Страница:
– Спасибо вам большое, товарищ Почтенный Лян. Как говорится в пословице: «Разговор о твоих заслугах займет больше десяти лет учебы», – искренне процитировал Чэнь. – Я с удовольствием с вами поболтаю, только вот закончу свой перевод.
Почтенный Лян наконец-то понял, что Чэнь хочет остаться один, извинился, попрощался и пошел в домком.
Чэнь посмотрел, как он спускается вниз по переулку, делая большие крюки, обходя развешанное на бамбуковых перекладинах выстиранное белье. Эти разноцветные лоскуты и полотнища очень напоминали картину импрессионистов. Очевидно, Почтенный Лян все еще чтил старое поверье, что, якобы пройдясь под женским нижним бельем, навлечешь на себя беду.
Вернувшись в реальность, Чэнь с трудом открыл переднюю дверь дома шикумэнь. Она была деревянная, довольно массивная и черного цвета. Он увидел два медных колокольчика и внушительный деревянный засов внутри. Когда он открывал дверь, долгое время служившую людям, она скрипела.
Во дворике было несколько человек. Они наверняка видели, как он разговаривал с Почтенным Ляном, но продолжали заниматься своими делами, не пытаясь заговорить с ним. Он пересек дворик и увидел ряд длинных, очень изящных узорчатых дверей с изображениями восьми бессмертных, переплывающих море [8]. Двери могли бы составить прекрасную экспозицию в будущем музее народного творчества «Нового Мира», подумал Чэнь.
Он вспомнил свое далекое детство и осознал, что никогда не видел коридоров шикумэня, которые использовались бы по своему назначению. Этот коридор не был исключением и тоже стал общей площадью с тех пор, как все комнаты вместе с «крыльями» стали открываться в коридор. Он почувствовал пикантный запах «вонючего доуфу», любимого блюда некоторых семей, издаваемый при жарке в воке. Многие шанхайцы любят его за исключительный вкус и своеобразную текстуру. Большинство ресторанов не предлагает это блюдо посетителям, потому что оно очень дешевое. А жаль. В воздухе ощущался и другой тонкий аромат, с ностальгическим запахом знаменитого куриного супа, приправленного большим количеством имбиря и зеленого лука.
Чэня не удивило бы возможное превращение шикумэня в ресторан. Это был бы уникальный ресторан. В книге по китайской кулинарии он вычитал, что самое лучшее блюдо может быть приготовлено только дома умелой хозяйкой, которая проводит на кухне дни и, полная вдохновения, готовит яство, которое будет подано любимым людям.
В таком ресторане-шикумэне будет создана приятная семейная атмосфера. Помещения-«крылья» будут использоваться как столовые, маленькие комнатки здесь и там – как отдельные кабинеты. Пребывание в таком доме, даже без упоминания о контрасте между прошлым и настоящим, будет здорово усиливать тему «Нового Мира».
Во внутреннем дворике также можно проводить романтические вечера за бокалом вина или чашкой чая.
В его памяти всплыл отрывок из древнего стиха:
Чэнь бросил окурок и, пройдя по коридору, вышел через заднюю дверь, при этом он задержался и несколько раз закрывал и открывал дверь. Кто-то ведь мог прятаться за дверью, которая открывалась в сторону лестницы, и мог быть просто не замечен людьми, которые спускаются по лестнице.
Снаружи Креветочница была всегда на виду, но ее бамбуковый стульчик стоял в переулке, где-то в трех или четырех шагах от него. На улице было холодно. Женщине было непросто сидеть здесь каждое утро и работать, когда ее пальцы замерзали от заиндевевших креветок, за мизерную плату в два-три юаня за час. Он подсчитал, что ее месячный доход равен деньгам, которые ему заплатят за час его перевода.
Чэнь вдруг вспомнил две знаменитые строчки Бай Цзюйи, писателя Танской династии. «Какие у меня заслуги – с моим месячным доходом в шесть тысяч цзиней [9]риса?» В то время, когда множество людей не могли досыта наполнить брюхо, этот заработок был почти царским.
Постоянно обсуждаемой темой среди китайской интеллигенции была тема нечестного распределения богатства в обществе. Но товарищ Дэн Сяопин, возможно, был прав, заявив, что некоторым китайцам можно разрешить первыми стать богатыми в их социалистическом обществе, и богатство, которое они накопили, «просочится» в массы.
Как появлялись деньги у таких выскочек, как Гу, одному небу известно. Несмотря на то что в девяностых годах Китай все еще оставался социалистической страной, с вечным уклоном на тоталитаризм, для общества в целом пропасть между богатыми и бедными быстро и опасно увеличилась.
Чэнь начал подниматься по лестнице. Было темно, он на ощупь наступал на каждую ступеньку. Для незнакомца было нелегко идти по этим ступенькам не спотыкаясь. Здесь нельзя было обойтись без света, даже в середине дня. Однако в таких зданиях, где живет столько семей, подсчитать плату за электричество было бы очень тяжело.
Некоторые комнаты на каждом этаже, очевидно были разделены временными перегородками, подумал Чэнь. В двухэтажном здании жило шестнадцать семей, всего около сотни жильцов. Если бы Юю каждый жилец казался потенциальным подозреваемым, то ему надо было бы уходить с работы, как несправившемуся.
Чэнь не мог не войти в комнату Инь, хотя он и не намеревался делать этого, ведь Юй уже провел тщательный осмотр.
Ему стало грустно, когда он подумал об одинокой женщине, чью смерть он должен теперь расследовать более усердно. Мебель уже покрылась тонким слоем пыли, которая каким-то непонятным образом делала все предметы ему знакомыми. Лежала пачка старых журналов, в которых были закладки. Он полистал их и обнаружил, что на каждой помеченной странице были стихи Яна, которые позже появились в сборнике. Высоко на пожелтевшей от времени стене все еще висела картина, написанная в традиционном китайском стиле, на которой были изображены две канарейки. Больше ничего, что относилось бы к Инь, в комнате не было.
Комнату, в которой жила Инь, в среде писателей называли «тинцзыцзянь» – «место, где слышишь слово». Были писатели, не вылезавшие из нищеты и не имевшие возможности снимать хорошие комнаты, не только в тридцатых, но и в девяностых годах. Комната тинцзыцзянь – это пространство в доме, которое только символически можно было назвать жильем. Оно располагалось между двух этажей и с трудом подходило для проживания.
Его удивляло и само помещение, и возможность что-то делать в такой комнате, и то, что комнату идеализировали в художественных произведениях. В прошлом тинцзыцзянь не казались такими гламурными, но теперь вызывали ностальгию. «Мысли волшебным образом созревали в памяти». Это строчка из стихотворения какого-то русского поэта, но Чэнь не смог ее понять, когда прочитал в университетские годы. Он смог осмыслить ее лишь много лет спустя.
Чэнь стал прохаживаться по тинцзыцзянь, хотя для этого было не так уж и много места. Он хотел собраться с мыслями.
Для Инь было не просто творить здесь. Здесь вообще все было не просто, по той причине, что люди то и дело спускались и поднимались по лестнице, отовсюду исходил шум, а воздух был наполнен различными запахами. Вот и сейчас с кухни шел неприятный резкий запах от соленой рыбы, скворчащей на сковородке. Он поморщился.
Чэнь подошел к окну и осторожно облокотился на подоконник, с которого облезла почти вся краска.
Единственным преимуществом для писателя в этой комнате было окно, расположенное ниже второго, но выше первого этажа, почти на уровне глаз, из которого открывался вид на всю суматоху и толкотню переулка, такого близкого и одновременно далекого.
Несмотря на холодную погоду, в переулке было несколько жителей. Они перекатывали в руке шарики [10], разговаривали и между делом ели, обмениваясь тонкими кусочками жареной свинины и свежеприготовленной рыбы. Чэнь не мог понять, был ли это поздний завтрак или ранний обед. Мимо них то и дело сновали продавцы, предлагая различный товар, развешанный на жердях, которые они несли на плечах. Прошел пожилой мужчина с уткой в руках. Чэнь увидел, как он остановился, чтобы напоить ее из лужи, а потом быстро засеменил, исчезнув, как облако. Возможно, перед глазами старика предстала картина приготовленной утки политой маслом и обсыпанной семенами кунжута Он крепко схватил за горло беспомощную птицу, при этом его лицо выражало полное удовлетворение. Может, это мистер Жэнь, экономный гурман? Старший следователь Чэнь только потом вспомнил, как мистер Жэнь говорил ему, что почти не готовит дома.
Чэнь еще раз взглянул на крутой изгиб переулка, на угол, где сейчас на бамбуковом стульчике сидела Креветочница, с теми же пятнами на одежде, с тем же большим тазом возле ног, наполненным сверкающей рыбной чешуей. Наверное, она договорилась с еще одним продуктовым магазином.
Когда он спускался по лестнице к черному входу, он обратил внимание на почти скрытое от глаз пространство под лестницей.
В шикумэне любая неиспользуемая площадь была на вес золота. Поскольку не нашлось семейства, претендовавшего на место под лестницей, здесь устроили что-то вроде кладовки, куда сносили ненужные вещи, хотя, по мнению некоторых, они имели некоторую ценность: сломанный велосипед семейства Ли, трехногий ротанговый стул Чжанов, труба печи Хуанов. Чэня заинтересовало то что это место было закрыто чем-то вроде занавеса из какой-то тяжелой материи, возможно бывшим дорогим гобеленом, который за давностью лет и под воздействием дыма от угольных печей потускнел.
Занавес мистически шевелился. Как только Чэнь сделал шаг в том направлении, из-за занавеса вынырнули два мальчугана. Они, наверное, играли там в прятки. Увидев Чэня, они убежали, смеясь и пронзительно визжа. Чэнь отодвинул полотно; место было завалено грязным, вышедшим из строя хламом.
За ним сразу же протиснулся мужчина средних лет и взял стоящую у лестницы сумку с углем.
– Извините, время обедать, – промямлил он, бросая в ковш куски угля.
Взглянув на часы, Чэнь понял, что провел здесь почти три часа и не нашел для следствия ничего стоящего. Возможно, он получил общие представления для своего перевода, но никаких реальных идей для «Нового Мира» у него не возникло.
Он ушел из шикумэня обходными путями, а затем вернулся к основному переулку, в котором пульсировала жизнь, как говорил ему Почтенный Лян. Чэнь увидел женщину среднего возраста, моющую горшок из красного дерева. Другая женщина быстрыми шагами шла из магазина с полной корзиной съестного. Еще одна женщина разделывала крупного карпа, разложив рыбину на ровном месте в переулке. Она соскабливала чешую и между делом сплетничала.
Продвигаясь по переулку и вновь свернув за угол, он увидел седого мужчину, играющего в шашки го на доске, разложенной на табуретке. Черные фишки в одной руке, белые – в другой. Он с таким видом изучал комбинацию на доске, будто бы принимал участие в национальном турнире. Чэнь тоже любил играть в го, но никогда не пытался играть сам с собой.
– Привет, – сказал он, оказавшись около табуретки. – Почему вы играете в одиночку?
– Вы когда-нибудь читали «Искусство войны»? [11]– спросил старик, не поднимая головы. – «Познай своего врага, как знаешь самого себя», и ты будешь выигрывать все время.
– Да, читал. Вам нужно знать, почему ваш противник сделал такой ход. Вы должны попытаться понять вашего противника.
– По-моему, как бы ни стояли черные фишки, лучшее, что я могу сделать, – это попытаться понять, когда противник их поставил. Но этого недостаточно. Надо знать приемы вашего соперника, чтобы вам не приходилось о них думать, как если бы вы прочитали его мысли и стали им.
– Понятно. Спасибо вам, дядюшка. Это убедительно, – искренне сказал Чэнь. Ему показалось, что разговор был совсем не об игре. – Я применю ваши знания на практике, и не только в игре го, – добавил он.
– Молодой человек, не воспринимайте меня всерьез. Когда играешь во что-либо, то хочешь только выиграть, – произнес старик. – Когда ты весь в игре, считается каждая фишка, имеет значение каждый ход. Ты счастлив, когда выигрываешь, и печален, когда проигрываешь, уходишь с деньгами или отдаешь последнее. Все это иллюзия. Только после игры приходит осознание, что это была всего лишь игра. Согласно буддийским писаниям, все в земном мире – иллюзия.
– Точно. Вы изложили все верно.
Чэнь решил вернуться домой. Он не мог позволить себе потратить на переулок целый день. Разговор о го стоил ему еще десять минут. На столе лежал незаконченный перевод, но он все еще думал о расследовании, по крайней мере, на пути домой, после разговора с игроком. Старик просветил его так, как будто помог Чжан Ляну [12]две тысячи лет тому назад в эпоху династии Тан.
Выходя из переулка, он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на здание, где Инь провела последние годы своей жизни после смерти Яна. В голове промелькнули строки:
Чэнь решил заниматься расследованием по мере своих возможностей. Он попытался встать на позицию правительства, но все еще не мог понять, что можно было получить от убийства Инь. За последние годы партийные власти изменили свое отношение к диссидентам. Иностранные вложения неотъемлемая часть китайской экономической реформы, напрямую зависели от взглядов нового более совершенного правительства. Не было смысла убивать такую персону, как Инь. Потом, она не была человеком, борющимся за свободу и демократию под красными транспарантами на площади Тяньаньмэнь [13].
Потом он попытался представить, что об Инь думали соседи. Инь была бедной, об этом знали все. Кто-то отчаянно нуждался в деньгах, например Цай, который мог выбрать себе другой объект, того же мистера Жэня, также одинокого и также выходящего из дому по утрам. Кроме того, в здешних местах никто не будет хранить у себя много наличных.
Предположим, что кто-то украл сберкнижку Инь и пытался забрать деньги из банка, тогда это было бы слишком рискованно. Банки в городе открываются после девяти, а к этому времени Инь давно бы уже обнаружила пропажу и сообщила властям. Поэтому это не было похоже на спланированное ограбление.
Казалось, не было причин подозревать ни жильцов, ни соседей в злом умысле.
И все-таки чужак проник в дом с целью убить ее!
Чэнь поймал себя на мысли, что трясет головой в знак отрицания. Теоретически вероятностей могло быть бесчисленное множество. Он мог бесконечно придумывать различные мотивы, но все они так и оставались в теории. Не было никаких фактов, за что можно было бы зацепиться.
На углу улицы Шаньдунлу Чэнь увидел вывеску книжного магазина «Новый Китай». К его удивлению отдел, где всегда продавали книги, превратился в одну большую секцию безвкусных нарядов и изделий ручной работы, а другой отдел, завешанный рядами красных бумажных фонариков, продавал японскую лапшу. Чэнь не был здесь несколько месяцев, и магазин изменился до неузнаваемости. Было похоже на старого знакомого, сделавшего пластическую операцию: узнаваемо, но совсем другое.
Он не решился войти, пытаясь сосредоточиться на деле. Чэнь мельком взглянул на прилавок с новыми журналами и газетами у входа. «Одна неделя в Шанхае», «Шанхайская культура», «Живописная набережная», «Жизнь за одну неделю». Все эти газеты пестрели большими цветными фотографиями звезд. Он не читал ни одной из этих ультрамодных газет, узнал лишь одну фотографию гонконгской актрисы на обложке.
Как быстро все меняется в городе.
Потом Чэнь постарался взглянуть на это дело с другой стороны. Если не учитывать мотива, что сделал бы пришлый убийца после совершения преступления?
Безусловно, он попытался бы немедля исчезнуть.
И в этой попытке скрыться есть вероятность быть увиденным кем-либо в доме. Но это совсем небольшой риск. В шикумэне у людей могут быть родственники или друзья, которые навещают их или гостят, и присутствие незнакомца может не вызвать мгновенной тревоги. Никто не решится остановить уходящего. По худшему сценарию, если тело Инь было немедленно обнаружено, то позже один из соседей мог дать для полиции ложное описание подозреваемого, правда, одного такого описания для расследования убийства недостаточно.
Оставаться в комнате с убитой и ждать, что вот-вот постучат в дверь, еще больший риск. Чем дольше убийца оставался бы в комнате, тем больше людей могли спуститься сверху и подняться снизу проходя мимо закрытой двери тинцзыцзянь, и если Инь не появлялась, то подозреваемых стало бы больше.
По предположению Юя, убийца мог находиться в укрытии, в тинцзыцзяне или где-нибудь еще и ждать удобного момента, чтобы уйти из здания.
Чэнь не считал укрытие единственно возможным местом, где кто-то мог спрятаться прямо среди кусков разбитой мебели и другого хлама, скопившегося в разных углах и щелях здания. Например, он мог спрятаться за открытой задней дверью или за гобеленом под лестницей.
Следовательно, если Креветочница покидала свое место или когда все соседи побежали наверх, в этой сутолоке убийца мог исчезнуть.
Но укрытие и ожидание – это уже большой риск. Если бы его там обнаружили, он немедленно оказался бы в списке подозреваемых и был бы схвачен или по крайней мере допрошен.
Зачем убийце идти на такой риск? И зачем убивать Инь? Для чего?
На эти вопросы у него не нашлось ответов.
Днем Чэнь вернулся к своей работе над переводом. Он сказал Белому Облаку, что весь день был в шанхайской библиотеке. Поверила ли она ему или нет, но она не звала его и не стучалась к нему в дверь.
Он подумал, что сделал все возможное, на что был способен, в этом криминальном расследовании. У сыщиков могут уходить дни или недели на расследование дела, причем зачастую безрезультатно. А он не мог себе позволить, несмотря на его решимость принимать участие в деле, тратить столько времени.
Ближе к вечеру ему позвонил Лу Иностранец. Как всегда, Лу начал благодарить Чэня за деньги которые тот дал ему при создании ресторана «Подмосковье», и потом Лу еще раз пригласил его на обед.
– Сейчас у меня несколько официанток, одетых в белые, туго зашнурованные корсеты с подвязками, прямо как на картинках старого Шанхая. Полный аншлаг. Посетителей море. В основном это молодежь. Они говорят, что здесь атмосфера сяоцзи.
– Сяоцзи – мелкая буржуазия?
– О да, новый модный термин. Сяоцзи – мелкая буржуазия, ультрамодные, высокообразованные, здравомыслящие потребители. Ресторан пользуется особенным успехом у клерков, нанятых иностранцами в совместные предприятия. Если ты не сяоцзи, ты ничто.
– Да, язык конечно же меняется, – сказал Чэнь, – и он также меняет нас.
– Кстати, – сказал Лу в конце разговора, – вчера я звонил твоей матери. У нее проблемы с желудком. Несерьезные. Поверь, нет повода для беспокойства.
– Спасибо. Я позвоню ей. Мы созванивались два дня назад, она мне ни на что не жаловалась.
– Ты знаешь, она мне много о чем рассказала: о твоей женщине, о твоей работе и о тебе тоже.
– Я знаю, друг. Спасибо тебе большое.
Кладя трубку телефона, Чэнь подумал, что если он надумает в один из вечеров взять с собой на обед Белое Облако, то это будет не ресторан «Подмосковье», как бы ни настаивал Лу.
Его приятель и его мать были слишком обеспокоены тем, что они оба называли «самой необходимой вещью» в его личной жизни, или, как говорил Конфуций, главным проявлением сыновьего долга. «Самая худшая вещь – это не обеспечить семью наследником». Лу каким-то непостижимым образом стал преданным и восторгающимся советчиком по любому вопросу жизни Чэня. Любая девушка, которая была замечена в компании Чэня, кем бы она ни была, давала повод фантазии Лу разыграться.
В какой-то момент Чэнь почти позавидовал Лу Иностранцу, успешному бизнесмену и хорошему семьянину. Хоть он и был с причудами, но оставался консерватором и соблюдал традиции в отношении друзей.
Чэнь похрустел пальцами и вернулся к своему столу, к работе. Только одна она не разочаровывала его. На самом деле работа позволяла ему спрятаться от проблем.
Ему в голову пришла новая идея. Даже если нельзя понять мотив убийства, то можно предполагать, что убийца прятался и выжидал, как утверждал следователь Юй. Сразу возникла гипотеза, что убийца мог испугаться не потому, что его могли увидеть, а потому, что его могли УЗНАТЬ соседи из шикумэня. Эта версия открывала множество новых предположений. Убийцей может быть человек, который когда-то жил в доме или бывал в нем, а может, даже хорошо знал Инь. Когда было обнаружено тело Инь, его могли запросто узнать, потому что его личность знакома. Поэтому, осознавая весь риск, ему пришлось спрятаться. Однако вскоре всплеск эмоций Чэня начал угасать. Он понял, что это всего лишь очередная версия как и все остальные, возникающие в его голове.
16
Почтенный Лян наконец-то понял, что Чэнь хочет остаться один, извинился, попрощался и пошел в домком.
Чэнь посмотрел, как он спускается вниз по переулку, делая большие крюки, обходя развешанное на бамбуковых перекладинах выстиранное белье. Эти разноцветные лоскуты и полотнища очень напоминали картину импрессионистов. Очевидно, Почтенный Лян все еще чтил старое поверье, что, якобы пройдясь под женским нижним бельем, навлечешь на себя беду.
Вернувшись в реальность, Чэнь с трудом открыл переднюю дверь дома шикумэнь. Она была деревянная, довольно массивная и черного цвета. Он увидел два медных колокольчика и внушительный деревянный засов внутри. Когда он открывал дверь, долгое время служившую людям, она скрипела.
Во дворике было несколько человек. Они наверняка видели, как он разговаривал с Почтенным Ляном, но продолжали заниматься своими делами, не пытаясь заговорить с ним. Он пересек дворик и увидел ряд длинных, очень изящных узорчатых дверей с изображениями восьми бессмертных, переплывающих море [8]. Двери могли бы составить прекрасную экспозицию в будущем музее народного творчества «Нового Мира», подумал Чэнь.
Он вспомнил свое далекое детство и осознал, что никогда не видел коридоров шикумэня, которые использовались бы по своему назначению. Этот коридор не был исключением и тоже стал общей площадью с тех пор, как все комнаты вместе с «крыльями» стали открываться в коридор. Он почувствовал пикантный запах «вонючего доуфу», любимого блюда некоторых семей, издаваемый при жарке в воке. Многие шанхайцы любят его за исключительный вкус и своеобразную текстуру. Большинство ресторанов не предлагает это блюдо посетителям, потому что оно очень дешевое. А жаль. В воздухе ощущался и другой тонкий аромат, с ностальгическим запахом знаменитого куриного супа, приправленного большим количеством имбиря и зеленого лука.
Чэня не удивило бы возможное превращение шикумэня в ресторан. Это был бы уникальный ресторан. В книге по китайской кулинарии он вычитал, что самое лучшее блюдо может быть приготовлено только дома умелой хозяйкой, которая проводит на кухне дни и, полная вдохновения, готовит яство, которое будет подано любимым людям.
В таком ресторане-шикумэне будет создана приятная семейная атмосфера. Помещения-«крылья» будут использоваться как столовые, маленькие комнатки здесь и там – как отдельные кабинеты. Пребывание в таком доме, даже без упоминания о контрасте между прошлым и настоящим, будет здорово усиливать тему «Нового Мира».
Во внутреннем дворике также можно проводить романтические вечера за бокалом вина или чашкой чая.
В его памяти всплыл отрывок из древнего стиха:
Эти строки из стихотворения Яна были заключительными в рукописи. В одну из ночей, когда все остальные семьи в шикумэне спали, Инь, одинокая женщина с разбитым сердцем, могла выйти в этот самый дворик и читать их себе.
На небе полная луна,
как будто на гвозде она.
И осень ясную во глубине двора
раскидистая ветвь скрывает.
Распутать прошлое нельзя, а жаль.
Отрезать проще ведь бывает.
И расставания печаль
на сердце тяжестию ляжет.
Чэнь бросил окурок и, пройдя по коридору, вышел через заднюю дверь, при этом он задержался и несколько раз закрывал и открывал дверь. Кто-то ведь мог прятаться за дверью, которая открывалась в сторону лестницы, и мог быть просто не замечен людьми, которые спускаются по лестнице.
Снаружи Креветочница была всегда на виду, но ее бамбуковый стульчик стоял в переулке, где-то в трех или четырех шагах от него. На улице было холодно. Женщине было непросто сидеть здесь каждое утро и работать, когда ее пальцы замерзали от заиндевевших креветок, за мизерную плату в два-три юаня за час. Он подсчитал, что ее месячный доход равен деньгам, которые ему заплатят за час его перевода.
Чэнь вдруг вспомнил две знаменитые строчки Бай Цзюйи, писателя Танской династии. «Какие у меня заслуги – с моим месячным доходом в шесть тысяч цзиней [9]риса?» В то время, когда множество людей не могли досыта наполнить брюхо, этот заработок был почти царским.
Постоянно обсуждаемой темой среди китайской интеллигенции была тема нечестного распределения богатства в обществе. Но товарищ Дэн Сяопин, возможно, был прав, заявив, что некоторым китайцам можно разрешить первыми стать богатыми в их социалистическом обществе, и богатство, которое они накопили, «просочится» в массы.
Как появлялись деньги у таких выскочек, как Гу, одному небу известно. Несмотря на то что в девяностых годах Китай все еще оставался социалистической страной, с вечным уклоном на тоталитаризм, для общества в целом пропасть между богатыми и бедными быстро и опасно увеличилась.
Чэнь начал подниматься по лестнице. Было темно, он на ощупь наступал на каждую ступеньку. Для незнакомца было нелегко идти по этим ступенькам не спотыкаясь. Здесь нельзя было обойтись без света, даже в середине дня. Однако в таких зданиях, где живет столько семей, подсчитать плату за электричество было бы очень тяжело.
Некоторые комнаты на каждом этаже, очевидно были разделены временными перегородками, подумал Чэнь. В двухэтажном здании жило шестнадцать семей, всего около сотни жильцов. Если бы Юю каждый жилец казался потенциальным подозреваемым, то ему надо было бы уходить с работы, как несправившемуся.
Чэнь не мог не войти в комнату Инь, хотя он и не намеревался делать этого, ведь Юй уже провел тщательный осмотр.
Ему стало грустно, когда он подумал об одинокой женщине, чью смерть он должен теперь расследовать более усердно. Мебель уже покрылась тонким слоем пыли, которая каким-то непонятным образом делала все предметы ему знакомыми. Лежала пачка старых журналов, в которых были закладки. Он полистал их и обнаружил, что на каждой помеченной странице были стихи Яна, которые позже появились в сборнике. Высоко на пожелтевшей от времени стене все еще висела картина, написанная в традиционном китайском стиле, на которой были изображены две канарейки. Больше ничего, что относилось бы к Инь, в комнате не было.
Комнату, в которой жила Инь, в среде писателей называли «тинцзыцзянь» – «место, где слышишь слово». Были писатели, не вылезавшие из нищеты и не имевшие возможности снимать хорошие комнаты, не только в тридцатых, но и в девяностых годах. Комната тинцзыцзянь – это пространство в доме, которое только символически можно было назвать жильем. Оно располагалось между двух этажей и с трудом подходило для проживания.
Его удивляло и само помещение, и возможность что-то делать в такой комнате, и то, что комнату идеализировали в художественных произведениях. В прошлом тинцзыцзянь не казались такими гламурными, но теперь вызывали ностальгию. «Мысли волшебным образом созревали в памяти». Это строчка из стихотворения какого-то русского поэта, но Чэнь не смог ее понять, когда прочитал в университетские годы. Он смог осмыслить ее лишь много лет спустя.
Чэнь стал прохаживаться по тинцзыцзянь, хотя для этого было не так уж и много места. Он хотел собраться с мыслями.
Для Инь было не просто творить здесь. Здесь вообще все было не просто, по той причине, что люди то и дело спускались и поднимались по лестнице, отовсюду исходил шум, а воздух был наполнен различными запахами. Вот и сейчас с кухни шел неприятный резкий запах от соленой рыбы, скворчащей на сковородке. Он поморщился.
Чэнь подошел к окну и осторожно облокотился на подоконник, с которого облезла почти вся краска.
Единственным преимуществом для писателя в этой комнате было окно, расположенное ниже второго, но выше первого этажа, почти на уровне глаз, из которого открывался вид на всю суматоху и толкотню переулка, такого близкого и одновременно далекого.
Несмотря на холодную погоду, в переулке было несколько жителей. Они перекатывали в руке шарики [10], разговаривали и между делом ели, обмениваясь тонкими кусочками жареной свинины и свежеприготовленной рыбы. Чэнь не мог понять, был ли это поздний завтрак или ранний обед. Мимо них то и дело сновали продавцы, предлагая различный товар, развешанный на жердях, которые они несли на плечах. Прошел пожилой мужчина с уткой в руках. Чэнь увидел, как он остановился, чтобы напоить ее из лужи, а потом быстро засеменил, исчезнув, как облако. Возможно, перед глазами старика предстала картина приготовленной утки политой маслом и обсыпанной семенами кунжута Он крепко схватил за горло беспомощную птицу, при этом его лицо выражало полное удовлетворение. Может, это мистер Жэнь, экономный гурман? Старший следователь Чэнь только потом вспомнил, как мистер Жэнь говорил ему, что почти не готовит дома.
Чэнь еще раз взглянул на крутой изгиб переулка, на угол, где сейчас на бамбуковом стульчике сидела Креветочница, с теми же пятнами на одежде, с тем же большим тазом возле ног, наполненным сверкающей рыбной чешуей. Наверное, она договорилась с еще одним продуктовым магазином.
Когда он спускался по лестнице к черному входу, он обратил внимание на почти скрытое от глаз пространство под лестницей.
В шикумэне любая неиспользуемая площадь была на вес золота. Поскольку не нашлось семейства, претендовавшего на место под лестницей, здесь устроили что-то вроде кладовки, куда сносили ненужные вещи, хотя, по мнению некоторых, они имели некоторую ценность: сломанный велосипед семейства Ли, трехногий ротанговый стул Чжанов, труба печи Хуанов. Чэня заинтересовало то что это место было закрыто чем-то вроде занавеса из какой-то тяжелой материи, возможно бывшим дорогим гобеленом, который за давностью лет и под воздействием дыма от угольных печей потускнел.
Занавес мистически шевелился. Как только Чэнь сделал шаг в том направлении, из-за занавеса вынырнули два мальчугана. Они, наверное, играли там в прятки. Увидев Чэня, они убежали, смеясь и пронзительно визжа. Чэнь отодвинул полотно; место было завалено грязным, вышедшим из строя хламом.
За ним сразу же протиснулся мужчина средних лет и взял стоящую у лестницы сумку с углем.
– Извините, время обедать, – промямлил он, бросая в ковш куски угля.
Взглянув на часы, Чэнь понял, что провел здесь почти три часа и не нашел для следствия ничего стоящего. Возможно, он получил общие представления для своего перевода, но никаких реальных идей для «Нового Мира» у него не возникло.
Он ушел из шикумэня обходными путями, а затем вернулся к основному переулку, в котором пульсировала жизнь, как говорил ему Почтенный Лян. Чэнь увидел женщину среднего возраста, моющую горшок из красного дерева. Другая женщина быстрыми шагами шла из магазина с полной корзиной съестного. Еще одна женщина разделывала крупного карпа, разложив рыбину на ровном месте в переулке. Она соскабливала чешую и между делом сплетничала.
Продвигаясь по переулку и вновь свернув за угол, он увидел седого мужчину, играющего в шашки го на доске, разложенной на табуретке. Черные фишки в одной руке, белые – в другой. Он с таким видом изучал комбинацию на доске, будто бы принимал участие в национальном турнире. Чэнь тоже любил играть в го, но никогда не пытался играть сам с собой.
– Привет, – сказал он, оказавшись около табуретки. – Почему вы играете в одиночку?
– Вы когда-нибудь читали «Искусство войны»? [11]– спросил старик, не поднимая головы. – «Познай своего врага, как знаешь самого себя», и ты будешь выигрывать все время.
– Да, читал. Вам нужно знать, почему ваш противник сделал такой ход. Вы должны попытаться понять вашего противника.
– По-моему, как бы ни стояли черные фишки, лучшее, что я могу сделать, – это попытаться понять, когда противник их поставил. Но этого недостаточно. Надо знать приемы вашего соперника, чтобы вам не приходилось о них думать, как если бы вы прочитали его мысли и стали им.
– Понятно. Спасибо вам, дядюшка. Это убедительно, – искренне сказал Чэнь. Ему показалось, что разговор был совсем не об игре. – Я применю ваши знания на практике, и не только в игре го, – добавил он.
– Молодой человек, не воспринимайте меня всерьез. Когда играешь во что-либо, то хочешь только выиграть, – произнес старик. – Когда ты весь в игре, считается каждая фишка, имеет значение каждый ход. Ты счастлив, когда выигрываешь, и печален, когда проигрываешь, уходишь с деньгами или отдаешь последнее. Все это иллюзия. Только после игры приходит осознание, что это была всего лишь игра. Согласно буддийским писаниям, все в земном мире – иллюзия.
– Точно. Вы изложили все верно.
Чэнь решил вернуться домой. Он не мог позволить себе потратить на переулок целый день. Разговор о го стоил ему еще десять минут. На столе лежал незаконченный перевод, но он все еще думал о расследовании, по крайней мере, на пути домой, после разговора с игроком. Старик просветил его так, как будто помог Чжан Ляну [12]две тысячи лет тому назад в эпоху династии Тан.
Выходя из переулка, он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на здание, где Инь провела последние годы своей жизни после смерти Яна. В голове промелькнули строки:
Эти строки Су Дунпо о куртизанке, которая заперлась в башне после смерти ее возлюбленного. И хотя тинцзыцзянь нельзя было сравнивать с романтической башней, но Инь также заперла себя.
Где красота моя,
Одной из ласточек, томящихся в остроге?
Мечтала в прошлом я, мечтаю и теперь.
Возможно ли в мечту захлопнуть дверь?
Ведь это бесконечный круг и радости и горя.
Пусть кто-то там, бредущий по дороге,
При виде желтой башни, вспыхнувшей в ночи,
Вздохнет, меня припоминая, и помолчит.
Чэнь решил заниматься расследованием по мере своих возможностей. Он попытался встать на позицию правительства, но все еще не мог понять, что можно было получить от убийства Инь. За последние годы партийные власти изменили свое отношение к диссидентам. Иностранные вложения неотъемлемая часть китайской экономической реформы, напрямую зависели от взглядов нового более совершенного правительства. Не было смысла убивать такую персону, как Инь. Потом, она не была человеком, борющимся за свободу и демократию под красными транспарантами на площади Тяньаньмэнь [13].
Потом он попытался представить, что об Инь думали соседи. Инь была бедной, об этом знали все. Кто-то отчаянно нуждался в деньгах, например Цай, который мог выбрать себе другой объект, того же мистера Жэня, также одинокого и также выходящего из дому по утрам. Кроме того, в здешних местах никто не будет хранить у себя много наличных.
Предположим, что кто-то украл сберкнижку Инь и пытался забрать деньги из банка, тогда это было бы слишком рискованно. Банки в городе открываются после девяти, а к этому времени Инь давно бы уже обнаружила пропажу и сообщила властям. Поэтому это не было похоже на спланированное ограбление.
Казалось, не было причин подозревать ни жильцов, ни соседей в злом умысле.
И все-таки чужак проник в дом с целью убить ее!
Чэнь поймал себя на мысли, что трясет головой в знак отрицания. Теоретически вероятностей могло быть бесчисленное множество. Он мог бесконечно придумывать различные мотивы, но все они так и оставались в теории. Не было никаких фактов, за что можно было бы зацепиться.
На углу улицы Шаньдунлу Чэнь увидел вывеску книжного магазина «Новый Китай». К его удивлению отдел, где всегда продавали книги, превратился в одну большую секцию безвкусных нарядов и изделий ручной работы, а другой отдел, завешанный рядами красных бумажных фонариков, продавал японскую лапшу. Чэнь не был здесь несколько месяцев, и магазин изменился до неузнаваемости. Было похоже на старого знакомого, сделавшего пластическую операцию: узнаваемо, но совсем другое.
Он не решился войти, пытаясь сосредоточиться на деле. Чэнь мельком взглянул на прилавок с новыми журналами и газетами у входа. «Одна неделя в Шанхае», «Шанхайская культура», «Живописная набережная», «Жизнь за одну неделю». Все эти газеты пестрели большими цветными фотографиями звезд. Он не читал ни одной из этих ультрамодных газет, узнал лишь одну фотографию гонконгской актрисы на обложке.
Как быстро все меняется в городе.
Потом Чэнь постарался взглянуть на это дело с другой стороны. Если не учитывать мотива, что сделал бы пришлый убийца после совершения преступления?
Безусловно, он попытался бы немедля исчезнуть.
И в этой попытке скрыться есть вероятность быть увиденным кем-либо в доме. Но это совсем небольшой риск. В шикумэне у людей могут быть родственники или друзья, которые навещают их или гостят, и присутствие незнакомца может не вызвать мгновенной тревоги. Никто не решится остановить уходящего. По худшему сценарию, если тело Инь было немедленно обнаружено, то позже один из соседей мог дать для полиции ложное описание подозреваемого, правда, одного такого описания для расследования убийства недостаточно.
Оставаться в комнате с убитой и ждать, что вот-вот постучат в дверь, еще больший риск. Чем дольше убийца оставался бы в комнате, тем больше людей могли спуститься сверху и подняться снизу проходя мимо закрытой двери тинцзыцзянь, и если Инь не появлялась, то подозреваемых стало бы больше.
По предположению Юя, убийца мог находиться в укрытии, в тинцзыцзяне или где-нибудь еще и ждать удобного момента, чтобы уйти из здания.
Чэнь не считал укрытие единственно возможным местом, где кто-то мог спрятаться прямо среди кусков разбитой мебели и другого хлама, скопившегося в разных углах и щелях здания. Например, он мог спрятаться за открытой задней дверью или за гобеленом под лестницей.
Следовательно, если Креветочница покидала свое место или когда все соседи побежали наверх, в этой сутолоке убийца мог исчезнуть.
Но укрытие и ожидание – это уже большой риск. Если бы его там обнаружили, он немедленно оказался бы в списке подозреваемых и был бы схвачен или по крайней мере допрошен.
Зачем убийце идти на такой риск? И зачем убивать Инь? Для чего?
На эти вопросы у него не нашлось ответов.
Днем Чэнь вернулся к своей работе над переводом. Он сказал Белому Облаку, что весь день был в шанхайской библиотеке. Поверила ли она ему или нет, но она не звала его и не стучалась к нему в дверь.
Он подумал, что сделал все возможное, на что был способен, в этом криминальном расследовании. У сыщиков могут уходить дни или недели на расследование дела, причем зачастую безрезультатно. А он не мог себе позволить, несмотря на его решимость принимать участие в деле, тратить столько времени.
Ближе к вечеру ему позвонил Лу Иностранец. Как всегда, Лу начал благодарить Чэня за деньги которые тот дал ему при создании ресторана «Подмосковье», и потом Лу еще раз пригласил его на обед.
– Сейчас у меня несколько официанток, одетых в белые, туго зашнурованные корсеты с подвязками, прямо как на картинках старого Шанхая. Полный аншлаг. Посетителей море. В основном это молодежь. Они говорят, что здесь атмосфера сяоцзи.
– Сяоцзи – мелкая буржуазия?
– О да, новый модный термин. Сяоцзи – мелкая буржуазия, ультрамодные, высокообразованные, здравомыслящие потребители. Ресторан пользуется особенным успехом у клерков, нанятых иностранцами в совместные предприятия. Если ты не сяоцзи, ты ничто.
– Да, язык конечно же меняется, – сказал Чэнь, – и он также меняет нас.
– Кстати, – сказал Лу в конце разговора, – вчера я звонил твоей матери. У нее проблемы с желудком. Несерьезные. Поверь, нет повода для беспокойства.
– Спасибо. Я позвоню ей. Мы созванивались два дня назад, она мне ни на что не жаловалась.
– Ты знаешь, она мне много о чем рассказала: о твоей женщине, о твоей работе и о тебе тоже.
– Я знаю, друг. Спасибо тебе большое.
Кладя трубку телефона, Чэнь подумал, что если он надумает в один из вечеров взять с собой на обед Белое Облако, то это будет не ресторан «Подмосковье», как бы ни настаивал Лу.
Его приятель и его мать были слишком обеспокоены тем, что они оба называли «самой необходимой вещью» в его личной жизни, или, как говорил Конфуций, главным проявлением сыновьего долга. «Самая худшая вещь – это не обеспечить семью наследником». Лу каким-то непостижимым образом стал преданным и восторгающимся советчиком по любому вопросу жизни Чэня. Любая девушка, которая была замечена в компании Чэня, кем бы она ни была, давала повод фантазии Лу разыграться.
В какой-то момент Чэнь почти позавидовал Лу Иностранцу, успешному бизнесмену и хорошему семьянину. Хоть он и был с причудами, но оставался консерватором и соблюдал традиции в отношении друзей.
Чэнь похрустел пальцами и вернулся к своему столу, к работе. Только одна она не разочаровывала его. На самом деле работа позволяла ему спрятаться от проблем.
Ему в голову пришла новая идея. Даже если нельзя понять мотив убийства, то можно предполагать, что убийца прятался и выжидал, как утверждал следователь Юй. Сразу возникла гипотеза, что убийца мог испугаться не потому, что его могли увидеть, а потому, что его могли УЗНАТЬ соседи из шикумэня. Эта версия открывала множество новых предположений. Убийцей может быть человек, который когда-то жил в доме или бывал в нем, а может, даже хорошо знал Инь. Когда было обнаружено тело Инь, его могли запросто узнать, потому что его личность знакома. Поэтому, осознавая весь риск, ему пришлось спрятаться. Однако вскоре всплеск эмоций Чэня начал угасать. Он понял, что это всего лишь очередная версия как и все остальные, возникающие в его голове.
16
Потом в расследовании произошел неожиданный поворот. Вань Цяньшэнь явился в полицию, чтобы сообщить кое-что важное об убийстве Инь Лиге.
Это случилось 14 февраля, через неделю после того, как Ланьлань нашла Инь убитой в ее комнате, и два дня спустя после того, как Почтенный Лян заключил Цая под арест. По словам Ваня, он убил Инь не ради денег, а из-за долго копившейся классовой вражды против нее.
Почтенный Лян сначала удивился, но потом с готовностью воспользовался неожиданным поворотом событий, который в конечном счете подтверждал его версию жильца-убийцы. Вань находился в начале списка подозреваемых. Юй также должен был бы радоваться успеху, но он не радовался. Присутствуя вместе с Почтенным Ляном на допросе Ваня в районном полицейском отделе, Юй чувствовал замешательство.
– Инь Лиге заслуживает этого, – сказал Вань, едва сдерживая негодование. – Она оклеветала партию и нашу социалистическую страну. Конечно, ее смерть несколько запоздалая.
– Обойдемся без ваших политических лекций, – распорядился Почтенный Лян.
– Расскажите нам, как вы это сделали? – спросил Юй, вытаскивая из пачки сигарету, но не прикуривая ее. – В деталях.
– За ночь до этого я плохо спал. Это было шестого февраля. Седьмого я встал позже обычного, но все еще хотел идти на набережную. Когда спустился по лестнице, Инь поднималась. Я случайно задел ее на ступеньках. Лестница очень узкая. Она резко выкрикнула: «Ты все еще член рабочей организации «Идеи Мао Цзэдуна»?» Это было слишком. Какого черта она оскорбила рабочий класс в моем лице? И в этот момент я повернулся, проследовал за ней в комнату и задушил подушкой, прежде чем она могла закричать или оказать сопротивление.
– Что вы сделали потом?
– Я понял, что убил ее в момент слепой ярости. Я не хотел этого делать. Поэтому я вытащил ящики из стола и разбросал повсюду их содержимое, чтобы запутать следы.
– Тогда в первый раз, когда я с вами разговаривал, – сказал Юй, – вы мне сказали, что занимались гимнастикой на набережной. Почему такое неожиданное признание?
– А что будет со мной, если я скажу вам правду? Я знаю, это было не преднамеренно. Если бы она не спровоцировала меня в то утро, я бы не потерял контроль. Почему я должен страдать от этого? – вздохнул пожилой Вань. – Теперь же, когда Цай арестован, ситуация изменилась. Я обязан принять серьезное решение. Возможно, Цай и преступник, но он не должен быть наказан за то, преступник, чего не делал.
– То есть вы больше не волнуетесь о том, что с вами произойдет?
– Я сделал то, что сделал, и, как мужчина, я беру на себя ответственность.
– Так, а что вы сделали после того, как убили Инь?
– Я вернулся к себе в комнату. Я никого не встретил на лестнице, но рисковал, возвращаясь в свою в комнату. Потом я услышал, что кто-то поднимается, потом стали звать на помощь. Я выждал пару часов и не уходил до девяти утра, когда обычно возвращаюсь с набережной.
По всем их теоретическим предположениям и практической работе, такое внезапное признание показалось Юю противоестественным, но утверждения Ваня, казалось, имели смысл. Некоторые детали сходились.
– Один вопрос: вы говорите, что вытащили ящики и содержимое разбросали повсюду, так?
– Да, все верно.
– А вы помните, что лежало в ящиках?
– Нет, не помню. Все произошло мгновенно, как в кино, у меня не было времени думать.
– Вы наверняка хоть что-то помните, – проговорил Юй медленно и терпеливо, – если не каждую деталь.
– Ну, там было немного наличных, как сейчас припоминаю, где-то пять-десять юаней.
Это случилось 14 февраля, через неделю после того, как Ланьлань нашла Инь убитой в ее комнате, и два дня спустя после того, как Почтенный Лян заключил Цая под арест. По словам Ваня, он убил Инь не ради денег, а из-за долго копившейся классовой вражды против нее.
Почтенный Лян сначала удивился, но потом с готовностью воспользовался неожиданным поворотом событий, который в конечном счете подтверждал его версию жильца-убийцы. Вань находился в начале списка подозреваемых. Юй также должен был бы радоваться успеху, но он не радовался. Присутствуя вместе с Почтенным Ляном на допросе Ваня в районном полицейском отделе, Юй чувствовал замешательство.
– Инь Лиге заслуживает этого, – сказал Вань, едва сдерживая негодование. – Она оклеветала партию и нашу социалистическую страну. Конечно, ее смерть несколько запоздалая.
– Обойдемся без ваших политических лекций, – распорядился Почтенный Лян.
– Расскажите нам, как вы это сделали? – спросил Юй, вытаскивая из пачки сигарету, но не прикуривая ее. – В деталях.
– За ночь до этого я плохо спал. Это было шестого февраля. Седьмого я встал позже обычного, но все еще хотел идти на набережную. Когда спустился по лестнице, Инь поднималась. Я случайно задел ее на ступеньках. Лестница очень узкая. Она резко выкрикнула: «Ты все еще член рабочей организации «Идеи Мао Цзэдуна»?» Это было слишком. Какого черта она оскорбила рабочий класс в моем лице? И в этот момент я повернулся, проследовал за ней в комнату и задушил подушкой, прежде чем она могла закричать или оказать сопротивление.
– Что вы сделали потом?
– Я понял, что убил ее в момент слепой ярости. Я не хотел этого делать. Поэтому я вытащил ящики из стола и разбросал повсюду их содержимое, чтобы запутать следы.
– Тогда в первый раз, когда я с вами разговаривал, – сказал Юй, – вы мне сказали, что занимались гимнастикой на набережной. Почему такое неожиданное признание?
– А что будет со мной, если я скажу вам правду? Я знаю, это было не преднамеренно. Если бы она не спровоцировала меня в то утро, я бы не потерял контроль. Почему я должен страдать от этого? – вздохнул пожилой Вань. – Теперь же, когда Цай арестован, ситуация изменилась. Я обязан принять серьезное решение. Возможно, Цай и преступник, но он не должен быть наказан за то, преступник, чего не делал.
– То есть вы больше не волнуетесь о том, что с вами произойдет?
– Я сделал то, что сделал, и, как мужчина, я беру на себя ответственность.
– Так, а что вы сделали после того, как убили Инь?
– Я вернулся к себе в комнату. Я никого не встретил на лестнице, но рисковал, возвращаясь в свою в комнату. Потом я услышал, что кто-то поднимается, потом стали звать на помощь. Я выждал пару часов и не уходил до девяти утра, когда обычно возвращаюсь с набережной.
По всем их теоретическим предположениям и практической работе, такое внезапное признание показалось Юю противоестественным, но утверждения Ваня, казалось, имели смысл. Некоторые детали сходились.
– Один вопрос: вы говорите, что вытащили ящики и содержимое разбросали повсюду, так?
– Да, все верно.
– А вы помните, что лежало в ящиках?
– Нет, не помню. Все произошло мгновенно, как в кино, у меня не было времени думать.
– Вы наверняка хоть что-то помните, – проговорил Юй медленно и терпеливо, – если не каждую деталь.
– Ну, там было немного наличных, как сейчас припоминаю, где-то пять-десять юаней.