«КЕЙТ. Что может послужить толчком для резкого обострения обстановки в республике?
   ВАЙНО. Не догадываетесь?
   КЕЙТ. Я чувствую, что это связано с Альфонсом Ребане, но каким образом — не знаю. Во всяком случае, вряд ли таким толчком сможет послужить фильм Марта Кыпса.
   ВАЙНО. Я вам скажу, что вызовет нужную нам реакцию. Фильм — чушь. Даже если Кыпс снимет шедевр, в чем я очень сомневаюсь. Это всего лишь повод для того, чтобы поставить вопрос о возвращении останков Альфонса Ребане в Эстонию. И о торжественном перезахоронении их в Таллине. А вот это, согласитесь, не чушь…»
 
   Он? Или не он? По уровню разговора — он. Генрих Вайно всегда был серьезной фигурой во властных структурах. Какое-то время работал в Москве в орготделе ЦК КПСС и имел все шансы стать секретарем эстонского ЦК, если бы не эта история с его дочерью-наркоманкой, которая связалась с диссидентами и даже предприняла попытку самосожжения перед таллинской ратушей в знак протеста против судебного процесса над большой группой молодых эстонских националистов. Это было в конце 80-х, в самый разгар перестройки. Весенние заморозки, прибившие слишком нетерпеливые всходы.
   Но в конечном итоге эта история пошла ему на пользу — позволила вернуться во власть после того, как Эстония стала независимой. Сейчас он занимал в правительстве скромную должность начальника секретариата, но на самом деле был одной из самых влиятельных теневых фигур в республике. И в свои шестьдесят лет еще имел солидный политический ресурс.
 
   «ВАЙНО. И это будет означать переориентацию всей политики Эстонии. Вдумайтесь, генерал: торжественное перезахоронение останков не какого-то полковника никому не известного Эстонского легиона. Нет — командира 20-й Эстонской дивизии СС, штандартенфюрера СС, кавалера Рыцарского креста с дубовыми листьями, высшей награды Третьего рейха.
   КЕЙТ. Это может вызвать очень сильный взрыв возмущения русскоязычного населения. Но не мало ли этого, чтобы разогреть обстановку до ситуации гражданской войны?
   ВАЙНО. Мало. В этой браге не хватает дрожжей. Они будут…»
 
   Олег Иванович развернул кресло и вопросительно взглянул на Нифонтова, который медленно ходил по ковровой дорожке вдоль стола для совещаний:
   — Что это такое, генерал?
   — Эта запись сделана в ночь с 24-го на 25-е февраля под Таллином на базе отдыха Национально-патриотического союза. В разговоре участвуют трое. Один из них — Генрих Вайно, начальник секретариата кабинета министров Эстонии.
   Все-таки он. Генрих Вайно. Да, он.
   — Вы его знаете? — спросил Нифонтов.
   — Я знаком с ним еще с советских времен.
   — Второй участник разговора — генерал-лейтенант Йоханнес Кейт, командующий Силами обороны Эстонии, — продолжал Нифонтов. — Третий — Юрген Янсен, оргсекретарь и член политсовета Национально-патриотического союза. Формально второй человек в союзе, а по влиянию первый. Самый перспективный деятель у национал-патриотов. И самый амбициозный.
   — Заметьте, генерал: я даже не спрашиваю, каким образом вы получили эту запись, — с усмешкой проговорил Олег Иванович, желая этой бесхитростной шуткой разрядить какое-то странное напряжение этого разговора.
   Но Нифонтов не отозвался на шутку.
   — Ее прислал руководитель эстонской резидентуры ФСБ.
   Олег Иванович нажал клавишу «Page Down».
 
   «ВАЙНО. А теперь к делу. Да, вы все правильно поняли, генерал. Главная карта в нашей игре — Альфонс Ребане. Но не менее важен и его внук — Томас Ребане. Как вы знаете, парламент принял закон о возвращении имущества прежним собственникам. Это особняки, заводы. Но главное — земля. И вот представьте, что объявляется собственник на землю, на которой построены дома российских военных пенсионеров. Да, эти дома построены при советской власти и квартиры в них приватизированы. Но стоят-то они на чужой земле. И собственник вправе потребовать выкуп за свою землю. Или назначить арендную плату. По своему усмотрению. Эта плата может быть очень высокой. И она будет очень высокой. Реакция?
   КЕЙТ. Это очень сильные дрожжи. Насколько я понимаю, речь идет не только о военных пенсионерах. Целые кварталы с преобладающим русскоязычным населением могут оказаться на чужой земле. Страсти будут накалены до предела.
   ВАЙНО. И в этот момент правительство недвусмысленно — актом торжественного перезахоронения штандартенфюрера СС — заявляет, что отныне героями Эстонии будут патриоты, сражавшиеся с советскими оккупантами. По терминологии русских националистов — фашисты. Получим мы нужный эффект?
   КЕЙТ. Думаю, да. Особенно если русские экстремисты решатся на провокации.
   ЯНСЕН. Обязательно решатся. В этом мы им поможем.
   ВАЙНО. Есть и еще один очень важный момент. Чрезвычайно важный. Представьте на секунду, генерал, что владельцем земли, на которой стоят жилые кварталы с русскими, окажется штандартенфюрер СС Альфонс Ребане. Верней — его законный наследник. Его внук Томас Ребане.
   КЕЙТ. Есть сведения о том, что Альфонс Ребане был крупным землевладельцем?
   ВАЙНО. Есть.
   КЕЙТ. И есть документы, которые это подтверждают?
   ЯНСЕН. Они всплывут. Мы получим их в самое ближайшее время.
   ВАЙНО. Как вам нравится, генерал, такой поворот сюжета?
   КЕЙТ. Это бомба. Это настоящая политическая бомба огромной разрушительной силы…»
 
   — Теперь вы поняли, что это такое? — спросил Нифонтов, глядя на монитор из-за спины куратора.
   — Заговор. Эти документы на право собственности — они всплыли?
   — Да.
   — Каким образом?
   — Они оказались у одного старого гэбиста. Как они попали к нему, неизвестно. Возможно, нашел после войны, когда разбирали архивы, и сохранил. Он предложил Томасу Ребане купить их. За пятьдесят тысяч долларов. Тот купил.
   — Что они собой представляют?
   — Семьдесят шесть купчих. Вся собственность приобретена незадолго до установления в Эстонии советской власти. Все зажиточные люди поспешно уезжали, распродавали недвижимость по бросовым ценам. Ребане скупал. Сейчас его наследство оценивается в сумму от тридцати до пятидесяти миллионов долларов. Возможно — больше. Это зависит от конъюнктуры. На его земле действительно построены целые микрорайоны с преобладанием русскоязычного населения. Не только в Таллине, но и в других городах.
   — А ведь это, генерал, и в самом деле бомба, — оценил куратор.
   — И очень мощная.
   — Кто такой этот Томас Ребане?
   — Студент-недоучка. Тридцать три года. Метр восемьдесят, худой, блондин. Кличка Фитиль. В прошлом — мелкий фарцовщик и ломщик чеков. В советские времена отсидел шесть месяцев за мошенничество. В ноябре девяностого года попался в Ленинграде за те же дела — обувал финнов. Получил бы года три, но тут Эстония вышла из состава СССР, дело закрыли, а его выслали на родину.
   — В статье обозревателя «Рейтер» сказано, что он художник, — вспомнил Олег Иванович.
   Нифонтов усмехнулся.
   — Художник-абстракционист. Почувствуйте разницу. Для него это всего лишь способ кадрить богатых иностранных туристок. Что еще? Пьяница, бабник. Но по отзывам — малый вполне безобидный. И даже не лишенный обаяния. Скромное обаяние раздолбая.
   — Вы сказали, что он купил купчие за пятьдесят тысяч долларов. Откуда у раздолбая такие деньги?
   — По некоторым предположениям, это деньги национал-патриотов. Они были заинтересованы, чтобы купчие эсэсовца оказались у Томаса Ребане.
   — По предположениям — чьим?
   — Людей, которые введены в его окружение.
   — Это ваши люди?
   — Наши. Но лишь до тех пор, пока считают наши действия правильными.
   — Вот как? Как они определяют, что правильно, а что неправильно?
   — Я сам иногда задаю себе этот вопрос. Но они определяют.
   — Мне непонятна, генерал, уклончивость ваших ответов, — со сдержанным неудовольствием проговорил куратор. — Это ваши сотрудники?
   — Нет.
   — Агенты?
   — Это отдельная тема. Я имел намерение обсудить ее с вами. Ваш вызов опередил меня.
   И вновь в тоне посетителя прозвучала некая напряженность, причины которой Олег Иванович не понимал, и это вызывало его раздражение. Но за много лет на ответственных постах он научился не только скрывать свои чувства, но и управлять ими. И потому вернул разговор в прежнее русло:
   — Достойный у этого эсэсовца внук, ничего не скажешь.
   Ответ Нифонтова чрезвычайно удивил куратора:
   — Он не внук.
   — То есть? Кто же он?
   — Однофамилец. И только.
   — Не понимаю.
   — Национал-патриотам понадобился наследник Альфонса Ребане, чтобы реализовать схему заговора, — объяснил Нифонтов. — Они выбрали на эту роль его. Подготовили необходимые документы. Попытались убедить его, что родители скрывали, кем был его дед. Ему эта роль не понравилась, попытался сбежать…
   — Почему?
   — Испугался. Для любого нормального человека узнать, что ты внук штандартенфюрера СС — это, знаете ли, не лучший подарок. Тем более, когда точно знаешь, что никакой ты не внук.
   — А он знал?
   — Да. Он носил фамилию матери. Ее брак с отцом Томаса не был зарегистрирован. Фамилия у его отца была Кюннапуу.
   — Но потом, как я понимаю, он с этой ролью смирился, — заметил куратор. — Судя по интервью, которое он дал агентству «Рейтер».
   — Его купили. Роскошные апартаменты в гостинице «Виру», белый «линкольн»-лимузин с водителем, пресс-секретарь, охрана. Репортажи по телевидению, снимки на первых полосах газет. Национал-патриоты создавали ему имидж. И ему это понравилось. Но сначала очень хотел сбежать. Поэтому в Таллине его держали под домашним арестом, а когда начались съемки фильма «Битва на Векше», перевезли под Тарту на гауптвахту спецподразделения «Эст». Камера была обставлена, как номер в приличной гостинице. Чтобы внук национального героя не испытывал никаких неудобств, но не сбежал. На роль наследника Альфонса Ребане он очень хорошо подходил.
   — Почему именно он?
   — Сирота.
   Нифонтов потянулся из-за плеча куратора к клавиатуре компьютера и открыл другой файл.
   — Здесь ответы на многие вопросы. Это докладная записка начальника оперативного отдела генерала Голубкова. Этой темой занимается он.
   — Господи Боже! — пробормотал Олег Иванович. — Генерал Голубков. Как только он появляется в деле, сразу возникают проблемы.
   — Наоборот, — возразил Нифонтов. — Как только возникают серьезные проблемы, я вынужден подключать к делу генерала Голубкова.
   — Знаю. Я о другом. Был полковником — понятно, рвал удила. Но теперь-то, когда стал генералом, неужели не утихомирился?
   Но и на этот раз Нифонтов никак не отреагировал на шутку собеседника.
   — Ладно, — сказал Олег Иванович. — Посмотрим, что он написал.
 
   «24 февраля в 20.30 от старшего лейтенанта Авдеева, присутствовавшего на презентации съемок фильма „Битва на Векше“, поступило сообщение о том, что во время проводимого режиссером-постановщиком фильма Кыпсом мастер-класса между артистом Злотниковым и командующим Силами обороны Эстонии генерал-лейтенантом Кейтом возник конфликт, в результате которого Злотников нанес Кейту оскорбление действием, за что был арестован охраной командующего и увезен в неизвестном направлении, предположительно — на гауптвахту расположенной поблизости базы спецподразделения „Эст“…»
 
   «Злотников». Фамилия показалась почему-то знакомой. Олег Иванович попытался вспомнить, но не смог.
   — Что за конфликт? — спросил он. — Почему он возник?
   — Артист Злотников играл роль полкового разведчика. По сценарию фашисты захватывают его в плен, а затем Альфонс Ребане перевербовывает его. Вместо этого Злотников выкрал штандартенфюрера и доставил к своим. В массовке в роли фашистов был задействован отряд спецподразделения «Эст», элита Сил обороны Эстонии. Кейт устроил публичный разнос командиру отряда, Злотников за него заступился. Слово за слово. В результате Кейт обозвал Злотникова русской свиньей. Тот потребовал извиниться. Кейт отказался. Ну и…
   — Злотников нанес командующему оскорбление действием, — закончил Олег Иванович. — Какое?
   — Дал по морде.
   — Командующему Силами обороны Эстонии? Неслабо. Как этот артист оказался в Эстонии?
   — Случайно. Выбрали в картотеке Мосфильма. По типажу «простецкий русский парень из крестьянской семьи».
   — Случайно? — переспросил Олег Иванович.
   — В общем, да.
   — И что было дальше?
   — Читайте.
 
   «Инцидент был заснят оператором программы „Новости“ русской редакции Таллинского телевидения. Предполагая, что видеозапись может быть использована для обвинения Злотникова, старший лейтенант Авдеев предложил телеоператору продать кассету, мотивируя это тем, что репортаж все равно не будет показан на эстонском телевидении. Оператор согласился и запросил три тысячи долларов. Авдеев просил санкционировать покупку кассеты и передать ему необходимые средства, так как таких денег у него не было. Я дал разрешение и отправил в российское посольство в Таллине шифрограмму с указанием выдать Авдееву указанную сумму…»
 
   — Авдеев — ваш оперативник?
   — Да.
 
   «Около семи часов утра 25 февраля старший лейтенант Авдеев вновь вышел на связь и доложил, что в 5-25 на съемочной площадке произошел очень мощный взрыв, а еще через час в киногородке, где в вагончиках были размещены члены съемочной группы и актеры, появились офицеры спецподразделения „Эст“ и начали выяснять марку и номер автомобиля, на котором приехали актер Злотников и представители арт-агентства „МХ плюс“ Мухин и Пастухов. Спустя еще полчаса поступила информация из ФАПСИ о радиоперехвате переговоров эстонской полиции. Всем полицейским постам предписывалось принять меры для обнаружения автомобиля марки „мазератти“ красного цвета, в котором находятся три вооруженных преступника и заложник. Одновременно всем погранпостам было приказано задержать российских граждан Злотникова, Пастухова и Мухина при попытке их пересечь границу. Фамилия заложника не была названа, сообщались лишь его приметы…»
 
   «Злотников, Пастухов, Мухин». Олег Иванович вспомнил. Это и были как раз те молодые люди, пробить которых по своим каналам попросил Олега Ивановича Генрих Вайно. Олег Иванович переслал по факсу установочные данные на них. В этой информации не было ничего секретного, но почему-то возникла какая-то неуютность. Он даже пожалел, что сказал Нифонтову о своем знакомстве с Генрихом Вайно. Пожалуй, не следовало этого делать. Черт. Да, не следовало. Досадно.
   Олег Иванович осуждающе покачал головой. Нифонтов по-своему расценил его жест.
   — Они не были вооружены. И никого не брали в заложники.
   — Артист Злотников оказался в Эстонии случайно. Пригласили на съемки. Ну, допустим. А как там оказались эти Пастухов и Мухин?
   — Поехали за компанию. Посмотреть, как снимают кино.
   — И посмотрели. Это они освободили Злотникова с гауптвахты?
   — Они. Заодно и Томаса Ребане. Его держали на этой же гауптвахте.
 
   «В 10.30 я вылетел в Таллин. Встретивший меня в аэропорту старший лейтенант Авдеев передал мне купленную им видеокассету. Сопоставив имеющуюся у нас информацию, мы предположили, что заложником Злотникова, Пастухова и Мухина является гражданин Эстонии Томас Ребане, представленный на пресс-конференции как внук главного героя фильма „Битва на Векше“ командира 20-й дивизии СС Альфонса Ребане. Не имея ни малейшего представления, для чего Пастухову, Злотникову и Мухину понадобилось брать его в заложники и не обладая достаточной информации, чтобы оценить сложившуюся обстановку в целом, я предпринял попытку прозондировать ситуацию. По моему распоряжению секретарь посольства связался по телефону с эстонским МИДом и потребовал объяснить, на каком основании военнослужащими Сил обороны Эстонии арестован российский гражданин Злотников. Сотрудник МИДа Эстонии навел справки и сообщил, что российский гражданин Злотников действительно был задержан вчера для проверки документов, но сразу же отпущен. В настоящее время он и его сообщники Пастухов и Мухин разыскиваются по подозрению в причастности к взрыву на съемочной площадке фильма „Битва на Векше“, который был расценен общественностью Эстонии как вызывающая провокация. Как только подозреваемые будут арестованы, российским дипломатам предоставят возможность встретиться с ними…»
 
   Олег Иванович оторвал взгляд от экрана.
   — Что все это значит, генерал?
   Нифонтов не ответил.
 
   «Просмотр купленной старшим лейтенантом Авдеевым видеокассеты привел меня к решению попытаться использовать ее для разрешения ситуации, которая представлялась чреватой серьезными последствиями. Если Злотников, Пастухов и Мухин будут задержаны и доказана их причастность к взрыву, это даст эстонской стороне возможность обвинить Россию во вмешательстве во внутренние дела и оправдать политику дискриминации по отношению к русскоязычному населению.
   Репортаж, снятый телеоператором программы „Новости“ действительно давал основания для обвинения Злотникова в хулиганских действиях. Но более важным было то, что он наглядно свидетельствовал о низком уровне боевой выучки элитного спецподразделения „Эст“ и в весьма неприглядном и даже унизительном положении показывал командующего Силами обороны Эстонии генерал-лейтенанта Кейта. Показ этого репортажа по телевидению мог серьезно скомпрометировать вооруженные силы Эстонии и привести к отставке командующего.
   По моему приказанию старший лейтенант Авдеев, работавший под журналистским прикрытием, снял однокомнатный номер-люкс в бывшей интуристовской гостинице „Виру“ и начал обзванивать редакции Би-Би-Си и Си-Эн-Эн, предлагая сенсационный видеоматериал, отснятый во время презентации фильма „Битва на Векше“. Как я и предполагал, гостиничный номер прослушивался эстонскими спецслужбами. Реакция последовала незамедлительно. На связь с Авдеевым вышел член политсовета Национально-патриотического союза Юрген Янсен. Во время встречи Авдеев представил меня как человека, уполномоченного вести переговоры. Янсен дал понять, что он представляет интересы правительства Эстонии. Было достигнуто соглашение: мы передаем пленку и гарантируем освобождение заложника, а эстонская сторона обязуется не предъявлять Злотникову, Пастухову и Мухину никаких обвинений и сразу после задержания передать их представителям российского посольства.
   В 23–30 лесная изба-сторожка, где укрывались Пастухов, Злотников, Мухин и находившийся вместе с ними Томас Ребане, была блокирована бойцами спецподразделения „Эст“. По моему требованию заложника освободили, видеокассета была передана Янсену, а Пастухов, Злотников и Мухин были доставлены в российское посольство.
   Они признали, что Пастухов и Мухин организовали побег Злотникова с гауптвахты, а Томаса Ребане взяли с собой по его настоятельной просьбе. Свою причастность к взрыву они категорически отрицали…»
 
   Олег Иванович помрачнел. Все это пахло очень серьезными осложнениями. Взрыв — теракт. Вмешательство в дела суверенного государства. И все это — в ситуации тщательно подготовленного заговора, часовой механизм которого уже начал отсчет!
   — Так это они устроили взрыв или не они? — с нескрываемым раздражением спросил он.
   — Я бы их за это не осудил, — помедлив, ответил Нифонтов. — Возможно, и сам поступил бы так же. Если бы был моложе. И если бы был евреем.
   — Евреи-то тут при чем? — не понял куратор.
   — Евреи всегда при чем. Такое у них историческое предназначение. Артист Злотников — еврей. А фильм, как вы поняли, о подвигах фашистов в годы Великой Отечественной войны.
   — Еврей? Но вы сказали, что его выбрали по типажу «простой русский парень из крестьянской семьи».
   — Он соответствует этому типажу.
   — Генерал, мне непонятна ваша позиция. Этот взрыв вынудил правительство Эстонии принять решение о перезахоронении фашиста и придать ему статус государственного мероприятия. Этот взрыв — очень сильный козырь в руках заговорщиков. И, зная это, вы говорите, что поступили бы так же?
   — Я сделал оговорку: если бы был моложе, — напомнил Нифонтов. — Сейчас я умею просчитывать дальние последствия своих поступков. Они пока не умеют. Это и есть молодость. И она прекрасна. Взорвать все к чертовой матери, прихлопнуть этот фашистский гадюшник. А там будь что будет.
   — Значит, все-таки они устроили взрыв, — заключил Олег Иванович.
   — Они это отрицают, — сухо возразил Нифонтов. — И у меня нет оснований им не верить.
 
   «Они сообщили, что Томас Ребане, по его собственному признанию, не имеет никаких родственных связей со штандартенфюрером СС Альфонсом Ребане, а является лицом подставным. В частности, его уже использовали, чтобы испросить разрешение мэра Аугсбурга на получение останков Альфонса Ребане для перезахоронения в Таллине.
   Еще во время переговоров с Янсеном у меня создалось впечатление, что его гораздо больше волнует безопасность Томаса Ребане, чем видеозапись, компрометирующая генерал-лейтенанта Кейта. Это могло свидетельствовать о том, что Томаса Ребане предполагается использовать для решения каких-то гораздо более серьезных задач…»
 
   — О каких серьезных задачах идет речь? — прервавшись, спросил Олег Иванович.
   — Заговор. Эта докладная была написана до того, как мы получили запись разговора на базе национал-патриотов.
 
   Дальнейшие события подтвердили обоснованность этого предположения.
   Утром 26 февраля мне позвонил Юрген Янсен и попросил устроить ему встречу с Пастуховым, Злотниковым и Мухиным, чтобы сделать им деловое предложение. Встреча состоялась в одной из приемных российского посольства, оборудованных звукозаписывающей аппаратурой.
   Деловое предложение Юргена Янсена заключалось в следующем. Руководство Национально-патриотического союза заинтересовано в том, чтобы все мероприятия, связанные с доставкой останков Альфонса Ребане из Германии и торжественным захоронением их на кладбище Метсакальмисту, не были осложнены никакими эксцессами. В этом должна быть заинтересована и российская сторона, так как любые акции русских экстремистов, направленные на срыв этих мероприятий, вынудят эстонское правительство прибегнуть к жестким ответным действиям. Одной из таких провокационных акций может стать покушение на жизнь Томаса Ребане, внука национального героя Эстонии.
   Поскольку господин Мухин является одним из совладельцев московского детективно-охранного агентства «МХ плюс», а господа Пастухов и Злотников — нештатные сотрудники агентства, правление Национально-патриотического союза хотело бы заключить с ними договор об охране Томаса Ребане на весь период вышеупомянутых мероприятий. Это и есть деловое предложение, которое он, Янсен, хотел сделать.
   Я вмешался в разговор и сообщил, что не считаю возможным свое дальнейшее участие во встрече, так как она носит частный характер и присутствие на ней представителя российского посольства неуместно. Далее приводится расшифровка магнитозаписи.
 
   ''ЯНСЕН. Итак, господа? Я не вижу никаких причин, по которым агентство «МХ плюс» отклонило бы это сугубо деловое предложение. Ваша работа будет оплачена по высшей ставке: по сто долларов в день на каждого. Я жду ответа.
   МУХИН. Не вижу никаких причин, господин Янсен, по которым мы могли бы принять ваше предложение. Совершенно никаких. Ни одной.
   ЯНСЕН. Следует ли понимать вас в том смысле, что предложенная оплата кажется недостаточной?
   МУХИН. Это очень слабо сказано. Слишком слабо.
   ЯНСЕН. Мы согласны увеличить оплату вдвое. Вы будете получать по двести долларов в день.
   МУХИН. Срок контракта?
   ЯНСЕН. Три недели. Как только прах Альфонса Ребане будет предан земле, опасность для жизни Томаса Ребане станет минимальной. Не большей, чем для любого гражданина Эстонии в наши неспокойные времена. За три недели вы получите двенадцать тысяч долларов. Это много. Наша организация существует на взносы членов союза. Но сейчас речь идет о спокойствии в обществе. Во имя этой благородной цели мы готовы пойти на эти расходы.
   МУХИН. А на большие? Во имя благородной цели?
   ЯНСЕН. Я повторяю: мы небогатая организация.
   МУХИН. Вы нас растрогали, господин Янсен. Поэтому я даже не спрашиваю, какую сумму ваша небогатая организация забабахала в съемки фильма «Битва на Векше». Верю, небогатая. Но у нас, у русских, есть такой анекдот. Мышонок просит черепаху: «Перевези меня на тот берег, только у меня бабок нет». А черепаха отвечает: «Если у тебя нет бабок, то не хрен тебе и делать на том берегу». Вы понимаете, к чему я рассказал этот анекдот?
   ЯНСЕН. Я хотел бы, господин Мухин, чтобы вы более серьезно отнеслись к моему предложению.
   ПАСТУХОВ. Позвольте мне. Господин Янсен, вы наверняка навели о нас справки. Иначе не обратились бы к нам. И вы должны знать, что мы никогда не работаем за поденную плату. Только за аккордную. При этом клиент платит все сразу. Наличными и вперед. Плюс текущие расходы. Они оплачиваются после выполнения работы. По факту.
   ЯНСЕН. Эти условия не кажутся мне справедливыми. А если вы не выполните свою работу?
   ПАСТУХОВ. В нашем случае: если мы не сумеем предотвратить покушения на Томаса Ребане, не так ли? Мы не сможем сделать этого только в одном случае: если нас перестреляют раньше.