Страница:
Отряд продолжает сидеть на том же месте. Хворый запалил новый пучок веток, последний, а Паханенок уже отошел от шока и клянет на ирчисленге все камни на свете, прошлые и будущие, а также тех, кто заставляет эту "непотребную булынь" валиться на головы прохожих - при этом поглядывая на эльфов. Пахан в ругани участия не принимает, более того, он подчеркнуто ровно осведомляется - что теперь там такое происходит? Граф отвечает:
- Яма сейчас там большая, а к утру будет озеро, до дна которого вряд ли кто-нибудь донырнет.
Паханенок ругает уже конкретно эльфов, которые даром что вечные, а памяти никакой, и хорошо что хоть спохватились, а не то лежали бы сейчас вонючим тестом вперемешку, как крысы дохлые, только глаза у кой-кого не такие красные. В таком заявлении Пахан усматривает угрозу относительному миру и согласию, до сих пор царившим в отряде. Он без лишних слов бьет нахала по макушке кулаком, тот осекается и теперь только про себя что-то бормочет, то ли от боли скулит, то ли ругань продолжает. Эльфы на инцидент внимания не обратили, посовещались опять на своем диалекте, и Хворый говорит:
- Сейчас мы пройдем дорогой, по которой не ходил ни один смертный. Более того, здесь многое сделано, чтобы случайно попавшие сюда не выходили назад. Поэтому то, что говорю я или кто-нибудь из нас, выполнять надо быстро и беспрекословно.
- А куда она, дорога эта нехоженая, приведет? - Пахану интересно.
- Тебя - туда, куда стремишься, да и ты, Алек, тоже к Реке попадешь, не сомневайся.
Разговор окончен. Я боюсь, что эльфы захотят продолжить ночевку прямо здесь - рядом с озером, даже загороженным плитой, это было бы весьма неуютно - но троица берет свои пожитки и идет по коридору, а мы за ними двое темных и один неясный. Несколько плавных поворотов, небольшой подъем, и тупиковый отросток вбок - первое разветвление за все время. Я уверен, что за плитой тоже что-то есть, у Графа спросил, но титулованная особа только отмахнулась. На нет суда нет, и, пристроив под голову контейнер, я засыпаю - на этот раз быстро и без раздумий.
Новый день - новые хлопоты. Кстати, новый день - буквально, в тоннель каким-то образом проникает слабенький, но все же свет. Растолкал меня Барон и, не дожидаясь, пока я проморгаюсь и отзеваюсь, говорит:
- Надо вас замаскировать, чтобы лишних неприятностей не было.
- Замаскировать? - вид у меня, наверное, очень глупый, обалдел от сна.
- Да, да. Подземелья не любят людей и ненавидят гоблинов. Но с орками проще - мы их поведем как пленников, а тебя - как союзника в особой милости.
Я окончательно теряю нить:
- В какой милости у союзника?
Барон, видимо, решив, что с таким пнем разговаривать бестолку, жестом предлагает подойти к Графу с Хворым. Подхожу, и начинается камуфляж. Не внешний, конечно, внутренний и теневой. Пахану с Паханенком действительно проще - не жрамши, не пимши, злые, но судьбе покорные, они за пленников сойдут только так. Еще только немного косметики - и полное подобие состояния захваченного в бою злыдня. Пахан честно предупреждает, что сам страха, пожалуй, не изобразит, а вот Паханенка бояться заставит.
- Это как?
- А вот так. - Пахан замахивается на напарника, рожа зверская, и Паханенок отшатывается.
- Молодец, - хвалит Граф, - с вами все в порядке. Теперь давай ты, Алек.
Барон растолковывает палитру и расклад по направлениям, а дальше я и сам умею, эльфы только помогают. Вроде все, можно идти, только заново поклажу перераспределить надо. Мешок остался один, его будем тащить по очереди, как и два узла с репой - остатки рубахи моей несчастной. Контейнер нести никто не хочет, я прошу немного подождать и подтаскиваю его поближе к свету. Я наконец разглядел - в потолке есть длинная щель, уходящая вверх, стенки отполированы, и наверное там, наверху, есть замаскированное входное отверстие. Нащупываю кнопку сбоку крышки контейнера, жму, и замок исправно щелкает. У этих контейнеров шифр-устройство есть, но его на моей памяти не использовали ни разу, и сейчас обошлось. Внутри оказывается пачка каких-то факс-копий не очень хорошего качества и помятая восьмиконечная звездообразная брошка с обрывком цепочки. Звездочку я кладу в карман штанов, пачку бумаги - в мешок потом суну, и в последний момент в уголке углядываю маленький мешочек темной кожи. Туда же, в карман его, и к сотоварищам истомившимся иду.
- Все, - говорю. - Бумаги вот только положу, потом разберемся что к чему.
Коридор сначала виляет, потом выпрямляется и становится немного шире. Я пытаюсь заглянуть в световую щель, но Граф машет рукой - мол, не отставай, приходится догонять группу бегом, а потом дышать с прихрипом. Так весь с позволения сказать день и тянется - тоннель, изредка перекрестки. Когда свет ослабевает настолько, что стен почти не видно, Хворый объявляет привал, прямо посередине прохода. Пахан, оказывается, считал шаги, и выходит, что прошли мы около двух десятков километров, а то и побольше, я длину его шага специально с недотягом прикинул. Перевожу в лиги, оглашаю результат - Пахан горд. Довольство свое он выражает удовлетворенным "угу", а сам продолжает звучно есть остатки рыбы. Паханенок тоже подчавкивает. Эльфы по тонкости души симфонии этой не выносят, расположились шагов за двадцать вперед, и от них не доносится ни звука. Темно уже совсем, и я засвечиваю зажигалку, решив просмотреть бумаги из контейнера. Это снимки с листов какой-то книги, явно побывавшей во многих переделках. На одном листе - видимо, заглавном, хотя он изображает страницу номер третью - с обратной стороны английская надпись: "Т.н. книга дорог, находится в деревне 18/312 не менее двухсот лет. Захвачена воинами Стены при рейде у вахлаков племени "арыс". Используется для заклинаний, предсказаний погоды и лесных оборотов". Сама книга содержит мешанину записи на всех языках, даже ирчисленг есть. То, что я могу прочесть - описания каких-то местностей, ничего не говорящие названия городов и народов. Довольно много эльфийских строчек, но их письмена я читать почти совсем не умею. Подзываю Графа, отдаю ему пачку листов и светляка, он идет к своим. Я тем временем вытаскиваю мешочек и осторожно верчу в пальцах то, что выпало оттуда. Наконечник стрелы это. Крестообразный, если смотреть спереди. Такой же, какими в свое время в нас краболовы пулялись, и такие же неизвестно каким путем размножались на транспортно-исследовательском комплексе "Анарлаан". И таким же я продырявил шкуру Большому Белому Урху, когда тот шел с топором на Чисимета, уверенный в полной своей неуязвимости. Ну что ж, светлым видеть его совсем необязательно, да и вообще никому.
А у светлячка оживление. Барон вон даже руками замахал, а это в его привычки до сих пор не входило. Я выяснять иду, а темным дела никакого нету - мало ли что у эльфов в головах может бродить. Барон меня встречает вопросом:
- Ведь это не настоящая книга, а перерисованная? А сама она где?
Я в долгие объяснения не вдаюсь, просто говорю, что далеко, отсюда не достать, и заодно спрашиваю, что в ней волнительного такого.
- Это же синяя книга второго договора!
- Ну и что?
- А то, что восемь цветов было и восемь книг, и думали, что все утеряны, а теперь раз синяя нашлась, значит, и другие могут появиться!
Я опять не понимаю:
- А чем эти книги так ценны?
- Тебе, действительно, ничем, - у Хворого в голосе уже нет того радостного возбуждения, как у Барона секунду назад. Взял себя в руки, и выдает мне ту порцию сведений, которой я, по его представлениям, достоин. - Для нас эти книги - все, и эта в том числе - символ возможности будущего и залог реальности прошлого. Тебе вряд ли доступно это, ты вырос среди мертвого железа своего острова. Хоть ты по воле своей, да и не своей судьбой, прошел через многое, но все равно ты - только случайный путник под этим небом.
Целая отповедь. Хрен с тобою, не буду больше в ваши дела лезть, мое дело маленькое, добраться до реки, а там хоть трава не расти, домой отправлюсь. Но все же, господин по кличке "Хворый", есть в вашей речи небольшой прокол. Залог реальности прошлого - это вам-то, эльфам, хоть и серым, но все одно высшим существам? Не сходятся концы с концами здесь, и мне кажется, что тут не простая оговорка. Стоп. Какое дело мне? никакого. Поговорил, поел, теперь спать пора, а они со своими проблемами пускай сами разбираются. Спина болит, ноги болят, и наверное, после ночевки на каменном полу им лучше не станет. Спасибо, что хоть теплый он. Рядом похрапывает угревшийся Паханенок, а Пахан на мешковине устроился, комфорт себе создал. Но он не спит, глядит в сторону эльфов, которые все своей книгой натешиться не могут, и осторожно выпытывает у меня, что там такое. Рассказываю, он внимательно слушает, потом принимается рассуждать вслух:
- А может, и зря мы с ними связались. Тебя-то я не боюсь, а вот их опасаюсь. Кто поймет, к чему они клонят, вот коридоры эти подземные - ведь знают про них все, а тайну состроили, вслепую ведут. Слушай, а может их того, а? Я тут посмотрел, по щелям световым наверх выползти вполне можно, а они наверняка не пустят. Подведут нас под какой-нибудь камень, или, может, дверь есть, которую кровью открывать надо - я про такие штуки знаю... Клятва клятвой, но ведь ты сам говоришь - не такие они какие-то, могут и на нее наплевать ради своей мысли. Ну так как?
- Нет, - говорю. - Я и сам на них руки не подниму, да и тебе не дам, насколько смогу. А почему - поймешь сам, а не поймешь - ладно. И вот что еще, Пахан уважаемый. То, с чем ты к Другу идешь, ни тебе, ни твоему народу пользы не принесет. Мне можешь не верить, но это в точности так. И еще - твое предложение недавнее дальше меня не пойдет, но и не забуду я его, учти!
Пауза. Пахан отворачивается и принимается засыпать, а я слушаю, как сопит рядом Паханенок. Наверняка он сейчас все внимательно выслушал, учел и завтра будет получать новые директивы. Ладно бы завтра, а ну как во сне сейчас удушит? Подумав, я решаю, что не удушит, и отхожу ко сну, а проснувшись - сам, без побудки - прежде всего гляжу на эльфов - живы ли. Живы, спят и ухом не ведут, хотя из щели уже свет виден. Я снова пытаюсь разобрать, глядя вверх, насколько глубоко мы находимся, но толку никакого. Сзади подходит Граф - чутко, однако, спал.
- Ну как, увидел что-нибудь?
- Ага. Ветерок, дождик небольшой, грибы на поляне растут, и озеро за деревьями плещется.
Граф улыбается и отходит к своей кучке, а я от нечего делать сажусь листать "синюю книгу", по-прежнему ничего не понимая. Снова эльф подходит, на этот раз Хворый. Он дружелюбно мне улыбается и говорит без всяких вступлений:
- Алек, скажи, тебя орки не раздражают? Ведь ты с ними, как я понял, имел дело уже, знаешь, что каждую секунду можно нож в спину получить. Мы-то связаны клятвой, до первого их предательства, но я боюсь, что для нас оно окажется и последним. А у тебя руки свободные...
Так. Не один Пахан такой умный оказался. Нет уж, дудки.
- А мне какое дело? Я вырос среди мертвого железа своего острова и не смогу вас понять!
Хворый качает своей красивой головой и идет поднимать своих сородичей и, так сказать, сородичей наоборот. Пока в молчании сгладывается почти невесомый завтрак, я размышляю над сложившейся ситуацией. Конечно, орк есть орк, даже если он с десяток поколений под черным хозяином не ходил. В здешних местах они без узды, пожалуй, и подольше жили, но генетика и обычаи все равно влияют, так что совсем неудивительна та легкость, с которой Пахан взялся ликвидировать подозрительных попутчиков, да и лишние рты к тому же. Хотя тут даже не кровожадность роль сыграла, а трезвый расчет, не обремененный излишком совести. Вот Паханенок - тот другое дело. Он пошел бы на мокрое ради самого процесса, из чистого удовольствия, если бы не боялся, не трусил. Может, я на него и напраслину возвожу, но впечатление именно такое. Но вот что эльфов на мысль о такой грязной операции толкнуло, да еще с клятвопреступлением граничащей? Неужели эти двое им кажутся настолько опасными, настолько невмоготу мешающими? Итого получаются два мини-блока, которые в любую минуту могут сцепиться не на жизнь, а на смерть, и я между ними, ни рыба ни мясо этакое. Что тут делать - ума не приложу!
Прикладывание ума на ходу не очень получается, опять уже порядком надоевший подземный ход и слабый ветерок в лицо. Паханенок замечает, ни к кому особо не обращаясь:
- Еды мало, а воды совсем нет.
- Ничего страшного, - успокаивает Хворый. - Мы в такое место идем, где всего хватит.
- Это куда же?
- Не бойся, не пропустишь.
Дорога потихоньку меняется. Перекрестки все чаще, в стенах начинают появляться боковые окна. Я в одно заглянул - темень беспросветная, щелкнул языком - эхо с минуту гуляло. Где-то часа через четыре коридор обрывается в куполе размером поменьше того, что до сих пор я видел, опять со щелями в потолке. Их явно недостаточно, полумрак стоит. Ход выходит в зал на высоте вертикальной части стены - то есть метра три до пола и столько же до начала закругления свода. Вперед ведет дорожка из тех же каменных плит, каждая на свою колонну опирается. Посреди зала, пересекая его по диаметру, течет быстрая речушка, дорожка через нее перекинута мостом, от него к каждому берегу сделаны ступенчатые спуски, а дальше дорожка раздваивается и опять уходит в туннели. На земле, а вернее на песке у воды лежат три остова, когда-то это были лодки, а теперь только скелеты посеревшие. Эльфы трогаются вперед, идут гуськом, на развилке Хворый не колеблясь сворачивает влево. Новый тоннель значительно отличается от тех, что раньше. Потолок уже не полукруглый, а плоский, световые щели исчезли. Зато есть вкрапленные в панели стен небольшие, с пол-кулака камешки, которые светятся очень неярким светом, но их много, и коридор освещен неплохо. Ряды световых камешков уходят вдаль двумя линиями и сливаются в туманное сияние впереди, и мы идем еще часа три, и затем - большой перекресток, целый узел подземных дорог. Короткие боковые отростки в соседние коридоры, отходящие под углом наклонные тоннели - все связано в хитрый клубок. Хворый тормозит, видимо, ориентируется, и направляется к одному из ответвлений. Короткий переход - и мы оказываемся в помещении объема среднего зала у Куна - мелочь по сравнению со здешними куполами. Световые камни вкраплены в потолок и образуют сложный узор, а стены закрыты несколькими рядами полок, сверху донизу заставленными разноцветными и разноформенными корзинами и кувшинами. Хворый объявляет:
- Пришли. Здесь мы можем отдохнуть и пополнить запасы. В черных кувшинах вода, в зеленых и серых корзинах - сухая еда. Но сначала нужны четыре пары рук, чтобы открыть дорогу вперед.
- А попозже нельзя? - это Паханенок предчувствует скорое пожрать и теперь любит всех вокруг, кроме тех, конечно, кто хочет оттянуть сладкий миг. - Сейчас бы вместе посидели да поели в охотку!
Хворый снисходит до объяснения:
- Убирать затворные плиты можно только в одно время дня, оно наступило сейчас. А еще на сутки здесь задерживаться не стоит. Пойдем мы трое, и...
- Можно, я? - встреваю. Хворый говорит "да" с еле заметным неудовольствием, у меня появляется подозрение - уж не хотел ли он с орками насчет меня договориться, как недавно ко мне насчет них подходил?
Пока идем к затворной плите, я все гадаю, зачем четыре пары рук нужны, но все разъясняется достаточно просто. В четырех разных местах одного из тоннелей нужно положить руки на определенный камень, а потом хором нажать с молитовкой, кою произносит Граф, один за всех. Тупиковая стена тихо отъезжает в сторону, и ее торец становится одной из вертикальных плит боковой облицовки, и что интересно - камешек световой на ней тоже присутствует. За плитой оказывается такой же коридор, и я прикидываю, сколько тупиков мы уже миновали, и ведь наверняка каждый - это вот такая дверь. Идем обратно, по дороге - светская беседа на отвлеченную тему, и на подходе к тоннельчику, ведущему к складу, Граф вдруг замирает, и все тоже останавливаются. Из прохода доносится песня на два несовпадающих голоса, Пахан-паханенковские, естественно. Причем если Паханенок исполняет один из официальных гимнов Союза Свободных Народов, то Пахан на ту же мелодию кладет вирши примерно такого смысла:
Эх, края родимые, лесные да болотные,
Всякий сброд по ним шатается, всех мастей и цветов,
Да и пахнет всяк по-своему, кто откуда взялся - поди узнай.
А я не виноват, что такой родился,
А моя жизнь - сплошная ненависть всех вокруг.
Я им зла не хотел желать, а меня обидели,
И теперь мне ничего не надо, кроме как уйти туда,
Где будет хорошо, но сначала всем отомщу,
И себя не пощажу, и про все другое забуду ради этого.
Поет Пахан слезливым громким голосом, напрочь заглушая официальный текст типа: "Пусть все мы разных лиц, но цель у нас одна - приблизить дни всеобщего блаженства". Эльфы уже бегут вперед, а я за ними. У дверей возникает пробка, я пробиваюсь и вижу картину в духе лучших традиций Великого Маршала. На полу - несколько вскрытых корзин, в миске - размазня из желтой муки, два открытых черных кувшина, один зеленый, один красный, и еще осколки второго красного разбросаны по полу. Около красной посудины сидят оба орка, при нашем появлении песня обрывается. Паханенок просто глядит узкими глазками, а Пахан проявляет инициативу.
- Во! - говорит он, поднимая с пола донышко разбитого кувшина с зазубренными краями, и наливает в него чего-то, желтоватого цвета, оно распространяет запах спирта в смеси с розовой водой и мясным бульоном.
- Во, - повторяет он, - хорошая вещь! Ты на меня так не гляди, я красный случайно разбил, а что упало - то пропало. Не будешь? Ну и не надо!
Он говорит довольно ровно, но отправляя в рот содержимое донышка, проливает половину. Затем залихватски бьет импровизированный стакан об пол, орет как взрезанный - просто так, от полноты ощущений - и валится на спину. Паханенок тоже тянется к кувшину, но тут уже вмешиваюсь я.
- Все, нельзя! - и убираю емкость на самый верхний стеллаж, туда ему уже не добраться. В дело вступают светлые, они волокут обоих пьяниц к стене у выхода, а я пока занимаюсь провизией. В зеленом кувшине растительное масло, не подсолнечное, конечно, а какое-то хитрое. Потом всласть напиваюсь и наполняю свою, еще со времен налета на деревню, баклажку водой, а потом и рядом лежащую пахановскую, только уже не водой, а пойлом алкогольным - пригодится. Барон усмиряет гуляк, ругается на всеобщем и ирчисленге, поминая всевозможных животных и насекомых, большей частью вредных. Паханенок пытается вновь запеть, Барон это пресекает, потом Пахан принимается изливать душу, не реагируя на тычки и пинки. Впрочем, его монолог никому особо не мешает, и Барон просто приглядывает, чтобы оратор с места не сдвигался. Пахан жалуется на трудности в сколачивании организации - и недоверчивы орки здешние, и за грош продать готовы, и от остальных наций надо прятаться, и оружия путевого не достать. А сейчас еще с Запада беженцы-переселенцы идут косяками. Там, видать, главного хозяина убрали, который силой всех в своих руках держал, а у оставшихся мелких никто служить не желает, бегут кто куда. Они - беженцы к дисциплине, конечно, привычны и опыт боевой имеют, но в общины вступают неохотно и хотят своими мозгами жить.
- А где у них мозги эти?! - втолковывает Пахан в пустоту нетвердым голосом. - Думают, без хозяев рай наступит, солдафоны стоеросовые!
Наконец он смолкает и приваливается к стенке, а Паханенок уже давно утих, мерно издает самые неожиданные звуки. Барон считает свою миссию исчерпанной и идет к своим - они улеглись между рядами полок, и я тоже прикладываюсь через полку от орков - вдруг чего. Эльфы, похоже, и вправду спят - уж столько ночей глаз не смыкали; наверняка, когда Хворый меня щупал, они только притворялись.
Я лежу - не сплю, скорее кемарю, пока Паханенок не принимается вполголоса ругаться во сне - длинно, визгливо и противно. Я поднимаюсь заткнуть ему рот и замираю на месте: в проеме показываются два белых урха, они входят не сторожась и с любопытством озираются по сторонам. Один из них довольно громко говорит:
- Еще один склад, смотри-ка. Тут кто-то из наших побывал уже.
- Да, - отвечает второй, - но все же никогда еще так не было - раз прошли - тупик, два прошли - тупик, а сейчас идем - ход в новые системы.
Паханенок открывает один глаз, проклинает все системы, старые и новые, на навозной куче их замеси, и вновь отходит ко сну. Один из урхов:
- Тьфу, кто их только пустил вперед, это быдло крючконосое? Мы ж вроде их не брали с собой, здесь они все одно дохнут!
- Нам тоже сам знаешь что может быть. Растолкай их!
Второй принимается расталкивать. Я оборачиваюсь назад - эльфы на ногах, стоят в полной готовности, почти на самом виду, да тут и спрятаться негде. В тоннеле появляется еще один урх, он тащит на волокуше какой-то ящик. Услыхав мычание Паханенка, он бросает веревку и идет сюда. Один из первых двух говорит:
- Ага, хорошо, что пришел. Ты у нас с недоделанными возишься? Гляди, твои уже нализаться успели.
Новый глядит на орков и усмехается:
- А это и не мои. Точно.
Первый урх оборачивается, и наконец видит наши мешки, а затем поднимает глаза и наконец-то замечает эльфов. Среагировать на новость он не успевает, я швыряю ему в голову тяжелый зеленый кувшин, который громко разбивается об скулу. Следующий, красный, летит в нового, но я, наверное, растянул себе что-то в руке, и кувшине не долетает до цели. Тогда я выскакиваю из-за полки, прыжком бросаюсь на пол, рядом с залитым маслом противником и бью его ножом в грудь, а над головой слышен посвист стрел. Один из урхов медленно валится на пол, а другой остается стоять с удивленным видом, и потом отпрыгивает в проход. Барон кидается за ним, теньканье тетивы, грохот и тишина, только разбуженный Паханенок что-то бормочет. Хворый очень тихо командует:
- Забираем оружие, мешки и уходим, здесь мы в ловушке!
Я хватаю под мышки тяжеленного Пахана и волоку его, пока дорогу не загораживает ящик и рядом - труп урха. Приходится дать Пахану штук пять оплеух, после которых он становится способен двигаться сам - хотя и с моей поддержкой. Мы почти добираемся до стыка с основным тоннелем, когда выход заслоняет еще одна фигура с явным намерением помешать движению. Я с разбега тараню препятствие Паханом, и оба - и противник, и таран влепешиваются в стенку напротив, а сзади слышен шорох волокомого Паханенка, он так и не пришел в себя. Из боковых выходов начинают выбегать урхи и не тратя времени направляются к нам. Эльфы пуляются из своего и из трофейного луков, но толку мало, а Пахан вцепился в незадачливую баррикаду, и пока я пытаюсь его отодрать от нее, уходят секунды, Паханенка уже втащили в боковой отросток, и Хворый ныряет туда же. Я ору: "ну и хрен с тобой, вожак иметый!" - и бросаю Пахана на произвол судьбы. Рядом Граф, держится за голову, видимо, камень из пращи попал. Протягиваю руку - он хватается за нее, как слепой, и вместе мы бежим в тот же боковой проход. Он сначала раздваивается, потом перекрещивается с узким коридорчиком, я виляю туда и сюда и наконец окончательно путаюсь в этих переходах. Пару раз мы наткнулись на урхов, которые гонятся то ли за нами, то ли за группой Хворого, но тут же теряем врагов из виду, как в лабиринте, да это и есть лабиринт, с Графа толку мало - бежит, постанывает, одна рука на глазу, другая за меня уцепилась. Несладко ему, ладно, сейчас передохнем. Я выбираю короткий переходик с двумя выходами и пристраиваюсь в нем. Итак, что с Графом? Плохо. Камень ему вдарил между виском и лбом, на месте удара жуткого вида шишка и кровоподтек. К ней уже присохла прядка волос, а остальная шевелюра всклокочена и перепутана. Укладываю беднягу на спину и принимаюсь за врачевание, как умею. Для начала поливаю синяк давешним алкоголем, а потом, отклеив волосы, завязываю голову куском рубахи, ничего, она у Графа длинная, ей не убудет. Затем, наложив на его голову руки, принимаюсь за целительство. Не знаю, то ли у меня получается, то ли сам пациент оправляться начал, тем не менее результат налицо: дыхание поровнее стало, руку от лица убрал, а потом и вовсе засыпает Граф. Это хорошо, а я пока разберусь, что у нас есть. Так - оружия у меня топор да кинжал старый, у Графа лук, восемь стрел и пустые ножны на поясе. Зато у него на спине узел, в котором две корзинки и черный кувшин, а у меня только две баклажки, одна уже наполовину пустая. Выглядываю в оба проема по бокам - те же огоньки, несколько выходов в туннели подальше, и никакого движения, поэтому можно вернуться к болящему сотоварищу и обдумать положение. Хотя чего думать? Если Граф дорогу знает - выведет, а если нет, то будем плутать, пока есть еда. Кончится - снова плутать, но уже на голодное брюхо. Ну и потом лечь где-нибудь у теплой стенки и тихо помереть, мучаясь совестью, что такое чистое и культурное место будет теперь захламлено безымянными останками. Вдоволь натешившись такой перспективой, я решаю отвлечься от мрачных мыслей и принимаюсь старательно вспоминать всякие дурные и веселые эпизоды из биографии. Особого подъема настроения это не вызывает, но отвлекает все же. Часа через три Граф начинает подавать признаки жизни - открылись глаза и помещение обводят. Затем он с явным недоверием к своим силам садится и приваливается к стенке.
- Ну, как мы себя чувствуем? - Ответа нет. Граф просто осторожно пробует повернуть голову, шевелит руками. Затем спрашивает:
- А где все остальные?
Я встаю навытяжку и весело докладываю:
- Не могу знать! Пахан в нетрезвом состоянии оставлен на поле боя, за что ответственности нести я не собираюсь. Группа из двух эльфов и одного орка отбыла в неизвестном направлении. Ваша благородная особа находится на излечении после контузии камнем неизвестной породы. Ну как, вспоминаешь?
- Яма сейчас там большая, а к утру будет озеро, до дна которого вряд ли кто-нибудь донырнет.
Паханенок ругает уже конкретно эльфов, которые даром что вечные, а памяти никакой, и хорошо что хоть спохватились, а не то лежали бы сейчас вонючим тестом вперемешку, как крысы дохлые, только глаза у кой-кого не такие красные. В таком заявлении Пахан усматривает угрозу относительному миру и согласию, до сих пор царившим в отряде. Он без лишних слов бьет нахала по макушке кулаком, тот осекается и теперь только про себя что-то бормочет, то ли от боли скулит, то ли ругань продолжает. Эльфы на инцидент внимания не обратили, посовещались опять на своем диалекте, и Хворый говорит:
- Сейчас мы пройдем дорогой, по которой не ходил ни один смертный. Более того, здесь многое сделано, чтобы случайно попавшие сюда не выходили назад. Поэтому то, что говорю я или кто-нибудь из нас, выполнять надо быстро и беспрекословно.
- А куда она, дорога эта нехоженая, приведет? - Пахану интересно.
- Тебя - туда, куда стремишься, да и ты, Алек, тоже к Реке попадешь, не сомневайся.
Разговор окончен. Я боюсь, что эльфы захотят продолжить ночевку прямо здесь - рядом с озером, даже загороженным плитой, это было бы весьма неуютно - но троица берет свои пожитки и идет по коридору, а мы за ними двое темных и один неясный. Несколько плавных поворотов, небольшой подъем, и тупиковый отросток вбок - первое разветвление за все время. Я уверен, что за плитой тоже что-то есть, у Графа спросил, но титулованная особа только отмахнулась. На нет суда нет, и, пристроив под голову контейнер, я засыпаю - на этот раз быстро и без раздумий.
Новый день - новые хлопоты. Кстати, новый день - буквально, в тоннель каким-то образом проникает слабенький, но все же свет. Растолкал меня Барон и, не дожидаясь, пока я проморгаюсь и отзеваюсь, говорит:
- Надо вас замаскировать, чтобы лишних неприятностей не было.
- Замаскировать? - вид у меня, наверное, очень глупый, обалдел от сна.
- Да, да. Подземелья не любят людей и ненавидят гоблинов. Но с орками проще - мы их поведем как пленников, а тебя - как союзника в особой милости.
Я окончательно теряю нить:
- В какой милости у союзника?
Барон, видимо, решив, что с таким пнем разговаривать бестолку, жестом предлагает подойти к Графу с Хворым. Подхожу, и начинается камуфляж. Не внешний, конечно, внутренний и теневой. Пахану с Паханенком действительно проще - не жрамши, не пимши, злые, но судьбе покорные, они за пленников сойдут только так. Еще только немного косметики - и полное подобие состояния захваченного в бою злыдня. Пахан честно предупреждает, что сам страха, пожалуй, не изобразит, а вот Паханенка бояться заставит.
- Это как?
- А вот так. - Пахан замахивается на напарника, рожа зверская, и Паханенок отшатывается.
- Молодец, - хвалит Граф, - с вами все в порядке. Теперь давай ты, Алек.
Барон растолковывает палитру и расклад по направлениям, а дальше я и сам умею, эльфы только помогают. Вроде все, можно идти, только заново поклажу перераспределить надо. Мешок остался один, его будем тащить по очереди, как и два узла с репой - остатки рубахи моей несчастной. Контейнер нести никто не хочет, я прошу немного подождать и подтаскиваю его поближе к свету. Я наконец разглядел - в потолке есть длинная щель, уходящая вверх, стенки отполированы, и наверное там, наверху, есть замаскированное входное отверстие. Нащупываю кнопку сбоку крышки контейнера, жму, и замок исправно щелкает. У этих контейнеров шифр-устройство есть, но его на моей памяти не использовали ни разу, и сейчас обошлось. Внутри оказывается пачка каких-то факс-копий не очень хорошего качества и помятая восьмиконечная звездообразная брошка с обрывком цепочки. Звездочку я кладу в карман штанов, пачку бумаги - в мешок потом суну, и в последний момент в уголке углядываю маленький мешочек темной кожи. Туда же, в карман его, и к сотоварищам истомившимся иду.
- Все, - говорю. - Бумаги вот только положу, потом разберемся что к чему.
Коридор сначала виляет, потом выпрямляется и становится немного шире. Я пытаюсь заглянуть в световую щель, но Граф машет рукой - мол, не отставай, приходится догонять группу бегом, а потом дышать с прихрипом. Так весь с позволения сказать день и тянется - тоннель, изредка перекрестки. Когда свет ослабевает настолько, что стен почти не видно, Хворый объявляет привал, прямо посередине прохода. Пахан, оказывается, считал шаги, и выходит, что прошли мы около двух десятков километров, а то и побольше, я длину его шага специально с недотягом прикинул. Перевожу в лиги, оглашаю результат - Пахан горд. Довольство свое он выражает удовлетворенным "угу", а сам продолжает звучно есть остатки рыбы. Паханенок тоже подчавкивает. Эльфы по тонкости души симфонии этой не выносят, расположились шагов за двадцать вперед, и от них не доносится ни звука. Темно уже совсем, и я засвечиваю зажигалку, решив просмотреть бумаги из контейнера. Это снимки с листов какой-то книги, явно побывавшей во многих переделках. На одном листе - видимо, заглавном, хотя он изображает страницу номер третью - с обратной стороны английская надпись: "Т.н. книга дорог, находится в деревне 18/312 не менее двухсот лет. Захвачена воинами Стены при рейде у вахлаков племени "арыс". Используется для заклинаний, предсказаний погоды и лесных оборотов". Сама книга содержит мешанину записи на всех языках, даже ирчисленг есть. То, что я могу прочесть - описания каких-то местностей, ничего не говорящие названия городов и народов. Довольно много эльфийских строчек, но их письмена я читать почти совсем не умею. Подзываю Графа, отдаю ему пачку листов и светляка, он идет к своим. Я тем временем вытаскиваю мешочек и осторожно верчу в пальцах то, что выпало оттуда. Наконечник стрелы это. Крестообразный, если смотреть спереди. Такой же, какими в свое время в нас краболовы пулялись, и такие же неизвестно каким путем размножались на транспортно-исследовательском комплексе "Анарлаан". И таким же я продырявил шкуру Большому Белому Урху, когда тот шел с топором на Чисимета, уверенный в полной своей неуязвимости. Ну что ж, светлым видеть его совсем необязательно, да и вообще никому.
А у светлячка оживление. Барон вон даже руками замахал, а это в его привычки до сих пор не входило. Я выяснять иду, а темным дела никакого нету - мало ли что у эльфов в головах может бродить. Барон меня встречает вопросом:
- Ведь это не настоящая книга, а перерисованная? А сама она где?
Я в долгие объяснения не вдаюсь, просто говорю, что далеко, отсюда не достать, и заодно спрашиваю, что в ней волнительного такого.
- Это же синяя книга второго договора!
- Ну и что?
- А то, что восемь цветов было и восемь книг, и думали, что все утеряны, а теперь раз синяя нашлась, значит, и другие могут появиться!
Я опять не понимаю:
- А чем эти книги так ценны?
- Тебе, действительно, ничем, - у Хворого в голосе уже нет того радостного возбуждения, как у Барона секунду назад. Взял себя в руки, и выдает мне ту порцию сведений, которой я, по его представлениям, достоин. - Для нас эти книги - все, и эта в том числе - символ возможности будущего и залог реальности прошлого. Тебе вряд ли доступно это, ты вырос среди мертвого железа своего острова. Хоть ты по воле своей, да и не своей судьбой, прошел через многое, но все равно ты - только случайный путник под этим небом.
Целая отповедь. Хрен с тобою, не буду больше в ваши дела лезть, мое дело маленькое, добраться до реки, а там хоть трава не расти, домой отправлюсь. Но все же, господин по кличке "Хворый", есть в вашей речи небольшой прокол. Залог реальности прошлого - это вам-то, эльфам, хоть и серым, но все одно высшим существам? Не сходятся концы с концами здесь, и мне кажется, что тут не простая оговорка. Стоп. Какое дело мне? никакого. Поговорил, поел, теперь спать пора, а они со своими проблемами пускай сами разбираются. Спина болит, ноги болят, и наверное, после ночевки на каменном полу им лучше не станет. Спасибо, что хоть теплый он. Рядом похрапывает угревшийся Паханенок, а Пахан на мешковине устроился, комфорт себе создал. Но он не спит, глядит в сторону эльфов, которые все своей книгой натешиться не могут, и осторожно выпытывает у меня, что там такое. Рассказываю, он внимательно слушает, потом принимается рассуждать вслух:
- А может, и зря мы с ними связались. Тебя-то я не боюсь, а вот их опасаюсь. Кто поймет, к чему они клонят, вот коридоры эти подземные - ведь знают про них все, а тайну состроили, вслепую ведут. Слушай, а может их того, а? Я тут посмотрел, по щелям световым наверх выползти вполне можно, а они наверняка не пустят. Подведут нас под какой-нибудь камень, или, может, дверь есть, которую кровью открывать надо - я про такие штуки знаю... Клятва клятвой, но ведь ты сам говоришь - не такие они какие-то, могут и на нее наплевать ради своей мысли. Ну так как?
- Нет, - говорю. - Я и сам на них руки не подниму, да и тебе не дам, насколько смогу. А почему - поймешь сам, а не поймешь - ладно. И вот что еще, Пахан уважаемый. То, с чем ты к Другу идешь, ни тебе, ни твоему народу пользы не принесет. Мне можешь не верить, но это в точности так. И еще - твое предложение недавнее дальше меня не пойдет, но и не забуду я его, учти!
Пауза. Пахан отворачивается и принимается засыпать, а я слушаю, как сопит рядом Паханенок. Наверняка он сейчас все внимательно выслушал, учел и завтра будет получать новые директивы. Ладно бы завтра, а ну как во сне сейчас удушит? Подумав, я решаю, что не удушит, и отхожу ко сну, а проснувшись - сам, без побудки - прежде всего гляжу на эльфов - живы ли. Живы, спят и ухом не ведут, хотя из щели уже свет виден. Я снова пытаюсь разобрать, глядя вверх, насколько глубоко мы находимся, но толку никакого. Сзади подходит Граф - чутко, однако, спал.
- Ну как, увидел что-нибудь?
- Ага. Ветерок, дождик небольшой, грибы на поляне растут, и озеро за деревьями плещется.
Граф улыбается и отходит к своей кучке, а я от нечего делать сажусь листать "синюю книгу", по-прежнему ничего не понимая. Снова эльф подходит, на этот раз Хворый. Он дружелюбно мне улыбается и говорит без всяких вступлений:
- Алек, скажи, тебя орки не раздражают? Ведь ты с ними, как я понял, имел дело уже, знаешь, что каждую секунду можно нож в спину получить. Мы-то связаны клятвой, до первого их предательства, но я боюсь, что для нас оно окажется и последним. А у тебя руки свободные...
Так. Не один Пахан такой умный оказался. Нет уж, дудки.
- А мне какое дело? Я вырос среди мертвого железа своего острова и не смогу вас понять!
Хворый качает своей красивой головой и идет поднимать своих сородичей и, так сказать, сородичей наоборот. Пока в молчании сгладывается почти невесомый завтрак, я размышляю над сложившейся ситуацией. Конечно, орк есть орк, даже если он с десяток поколений под черным хозяином не ходил. В здешних местах они без узды, пожалуй, и подольше жили, но генетика и обычаи все равно влияют, так что совсем неудивительна та легкость, с которой Пахан взялся ликвидировать подозрительных попутчиков, да и лишние рты к тому же. Хотя тут даже не кровожадность роль сыграла, а трезвый расчет, не обремененный излишком совести. Вот Паханенок - тот другое дело. Он пошел бы на мокрое ради самого процесса, из чистого удовольствия, если бы не боялся, не трусил. Может, я на него и напраслину возвожу, но впечатление именно такое. Но вот что эльфов на мысль о такой грязной операции толкнуло, да еще с клятвопреступлением граничащей? Неужели эти двое им кажутся настолько опасными, настолько невмоготу мешающими? Итого получаются два мини-блока, которые в любую минуту могут сцепиться не на жизнь, а на смерть, и я между ними, ни рыба ни мясо этакое. Что тут делать - ума не приложу!
Прикладывание ума на ходу не очень получается, опять уже порядком надоевший подземный ход и слабый ветерок в лицо. Паханенок замечает, ни к кому особо не обращаясь:
- Еды мало, а воды совсем нет.
- Ничего страшного, - успокаивает Хворый. - Мы в такое место идем, где всего хватит.
- Это куда же?
- Не бойся, не пропустишь.
Дорога потихоньку меняется. Перекрестки все чаще, в стенах начинают появляться боковые окна. Я в одно заглянул - темень беспросветная, щелкнул языком - эхо с минуту гуляло. Где-то часа через четыре коридор обрывается в куполе размером поменьше того, что до сих пор я видел, опять со щелями в потолке. Их явно недостаточно, полумрак стоит. Ход выходит в зал на высоте вертикальной части стены - то есть метра три до пола и столько же до начала закругления свода. Вперед ведет дорожка из тех же каменных плит, каждая на свою колонну опирается. Посреди зала, пересекая его по диаметру, течет быстрая речушка, дорожка через нее перекинута мостом, от него к каждому берегу сделаны ступенчатые спуски, а дальше дорожка раздваивается и опять уходит в туннели. На земле, а вернее на песке у воды лежат три остова, когда-то это были лодки, а теперь только скелеты посеревшие. Эльфы трогаются вперед, идут гуськом, на развилке Хворый не колеблясь сворачивает влево. Новый тоннель значительно отличается от тех, что раньше. Потолок уже не полукруглый, а плоский, световые щели исчезли. Зато есть вкрапленные в панели стен небольшие, с пол-кулака камешки, которые светятся очень неярким светом, но их много, и коридор освещен неплохо. Ряды световых камешков уходят вдаль двумя линиями и сливаются в туманное сияние впереди, и мы идем еще часа три, и затем - большой перекресток, целый узел подземных дорог. Короткие боковые отростки в соседние коридоры, отходящие под углом наклонные тоннели - все связано в хитрый клубок. Хворый тормозит, видимо, ориентируется, и направляется к одному из ответвлений. Короткий переход - и мы оказываемся в помещении объема среднего зала у Куна - мелочь по сравнению со здешними куполами. Световые камни вкраплены в потолок и образуют сложный узор, а стены закрыты несколькими рядами полок, сверху донизу заставленными разноцветными и разноформенными корзинами и кувшинами. Хворый объявляет:
- Пришли. Здесь мы можем отдохнуть и пополнить запасы. В черных кувшинах вода, в зеленых и серых корзинах - сухая еда. Но сначала нужны четыре пары рук, чтобы открыть дорогу вперед.
- А попозже нельзя? - это Паханенок предчувствует скорое пожрать и теперь любит всех вокруг, кроме тех, конечно, кто хочет оттянуть сладкий миг. - Сейчас бы вместе посидели да поели в охотку!
Хворый снисходит до объяснения:
- Убирать затворные плиты можно только в одно время дня, оно наступило сейчас. А еще на сутки здесь задерживаться не стоит. Пойдем мы трое, и...
- Можно, я? - встреваю. Хворый говорит "да" с еле заметным неудовольствием, у меня появляется подозрение - уж не хотел ли он с орками насчет меня договориться, как недавно ко мне насчет них подходил?
Пока идем к затворной плите, я все гадаю, зачем четыре пары рук нужны, но все разъясняется достаточно просто. В четырех разных местах одного из тоннелей нужно положить руки на определенный камень, а потом хором нажать с молитовкой, кою произносит Граф, один за всех. Тупиковая стена тихо отъезжает в сторону, и ее торец становится одной из вертикальных плит боковой облицовки, и что интересно - камешек световой на ней тоже присутствует. За плитой оказывается такой же коридор, и я прикидываю, сколько тупиков мы уже миновали, и ведь наверняка каждый - это вот такая дверь. Идем обратно, по дороге - светская беседа на отвлеченную тему, и на подходе к тоннельчику, ведущему к складу, Граф вдруг замирает, и все тоже останавливаются. Из прохода доносится песня на два несовпадающих голоса, Пахан-паханенковские, естественно. Причем если Паханенок исполняет один из официальных гимнов Союза Свободных Народов, то Пахан на ту же мелодию кладет вирши примерно такого смысла:
Эх, края родимые, лесные да болотные,
Всякий сброд по ним шатается, всех мастей и цветов,
Да и пахнет всяк по-своему, кто откуда взялся - поди узнай.
А я не виноват, что такой родился,
А моя жизнь - сплошная ненависть всех вокруг.
Я им зла не хотел желать, а меня обидели,
И теперь мне ничего не надо, кроме как уйти туда,
Где будет хорошо, но сначала всем отомщу,
И себя не пощажу, и про все другое забуду ради этого.
Поет Пахан слезливым громким голосом, напрочь заглушая официальный текст типа: "Пусть все мы разных лиц, но цель у нас одна - приблизить дни всеобщего блаженства". Эльфы уже бегут вперед, а я за ними. У дверей возникает пробка, я пробиваюсь и вижу картину в духе лучших традиций Великого Маршала. На полу - несколько вскрытых корзин, в миске - размазня из желтой муки, два открытых черных кувшина, один зеленый, один красный, и еще осколки второго красного разбросаны по полу. Около красной посудины сидят оба орка, при нашем появлении песня обрывается. Паханенок просто глядит узкими глазками, а Пахан проявляет инициативу.
- Во! - говорит он, поднимая с пола донышко разбитого кувшина с зазубренными краями, и наливает в него чего-то, желтоватого цвета, оно распространяет запах спирта в смеси с розовой водой и мясным бульоном.
- Во, - повторяет он, - хорошая вещь! Ты на меня так не гляди, я красный случайно разбил, а что упало - то пропало. Не будешь? Ну и не надо!
Он говорит довольно ровно, но отправляя в рот содержимое донышка, проливает половину. Затем залихватски бьет импровизированный стакан об пол, орет как взрезанный - просто так, от полноты ощущений - и валится на спину. Паханенок тоже тянется к кувшину, но тут уже вмешиваюсь я.
- Все, нельзя! - и убираю емкость на самый верхний стеллаж, туда ему уже не добраться. В дело вступают светлые, они волокут обоих пьяниц к стене у выхода, а я пока занимаюсь провизией. В зеленом кувшине растительное масло, не подсолнечное, конечно, а какое-то хитрое. Потом всласть напиваюсь и наполняю свою, еще со времен налета на деревню, баклажку водой, а потом и рядом лежащую пахановскую, только уже не водой, а пойлом алкогольным - пригодится. Барон усмиряет гуляк, ругается на всеобщем и ирчисленге, поминая всевозможных животных и насекомых, большей частью вредных. Паханенок пытается вновь запеть, Барон это пресекает, потом Пахан принимается изливать душу, не реагируя на тычки и пинки. Впрочем, его монолог никому особо не мешает, и Барон просто приглядывает, чтобы оратор с места не сдвигался. Пахан жалуется на трудности в сколачивании организации - и недоверчивы орки здешние, и за грош продать готовы, и от остальных наций надо прятаться, и оружия путевого не достать. А сейчас еще с Запада беженцы-переселенцы идут косяками. Там, видать, главного хозяина убрали, который силой всех в своих руках держал, а у оставшихся мелких никто служить не желает, бегут кто куда. Они - беженцы к дисциплине, конечно, привычны и опыт боевой имеют, но в общины вступают неохотно и хотят своими мозгами жить.
- А где у них мозги эти?! - втолковывает Пахан в пустоту нетвердым голосом. - Думают, без хозяев рай наступит, солдафоны стоеросовые!
Наконец он смолкает и приваливается к стенке, а Паханенок уже давно утих, мерно издает самые неожиданные звуки. Барон считает свою миссию исчерпанной и идет к своим - они улеглись между рядами полок, и я тоже прикладываюсь через полку от орков - вдруг чего. Эльфы, похоже, и вправду спят - уж столько ночей глаз не смыкали; наверняка, когда Хворый меня щупал, они только притворялись.
Я лежу - не сплю, скорее кемарю, пока Паханенок не принимается вполголоса ругаться во сне - длинно, визгливо и противно. Я поднимаюсь заткнуть ему рот и замираю на месте: в проеме показываются два белых урха, они входят не сторожась и с любопытством озираются по сторонам. Один из них довольно громко говорит:
- Еще один склад, смотри-ка. Тут кто-то из наших побывал уже.
- Да, - отвечает второй, - но все же никогда еще так не было - раз прошли - тупик, два прошли - тупик, а сейчас идем - ход в новые системы.
Паханенок открывает один глаз, проклинает все системы, старые и новые, на навозной куче их замеси, и вновь отходит ко сну. Один из урхов:
- Тьфу, кто их только пустил вперед, это быдло крючконосое? Мы ж вроде их не брали с собой, здесь они все одно дохнут!
- Нам тоже сам знаешь что может быть. Растолкай их!
Второй принимается расталкивать. Я оборачиваюсь назад - эльфы на ногах, стоят в полной готовности, почти на самом виду, да тут и спрятаться негде. В тоннеле появляется еще один урх, он тащит на волокуше какой-то ящик. Услыхав мычание Паханенка, он бросает веревку и идет сюда. Один из первых двух говорит:
- Ага, хорошо, что пришел. Ты у нас с недоделанными возишься? Гляди, твои уже нализаться успели.
Новый глядит на орков и усмехается:
- А это и не мои. Точно.
Первый урх оборачивается, и наконец видит наши мешки, а затем поднимает глаза и наконец-то замечает эльфов. Среагировать на новость он не успевает, я швыряю ему в голову тяжелый зеленый кувшин, который громко разбивается об скулу. Следующий, красный, летит в нового, но я, наверное, растянул себе что-то в руке, и кувшине не долетает до цели. Тогда я выскакиваю из-за полки, прыжком бросаюсь на пол, рядом с залитым маслом противником и бью его ножом в грудь, а над головой слышен посвист стрел. Один из урхов медленно валится на пол, а другой остается стоять с удивленным видом, и потом отпрыгивает в проход. Барон кидается за ним, теньканье тетивы, грохот и тишина, только разбуженный Паханенок что-то бормочет. Хворый очень тихо командует:
- Забираем оружие, мешки и уходим, здесь мы в ловушке!
Я хватаю под мышки тяжеленного Пахана и волоку его, пока дорогу не загораживает ящик и рядом - труп урха. Приходится дать Пахану штук пять оплеух, после которых он становится способен двигаться сам - хотя и с моей поддержкой. Мы почти добираемся до стыка с основным тоннелем, когда выход заслоняет еще одна фигура с явным намерением помешать движению. Я с разбега тараню препятствие Паханом, и оба - и противник, и таран влепешиваются в стенку напротив, а сзади слышен шорох волокомого Паханенка, он так и не пришел в себя. Из боковых выходов начинают выбегать урхи и не тратя времени направляются к нам. Эльфы пуляются из своего и из трофейного луков, но толку мало, а Пахан вцепился в незадачливую баррикаду, и пока я пытаюсь его отодрать от нее, уходят секунды, Паханенка уже втащили в боковой отросток, и Хворый ныряет туда же. Я ору: "ну и хрен с тобой, вожак иметый!" - и бросаю Пахана на произвол судьбы. Рядом Граф, держится за голову, видимо, камень из пращи попал. Протягиваю руку - он хватается за нее, как слепой, и вместе мы бежим в тот же боковой проход. Он сначала раздваивается, потом перекрещивается с узким коридорчиком, я виляю туда и сюда и наконец окончательно путаюсь в этих переходах. Пару раз мы наткнулись на урхов, которые гонятся то ли за нами, то ли за группой Хворого, но тут же теряем врагов из виду, как в лабиринте, да это и есть лабиринт, с Графа толку мало - бежит, постанывает, одна рука на глазу, другая за меня уцепилась. Несладко ему, ладно, сейчас передохнем. Я выбираю короткий переходик с двумя выходами и пристраиваюсь в нем. Итак, что с Графом? Плохо. Камень ему вдарил между виском и лбом, на месте удара жуткого вида шишка и кровоподтек. К ней уже присохла прядка волос, а остальная шевелюра всклокочена и перепутана. Укладываю беднягу на спину и принимаюсь за врачевание, как умею. Для начала поливаю синяк давешним алкоголем, а потом, отклеив волосы, завязываю голову куском рубахи, ничего, она у Графа длинная, ей не убудет. Затем, наложив на его голову руки, принимаюсь за целительство. Не знаю, то ли у меня получается, то ли сам пациент оправляться начал, тем не менее результат налицо: дыхание поровнее стало, руку от лица убрал, а потом и вовсе засыпает Граф. Это хорошо, а я пока разберусь, что у нас есть. Так - оружия у меня топор да кинжал старый, у Графа лук, восемь стрел и пустые ножны на поясе. Зато у него на спине узел, в котором две корзинки и черный кувшин, а у меня только две баклажки, одна уже наполовину пустая. Выглядываю в оба проема по бокам - те же огоньки, несколько выходов в туннели подальше, и никакого движения, поэтому можно вернуться к болящему сотоварищу и обдумать положение. Хотя чего думать? Если Граф дорогу знает - выведет, а если нет, то будем плутать, пока есть еда. Кончится - снова плутать, но уже на голодное брюхо. Ну и потом лечь где-нибудь у теплой стенки и тихо помереть, мучаясь совестью, что такое чистое и культурное место будет теперь захламлено безымянными останками. Вдоволь натешившись такой перспективой, я решаю отвлечься от мрачных мыслей и принимаюсь старательно вспоминать всякие дурные и веселые эпизоды из биографии. Особого подъема настроения это не вызывает, но отвлекает все же. Часа через три Граф начинает подавать признаки жизни - открылись глаза и помещение обводят. Затем он с явным недоверием к своим силам садится и приваливается к стенке.
- Ну, как мы себя чувствуем? - Ответа нет. Граф просто осторожно пробует повернуть голову, шевелит руками. Затем спрашивает:
- А где все остальные?
Я встаю навытяжку и весело докладываю:
- Не могу знать! Пахан в нетрезвом состоянии оставлен на поле боя, за что ответственности нести я не собираюсь. Группа из двух эльфов и одного орка отбыла в неизвестном направлении. Ваша благородная особа находится на излечении после контузии камнем неизвестной породы. Ну как, вспоминаешь?