Страница:
- Ну, - говорю, - привет честной компании. Кто за что?
Один из мужиков молча помогает мне снять мешок, а затем, коротко размахнувшись, организовывает мне зуботычину, а потом ногой в живот; я лежу в углу клетки, вытираю кровь с губ и размышляю, что же во мне такого гадкого, что не понравился так? Хаттлинг хихикает, а орк цедит: "Сам сначала расскажи".
- А что, и расскажу, и драться незачем. Путник я, иду к Пресному морю, а Куранах на мне бесцветку нашел и на юга отправил, и сотоварищей моих, чтоб не обидно было.
Тот, который бил, извиняется:
- Ты не обижайся, я уж думал, ты из этих, из дворцовых, уж больно нагло начал. А у нас тут народ простой и на них обиженный. Мы вот трое - с серыми клеймами, хаттлинг с запада пленный, а он...
Орк сам представляется:
- Вез таких же вот на очищение, да разбежались, а собрать лесные не дали. Вот теперь самого везут.
- А что там, на юге? - я интересуюсь.
- Болота. И в них всяческая живность и нежить. Их осушать надо, чтобы после Общего Дела было где жить.
- А что за "Общее Дело"?
- Ну, ты как с луны прямо слез, ей-ей. Общее Дело - это когда все станет хорошо, как в старые времена, о каких эльфы рассказывают. Но только уже не только для них, но и для всех народов, в Союз входящих.
Отходчивый мужик дополняет рассказ орка:
- А вообще, никто толком не знает, что это такое, и как все это будет. Куранах-то обещает со слов Друга, ну, и каждый понимает по-своему. Но говорят, что клейменных тогда отпустят, кто жив будет. Всему этому сейчас цена во.
Мужик сводит пальцы на микронное расстояние. Я бы дал еще меньше, но это мое личное дело. Я отхожу в угол, сдвигаю хаттлинга и начинаю думать. Конечно, мы сглупили, сунувшись к королю с открытой душой без разведки, но кто мог знать! Теперь не о прошлом, о будущем надо думать. С югов, конечно, надо сбежать, но куда? И как выручать Ларбо и летчиков? А может, с этих болот - да на бербазу, и оттуда уже устраивать спасательные операции - но на чем? Танка нет, самолета тоже. Или вот дурная мысль: выйти на этого самого Друга и его за жабры взять. Как же, взял один такой, но все же, видимо, только в нем ключ к тому, что в этих краях творится ко всем этим южным болотам, гномо-эльфийским союзам, кстати, надо узнать такую вещь:
- Народ, а что, эльфы на юге тоже болота сушат да елки окучивают?
В ответ звучит дружелюбный хохот, а орк поясняет:
- Да они, если б так, от обиды перемерли б. Из эльфов да лупоглазых второе южное войско состоит.
- Это что же, им оружие дают?
- В насмешку так говорится - войско. Просто у них работа другая: чистить то, что мы осушаем. Они в темноте видят, и нечисть чуют - вот и давят призраков да духов размазывают. Тоже не мед. А чтобы они за собой чистоту оставляли, за ними нас, гоблинов, приставляют, и срок от этого зависит.
- Это умно, ей-ей, - мужик усмехается. - Вам-то свою родню нечистую куда как проще увидать.
Орк узкими глазками из темноты посверкивает, злится, но молчит - он один, мужиков трое, да и я тоже, наверно, не при деле в случае чего не останусь. Так и едем. Холстина, что на крыше, прогрелась, вентиляции никакой, духота и жара. Телега то скрипит, то визжит, то принимается колыхаться, как дерево на ветру. Смены впечатлений никакой, и приходится размышления продолжить.
Итак, Друг ситный, он же закадычный. Чисимет почти что выпустил призраков из рук, когда они были рядом с местом беседы Друга с Куранахом. Тот же Чисимет утверждает, что Друг находился в этот момент далеко и на наших дураков внимания не обратил. Видать, неслабый он колдун, или, вернее, маг. Колдун - это что-то мелкое, деревенское, в лучшем случае, придворное, а маг - сам себе на уме, и политика у него собственная. Похоже, что сила у него вторая, если не первая. Но почему же он тогда сидит так тихо - ведь никто о нем и не слыхивал, а может, имеется в виду, что когда услышит, поздно будет? А зачем такой подход, когда стремления к равенству-братству направлены? И для стандартных претензий на мировое господство тоже не то. Он же не может не знать, что, Врага раздолбав, эльфы и близкие к ним ушли на Заокраинный, и сейчас можно сделать в тех же Средних Землях любое абсолютно дело. Но Друг сидит тут, манит Куранаха каким-то общим делом, а тот за него аж обеими руками держится, как макака за банан. Трудовые лагеря организовал, пожалуйста! Конечно, поосторожней надо с земными аналогиями, но тут иначе и не скажешь. И Властелина этого западного Друг не трогает, хотя он угроза "Общему Делу". А если Властелин и Куранах - марионетки? И Друг их стравливает в каких-то своих целях? Мои размышления прерывает какое-то карканье, визг смертельно напуганной лошади и крики охраны.
Повозка тормозится, и все ползают по стенкам в надежде найти какую-нибудь дырку. Дыр нет, но это не беда, ибо брезент сдергивает охрана. Обе лошади, тащившие нашу телегу, лежат в неживых позах, с драными ранами на шеях и пробитыми черепами. Другие повозки не в лучшем состоянии, только в одной упряжке верещит все еще живая лошаденка, вряд ли ей еще бегать придется. Вокруг - благодать: степь с цветочками, кузнечики стрекочут и птички цвиркают, а охрана - люди и гномы - заняты странным делом - жгут пучки чего-то травоподобного и суют их в дыры в земле, а из других поднимается дым. Контрастом со всей окружающей гармоникой из нор выбегают мерзкие звереныши - навроде хорька, но с саблеобразными задними когтями и клювом на носу. Гномы их весьма ловко долбают топорами, но еще большее количество этой мерзости убегает, улепетывает в степь. Я вспоминаю Карами - не иначе, творения звездочета, от политики далекого. Они, гады, видать, из нор на шеи лошадям прыгали, клювом голову били, а задними когтями глотку драли.
Лошадиные страдания заглушает истошный визг - один хорь влетел в клетку с Анлен и тремя толстенными бабами в передниках. Зверюга ошалел от всего происходящего и готов кинуться на первого попавшегося. Я, забыв обо всем, кидаюсь в решетке и готов ее зубами грызть, но тут один из воинов срезает хоря меткой стрелой. Хотя нет, стрела-то как раз была неметкая, но такое впечатление, что кто-то ее как за ниточку дернул и в гада направил. Что-то уж больно много чудес вокруг Анлен происходит в критические моменты, а?
Начальник конвоя, гном железный-обруч-с-халцедоном, начинает оперативно распоряжаться. Из клеток выгоняются все люди и орки - орков в караване штук пять. Впрягшись в повозки, мы затаскиваем их на ближайшую высотку, метров пять над общим уровнем, холмом-то назвать стыдно, и ставим кругом.
Дальше следует маленькая заминка: обруч-с-камнем замечает моих соседей по клетке и учиняет хай, а воин просто-железный-обруч слушает равнодушно и также равнодушно отвечает. Да, мол, знаю, что земляков в одной упаковке быть не должно. Да, мол, забыл. Да, мол, сейчас это дело поправим. Итак, небольшая перетасовка. Двух мужиков уволакивают неизвестно куда, а к нам подселяют неизвестного краболова и Грэнью, он уже без обруча серебряного. Гриня пытается разыграть принцип: орк, человек, краболов, хаттлинг - в какую компанию попал! Но это ему не удается, ибо мы все сидим по углам, а мужик-зубодробильник в середине, и независимую позицию, ну, никак не занять. Гриня долго размышляет, потом, видимо, узнав, выбирает меня.
- Ты не против, если я рядом сяду?
- Я-то нет. Не имею привычки на товарища свысока глядеть только потому, что он другого народа. И вообще, здесь такого не любят, - это я говорю, а сам вспухшую губу почесываю для большей наглядности. У Грини гонор несколько облезает, как краска с деревяшки - не то, чтоб совсем, но достаточно. Он встает и представляется:
- Грэнью, бывший тысячник второго западного войска. Нарушен сюда за нарушение законов о равенстве народов, хотя это ложь и доносы, - помолчал Гриня и поправился, - в основном ложь и доносы. Но я не знаю, кто из моей тысячи мог так подло меня продать.
Мужик по очереди всех представляет в том же дипломатическом тоне, а краболов оказывается кем-то вроде браконьера, там свои тонкости, да я вникать не стал. Кстати, мужика зовут длинно и трехсложно, а в переводе получается "Взубногой" - подходяще. Гриня видит рядом и шумно терзается кто же такой подлец в тысяче нашелся. Я не выдерживаю:
- Да не в тысяче твоей доносы писали! В самой столице их придумывали, за то, что ты в Заречном походе бывал, я разговор такой слышал случайно.
- Да нет, быть такого не может! Хотя... ты знаешь, из своих товарищей по походу в последнее время вот только Карами повстречал, и он же в столицу ехал. Может, тоже так же сейчас в караване?
Я сочувствую, подохиваю и водвздыхиваю, а затем принимаюсь выяснять, что за такой Заречный поход хитрый?
- Да был такой лет двенадцать назад. Просили нас соседи - было с востока за рекой государство не очень сильное - помочь против набега северных гоблинов. Белых урхов, так они зовутся. Ну, собрали у нас пол-восточного войска, пошли, через реку переправились и собрались урхов бить, как тут приказ, что мол, не спасать надо соседей, а душить их надо, ибо свила в их душах гнездо жажда земель и вод, и вообще, они потенциальные предатели. Ну, а так как люди, свою силу осознавшие, есть опасность и для мира вообще, и для Общего Дела в частности, то вывод один! Словом, помогли мы соседям, умело и здорово. Но вот ведь штука: ни одного подтверждения тому, что они жаждут земель и вод, не нашлось. Так что уходили мы с развалин с некоторым сомнением в душах. Правда, потом стало возможным, перевести Восточной войско против Властелина, и восточным границам более охрана не требуется.
- А что это так, - я спрашиваю. - Ведь там же, на развалинах, небось эти белые урхи хозяйничать взялись?
- Ну и что? На них Друг наложил очищающее заклятие, и ничего они теперь против нас не сделают, и не подумают.
На этом Гриня экскурс в историю кончает. Занятно. Значит, Друг руками и мечами Куранаха придавил видимо не такой уж и гадкий народ, а потом, помахав кадилом и подпустив ладану, посадил там своих подручных. Кстати, очищенный урх - это нечто интересное, это все равно, что вымытый ком грязи. Да, Друг закадычный, взять бы тебя за кадычок, да руки коротковаты. И клетка прочная, даром что деревянная. Ну, ладно, а пока - тянуть и тянуть сведения.
- Грэнью, а что это за Общее Дело такое, именем которого здесь вся жизнь творится?
- Да, это то, ради чего мя все и живем. Общее Дело - это когда появится вновь на земле древняя магия эльфов и остальных перворожденных народов. Тогда вновь воцарится тишина и спокойствие, как в то далекое время, когда не было в мире злобы и страха, и всем хватало места, где жить. Но тебе, уртазым-могузу, этого не понять.
Лихо сказано! Зато уртазым-могуз способен понять другое. Ну, например, что у, скажем, гномов свое мнение, чья магия должна вернуться и кто окажется в категории остальных. Но, в конце-концов, какое мое дело? Мне нужно-то всего ничего - из этой дыры выползти и ребят вытащить, а остальное лажа. А кто кого, это их дела. Все одно, магию и весь настрой начальных дней вернуть сможет разве что носитель нулевой силы, если господствующий сверхнулевик позволит, да и есть ли он вообще? Теоретически должен быть, но пока на опыте не наблюдался.
Шорох по крышке - она, слетев, обнаруживает небо с синеватыми оттенками. Облака: какие повыше - белые, какие в серединке - желтые и красные, а что снизу - серота. На костре в середине круга телег гномы что-то варят, а часть обносит арестантов неизменными бубликами. Я свой поедаю с аппетитом, а Гриня отдает паек краболову, мол, не хочется. Солнце садится окончательно, жиденький вечер кончен, и ночь берется за дело. Гномы засыпают один за другим, храпят чуть ли не все разом, как под счет. И караульный тоже - клевал носом, клевал, да и повалился на мешок. Во сонное царство, как заколдовал кто!
В костре весело трещат дрова - оглобли на топливо пошли, - и потом в языках пламени появляется тот самый огневичок. Он развлекается и изображает из себя то гнома, то Чисимета, то Анлен, а потом, наплясавшись в пламени, он перетаскивает его кусочек на запор моей клетки. Деревяшка быстро распадается угольками, я хватаю мешок, толкаю дверь и вылезаю, а следом и остальная братия. Огневик занят той же работой на соседнем запоре, и вскоре вся партия - сорок-пятьдесят ссыльных - затаив дыхание, крадется к выходу из круга телег. Где-то в середине Анлен, она внятным шепотом командует спящую стражу не трогать, иначе все сонное царство взбодрится. На удивление, ее слушаются, и Чисимет ограничивается тем, что отбирает у гнома обруч-с-камнем свой меч и ножны. Я спрашиваю:
- Куда мы сейчас?
- В лес. Слушай, Алек, а если мы этого корявого убивать не будем, а с собой прихватим, ничего не будет?
- А что, можно. Донесем - так донесем, а не донесем - бросим.
Чисимет подхватывает пару эльфов и, поскребывая бороденку, разъясняет задачу. Они подходят к гному, подвязывают его к двум трофейным копьям и тащат следом за основной группой.
Тишина, спокойствие, звезды светят. Гриня шагает рядом, напевая под нос по-эльфийски: "Звезды - это самое красивое, что есть на свете. День и солнце - не так уж плохо, но с прекрасной ночью не сравнится ничему". Звезды - так звезды, мне не до них, тем более, что Анлен передает по цепочке - караул через час проснется. Ну, что ж, шагу прибавим, а языка Чисимет для верности глушит рукояткой меча по макушке, сон - сном, а так вернее.
Проходит контрольный час, и наша толпа уже прямо-таки бежит. Видимо, караул не способен что-либо предпринимать без подло спертого начальства, и даже признаков погони не удается заметить.
До леса добрались - и продолжается бег, откуда только силы! Даже задастые бабы весело толкают землю назад - раз-два, раз-два! Между прочим, и весь народ бежит в том же ритме, а ритм задает самолично Анлен, не считает вслух, а просто все за ней движения даже не глядя повторят. Но если все мы себя чувствуем сносно, то к рассвету Анлен совершенно выбивается из сил, и, наконец, стоп. Она прислоняется к стволу дерева и бормочет какие-то неясные слова - то ли бред, то ли заклинание.
Сам собой организуется бивак, костерок горит, а на нем невесть откуда взявшиеся грибы коптятся. Анлен уже на земле лежит, вся из себя дышит ничего, думаю отойдет. У костра дележ грибов, и мне достается веточка с четырьмя штучками, без соли и воды идут мерзко, но хот что-то!
Начальник караула молча дергается, но в результате всех потуг он только все ближе и ближе к костру придвигается, а в другую сторону ползти наконечник копья не позволяет. В другой раз я бы посмотрел на эту картинку до конца, но сейчас не до развлечений. Чисимет вытаскивает кляп - как кран открыли, полилась ругань похабная и беспомощная - Чисимет просто обратно тряпку всунул - и все.
Я говорю, стараясь делать голос повнушительней:
- Отвечать будешь только на вопросы. Сам захочешь что сказать разрешения спросишь.
Чисимет для наглядности легонько поддевает гнома под ребра - надо сказать, не без удовольствия поддевает. Кляп снова вынут - на этот раз подследственный прямо-таки паинька, но разговора вновь не получается: нагрянывает банда лесных, как из-под земли лезут ребята. Я так даже и не заметил, как они появились сюда. Кто веревками размахивает, кто лук натягивает, а у нашей толпы реакция однозначная.
- Братцы, да мы ж свои, беглые, - Взубногой орет. Несмотря на такое заявление, лесные выстраиваются на поляне и предупреждают не двигаться, а связанного начальника кладут впереди.
Стоим, ждем дальнейшего развития событий - ждать долго не приходится. На полянку выходит, судя по манерам и одеянию, Робин Гуд местных масштабов. Правда, на нем не зеленый кафтан, а стандартная серая рубаха с серым же штанами, но зато лук с колчаном украшены разнообразными финтифлюшками. Робин Гуд недоволен:
- Сбили вы меня с плану, на дороге прямо уселись. И не бросить, и тащить обратно не хочется. Ну, хоть ответьте, чем заняты и откуда такие взялись?
Гном из пленных выходит вперед:
- Очередная партия на южные болота шла, ну, и разбежаться сумели, даже вон, трофей прихватили, - и он показывает на связанного соплеменника.
- Трофей - это хорошо, конечно, но на фига он мне нужен? У нас таких трофеев - хоть штабелями складывай. Ладно. Разбивайтесь-ка вы по народам, идите, куда вон парнишка мой поведет, к стойбищу выйдете, а там дальше сами определитесь.
Какой-то эльф недоумевает:
- А как же братство народов?
- Ишь, чего вспомнил! У нас не так - у каждой расы своя ватага, не без помесу, конечно, но в основном. А братство - оно спокойствием да умом держится, атаманским умом, да и каждый народец тоже в драку лезть не будет, если голову ему не дурить. Ну, кроме гоблинов, конечно, но их мы попридерживаем кое-когда.
После этой речи наша партия расползается на кучки - гномы, эльфы, краболовы и мы, грешные. Хаттлинг стоит в одиночестве, я ему рукой махаю давай, мол, к нам - он несмело подходит. Анлен на ходу философствует:
- Конечно, каждый народ, если живет отдельно, то ему покойней. Но если еще у каждого и правитель свой, а у каждого правителя цели всяческие, то усобицы недалеко, как у нас хотя бы бывало.
И дальше идут примеры из истории - я только и спрашиваю:
- Да откуда ты это-то все знаешь?
- Мама рассказывала, - и Анлен как-то быстро закругляет речь.
Я у себя на заднем плане усмехаюсь - образованная у тебя мама, не ожидал. Хаттлинг тоже сбоку идет, слушает, но молчит.
Так за разговорами где-то к полудню, а может, и попозжей, подходим мы к большому стану - поляна, а на ней два шатра и с десяток многоместных шалашей разместилось. Шатры, конечно, не самодельные: краденые или трофейные - шитые из яркой красной материи и отделаны чем-то блестящим, наблюдения с воздуха здесь явно не опасаются.
Бывшие заключенные расходятся по соплеменникам, ну, и мы идем к шатру, где навстречу поднялся чернобородый детина ростом малость не с медведя. Против ожидаемого, голос у него не рыкающий, а напротив - обычный и даже негромкий. Выспрашивает что да как - у меня уже мозоль на языке от постоянных автобиографических изливаний.
Детина нас выслушивает - кроме посольства, меня и трех сероклейменников есть еще лысый нарушитель закона о равенстве и мордастый парень, ночью со страху зарезавший прохожего орка, невесть что на него подумав. Детина заявляет:
- Пока большой атаман не пришел, вы думайте, что у нас делать сможете. И этого сторожа своего поскорей отпускайте до своего табора, а там они сами разберутся.
Анлен присаживается на бревнышки у кострища, а мы с Аром и Чисиметом беремся за гнома. Тот, видимо, продумал линию поведения и держится спокойно, вопросов не ждет, говорит сам.
Итак, для начала - наиболее точное объяснение насчет этого пресловутого "Общего Дела". Под этим названием скрывается не более-не менее как возвращение предначальной эпохи с поправками на существование людей и прочих смертных. Друг, хоть и сам могучий маг, но сам сделать этого не может, но скоро должна прийти помощь - такая сила, какой давно не было под луной и солнцем. На севере у Друга владения, и там же и сила явится, а пока подготовка идет. Но вот незадача: основные контакты с Другом держат в руках эльфы во главе с Куранахом, и значит, при свершении Дела все будет ориентировано прежде всего на них.
- Но это же несправедливо! - восклицает гном. - В Союзе Свободных Народов все равны, а если говорить о том, кто сколько сделал, так кто, как не гномы, добывают и куют металлы, ладят луки! Кто, как не мы, в самое тяжелое время спасали само Дело! Кто, как не мы, наконец, оказались самыми стойкими против Темных сил, и поэтому сейчас основная тяжесть борьбы с их лазутчиками лежит на гномах, и что же? - эх, старался говорить гномик спокойно, да все одно распалился. - И что же? За все нам Куранах обещает только какое-то паршивое плоскогорье, в котором и жить-то невозможно, нету там ничего! Ни руд, ни камней! А там, где они есть, видите ли, спокон веков стояли эльфийские леса, и горы там абсолютно ни к месту, он так и сказал, абсолютно! Но мы этого спокойно не ждем. Уже сейчас Друг знает о несправедливости и оказывает нам тайную поддержку. И в день, когда вернется преображающая сила, эти светлоголовые надменники будут неприятно удивлены... Вы хотите спросить, зачем я вам это все рассказываю? О, это очень просто. Уртазым-могузы - это не тайна для нас, известно и ваше отношение к этой жизни на твердой земле. Да и просто, гномы и люди - мы прекрасно уживемся, ибо люди тоже знают толк в ремеслах и железе, не что, что эльфы, которые без песен и звезд жить не могут, а на тех, кто может, глядят с высоких веток. Орки-уроды, отродье гоблинское, краболовы-выродки, хаттлинги - землю грызут, норы роют, эти еще, щепкачи волосатые, им вообще не больше века жизни осталось - разве это те, с кем можно встретить счастливые дни! А вы, уртазым-могузы, рождаетесь на железных островах разве вам не приятней иметь дело с честными трудовыми гномами, чем с этими бездельниками, вся заслуга которых в том, что "они первыми открыли глаза в этом мире"!!
Гном, наконец, спотыкается и долго кашляет, подавившись собственной слюной. Я раскрываю было рот высказать все, что думаю по поводу этой тирады, но Ар, не снизойдя до членораздельного пожатия, тыкает меня локтем в бок, а сам говорит:
- Что ж, мы послушали, и скорее всего, придем к согласию. Сейчас же мы отпустим тебя до гномьей ватаги, но, пожалуйста, не говори там таких речей. Проболтается кто, а неизвестно, какие здесь порядки держатся.
Гном кивает - мол, уразумел, - и я режу ему веревки, он ощупывает затекшие ноги, несколько шатающихся шагов, а потом оклемался и к своим идет. Идет и, небось, уже видит в мечтах, как люди с гномами рука об руку стройными рядами идут брать Куранаха за глотку. А там и пресловутая могучая сила появляется, и все вокруг в мире становится огромной горой, доверху набитой железом, алюминием, камнями и прочим. А эльфы манатки свои свернули и отбыли к чертям собачьим восвояси, а оркам туда путь заказан, и они где-нибудь на морском берегу режут в тоске друг друга, потому что больше и резать-то некого. Дурак ты, гном. Не будет ни большой горы, ни исчезающих в небе эльфийских кораблей. А будет просто грандиозная резня, потому что не одни гномы чувствуют себя обиженными, уж больно сладкий кусок кинул Друг Союзу Свободных Народов. А вот Чисимет о другом размышляет, бурчит вслух:
- Ну и жизнь. На западе война, на востоке урхи. А в самой стране совсем худо: стоит показаться опасным кому - тем же гномам, борцам с тьмою - и, пожалуйста, клетка к услугам, и никто разбираться не будет.
Ар добавляет:
- А вообще-то говоря, система неплохая. Любого жителя можно к ногтю в нужный момент прижать. Но будь у нас так в Круглом, я бы, пожалуй, ночью спокойно бы спать не мог.
Ар мудрец и политик, только не в спокойном сне к власти причастных дело, а в спокойном сне тех, кто под этой властью живет, не по незнанию спокойном, а по действительной честности тех, кому эта власть доверена.
В лесу трубит то ли рог писклявый, то ли флейта басистая, на полянку является толпа лесных, во главе которой вышагивает невысокий худощавый мужчина - не мужик, а именно мужчина с дубиной на плече. Рядом Ларбо-младший топает, он тащит на плече здорового живого поросенка с завязанным ртом, что не мешает ему - поросенку - время от времени разражаться серией визгоподобных звуков. Нас он пока не видит - на шатер глядит. Подошел к строению, поросенка шмякнул оземь, а навстречу из шатра вылезает невысокенькая бабенка, черные волосы до плеч, а одежда сильно смахивает на наряд эльфа-воина, да это он и есть, только перешитый и бусами да висюльками украшенный. Они стоят ко мне боком, друг на друга любуются, и мне с ними все ясно. Бедняга Ларбо, каково ему сейчас будет!
Поворачивает он голову, ах, сюрприз, Алек навстречу идет.
- Как, ты жив, и все живы?
- Как видишь. А ты тут тоже, я вижу, - пауза, - жив.
Ларбо краснеет и пускается в объяснения. Дескать, Анлен хорошая девушка, и он ее бесконечно уважает, но тут такое дело, и вообще - судьба и так далее. Мне это слушать надоело, и я ему выдаю плоды своих умопостроений:
- Да что ты заладил - Анлен, Анлен! Дома твоя Анлен, леденцы варит для надежи и опоры Кун-Манье Первого.
У Ларбо глаза принимают квадратную форму, а общий вид выражает мысль: "Рехнулся парень с горя, а ведь в советниках ходил!". Но я не свихнулся, этому подтверждение хотя бы то, что сама Анлен, на Ларбо глядючи, четко и ясно говорит:
- Да, Ларбо, Анлен дома, и варит леденцы. Я хоть и звалась этим именем, отнюдь не та, за кем ты увивался в Круглом царстве.
Ларбо вконец потерян, бормочет:
- А кто же тогда, и зачем ты тогда... - а Анлен в ответ улыбается, да не обычной своей улыбкою, бессильной да бессмысленной, а четко так, с осознанием собственной ценности.
- Ну, кто я, тебе знать не положено, да сама говорить не хочу, имя называть. А зачем - пожалуйста. Просто спокойной жизни подлунных и подсолнечных народов грозит очередная опасность. Грозит отсюда, из этих мест, и упускать время нельзя - горький опыт борьбы с Врагом кое-чему научил. А вот что и в какой форме угрожает - неясно и неизвестно. Мое дело - узнать об этой силе как можно больше, а удастся, так и помешать ей. Я думала попасть сюда через Южное Прибрежье, но получилось все быстрее и не так, как думалось. Да и я оказалась не такой уж талантливой шпионкой вон, даже Алек меня разгадал, хоть я эту Анлен играла и старательно, и устала от этой маски очень. А теперь моя дорога - на север. Очень странные дела творятся здесь, и главная их пружина - некто, именуемый здесь Другом.
Один из мужиков молча помогает мне снять мешок, а затем, коротко размахнувшись, организовывает мне зуботычину, а потом ногой в живот; я лежу в углу клетки, вытираю кровь с губ и размышляю, что же во мне такого гадкого, что не понравился так? Хаттлинг хихикает, а орк цедит: "Сам сначала расскажи".
- А что, и расскажу, и драться незачем. Путник я, иду к Пресному морю, а Куранах на мне бесцветку нашел и на юга отправил, и сотоварищей моих, чтоб не обидно было.
Тот, который бил, извиняется:
- Ты не обижайся, я уж думал, ты из этих, из дворцовых, уж больно нагло начал. А у нас тут народ простой и на них обиженный. Мы вот трое - с серыми клеймами, хаттлинг с запада пленный, а он...
Орк сам представляется:
- Вез таких же вот на очищение, да разбежались, а собрать лесные не дали. Вот теперь самого везут.
- А что там, на юге? - я интересуюсь.
- Болота. И в них всяческая живность и нежить. Их осушать надо, чтобы после Общего Дела было где жить.
- А что за "Общее Дело"?
- Ну, ты как с луны прямо слез, ей-ей. Общее Дело - это когда все станет хорошо, как в старые времена, о каких эльфы рассказывают. Но только уже не только для них, но и для всех народов, в Союз входящих.
Отходчивый мужик дополняет рассказ орка:
- А вообще, никто толком не знает, что это такое, и как все это будет. Куранах-то обещает со слов Друга, ну, и каждый понимает по-своему. Но говорят, что клейменных тогда отпустят, кто жив будет. Всему этому сейчас цена во.
Мужик сводит пальцы на микронное расстояние. Я бы дал еще меньше, но это мое личное дело. Я отхожу в угол, сдвигаю хаттлинга и начинаю думать. Конечно, мы сглупили, сунувшись к королю с открытой душой без разведки, но кто мог знать! Теперь не о прошлом, о будущем надо думать. С югов, конечно, надо сбежать, но куда? И как выручать Ларбо и летчиков? А может, с этих болот - да на бербазу, и оттуда уже устраивать спасательные операции - но на чем? Танка нет, самолета тоже. Или вот дурная мысль: выйти на этого самого Друга и его за жабры взять. Как же, взял один такой, но все же, видимо, только в нем ключ к тому, что в этих краях творится ко всем этим южным болотам, гномо-эльфийским союзам, кстати, надо узнать такую вещь:
- Народ, а что, эльфы на юге тоже болота сушат да елки окучивают?
В ответ звучит дружелюбный хохот, а орк поясняет:
- Да они, если б так, от обиды перемерли б. Из эльфов да лупоглазых второе южное войско состоит.
- Это что же, им оружие дают?
- В насмешку так говорится - войско. Просто у них работа другая: чистить то, что мы осушаем. Они в темноте видят, и нечисть чуют - вот и давят призраков да духов размазывают. Тоже не мед. А чтобы они за собой чистоту оставляли, за ними нас, гоблинов, приставляют, и срок от этого зависит.
- Это умно, ей-ей, - мужик усмехается. - Вам-то свою родню нечистую куда как проще увидать.
Орк узкими глазками из темноты посверкивает, злится, но молчит - он один, мужиков трое, да и я тоже, наверно, не при деле в случае чего не останусь. Так и едем. Холстина, что на крыше, прогрелась, вентиляции никакой, духота и жара. Телега то скрипит, то визжит, то принимается колыхаться, как дерево на ветру. Смены впечатлений никакой, и приходится размышления продолжить.
Итак, Друг ситный, он же закадычный. Чисимет почти что выпустил призраков из рук, когда они были рядом с местом беседы Друга с Куранахом. Тот же Чисимет утверждает, что Друг находился в этот момент далеко и на наших дураков внимания не обратил. Видать, неслабый он колдун, или, вернее, маг. Колдун - это что-то мелкое, деревенское, в лучшем случае, придворное, а маг - сам себе на уме, и политика у него собственная. Похоже, что сила у него вторая, если не первая. Но почему же он тогда сидит так тихо - ведь никто о нем и не слыхивал, а может, имеется в виду, что когда услышит, поздно будет? А зачем такой подход, когда стремления к равенству-братству направлены? И для стандартных претензий на мировое господство тоже не то. Он же не может не знать, что, Врага раздолбав, эльфы и близкие к ним ушли на Заокраинный, и сейчас можно сделать в тех же Средних Землях любое абсолютно дело. Но Друг сидит тут, манит Куранаха каким-то общим делом, а тот за него аж обеими руками держится, как макака за банан. Трудовые лагеря организовал, пожалуйста! Конечно, поосторожней надо с земными аналогиями, но тут иначе и не скажешь. И Властелина этого западного Друг не трогает, хотя он угроза "Общему Делу". А если Властелин и Куранах - марионетки? И Друг их стравливает в каких-то своих целях? Мои размышления прерывает какое-то карканье, визг смертельно напуганной лошади и крики охраны.
Повозка тормозится, и все ползают по стенкам в надежде найти какую-нибудь дырку. Дыр нет, но это не беда, ибо брезент сдергивает охрана. Обе лошади, тащившие нашу телегу, лежат в неживых позах, с драными ранами на шеях и пробитыми черепами. Другие повозки не в лучшем состоянии, только в одной упряжке верещит все еще живая лошаденка, вряд ли ей еще бегать придется. Вокруг - благодать: степь с цветочками, кузнечики стрекочут и птички цвиркают, а охрана - люди и гномы - заняты странным делом - жгут пучки чего-то травоподобного и суют их в дыры в земле, а из других поднимается дым. Контрастом со всей окружающей гармоникой из нор выбегают мерзкие звереныши - навроде хорька, но с саблеобразными задними когтями и клювом на носу. Гномы их весьма ловко долбают топорами, но еще большее количество этой мерзости убегает, улепетывает в степь. Я вспоминаю Карами - не иначе, творения звездочета, от политики далекого. Они, гады, видать, из нор на шеи лошадям прыгали, клювом голову били, а задними когтями глотку драли.
Лошадиные страдания заглушает истошный визг - один хорь влетел в клетку с Анлен и тремя толстенными бабами в передниках. Зверюга ошалел от всего происходящего и готов кинуться на первого попавшегося. Я, забыв обо всем, кидаюсь в решетке и готов ее зубами грызть, но тут один из воинов срезает хоря меткой стрелой. Хотя нет, стрела-то как раз была неметкая, но такое впечатление, что кто-то ее как за ниточку дернул и в гада направил. Что-то уж больно много чудес вокруг Анлен происходит в критические моменты, а?
Начальник конвоя, гном железный-обруч-с-халцедоном, начинает оперативно распоряжаться. Из клеток выгоняются все люди и орки - орков в караване штук пять. Впрягшись в повозки, мы затаскиваем их на ближайшую высотку, метров пять над общим уровнем, холмом-то назвать стыдно, и ставим кругом.
Дальше следует маленькая заминка: обруч-с-камнем замечает моих соседей по клетке и учиняет хай, а воин просто-железный-обруч слушает равнодушно и также равнодушно отвечает. Да, мол, знаю, что земляков в одной упаковке быть не должно. Да, мол, забыл. Да, мол, сейчас это дело поправим. Итак, небольшая перетасовка. Двух мужиков уволакивают неизвестно куда, а к нам подселяют неизвестного краболова и Грэнью, он уже без обруча серебряного. Гриня пытается разыграть принцип: орк, человек, краболов, хаттлинг - в какую компанию попал! Но это ему не удается, ибо мы все сидим по углам, а мужик-зубодробильник в середине, и независимую позицию, ну, никак не занять. Гриня долго размышляет, потом, видимо, узнав, выбирает меня.
- Ты не против, если я рядом сяду?
- Я-то нет. Не имею привычки на товарища свысока глядеть только потому, что он другого народа. И вообще, здесь такого не любят, - это я говорю, а сам вспухшую губу почесываю для большей наглядности. У Грини гонор несколько облезает, как краска с деревяшки - не то, чтоб совсем, но достаточно. Он встает и представляется:
- Грэнью, бывший тысячник второго западного войска. Нарушен сюда за нарушение законов о равенстве народов, хотя это ложь и доносы, - помолчал Гриня и поправился, - в основном ложь и доносы. Но я не знаю, кто из моей тысячи мог так подло меня продать.
Мужик по очереди всех представляет в том же дипломатическом тоне, а краболов оказывается кем-то вроде браконьера, там свои тонкости, да я вникать не стал. Кстати, мужика зовут длинно и трехсложно, а в переводе получается "Взубногой" - подходяще. Гриня видит рядом и шумно терзается кто же такой подлец в тысяче нашелся. Я не выдерживаю:
- Да не в тысяче твоей доносы писали! В самой столице их придумывали, за то, что ты в Заречном походе бывал, я разговор такой слышал случайно.
- Да нет, быть такого не может! Хотя... ты знаешь, из своих товарищей по походу в последнее время вот только Карами повстречал, и он же в столицу ехал. Может, тоже так же сейчас в караване?
Я сочувствую, подохиваю и водвздыхиваю, а затем принимаюсь выяснять, что за такой Заречный поход хитрый?
- Да был такой лет двенадцать назад. Просили нас соседи - было с востока за рекой государство не очень сильное - помочь против набега северных гоблинов. Белых урхов, так они зовутся. Ну, собрали у нас пол-восточного войска, пошли, через реку переправились и собрались урхов бить, как тут приказ, что мол, не спасать надо соседей, а душить их надо, ибо свила в их душах гнездо жажда земель и вод, и вообще, они потенциальные предатели. Ну, а так как люди, свою силу осознавшие, есть опасность и для мира вообще, и для Общего Дела в частности, то вывод один! Словом, помогли мы соседям, умело и здорово. Но вот ведь штука: ни одного подтверждения тому, что они жаждут земель и вод, не нашлось. Так что уходили мы с развалин с некоторым сомнением в душах. Правда, потом стало возможным, перевести Восточной войско против Властелина, и восточным границам более охрана не требуется.
- А что это так, - я спрашиваю. - Ведь там же, на развалинах, небось эти белые урхи хозяйничать взялись?
- Ну и что? На них Друг наложил очищающее заклятие, и ничего они теперь против нас не сделают, и не подумают.
На этом Гриня экскурс в историю кончает. Занятно. Значит, Друг руками и мечами Куранаха придавил видимо не такой уж и гадкий народ, а потом, помахав кадилом и подпустив ладану, посадил там своих подручных. Кстати, очищенный урх - это нечто интересное, это все равно, что вымытый ком грязи. Да, Друг закадычный, взять бы тебя за кадычок, да руки коротковаты. И клетка прочная, даром что деревянная. Ну, ладно, а пока - тянуть и тянуть сведения.
- Грэнью, а что это за Общее Дело такое, именем которого здесь вся жизнь творится?
- Да, это то, ради чего мя все и живем. Общее Дело - это когда появится вновь на земле древняя магия эльфов и остальных перворожденных народов. Тогда вновь воцарится тишина и спокойствие, как в то далекое время, когда не было в мире злобы и страха, и всем хватало места, где жить. Но тебе, уртазым-могузу, этого не понять.
Лихо сказано! Зато уртазым-могуз способен понять другое. Ну, например, что у, скажем, гномов свое мнение, чья магия должна вернуться и кто окажется в категории остальных. Но, в конце-концов, какое мое дело? Мне нужно-то всего ничего - из этой дыры выползти и ребят вытащить, а остальное лажа. А кто кого, это их дела. Все одно, магию и весь настрой начальных дней вернуть сможет разве что носитель нулевой силы, если господствующий сверхнулевик позволит, да и есть ли он вообще? Теоретически должен быть, но пока на опыте не наблюдался.
Шорох по крышке - она, слетев, обнаруживает небо с синеватыми оттенками. Облака: какие повыше - белые, какие в серединке - желтые и красные, а что снизу - серота. На костре в середине круга телег гномы что-то варят, а часть обносит арестантов неизменными бубликами. Я свой поедаю с аппетитом, а Гриня отдает паек краболову, мол, не хочется. Солнце садится окончательно, жиденький вечер кончен, и ночь берется за дело. Гномы засыпают один за другим, храпят чуть ли не все разом, как под счет. И караульный тоже - клевал носом, клевал, да и повалился на мешок. Во сонное царство, как заколдовал кто!
В костре весело трещат дрова - оглобли на топливо пошли, - и потом в языках пламени появляется тот самый огневичок. Он развлекается и изображает из себя то гнома, то Чисимета, то Анлен, а потом, наплясавшись в пламени, он перетаскивает его кусочек на запор моей клетки. Деревяшка быстро распадается угольками, я хватаю мешок, толкаю дверь и вылезаю, а следом и остальная братия. Огневик занят той же работой на соседнем запоре, и вскоре вся партия - сорок-пятьдесят ссыльных - затаив дыхание, крадется к выходу из круга телег. Где-то в середине Анлен, она внятным шепотом командует спящую стражу не трогать, иначе все сонное царство взбодрится. На удивление, ее слушаются, и Чисимет ограничивается тем, что отбирает у гнома обруч-с-камнем свой меч и ножны. Я спрашиваю:
- Куда мы сейчас?
- В лес. Слушай, Алек, а если мы этого корявого убивать не будем, а с собой прихватим, ничего не будет?
- А что, можно. Донесем - так донесем, а не донесем - бросим.
Чисимет подхватывает пару эльфов и, поскребывая бороденку, разъясняет задачу. Они подходят к гному, подвязывают его к двум трофейным копьям и тащат следом за основной группой.
Тишина, спокойствие, звезды светят. Гриня шагает рядом, напевая под нос по-эльфийски: "Звезды - это самое красивое, что есть на свете. День и солнце - не так уж плохо, но с прекрасной ночью не сравнится ничему". Звезды - так звезды, мне не до них, тем более, что Анлен передает по цепочке - караул через час проснется. Ну, что ж, шагу прибавим, а языка Чисимет для верности глушит рукояткой меча по макушке, сон - сном, а так вернее.
Проходит контрольный час, и наша толпа уже прямо-таки бежит. Видимо, караул не способен что-либо предпринимать без подло спертого начальства, и даже признаков погони не удается заметить.
До леса добрались - и продолжается бег, откуда только силы! Даже задастые бабы весело толкают землю назад - раз-два, раз-два! Между прочим, и весь народ бежит в том же ритме, а ритм задает самолично Анлен, не считает вслух, а просто все за ней движения даже не глядя повторят. Но если все мы себя чувствуем сносно, то к рассвету Анлен совершенно выбивается из сил, и, наконец, стоп. Она прислоняется к стволу дерева и бормочет какие-то неясные слова - то ли бред, то ли заклинание.
Сам собой организуется бивак, костерок горит, а на нем невесть откуда взявшиеся грибы коптятся. Анлен уже на земле лежит, вся из себя дышит ничего, думаю отойдет. У костра дележ грибов, и мне достается веточка с четырьмя штучками, без соли и воды идут мерзко, но хот что-то!
Начальник караула молча дергается, но в результате всех потуг он только все ближе и ближе к костру придвигается, а в другую сторону ползти наконечник копья не позволяет. В другой раз я бы посмотрел на эту картинку до конца, но сейчас не до развлечений. Чисимет вытаскивает кляп - как кран открыли, полилась ругань похабная и беспомощная - Чисимет просто обратно тряпку всунул - и все.
Я говорю, стараясь делать голос повнушительней:
- Отвечать будешь только на вопросы. Сам захочешь что сказать разрешения спросишь.
Чисимет для наглядности легонько поддевает гнома под ребра - надо сказать, не без удовольствия поддевает. Кляп снова вынут - на этот раз подследственный прямо-таки паинька, но разговора вновь не получается: нагрянывает банда лесных, как из-под земли лезут ребята. Я так даже и не заметил, как они появились сюда. Кто веревками размахивает, кто лук натягивает, а у нашей толпы реакция однозначная.
- Братцы, да мы ж свои, беглые, - Взубногой орет. Несмотря на такое заявление, лесные выстраиваются на поляне и предупреждают не двигаться, а связанного начальника кладут впереди.
Стоим, ждем дальнейшего развития событий - ждать долго не приходится. На полянку выходит, судя по манерам и одеянию, Робин Гуд местных масштабов. Правда, на нем не зеленый кафтан, а стандартная серая рубаха с серым же штанами, но зато лук с колчаном украшены разнообразными финтифлюшками. Робин Гуд недоволен:
- Сбили вы меня с плану, на дороге прямо уселись. И не бросить, и тащить обратно не хочется. Ну, хоть ответьте, чем заняты и откуда такие взялись?
Гном из пленных выходит вперед:
- Очередная партия на южные болота шла, ну, и разбежаться сумели, даже вон, трофей прихватили, - и он показывает на связанного соплеменника.
- Трофей - это хорошо, конечно, но на фига он мне нужен? У нас таких трофеев - хоть штабелями складывай. Ладно. Разбивайтесь-ка вы по народам, идите, куда вон парнишка мой поведет, к стойбищу выйдете, а там дальше сами определитесь.
Какой-то эльф недоумевает:
- А как же братство народов?
- Ишь, чего вспомнил! У нас не так - у каждой расы своя ватага, не без помесу, конечно, но в основном. А братство - оно спокойствием да умом держится, атаманским умом, да и каждый народец тоже в драку лезть не будет, если голову ему не дурить. Ну, кроме гоблинов, конечно, но их мы попридерживаем кое-когда.
После этой речи наша партия расползается на кучки - гномы, эльфы, краболовы и мы, грешные. Хаттлинг стоит в одиночестве, я ему рукой махаю давай, мол, к нам - он несмело подходит. Анлен на ходу философствует:
- Конечно, каждый народ, если живет отдельно, то ему покойней. Но если еще у каждого и правитель свой, а у каждого правителя цели всяческие, то усобицы недалеко, как у нас хотя бы бывало.
И дальше идут примеры из истории - я только и спрашиваю:
- Да откуда ты это-то все знаешь?
- Мама рассказывала, - и Анлен как-то быстро закругляет речь.
Я у себя на заднем плане усмехаюсь - образованная у тебя мама, не ожидал. Хаттлинг тоже сбоку идет, слушает, но молчит.
Так за разговорами где-то к полудню, а может, и попозжей, подходим мы к большому стану - поляна, а на ней два шатра и с десяток многоместных шалашей разместилось. Шатры, конечно, не самодельные: краденые или трофейные - шитые из яркой красной материи и отделаны чем-то блестящим, наблюдения с воздуха здесь явно не опасаются.
Бывшие заключенные расходятся по соплеменникам, ну, и мы идем к шатру, где навстречу поднялся чернобородый детина ростом малость не с медведя. Против ожидаемого, голос у него не рыкающий, а напротив - обычный и даже негромкий. Выспрашивает что да как - у меня уже мозоль на языке от постоянных автобиографических изливаний.
Детина нас выслушивает - кроме посольства, меня и трех сероклейменников есть еще лысый нарушитель закона о равенстве и мордастый парень, ночью со страху зарезавший прохожего орка, невесть что на него подумав. Детина заявляет:
- Пока большой атаман не пришел, вы думайте, что у нас делать сможете. И этого сторожа своего поскорей отпускайте до своего табора, а там они сами разберутся.
Анлен присаживается на бревнышки у кострища, а мы с Аром и Чисиметом беремся за гнома. Тот, видимо, продумал линию поведения и держится спокойно, вопросов не ждет, говорит сам.
Итак, для начала - наиболее точное объяснение насчет этого пресловутого "Общего Дела". Под этим названием скрывается не более-не менее как возвращение предначальной эпохи с поправками на существование людей и прочих смертных. Друг, хоть и сам могучий маг, но сам сделать этого не может, но скоро должна прийти помощь - такая сила, какой давно не было под луной и солнцем. На севере у Друга владения, и там же и сила явится, а пока подготовка идет. Но вот незадача: основные контакты с Другом держат в руках эльфы во главе с Куранахом, и значит, при свершении Дела все будет ориентировано прежде всего на них.
- Но это же несправедливо! - восклицает гном. - В Союзе Свободных Народов все равны, а если говорить о том, кто сколько сделал, так кто, как не гномы, добывают и куют металлы, ладят луки! Кто, как не мы, в самое тяжелое время спасали само Дело! Кто, как не мы, наконец, оказались самыми стойкими против Темных сил, и поэтому сейчас основная тяжесть борьбы с их лазутчиками лежит на гномах, и что же? - эх, старался говорить гномик спокойно, да все одно распалился. - И что же? За все нам Куранах обещает только какое-то паршивое плоскогорье, в котором и жить-то невозможно, нету там ничего! Ни руд, ни камней! А там, где они есть, видите ли, спокон веков стояли эльфийские леса, и горы там абсолютно ни к месту, он так и сказал, абсолютно! Но мы этого спокойно не ждем. Уже сейчас Друг знает о несправедливости и оказывает нам тайную поддержку. И в день, когда вернется преображающая сила, эти светлоголовые надменники будут неприятно удивлены... Вы хотите спросить, зачем я вам это все рассказываю? О, это очень просто. Уртазым-могузы - это не тайна для нас, известно и ваше отношение к этой жизни на твердой земле. Да и просто, гномы и люди - мы прекрасно уживемся, ибо люди тоже знают толк в ремеслах и железе, не что, что эльфы, которые без песен и звезд жить не могут, а на тех, кто может, глядят с высоких веток. Орки-уроды, отродье гоблинское, краболовы-выродки, хаттлинги - землю грызут, норы роют, эти еще, щепкачи волосатые, им вообще не больше века жизни осталось - разве это те, с кем можно встретить счастливые дни! А вы, уртазым-могузы, рождаетесь на железных островах разве вам не приятней иметь дело с честными трудовыми гномами, чем с этими бездельниками, вся заслуга которых в том, что "они первыми открыли глаза в этом мире"!!
Гном, наконец, спотыкается и долго кашляет, подавившись собственной слюной. Я раскрываю было рот высказать все, что думаю по поводу этой тирады, но Ар, не снизойдя до членораздельного пожатия, тыкает меня локтем в бок, а сам говорит:
- Что ж, мы послушали, и скорее всего, придем к согласию. Сейчас же мы отпустим тебя до гномьей ватаги, но, пожалуйста, не говори там таких речей. Проболтается кто, а неизвестно, какие здесь порядки держатся.
Гном кивает - мол, уразумел, - и я режу ему веревки, он ощупывает затекшие ноги, несколько шатающихся шагов, а потом оклемался и к своим идет. Идет и, небось, уже видит в мечтах, как люди с гномами рука об руку стройными рядами идут брать Куранаха за глотку. А там и пресловутая могучая сила появляется, и все вокруг в мире становится огромной горой, доверху набитой железом, алюминием, камнями и прочим. А эльфы манатки свои свернули и отбыли к чертям собачьим восвояси, а оркам туда путь заказан, и они где-нибудь на морском берегу режут в тоске друг друга, потому что больше и резать-то некого. Дурак ты, гном. Не будет ни большой горы, ни исчезающих в небе эльфийских кораблей. А будет просто грандиозная резня, потому что не одни гномы чувствуют себя обиженными, уж больно сладкий кусок кинул Друг Союзу Свободных Народов. А вот Чисимет о другом размышляет, бурчит вслух:
- Ну и жизнь. На западе война, на востоке урхи. А в самой стране совсем худо: стоит показаться опасным кому - тем же гномам, борцам с тьмою - и, пожалуйста, клетка к услугам, и никто разбираться не будет.
Ар добавляет:
- А вообще-то говоря, система неплохая. Любого жителя можно к ногтю в нужный момент прижать. Но будь у нас так в Круглом, я бы, пожалуй, ночью спокойно бы спать не мог.
Ар мудрец и политик, только не в спокойном сне к власти причастных дело, а в спокойном сне тех, кто под этой властью живет, не по незнанию спокойном, а по действительной честности тех, кому эта власть доверена.
В лесу трубит то ли рог писклявый, то ли флейта басистая, на полянку является толпа лесных, во главе которой вышагивает невысокий худощавый мужчина - не мужик, а именно мужчина с дубиной на плече. Рядом Ларбо-младший топает, он тащит на плече здорового живого поросенка с завязанным ртом, что не мешает ему - поросенку - время от времени разражаться серией визгоподобных звуков. Нас он пока не видит - на шатер глядит. Подошел к строению, поросенка шмякнул оземь, а навстречу из шатра вылезает невысокенькая бабенка, черные волосы до плеч, а одежда сильно смахивает на наряд эльфа-воина, да это он и есть, только перешитый и бусами да висюльками украшенный. Они стоят ко мне боком, друг на друга любуются, и мне с ними все ясно. Бедняга Ларбо, каково ему сейчас будет!
Поворачивает он голову, ах, сюрприз, Алек навстречу идет.
- Как, ты жив, и все живы?
- Как видишь. А ты тут тоже, я вижу, - пауза, - жив.
Ларбо краснеет и пускается в объяснения. Дескать, Анлен хорошая девушка, и он ее бесконечно уважает, но тут такое дело, и вообще - судьба и так далее. Мне это слушать надоело, и я ему выдаю плоды своих умопостроений:
- Да что ты заладил - Анлен, Анлен! Дома твоя Анлен, леденцы варит для надежи и опоры Кун-Манье Первого.
У Ларбо глаза принимают квадратную форму, а общий вид выражает мысль: "Рехнулся парень с горя, а ведь в советниках ходил!". Но я не свихнулся, этому подтверждение хотя бы то, что сама Анлен, на Ларбо глядючи, четко и ясно говорит:
- Да, Ларбо, Анлен дома, и варит леденцы. Я хоть и звалась этим именем, отнюдь не та, за кем ты увивался в Круглом царстве.
Ларбо вконец потерян, бормочет:
- А кто же тогда, и зачем ты тогда... - а Анлен в ответ улыбается, да не обычной своей улыбкою, бессильной да бессмысленной, а четко так, с осознанием собственной ценности.
- Ну, кто я, тебе знать не положено, да сама говорить не хочу, имя называть. А зачем - пожалуйста. Просто спокойной жизни подлунных и подсолнечных народов грозит очередная опасность. Грозит отсюда, из этих мест, и упускать время нельзя - горький опыт борьбы с Врагом кое-чему научил. А вот что и в какой форме угрожает - неясно и неизвестно. Мое дело - узнать об этой силе как можно больше, а удастся, так и помешать ей. Я думала попасть сюда через Южное Прибрежье, но получилось все быстрее и не так, как думалось. Да и я оказалась не такой уж талантливой шпионкой вон, даже Алек меня разгадал, хоть я эту Анлен играла и старательно, и устала от этой маски очень. А теперь моя дорога - на север. Очень странные дела творятся здесь, и главная их пружина - некто, именуемый здесь Другом.