть, забыть, забыть… и что вышла замуж за одного из них, потому что должен был появиться ребенок. Почему? До сих пор не знаю.
Потом я видела его уже летом, с балкона, где я сидела с сыном. Он проходил внизу, я его окликнула, он без интереса посмотрел на моего ребенка, помахал рукой и ушел… и из моей жизни тоже. Но не только из моей.
До меня доходили слухи, что он страшно пьет, потом и слухи перестали доходить. Я переехала жить сюда, в этот город, изредка ездила только летом с детьми к родителям. В одну из своих поездок я узнала, что учительница моя в городе и пошла ее навестить. Мы разговаривали с ней, и я между прочим спросила, как поживает он. Учительница странно посмотрела на меня и сказала:
— Как, ты ничего не знаешь? Он умер семь лет назад от инфаркта.
Следующие полчаса она отпаивала меня какими-то каплями, водой, хотела вызывать скорую…
Я отказалась от скорой — она не могла вылечить этот приступ, приступ отчаяния, которое охватило меня и не отпускало больше всю жизнь. Я, я, я была виновата в этой смерти — я любила его недостаточно, я думала о себе, о том, будет ли хорошо мне, но не заботилась о том, каково будет ему — и это любовь, я считала это любовью?
Больше я не ездила туда. Родители переехали, потом они умерли, родных не осталось.
Но осталось жгучее чувство вины перед тем, кто начал лепить из меня человека, в которого я со временем превратилась, и кого я любила недостаточно преданно и бескорыстно.
Я думаю, эта моя болезнь — не просто так. Это мне наказание. А может быть, он истосковался там обо мне и позвал к себе. Я его там постараюсь найти и вымолить прощение.
Да. А теперь, извините меня, детка, что-то я устала. Вы не обидитесь, если я попрошу вас уйти? Не обижайтесь. Вот и хорошо. До завтра, ладно? Приходите обязательно.
Эпизод 6.
ИЗ ДНЕВНИКА…
Господи, что только подружки мои ни учиняли! Опаздывали на свидания, или даже не приходили вовсе, в глаза издевались, капризничали — парни, как пришитые, как приговоренные возле них держались. Я была милая, честная, обязательная — не ценили. Это уже с возрастом пришло, понимание, что все это игра, что нет настоящей искренности и настоящей дружбы между людьми, даже очень любящими друг друга.
Да мне ровесники не очень и нравились… я испытывала интерес ко взрослым мужчинам, довольно долгое время. У меня даже пару раз были романы с очень взрослыми людьми. Конечно, ведь они себя вели со мной очень предупредительно и мое поведение их устраивало: такая хорошая девочка, никаких хлопот.
Один из них был моим первым мужчиной. Я всегда наплевательски относилась к этой ерунде — девственности. Можно быть физически девственницей, но иметь насквозь развратное и испорченное сознание, эти вещи — девственность и чистота — никак не связаны. Поэтому я очень легко пошла на физический контакт с моим первым, тем более, что любила его, долго любила… И преклонялась перед ним: он был необыкновенным человеком.
А началось все с того, что я своей учительнице принесла почитать книгу, которая мне очень понравилась, а она эту книгу разругала, сказала, что это безобразие, читать такую макулатуру, что нужно меня образовывать, но у нее уже столько учеников — нет свободной минуты, а вот у N, кажется, есть окно, она с ним поговорит.
Я была потрясена. N был когда-то учителем в нашей школе, и даже один раз принимал у меня устный экзамен по литературе. Пять поставил. Выглядел он невероятно рафинированным, особенно в нашей провинции. Одет не просто модно, а стильно, очки огромные, я же всегда очкариков любила — фетишистка, сама знаю — в общем, столичная штучка, и вдруг будет со мной заниматься, я поверить этому не могла. Он тогда уже из школы ушел, его в министерство забрали.
Был он второй раз женат, у первой жены была от него дочь. Вторая его жена была тоже учителем, но детей у них не было, хотя были они еще достаточно молодыми — ему было тридцать три года, он на тринадцать лет был старше меня
В общем, в субботу утром я отправилась к нему домой. Зажата я была необыкновенно. Он вел себя очень сердечно, и я потихоньку оттаивала. Я сидела на диване, а он — на низенькой скамеечке напротив меня. Я и сама любила низко сидеть, а когда прочла, что и Воланд предпочитал низкие сидения, вывела целую теорию о пристрастии людей необыкновенных к низким скамьям. Смешно, правда?
Мы разговаривали с ним о литературе, музыке, живописи. Он показывал мне альбомы, ставил пластинки. У него была такая библиотека! Кое-какие книги он мне даже подарил. Я стала жить от субботы до субботы.
И все время вспоминала Веру Павловну из «Что делать?». Помните, она ненавидела разговоры, которые шли у нее дома — ни о чем. Вот и у меня дома шли такие же разговоры, я всю жизнь не понимала, почему люди открывают рты, когда им говорить не о чем.
А с ним мы беседовали! Говорили именно о том, о чем только и следует разговаривать, в частности, и о жизни тоже, что было мне необходимо, потому что никто никогда и ничего мне о жизни не объяснял, и приходилось самой барахтаться, придумывать выходы из затруднений и изобретать манеры поведения в том или ином случаях. Я воспитания никакого не получила, почему-то мои родители считали, что я должна как-то сама узнать, что такое хорошо, а что такое — плохо. Откуда мне было это узнать? Среда была простецкая, примеров вокруг себя я не видела, а мне хотелось быть девушкой интеллигентной, не хабалкой и не простячкой. Знаете, есть пословица «Хорошее воспитание — ум дураков». Необыкновенно умная пословица! Иной умница невоспитанный выглядит полным идиотом рядом со сдержанным и умеющим себя держать кретином. Я часто оказывалась в подобных ситуациях, до сих пор стыдно вспоминать.
По-моему, он тоже стал ждать наших суббот. Мне так стало казаться, и я не ошиблась.
Начались какие-то очередные школьные каникулы, осенние, что ли, нет, весенние, весенние, потому что на восьмое марта — это была суббота — я была у него, и мы с ним выпили коньяка, который я любила, но мне редко он доставался: для моих родителей он был дорог, а в гостях не очень было принято поить молодых девушек коньяком.
Когда я уходила, он сказал, что остается на каникулах один, что жена уезжает в дом отдыха и не хочу ли я прийти к нему как-нибудь вечерком, просто посидеть и скрасить его одиночество. Конечно, я хотела… Конечно…
Ну, думаю, дальше все понятно. Интересно то, что мне это не было нужно — я еще не проснулась тогда, да и он меня не разбудил. Как я поняла уже постфактум, через годы, любовник он был так себе. А может быть, это он со мной был таким неловким, его могли сдерживать моя излишняя молодость и неведение.
Для меня это не имело значения — я любила его так, как больше никого и никогда не сумела полюбить: я любила в нем мужчину, друга и учителя. Все остальные мужики в моей жизни были или только мужиками, или только друзьями. Учителя я больше не встречала никогда.
Он тоже любил меня, любил безнадежной любовью взрослого, разочарованного в жизни, много пьющего мужчины, понимающего, что эта девочка — я — не ему дадена, что выпавший нам с ним кусочек радости скоро истает, потому что у меня впереди жизнь, а у него — плавное сползание в алкоголизм: ведь он спивался сознательно, нарочно, словно желая скорее разделаться с этой жизнью, поманившей его и обманувшей, как те женщины, в которых выросли мои подружки, плевавшие на мужское самолюбие и достоинство и державшие мужчин за комнатных собачек или вьючных ослов.
Много позже я поняла их правоту, но тогда я еще была полна уважения к мужскому сословию и веры в его ум, силу и выдающиеся качества. Мужчины очень постарались, чтобы вылечить меня от этих заблуждений на их счет.
Я часто задумывалась о нашем с ним будущим, но каждый раз попадала в тупик. Его друзья были моими школьными учителями, и я не могла представить себе, как мы с ним живем в одной квартире, а они приходят к нам в гости и беседуют на равных со мной. Это было настолько нереально, что я решила больше не задумываться, а пустить все дело на самотек.
Одно наше свидание я помню очень хорошо — мы провели вместе весь день. Я что-то наврала дома насчет поездки с подругами куда-то гулять, а сама пошла к нему. Он открыл мне дверь, стоял,опустив плечи, и смотрел на меня покорным взглядом — как сейчас вижу… Преданно и покорно. А я и воспользоваться этой его покорностью не умела.
Дома начались скандалы — родители не могли понять, зачем я к нему хожу, но скоро поводов для скандалов не стало: у него заболел отец, болезнь, как это водится, обнаружили слишком поздно, и вся жизнь его превратилась в непрерывную карусель: поиски наркотиков — зарабатывание на них денег — дежурство в больнице возле отца, потому что тот больше никого к себе не подпускал — служба. Мы перестали видеться совершенно, он даже не ночевал дома, жил или в больнице, или у матери.
Несколько раз я умудрялась съездить к нему на работу, ждала его внизу, начинался обеденный перерыв, он выходил, и мы шли с ним куда-нибудь посидеть. Он очень похудел, был утомлен и даже истощен, я его безумно жалела, но толку от меня не было никакого — я ничего не умела: ни пожалеть, ни приласкать.
Потом отец его умер, но он продолжал жить у матери, чтобы помочь ей прийти в себя. Мы еще раз встретились у него на работе, я ждала его, как всегда, внизу, но он был очень занят, никак не мог вырваться, и я ушла, прождав его больше двух часов.
Больше мы с ним не встречались. Потом пришло лето, я уехала в Москву, поступила в институт, началась совсем другая жизнь, но я помнила о нем и все мечтала увидеться и спросить, любил ли он меня, а если любил, то почему не нашлось в его жизни прочного места для меня. Я ведь понимала, что женой его мне не быть, да мне и не нужно было это — я не хотела замуж, я ничего привлекательного в замужестве не находила. Меня вполне бы устроила роль его подруги, а бытовые проблемы я с удовольствием оставила бы его жене.
Но встретились мы с ним уже когда я была замужем и родила сына.
Мне пришлось взять академический отпуск, пока малыш был грудным, и я опять жила в городе моей юности. Получилось так, что я приболела и пошла в поликлинику. Возвращаясь домой, я увидела возле здания горкома толпу мужиков чиновничьего вида, а среди них — его. Я не подала виду, что заметила его, но сердце у меня екнуло и мгновенно стало жарко. Я не знала, что мне предпринять — казалось неловким звать его на виду у такой толпы людей, а вдруг бы это оказалось неудобным. Но тут он сам увидел меня, окликнул и пошел ко мне.
Я остановилась и ждала его.
— Куда ты пропала? — спросил он. — Пропала! Больше двух лет прошло!
— Я в институт поступила, в Москве
— Да, я это знаю, но почему ты в такое время здесь?
— Академка, с ребенком сижу. Замуж я вышла, понимаешь?
— Замуж… Но ты так внезапно исчезла… Почему?
— Помнишь, ты был занят, я ждала-ждала… Я поняла, что в твоей жизни никогда не будет места и времени для меня. Я решила, что лучше отрезать сразу, чем потом мучиться и мучить претензиями тебя. Я тогда приехала кое-что проверить и проверила.
— Что ты проверила, глупая?
— Я проверила, обязательна ли я в твоей жизни или играю роль приятной, но не необходимой пряности.
— Ты была мне нужна.
— Но я была у тебя в марте, уехала в Москву в конце июня, ты не пытался связаться со мной.
— А как бы я это сделал? Телефона у тебя дома нет.
— Смешно. Через учительницу. Сказал бы, что твои книги у меня. Я с нею общалась регулярно.
— Мне не пришло в голову.
— Да, я знаю это. Но еще я знаю, почему не пришло. Потому что не было жгучей потребности видеть меня и быть со мной. Когда только об одном и думаешь: увидеть, увидеть.
— И ты решила уйти, хлопнув дверью?
— Нет, я ушла по-английски. Навязываться не хотела.
У него помрачнело лицо, стало отчужденным и замкнутым. Он церемонно попрощался со мной, и мы разошлись в разные стороны, причем я была крайне недовольна собой и тем, что наговорила ему. Почему я не сказала, что долго ждала его, что ходила в его двор и подолгу его там ждала, но ни разу не дождалась, что за эти два года, даже меньше, учитывая беременность, я переменила четырех парней, все искала того, кто сумеет заставить меня забыть, забыть, забыть… и что вышла замуж за одного из них, потому что должен был появиться ребенок. Почему? До сих пор не знаю.
Потом я видела его уже летом, с балкона, где я сидела с сыном. Он проходил внизу, я его окликнула, он без интереса посмотрел на моего ребенка, помахал рукой и ушел… и из моей жизни тоже. Но не только из моей.
До меня доходили слухи, что он страшно пьет, потом и слухи перестали доходить. Я переехала жить сюда, в этот город, изредка ездила только летом с детьми к родителям. В одну из своих поездок я узнала, что учительница моя в городе и пошла ее навестить. Мы разговаривали с ней, и я между прочим спросила, как поживает он. Учительница странно посмотрела на меня и сказала:
— Как, ты ничего не знаешь? Он умер семь лет назад от инфаркта.
Следующие полчаса она отпаивала меня какими-то каплями, водой, хотела вызывать скорую…
Я отказалась от скорой — она не могла вылечить этот приступ, приступ отчаяния, которое охватило меня и не отпускало больше всю жизнь. Я, я, я была виновата в этой смерти — я любила его недостаточно, я думала о себе, о том, будет ли хорошо мне, но не заботилась о том, каково будет ему — и это любовь, я считала это любовью?
Больше я не ездила туда. Родители переехали, потом они умерли, родных не осталось.
Но осталось жгучее чувство вины перед тем, кто начал лепить из меня человека, в которого я со временем превратилась, и кого я любила недостаточно преданно и бескорыстно.
Я думаю, эта моя болезнь — не просто так. Это мне наказание. А может быть, он истосковался там обо мне и позвал к себе. Я его там постараюсь найти и вымолить прощение.
Да. А теперь, извините меня, детка, что-то я устала. Вы не обидитесь, если я попрошу вас уйти? Не обижайтесь. Вот и хорошо. До завтра, ладно? Приходите обязательно.
Эпизод 6.
С утра я гуляла с дочкой в парке. Такой чудный стоял день, такое тихое тепло стояло в воздухе, что жаль было держать ее во дворе — и мы отправились в путь, запасясь черствым хлебом для уток. За каждой уточкой плыл тоненько гомонящий выводок еще пушистых, неоперившихся утят, что вызывало восторг у моего птенца, и прогулка получилась очень веселой и насыщенной.
Девочка так уморилась, что уснула прямо за столом, уронив голову рядом с тарелкой недоеденного супа.
Спала она долго, я успела переделать все, что запланировала на этот день, а вечером мы вышли во двор. В песочнице играли две девочки постарше моей, которые всегда ее опекали во время прогулок, и я отошла к окну моей подруги.
У нее было странное лицо — просветленное и почти счастливое. На мой вопрос о ее самочувствии она не ответила, но, помолчав немного, начала рассказывать.
— Мне сегодня такой странный сон приснился. Весь день его вспоминаю и думаю, что бы это значило. Мальчик мне приснился, с которым у меня был роман в десятом классе. Я давно с этим мальчиком не виделась и не вспоминала о нем, и вдруг — сон!
Он был необыкновенным мальчиком. Я обо всех своих возлюбленных так говорю? Что ж, значит, мне везло на необыкновенных возлюбленных. И то сказать: на что мне обыкновенные сдались? Что за интерес с ними быть?
Мальчик этот был математическим гением. Ничуть не преувеличиваю. Его никто целенаправленно математике не учил — школьная программа для середнячков — и все. Как он заинтересовался математикой, почему — я не помню уже, но дело было не в семье и не в школе. Сам начал добывать книги и учебники, решать задачи зубодробительные…
Впервые я его увидела на математической олимпиаде. Я была в восьмом классе, он пришел с опозданием, причем, оказалось, что он — семиклассник. Он, видите ли с седьмым классом уже все решил, можно он попробует решить задание для восьмого класса вне зачета. Учиха, сидевшая с нами, офигела от таких речей четырнадцатилетнего мальчишки и разрешила.
Он мне тогда очень понравился — высокий красивый мальчик в очках. Да-да, опять очки, никуда не денешься.
В следующий раз я его увидела ровно через год, когда он попросился решать задачи с девятым классом. И еще на год отсрочилось наше знакомство.
В десятом классе я прошла на республиканский тур, но встретились мы с вундеркиндом еще на городском.
В одной из задач что-то не так было с условием — не хватало каких-то данных.
Учителя тоже не могли ее решить и, ощущая неловкость перед нами, разрешили нам совещаться. Но тут пришел наш гений, уже, конечно, расправившийся с заданием для девятых, и заявил, что эта задача есть у него в одном из сборников задач, где предлагается ее решать, сделав некоторые допущения, которые потом… не важно.
Мы сделали допущения, но безрезультатно, и тогда его погнали домой за книгой.
Когда он вернулся, я отдыхала, сидя на подоконнике лестничной площадки.
Мы с ним стали смотреть решение, причем как-то получилось, что он держал книгу поверх моих рук, а я не знала, как бы это прекратить, потому что не хотела выглядеть идиоткой, увидевшей криминал там, где его не было.
Но тут он увидел мою тетрадь, лежавшую на подоконнике, и прочел мое имя.
— Ты — такая-то? — удивленно спросил он меня.
— Да, а что — нельзя?
— Нет, пожалуйста, просто я много о тебе слышал.
Ну, это меня не удивило — я была известным человеком, меня в городе многие знали — все-таки член бюро горкома комсомола, внештатный сотрудник городской газеты…
Потом он сел рядом со мной… Потом хотел проводить домой, но из этой затеи ничего не вышло: мой дом был соседним со школой.
Выйдя однажды из школы после уроков, я обнаружила его стоящим за углом школьного здания. Был он абсолютно замерзшим, потому что дул сильнейший северный ветер, и непонятно было, сколько он здесь простоял.
На мой вопрос, что он здесь делает, он прямо ответил, что ждет меня. Я испытала смешанные чувства. Мне было и лестно, и досадно — все-таки, был он младше меня, а это было непрестижно. Малолеток, вот еще!
Я уже целовалась со взрослым парнем, у меня уже был опыт несчастливой любви, я себе казалась такой умудренной дамой, с разбитым сердцем и даже слегка развратной… а тут какой-то ребенок, пусть даже и гений, но ребенок — что мне с ним делать? Мужчина должен быть старше, опытнее…
Когда у меня через много лет появился любовник-ровесник моего сына, я часто вспоминала себя тогдашнюю и было мне грустно, что девочка та канула в Лету и никогда больше я не буду ею.
В общем, начался странный роман. С моей стороны — никакого интереса, с его стороны — я так понимаю, что от мною заболел. Он прямо мне сказал, что хочет одного: видеться со мной, он знает, что я его не люблю он готов ждать хоть всю жизнь и никогда не сделает ничего против моего желания.
Я была удивлена — так необычно было его поведение. Неприятен он мне не был, и мы стали видеться, причем с друзьями своими я его не знакомила, и на всякие вечеринки ходила без него. Народ, правда, уже засек его возле меня и проходу не давал, выпытывая, что и как, но мне и рассказать было нечего: встречал после школы — провожал домой — встречал после работы — провожал домой — иногда ходили гулять — пару раз был у меня (пришел без спроса и предупреждения) — пару раз я была у него (вызвала переполох: сын вырос, а мы и не заметили) — все.
Потом незаметно я привыкла к его присутствию. Потом он стал мне необходим, а потом мы поехали в Москву: я — поступать в институт, он — в интернат при МГУ.
Еще пару месяцев мы общались в Москве, а потом я ему сказала, что все кончилось и ушла.
Я не знаю, что мною двигало. Я тогда, вообще, мало что знала и понимала. Но, и прожив жизнь, я мало что понимаю, хотя знаю о ней гораздо больше, чем тогда.
Начиналась какая-то новая полоса, все было другое, другие люди, другие связи. А он был мальчиком, еще не окончившим школу… Мне казалось, что я такая рядом с ним старуха — и все это видят и смеются надо мной.
Через несколько месяцев я его позвала. Но это был уже другой человек, другой взгляд на меня, другое ко мне отношение. Я потеряла его безоглядное чувство ко мне, его восторг передо мной, его преданность. За эти несколько месяцев меня уже побило достаточно, чтобы я сумела это увидеть, понять и опечалиться.
Так у нас и пошло. Мы и не разошлись, и не были вместе. Не виделись не переписывались месяцами, а потом могли провести вместе все каникулы… Жили мы в разных городах, встречались только когда одновременно приезжали к родителям, и тянулось это несколько лет.
У меня были другие в это же время, не знаю, что было у него — он не рассказывал, да и я тоже не ставила его в известность.
Все закончилось, когда он был на третьем курсе. Как всегда, на зимних каникулах мы с ним оказались в родном городе и проводили все время вместе. Однажды он мне сказал, что жизнь диктует свои законы, и он женится только на столичной жительнице, потому что ему нужна прописка.
Я уже говорила, что не стремилась замуж? Тем не менее, это циничное замечание повергло меня в шок.
Он не мог простить мне моих бескорыстных метаний, моего полудетского поиска себя, моего непонимания себя самой, а сам готов был сделать нечто худшее — отказаться от меня ради меркантильной идеи.
И потом, что значит — жениться ради прописки? А девушка, на которой он собирался жениться, как же ее чувства и честь?
— Ты ее любишь? — спросила я.
— Мне прописка нужна, понимаешь? Ну, и потом, еще никого нет, так что успокойся.
Ну, да, еще рано было беспокоиться — всего третий курс… Время есть.
Я была раздавлена, размазана и растерта. Месть была изощренной и жестокой. А главное, я не понимала, зачем. Ну, отказался бы видеться со мной, когда я позвала его назад — и все, я была бы и тогда наказана, но сделать то, что сделал он… Это не укладывалось в моем сознании.
Сообщение его я поняла так: я буду пользоваться тобой, пока мне это удобно, но жениться на тебе мне невыгодно, а потому и не мечтай. После женитьбы все может остаться на своих местах — прогонять я тебя не собираюсь.
Назло ему я вышла замуж за одного из его друзей и раньше, чем он женился на дочери своего начальника.
Даже и в этом он последовательно проводил свою меркантильную политику: выбрал ту, от которой был бы максимальный толк.
Так случилось, что мы оказались в одном городе, но много лет он не общался с нами, пока не случился его развод с женой. Мы встретились случайно на улице, я пригласила его к себе, и он стал частым гостем в моем доме. С тем, первым мужем — его другом — я уже развелась, жила с другим человеком, так что было понятно: приходит он ко мне и сидит часами у меня. Муж не возражал: он знал эту историю и знал, что я оскорблена до глубины души, и возврата к прежнему не будет.
Потом математик исчез на несколько недель, вернулся тощим и бледным, потому что его очередная подруга изменила ему с его сослуживцем прямо в их постели, и он долго и трудно переживал эту измену.
Я жалела его и считала себя виновницей всего произошедшего с ним: не прогони я его тогда, не озлобился бы он, остался бы чистой душой, да и я не пережила бы некоторые лишние катаклизмы. А потому я прощала ему спонтанные исчезновения и появления, его баб, его слабость и невезение.
А потом он уехал, далеко, в другую страну и там женился. Ребенка родил. Хорошо жил, по миру ездил, работал интересно… Но жена не захотела жить в той стране и, забрав ребенка, вернулась назад. Опять его бросили, как будто рок какой-то тяготел над ним из-за меня… Я чувствовала себя очень неуютно: не люблю быть виноватой в чьей-то неудаче. А ведь фундамент его неудач с женщинами заложила я.
Недавно я узнала, что он опять женился… И тут — этот сон. Как будто он знакомит меня со своей новой женой, она совсем девочка, ребенок, лет девятнадцати. Они собираются куда-то идти, она одевается то в одно, то в другое платье, вертится перед зеркалом, а он вдруг говорит мне:
— Знаешь, как она на тебя похожа, когда ты в этом возрасте была?! Просто — твой двойник. Я так долго искал — и нашел, вторую тебя…Всю жизнь найти не мог, и вот — нашел.
Я смотрю на девочку и не вижу сходства с собой. Но разве мы видим себя так же, как окружающие? Какие мы, на самом деле, мы не знаем: наш взгляд на себя ограничен нашим сознанием, со стороны не видна наша душа, не слышны мысли, а значит, впечатление от нас остается только впечатлением, более или менее приближенным к оригиналу.
Я смотрю на девочку — его жену и силюсь понять, что же было во мне такое, что потеряв меня, он потерялся сам и всю жизнь искал это и не мог простить мне этой потери.
Девочка так уморилась, что уснула прямо за столом, уронив голову рядом с тарелкой недоеденного супа.
Спала она долго, я успела переделать все, что запланировала на этот день, а вечером мы вышли во двор. В песочнице играли две девочки постарше моей, которые всегда ее опекали во время прогулок, и я отошла к окну моей подруги.
У нее было странное лицо — просветленное и почти счастливое. На мой вопрос о ее самочувствии она не ответила, но, помолчав немного, начала рассказывать.
— Мне сегодня такой странный сон приснился. Весь день его вспоминаю и думаю, что бы это значило. Мальчик мне приснился, с которым у меня был роман в десятом классе. Я давно с этим мальчиком не виделась и не вспоминала о нем, и вдруг — сон!
Он был необыкновенным мальчиком. Я обо всех своих возлюбленных так говорю? Что ж, значит, мне везло на необыкновенных возлюбленных. И то сказать: на что мне обыкновенные сдались? Что за интерес с ними быть?
Мальчик этот был математическим гением. Ничуть не преувеличиваю. Его никто целенаправленно математике не учил — школьная программа для середнячков — и все. Как он заинтересовался математикой, почему — я не помню уже, но дело было не в семье и не в школе. Сам начал добывать книги и учебники, решать задачи зубодробительные…
Впервые я его увидела на математической олимпиаде. Я была в восьмом классе, он пришел с опозданием, причем, оказалось, что он — семиклассник. Он, видите ли с седьмым классом уже все решил, можно он попробует решить задание для восьмого класса вне зачета. Учиха, сидевшая с нами, офигела от таких речей четырнадцатилетнего мальчишки и разрешила.
Он мне тогда очень понравился — высокий красивый мальчик в очках. Да-да, опять очки, никуда не денешься.
В следующий раз я его увидела ровно через год, когда он попросился решать задачи с девятым классом. И еще на год отсрочилось наше знакомство.
В десятом классе я прошла на республиканский тур, но встретились мы с вундеркиндом еще на городском.
В одной из задач что-то не так было с условием — не хватало каких-то данных.
Учителя тоже не могли ее решить и, ощущая неловкость перед нами, разрешили нам совещаться. Но тут пришел наш гений, уже, конечно, расправившийся с заданием для девятых, и заявил, что эта задача есть у него в одном из сборников задач, где предлагается ее решать, сделав некоторые допущения, которые потом… не важно.
Мы сделали допущения, но безрезультатно, и тогда его погнали домой за книгой.
Когда он вернулся, я отдыхала, сидя на подоконнике лестничной площадки.
Мы с ним стали смотреть решение, причем как-то получилось, что он держал книгу поверх моих рук, а я не знала, как бы это прекратить, потому что не хотела выглядеть идиоткой, увидевшей криминал там, где его не было.
Но тут он увидел мою тетрадь, лежавшую на подоконнике, и прочел мое имя.
— Ты — такая-то? — удивленно спросил он меня.
— Да, а что — нельзя?
— Нет, пожалуйста, просто я много о тебе слышал.
Ну, это меня не удивило — я была известным человеком, меня в городе многие знали — все-таки член бюро горкома комсомола, внештатный сотрудник городской газеты…
Потом он сел рядом со мной… Потом хотел проводить домой, но из этой затеи ничего не вышло: мой дом был соседним со школой.
Выйдя однажды из школы после уроков, я обнаружила его стоящим за углом школьного здания. Был он абсолютно замерзшим, потому что дул сильнейший северный ветер, и непонятно было, сколько он здесь простоял.
На мой вопрос, что он здесь делает, он прямо ответил, что ждет меня. Я испытала смешанные чувства. Мне было и лестно, и досадно — все-таки, был он младше меня, а это было непрестижно. Малолеток, вот еще!
Я уже целовалась со взрослым парнем, у меня уже был опыт несчастливой любви, я себе казалась такой умудренной дамой, с разбитым сердцем и даже слегка развратной… а тут какой-то ребенок, пусть даже и гений, но ребенок — что мне с ним делать? Мужчина должен быть старше, опытнее…
Когда у меня через много лет появился любовник-ровесник моего сына, я часто вспоминала себя тогдашнюю и было мне грустно, что девочка та канула в Лету и никогда больше я не буду ею.
В общем, начался странный роман. С моей стороны — никакого интереса, с его стороны — я так понимаю, что от мною заболел. Он прямо мне сказал, что хочет одного: видеться со мной, он знает, что я его не люблю он готов ждать хоть всю жизнь и никогда не сделает ничего против моего желания.
Я была удивлена — так необычно было его поведение. Неприятен он мне не был, и мы стали видеться, причем с друзьями своими я его не знакомила, и на всякие вечеринки ходила без него. Народ, правда, уже засек его возле меня и проходу не давал, выпытывая, что и как, но мне и рассказать было нечего: встречал после школы — провожал домой — встречал после работы — провожал домой — иногда ходили гулять — пару раз был у меня (пришел без спроса и предупреждения) — пару раз я была у него (вызвала переполох: сын вырос, а мы и не заметили) — все.
Потом незаметно я привыкла к его присутствию. Потом он стал мне необходим, а потом мы поехали в Москву: я — поступать в институт, он — в интернат при МГУ.
Еще пару месяцев мы общались в Москве, а потом я ему сказала, что все кончилось и ушла.
Я не знаю, что мною двигало. Я тогда, вообще, мало что знала и понимала. Но, и прожив жизнь, я мало что понимаю, хотя знаю о ней гораздо больше, чем тогда.
Начиналась какая-то новая полоса, все было другое, другие люди, другие связи. А он был мальчиком, еще не окончившим школу… Мне казалось, что я такая рядом с ним старуха — и все это видят и смеются надо мной.
Через несколько месяцев я его позвала. Но это был уже другой человек, другой взгляд на меня, другое ко мне отношение. Я потеряла его безоглядное чувство ко мне, его восторг передо мной, его преданность. За эти несколько месяцев меня уже побило достаточно, чтобы я сумела это увидеть, понять и опечалиться.
Так у нас и пошло. Мы и не разошлись, и не были вместе. Не виделись не переписывались месяцами, а потом могли провести вместе все каникулы… Жили мы в разных городах, встречались только когда одновременно приезжали к родителям, и тянулось это несколько лет.
У меня были другие в это же время, не знаю, что было у него — он не рассказывал, да и я тоже не ставила его в известность.
Все закончилось, когда он был на третьем курсе. Как всегда, на зимних каникулах мы с ним оказались в родном городе и проводили все время вместе. Однажды он мне сказал, что жизнь диктует свои законы, и он женится только на столичной жительнице, потому что ему нужна прописка.
Я уже говорила, что не стремилась замуж? Тем не менее, это циничное замечание повергло меня в шок.
Он не мог простить мне моих бескорыстных метаний, моего полудетского поиска себя, моего непонимания себя самой, а сам готов был сделать нечто худшее — отказаться от меня ради меркантильной идеи.
И потом, что значит — жениться ради прописки? А девушка, на которой он собирался жениться, как же ее чувства и честь?
— Ты ее любишь? — спросила я.
— Мне прописка нужна, понимаешь? Ну, и потом, еще никого нет, так что успокойся.
Ну, да, еще рано было беспокоиться — всего третий курс… Время есть.
Я была раздавлена, размазана и растерта. Месть была изощренной и жестокой. А главное, я не понимала, зачем. Ну, отказался бы видеться со мной, когда я позвала его назад — и все, я была бы и тогда наказана, но сделать то, что сделал он… Это не укладывалось в моем сознании.
Сообщение его я поняла так: я буду пользоваться тобой, пока мне это удобно, но жениться на тебе мне невыгодно, а потому и не мечтай. После женитьбы все может остаться на своих местах — прогонять я тебя не собираюсь.
Назло ему я вышла замуж за одного из его друзей и раньше, чем он женился на дочери своего начальника.
Даже и в этом он последовательно проводил свою меркантильную политику: выбрал ту, от которой был бы максимальный толк.
Так случилось, что мы оказались в одном городе, но много лет он не общался с нами, пока не случился его развод с женой. Мы встретились случайно на улице, я пригласила его к себе, и он стал частым гостем в моем доме. С тем, первым мужем — его другом — я уже развелась, жила с другим человеком, так что было понятно: приходит он ко мне и сидит часами у меня. Муж не возражал: он знал эту историю и знал, что я оскорблена до глубины души, и возврата к прежнему не будет.
Потом математик исчез на несколько недель, вернулся тощим и бледным, потому что его очередная подруга изменила ему с его сослуживцем прямо в их постели, и он долго и трудно переживал эту измену.
Я жалела его и считала себя виновницей всего произошедшего с ним: не прогони я его тогда, не озлобился бы он, остался бы чистой душой, да и я не пережила бы некоторые лишние катаклизмы. А потому я прощала ему спонтанные исчезновения и появления, его баб, его слабость и невезение.
А потом он уехал, далеко, в другую страну и там женился. Ребенка родил. Хорошо жил, по миру ездил, работал интересно… Но жена не захотела жить в той стране и, забрав ребенка, вернулась назад. Опять его бросили, как будто рок какой-то тяготел над ним из-за меня… Я чувствовала себя очень неуютно: не люблю быть виноватой в чьей-то неудаче. А ведь фундамент его неудач с женщинами заложила я.
Недавно я узнала, что он опять женился… И тут — этот сон. Как будто он знакомит меня со своей новой женой, она совсем девочка, ребенок, лет девятнадцати. Они собираются куда-то идти, она одевается то в одно, то в другое платье, вертится перед зеркалом, а он вдруг говорит мне:
— Знаешь, как она на тебя похожа, когда ты в этом возрасте была?! Просто — твой двойник. Я так долго искал — и нашел, вторую тебя…Всю жизнь найти не мог, и вот — нашел.
Я смотрю на девочку и не вижу сходства с собой. Но разве мы видим себя так же, как окружающие? Какие мы, на самом деле, мы не знаем: наш взгляд на себя ограничен нашим сознанием, со стороны не видна наша душа, не слышны мысли, а значит, впечатление от нас остается только впечатлением, более или менее приближенным к оригиналу.
Я смотрю на девочку — его жену и силюсь понять, что же было во мне такое, что потеряв меня, он потерялся сам и всю жизнь искал это и не мог простить мне этой потери.
ИЗ ДНЕВНИКА…
До чего красиво любят в кино и книгах! Вот Героиня просыпается утром в своей комнате (всегда-то у нее есть своя комната, нарядная и уютная), улыбается наступающему счастливому дню, бодро вскакивает с постели и вдруг видит, что на подоконнике открытого окна лежит букет роз — или сирени, или, что еще трогательнее, — ромашек. Она подбегает к окну, прелестная, в прелестной кружевной ночной рубашке, схватив букет, прижимает его к груди и танцует от счастья… Красиво…
Или: все плохо, Они поссорились, ничего не видя от слез и горя, Она красиво идет по красивому осеннем парку, по красивой набережной, по красивой чистой и нарядной улице, по любому красивому пейзажеландшафту. Она красиво одета, но шляпу она, в горе своем, забыла надеть, и волосы красиво развеваются, не лезут в глаза и не мешают.
Вокруг нее или красивое безлюдье, или красиво идущая толпа, из которой ни один человек не глазеет с любопытством на слезы красавицы. Мы уже готовы зарыдать, далеко не так красиво, как плачет героиня, но тут Она — и мы с нею — боковым зрением замечает некий силуэт. Он движется красивой мужской походкой навстречу ей. Она красиво фокусирует взгляд — и мы с нею — ах! — это Он, обидчик, такой раскаявшийся, такой любящий.
Он и не обижал ее вовсе, просто Они неправильно поняли друг друга.
Красивый вскрик, красивое объятье…Все. Everybody is happy.
И я так хочу. Смешно, я ведь понимаю, что все это только кино. Но даже понимая это, все равно хочу. Хотела.
…
Наша жизнь — это карта незнакомой местности, у каждого — своя. Эта местность покрыта густыми лесами, джунглями, тайгой, сквозь которые приходится продираться к вольным просторам. Иногда идешь по запутанным и плохо видным тропинкам, иногда попадается заброшенная дорога, если повезет, то и бетонка, но, в основном, приходится идти по нехоженным местам, полагаться лишь на интуицию и чутье. Очень часто они подводят, причем, именно тогда, когда кажется, что — ура! — все идет хорошо и замечательно, мы идем, в правильном направлении и скоро перед нами распахнутся такие жизненные широты и горизонты, что можно будет задохнуться от обилия воздуха и возможностей. Мы идем, на сердце легко, мы напеваем, путь верен, ведет нас прямиком к нашей цели, которая вот-вот покажется из-за деревьев…
Или: все плохо, Они поссорились, ничего не видя от слез и горя, Она красиво идет по красивому осеннем парку, по красивой набережной, по красивой чистой и нарядной улице, по любому красивому пейзажеландшафту. Она красиво одета, но шляпу она, в горе своем, забыла надеть, и волосы красиво развеваются, не лезут в глаза и не мешают.
Вокруг нее или красивое безлюдье, или красиво идущая толпа, из которой ни один человек не глазеет с любопытством на слезы красавицы. Мы уже готовы зарыдать, далеко не так красиво, как плачет героиня, но тут Она — и мы с нею — боковым зрением замечает некий силуэт. Он движется красивой мужской походкой навстречу ей. Она красиво фокусирует взгляд — и мы с нею — ах! — это Он, обидчик, такой раскаявшийся, такой любящий.
Он и не обижал ее вовсе, просто Они неправильно поняли друг друга.
Красивый вскрик, красивое объятье…Все. Everybody is happy.
И я так хочу. Смешно, я ведь понимаю, что все это только кино. Но даже понимая это, все равно хочу. Хотела.
…
Наша жизнь — это карта незнакомой местности, у каждого — своя. Эта местность покрыта густыми лесами, джунглями, тайгой, сквозь которые приходится продираться к вольным просторам. Иногда идешь по запутанным и плохо видным тропинкам, иногда попадается заброшенная дорога, если повезет, то и бетонка, но, в основном, приходится идти по нехоженным местам, полагаться лишь на интуицию и чутье. Очень часто они подводят, причем, именно тогда, когда кажется, что — ура! — все идет хорошо и замечательно, мы идем, в правильном направлении и скоро перед нами распахнутся такие жизненные широты и горизонты, что можно будет задохнуться от обилия воздуха и возможностей. Мы идем, на сердце легко, мы напеваем, путь верен, ведет нас прямиком к нашей цели, которая вот-вот покажется из-за деревьев…