Страница:
Новейшая техника. Не буду даже говорить какая, хотя догадываюсь. Почему же вы думаете, что у меня техника хуже? Показать запись? — предложил он.
— Не нужно, — отказался я.
— Значит, в этом мы сошлись. Наши цели совпадали. Думаю, что они и дальше будут совпадать. Проблема только в том, что вы не знаете своей цели. И я ее не знаю.
Зато я знаю свою. Задавайте вопросы.
— Чем вам помешал Кэп? Антонюк для вас пешка. Губернатор, как я понял, тоже не очень вас интересует. Что вас интересует?
— Вы мыслите только в плоскости выборов. Будущий губернатор, кто бы им ни стал, фигура, конечно, весьма значительная, член Совета Федерации и все такое. Но в данной ситуации это не имеет ни малейшего значения. Имеет значение только одно: кому достанется порт. А еще конкретнее — контрольный пакет акций, который пока находится у государства, но который обязательно будет выставлен на торги. Если губернатором станет Антонюк, он сумеет передать большую часть пакета своему банку «Народный кредит» на весьма льготных условиях. Здесь множество лазеек, и все их Антонюк знает. Если губернатором останется Хомутов, контрольный пакет окажется у Кэпа, который связан с несколькими крупными германскими фирмами. Это обеспечит приток иностранных инвестиций, в которых так заинтересован город да и вся Россия.
— Кэп — бандит. И Профессор знает это не хуже нас, — заметил я.
— Согласен, — кивнул Столяров. — У меня тоже вызвали сомнения слова Егорова о том, что Кэп давно уже легализовал свой бизнес и может рассматриваться как равноправный партнер. Для немцев он, возможно, и равноправный партнер, но мы-то знаем, кто он такой. Поэтому я его и убрал.
— Значит, у немцев больше нет в городе партнера и альянс рассыпается? — предположил я.
— Вот именно, — подтвердил Столяров. — В городе больше нет человека, который мог бы аккумулировать такие средства. А за наследство Кэпа сейчас начнется такая борьба, что мало кто останется после нее в живых.
— Значит, и в случае победы нынешнего губернатора, и в случае его поражения город все равно не сможет рассчитывать на иностранные инвестиции?
— В случае победы Антонюка — нет. Ни один разумный человек на Западе не даст сегодня даже пфеннига коммунистам. Нынешние демократы тоже не вызывают особого восторга, но под них деньги дадут.
— Кто?
— Я.
— Вы? И сколько же вы сможете вложить в дело?
— Сейчас у меня около шестнадцати процентов акций порта. У меня есть потенциальные партнеры, которые смогут вложить в реконструкцию порта до полумиллиарда долларов. В сумме это будет больше контрольного пакета.
— Вам нужен именно контрольный пакет и ничуть не меньше?
— Совершенно верно. Он позволит отдать дело в руки иностранных менеджеров, которые умеют работать, а не воровать.
— Знает ли об этом варианте Профессор?
— Полагаю, что да. Мы дали импульс. Некая фирма «Фрахт интернейшнл» подала заявку на покупку тридцати шести процентов акций за двести сорок миллионов долларов. Между нами, это моя фирма.
Все это, конечно, выглядело абсолютной фантастикой. На каменной скамье у самой кромки мола сидит плюгавый человек в задрипанном плаще и приплюснутой кепке и спокойно, как о погоде, рассуждает о сотнях миллионов долларов. Но я почему-то ему верил. Была в нем какая-то внутренняя убедительность. А может, дело было в том, что он не пытался меня убеждать, а просто раскрывал передо мной то, что оставалось за кулисами внешних событий, в вареве которых я крутился. Ну, и то, что он обладал совершенно уникальной информацией, тоже чего-то стоило. Кто же он? Это был единственный вопрос, который у меня оставался, но я понимал, что не получу на него ответа.
— У вас есть еще вопросы? — спросил Столяров.
— Нет, — сказал я. — Ваша очередь спрашивать.
— Спасибо. Я начну с мелочей. Впрочем, сейчас трудно сказать, что мелочь, а что не мелочь. Но все-таки. Вы знакомы с командой подполковника Егорова?
— Да.
— Что вы о них думаете? Я слышал, что вы о них сказали Егорову после захвата Кэпа. Это был комплимент?
— Нет.
— У меня такое же мнение. Я присмотрелся к тому, как они ведут себя на митингах Антонюка. Райнеры. Чистильщики чрезвычайно высокой квалификации. Вы правы: в прошлом, возможно, боевые пловцы. Вы задали Егорову вопрос, оговорившись, что он, возможно, глупый: зачем ему такая команда. Не думаю, что этот вопрос глупый.
Вы нашли на него ответ? ^ — Нет. А вы?
— Тоже. Надеюсь — пока. Вторая частность. Некоторое время ваш человек, Злотников, следил за Салаховым. Потом вы сами обходили дома на Строительных улицах. Что вы хотели узнать?
— Кто убил Комарова.
— Узнали?
— Да. В милиции и прокуратуре уверены, что работал приезжий киллер, чужак. Нет, работал свой. Его все видели, но никто не обратил внимания. Именно потому, что он свой. Его даже допрашивали в милиции как свидетеля, и он тоже подтвердил, что никаких чужаков в этот вечер не видел.
— Кто же он? — спросил Столяров. — Салахов?
— Да.
— Откуда у него такая квалификация?
— В Афгане он был снайпером. Потом был ранен, лечился в госпитале под Москвой.
Думаю, что там на него и обратили внимание люди из ФСБ. Он выполнял их спецзадания. Они не исключают, что параллельно он работал и на криминальные структуры. На этом, видимо, его и прижал подполковник Егоров. Егорову срочно нужен был исполнитель. Вряд ли Салахов по собственной воле или даже за большие деньги согласился бы работать не просто в родном городе, где его все знают, а по соседству с собственным домом. Слишком большой риск. Его заставили.
— Это ваши предположения или есть такая информация?
— Есть и информация, — ответил я.
— Полагаю, вы не сообщите, откуда она получена?
— Правильно, не сообщу.
— Кто убил Салахова в телецентре?
— Я.
— Почему?
— По той же причине, по которой вы убрали Кэпа. Он мне мешал.
— Мне кажется, что вы со мной откровенны, — подумав, заметил Столяров.
Я подтвердил:
— Да. В разумных пределах.
— А теперь расскажите мне, как на вас вышел Профессор. Вы не блефовали, когда сказали Кэпу, что он беседовал с вами в подмосковном военном госпитале?
— Нет.
— Я так и подумал. Откровенность иногда бывает очень сильным оружием. Гораздо более сильным, чем скрытность и ложь. Расскажите мне об этой встрече и о вашем разговоре. Я попрошу: очень подробно. Максимально подробно. Я объясню почему.
Дело в том, что я знаю Профессора больше тридцати лет. И в разговоре могли быть детали, на которые вы не обратили внимания. А я могу обратить именно потому, что знаю его очень хорошо. Как он выглядел?
— Высокий, седой, в очках с золотой оправой. Коротко стриженые волосы, седые небольшие усы.
Столяров усмехнулся:
— Вы осторожный человек. Это похвальное качество. Ну почему не устроить небольшую проверку, если есть такая возможность? Думаю, что я поступил бы точно так же. Нет, Сергей. Он действительно высокий, мосластый, с узким, совершенно лысым черепом, с орлиным носом, с жилистой шеей. Похож на старого грифа. Он никогда не носил ни усов, ни очков. Не курит, говорит чуть скрипуче. Умеет произносить слово «Россия», и это не звучит в его устах фальшиво. Как ни странно. Таким он, во всяком случае, был пять лет назад, когда мы последний раз виделись. Это было в Кельне. Не думаю, что за это время он сильно изменился. А теперь я вас внимательно слушаю.
И я рассказал ему все, что знал. Ну, почти все. Во всяком случае, весь разговор с Профессором и Егоровым пересказал дословно. Я не знал, кто этот человек, но он вызывал доверие. Доверие доверием, но были и факты, которые и впрямь позволяли мне думать, что у нас может быть общая цель. Кэпа-то все-таки он убрал. И была еще одна причина моей откровенности. Уж больно я запутался во всех этих фокусах вокруг моей поездки в Японию, неизвестно для чего возникшем вдруг моем алиби наоборот и прочей чертовщине, которая сопровождала мое сотрудничество с Егоровым. Нужен был какой-то другой взгляд на ситуацию, взгляд извне. У этого смотрителя маяка мог быть такой взгляд. И у него могла быть информация, которая, сложившись с моей, даст общую картину.
— Повторите, — попросил Столяров, когда я закончил рассказ. — И так же подробно.
Я повторил. Он слушал очень внимательно, изредка перебивал, задавал уточняющие вопросы. А потом снова сказал:
— Повторите еще раз. Это не моя прихоть, Сергей. Я должен ощутить себя там, в кабинете этого военного госпиталя. Иначе я могу чего-то важного не понять.
Довод был резонный. Хотя все это больше походило на допрос, когда заставляют по десять раз повторять одно и то же и вылавливают нестыковки, по которым можно судить, что человек врет. Еще один повтор моего рассказа занял минут двадцать.
После него Столяров не задал ни одного вопроса. Он докурил сигарету, взглянул на часы и сказал:
— Долго же вы любовались морем. Расстанемся — посидите на камне еще минут пять.
Чтобы при необходимости точно могли все описать. Давайте пройдем пешком.
Мы молча прошли по молу, озаренному вспышками маяка. У конца мола Столяров остановился.
— Метров через двадцать заканчивается зона блокирования ваших чипов. Поэтому дальше я не пойду. Вы верите в удачу?
— Да, — кивнул я. — Но специально никогда на нее не рассчитываю.
— Я тоже. Но согласимся, что наша нынешняя встреча была настоящей удачей. Вы все поняли?
— Кое-что. Но далеко не все.
— А я, кажется, практически все. Первое. Задача операции — привести к победе кандидата от НДР. Но для этого будет убит не Антонюк, нет. Будет убит Хомутов. И таким образом эти выборы будут сорваны, а при новом их проведении победит НДР. И самое главное. Знаете, кто убьет Хомутова?
— Кто? — спросил я.
— Вы.
V
— Не нужно, — отказался я.
— Значит, в этом мы сошлись. Наши цели совпадали. Думаю, что они и дальше будут совпадать. Проблема только в том, что вы не знаете своей цели. И я ее не знаю.
Зато я знаю свою. Задавайте вопросы.
— Чем вам помешал Кэп? Антонюк для вас пешка. Губернатор, как я понял, тоже не очень вас интересует. Что вас интересует?
— Вы мыслите только в плоскости выборов. Будущий губернатор, кто бы им ни стал, фигура, конечно, весьма значительная, член Совета Федерации и все такое. Но в данной ситуации это не имеет ни малейшего значения. Имеет значение только одно: кому достанется порт. А еще конкретнее — контрольный пакет акций, который пока находится у государства, но который обязательно будет выставлен на торги. Если губернатором станет Антонюк, он сумеет передать большую часть пакета своему банку «Народный кредит» на весьма льготных условиях. Здесь множество лазеек, и все их Антонюк знает. Если губернатором останется Хомутов, контрольный пакет окажется у Кэпа, который связан с несколькими крупными германскими фирмами. Это обеспечит приток иностранных инвестиций, в которых так заинтересован город да и вся Россия.
— Кэп — бандит. И Профессор знает это не хуже нас, — заметил я.
— Согласен, — кивнул Столяров. — У меня тоже вызвали сомнения слова Егорова о том, что Кэп давно уже легализовал свой бизнес и может рассматриваться как равноправный партнер. Для немцев он, возможно, и равноправный партнер, но мы-то знаем, кто он такой. Поэтому я его и убрал.
— Значит, у немцев больше нет в городе партнера и альянс рассыпается? — предположил я.
— Вот именно, — подтвердил Столяров. — В городе больше нет человека, который мог бы аккумулировать такие средства. А за наследство Кэпа сейчас начнется такая борьба, что мало кто останется после нее в живых.
— Значит, и в случае победы нынешнего губернатора, и в случае его поражения город все равно не сможет рассчитывать на иностранные инвестиции?
— В случае победы Антонюка — нет. Ни один разумный человек на Западе не даст сегодня даже пфеннига коммунистам. Нынешние демократы тоже не вызывают особого восторга, но под них деньги дадут.
— Кто?
— Я.
— Вы? И сколько же вы сможете вложить в дело?
— Сейчас у меня около шестнадцати процентов акций порта. У меня есть потенциальные партнеры, которые смогут вложить в реконструкцию порта до полумиллиарда долларов. В сумме это будет больше контрольного пакета.
— Вам нужен именно контрольный пакет и ничуть не меньше?
— Совершенно верно. Он позволит отдать дело в руки иностранных менеджеров, которые умеют работать, а не воровать.
— Знает ли об этом варианте Профессор?
— Полагаю, что да. Мы дали импульс. Некая фирма «Фрахт интернейшнл» подала заявку на покупку тридцати шести процентов акций за двести сорок миллионов долларов. Между нами, это моя фирма.
Все это, конечно, выглядело абсолютной фантастикой. На каменной скамье у самой кромки мола сидит плюгавый человек в задрипанном плаще и приплюснутой кепке и спокойно, как о погоде, рассуждает о сотнях миллионов долларов. Но я почему-то ему верил. Была в нем какая-то внутренняя убедительность. А может, дело было в том, что он не пытался меня убеждать, а просто раскрывал передо мной то, что оставалось за кулисами внешних событий, в вареве которых я крутился. Ну, и то, что он обладал совершенно уникальной информацией, тоже чего-то стоило. Кто же он? Это был единственный вопрос, который у меня оставался, но я понимал, что не получу на него ответа.
— У вас есть еще вопросы? — спросил Столяров.
— Нет, — сказал я. — Ваша очередь спрашивать.
— Спасибо. Я начну с мелочей. Впрочем, сейчас трудно сказать, что мелочь, а что не мелочь. Но все-таки. Вы знакомы с командой подполковника Егорова?
— Да.
— Что вы о них думаете? Я слышал, что вы о них сказали Егорову после захвата Кэпа. Это был комплимент?
— Нет.
— У меня такое же мнение. Я присмотрелся к тому, как они ведут себя на митингах Антонюка. Райнеры. Чистильщики чрезвычайно высокой квалификации. Вы правы: в прошлом, возможно, боевые пловцы. Вы задали Егорову вопрос, оговорившись, что он, возможно, глупый: зачем ему такая команда. Не думаю, что этот вопрос глупый.
Вы нашли на него ответ? ^ — Нет. А вы?
— Тоже. Надеюсь — пока. Вторая частность. Некоторое время ваш человек, Злотников, следил за Салаховым. Потом вы сами обходили дома на Строительных улицах. Что вы хотели узнать?
— Кто убил Комарова.
— Узнали?
— Да. В милиции и прокуратуре уверены, что работал приезжий киллер, чужак. Нет, работал свой. Его все видели, но никто не обратил внимания. Именно потому, что он свой. Его даже допрашивали в милиции как свидетеля, и он тоже подтвердил, что никаких чужаков в этот вечер не видел.
— Кто же он? — спросил Столяров. — Салахов?
— Да.
— Откуда у него такая квалификация?
— В Афгане он был снайпером. Потом был ранен, лечился в госпитале под Москвой.
Думаю, что там на него и обратили внимание люди из ФСБ. Он выполнял их спецзадания. Они не исключают, что параллельно он работал и на криминальные структуры. На этом, видимо, его и прижал подполковник Егоров. Егорову срочно нужен был исполнитель. Вряд ли Салахов по собственной воле или даже за большие деньги согласился бы работать не просто в родном городе, где его все знают, а по соседству с собственным домом. Слишком большой риск. Его заставили.
— Это ваши предположения или есть такая информация?
— Есть и информация, — ответил я.
— Полагаю, вы не сообщите, откуда она получена?
— Правильно, не сообщу.
— Кто убил Салахова в телецентре?
— Я.
— Почему?
— По той же причине, по которой вы убрали Кэпа. Он мне мешал.
— Мне кажется, что вы со мной откровенны, — подумав, заметил Столяров.
Я подтвердил:
— Да. В разумных пределах.
— А теперь расскажите мне, как на вас вышел Профессор. Вы не блефовали, когда сказали Кэпу, что он беседовал с вами в подмосковном военном госпитале?
— Нет.
— Я так и подумал. Откровенность иногда бывает очень сильным оружием. Гораздо более сильным, чем скрытность и ложь. Расскажите мне об этой встрече и о вашем разговоре. Я попрошу: очень подробно. Максимально подробно. Я объясню почему.
Дело в том, что я знаю Профессора больше тридцати лет. И в разговоре могли быть детали, на которые вы не обратили внимания. А я могу обратить именно потому, что знаю его очень хорошо. Как он выглядел?
— Высокий, седой, в очках с золотой оправой. Коротко стриженые волосы, седые небольшие усы.
Столяров усмехнулся:
— Вы осторожный человек. Это похвальное качество. Ну почему не устроить небольшую проверку, если есть такая возможность? Думаю, что я поступил бы точно так же. Нет, Сергей. Он действительно высокий, мосластый, с узким, совершенно лысым черепом, с орлиным носом, с жилистой шеей. Похож на старого грифа. Он никогда не носил ни усов, ни очков. Не курит, говорит чуть скрипуче. Умеет произносить слово «Россия», и это не звучит в его устах фальшиво. Как ни странно. Таким он, во всяком случае, был пять лет назад, когда мы последний раз виделись. Это было в Кельне. Не думаю, что за это время он сильно изменился. А теперь я вас внимательно слушаю.
И я рассказал ему все, что знал. Ну, почти все. Во всяком случае, весь разговор с Профессором и Егоровым пересказал дословно. Я не знал, кто этот человек, но он вызывал доверие. Доверие доверием, но были и факты, которые и впрямь позволяли мне думать, что у нас может быть общая цель. Кэпа-то все-таки он убрал. И была еще одна причина моей откровенности. Уж больно я запутался во всех этих фокусах вокруг моей поездки в Японию, неизвестно для чего возникшем вдруг моем алиби наоборот и прочей чертовщине, которая сопровождала мое сотрудничество с Егоровым. Нужен был какой-то другой взгляд на ситуацию, взгляд извне. У этого смотрителя маяка мог быть такой взгляд. И у него могла быть информация, которая, сложившись с моей, даст общую картину.
— Повторите, — попросил Столяров, когда я закончил рассказ. — И так же подробно.
Я повторил. Он слушал очень внимательно, изредка перебивал, задавал уточняющие вопросы. А потом снова сказал:
— Повторите еще раз. Это не моя прихоть, Сергей. Я должен ощутить себя там, в кабинете этого военного госпиталя. Иначе я могу чего-то важного не понять.
Довод был резонный. Хотя все это больше походило на допрос, когда заставляют по десять раз повторять одно и то же и вылавливают нестыковки, по которым можно судить, что человек врет. Еще один повтор моего рассказа занял минут двадцать.
После него Столяров не задал ни одного вопроса. Он докурил сигарету, взглянул на часы и сказал:
— Долго же вы любовались морем. Расстанемся — посидите на камне еще минут пять.
Чтобы при необходимости точно могли все описать. Давайте пройдем пешком.
Мы молча прошли по молу, озаренному вспышками маяка. У конца мола Столяров остановился.
— Метров через двадцать заканчивается зона блокирования ваших чипов. Поэтому дальше я не пойду. Вы верите в удачу?
— Да, — кивнул я. — Но специально никогда на нее не рассчитываю.
— Я тоже. Но согласимся, что наша нынешняя встреча была настоящей удачей. Вы все поняли?
— Кое-что. Но далеко не все.
— А я, кажется, практически все. Первое. Задача операции — привести к победе кандидата от НДР. Но для этого будет убит не Антонюк, нет. Будет убит Хомутов. И таким образом эти выборы будут сорваны, а при новом их проведении победит НДР. И самое главное. Знаете, кто убьет Хомутова?
— Кто? — спросил я.
— Вы.
V
Второй тур выборов губернатора города К. и области был назначен на воскресенье 16 ноября, а в пятницу 7 ноября, в 80-летний юбилей Великой Октябрьской социалистической революции, в сберкассах и на предприятиях города К. и области началась выдача пенсий и ликвидация задолженности по зарплате, которая на некоторых заводах не выплачивалась по полгода. И хотя день никто официально не объявлял праздничным, ни о какой работе не могло идти и речи. Возле сбербанков и касс предприятий выстраивались длинные плотные очереди, от каких уже как-то отвыкли; всех халявщиков, норовивших проскользнуть вперед, быстро и умело ставили на место. В очередях было настроение не то чтобы праздника, но некоторого душевного подъема, победы, одержанной непонятно как и непонятно над кем. Те, кто успел получить пухлые кипы денег, не спешили домой, а оставались ждать товарищей, и с заводов выходили вместе, большими группами, шли в центр города и тут попадали на митинг, который по случаю 7 ноября проводили на площади Победы коммунисты и поддержавшие их ЛДПР, «Трудовая Россия» и всякая политическая шелупень вроде Русского национального единства и тереховского Союза офицеров.
Время для проведения митинга оказалось очень удачным, вся площадь была заполнена людьми, подходили все новые и новые. На площади собралось не меньше пятнадцати тысяч человек — успех для сравнительно небольшого областного города несомненный.
Антонюк очень умело построил свою недлинную, но эмоционально насыщенную речь. Из его слов явствовало, что выплата задолженности по зарплате и пенсиям — это победа прогрессивных общественных сил города К. над прогнившим ельцинским режимом, победа эта знаменует неспособность правительства противостоять требованиям народных масс — требованиям социальной справедливости и уважения к личности трудящегося человека и ветерана, отдавшего десятилетия своей жизни для создания ценностей, которые были основой социалистического государства. Антонюку горячо поаплодировали, всем другим тоже хлопали, хотя лозунги, которые ораторы выкрикивали через установленные на площади резонирующие микрофоны, толпу мало затрагивали, может быть, из-за их невнятности. Но понятны были пафос и страсть.
Победа, победа. Даже Балтика в этот день притихла, ветер подсушил город, над крышами светило блеклое осеннее солнце в легкой пелене облаков.
Участники митинга бурными аплодисментами выразили готовность поддержать КПРФ на предстоящих выборах, в торжественном молчании выслушали Гимн Советского Союза, исполненный воинским оркестром местного гарнизона, еще поаплодировали и рассеялись по лавочкам и магазинам, чтобы превратить отвоеванные у прогнившего ельцинского режима свои трудовые в выпивку и закуску, без которых победа — не победа и, вообще, праздник — не праздник.
Но здесь жителей города К. ожидала полнейшая неожиданность. Все до единой торговые палатки, магазинчики и лавчонки были закрыты. На одних белели бумажки «Учет», на других — «Выходной день», а на большинстве вообще ничего не белело, просто были наглухо задраенные щиты и решетки. Был открыт лишь большой центральный универсам. Но то, что увидели внутри рванувшие туда работяги и пенсионеры, повергло их в шок. Витрины, которые еще вчера ломились от изобилия всяческих продуктов, и отечественных, и импортных, были пусты, как в подзабытые уже 89-й и 90-й годы. На полках стояли лишь пакеты перловки, да кое-где в морозильниках сиротливо торчали тощие хвосты хека. Та же картина была и в винном отделе: пара ящиков местного лимонада «Буратино» и хоть бы какая-нибудь завалящая бутылка или банка пива. Это там, где вчера еще взгляд разбегался от бесчисленного количества водок, джинов, виски и коньяков. Над пустыми полками винного отдела был укреплен плакатик, то ли сделанный недавно, то ли чудом сохранившийся от старых времен: «Трезвость — норма жизни». А над пятидесятиметровой витриной продовольственного отдела алел вполне профессионально исполненный транспарант, гласивший белыми крупными буквами на алом кумаче:
«Мы придем к победе коммунистического труда».
Автор цитаты не был указан. Но посетителей универсама это меньше всего волновало. На шквал возмущенных вопросов продавщицы равнодушно отвечали: «Не завезли», «Не знаю», «Чего вы у меня спрашиваете?» А когда народ начал напирать, эти, вчера еще любезные и предупредительные продавщицы, привычно и даже не без удовольствия перешли на тон, от которого они за последние годы отвыкли, но который, как выяснилось, накрепко сидел у них в памяти. Это не было матом, нет, но лежащий в основе этих текстов заряд пренебрежительности и откровенного хамства не оставлял у вопрошающего покупателя никаких сомнений в том, что о нем думают эти дамы по ту сторону прилавка.
Пока инициативные группы пытались прорваться в кабинет директора, который уехал неизвестно куда и неизвестно когда вернется, пока они пытались дозвониться в администрацию губернатора, откуда им отвечали, что знать ничего не знают и никаких указаний торговле дать не могут, так как все магазины давно уже акционированы и находятся в частных руках или в коллективном владении работников, народ наиболее шустрый и опытный, не забывший еще старых порядков, попытался, просочиться в подсобку и получить искомую бутылку там, где всегда ее получал, — у грузчиков. Но ничего из этого не вышло. Грузчики клялись, что все склады закрыты и опечатаны и они даже себе не могут взять бутылку. Самым убедительным были не эти слова и клятвы, а тот факт, что грузчики были до изумления трезвы. Это лучше всяких слов говорило о том, что дело на глазах у всех разворачивается нешуточное.
Только хлебный и молочный отделы торговали, как и раньше. Но пить в такой день молоко — да что же это такое? Это даже не издевательство, а просто глумление над рабочим человеком и ветераном труда!
Не выгорело и у тех, кто, махнув рукой на затраты, решил разжиться бутылкой в кафе или ресторане. Почти все средней руки кафе были закрыты, работали только валютные бары и ресторан гостиницы «Висла». Но швейцары и разговаривать отказывались насчет бутылки. «Проходите, раздевайтесь, заказывайте, вас обслужат» — вот и все, что они могли сказать. Да это какие же бабки нужно иметь, чтобы позволить себе выпить в таком кабаке! Сунулись в «Берлогу», но и там ничего не вышло. На запертой двери висело объявление на русском языке, но немецкими буквами: «Zakrito na spezobsluyiwanie».
Демократы проиграли там, где хотели и могли выиграть. Это и есть отличие настоящего политика от дилетанта: умение превратить успех противника в его поражение. Он сумел. И ничто уже не помешает ему одержать во втором туре выборов убедительную победу. У демократов не осталось больше ни одного козыря.
Все складывалось удачно. Все. Последние опросы показывали, что за губернатора будут голосовать не больше двадцати процентов избирателей. Председатель «Яблока»
Мазур очень убедительно выступил по телевидению и обосновал свою позицию: голосовать «против всех». Пусть не все последователи «Яблока» проголосуют как советует руководство, но единицы проблемы не решат. 31 процент КПРФ и 12 процентов жириновцев гарантировали Антонюку победу. 43 процента против 20 — тут не нужно быть опытным социологом, чтобы предсказать результат.
На первые сообщения о том, что в городе закрыты все частные палатки и магазины, Антонюк как-то не обратил внимания. Но дальнейшие сообщения заставили его встревожиться. Особенно обилие прокоммунистических плакатов, развешанных на улицах города без ведома и участия его избирательного штаба. На кинотеатре в центре города видели даже плакат с давними дурацкими словами Хрущева:
«Партия торжественно обещает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме».
Это была идеологическая бомба. Антонюк понял: вот почему деньги решили выдавать именно 7 ноября. И еще понял: за всеми этими делами стоял не губернатор и его избирательный штаб. При всей своей власти губернатор не смог бы заставить всех частных владельцев закрыть свои лавчонки и магазины. Мобилизовать милицию и перекрыть все подпольные каналы торговли водкой — это он мог. Но не более того.
Антонюк понял, что нужно действовать — и быстро. Он связался со своим старым знакомым, генеральным директором АО «Ликеро-водочный завод», и предложил полуторную цену за три фуры водки, которую можно будет продавать прямо с машин.
Оплата наличными, из рук в руки. Отгрузка — немедленно. Но генеральный директор АО отреагировал на это чрезвычайно заманчивое предложение весьма странным образом. Он сказал, что склады у него пусты, а линии остановлены, и рабочие распущены по домам по случаю праздника и выдачи зарплаты. Завтра — пожалуйста, сколько захотите, а сегодня — нет. Через полчаса непрерывных звонков Антонюк нашел в области склад водочного завода, в котором имелось достаточное количество водки. Владелец удивился столь необычному предложению, но выразил полное согласие участвовать в сделке. Через час с небольшим к воротам склада подъехали три грузовые фуры, арендованные фондом Антонюка у владельца транспортной конторы. Но при въезде их встретили крепкие серьезные молодые люди в черной коже и настоятельно посоветовали разворачиваться и убираться домой. Экспедиторы, посланные с фурами, были людьми опытными и сразу поняли, что спорить не стоит. А водителям вся эта история вообще была до лампочки. Есть груз — грузи. Нет — нет.
На повторный звонок Антонюка владелец склада что-то забормотал о том, что он ошибся, и весь груз водки уже расписан другим клиентам, и он рад бы, конечно, но… Антонюк бросил трубку. Все происходящее не было случайностью. В игру против него вступила какая-то крупная сила. Только один человек в городе мог обладать такой властью — Кэп. Но Кэп был мертв, и пока у него не обнаружилось сильного преемника, который продолжил бы его дело и его политику. Кэп был человеком осторожным, и никого не наделял достаточной властью, справедливо опасаясь конкуренции. В его ближайшем окружении уже начались разборки, и пара странных убийств, происшедших всего через два дня после взрыва «линкольна» Кэпа, свидетельствовали о том, что осиротевшие бандиты сейчас меньше всего думают о предстоящих выборах. А тем более не замысливают и не осуществляют таких иезуитски-хитроумных комбинаций, как эта с водкой.
Кто? На сегодня это был главный вопрос. Антонюк не сомневался в том, что вся эта акция с магазинами имела своей очевидной и нескрываемой целью напомнить горожанам о тех временах и порядках, которые вполне могут вернуться в случае победы кандидата КПРФ. И не было никаких сомнений в том, что она окажет заметное влияние на результат выборов. Пусть не решающее, но сильное. Люди еще слишком хорошо помнили, как в конце 80-х достать нормальную крупу, не говоря уж о мясе и колбасе, было огромной проблемой. И некто нашел способ напомнить об этом тем, кто начал о недавних временах подзабывать.
Но все же главное было понять — кто?
Это было чрезвычайно важно для самого ближайшего будущего, поскольку неизвестный противник влиятелен и хитроумен и от него можно ожидать новых неведомых неприятностей.
Итак, кто?
Какая сила могла заставить тысячи торговцев безропотно закрыть свои лавчонки?
Здесь не было вопроса. «Крыша». Криминал. И не простой, а из высших авторитетов, из тех, кто мог отдать приказ, обязательный для всех. У Антонюка не было прямых выходов на воротил криминального бизнеса, он намеренно избегал таких контактов, понимая, что любая засветка поставит крест на его политической карьере. Но без криминала не мог сейчас обходиться в России ни один бизнес. А уж что касается раздела порта города К. — тем более. Антонюк никогда лично не встречался с Кэпом. Через посредников им удавалось договариваться о сферах влияния, и каждый добросовестно выполнял свои обязательства. Не потому, что они полностью устраивали договаривающиеся стороны, а потому, что война — это всегда плохо для бизнеса и очень часто вредно для здоровья и нервов.
Криминал-то криминал, но сейчас одних догадок было мало. Нужно было точно знать, откуда у этого дела ноги растут. На МВД и местное отделение ФСБ Антонюк не мог рассчитывать. Они и пальцем не шевельнут для него. Они служат нынешнему губернатору. Эта недальновидность обойдется их руководителям, конечно, очень дорого, когда Антонюк займет губернаторское кресло. Он был не из тех, кто прощает такие вещи. Но это — в будущем. А ответ нужен сегодня, сейчас.
И был, пожалуй, только один человек, который мог ему в этом помочь.
Антонюк отпустил членов своего предвыборного штаба, минут двадцать раздумывал, то усаживаясь в черное кожаное кресло с высокой спинкой, то расхаживая по толстому ковру. Потом вызвал референта и распорядился найти начальника его охраны Пастухова и приказать срочно прибыть сюда.
Да, Пастухов и был тем человеком, в котором Антонюк сейчас больше всего нуждался. Почему — этого Антонюк не знал, но… чуял нутром. А он привык доверять своей интуиции.
— Присаживайтесь, посмотрим.
Репортаж был добросовестный и внешне вполне аполитичный. Был хорошо, без преуменьшения масштабов, снят митинг на площади Победы, почти без купюр воспроизведена речь самого Антонюка и другие выступления. Камера умело зафиксировала неподдельный интерес участников митинга, их крики одобрения и бурные аплодисменты. Во второй, гораздо более короткой части репортажа было то, о чем Антонюк уже знал: закрытые магазины, бушующая толпа у пустых прилавков центрального универсама. А потом пошли только лозунги, неизвестно кем развешанные по всему городу: от идиотского обещания Никиты Хрущева до таблички на полке винного отдела «Трезвость — норма жизни».
Закончил Чемоданов без единого комментария:
— Таким был этот день в нашем городе. С праздником вас, дорогие товарищи!
При этом смотрел он в камеру сквозь свои троцкистские очочки без всякой иронии и даже немного грустно.
Антонюк выключил телевизор.
— Что скажете? — помолчав, спросил он.
— Что вы хотите от меня услышать? — уточнил Пастухов.
— Ваше мнение.
— Смешно.
— Что?
— Все. Я не очень хорошо помню те времена, когда в нашем сельпо в избытке была только крупная соль, но кое-что все-таки помню. И этот репортаж освежил мои воспоминания. Вы произнесли на митинге хорошую речь. Но она оказалась вывернутой наизнанку. Этот раунд вы проиграли. И с крупным счетом.
— Чего же тут смешного? — с трудом сдерживая раздражение, спросил Антонюк.
— Да все. Особенно эти лозунги в конце репортажа. Согласитесь, Лев Анатольевич, против вас был сделан очень остроумный ход. Я сначала удивился, когда узнал, что деньги начали выдавать 7 ноября. Мне казалось, что со стороны губернатора это было очень неумно. И только теперь понял, что к чему.
— Вы считаете, это идея губернатора?
— Нет. Я разговаривал с моими ребятами из охраны Хомутова. В резиденции губернатора об этом ничего не знали и были, как и все, удивлены поворотом событий.
Время для проведения митинга оказалось очень удачным, вся площадь была заполнена людьми, подходили все новые и новые. На площади собралось не меньше пятнадцати тысяч человек — успех для сравнительно небольшого областного города несомненный.
Антонюк очень умело построил свою недлинную, но эмоционально насыщенную речь. Из его слов явствовало, что выплата задолженности по зарплате и пенсиям — это победа прогрессивных общественных сил города К. над прогнившим ельцинским режимом, победа эта знаменует неспособность правительства противостоять требованиям народных масс — требованиям социальной справедливости и уважения к личности трудящегося человека и ветерана, отдавшего десятилетия своей жизни для создания ценностей, которые были основой социалистического государства. Антонюку горячо поаплодировали, всем другим тоже хлопали, хотя лозунги, которые ораторы выкрикивали через установленные на площади резонирующие микрофоны, толпу мало затрагивали, может быть, из-за их невнятности. Но понятны были пафос и страсть.
Победа, победа. Даже Балтика в этот день притихла, ветер подсушил город, над крышами светило блеклое осеннее солнце в легкой пелене облаков.
Участники митинга бурными аплодисментами выразили готовность поддержать КПРФ на предстоящих выборах, в торжественном молчании выслушали Гимн Советского Союза, исполненный воинским оркестром местного гарнизона, еще поаплодировали и рассеялись по лавочкам и магазинам, чтобы превратить отвоеванные у прогнившего ельцинского режима свои трудовые в выпивку и закуску, без которых победа — не победа и, вообще, праздник — не праздник.
Но здесь жителей города К. ожидала полнейшая неожиданность. Все до единой торговые палатки, магазинчики и лавчонки были закрыты. На одних белели бумажки «Учет», на других — «Выходной день», а на большинстве вообще ничего не белело, просто были наглухо задраенные щиты и решетки. Был открыт лишь большой центральный универсам. Но то, что увидели внутри рванувшие туда работяги и пенсионеры, повергло их в шок. Витрины, которые еще вчера ломились от изобилия всяческих продуктов, и отечественных, и импортных, были пусты, как в подзабытые уже 89-й и 90-й годы. На полках стояли лишь пакеты перловки, да кое-где в морозильниках сиротливо торчали тощие хвосты хека. Та же картина была и в винном отделе: пара ящиков местного лимонада «Буратино» и хоть бы какая-нибудь завалящая бутылка или банка пива. Это там, где вчера еще взгляд разбегался от бесчисленного количества водок, джинов, виски и коньяков. Над пустыми полками винного отдела был укреплен плакатик, то ли сделанный недавно, то ли чудом сохранившийся от старых времен: «Трезвость — норма жизни». А над пятидесятиметровой витриной продовольственного отдела алел вполне профессионально исполненный транспарант, гласивший белыми крупными буквами на алом кумаче:
«Мы придем к победе коммунистического труда».
Автор цитаты не был указан. Но посетителей универсама это меньше всего волновало. На шквал возмущенных вопросов продавщицы равнодушно отвечали: «Не завезли», «Не знаю», «Чего вы у меня спрашиваете?» А когда народ начал напирать, эти, вчера еще любезные и предупредительные продавщицы, привычно и даже не без удовольствия перешли на тон, от которого они за последние годы отвыкли, но который, как выяснилось, накрепко сидел у них в памяти. Это не было матом, нет, но лежащий в основе этих текстов заряд пренебрежительности и откровенного хамства не оставлял у вопрошающего покупателя никаких сомнений в том, что о нем думают эти дамы по ту сторону прилавка.
Пока инициативные группы пытались прорваться в кабинет директора, который уехал неизвестно куда и неизвестно когда вернется, пока они пытались дозвониться в администрацию губернатора, откуда им отвечали, что знать ничего не знают и никаких указаний торговле дать не могут, так как все магазины давно уже акционированы и находятся в частных руках или в коллективном владении работников, народ наиболее шустрый и опытный, не забывший еще старых порядков, попытался, просочиться в подсобку и получить искомую бутылку там, где всегда ее получал, — у грузчиков. Но ничего из этого не вышло. Грузчики клялись, что все склады закрыты и опечатаны и они даже себе не могут взять бутылку. Самым убедительным были не эти слова и клятвы, а тот факт, что грузчики были до изумления трезвы. Это лучше всяких слов говорило о том, что дело на глазах у всех разворачивается нешуточное.
Только хлебный и молочный отделы торговали, как и раньше. Но пить в такой день молоко — да что же это такое? Это даже не издевательство, а просто глумление над рабочим человеком и ветераном труда!
Не выгорело и у тех, кто, махнув рукой на затраты, решил разжиться бутылкой в кафе или ресторане. Почти все средней руки кафе были закрыты, работали только валютные бары и ресторан гостиницы «Висла». Но швейцары и разговаривать отказывались насчет бутылки. «Проходите, раздевайтесь, заказывайте, вас обслужат» — вот и все, что они могли сказать. Да это какие же бабки нужно иметь, чтобы позволить себе выпить в таком кабаке! Сунулись в «Берлогу», но и там ничего не вышло. На запертой двери висело объявление на русском языке, но немецкими буквами: «Zakrito na spezobsluyiwanie».
* * *
О том, что происходит в городе, Антонюку сообщили уже через полчаса после окончания митинга, когда он с членами своего предвыборного штаба сидел в просторном кабинете в офисе Фонда социального развития и оценивал воздействие, которое этот митинг должен оказать на исход выборов. Антонюк был доволен.Демократы проиграли там, где хотели и могли выиграть. Это и есть отличие настоящего политика от дилетанта: умение превратить успех противника в его поражение. Он сумел. И ничто уже не помешает ему одержать во втором туре выборов убедительную победу. У демократов не осталось больше ни одного козыря.
Все складывалось удачно. Все. Последние опросы показывали, что за губернатора будут голосовать не больше двадцати процентов избирателей. Председатель «Яблока»
Мазур очень убедительно выступил по телевидению и обосновал свою позицию: голосовать «против всех». Пусть не все последователи «Яблока» проголосуют как советует руководство, но единицы проблемы не решат. 31 процент КПРФ и 12 процентов жириновцев гарантировали Антонюку победу. 43 процента против 20 — тут не нужно быть опытным социологом, чтобы предсказать результат.
На первые сообщения о том, что в городе закрыты все частные палатки и магазины, Антонюк как-то не обратил внимания. Но дальнейшие сообщения заставили его встревожиться. Особенно обилие прокоммунистических плакатов, развешанных на улицах города без ведома и участия его избирательного штаба. На кинотеатре в центре города видели даже плакат с давними дурацкими словами Хрущева:
«Партия торжественно обещает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме».
Это была идеологическая бомба. Антонюк понял: вот почему деньги решили выдавать именно 7 ноября. И еще понял: за всеми этими делами стоял не губернатор и его избирательный штаб. При всей своей власти губернатор не смог бы заставить всех частных владельцев закрыть свои лавчонки и магазины. Мобилизовать милицию и перекрыть все подпольные каналы торговли водкой — это он мог. Но не более того.
Антонюк понял, что нужно действовать — и быстро. Он связался со своим старым знакомым, генеральным директором АО «Ликеро-водочный завод», и предложил полуторную цену за три фуры водки, которую можно будет продавать прямо с машин.
Оплата наличными, из рук в руки. Отгрузка — немедленно. Но генеральный директор АО отреагировал на это чрезвычайно заманчивое предложение весьма странным образом. Он сказал, что склады у него пусты, а линии остановлены, и рабочие распущены по домам по случаю праздника и выдачи зарплаты. Завтра — пожалуйста, сколько захотите, а сегодня — нет. Через полчаса непрерывных звонков Антонюк нашел в области склад водочного завода, в котором имелось достаточное количество водки. Владелец удивился столь необычному предложению, но выразил полное согласие участвовать в сделке. Через час с небольшим к воротам склада подъехали три грузовые фуры, арендованные фондом Антонюка у владельца транспортной конторы. Но при въезде их встретили крепкие серьезные молодые люди в черной коже и настоятельно посоветовали разворачиваться и убираться домой. Экспедиторы, посланные с фурами, были людьми опытными и сразу поняли, что спорить не стоит. А водителям вся эта история вообще была до лампочки. Есть груз — грузи. Нет — нет.
На повторный звонок Антонюка владелец склада что-то забормотал о том, что он ошибся, и весь груз водки уже расписан другим клиентам, и он рад бы, конечно, но… Антонюк бросил трубку. Все происходящее не было случайностью. В игру против него вступила какая-то крупная сила. Только один человек в городе мог обладать такой властью — Кэп. Но Кэп был мертв, и пока у него не обнаружилось сильного преемника, который продолжил бы его дело и его политику. Кэп был человеком осторожным, и никого не наделял достаточной властью, справедливо опасаясь конкуренции. В его ближайшем окружении уже начались разборки, и пара странных убийств, происшедших всего через два дня после взрыва «линкольна» Кэпа, свидетельствовали о том, что осиротевшие бандиты сейчас меньше всего думают о предстоящих выборах. А тем более не замысливают и не осуществляют таких иезуитски-хитроумных комбинаций, как эта с водкой.
Кто? На сегодня это был главный вопрос. Антонюк не сомневался в том, что вся эта акция с магазинами имела своей очевидной и нескрываемой целью напомнить горожанам о тех временах и порядках, которые вполне могут вернуться в случае победы кандидата КПРФ. И не было никаких сомнений в том, что она окажет заметное влияние на результат выборов. Пусть не решающее, но сильное. Люди еще слишком хорошо помнили, как в конце 80-х достать нормальную крупу, не говоря уж о мясе и колбасе, было огромной проблемой. И некто нашел способ напомнить об этом тем, кто начал о недавних временах подзабывать.
Но все же главное было понять — кто?
Это было чрезвычайно важно для самого ближайшего будущего, поскольку неизвестный противник влиятелен и хитроумен и от него можно ожидать новых неведомых неприятностей.
Итак, кто?
Какая сила могла заставить тысячи торговцев безропотно закрыть свои лавчонки?
Здесь не было вопроса. «Крыша». Криминал. И не простой, а из высших авторитетов, из тех, кто мог отдать приказ, обязательный для всех. У Антонюка не было прямых выходов на воротил криминального бизнеса, он намеренно избегал таких контактов, понимая, что любая засветка поставит крест на его политической карьере. Но без криминала не мог сейчас обходиться в России ни один бизнес. А уж что касается раздела порта города К. — тем более. Антонюк никогда лично не встречался с Кэпом. Через посредников им удавалось договариваться о сферах влияния, и каждый добросовестно выполнял свои обязательства. Не потому, что они полностью устраивали договаривающиеся стороны, а потому, что война — это всегда плохо для бизнеса и очень часто вредно для здоровья и нервов.
Криминал-то криминал, но сейчас одних догадок было мало. Нужно было точно знать, откуда у этого дела ноги растут. На МВД и местное отделение ФСБ Антонюк не мог рассчитывать. Они и пальцем не шевельнут для него. Они служат нынешнему губернатору. Эта недальновидность обойдется их руководителям, конечно, очень дорого, когда Антонюк займет губернаторское кресло. Он был не из тех, кто прощает такие вещи. Но это — в будущем. А ответ нужен сегодня, сейчас.
И был, пожалуй, только один человек, который мог ему в этом помочь.
Антонюк отпустил членов своего предвыборного штаба, минут двадцать раздумывал, то усаживаясь в черное кожаное кресло с высокой спинкой, то расхаживая по толстому ковру. Потом вызвал референта и распорядился найти начальника его охраны Пастухова и приказать срочно прибыть сюда.
Да, Пастухов и был тем человеком, в котором Антонюк сейчас больше всего нуждался. Почему — этого Антонюк не знал, но… чуял нутром. А он привык доверять своей интуиции.
* * *
Через полчаса, когда Пастухов приехал в офис Фонда социального развития и вошел в кабинет Антонюка, тот сидел в кресле и мрачно смотрел репортаж Эдуарда Чемоданова о событиях минувшего дня. Оглянувшись мельком на Пастухова, кивнул:— Присаживайтесь, посмотрим.
Репортаж был добросовестный и внешне вполне аполитичный. Был хорошо, без преуменьшения масштабов, снят митинг на площади Победы, почти без купюр воспроизведена речь самого Антонюка и другие выступления. Камера умело зафиксировала неподдельный интерес участников митинга, их крики одобрения и бурные аплодисменты. Во второй, гораздо более короткой части репортажа было то, о чем Антонюк уже знал: закрытые магазины, бушующая толпа у пустых прилавков центрального универсама. А потом пошли только лозунги, неизвестно кем развешанные по всему городу: от идиотского обещания Никиты Хрущева до таблички на полке винного отдела «Трезвость — норма жизни».
Закончил Чемоданов без единого комментария:
— Таким был этот день в нашем городе. С праздником вас, дорогие товарищи!
При этом смотрел он в камеру сквозь свои троцкистские очочки без всякой иронии и даже немного грустно.
Антонюк выключил телевизор.
— Что скажете? — помолчав, спросил он.
— Что вы хотите от меня услышать? — уточнил Пастухов.
— Ваше мнение.
— Смешно.
— Что?
— Все. Я не очень хорошо помню те времена, когда в нашем сельпо в избытке была только крупная соль, но кое-что все-таки помню. И этот репортаж освежил мои воспоминания. Вы произнесли на митинге хорошую речь. Но она оказалась вывернутой наизнанку. Этот раунд вы проиграли. И с крупным счетом.
— Чего же тут смешного? — с трудом сдерживая раздражение, спросил Антонюк.
— Да все. Особенно эти лозунги в конце репортажа. Согласитесь, Лев Анатольевич, против вас был сделан очень остроумный ход. Я сначала удивился, когда узнал, что деньги начали выдавать 7 ноября. Мне казалось, что со стороны губернатора это было очень неумно. И только теперь понял, что к чему.
— Вы считаете, это идея губернатора?
— Нет. Я разговаривал с моими ребятами из охраны Хомутова. В резиденции губернатора об этом ничего не знали и были, как и все, удивлены поворотом событий.