Свиридов Алексей Викторович. Человек с железного острова

   - Трофей, - говорю. - Покрепче пива-то будет.
   Благодетель молчит, а я гадаю - может, этот пресловутый Усмун слова такого не знал? Или сухой закон тут, свято соблюдаемый?
   Но все проще. Мужичонка просто обалдел от радости и удивления, он вытаскивает новую зеленую лепешку в закуску, и через полчаса мы уже не просто подельщики, а не-разлей-вода-друзья. Муторное дело - набирать полный рот противной смеси пива с этим самогоном, а потом детской струйкой сливать за пазуху. Иначе нельзя, с голодухи я по швам только так разлезусь, вон, софляжник уже потихоньку сползает со скамейки на пол, непрерывно при этом трепля языком, а мне ведь надо в этом мутном потоке, так сказать, жемчужины смысла отыскивать.
   Мало толку от трепа. Только и удалось узнать, что эта земля и есть тот самый Токрикан, что в этой долине горный да рудный люд проживает, а в других местах еще кто-то есть, и в эти места мне предстоит укрыться. Друга здесь, кажется, не очень уважают, хотя и побаиваются, да и есть ли он вообще, может, это так, голову дурят всякие. И еще "скоро будет все совсем не так, и тогда я тебя, Усмун, не забуду. Уж я Твердый Свет взять сумею, пусть темные его боятся, вон вчера сколько опять вынесли, никто увидеть не умел, а я умею, и вообще я самый..." - и так далее по принципу "себя не похвалишь - никто не похвалит". Потом следует попытка рассказать какую-то историю, начав с конца, и наконец благодетель засыпает мирным сном щекою на столе. Спи, спи, а я пока пошарю в твоей клетушке - но результаты невеликие. Лавка, два грубых табурета, стол, подобие комода, из которого я добываю еще полкруга хлеба и последнюю лепешку. Ничего интересного больше нет, и принявши средней непотребности позу, я укладываюсь рядом.
   Ранним утром, еще солнце над горами не поднялось, мужичонка меня расталкивает. У него опухшее лицо и слезящиеся глаза, он молча наливает себе пива и с охом выпивает, и я тоже не отстаю.
   - Ну вот, - говорит он, - сейчас я тебе объясню...
   Что он собирался объяснить, остается неизвестным. Дверь домика распахивается от мощного удара, и в проеме появляется устрашающая фигура человека в черном плаще, в чем-то вроде комбинезона, два ножа у пояса и железный обруч с камнем на голове - знакомый атрибут! Сзади маячат еще несколько силуэтов, но все внимание сейчас на посетителя. Он оглядывает нас, потом делает резкий жест рукой. Со двора влетают еще двое, они отшвыривают моего доброжелателя в сторону, а мне вяжут руки и ноги. Еще один черноплащный приволок длинную жердь и просовывает мне под вязки. Я благоразумно молчу, а вот мужичок поднимает шум - бессвязные выкрики, они выражают ненависть и злость. Он так расстроен крушением своих надежд и планов, что несмотря на всю бесполезность от слов переходит к делу - с криком "не надо, оставьте" принимается тискать шефу с обручем колени. Шеф с выражением скуки на лице отпихивает просителя и неуловимым движением всаживает ему в спину один из ножей, а двое других, которые заняты поднятием и выносом меня во двор, даже не заинтересовались расправой. Около домика целый отряд - несколько плащеносцев на лошадях, еще одна совсем уж замотанная кляча с навьюченной бочкой, два огромных голенастых тролля, тупо уставившихся в одну точку, и на телеге штук шесть мелких орков, вернее полуорков-полухаттлингов.
   Шест с моей, видимо, ценной персоной, висящей на нем, препоручается троллям, и теперь от моей спины до земли метра полтора. Железный обруч командует:
   - Все по коням, а вы, эй, за дело! - за дело призваны взяться мелкие, их как ветром сдувает с телеги. Один привычно подпирает дверь домика снаружи, а остальные вытаскивают из телеги жестяные ведра. Всадники не спеша трогаются с места, и тролли шагают следом. Я выворачиваю шею насколько возможно, и вижу, как один из мелких швыряет в домик кусок чего-то горящего, и вся хлипкая постройка загорается как керосином политая, да так оно и есть, наверное. Мои носильщики мерно топают по немощеной или когда-то мощеной улице, мимо таких же дощатых домиков, которые стоят правильными рядами. По улице ходят люди, но ни один из них не обращает внимания на нашу процессию, как бы ее и нет совсем. А вообще вбок глядеть мне затруднительно, и большей частью приходится созерцать беловатое и равнодушное (что ему мои беды!) небо. Всадники переговариваются:
   - А с домом этого Усмуна что-нибудь делать будем?
   - Нет, зачем? Его жена не знает даже, куда он делся, а что вернулся, так и вовсе неизвестно будет.
   - Ага, неизвестно. Через весь поселок протащили. Хоть они тут и слепые, а мало ли что. Вот, этот же научился видеть?
   - Ну и что? Усмуна теперь мать родная не узнает. А спина у него внизу.
   - А вы откуда знаете? - это я голос подаю. Железный обруч, едущий впереди, поворачивает голову с веселым удивлением:
   - Так тебе рот не затыкали? У, лентяи, и ты тоже хорош, помалкивает себе, я думал, все в порядке. Чего не орал-то?
   - А кто внимание обратит? Бестолку.
   - Понятливый, молодец. Кермен понятливых любит...
   - А кто такой этот Кермен, и вообще, что со мной будет?
   - Да ты еще и любознательный к тому же! Ладно, тебе не вредно заранее понять все.
   Всадник с железным обручем равняется со мной и довольно добродушно принимается рассказывать - довольно странное положение собеседников: я вверх тормашками, шею напрягаю, чтобы голова не болталась, и он, гордо на коне сидящий.
   - Кермен - это наш главный знаток древних подземелий. Кто оттуда живым выходит, того к нему. Он расспросит подробно, вспомнить все заставит, а потом - кого опять в ходы, кого отпускает, сначала, конечно, позаботившись, чтоб болтовни не было, ну а кого и... чтобы чисто было, словом. А как до тебя добрались - ну уж тебе-то не знать грех, ты ж из видящих. Все понял?
   Я понял не все, но решаю, что у собеседника хватит добродушия ненадолго, и почитаю за лучшее разговор завершить. Мимо проплывают масштабные печи, груды руды, а может, пустой породы, складские постройки деловой пейзаж, словом. Работа идет вовсю, дым поднимается столбами, но на нашей дороге кто б ни попался, никто даже взгляда не кидает, хотя на совсем слепых здешние работники не похожи - идут уверенно, да и работают тоже.
   Процессия наша пересекает долину поперек, и начинается длинный, нудный подъем в гору - широкие зигзаги, повторяющиеся с ритмичностью качающегося маятника. Догнавшая основную группу телега с факельщиками ползет рядом, и мелкие без азарта перебраниваются на ирчисленге с незнакомым акцентом. Висеть пузом вверх дело весьма неприятное, веревки под моим собственным весом в кожу врезаются и давят, и когда в середине дня, чуть не доходя гребня, объявляется привал и тролли кладут меня на камень, я чувствую себя как бы уже и развязанным. Мелкие радости на этом не кончаются. Один из всадников не особо заботливо сует мне в рот свою фляжку, а потом такую конструкцию: лепешка сверху, хлеб снизу, а между ними слой мяса с остро пахнущей приправой. Кормилец сидит, развалясь ко мне спиной, опершись на валун и свесив руку с кормом в мою сторону, и я, извиваясь червяком, обгладываю угощение под радостных хохот развлекающейся зрелищем мелкоты. Мне на них плевать - хотя бы потому, что я сейчас играю роль понятливого, но все же быдла, да и жрать элементарно хочется, и я продолжаю трапезу на воздухе. Возиться с подаянием приходится весь привал, а последние куски я сглатываю уже на весу - тролли снова шагают, как заведенные. На перевале застава - четверо с копьями, но одного взгляда на нас хватает, чтобы заставить сих достойных стражей отшатнуться и застыть в почтительных позах. Следующее межгорье сверху сначала кажется усеянным пожарами, так сильно дымящими, что не видно света огня. Но чем дальше я приглядываюсь, тем меньше доверия остается к пожарной гипотезе. Не дым это, а скорее плотный серо-черный туман, лежит он во вполне определенных местах, правильной формы покрывалам, размеры издалека не очень впечатляют, но если сравнить с окружающим пейзажем, то получится нечто грандиозное. Вот мне хорошо виден этакий куб или, как его там, параллелепипед, поверхность ровная, как ножом резаная. Туман покачивается и плывет, но форма сохраняется неизменно. А рядом можно разглядеть фигурки людей и лошадей - кубик получается метров двести в длину и с полсотни в высоту. Это образование стоит на склоне горы, так же накренено, и со дна долины прямо в туман ведет дорога, хороший серпантин. А дальше в долине, сколько же всего этого! И купола всякие, и кубы, и сложные формы. Сложные, и какие-то искусственные, неживые. А кроме этих туманных клоков в долине ничего почти нет - только скальные обломки, несколько речных промоин и множество дорог, прочерчивающих этот хаос. Причем переходы от одного тумана к другому надсыпаны над общим уровнем, а наша дорога петляет прямо по дну ущелья, я это разглядел и получил пинок от всадника слева, ему мои краеведческие инициативы не понравились. Последнее, что я успел разглядеть - это как по дорогам ползут тяжелые фургоны, по четыре, а то и по шесть лошадей запряжено в каждый, один фургон прямо в туман затащили - без всяких церемоний, растворился в серости и все.
   Тролли мерно шагают, солнце печет, я мерно покачиваюсь, руки из суставов скоро выскочат. Спина, который час уже согнутая, болит, и я потихоньку начинаю терять восприятие окружающего. Все вокруг постепенно теряет свои очертания, мир становится все более бледным и белым - сознание я теряю. Сколько это продолжается, я не знаю, но, видимо, долго, ибо в себя я прихожу уже на дне долины, около двух валунов в человеческий рост, опирающихся друг на друга, а дорога проходит рядом. Тролли стоят как вкопанные, а остальной конвой как-то очень нервно топчется на месте, глядя назад, то есть туда, куда я при всем желании повернуться не могу. И вообще, весь обзор у меня ограничен - по бокам здоровенные камни, впереди - мост под насыпную дорогу и еще одна насыпь. А беспокойство нарастает, даже тролли начинают делать какие-то движения, и тут сзади раздаются звуки наподобие собачьего ворчания, усиленного до размеров близкого грома. Тролли просто-напросто роняют меня на дорогу - хорошо, не одновременно руки отпустили, а то бы спину сломал, а так упал больно, но удачно. Пока я шипением и мычанием выражаю свои ощущения, носильщики с неожиданной резвостью исчезают в расселинах камней, а плащеносцы пришпоривают коней и скрываются за поворотом. Мелкота в панике повалила телегу, и теперь двое или трое пытаются поставить ее на колеса, но мешает рвущаяся и бьющаяся лошадь, а остальные удирают на своих двоих. Прямо на них несется лошадь с бочкой и, затоптав насмерть одного из мелких, скрывается за поворотом. Я эту картину наблюдаю, лежа в неудобном положении боком и немного вверх ногами. Мне тоже хочется бежать, скрыться, исчезнуть, и не куда-нибудь, а вполне конкретно в сторону подальше от чего-то за моей головой. Я дергаюсь как змея на стекле, но в результате только откатываюсь к полого уходящему вверх плоскому обломку. Взревывающий звук повторяется, и ему уже немного с другой стороны отвечает сипящее шипение, от которого я теряю последние остатки самообладания и начинаю биться, пытаясь разорвать ремни, но получается только боль в почти вывихнутых суставах, и она немного приводит меня в себя. То ли в глазах у меня темнеет, то ли свет дневной ощутимо меркнет, а со спины надвигается нечто страшное, наводящее ужас одним своим существованием. Нет уж, пока у меня над собой контроль есть - спасибо изрезанным веревкой рукам - не буду я кочевряжиться бестолку. Сгибаюсь, достаю свободной кистью кинжал - слава лентяям, которые не только рот не заткнули, но и не обыскивали! Зажимаю рукоятку в коленях, режу ремни на руках, а потом, морщась и кривясь от боли, освобождаю ноги, пытаюсь встать, но они не держат, и я вновь брякаюсь на камни. Нет, глаза не врут, вокруг действительно становится темнее, и центр этой темноты там же, откуда раздается ворчание и идут волны кошмара. Лошадь уже рваться перестала, лежит и даже не ржет, жалобно скулит, пузыря пену на губах, да и мне не по себе, но я-то с первым приступом справился, и теперь надо по-быстрому поставить какую ни на есть защиту, чтобы хоть немного здраво рассуждать. Колдовства здесь очень мало, все больше психология, и с первым слоем я справляюсь довольно быстро. Ноги уже отошли, и я потихоньку иду к насыпи, шатаясь и вихляя. С насыпи-то, наверное, можно разобраться, что случилось? Забраться наверх оказывается делом непростым, а забравшись, я озираюсь, и несмотря на защиту чуть не падаю на каменные плиты - колени подкосились, да и есть с чего. Этих туманистых фигур больше нету последний купол на моих глазах растекается серым обыкновенным дымом, теперь вся долина усеяна просто облаками, расползающимися наподобие краски в воде, а из них лезут страшилища, которых и разглядеть трудно - вокруг них совсем уж черная тень клубится. Какие-то членистые, многоногие тела, плоские, вроде как крабы или пауки, а то и просто сгустки темноты переливающиеся, и все размерами под стать своим гнездышкам. То одна, то другая тварь все чаще издает какой-нибудь звук - то рев, то шип, но все с силой грохота средних масштабов обвала. Ближе всего ко мне - это в полукилометре примерно - сидит вполоборота величавый дракон, совсем такой, как мне в Лихом Лесу рассказывали, его тоже окружает темнота, и лишь глаза горят красными прожекторами. Когда он поворачивает голову и зацепляет меня взглядом, создается впечатление, что получил удар током и одновременно мягким молотком по голове, но взгляд скользит дальше, и я снова могу что-то думать. Думаю, впрочем, несложно: вся эта погань шевелится все активней и активней, а попасть к такому даже не на зуб, а хотя бы просто на глаза - это верный конец. Значит, надо делать ноги, причем без паники и судорожных движений, а сначала - усилить защиту до максимума, сколько сил и способностей хватит.
   Начинается и продолжается неизвестно сколько времени адова работа пробираться между камней, таиться в щелях, перемахивать трещины, и все не просто так, а прячась от этих порождений, часто угадывая их присутствие только по атмосфере и внешнему фону, который нет-нет да и пробьет мою шкурку. В долине стоит уже полнейшая темень - что вперед, что вверх, чувство времени у меня полностью потеряно. Чудовища орут уже почти непрерывно, кажется, лопнут перепонки, но нет худа без добра - пару раз я только так и спасаюсь - услышав впереди взвой и спешно изменив маршрут. Многие из зверюг светятся, сами, или глазами там, пастью разинутой. Наверное, мне все же повезло - если б я оказался в середине этого бредового зверинца, рано или поздно напоролся бы на кого-нибудь тихого и незаметного, а так все же до склона горы добрался, хотя кое-какие моменты были весьма опасные - к примеру, когда пришлось ждать, когда дорогу переползет неимоверно длинная двухголовая змея, слабо светящаяся и пахнущая нашатырем. Но теперь, чем дальше я ползу наверх, тем легче на душе: во-первых, рад, что ушел живым и невредимым, а во-вторых, фон все-таки снизу идет слабей, чем когда я там бродил. Синяки не в счет, это дешевка.
   Где-то в середине склона у меня наконец хватает духу глянуть вниз. Все межгорье усеяно светящимися и мерцающими силуэтами, они извиваются, переползают с места на место, но вверх не лезут, что весьма радует. Я устал, блокировка тоже силы выкачивает, но тормозиться здесь никакой охоты нет, я лезу вверх и вверх. Еще через час сквозь темноту начинает проглядывать сначала робко, а потом все ясней и ясней круг полной луны, а потом и звездочки появляются, и наконец темно-синее небо со светлой полосой на востоке. Я почти на гребне горы, до рассвета не больше часа, уже не карабкаться можно, я просто ногами иду, топча редкую жесткую траву. Вокруг, насколько хватает глаз, резкие очертания кромок хребтов, затянутые туманом долины, и лишь та, из которой я выбрался, как черной ватой заполнена, и оттуда ощутимо тянет страхом и опасностью. Я подхожу к краю обрыва - снизу доносится хоть и ослабленная расстоянием, но все же омерзительная какофония зверинца.
   А на краю обрыва, на немного возвышающемся над общей линией выступе стоит одинокая женская фигура, стоит лицом к бездне, просто и свободно, без всяких жестов и напряжения. Женщина глубоко вздыхает - я не слышу, но вижу это уже лежа за камнем - и оборачивается в мою сторону. Правильное личико, вздернутый сверх меры нос, две дуги редких бровей. Либо это Анлен, либо я столб деревянный. Значит, добралась все же сюда, а я, честно говоря, не верил в это, даже дурой обозвал про себя, когда она в одиночку ушла. А сейчас как ни в чем не бывало она присаживается на краю обрыва, и ветер шевелит ей волосы тихонько и бережно. Я больше не в состоянии ждать, тихонько подкрадываюсь, кладу ей на плечо руку и заявляю на ирчисленге:
   - А ну, пойдем!
   Минуты через две, наверное, я снова начинаю различать предметы, вижу ее, сидящую рядом, и ощущаю саднящую боль возле уха. Лежа брюхом вверх на камнях, конечно, не самая лучшая поза для галантных приветствий, да и обстоятельства тоже, но тем не менее говорю:
   - Приветствую тебя, я рад встрече. Прости за неуместную шутку, я не сообразил, что она могла кончиться и хуже.
   - Да, конечно, прощаю, хотя и вправду я могла б тебя сразу скинуть вниз. И я тоже рада встрече, но как ты сюда попал? И где твои друзья?
   - Так просто не ответить. Здесь есть место, где можно хотя бы относительно спокойно поговорить?
   - Да, конечно, хоть прямо здесь; в окрестности этой долины вряд ли кто отважится зайти. Но погоди немного - я хочу дождаться рассвета, уже немного.
   Над краем соседней горы уже показался кусочек солнца, оно быстро идет вверх, и его свет все глубже и глубже проникает в ущелье под ногами, а темнота в нем тает как снег под паром. Картина красивая и впечатляющая борьба света и тени, а потом тени не остается, лучи солнца достигли дна. Ор чудовищ усиливается, и вся черная и разноцветная мерзость мечется по камням, прячется под друг друга, или пытается окутать себя темнотой. Не больше, чем четверть часа это продолжается, а потом весь серпентарий почти разом затихает, и существа теперь просто лежат там внизу неподвижно, как пиявки дохлые. Анлен вздыхает: - Ну, вот и все. Пойдем, я знаю, где тут можно спрятаться так, чтоб даже издалека, или сверху нас нельзя было увидеть или услышать. Глаза и уши служащие Другу бывают очень остры. Я вспоминаю, с какой оперативностью меня вытурили от мужичонки, и соглашаюсь. Укрытие оказывается небольшой расселиной в скале, немного изогнутой и расширяющейся книзу. Если в изгиб забраться да присесть, то ни один злыдень тебя не заметит, будь он хоть семи глаз во лбу и пяти ушей в... ладно. При Анлен я такие слова произносить стесняюсь, хотя это наверняка и лишнее. - Рядом никто из живых ближайшее время здесь на появится. А неживые еще не набрали той силы, когда они сами что-то могут сделать. - Неживые, это как? - Понимаешь, тот, кого называют Друг, никогда не имел в своем подчинении чисто призрачных существ. Только укрепившись здесь, он начал изучать это искусство, заново открывая то, что знали до него, и узнавая то, чего не знали до сих пор даже самые мудрые. - Анлен, я вижу ты времени даром не теряла. Может и со мной поделишься, а то я сейчас как муравей на рисунке: по черточкам ползаю, а картины не вижу. Анлен некоторое время молчит, а потом принимается за объяснения. На картине, оказывается, нарисованы невеселые вещи. Этот самый Друг был в одной компании с западным Врагом еще с незапамятный времен, когда в мире подвизался лиходей на порядок выше и сильней их обоих. То есть нулевая сила по нашей классификации, или один из "богов мира" по здешней. Имя его Анлен по понятным причинам не называет, да и не в нем суть. Итак, когда после длительной возни бога-мерзавца убрали из мира "за пределы сферы обитания", после него остались трое наиболее заметных приспешников. Один отпал сразу - решил занять северную вотчину нулевика. Собрал своих сторонников, и решил зайти со стороны полюса, но кто и что с ним сделал, осталось загадкой - о нем больше никто и ничего не слышал. Другой решил, что ему и в средних землях дел хватит. И тогда третий, здраво рассудив, что в одиночку пусть дурак на трон лезет, выбрал свою стратегию. Ушел он сюда, в Токрикан, без особого труда создал тут себе армии рабов и просто армию - для начала. А потом, не спеша и методично, разобщал и отравлял сознание всех окрестных народов, до кого только мог дотянуться. Препятствия в виде кого-нибудь уж больно самостоятельного устранял чужими руками, рук-то хватало. Типичный и, увы, не одинокий пример - Союз Свободных Народов, прекрасная, в общем-то, идея, выродившаяся в лживое и жестокое царство с болтовней о светлых делах вслух и беззаконием и произволом молча. Так что то, чего на Западе Враг хотел достигнуть сильным напором, здесь медленней, но верней появлялось само по себе. Свою темную силу наш дружочек тратил умнее. Он старательно отнимал у эльфов их чудесные свойства, превращая их в заурядных человекоподобных существ. Сумел выбить из здешних и пришлых орков боязнь солнца, и даже троллей смог укрепить против него. Да новый гоблинский вид - белые урхи - тоже его работа. Но это все для выгод нынешних, главное не это. Ему нужна молниеносная война.
   - Ты видел, Алек, долину гадов? Это Друг формирует свои отряды. Я нарочно заставила их сейчас раньше времени выйти из туманных коконов, чтобы узнать, каковы они будут потом. И я увидела, что даже неокрепшие, не наделенные духом силы в полной мере, они очень опасны.
   - Что-то маловато было, - перебиваю. - Да и от света все подохли.
   - Да разве одна такая долина! Их не менее трех сотен, и в каждой под защитой тумана зреет опаснейшая отрава для мира, которая - дай только срок - и света бояться не будет, да и вообще, мало чем ее можно будет одолеть. Я могла бы, наверное, вот так же уничтожить еще ну два, ну три гнезда - а потом он соберет всю свою волю, обнаружит и уничтожит меня. Сейчас тут спокойно, его сила и внимание разбросаны по сотне дел, и только потому я, да и ты, пока целы. А теперь - самое главное. Друг выступит не один. Общее Дело, которое так разобщило Союз, действительно существует, более того, это правда, что оно вернет дни предначальной эпохи - те дни, когда росло и крепло могущество Черного Бога. Он вернется, и тогда... Ведь ему не нужны живые вообще. Все эти Властелины, Куранахи и прочие существуют сейчас, чтобы готовить почву для великого ужаса, а потом сами же лягут удобрением в нее. Знающих об этом мне известно четверо - я, ты, мой гонец, отправленный недавно, и сам Друг. Вот так, Алек Южный. В Круглом Царстве тебе о таких вещах думать не приходилось? - Анлен смеется грустно и в то же время как-то очень хорошо и тепло. Я довольно невежливо спрашиваю мол, чему радоваться?
   - Радуюсь, что тебя встретила. Я хочу попробовать проникнуть в Запретные Долины и ты мне в этом можешь очень помочь.
   - Э... ну хорошо, помочь, может, и вправду смогу, только, правда, не знаю, чем, но с чего ты взяла, что я захочу это делать? Я домой хочу, а там - что я потерял?!
   - А что ты одиннадцать лет назад на Западной земле потерял, наш мир тогда был для тебя даже более чужой чем теперь?
   - Тогда оно как-то само получилось, да и не знал я, что без моего груза, будь он трижды прославлен и триста раз проклят, можно обойтись. - Я горячусь, а сам думаю - правда, полез же тогда мир спасать, не думая ни о чем особо. И дорога назад была тогда открыта, а сейчас, наверное, с Анлен в пекло безопаснее полезть, чем в одиночку обход искать. Она мои мысли как читает:
   - Пойми, вздумаешь сейчас пойти на юг - не тут, так там тебя схватят, и конец. А со мной не менее опасно, да зато есть надежда вылезти. А даже если и нет, все равно пропасть не просто так, а послужив делу жизненно, понимаешь - жизненно важному для мира.
   - Это Другу, что ли, помешать?
   - Да.
   Ай, Анлен, не надо мне втолковывать - понимаю я "жизненную важность" твоей затеи. Что будет по возвращении черного нулевика - представить можно. Резко ускоряются горные процессы, вымирает вся живность, разумная и неразумная, во все стороны расползаются полупризраки и призраки, истребляя на своем пути все уцелевшее. А на закуску солнце заливается активной тьмою, луна туда же, и наступает полный хаос, из которого можно начинать творить новый мир по своим вкусам и прихотям, а они ну никак не подходят никому из нынешних, а хотя бы и подходят - все одно заценить будет некому. Намеки на такую картину мелькают в легендах и книгах, но все вместе страшно даже представить. И кстати, экспедиция наша тоже становится не нужно по причине полного несоответствия объекта условиям жизни. Конечно, с богом зла потягаться - дело почтенное, но маловероятное.
   - Слушай, красавица, а что ты собираешься в этих Запретных Долинах делать?