Страница:
Андрей Таманцев
Рука Москвы
«Россия еще лежала в снегах, вьюги реяли над ее хмурыми городами. А здесь ветер гнал с Финского залива веселые облака, гранил красную черепицу крыш и древние таллинские мостовые.
Завтра на эти мостовые прольется кровь.
Эстония была как многопалубный теплоход, на курсе которого всплыла ржавая, обросшая ракушками донная мина. Полвека пролежала она на грунте. И теперь тяжело покачивалась на светлой балтийской волне. Она не сама всплыла. Ей помогли всплыть.
Вразуми меня, Господи. Наставь на путь истинный.
Укрепи веру мою в то, что я слуга Твой — пес Господен…»
В. Левашов, «Заговор патриотов».
Пролог. Прошлогодние новости
Погода зависит от настроения народа.
Ранней весной 1999 года, за восемь месяцев до выборов в Государственную думу РФ и за пятнадцать месяцев до выборов нового президента России, смутно было в Москве. Март начался слякотно, февральские метели сменились хлябью. Безветренными ночами падал туман, утреннее солнце тлело в нем угольком, освещая черные хмурые толпы на остановках. И казалось, что правительственные кортежи проносятся по Кутузовскому проспекту и Новому Арбату с такой скоростью только лишь для того, чтобы побыстрей миновать насыщенные враждебностью пространства московских улиц и доставить пассажиров под надежное укрытие кремлевских стен.
Но и в Кремле было смутно. И на Старой площади, где когда-то размещался ЦК КПСС, а теперь администрация президента. И в Белом доме, сквозь рафинадную белизну которого словно бы все еще проступало черное гаревое пятно после танкового обстрела в октябре 1993 года. И если исход межсезонья природного был вполне предсказуемым, с той лишь разницей, ранней или поздней будет весна, то политическое межсезонье прогнозам не поддавалось.
Шло какое-то дерганье. Логика кадровой чехарды, которую устраивал наезжавший из ЦКБ хмурый, больной и всем недовольный Ельцин, была непонятна даже прожженным журналистам, зубы стершим на кремлевских интригах. И лишь очень немногие люди — те, кого развозили по хмурой Москве служебные «Ауди» и «Мерседесы» в сопровождении джипов охраны, — знали, что эта мелкая рябь на поверхности политической жизни России предвещает столкновение мощных подводных течений, грозящее свирепым цунами обрушиться на едва оправившуюся от недавней финансовой катастрофы страну.
Одним из таких людей был Олег Иванович П.
Среднего роста, чуть склонный к полноте, с постоянным выражением озабоченности на округлом лице, всегда в строгих темных костюмах, он имел вид крупного чиновника федерального уровня из второго ряда — из тех, кто на официальных церемониях всегда держатся позади первых лиц.
Кем он, собственно, и являлся. В президентской администрации он курировал Федеральную службу безопасности и Службу внешней разведки и по своему положению был примерно заведующим отделом ЦК КПСС. И даже кабинет Олега Ивановича в здании на Старой площади, выходящем тяжелым фасадом на Китай-город, раньше занимал заворготделом ЦК.
Стоя у высокого окна своего кабинета и хмуро, как бы с неодобрением глядя сверху на бульвар и суету у метро, он иногда думал о том, как ошибается подавляющее большинство людей, считая, что власть — это некая добыча, приз, который достается самому сильному.
Нет. Власть — это плазма, она сама избирает себе вместилище. Когда это вместилище крепкое, плазма власти еще больше укрепляет его, заряжает энергией ядерной силы. Иван Грозный. Петр Первый. Сталин. Когда оболочка оказывается слабой, начинается растекание плазмы, многовластие, смута. Борис Годунов. Николай Второй. Горбачев. Парадокс Брежнева только подтверждал этот вывод. Его поставили Генеральным секретарем, имея в виду, что это будет фигура компромиссная, управляемая. Но у плазмы власти своя логика. И вот, двадцать лет просидел в Кремле, «сосиски сраные».
Ельцин.
Тяжелый случай.
Он и власть воссоединились триумфально, празднично. И в ту молодую осень 91-го невозможно было даже представить, что это идеальное вместилище власти может обветшать, превратиться в ядерный реактор с оболочкой в свищах.
Но это произошло. Плазма власти словно бы начала искать другое вместилище. И все шло к тому, что им станет премьер Примаков.
«Примус».
Олег Иванович был человеком команды, и все происходящее оценивал, исходя из интересов команды. В отличие от обывателей, для которых политика была чем-то вроде бесконечного телевизионного сериала, иногда интересного, а чаще вызывающего скуку и раздражение, он смотрел на политические подмостки не из партера, а из-за кулис. Так смотрит на актеров гример, прекрасно знающий, что кроется за респектабельностью господ, разыгрывающих очередной акт трагифарса — обычного для российской политической сцены жанра.
Возвышение Примакова вызывало его резкое недовольство не потому, что он знал, кто такой Примаков. А потому что появление в команде соперников нового сильного игрока ослабляло его команду.
В большой политике не бывает случайностей. Если событие кажется случайным, это всего лишь означает, что нет информации об его истоках. Для людей, следящих за политикой по газетам и телевидению, появление Примакова в роли председателя правительства вместо отправленного в отставку молодого премьера Кириенко было событием обескураживающим. Какими течениями вынесло его на поверхность? На что он рассчитывает? Как он намерен стабилизировать парализованную кризисом экономику? Или не рассчитывает ни на что, а просто решил отметиться в российской истории, завершить биографию записью в своей трудовой книжке «председатель правительства»?
Для всех эти вопросы так и повисли в воздухе. Для всех долго оставалось загадкой, как это получается, что премьер Примаков ничего не делает, а подорванная дефолтом российская экономика не только не рушится, но даже как-то сама собой выправляется. Потом наконец дошло: цены на нефть полезли вверх. И восхитились: надо же, как Примусу повезло.
Олег Иванович знал, что стоит за этим везением.
Еще до августовского кризиса были зафиксированы оживленные тайные контакты российских дипломатов с иракским лидером Саддамом Хусейном. Внешняя политика не входила в компетенцию Олега Ивановича, и поначалу он отметил это просто как факт. Каким угодно могло быть содержание этих контактов.
Нелегальные поставки оружия, торговля нефтью в обход эмбарго. Но потом Ирак посетил этот шут гороховый Жириновский и публично заявил, что Россия — верный друг Ирака, пусть друг Саддам кладет с прибором на все угрозы американцев и пусть гонит взашей инспекторов ООН со своих секретных объектов, нечего им шпионить.
Олег Иванович ожидал, что МИД России выступит с официальным заявлением, дезавуирует высказывания Жириновского. Этого не произошло. Хусейн понял, что может рассчитывать на военно-политическую поддержку Москвы, начал наглеть. И получил «Лису в пустыне». И когда уже было ясно, что бомбардировки секретных объектов Ирака неизбежны, Примаков дал согласие возглавить кабинет министров России.
Весь фокус был в том, что в Персидском заливе находится треть мировых запасов нефти, и биржа очень чутко реагирует на ситуацию в этом регионе. С первыми бомбовыми ударами НАТО по объектам в Ираке цена нефти с рекордно низкой отметки в девять долларов за баррель сразу подскочила до двенадцати и неудержимо поползла вверх. Весной 1999 года баррель нефти стоил уже восемнадцать долларов, и цена продолжала расти, вливая в обескровленную российскую экономику десятки миллиардов долларов.
Примакова недаром называли мастером нестандартных политических комбинаций еще в бытность его руководителем Центральной службы разведки СССР и директором Службы внешней разведки России. Это и была его комбинация: он намеренно стравил Хусейна и Клинтона и спровоцировал рост цен на нефть. И уже тогда можно было понять, что за внешним добродушием премьера скрывается тот еще политический хищник — с мертвой хваткой, изощренный и опасный, как немолодой, но все еще сильный тигр.
Президентский рейтинг Примакова пошел круто вверх. И хотя сам он публично заявлял, что не желает об этом даже думать, плазма власти начала перетекать в него. И что было для Кремля крайне неприятным — обозначился союз Примакова с московским мэром Лужковым, которого болезненно ревнивый к чужому успеху Ельцин сумел превратить из верного друга в противника.
Но самое страшное ждало впереди: Югославия.
Для команды президента Ельцина, которой Олег Иванович был предан, как бывает предан своему клубу средних талантов игрок, кризис в Косово был опасен не тем, что Балканы, откуда полыхнул пожар Первой мировой войны, вновь станут тлеющим фитилем в пороховом погребе Европы. И не тем, что под натовскими бомбами погибнут тысячи ни в чем не повинных людей.
Главная опасность была в другом: бомбардировки авиацией НАТО югославских городов нанесут сокрушительный удар по престижу России.
Москва ничем не сможет этому помешать. Останется, как во время «Лисы в пустыне», стоять с грозным видом над картой и сотрясать воздух голословными декларациями.
Это будет пощечина России — оглушительная пощечина президенту Ельцину. И после этого не нужно быть дельфийским оракулом, чтобы предсказать победу красных на предстоящих выборах в Думу и победу Примакова на президентских выборах.
Или Лужкова.
Или даже Зюганова.
В любом случае это означало бесславный конец правления Ельцина. Тонны грязи будут обрушены на поверженного президента, наиболее одиозные фигуры из его команды переедут из Кремля в Лефортово, а всех остальных смоет в отвал, как отработанную породу.
Предотвратить это можно было только одним способом: оказать давление на югославского президента Милошевича и заставить его пойти на уступки косовским албанцам. У России были для этого все возможности. Но позиция югославской делегации на переговорах в Рамбуйе становилась все более жесткой. Причина этого могла быть только одна: как в свое время Садам Хусейн, Милошевич твердо рассчитывал на военно-политическую поддержку Москвы. Более того — заверения в такой поддержке он наверняка получил.
Понимая, что он выходит за пределы своей компетенции и делает опасный шаг, Олег Иванович нашел повод встретиться с новым главой МИДа Ивановым, бывшим первым заместителем Примакова, и между делом высказал предположение, что не все средства используются для предотвращения югославского кризиса. Глядя своими голодными глазами, министр заявил, что делается все возможное. Все стало ясно. Ситуация с Хусейном повторялась один к одному. Работала тайная дипломатия. Но теперь она работала против президента России. Команда Примуса провоцировала Милошевича на конфронтацию с НАТО, прекрасно зная, что это будет последней каплей, которая прорвет оболочку власти.
Олег Иванович написал докладную на имя руководителя президентской администрации. В ней он доказывал необходимость публичного заявления президента о том, что Россия не окажет военной помощи Милошевичу. Докладная осталась без ответа. Сам президент был недоступен. И не с чем было к нему идти. К президенту идут с фактами, а не с предположениями. Оставалось ждать, чем все кончится. Этим и занималась вся чиновничья Москва в эти слякотные мартовские дни: гадала, кто победит.
Смутно было в Москве. Тревожно. Нехорошо.
В это хмурое политическое межсезонье и пришло сообщение о решении правительства Эстонии перевезти из Германии и торжественно захоронить на таллинском мемориальном кладбище Метсакальмисту останки командира 20-й Эстонской дивизии СС, кавалера высшей награды Третьего рейха — Рыцарского креста с дубовыми листьями, штандартенфюрера СС Альфонса Ребане.
Как ядовитое семя, занесенное ветром истории, оно попало на подготовленную почву.
Ранней весной 1999 года, за восемь месяцев до выборов в Государственную думу РФ и за пятнадцать месяцев до выборов нового президента России, смутно было в Москве. Март начался слякотно, февральские метели сменились хлябью. Безветренными ночами падал туман, утреннее солнце тлело в нем угольком, освещая черные хмурые толпы на остановках. И казалось, что правительственные кортежи проносятся по Кутузовскому проспекту и Новому Арбату с такой скоростью только лишь для того, чтобы побыстрей миновать насыщенные враждебностью пространства московских улиц и доставить пассажиров под надежное укрытие кремлевских стен.
Но и в Кремле было смутно. И на Старой площади, где когда-то размещался ЦК КПСС, а теперь администрация президента. И в Белом доме, сквозь рафинадную белизну которого словно бы все еще проступало черное гаревое пятно после танкового обстрела в октябре 1993 года. И если исход межсезонья природного был вполне предсказуемым, с той лишь разницей, ранней или поздней будет весна, то политическое межсезонье прогнозам не поддавалось.
Шло какое-то дерганье. Логика кадровой чехарды, которую устраивал наезжавший из ЦКБ хмурый, больной и всем недовольный Ельцин, была непонятна даже прожженным журналистам, зубы стершим на кремлевских интригах. И лишь очень немногие люди — те, кого развозили по хмурой Москве служебные «Ауди» и «Мерседесы» в сопровождении джипов охраны, — знали, что эта мелкая рябь на поверхности политической жизни России предвещает столкновение мощных подводных течений, грозящее свирепым цунами обрушиться на едва оправившуюся от недавней финансовой катастрофы страну.
Одним из таких людей был Олег Иванович П.
Среднего роста, чуть склонный к полноте, с постоянным выражением озабоченности на округлом лице, всегда в строгих темных костюмах, он имел вид крупного чиновника федерального уровня из второго ряда — из тех, кто на официальных церемониях всегда держатся позади первых лиц.
Кем он, собственно, и являлся. В президентской администрации он курировал Федеральную службу безопасности и Службу внешней разведки и по своему положению был примерно заведующим отделом ЦК КПСС. И даже кабинет Олега Ивановича в здании на Старой площади, выходящем тяжелым фасадом на Китай-город, раньше занимал заворготделом ЦК.
Стоя у высокого окна своего кабинета и хмуро, как бы с неодобрением глядя сверху на бульвар и суету у метро, он иногда думал о том, как ошибается подавляющее большинство людей, считая, что власть — это некая добыча, приз, который достается самому сильному.
Нет. Власть — это плазма, она сама избирает себе вместилище. Когда это вместилище крепкое, плазма власти еще больше укрепляет его, заряжает энергией ядерной силы. Иван Грозный. Петр Первый. Сталин. Когда оболочка оказывается слабой, начинается растекание плазмы, многовластие, смута. Борис Годунов. Николай Второй. Горбачев. Парадокс Брежнева только подтверждал этот вывод. Его поставили Генеральным секретарем, имея в виду, что это будет фигура компромиссная, управляемая. Но у плазмы власти своя логика. И вот, двадцать лет просидел в Кремле, «сосиски сраные».
Ельцин.
Тяжелый случай.
Он и власть воссоединились триумфально, празднично. И в ту молодую осень 91-го невозможно было даже представить, что это идеальное вместилище власти может обветшать, превратиться в ядерный реактор с оболочкой в свищах.
Но это произошло. Плазма власти словно бы начала искать другое вместилище. И все шло к тому, что им станет премьер Примаков.
«Примус».
Олег Иванович был человеком команды, и все происходящее оценивал, исходя из интересов команды. В отличие от обывателей, для которых политика была чем-то вроде бесконечного телевизионного сериала, иногда интересного, а чаще вызывающего скуку и раздражение, он смотрел на политические подмостки не из партера, а из-за кулис. Так смотрит на актеров гример, прекрасно знающий, что кроется за респектабельностью господ, разыгрывающих очередной акт трагифарса — обычного для российской политической сцены жанра.
Возвышение Примакова вызывало его резкое недовольство не потому, что он знал, кто такой Примаков. А потому что появление в команде соперников нового сильного игрока ослабляло его команду.
В большой политике не бывает случайностей. Если событие кажется случайным, это всего лишь означает, что нет информации об его истоках. Для людей, следящих за политикой по газетам и телевидению, появление Примакова в роли председателя правительства вместо отправленного в отставку молодого премьера Кириенко было событием обескураживающим. Какими течениями вынесло его на поверхность? На что он рассчитывает? Как он намерен стабилизировать парализованную кризисом экономику? Или не рассчитывает ни на что, а просто решил отметиться в российской истории, завершить биографию записью в своей трудовой книжке «председатель правительства»?
Для всех эти вопросы так и повисли в воздухе. Для всех долго оставалось загадкой, как это получается, что премьер Примаков ничего не делает, а подорванная дефолтом российская экономика не только не рушится, но даже как-то сама собой выправляется. Потом наконец дошло: цены на нефть полезли вверх. И восхитились: надо же, как Примусу повезло.
Олег Иванович знал, что стоит за этим везением.
Еще до августовского кризиса были зафиксированы оживленные тайные контакты российских дипломатов с иракским лидером Саддамом Хусейном. Внешняя политика не входила в компетенцию Олега Ивановича, и поначалу он отметил это просто как факт. Каким угодно могло быть содержание этих контактов.
Нелегальные поставки оружия, торговля нефтью в обход эмбарго. Но потом Ирак посетил этот шут гороховый Жириновский и публично заявил, что Россия — верный друг Ирака, пусть друг Саддам кладет с прибором на все угрозы американцев и пусть гонит взашей инспекторов ООН со своих секретных объектов, нечего им шпионить.
Олег Иванович ожидал, что МИД России выступит с официальным заявлением, дезавуирует высказывания Жириновского. Этого не произошло. Хусейн понял, что может рассчитывать на военно-политическую поддержку Москвы, начал наглеть. И получил «Лису в пустыне». И когда уже было ясно, что бомбардировки секретных объектов Ирака неизбежны, Примаков дал согласие возглавить кабинет министров России.
Весь фокус был в том, что в Персидском заливе находится треть мировых запасов нефти, и биржа очень чутко реагирует на ситуацию в этом регионе. С первыми бомбовыми ударами НАТО по объектам в Ираке цена нефти с рекордно низкой отметки в девять долларов за баррель сразу подскочила до двенадцати и неудержимо поползла вверх. Весной 1999 года баррель нефти стоил уже восемнадцать долларов, и цена продолжала расти, вливая в обескровленную российскую экономику десятки миллиардов долларов.
Примакова недаром называли мастером нестандартных политических комбинаций еще в бытность его руководителем Центральной службы разведки СССР и директором Службы внешней разведки России. Это и была его комбинация: он намеренно стравил Хусейна и Клинтона и спровоцировал рост цен на нефть. И уже тогда можно было понять, что за внешним добродушием премьера скрывается тот еще политический хищник — с мертвой хваткой, изощренный и опасный, как немолодой, но все еще сильный тигр.
Президентский рейтинг Примакова пошел круто вверх. И хотя сам он публично заявлял, что не желает об этом даже думать, плазма власти начала перетекать в него. И что было для Кремля крайне неприятным — обозначился союз Примакова с московским мэром Лужковым, которого болезненно ревнивый к чужому успеху Ельцин сумел превратить из верного друга в противника.
Но самое страшное ждало впереди: Югославия.
Для команды президента Ельцина, которой Олег Иванович был предан, как бывает предан своему клубу средних талантов игрок, кризис в Косово был опасен не тем, что Балканы, откуда полыхнул пожар Первой мировой войны, вновь станут тлеющим фитилем в пороховом погребе Европы. И не тем, что под натовскими бомбами погибнут тысячи ни в чем не повинных людей.
Главная опасность была в другом: бомбардировки авиацией НАТО югославских городов нанесут сокрушительный удар по престижу России.
Москва ничем не сможет этому помешать. Останется, как во время «Лисы в пустыне», стоять с грозным видом над картой и сотрясать воздух голословными декларациями.
Это будет пощечина России — оглушительная пощечина президенту Ельцину. И после этого не нужно быть дельфийским оракулом, чтобы предсказать победу красных на предстоящих выборах в Думу и победу Примакова на президентских выборах.
Или Лужкова.
Или даже Зюганова.
В любом случае это означало бесславный конец правления Ельцина. Тонны грязи будут обрушены на поверженного президента, наиболее одиозные фигуры из его команды переедут из Кремля в Лефортово, а всех остальных смоет в отвал, как отработанную породу.
Предотвратить это можно было только одним способом: оказать давление на югославского президента Милошевича и заставить его пойти на уступки косовским албанцам. У России были для этого все возможности. Но позиция югославской делегации на переговорах в Рамбуйе становилась все более жесткой. Причина этого могла быть только одна: как в свое время Садам Хусейн, Милошевич твердо рассчитывал на военно-политическую поддержку Москвы. Более того — заверения в такой поддержке он наверняка получил.
Понимая, что он выходит за пределы своей компетенции и делает опасный шаг, Олег Иванович нашел повод встретиться с новым главой МИДа Ивановым, бывшим первым заместителем Примакова, и между делом высказал предположение, что не все средства используются для предотвращения югославского кризиса. Глядя своими голодными глазами, министр заявил, что делается все возможное. Все стало ясно. Ситуация с Хусейном повторялась один к одному. Работала тайная дипломатия. Но теперь она работала против президента России. Команда Примуса провоцировала Милошевича на конфронтацию с НАТО, прекрасно зная, что это будет последней каплей, которая прорвет оболочку власти.
Олег Иванович написал докладную на имя руководителя президентской администрации. В ней он доказывал необходимость публичного заявления президента о том, что Россия не окажет военной помощи Милошевичу. Докладная осталась без ответа. Сам президент был недоступен. И не с чем было к нему идти. К президенту идут с фактами, а не с предположениями. Оставалось ждать, чем все кончится. Этим и занималась вся чиновничья Москва в эти слякотные мартовские дни: гадала, кто победит.
Смутно было в Москве. Тревожно. Нехорошо.
В это хмурое политическое межсезонье и пришло сообщение о решении правительства Эстонии перевезти из Германии и торжественно захоронить на таллинском мемориальном кладбище Метсакальмисту останки командира 20-й Эстонской дивизии СС, кавалера высшей награды Третьего рейха — Рыцарского креста с дубовыми листьями, штандартенфюрера СС Альфонса Ребане.
Как ядовитое семя, занесенное ветром истории, оно попало на подготовленную почву.
Глава первая
Информация о решении правительства Эстонии была обнародована агентством «Baltic News Servis» и повторена в новостных блоках Интерфакса и ИТАР-ТАСС. Первой реакцией Олега Ивановича было резкое раздражение. Мало нам надвигающегося югославского кризиса. Мало нам неусмиренной Чечни. Этим-то чего неймется?
Но что-то помешало ему отмахнуться от этой информации, не имевшей прямого отношения к его делам. Это была епархия МИДа. Это и помешало. МИД. Сукины дети. Олег Иванович не доверял министру Иванову. Это была команда Примуса. А этот хищник нигде своего не упустит. С него станется разыграть в свою пользу и эту неожиданно возникшую карту.
Олег Иванович связался с ФСБ и приказал подготовить справку о ситуации в Эстонии. Оттуда сообщили, что тема взята в разработку УПСМ — Управлением по планированию специальных мероприятий, самой секретной спецслужбой России, напрямую подчиненной президенту. Олег Иванович понял, что интуиция его не подвела. В УПСМ работали сильные аналитики. И если они взяли в разработку эту тему, значит все очень серьезно.
Он приказал помощнику позвонить начальнику УПСМ генерал-лейтенанту Нифонтову и попросить его срочно приехать.
— Вызвать? — переспросил помощник
Олег Иванович немного подумал и уточнил:
— Пригласить.
Он распорядился распечатать все информационные материалы по теме и углубился в их изучение.
Соообщение пресс-службы кабинета министров Эстонии было распространено агентством «Baltic News Servis» одновременно с интервью, которое внук штандартенфюрера СС Альфонса Ребане художник-абстракционист Томас Ребане дал британскому информационному агентству «Рейтер». Интервью было выдержано в спокойных тонах. Томас Ребане заявил, что для него и для всех эстонцев Альфонс Ребане — патриот, сражавшийся за свободу своей Родины. Тот факт, что он был вынужден носить мундир СС, есть трагический парадокс истории, оценку которому дал премьер-министр Эстонии Март Лаар, написавший в сборнике «Очерки истории эстонского народа»: «Эстонцев не вдохновляла принадлежность к СС».
Олег Иванович часто бывал в Эстонии — и по прежней своей работе в Совмине РСФСР, и на отдыхе в санаториях ЦК компартии Эстонии. Путевки ему присылал тогдашний управделами ЦК — в благодарность за услугу, которую Олег Иванович ему оказал, устроив его дочь лечиться от наркомании в подмосковный центр Четвертого главного управления Минздрава СССР. После того, как Эстония стала независимой, поездки стали редкими, но отношения между Олегом Ивановичем и его эстонским знакомцем остались дружескими. Всего неделю назад он попросил Олега Ивановича дать ему информацию о трех молодых москвичах, которые почему-то привлекли его внимание. Были у Олега Ивановича и другие добрые знакомые в Таллине. Но сейчас Эстония воспринималась им как нечто чужеродное, враждебное, несущее угрозу его команде, а значит — и лично ему.
Бляди. Дали вам независимость — спасибо скажите. Так нет, эсэсовца им приспичило хоронить!
Он вернулся к комментарию обозревателя агентства «Рейтер».
Бляди.
Но проблема была действительно непростой. Какой должна быть реакция Москвы? Направить ноту протеста? Ее проигнорируют. И мы утремся. Очко в пользу команды Примуса. Промолчать, сделать вид, что ничего не случилось? Но левые поднимут дикий вой. Ну как же, советский народ ценой огромных жертв разгромил гитлеровскую Германию, а теперь президент Ельцин трусливо отступает перед фашистским реваншем. Подлый предатель.
Тоже проигрыш.
Была тут и тонкость. Защита прав русскоязычного населения в Прибалтике и в других бывших советских республиках — это был политический конек московского мэра. Все успехи Кремля на этом поле будут неизбежно приписаны Лужкову, а все провалы — президенту Ельцину.
Везде проигрыш.
Да с чего им вообще вздумалось устраивать эти похороны?
Именно сейчас, когда президент Ельцин обложен со всех сторон, как медведь в берлоге?
Помощник доложил:
— Генерал-лейтенант Нифонтов прибыл.
— Проси, — кивнул Олег Иванович и пошел навстречу начальнику УПСМ вдоль длинного, человек на двадцать, стола для совещаний.
Отношения Олега Ивановича с начальником Управления по планированию специальных мероприятий генерал-лейтенантом Нифонтовым складывались непросто. В системе российских спецслужб УПСМ занимало особое место. Оно было создано после провала августовского путча 1991 года, когда громоздкая машина КГБ промедлила с выбором. Это было началом ее конца. Управление по планированию специальных мероприятий, в которое отбирались самые надежные кадры, было призвано стать мозговым центром новой структуры государственной безопасности, стопроцентно лояльной президенту, — играть роль недреманного «ока государева» и служить надежным инструментом для решения наиболее деликатных проблем.
Даже в высших правительственных эшелонах очень немногие знали, что за фасадом старинного дворянского особняка в центре Москвы с вывеской «Информационно-аналитическое агентство „Контур“» скрывается один из нервных центров власти. Исходящие отсюда импульсы иногда оказывались не воспринятыми, но порой вызывали неожиданные для всех отставки ключевых фигур в правительстве, смену руководства в таких гигантах, как «Росвооружение», предотвращали казавшиеся неизбежными кризисы.
Начальник УПСМ генерал-лейтенант Нифонтов был из тех, про кого американцы говорят «человек, сделавший сам себя». И даже внешне он чем-то походил на американцев — рослых, подтянутых, выросших на хорошей пище, на чистом воздухе загородных вилл. Даже в генеральском мундире с небольшими — по кремлевским меркам — звездами он выглядел среди генерал-полковников и генералов армии, как чистокровный рысак среди заезженных рабочих коняг. В нем чувствовалась порода, и трудно было поверить, что он из самой обычной рабочей семьи и на военную службу его подвигло то же, что заставляло, да и сейчас заставляет идти в военные училища многих: бедность. А между тем так оно и было.
Нифонтов начинал службу в военно-морской контрразведке в Кронштадте, успел повоевать во Вьетнаме, командовал диверсионными отрядами в Камбодже и Анголе, позже служил военным советником и руководителем резидентур Главного разведывательного управления на Ближнем Востоке. Олег Иванович уважал в нем профессионала, хотя предпочел бы, чтобы начальник УПСМ был чуть больше политиком, чем военным. Спецслужбы для того и существуют, чтобы реагировать не на приказы, а на сигналы, исходящие из подсознания власти. Нифонтов прекрасно знал, чего от него хотят, но понимания не проявлял. И Олегу Ивановичу приходилось с этим мириться.
Но сейчас эти разногласия не имели значения. Отдавая помощнику приказ не вызвать, а пригласить начальника УПСМ, Олег Иванович как бы давал понять генерал-лейтенанту Нифонтову, что считает себя и его равноправными членами одной команды, а в трудные времена команда должна быть единым целым.
Обменявшись с посетителем крепким рукопожатием, Олег Иванович предложил ему кресло за столом для совещаний и положил перед ним информационное сообщение «Baltic News Servis» и статью обозревателя «Рейтер»:
— Видели?
— Да. Мы занимаемся этой темой.
— Это серьезно?
— Поступила информация из Рамбуйе, — вместо ответа произнес Нифонтов. — Милошевич собирается отозвать свою делегацию. Это так?
— Похоже на то.
— И ничего нельзя сделать?
Олег Иванович пожал плечами.
— Знаете, генерал, что будет выбито на моем могильном камне? «Он сделал все, что мог, и совесть его чиста».
— Понятно. Вы спросили, серьезно ли это. Если Прибалтика превратится в Чечню или в то, во что может превратиться Косово, — это серьезно?
— Даже так?
Нифонтов извлек из кармана кителя компьютерную дискету:
— Здесь материалы по теме. Посмотрите? Или подождете, когда мы сделаем резюме?
— Посмотрю, — подумав, кивнул куратор. — А пока — в общих чертах.
Какого черта им понадобилось устраивать эти похороны сейчас? Этот фашист погиб полвека назад. С чего вдруг им вздумалось ворошить его кости?
— Вы попали в десятку, — оценил Нифонтов. — Сейчас. Это ключевое слово. Они рассчитывают, что в контексте Югославии президент ухватится за возможность выступить защитником русскоязычного населения, чтобы поднять свой рейтинг.
— Каким образом? Нота протеста?
— Сильней.
— Разрыв дипломатических отношений?
— Еще сильней.
— Что может быть еще сильней?
— Ввод в Эстонию российских миротворческих сил.
Олег Иванович внимательно посмотрел на собеседника. Не похоже, что шутит. Такими вещами не шутят. Но и поверить в серьезность того, что сказал генерал, было непросто.
— С какой стати нам вводить миротворческие силы?
— Чтобы защитить русских. Не права русских, а их жизни. В Эстонии будет создана ситуация гражданской войны.
— Так, — сказал Олег Иванович. — Очень интересно. Давайте с начала. Когда и почему вы занялись этой темой?
— Месяц назад. В расположении 76-й Псковской воздушно-десантной дивизии активизировалась эстонская агентура. Мы предположили, что ЦРУ прощупывает нашу возможную реакцию на Косово. Оказалось, нет. Один из агентов имел задание подготовить фальсифицированные документы — о том, что Псковская дивизия поднята по боевой тревоге и получила приказ десантироваться в Эстонию.
— Цель?
Они считают, что это заставит Запад принять Эстонию в НАТО. Немедленно, в обход всех формальностей.
— В НАТО их всех тянет. Медом им там намазано, — с выражением брезгливости проговорил Олег Иванович. — Каким образом они хотят создать ситуацию гражданской войны?
Посмотрите материалы, — предложил Нифонтов. — Вам сразу станет все ясно. Основные моменты я выделил.
— Показывайте.
Пока Нифонтов вставлял дискету в компьютер и ждал, когда программа загрузится, Олег Иванович стоял у окна, глядя на сумрачную Москву.
— Знаете, генерал, чего бы я сейчас хотел больше всего? — проговорил он. — Хоть краем глаза заглянуть в завтрашние газеты — в те, которые выйдут через год.
Нифонтов ввел пароль, вызвал на экран монитора текстовой файл и уступил хозяину кабинета место за его письменным столом:
— Смотрите.
Олег Иванович прочитал:
— Это остроумно, генерал. Но не смешно.
— Что именно? — не понял Нифонтов. Он взглянул на монитор и с суховатой усмешкой кивнул: — В самом деле. Звучит, как фраза из завтрашней газеты. Нет, я не подбирал текст. А насчет завтрашних газет… Мне тоже хотелось бы на них взглянуть. Думаю, мы бы от них, как выражаются мои аналитики, прибалдели.
У вас есть какие-то основания так говорить?
Такие же, как у вас. Сколько раз мы уже просыпались в другой стране?
Нифонтов говорил в своей обычной манере — с легкой иронией, но словно бы неохотно, как бы тяготясь самой необходимостью говорить. Олег Иванович хотел спросить, что за проблемы омрачают его чело, но решил не выходить за рамки строго официальных отношений, которые между ними установились. Захочет — сам скажет.
Он вернулся к тексту.
Олег Иванович насторожился. Вайно. У его эстонского знакомца была такая же фамилия. Впрочем, «Вайно» у эстонцев — как «Ивановых» у русских.
Но что-то помешало ему отмахнуться от этой информации, не имевшей прямого отношения к его делам. Это была епархия МИДа. Это и помешало. МИД. Сукины дети. Олег Иванович не доверял министру Иванову. Это была команда Примуса. А этот хищник нигде своего не упустит. С него станется разыграть в свою пользу и эту неожиданно возникшую карту.
Олег Иванович связался с ФСБ и приказал подготовить справку о ситуации в Эстонии. Оттуда сообщили, что тема взята в разработку УПСМ — Управлением по планированию специальных мероприятий, самой секретной спецслужбой России, напрямую подчиненной президенту. Олег Иванович понял, что интуиция его не подвела. В УПСМ работали сильные аналитики. И если они взяли в разработку эту тему, значит все очень серьезно.
Он приказал помощнику позвонить начальнику УПСМ генерал-лейтенанту Нифонтову и попросить его срочно приехать.
— Вызвать? — переспросил помощник
Олег Иванович немного подумал и уточнил:
— Пригласить.
Он распорядился распечатать все информационные материалы по теме и углубился в их изучение.
Соообщение пресс-службы кабинета министров Эстонии было распространено агентством «Baltic News Servis» одновременно с интервью, которое внук штандартенфюрера СС Альфонса Ребане художник-абстракционист Томас Ребане дал британскому информационному агентству «Рейтер». Интервью было выдержано в спокойных тонах. Томас Ребане заявил, что для него и для всех эстонцев Альфонс Ребане — патриот, сражавшийся за свободу своей Родины. Тот факт, что он был вынужден носить мундир СС, есть трагический парадокс истории, оценку которому дал премьер-министр Эстонии Март Лаар, написавший в сборнике «Очерки истории эстонского народа»: «Эстонцев не вдохновляла принадлежность к СС».
Олег Иванович часто бывал в Эстонии — и по прежней своей работе в Совмине РСФСР, и на отдыхе в санаториях ЦК компартии Эстонии. Путевки ему присылал тогдашний управделами ЦК — в благодарность за услугу, которую Олег Иванович ему оказал, устроив его дочь лечиться от наркомании в подмосковный центр Четвертого главного управления Минздрава СССР. После того, как Эстония стала независимой, поездки стали редкими, но отношения между Олегом Ивановичем и его эстонским знакомцем остались дружескими. Всего неделю назад он попросил Олега Ивановича дать ему информацию о трех молодых москвичах, которые почему-то привлекли его внимание. Были у Олега Ивановича и другие добрые знакомые в Таллине. Но сейчас Эстония воспринималась им как нечто чужеродное, враждебное, несущее угрозу его команде, а значит — и лично ему.
Бляди. Дали вам независимость — спасибо скажите. Так нет, эсэсовца им приспичило хоронить!
Он вернулся к комментарию обозревателя агентства «Рейтер».
«Вызывает удивление легкость, с которой национал-патриотам удалось добиться решения правительства о придании этому акту статуса государственного мероприятия. Этому способствовало весьма странное стечение обстоятельств, связанных с началом съемок художественного кинофильма „Битва на Векше“, главным героем которого должен был стать командир 20-й Эстонской дивизии СС штандартенфюрер СС Альфонс Ребане, погибший в автомобильной катастрофе в 1951 году и похороненный в южно-баварском городе Аугсбурге. По неизвестным причинам произошел взрыв значительного количества тола, завезенного на съемочную площадку для эпизодов боевых действий. В результате взрыва была уничтожена уникальная боевая техника времен Второй мировой войны (четыре танка Т-VI „Тигр“ и двенадцать 105-миллиметровых артиллерийских орудий Круппа) на общую сумму в два с половиной миллиона долларов, что привело к банкротству кинокомпании. Этот взрыв и срыв съемок патриотического фильма вызвали очень бурную общественную реакцию и послужили мощным рычагом давления на правительство.
Автор сценария и режиссер-постановщик фильма Март Кыпс, заявивший вначале, что считает взрыв делом рук русских национал-экстремистов, позже высказал предположение, что это могло быть акцией иных сил, имевшей целью вынудить кабинет Марта Лаара принять решение о торжественном захоронении останков Альфонса Ребане.
Так или иначе, но решение принято, и это ставит Россию перед весьма непростой проблемой. Реакция Москвы на эту демонстративную акцию даст возможность судить о способности Кремля находить цивилизованные ответы на вызовы времени…»
Бляди.
Но проблема была действительно непростой. Какой должна быть реакция Москвы? Направить ноту протеста? Ее проигнорируют. И мы утремся. Очко в пользу команды Примуса. Промолчать, сделать вид, что ничего не случилось? Но левые поднимут дикий вой. Ну как же, советский народ ценой огромных жертв разгромил гитлеровскую Германию, а теперь президент Ельцин трусливо отступает перед фашистским реваншем. Подлый предатель.
Тоже проигрыш.
Была тут и тонкость. Защита прав русскоязычного населения в Прибалтике и в других бывших советских республиках — это был политический конек московского мэра. Все успехи Кремля на этом поле будут неизбежно приписаны Лужкову, а все провалы — президенту Ельцину.
Везде проигрыш.
Да с чего им вообще вздумалось устраивать эти похороны?
Именно сейчас, когда президент Ельцин обложен со всех сторон, как медведь в берлоге?
Помощник доложил:
— Генерал-лейтенант Нифонтов прибыл.
— Проси, — кивнул Олег Иванович и пошел навстречу начальнику УПСМ вдоль длинного, человек на двадцать, стола для совещаний.
Отношения Олега Ивановича с начальником Управления по планированию специальных мероприятий генерал-лейтенантом Нифонтовым складывались непросто. В системе российских спецслужб УПСМ занимало особое место. Оно было создано после провала августовского путча 1991 года, когда громоздкая машина КГБ промедлила с выбором. Это было началом ее конца. Управление по планированию специальных мероприятий, в которое отбирались самые надежные кадры, было призвано стать мозговым центром новой структуры государственной безопасности, стопроцентно лояльной президенту, — играть роль недреманного «ока государева» и служить надежным инструментом для решения наиболее деликатных проблем.
Даже в высших правительственных эшелонах очень немногие знали, что за фасадом старинного дворянского особняка в центре Москвы с вывеской «Информационно-аналитическое агентство „Контур“» скрывается один из нервных центров власти. Исходящие отсюда импульсы иногда оказывались не воспринятыми, но порой вызывали неожиданные для всех отставки ключевых фигур в правительстве, смену руководства в таких гигантах, как «Росвооружение», предотвращали казавшиеся неизбежными кризисы.
Начальник УПСМ генерал-лейтенант Нифонтов был из тех, про кого американцы говорят «человек, сделавший сам себя». И даже внешне он чем-то походил на американцев — рослых, подтянутых, выросших на хорошей пище, на чистом воздухе загородных вилл. Даже в генеральском мундире с небольшими — по кремлевским меркам — звездами он выглядел среди генерал-полковников и генералов армии, как чистокровный рысак среди заезженных рабочих коняг. В нем чувствовалась порода, и трудно было поверить, что он из самой обычной рабочей семьи и на военную службу его подвигло то же, что заставляло, да и сейчас заставляет идти в военные училища многих: бедность. А между тем так оно и было.
Нифонтов начинал службу в военно-морской контрразведке в Кронштадте, успел повоевать во Вьетнаме, командовал диверсионными отрядами в Камбодже и Анголе, позже служил военным советником и руководителем резидентур Главного разведывательного управления на Ближнем Востоке. Олег Иванович уважал в нем профессионала, хотя предпочел бы, чтобы начальник УПСМ был чуть больше политиком, чем военным. Спецслужбы для того и существуют, чтобы реагировать не на приказы, а на сигналы, исходящие из подсознания власти. Нифонтов прекрасно знал, чего от него хотят, но понимания не проявлял. И Олегу Ивановичу приходилось с этим мириться.
Но сейчас эти разногласия не имели значения. Отдавая помощнику приказ не вызвать, а пригласить начальника УПСМ, Олег Иванович как бы давал понять генерал-лейтенанту Нифонтову, что считает себя и его равноправными членами одной команды, а в трудные времена команда должна быть единым целым.
Обменявшись с посетителем крепким рукопожатием, Олег Иванович предложил ему кресло за столом для совещаний и положил перед ним информационное сообщение «Baltic News Servis» и статью обозревателя «Рейтер»:
— Видели?
— Да. Мы занимаемся этой темой.
— Это серьезно?
— Поступила информация из Рамбуйе, — вместо ответа произнес Нифонтов. — Милошевич собирается отозвать свою делегацию. Это так?
— Похоже на то.
— И ничего нельзя сделать?
Олег Иванович пожал плечами.
— Знаете, генерал, что будет выбито на моем могильном камне? «Он сделал все, что мог, и совесть его чиста».
— Понятно. Вы спросили, серьезно ли это. Если Прибалтика превратится в Чечню или в то, во что может превратиться Косово, — это серьезно?
— Даже так?
Нифонтов извлек из кармана кителя компьютерную дискету:
— Здесь материалы по теме. Посмотрите? Или подождете, когда мы сделаем резюме?
— Посмотрю, — подумав, кивнул куратор. — А пока — в общих чертах.
Какого черта им понадобилось устраивать эти похороны сейчас? Этот фашист погиб полвека назад. С чего вдруг им вздумалось ворошить его кости?
— Вы попали в десятку, — оценил Нифонтов. — Сейчас. Это ключевое слово. Они рассчитывают, что в контексте Югославии президент ухватится за возможность выступить защитником русскоязычного населения, чтобы поднять свой рейтинг.
— Каким образом? Нота протеста?
— Сильней.
— Разрыв дипломатических отношений?
— Еще сильней.
— Что может быть еще сильней?
— Ввод в Эстонию российских миротворческих сил.
Олег Иванович внимательно посмотрел на собеседника. Не похоже, что шутит. Такими вещами не шутят. Но и поверить в серьезность того, что сказал генерал, было непросто.
— С какой стати нам вводить миротворческие силы?
— Чтобы защитить русских. Не права русских, а их жизни. В Эстонии будет создана ситуация гражданской войны.
— Так, — сказал Олег Иванович. — Очень интересно. Давайте с начала. Когда и почему вы занялись этой темой?
— Месяц назад. В расположении 76-й Псковской воздушно-десантной дивизии активизировалась эстонская агентура. Мы предположили, что ЦРУ прощупывает нашу возможную реакцию на Косово. Оказалось, нет. Один из агентов имел задание подготовить фальсифицированные документы — о том, что Псковская дивизия поднята по боевой тревоге и получила приказ десантироваться в Эстонию.
— Цель?
Они считают, что это заставит Запад принять Эстонию в НАТО. Немедленно, в обход всех формальностей.
— В НАТО их всех тянет. Медом им там намазано, — с выражением брезгливости проговорил Олег Иванович. — Каким образом они хотят создать ситуацию гражданской войны?
Посмотрите материалы, — предложил Нифонтов. — Вам сразу станет все ясно. Основные моменты я выделил.
— Показывайте.
Пока Нифонтов вставлял дискету в компьютер и ждал, когда программа загрузится, Олег Иванович стоял у окна, глядя на сумрачную Москву.
— Знаете, генерал, чего бы я сейчас хотел больше всего? — проговорил он. — Хоть краем глаза заглянуть в завтрашние газеты — в те, которые выйдут через год.
Нифонтов ввел пароль, вызвал на экран монитора текстовой файл и уступил хозяину кабинета место за его письменным столом:
— Смотрите.
Олег Иванович прочитал:
«В политике есть только один критерий — результат. В этом смысле президент Ельцин очень крупный политик. Человек, который развалил Советский Союз, чтобы захватить власть, и расстрелял парламент, чтобы ее удержать, не остановится ни перед чем…»Куратор нахмурился:
— Это остроумно, генерал. Но не смешно.
— Что именно? — не понял Нифонтов. Он взглянул на монитор и с суховатой усмешкой кивнул: — В самом деле. Звучит, как фраза из завтрашней газеты. Нет, я не подбирал текст. А насчет завтрашних газет… Мне тоже хотелось бы на них взглянуть. Думаю, мы бы от них, как выражаются мои аналитики, прибалдели.
У вас есть какие-то основания так говорить?
Такие же, как у вас. Сколько раз мы уже просыпались в другой стране?
Нифонтов говорил в своей обычной манере — с легкой иронией, но словно бы неохотно, как бы тяготясь самой необходимостью говорить. Олег Иванович хотел спросить, что за проблемы омрачают его чело, но решил не выходить за рамки строго официальных отношений, которые между ними установились. Захочет — сам скажет.
Он вернулся к тексту.
«ВАЙНО. Речь даже не о самом Ельцине. Он — „брэнд“, знак очень влиятельной политической группировки. При любом раскладе эти люди не упустят возможности выступить защитниками русскоязычного населения. Не потому, что они озабочены их судьбой. А потому, что они озабочены своей судьбой. И мы предоставим им эту возможность…»
Олег Иванович насторожился. Вайно. У его эстонского знакомца была такая же фамилия. Впрочем, «Вайно» у эстонцев — как «Ивановых» у русских.