С верхней площадки мы поднялись на чердачный полуэтаж, загодя подобранным ключом я открыл врезной замок обитой оцинкованным железом двери, запер ее за собой и провел Антонюка в дальний конец чердака, подсвечивая ему под ноги и вверх, чтобы он не саданулся головой о балку. Здесь все повторилось в обратном порядке. Мы спустились на лифте в цокольный этаж, из двери в дверь вошли в бойлерную, пересекли мастерскую сантехников, которая даже в темноте дала о себе знать мощным пиво-водочным перегарным дыхом, и через три минуты вышли на улицу из торцевой двери — как раз к моему «пассату». Перед тем как вывести Антонюка из подвала, я высунулся и внимательно огляделся. Тихо. Лишь какой-то прохожий приостановился в стороне, закуривая. Но он не сделал никаких попыток вмешаться в происходящее, чем и избавил меня от лишних телодвижений. Ничего похожего на оцепление. Ну, подарки. — Вот так бы я и ушел, — сказал я Антонюку, залезая в машину и заводя движок. И добавил:
   — Вы бы поспешили домой. А то дверь взломают, а на столе баксы свежемороженые. Мало ли!
   Он воспользовался моим советом с такой поспешностью, что едва ли успел заметить номер «пассата», хотя я предусмотрительно включил габариты. Ну, тачку-то он сможет описать, не «жигуль».

IV

   А теперь мне следовало поторопиться. У меня было минут двадцать, пока они сориентируются и введут план «Перехват». Без всяких помех я вырулил на шоссе и двинулся в сторону автовокзала. И только минут через пять навстречу мне, вереща сиреной и озаряя туман мигалкой, продребезжал милицейский «рафик». Вот оно, оцепление. Очередь, наверное, была на заправке.
   На автовокзале я открыл ячейку в автоматической камере хранения и загрузил в нее полиэтиленовый пакет с «тэтэшником» и кобурой. А разрешение на ствол, поразмыслив, сунул в багажник «пассата» за обивку. Разрешение было по всей форме, с подписями и печатями, номер ствола даже в цифирке не перепутали, так что беспокоиться вроде было не о чем. Но я резонно рассудил, что, пока менты разберутся, что к чему, я могу поиметь серьезные неприятности. Ни к чему мне были лишние неприятности. Вполне хватало и тех, что есть.
   После автовокзала я уже никуда не спешил, да и спешить в тумане было чревато.
   Навстречу мне пролетела пара гаишных «Жигулей», на моей стороне трясли какой-то «опелек», но на «пассат» пока никто не обращал внимания. Антонюк, видно, все-таки не запомнил номер или не слишком разбирался в иномарках, чтобы точно назвать модель. Допрут, конечно, но когда это будет?
   В гостиницу возвращаться мне было не с руки. «Собры» там такой тарарам поднимут, что потом все на меня пальцем будут показывать. Да и есть хотелось, целый день на ногах. Поэтому я оставил тачку на стоянке возле замковой башни с курантами и вошел в «Берлогу». Здесь я уже пару раз бывал, заходил перекусить и поглядеть, что к чему, так что не удивился предложению, которое сделал вежливый молодой человек в раздевалке, принимая у меня плащ:
   — Если у вас есть оружие, советую сдать. Оно полежит в сейфе, а потом вы его заберете. Поверьте, это в ваших интересах.
   — Охотно верю, — ответил я.
   — Мое дело — предупредить. Seid herzlich will kommen! Добро пожаловать в настоящую прусскую Bierstube! Сто сортов настоящего немецкого пива!
   Сервис, бляха-Fliege.
   Настоящее немецкое пиво меня не интересовало, но колбаски по-бранденбургски здесь были неплохие. Их я и заказал и в ожидании принялся ненавязчиво осматриваться в надежде заметить что-нибудь такое, не знаю что (чем я, собственно, и занимался с первого дня пребывания в городе К.). Но ничего не заметил. Все кругом были свои, знакомые между собой, как бывают знакомы люди в небольшом, в общем-то, городе. Никаких таинственных чужаков не просматривалось.
   Ну, может быть, кроме меня. Да еще крепкие пареньки, отдыхавшие в углу обшитого темным дубом зала, явно, по-моему, не последовали совету вежливого гардеробщика сдать на временное хранение свои стволы. Но это были не мои проблемы. Может, они чувствовали себя без них не совсем одетыми? Всякое бывает.
   Да что ж они, суки, не едут? Сколько мне еще ждать?
   Ладно, еще чашку кофе. Нет, пива не надо, я за рулем. Ну и что, что они тоже за рулем? Я за другим рулем. И получите сразу. Не сбегу, но может так случиться, что очень быстро уйду. Сколько-сколько?! Я тут что, свадьбу заказывал? А, обычные немецкие цены. Тогда другое дело. Ладно, сдачи не надо. И вам филь данке.
   Эта настоящая прусская пивная задумывалась явно с реваншистскими целями. Попытка коварных немцев перекроить в свою пользу границы послевоенной Европы. Оттягали у россиян сто квадратных метров родины с помощью обычных немецких цен и обрадовались. Рано радовались, господа ползучие реваншисты. Когда речь идет о хорошем пиве и возможности без пальбы и мордобития оттянуться… Из холла в зал ворвались человек пять омоновцев в «ночках» и с десантными «калашами» под предводительством милицейского капитана с открытым забралом и ПМ в руке.
   — Всем оставаться на местах! — приказал капитан. — Проверка документов!
   Наконец-то.
   По-моему, ребятишки в углу почувствовали себя неуютно.
   Но на этот раз им ничего не грозило.
   — Чей автомобиль марки «фольксваген-пассат» номер такой-то? — вопросил капитан.
   Я поднял руку, как школьник, и сказал:
   — Мой.
   И уже через пару секунд лежал на дубовой столешнице с заломленными за спину руками. Мордой в кофе. Правым ухом, точнее. А лик мой оказался обращенным в сторону углового стола, так что я имел возможность видеть ошарашенные физиономии местных братков. Один из них изумленно сказал:
   — Ну, облом! За говенный «пассат», а? Не, ты вникни! А если в у него был «мерин» или «чероки»?
   Браслетки. Шмон с головы до ног. Прямо скажу, не слишком деликатный. Потом меня рванули вверх, в прорезях «ночки» я увидел чьи-то бешеные глаза, хриплый голос спросил:
   — Где пушка?
   — Не понимаю, о чем вы, — вежливо ответил я и тут же схлопотал по левой скуле автоматной ложей. Наотмашь. От всей души. Была когда-то такая передача на ЦТ.
   Так можно и челюсть сломать. Ну ладно хоть плашмя, а не торцом. И на том спасибо.
   — Где пушка, сука? — повторила «ночка», дыша мне в лицо смесью водки, табака и жвачки «стиморол», слегка профильтрованной черной шерстяной тканью.
   — Снял бы «ночку» — то, жарко, — посочувствовал я ему и понял, что сейчас еще раз схлопочу. И, возможно, уже торцом приклада. Но тут вмешался капитан:
   — Погоди, лейтенант. Может, не он?
   — Чего годить, чего годить?! Тачка его, номер тот, мужик у дома твердо сказал! И по приметам он! Где пушка, пидор?!
   — Отставить! — приказал капитан. — В машину! В горотделе разберемся!
   Меня сняли со стола и почти понесли к выходу. Гардеробщик вежливо остановил процессию:
   — Момент, господа! Ваш плащ.
   Он набросил на меня плащ и мягко укорил:
   — Я же вас предупреждал! — И, подумав, добавил:
   — Приходите к нам снова.
   Омоновцы загоготали:
   — Ага! Придет! Лет через десять!
   В отделении меня сначала сунули в обезьянник, выкинув оттуда пару бомжей. Но не успел я как следует ощупать языком распухающие щеку и губу и порадоваться, что хоть зубы целы, снова выдернули и привели в кабинет, где я увидел давешнего капитана, пожилого милицейского майора и красного кандидата Льва Анатольевича Антонюка. Майор сидел за письменным столом, перед ним лежал бумажник с моими документами.
   Капитан жестом показал Антонюку на меня:
   — Он?
   Антонюк подтвердил:
   — Он. — И поинтересовался у меня:
   — Ну что? Доигрался, красавец?
   — Так… Пастухов… Женат, дочь… Прописан в деревне Затопино Зарайского района Московской области… Судимостей, судя по отметкам в паспорте, не имел. Ну, это надо проверить.
   Майор еще полистал мой паспорт и бросил его на стол.
   — Пастухов? — переспросил Антонюк. — Почему-то мне знакома эта фамилия.
   — Ничего удивительного, — ответил майор. — Не Иванов, но и не Вайсмахер. Давай, Пастухов, сразу к делу. Где оружие, которым ты угрожал гражданину Антонюку?
   «Ночка» снова дохнула мне в ухо сложным парфюмом.
   — Колись, падла! Сразу колись, а то хуже будет! Майор недовольно поморщился:
   — Отставить, лейтенант. И снимите с задержанного наручники.
   — Стоит ли, товарищ майор? А вдруг он какое-нибудь кун-фу? Возись потом.
   — Выполняйте.
   Браслетки слетели с моих запястий, первым делом я потрогал щеку и покачал зубы.
   Вроде бы не шатались.
   — Свободны, — кивнул майор. Омоновцы вышли, брякая автоматами.
   — Садись, Пастухов. Еще раз спрашиваю: где пистолет, которым ты угрожал господину Антонюку?
   — Я не угрожал господину Антонюку пистолетом. Подтвердите, Лев Анатольевич.
   — Вот как? — искренне удивился он. — А что же вы делали?
   — Вы спросили, из чего я мог бы вас застрелить. Я показал. Разве не так?
   — Не валяй дурака, Пастухов, — посоветовал майор. — Мы здесь и не таких видели.
   — Послушайте, господин майор. Я понимаю, ребята были в запарке, горячее дело и все такое. Но, может, кто-нибудь все-таки обыщет меня как следует?
   Для убедительности я встал и расставил в стороны руки.
   — Обыщи, — кивнул майор капитану. Тот ощупал меня со всех боков.
   — Чисто. Чего искать-то?
   — В джинсах. В правом заднем кармане, — подсказал я.
   Капитан послушно склонился к моей заднице. Из-под его кителя выглянула кобура с ручкой табельного ПМ.
   Я балдею от этих ребят. Бери «макарку» и клади всех на пол. Или мочи. И никакого кун-фу не надо. А ведь предупреждал их лейтенант в «ночке»! Было у меня искушение показать им, что к оперативникам, которые работают на земле в гуще народных масс, стоит прислушиваться. Но я сдержался. Могут не правильно понять.
   Да и не мое это дело воспитывать командный милицейский состав.
   Капитан извлек из тесного кармана моих джинсов книжицу с тиснением «КПРФ» на обложке и раскрыл ее. После чего впал в некоторую задумчивость.
   — Что там такое? — нетерпеливо спросил майор. Капитан положил перед ним удостоверение.
   Майор внимательно ознакомился с содержанием и тоже впал в задумчивость.
   — Ничего не понимаю! — признался наконец он и показал книжицу Антонюку. — Здесь сказано, что он начальник вашей охраны. Вы что-нибудь понимаете? Это ваша подпись?
   — Моя, — подтвердил Антонюк. — Да, моя. Пастухов. Вот почему эта фамилия у меня на слуху! Ну, конечно же! Так-так. Значит, вы и есть начальник моей охраны? А мне рекомендовали вас как серьезного и ответственного профессионала. Да, вы профессионал, это я понял. Но в том ли вы профессионал, в чем надо? Что означал весь этот спектакль?
   — Если это был спектакль, — вставил майор тоном, не предвещающим мне ничего хорошего. Я лишь пожал плечами.
   — Мне передали, чтобы я к вам зашел. Я и зашел.
   — Таким образом?! — взвился Антонюк. — Да вы что, издеваетесь надо мной?!
   — Над нами! — снова вмешался майор.
   — Успокойтесь, Лев Анатольевич. Я отвечаю за вашу безопасность. И намерен ее обеспечить. Я должен был проверить систему вашей охраны. Что она ничего не стоит, я убедился. И хотел, чтобы убедились вы.
   Антонюк едва не подпрыгнул.
   — А просто сказать? Да! Просто! Языком! Как люди общаются тысячи лет! И будут общаться всегда! Потому что другого средства общения не придумали! И никогда не придумают! Его нет! Просто нет! Понимаете? Нет!
   Я понимал другое — что из него со свистом выходит пар. Но все-таки решил, что нужно его поправить:
   — Почему нет? Есть.
   Антонюк уставился на меня, как прапор на вдруг заговорившего салабона.
   — Да? Есть? Сделайте одолжение, просветите.
   — Музыка, например. Ведь что такое музыка? Это внеречевое средство общения.
   — Это вы сами придумали?
   — Да ну! Жена рассказала. Она музыковед, кончила «Гнесинку». Есть и другие внеязыковые средства общения. Живопись. Балет.
   — Балет? Понимаю. И вы мне станцевали про то, какая у меня система охраны. А воспользоваться традиционным средством общения, обыкновенным русским языком, не могли. Слишком просто, да?
   — Мог. Но мне было нужно, чтобы вы не узнали это, а прочувствовали. На собственной шкуре, извините за резкость. Надеюсь, мне это удалось.
   — Да, черт возьми, удалось. Ничего не могу сказать, удалось. А если, быть совершенно откровенным, вы напугали меня до смерти!
   Я удовлетворенно кивнул:
   — Это и было моей задачей.
   Капитан смотрел на меня, как на иллюзиониста Копперфильда.
   — Ну, москвич! — пробормотал он.
   Но майор был настроен совсем не миролюбиво.
   — У вас есть претензии к задержанному Пастухову? — обратился он к Антонюку.
   — Как ни парадоксально, но… — Если можно — простым русским языком, — попросил майор. — Без музыки и балета.
   И без живописи. Да или нет?
   — Нет, — сказал Антонюк.
   — А у меня есть! — взревел майор. Теперь и из него начал выходить пар. — Весь город поставить на уши, это как? Это двести шестая, часть вторая! Злостное хулиганство! От одного до пяти лет! Понял?
   — Так точно, господин майор.
   — Гражданин майор!
   — Слушаюсь, гражданин майор!
   — Ладно, не будем усугублять. Но пятнадцать суток ты, парень, получишь! Умник, тра-та-так-перетак, тра-та… И считай, что дешево отделался! — примерно через полминуты закончил он. — Есть вопросы?
   — Есть. Ваша опергруппа прибыла на место через двадцать четыре минуты после вызова. А оцепление вообще минут через сорок. А это как?
   — Вам, москвичам, хорошо рассуждать! — возмутился капитан. — Вам Лужков новые «форды» покупает! А мы на чем ездим — видел? Скоро на рейсовые автобусы пересядем!
   — Сколько у вас абонентов в системе охраны ВИП? — поинтересовался я. — Человек сто?
   — Больше, — уточнил капитан.
   — Вот и пусть скинутся на пару полицейских «фордов» и микроавтобус. Для себя же.
   — Они скинутся! — проговорил майор.
   — Прекрасная мысль, — вмешался Антонюк. — И своевременная. Мой фонд поддержит.
   Проведем работу. Помогая милиции, помогаешь себе. Очень хороший лозунг. Короткий и понятный. Считайте, майор, что у вас есть эти машины.
   — А у вас — голоса благодарной милиции, — подсказал я.
   — Мы не покупаем голоса избирателей. Мы призываем голосовать за нас своими делами.
   — Ладно, — снизошел майор. — Пусть не пятнадцать. Но пять суток ты у меня отсидишь! Оформи, капитан.
   — Вы оставляете меня без охраны, — возразил Антонюк.
   — У вас целая толпа охранников.
   — Пастухов показал, чего они стоят.
   — А мне какое дело? Это не наши люди. За них я не отвечаю.
   — Значит, вам до этого нет никакого дела? — переспросил Антонюк. — Вы отдаете себе отчет в том, что сказали?
   — Но вы и меня поймите! Как я объясню губернатору это ЧП? Оно уже в сводке! А если есть хулиганство — должен быть и хулиган. И к нему должны быть приняты меры!
   — Какому губернатору? — негромко поинтересовался Антонюк. — Губернатору, который пальцем не шевельнул, чтобы помочь милиции? Который за четыре года не сделал для города ничего?
   — Не мое дело оценивать губернаторов, — огрызнулся майор. — Станете вы — буду подчиняться вам. А пока я подчиняюсь ему.
   На принцип пошло. Дело серьезное. Я решил, что стоит майору помочь. Помогая милиции, помогаешь себе.
   — Оформите ЧП как учебную тревогу. Проверка боеготовности личного состава в условиях, близких к реальным.
   — И не забудьте отметить, что эта самая боеготовность оказалась нулевой, — язвительно добавил Антонюк.
   — Почему? — возразил я. — Вы живы. Преступник задержан. Опыт учебной тревоги будет всесторонне проанализирован и сделаны выводы.
   — Понял, как в Москве работают? — обратился майор к капитану и снова повернулся ко мне. — Тогда хоть объясни нам, на кой черт ты всю эту петрушку затеял?
   — Хотел познакомиться с вами. Мало ли, как дело пойдет. Может, у вас ко мне вопросы возникнут. Или у меня к вам.
   А теперь и майор уставился на меня, как космонавт на лунатика. Потом встал, одернул китель и доложился:
   — Майор Кривошеев. Олег Сергеевич. Заместитель начальника областного управления внутренних дел. — Немного подумал и представил капитана:
   — Капитан Смирнов. Иван Николаевич. Уголовный розыск.
   — Очень приятно, — сказал я. — Пастухов. Сергей Сергеевич.
   — Скажи, Сергей Сергеевич, ты всегда все делаешь через жопу?
   — Когда как. Мне было нужно, чтобы Лев Анатольевич беспрекословно выполнял все мои предписания, — объяснил я.
   — Какие? — спросил Антонюк.
   — Может, мы обсудим это" наедине?
   — Если можно, при нас, — попросил майор. — Учиться так учиться..
   — Я не скажу ничего нового.
   — Тем более.
   — Пожалуйста. Первое: наглухо заварить дверь на чердак. Второе: поставить в квартиру бронированную дверь с кодовым замком. Завтра же. Третье. Никому никаких ключей. Никому. Вы меня понимаете, Лев Анатольевич?
   — Да, — буркнул Антонюк.
   — Каждый день менять маршрут и время возвращения домой. По вам часы можно проверять. Сейчас это не достоинство. Не прощаться с охраной в лифте. Больше того. Двое постоянно должны находиться с вами. Даже ночью. Пусть один спит в гостиной, а другой на раскладушке в прихожей.
   — Ну, знаете! — запротестовал Антонюк.
   — Хотите еще раз встретиться с киллером? На этот раз с настоящим?
   — Сдаюсь. Что еще?
   — Наймите охрану на дачу. Двух или трех человек. Сойдут и местные, только не пьянь. Когда едете на дачу, никаких телефонных предупреждений. Вообще о своих поездках по телефону не говорить.
   — О моих предвыборных встречах знает весь город.
   — Встречи и митинги — моя забота. И до конца избирательной кампании — никаких ресторанов, никаких дружеских посиделок и никаких утренних пробежек трусцой по парку.
   — Черт знает на какую жизнь вы меня обрекаете!
   — Вы сами себя на нее обрекаете. Станете губернатором — расслабитесь. После этого поздно будет вас убивать.
   — А сейчас — не поздно?
   — Вы лучше меня разбираетесь в ситуации.
   — Кто может меня убить?
   — Это вы у меня спрашиваете? На эту тему можно много рассуждать.
   Но мне не удалось уйти от этого идиотского разговора.
   — Так рассуждайте! — прикрикнул Антонюк. — За это вам деньги платят!
   Тот еще будет губернатор. Обкомовская, видно, школа. Или он в свое время до второго секретаря допер именно потому, что от природы была в нем эта бульдожья хватка? Если так, то до губернаторского кресла вполне допрет. Человек, который умеет получать ответы на свои вопросы.
   Ну, получи.
   И я сказал:
   — Тот, кто убил Комарова.
   В кабинете воцарилось многозначительное молчание.
   — Дела, твою мать! — констатировал майор. — Новые времена — новые песни. — Он обернулся к капитану:
   — А ведь и верно, никаких америк нам москвич не открыл.
   Все давным-давно известно.
   — Я вам скажу еще кое-что из известного. Хотите? — предложил я.
   — Было бы любопытно, — не без настороженности согласился майор.
   — Я бы не стал гонять на операции с мигалками и сиренами.
   — Так ведь туман! — заорал капитан. — Туман, понимаешь? Мы бы час ехали!
   Я развел руками:
   — Ну, если туман, тогда да.
   — Так где все-таки пушка? — спросил майор.
   — В камере хранения на вокзале, — ответил я, не уточняя, на каком вокзале.
   — Разумно, — подумав, кивнул майор. — Разобрались, выходит. Да, дела! У вас есть претензии к лицам, производившим ваше задержание? — перешел он на официальный тон.
   Я потрогал распухшую скулу. Тот еще будет фингал. Особая примета. Но это был свершившийся факт. А его, как известно, не может отменить даже Господь Бог.
   Поэтому я только рукой махнул:
   — Чего уж там. Дело житейское. На их месте так поступил бы каждый. Вот если бы еще «сейку» мою вернули, был бы полный порядок. Я к ней как-то привык.
   — Какую «сейку»? — не понял майор. А капитан понял. Он быстро вышел, минут через пять вернулся и молча протянул мне часы, сдрюченные с меня в азарте горячего дела шустрыми омоновцами города К.
   Тут и майор понял. И даже Антонюк.
   — Так-так, — проговорил он.
   — Примите наши извинения, — хмуро сказал майор.
   — Нет проблем, господин майор.
   — Ну и прекрасно.
* * *
   Для Антонюка майор Кривошеев выделил оперативную «Волгу», а мой «пассат» уже подогнали к горотделу. Но перед тем как сесть в машину, Антонюк отвел меня в сторону.
   — Как я понял, условие вашего контракта — сохранить мою жизнь, а не отнять ее.
   — Вы только сейчас это поняли?
   — И вам обещали заплатить за это пятьдесят тысяч долларов?
   — Мне уже заплатили.
   — Кто?
   — Вероятно, те, кто заинтересован, чтобы вас не убили.
   — И чтобы я стал губернатором, — добавил Антонюк. — Не люблю таинственных доброжелателей. Лучше, конечно, чем таинственные враги. Но все-таки. Вероятно, после выборов мне предъявят счет. Потребуют каких-то услуг.
   — Если вы победите.
   — А вы сомневаетесь?
   — Семь процентов отрыва — не слишком много. Антонюк снисходительно усмехнулся:
   — У вас плохо с арифметикой. Не семь. Я получу голоса ЛДПР, а НДР голосов «Яблока» не получит. Они призовут своих избирателей голосовать «против всех».
   — Вы уверены?
   — Это их позиция. Сегодня они ее подтвердили на закрытом заседании.
   — Оно было, наверное, не очень закрытым, раз вы об этом знаете?
   — Неважно. Важен сам факт.
   — Лев Анатольевич, машина вас ждет, — деликатно поторопил капитан Смирнов.
   — А вот он умеет считать. Лучше, чем вы. И лучше, чем майор, — отметил Антонюк.
   — В процессе нашего вынужденного, так сказать, общения невольно выяснились некоторые подробности, не рассчитанные на широкую огласку. Вы понимаете, о чем я говорю?
   — Меня интересует только то, что связано с вашей безопасностью.
   — Вы мне определенно нравитесь, молодой человек. — Антонюк не без торжественности пожал мне руку. — Спасибо. Это был жестокий урок, но полезный. Я выполню все ваши предписания.
   — Сейчас я в этом не сомневаюсь.
   Капитан Смирнов проводил «Волгу» с будущим губернатором и помахал мне:
   — Счастливо, москвич. Ты вообще-то поаккуратней. Не ровен час. Ладно, все обошлось, и слава Богу.
   Я отъехал от горотдела и свернул к автовокзалу.
   Туман сгустился. Редкие машины плыли в нем многоглазыми световыми фантомами.
   Туман уравнивал «мерседесы» и «Жигули».
   Бестелесный свет.
   Огни на болоте.
* * *
   «Обошлось».
   Твою мать.
   Это для тебя, капитан, обошлось. А для меня не обошлось. Потому что мужик, который прикуривал у торца дома и который сообщил оперативникам номер «пассата», был тот самый.
   Смуглый. С приплюснутым носом.
   В зале ожидания автовокзала было немноголюдно. Редкие пассажиры, опоздавшие на вечерние рейсы, дремали в жестких креслах. В камере хранения вообще не было ни одного человека.
   Я набрал шифр и открыл ячейку.
   В ячейке не было ничего.
   Совсем ничего.
   Пусто.
   Пусто, как… Как. Никак. Просто пусто, и все.
   Это означало, что кому-то очень недолго осталось жить.
   И я уже догадывался кому.
   Но это было не мое дело.
   Не касалось оно меня.
   Ни с какой стороны.
   Ну, разве что… Суки.

Глава четвертая. Фигура умолчания

I

   Юрий Комаров, сын убитого историка Комарова, был по природе своей человеком недоверчивым и осторожным. Смерть отца обострила в нем эти качества до высшего предела. Поэтому Пастухов с первых фраз телефонного разговора понял, что уговорить его встретиться можно только одним способом. И он воспользовался этим способом. Он сказал:
   — Я занимаюсь расследованием смерти вашего отца. Помочь в этом можете только вы.
   Если вы скажете «нет», я немедленно уезжаю, но в том, что смерть вашего отца останется нераскрытой, будете виноваты только вы. И никто другой.
   Это подействовало. Комаров-младший назначил встречу у себя на квартире, но просил при подходе к дому привлекать как можно меньше внимания. Пастухов пообещал, но обещания не выполнил. Оставив «пассат» за пару кварталов от дома, он прошелся по улице Строителей (их оказалось три: просто Строителей, Первая улица Строителей и Вторая улица Строителей), по пути спрашивая у встречных прохожих, как пройти к дому номер 17, где жил Комаров. Ему подробно объясняли, а напоследок обязательно спрашивали:
   — А вы к кому? К Комаровым, что ль?
   Время для визита Пастухов выбрал не раннее и не позднее — начало шестого вечера.
   Как раз в это время и был убит Комаров. Он отмечал довольно плотные сумерки, сгущенные наползавшим с Балтики туманом, тусклый и словно бы радужный свет уличных и домовых фонарей — свет, в котором идти-то было трудно, а уж про стрельбу и говорить нечего. Всеобщий интерес прохожих к нему, чужому человеку, разыскивающему дом Комаровых, сначала не вызвал у него никакого удивления, более того, вообще не задержал его внимания.
   Едва ли не в первый же день по приезде в город Егоров по настоятельной просьбе Пастухова принес ксерокопию уголовного дела, где были собраны все материалы по убийству Комарова, и теперь Пастухов словно бы сверял то, что он знает, с тем, что он видит. Все свидетели (а их набралось с десяток) в один голос твердили, что как раз в это примерно время они возвращались с автобусной остановки и никого постороннего на улице не видели. Следователь прокуратуры не придал особого значения этим показаниям. Слишком уж очевидно профессиональным был почерк убийцы. А таких профессионалов на улице Строителей, да и во всем городе К., по убеждению следователя прокуратуры, не было. Для очистки совести следствие перетряхнуло все базы данных, запросило Зональный информационный центр, но и там ничего не нашли. Картина вырисовывалась отчетливая и безнадежная для следствия: нанятый киллер прилетел или приехал, сделал свое черное дело и скрылся.