Страница:
— Мне могут понадобиться ваши бойцы для нейтрализации Дока и Артиста.
— Спецназ здесь только для прикрытия операции и охраны самолета, капитан.
— Но наши клиенты могут оказаться не по зубам местной милиции.
— Опять не предусмотрели? — ехидно заметил генерал. — А ведь вам платят за вашу сообразительность и организационные способности… В общем, так. Никакого спецназа. Выкручивайтесь силами местной милиции… или кто здесь еще в вашем распоряжении? И еще, капитан.
— Я слушаю.
— Вы хорошо поработали в Ираке. Не заставляйте разочаровываться в вас сейчас, когда остался всего один день. Не подведите. Вы знаете, чем это может закончиться для вас.
Коперник знал. Очень хорошо знал. Он прекрасно понимал, какую работу выполняет и чем она может закончиться для него. Ему платили — он делал, и делал хорошо, что бы там Кудрявцев ни говорил. Но вот чего Коперник не предусмотрел с самого начала, а теперь понял очень отчетливо, так это то, что проблемы у него могут возникнуть в любом случае. Не важно, насколько хорошо он сделает свою работу и сделает ли ее вообще. Сейчас, глядя на то, как генерал Кудрявцев прячется за свою иронию и грубость от навалившегося на него страха, глядя в его потемневшие усталые глаза, Коперник понял, что вся эта операция задумана им и ему подобными не с политическими целями, как они пытались убедить его с самого начала, а исключительно в страхе за свою шкуру! Что уж их там, в Генштабе, так прижало — не важно. Важно то, что трясущиеся в страхе не знают верности и не держат своего слова. Вот в этом Коперник был уверен на сто процентов. А стало быть, они попытаются утопить его в любом случае: если все получится — то на всякий случай, как непосредственного исполнителя, который слишком много знает, а если операция провалится — чтобы спасти остатки своей шкуры.
Нет, он не будет отказываться, он сделает все, что от него зависит. Хотя бы потому, что уже и сам во всем этом измазан. Но с этой минуты он будет очень тщательно обдумывать свое исчезновение и совсем никому не будет доверять.
— Вам все ясно, капитан? — спросил Кудрявцев.
— Ясно.
— Вопросы есть?
— Нет.
— Значит, так. Я буду находиться все время в расположении части. Если возникнут какие-то проблемы, немедленно докладывать мне. А завтра, когда все закончится и дело примет официальный оборот и сюда прибудет специальная команда, которая разберется с грузом, мы с вами отправимся в Москву.
Генерал поднялся и подошел к двери. Они разговаривали, естественно, без свидетелей, и прибывшие с инспекцией офицеры ждали там, за дверью.
Кудрявцев вышел в коридор.
— Я остаюсь здесь на два дня, — сказал он одному из своих сопровождающих. — Как мы и договаривались. Можете возвращаться прямо сейчас. Я сам закончу все дела… Да, и попросите там, чтобы ко мне явился командир части.
Коперник вдруг подумал о том, что генерал не захотел разрешить ему использовать спецназовцев по очень простой причине. Он просто собирается их все время держать здесь, рядом с собой, для надежной защиты. Неужели он так боится этих двоих наемников? Ну и ну!..
— Можете быть свободны, капитан, — сказал Кудрявцев. — Идите и сделайте все, как надо… Кстати, вы где остановились-то?
Коперник поднялся.
— Здесь много желающих сдать комнату, — сказал он и вышел из кабинета.
Сегодня у него было еще много дел. Он собирался нанести визиты начальнику милиции, мэру и этому его ненормальному брату. Он должен был подробно проинструктировать всех, как им действовать завтра. Завтра у Коперника не будет возможности контролировать их действия, а потому сегодня необходимо сделать так, чтобы все они без всякого контроля действовали слаженно. А потом со спокойной душой можно будет отвалить на боковую. В том, что его клиенты, эти двое москвичей из управления, никуда до завтра не денутся, Коперник совершенно не сомневался. Ну а завтра их не спасет никакая сообразительность.
Выйдя из части, он сел в поджидавший его «уазик».
— К Смирнову, — бросил Коперник водителю и откинулся на сиденье.
Впрочем, в «уазике» не очень-то расслабишься. На плохих дорогах его трясет, а хороших дорог в Двоегорске нет в принципе. Даже подъезд к дому Заславского представляет из себя сплошные колдобины, хотя этот-то уж мог себе позволить хорошо асфальтированный подъезд. Правда, сейчас, в феврале, снег смягчал все эти колдобины, но даже он не мог полностью выровнять дорогу. Впрочем, несмотря на то что по такой дороге больше сорока — пятидесяти километров в час невозможно было выжимать, «советский джип» довольно бодро прыгал по ухабам в сторону Центральной площади, разбрасывая комья снега и натужно рыча. Коперник курил и задумчиво смотрел вперед. Он в сотый раз просчитывал все свои действия, пытаясь перепроверить в очередной раз, не сделал ли где ошибки, не упустил ли какую мелочь. И в сотый раз он приходил к выводу, что ошибки быть не может, что все сделано четко и верно. Нет, Кудрявцев просто паникует. Срыва быть не может.
Дорога была одна — сначала вдоль забора части, мимо пустырей, а потом направо, по тихой окраинной улочке. Когда машина свернула на эту улочку, в отдалении, ближе к ее концу, быстро переместились какие-то фигуры, но Коперник не придал этому значения. Слишком он здесь был уверен в себе, слишком занят своими проблемами. Впрочем, когда «уазик» уже приближался к противоположному концу улицы, Коперник все же заметил мужика, сидящего на лавочке у дороги рядом с калиткой одного из домов и хлещущего водку прямо из горлышка. Словно трубач, он, запрокинув голову, вылил в себя содержимое бутылки на одном дыхании. А когда машина была уже недалеко от него, мужик оторвался от бутылки, потом, видимо одолев все до капли, приложился к ней на всякий случай еще раз и, отшвырнув пустую посудину в сторону, поднялся. Его сильно повело в сторону, прямо на дорогу, и тут, на накатанном снегу, он уже был не в силах сохранить равновесие.
Взмахнув руками, словно разучившаяся летать птица, мужик свалился прямо на проезжую часть.
— Вот козел, — проворчал водитель, резко тормознул и попытался объехать упившегося аборигена.
Но в то мгновение, когда машина медленно протискивалась между лежащим на дороге телом и кустарником на обочине, из этих кустов неожиданно выскочил еще один человек и, мгновенно распахнув дверцу водителя, резко рванул водителя на себя, вывалившись вместе с ним в снег. Коперник тут же дернул ручник, машина вздрогнула, остановилась, и в ту же секунду дверцу с его стороны с силой рванул тот самый рухнувший на дорогу абориген, который оказался трезвым как стеклышко, и Коперник получил в челюсть. Но абориген не стал вытаскивать его из машины, а, свалив лицом вниз на водительское сиденье, уселся сверху, быстро обыскал, а потом проворно связал Копернику руки за спиной.
— Артист! — позвал он.
— Порядок, — отозвался Артист, затаскивая водителя на заднее сиденье. — Проворным оказался, гад, так что пришлось помять его немного… Кстати, Док, узнал старого знакомого?
Док бросил взгляд на бесчувственное тело водилы и только тут понял, почему этот человек показался ему знакомым. Точно! Это же тот самый Петрович, который уговаривал их остаться в доме № 5 по улице Карла Маркса. Вот и встретились.
Док коротко кивнул.
— Оклемается?
— Если будет сидеть спокойно, то оклемается.
— Тогда поехали… Помоги.
Артист подошел к открытой дверце водителя, чтобы помочь Доку усадить Коперника и освободить себе место за рулем.
— Ну что, Коперник, — сказал Артист, приподнимая его, — дождался своей инквизиции? Садись, сейчас звезды поедем считать.
Вот этого Коперник никак не ожидал. Никак.
Просто этого не должно было произойти. Особенно сейчас.
Все, что угодно, только не такая встреча с глазу на глаз, потому что это будет полный провал операции, потому что это именно то единственное, чего капитан действительно опасался. Твою мать… Док и Артист подняли капитана и усадили его. Как-то сжавшись, словно чего-то опасаясь, Коперник молча отвернулся к окну. Артист уселся за руль, а Док, прежде чем пересесть на заднее сиденье «уазика», задержал свой взгляд на лице Коперника. Задержал и вдруг чуть заметно вздрогнул и только потом захлопнул дверь, чтобы пересесть к лежащему без сознания водителю. Машина, ведомая теперь уже Артистом, тронулась в путь.
— Ты подумай, пока мы едем, — сказал Артист Копернику, — чтобы потом отвечать на вопросы быстро и точно. Мы тебя долго мучить не будем. Ты нам не нужен. Только несколько ответов на несложные вопросы — и все.
Коперник промолчал.
Док тоже.
Артист же хмыкнул и продолжил:
— Ты, конечно, можешь молчать, но славы тебе это не принесет. Мы давно уже знаем о самолете, который ты завтра ждешь, и о том, что ты хотел нас подставить.
Вряд ли у тебя все это получится, так что ты лучше расскажи нам чистосердечно все, что знаешь, ну, а мы, может быть, помилуем тебя.
И тут заговорил Док.
— Леша, — сказал он неожиданно, и голос его казался севшим, — как ты мог?
Зачем тебе это понадобилось?
Вот этого Коперник и боялся. Боялся, что Док его узнает.
Артист с изумлением посмотрел на Коперника и, отвлекшись от дороги, едва не въехал в придорожную канаву.
— Я ведь верил тебе, — продолжил Док. — Ты заставил меня поверить, что на этом свете существует что-то кроме войны… Я же сюда из-за тебя приехал… — Ну, теперь все ясно, — сказал Артист. — Лихой ты, оказывается, парень, Алексей Сомин… Или как там тебя теперь? Коперник? Так запросто сдать друга не каждый сможет.
— Я ни при чем, — подал голос Коперник. — Ты все равно был обречен… Вы все были обречены… А то, что ты оказался на моем пути, — просто случайность.
— Ну-ка, ну-ка, — переспросил Артист, — это почему же мы были обречены?
— Потому что вы наемники. За вас никто не отвечает. Таких, как вы, уничтожают первыми. Вы попали в политику.
— Док, а давай-ка открутим ему голову, чтобы он не сомневался в том, кто из нас обречен, а?
— Подожди, Артист… Леша, почему нас вызвали сюда?
— Потому.
— Как на нас вышли?
— Очень просто. Некое управление планировало одну операцию в Ираке, которую мы должны были подправить в своих интересах, а ваша команда во главе с Пастухом значилась в исполнителях. Ну а узнать, что под именем Док скрываешься именно ты, было несложно.
— И ты воспользовался этим?
— Мне ничего не оставалось делать.
— На кого ты работаешь?
— Бесполезно, Ваня, я все равно ничего больше не скажу.
Артист резко затормозил, и Коперника сильно качнуло вперед.
— Док, давай выкинем его к едрене фене из машины, чтобы он замерз в каком-нибудь сугробе?
— Идиоты! — заорал вдруг Коперник. — Вы что, не понимаете, что вам конец?!
Раз вы оказались такими сообразительными, так валите отсюда, пока не поздно!
Спасайте свои задницы! Вы можете прирезать меня, но изменить все равно ничего не сможете! Это политика! Самолет все равно прилетит, и груз все равно заберут, что бы вы ни делали!
— Смотри-ка, — со злостью произнес Артист, — огрызается… Вдруг водила, который как-то незаметно пришел в себя, нанес Доку резкий удар, обхватил за шею и начал душить. Артист немедленно развернулся, но таким образом потерял из поля зрения Коперника, чем тот и воспользовался, — он открыл дверцу и вывалился на дорогу. Быстро поднявшись на ноги, Коперник со всех ног рванул прочь, и через несколько секунд, пока Артист снова отключал водилу, он уже скрылся за ближайшим домом.
Когда прыткому водителю все же свернули шею, догнать Коперника было уже невозможно.
— Сволочь, — проворчал Артист, стирая кровь с рассеченной брови.
А Док молча вышел из «уазика» и нервно закурил.
— Что делать, Семен? — спросил он.
— Ты о чем?
Док смотрел куда-то в небо.
— Как жить, когда предают друзья? Ведь это единственное, что у нас есть… — Что делать, что делать, — проворчал Артист через некоторое время. — С Пастухом связываться, вот что делать. Ты же слышал, что они на всех на нас вышли…
— Спецназ здесь только для прикрытия операции и охраны самолета, капитан.
— Но наши клиенты могут оказаться не по зубам местной милиции.
— Опять не предусмотрели? — ехидно заметил генерал. — А ведь вам платят за вашу сообразительность и организационные способности… В общем, так. Никакого спецназа. Выкручивайтесь силами местной милиции… или кто здесь еще в вашем распоряжении? И еще, капитан.
— Я слушаю.
— Вы хорошо поработали в Ираке. Не заставляйте разочаровываться в вас сейчас, когда остался всего один день. Не подведите. Вы знаете, чем это может закончиться для вас.
Коперник знал. Очень хорошо знал. Он прекрасно понимал, какую работу выполняет и чем она может закончиться для него. Ему платили — он делал, и делал хорошо, что бы там Кудрявцев ни говорил. Но вот чего Коперник не предусмотрел с самого начала, а теперь понял очень отчетливо, так это то, что проблемы у него могут возникнуть в любом случае. Не важно, насколько хорошо он сделает свою работу и сделает ли ее вообще. Сейчас, глядя на то, как генерал Кудрявцев прячется за свою иронию и грубость от навалившегося на него страха, глядя в его потемневшие усталые глаза, Коперник понял, что вся эта операция задумана им и ему подобными не с политическими целями, как они пытались убедить его с самого начала, а исключительно в страхе за свою шкуру! Что уж их там, в Генштабе, так прижало — не важно. Важно то, что трясущиеся в страхе не знают верности и не держат своего слова. Вот в этом Коперник был уверен на сто процентов. А стало быть, они попытаются утопить его в любом случае: если все получится — то на всякий случай, как непосредственного исполнителя, который слишком много знает, а если операция провалится — чтобы спасти остатки своей шкуры.
Нет, он не будет отказываться, он сделает все, что от него зависит. Хотя бы потому, что уже и сам во всем этом измазан. Но с этой минуты он будет очень тщательно обдумывать свое исчезновение и совсем никому не будет доверять.
— Вам все ясно, капитан? — спросил Кудрявцев.
— Ясно.
— Вопросы есть?
— Нет.
— Значит, так. Я буду находиться все время в расположении части. Если возникнут какие-то проблемы, немедленно докладывать мне. А завтра, когда все закончится и дело примет официальный оборот и сюда прибудет специальная команда, которая разберется с грузом, мы с вами отправимся в Москву.
Генерал поднялся и подошел к двери. Они разговаривали, естественно, без свидетелей, и прибывшие с инспекцией офицеры ждали там, за дверью.
Кудрявцев вышел в коридор.
— Я остаюсь здесь на два дня, — сказал он одному из своих сопровождающих. — Как мы и договаривались. Можете возвращаться прямо сейчас. Я сам закончу все дела… Да, и попросите там, чтобы ко мне явился командир части.
Коперник вдруг подумал о том, что генерал не захотел разрешить ему использовать спецназовцев по очень простой причине. Он просто собирается их все время держать здесь, рядом с собой, для надежной защиты. Неужели он так боится этих двоих наемников? Ну и ну!..
— Можете быть свободны, капитан, — сказал Кудрявцев. — Идите и сделайте все, как надо… Кстати, вы где остановились-то?
Коперник поднялся.
— Здесь много желающих сдать комнату, — сказал он и вышел из кабинета.
Сегодня у него было еще много дел. Он собирался нанести визиты начальнику милиции, мэру и этому его ненормальному брату. Он должен был подробно проинструктировать всех, как им действовать завтра. Завтра у Коперника не будет возможности контролировать их действия, а потому сегодня необходимо сделать так, чтобы все они без всякого контроля действовали слаженно. А потом со спокойной душой можно будет отвалить на боковую. В том, что его клиенты, эти двое москвичей из управления, никуда до завтра не денутся, Коперник совершенно не сомневался. Ну а завтра их не спасет никакая сообразительность.
Выйдя из части, он сел в поджидавший его «уазик».
— К Смирнову, — бросил Коперник водителю и откинулся на сиденье.
Впрочем, в «уазике» не очень-то расслабишься. На плохих дорогах его трясет, а хороших дорог в Двоегорске нет в принципе. Даже подъезд к дому Заславского представляет из себя сплошные колдобины, хотя этот-то уж мог себе позволить хорошо асфальтированный подъезд. Правда, сейчас, в феврале, снег смягчал все эти колдобины, но даже он не мог полностью выровнять дорогу. Впрочем, несмотря на то что по такой дороге больше сорока — пятидесяти километров в час невозможно было выжимать, «советский джип» довольно бодро прыгал по ухабам в сторону Центральной площади, разбрасывая комья снега и натужно рыча. Коперник курил и задумчиво смотрел вперед. Он в сотый раз просчитывал все свои действия, пытаясь перепроверить в очередной раз, не сделал ли где ошибки, не упустил ли какую мелочь. И в сотый раз он приходил к выводу, что ошибки быть не может, что все сделано четко и верно. Нет, Кудрявцев просто паникует. Срыва быть не может.
Дорога была одна — сначала вдоль забора части, мимо пустырей, а потом направо, по тихой окраинной улочке. Когда машина свернула на эту улочку, в отдалении, ближе к ее концу, быстро переместились какие-то фигуры, но Коперник не придал этому значения. Слишком он здесь был уверен в себе, слишком занят своими проблемами. Впрочем, когда «уазик» уже приближался к противоположному концу улицы, Коперник все же заметил мужика, сидящего на лавочке у дороги рядом с калиткой одного из домов и хлещущего водку прямо из горлышка. Словно трубач, он, запрокинув голову, вылил в себя содержимое бутылки на одном дыхании. А когда машина была уже недалеко от него, мужик оторвался от бутылки, потом, видимо одолев все до капли, приложился к ней на всякий случай еще раз и, отшвырнув пустую посудину в сторону, поднялся. Его сильно повело в сторону, прямо на дорогу, и тут, на накатанном снегу, он уже был не в силах сохранить равновесие.
Взмахнув руками, словно разучившаяся летать птица, мужик свалился прямо на проезжую часть.
— Вот козел, — проворчал водитель, резко тормознул и попытался объехать упившегося аборигена.
Но в то мгновение, когда машина медленно протискивалась между лежащим на дороге телом и кустарником на обочине, из этих кустов неожиданно выскочил еще один человек и, мгновенно распахнув дверцу водителя, резко рванул водителя на себя, вывалившись вместе с ним в снег. Коперник тут же дернул ручник, машина вздрогнула, остановилась, и в ту же секунду дверцу с его стороны с силой рванул тот самый рухнувший на дорогу абориген, который оказался трезвым как стеклышко, и Коперник получил в челюсть. Но абориген не стал вытаскивать его из машины, а, свалив лицом вниз на водительское сиденье, уселся сверху, быстро обыскал, а потом проворно связал Копернику руки за спиной.
— Артист! — позвал он.
— Порядок, — отозвался Артист, затаскивая водителя на заднее сиденье. — Проворным оказался, гад, так что пришлось помять его немного… Кстати, Док, узнал старого знакомого?
Док бросил взгляд на бесчувственное тело водилы и только тут понял, почему этот человек показался ему знакомым. Точно! Это же тот самый Петрович, который уговаривал их остаться в доме № 5 по улице Карла Маркса. Вот и встретились.
Док коротко кивнул.
— Оклемается?
— Если будет сидеть спокойно, то оклемается.
— Тогда поехали… Помоги.
Артист подошел к открытой дверце водителя, чтобы помочь Доку усадить Коперника и освободить себе место за рулем.
— Ну что, Коперник, — сказал Артист, приподнимая его, — дождался своей инквизиции? Садись, сейчас звезды поедем считать.
Вот этого Коперник никак не ожидал. Никак.
Просто этого не должно было произойти. Особенно сейчас.
Все, что угодно, только не такая встреча с глазу на глаз, потому что это будет полный провал операции, потому что это именно то единственное, чего капитан действительно опасался. Твою мать… Док и Артист подняли капитана и усадили его. Как-то сжавшись, словно чего-то опасаясь, Коперник молча отвернулся к окну. Артист уселся за руль, а Док, прежде чем пересесть на заднее сиденье «уазика», задержал свой взгляд на лице Коперника. Задержал и вдруг чуть заметно вздрогнул и только потом захлопнул дверь, чтобы пересесть к лежащему без сознания водителю. Машина, ведомая теперь уже Артистом, тронулась в путь.
— Ты подумай, пока мы едем, — сказал Артист Копернику, — чтобы потом отвечать на вопросы быстро и точно. Мы тебя долго мучить не будем. Ты нам не нужен. Только несколько ответов на несложные вопросы — и все.
Коперник промолчал.
Док тоже.
Артист же хмыкнул и продолжил:
— Ты, конечно, можешь молчать, но славы тебе это не принесет. Мы давно уже знаем о самолете, который ты завтра ждешь, и о том, что ты хотел нас подставить.
Вряд ли у тебя все это получится, так что ты лучше расскажи нам чистосердечно все, что знаешь, ну, а мы, может быть, помилуем тебя.
И тут заговорил Док.
— Леша, — сказал он неожиданно, и голос его казался севшим, — как ты мог?
Зачем тебе это понадобилось?
Вот этого Коперник и боялся. Боялся, что Док его узнает.
Артист с изумлением посмотрел на Коперника и, отвлекшись от дороги, едва не въехал в придорожную канаву.
— Я ведь верил тебе, — продолжил Док. — Ты заставил меня поверить, что на этом свете существует что-то кроме войны… Я же сюда из-за тебя приехал… — Ну, теперь все ясно, — сказал Артист. — Лихой ты, оказывается, парень, Алексей Сомин… Или как там тебя теперь? Коперник? Так запросто сдать друга не каждый сможет.
— Я ни при чем, — подал голос Коперник. — Ты все равно был обречен… Вы все были обречены… А то, что ты оказался на моем пути, — просто случайность.
— Ну-ка, ну-ка, — переспросил Артист, — это почему же мы были обречены?
— Потому что вы наемники. За вас никто не отвечает. Таких, как вы, уничтожают первыми. Вы попали в политику.
— Док, а давай-ка открутим ему голову, чтобы он не сомневался в том, кто из нас обречен, а?
— Подожди, Артист… Леша, почему нас вызвали сюда?
— Потому.
— Как на нас вышли?
— Очень просто. Некое управление планировало одну операцию в Ираке, которую мы должны были подправить в своих интересах, а ваша команда во главе с Пастухом значилась в исполнителях. Ну а узнать, что под именем Док скрываешься именно ты, было несложно.
— И ты воспользовался этим?
— Мне ничего не оставалось делать.
— На кого ты работаешь?
— Бесполезно, Ваня, я все равно ничего больше не скажу.
Артист резко затормозил, и Коперника сильно качнуло вперед.
— Док, давай выкинем его к едрене фене из машины, чтобы он замерз в каком-нибудь сугробе?
— Идиоты! — заорал вдруг Коперник. — Вы что, не понимаете, что вам конец?!
Раз вы оказались такими сообразительными, так валите отсюда, пока не поздно!
Спасайте свои задницы! Вы можете прирезать меня, но изменить все равно ничего не сможете! Это политика! Самолет все равно прилетит, и груз все равно заберут, что бы вы ни делали!
— Смотри-ка, — со злостью произнес Артист, — огрызается… Вдруг водила, который как-то незаметно пришел в себя, нанес Доку резкий удар, обхватил за шею и начал душить. Артист немедленно развернулся, но таким образом потерял из поля зрения Коперника, чем тот и воспользовался, — он открыл дверцу и вывалился на дорогу. Быстро поднявшись на ноги, Коперник со всех ног рванул прочь, и через несколько секунд, пока Артист снова отключал водилу, он уже скрылся за ближайшим домом.
Когда прыткому водителю все же свернули шею, догнать Коперника было уже невозможно.
— Сволочь, — проворчал Артист, стирая кровь с рассеченной брови.
А Док молча вышел из «уазика» и нервно закурил.
— Что делать, Семен? — спросил он.
— Ты о чем?
Док смотрел куда-то в небо.
— Как жить, когда предают друзья? Ведь это единственное, что у нас есть… — Что делать, что делать, — проворчал Артист через некоторое время. — С Пастухом связываться, вот что делать. Ты же слышал, что они на всех на нас вышли…
4
Коперник был близок к панике. Нет, он не паниковал еще, он только был близок к ней, но и этого оказалось достаточно. С веревкой ему удалось справиться быстро, но что там веревка, когда вся операция идет под откос, — как выяснилось, Док и Артист уже слишком много знали. Так что теперь, если только они будут действовать решительно и быстро, они смогут разрушить все. Да, они до сих пор не знают, что за груз прибывает, да, они не знают, с кем имеют дело, но ведь они, по всему судя, совсем не лыком шиты — хватило же у них ума выйти точно на Коперника!
Столько сил потрачено за последние месяцы, столько усилий, что напряжение достигло самого крайнего предела. Коперник прекрасно отдавал себе отчет, что до конца этой масштабной титанической операции остались всего сутки. Жалкие сутки!
И меньше всего он сейчас хотел, чтобы именно в последнюю минуту все полетело к черту! Нервы просто не выдерживали. Когда на него, офицера ГРУ, вышел генерал Кудрявцев из Генштаба (разумеется, Кудрявцев был не один, но с Коперником общался только он) и предложил участие в этом деле, раздумывать долго не пришлось. Тем более отказываться. Эта гоп-компания высших офицеров была крайне убедительна. В первую очередь они хорошо оплачивали работу. Очень хорошо. А во вторую очередь подготовили очень убедительную политическую подоплеку всего дела, — мол, вы же понимаете, что в условиях тотальной коррупции просто приходится действовать незаконными методами. Коперник понимал. Сам пользовался теми же аргументами зачастую. Но все-таки некая моральная поддержка тоже сыграла свою роль. Одним словом, он согласился и половину своего гонорара получил немедленно.
Это тоже оказалось вполне убедительно.
А дальше начались его хитрые маневры в Багдаде, и он начал чувствовать себя как рыба в воде. Это была его работа, которую он знал и в которой был профессионалом, в которой он, Коперник, все сделал блестяще, без единой ошибки.
Официально все это было совместной операцией Министерства обороны и президентского Управления по планированию специальных мероприятий, в результате которой из Ирака должны были вывезти обратно в Россию, в специально подготовленное хранилище под Екатеринбургом, штаммы бактериологического оружия.
Что, зачем да почему — это Коперника не интересовало. Задача перед ГРУ и управлением была предельно ясна: набор штаммов боевых бактерий необходимо было немедленно вывезти из Ирака. Сделать это предполагалось под прикрытием делегации российских депутатов во главе с Жириновским. Но личная задача Коперника, которую перед ним поставил Кудрявцев и о которой никто больше не подозревал, была несколько иной. Коперник должен был чуть-чуть подкорректировать официальные планы. И выполнял он именно эту задачу. И не просто выполнял, а с блеском выполнял!..
Нетрудно оказалось обвести вокруг пальца начальника Голубкова, отвечавшего за операцию со стороны Оперативного отдела спецмероприятий управления, его человека Сергея Пастухова, который должен был получить контейнер со штаммами, советника Саддама Хусейна аль-Темими, который должен был передать контейнер русским, и начальника армейской разведки Камаля аль-Вади, пытавшегося предотвратить вывоз из страны стратегического оружия. Несложно было с опытом Коперника сделать так, чтобы контейнер оказался в руках подготовленного самим Коперником человека, о котором не знал никто и который должен был переправить контейнер в Россию, но, разумеется, не в государственное хранилище, а прямо в руки самого генерала Кудрявцева, который на время операции в Багдаде выдумал себе угрожающий псевдоним Барбаросса.
Все это Коперник сделал и благополучно исчез из Ирака. Казалось, что самое трудное закончилось и теперь остались лишь мелочи — встретить в Двоегорске самолет, на котором Аджамал Гхош, так тщательно подготавливаемый Коперником в течение нескольких месяцев для этой операции, доставит контейнер, после чего отчитаться перед Кудрявцевым и исчезнуть вместе со второй половиной своего гонорара.
Как все должно было быть просто… Господи, кто же надоумил этого идиота Кудрявцева подставить Управление стратегического планирования! Впрочем, вполне может быть, что именно это обстоятельство — дискредитация управления — и было изначально самой важной частью всей операции… Коперник подробностей не знал.
Но он прекрасно понимал, что все действия Кудрявцева ведут к тому, что президентское управление окажется подставленным, и он теперь точно знал, что это с самого начала было ошибкой, с которой ему — увы! — приходилось мириться.
Причин ему не открывали — только самый минимум, необходимый для работы, поскольку Коперник должен был организовать и дискредитацию тоже. Он и организовал. Когда ему пришлось бывать в управлении, чтобы оговаривать с Голубковым детали, он потребовал самого тщательного отбора кандидатур возможных исполнителей и таким образом узнал о команде Пастуха. Подвело Коперника то, что слишком уж удачной оказалась эта команда. Во всех отношениях. И еще одно — что человека из этой команды по имени Док он узнал сразу. Это был Иван Перегудов, его старый школьный приятель. Оказывается, Ванька тоже попал в тайные коридоры политики! Нет, Коперник не собирался уничтожать его. Он не взял бы на себя такой грех даже при всем своем цинизме. Но выбор был сделан, и операция началась, хотя то, что он должен был подставить Ивана, все же, помимо воли, царапало душу.
Надежда была только на то, что им с Иваном не придется встречаться лицом к лицу.
И вот теперь, когда закончились шпионские игры и началась российская действительность, вся операция вдруг полетела кувырком! И Коперник начал нервничать. Вся эта очевидность предательств, грязных политических игр словно подкосила его. Он даже не ожидал этого от себя, если честно. А мерзость эта подкосила его так, что Коперник растерялся. На самых сложных заданиях не терялся, а тут на тебе! Он перестал чувствовать себя уверенным, как это было в Багдаде. Как ему теперь выкручиваться? Что делать? Как быть с заговорившей совестью?
Нервы были на пределе.
А ведь генерал Кудрявцев будет абсолютно раздавлен, если узнает об этой встрече Коперника с Доком! Уж для него-то это будет катастрофа. А если генерал Кудрявцев будет раздавлен, от него можно будет ожидать любой глупости.
Похоже, у него, Коперника, нет выхода.
Он снимал номер в двоегорской гостинице — просто так, безо всяких хитростей, безо всякой конспирации. И вот теперь, когда он добрался до своего номера и лежал на кровати, греясь в тепле и глядя в потолок, он постепенно приходил к мнению, что мысль, спонтанно возникшая у него еще на улице, единственно верная. И Коперник решился.
Во-первых, он, естественно, ничего не скажет Кудрявцеву.
Во-вторых, он уничтожит всех, кто мог иметь к этому делу отношение, кто мог навести на него. Док с Артистом ждали на дороге, а стало быть, знали, что он в части и собирается ехать в город. Кто мог им об этом сказать? Никакого осведомителя у них нет, а значит, это случайный человек. Таким человеком мог быть только подполковник Старыга, этот старый мудак, который недовольно ворчит при каждой их встрече с Коперником. А раз так, то теперь, пожалуй, Коперник понимает, почему Смирнов со своими ментами второй день не может взять эту парочку. Все очень просто — они наверняка осели в доме участкового… как же его фамилия? Нелужа, кажется. Кстати, через подполковника же они могли узнать и о самолете. Все сходится, тем более что Старыга и Нелужа соседи… Всех! Всех уничтожить, чтобы оборвать нити, чтобы изолировать этих настырных наемников… А в-третьих, надо сейчас же, немедленно отправляться к Заславскому и заставить его обосраться от страха за свою шкуру! Надо намекнуть ему, что он не только распрощается со своей карьерой мэра, но и вообще сядет очень надолго вместе со своим бра-тельником, если завтра не наведет порядок в городе. Надо разрешить ему делать все, что захочет, любой беспредел, но только чтобы к шести часам вечера Док и Артист сидели в тюрьме, а лучше, чтобы лежали в морге. В конце концов не все они нужны живыми и лучше оставить Аджамала, который должен прилететь сюда в самолете вместе с экипажем. Лучше уж его, чем Дока и Артиста.
Слишком много они узнали. Извини, Иван Перегудов. Но другого выхода нет… Коперник рывком поднялся с кровати и схватил телефонную трубку. Пора было действовать. Набрав номер, капитан молчал с минуту, а потом, когда абонент соединился, прижал трубку поближе ко рту и зловеще зашипел:
— Слушай меня внимательно, Заславский…
Столько сил потрачено за последние месяцы, столько усилий, что напряжение достигло самого крайнего предела. Коперник прекрасно отдавал себе отчет, что до конца этой масштабной титанической операции остались всего сутки. Жалкие сутки!
И меньше всего он сейчас хотел, чтобы именно в последнюю минуту все полетело к черту! Нервы просто не выдерживали. Когда на него, офицера ГРУ, вышел генерал Кудрявцев из Генштаба (разумеется, Кудрявцев был не один, но с Коперником общался только он) и предложил участие в этом деле, раздумывать долго не пришлось. Тем более отказываться. Эта гоп-компания высших офицеров была крайне убедительна. В первую очередь они хорошо оплачивали работу. Очень хорошо. А во вторую очередь подготовили очень убедительную политическую подоплеку всего дела, — мол, вы же понимаете, что в условиях тотальной коррупции просто приходится действовать незаконными методами. Коперник понимал. Сам пользовался теми же аргументами зачастую. Но все-таки некая моральная поддержка тоже сыграла свою роль. Одним словом, он согласился и половину своего гонорара получил немедленно.
Это тоже оказалось вполне убедительно.
А дальше начались его хитрые маневры в Багдаде, и он начал чувствовать себя как рыба в воде. Это была его работа, которую он знал и в которой был профессионалом, в которой он, Коперник, все сделал блестяще, без единой ошибки.
Официально все это было совместной операцией Министерства обороны и президентского Управления по планированию специальных мероприятий, в результате которой из Ирака должны были вывезти обратно в Россию, в специально подготовленное хранилище под Екатеринбургом, штаммы бактериологического оружия.
Что, зачем да почему — это Коперника не интересовало. Задача перед ГРУ и управлением была предельно ясна: набор штаммов боевых бактерий необходимо было немедленно вывезти из Ирака. Сделать это предполагалось под прикрытием делегации российских депутатов во главе с Жириновским. Но личная задача Коперника, которую перед ним поставил Кудрявцев и о которой никто больше не подозревал, была несколько иной. Коперник должен был чуть-чуть подкорректировать официальные планы. И выполнял он именно эту задачу. И не просто выполнял, а с блеском выполнял!..
Нетрудно оказалось обвести вокруг пальца начальника Голубкова, отвечавшего за операцию со стороны Оперативного отдела спецмероприятий управления, его человека Сергея Пастухова, который должен был получить контейнер со штаммами, советника Саддама Хусейна аль-Темими, который должен был передать контейнер русским, и начальника армейской разведки Камаля аль-Вади, пытавшегося предотвратить вывоз из страны стратегического оружия. Несложно было с опытом Коперника сделать так, чтобы контейнер оказался в руках подготовленного самим Коперником человека, о котором не знал никто и который должен был переправить контейнер в Россию, но, разумеется, не в государственное хранилище, а прямо в руки самого генерала Кудрявцева, который на время операции в Багдаде выдумал себе угрожающий псевдоним Барбаросса.
Все это Коперник сделал и благополучно исчез из Ирака. Казалось, что самое трудное закончилось и теперь остались лишь мелочи — встретить в Двоегорске самолет, на котором Аджамал Гхош, так тщательно подготавливаемый Коперником в течение нескольких месяцев для этой операции, доставит контейнер, после чего отчитаться перед Кудрявцевым и исчезнуть вместе со второй половиной своего гонорара.
Как все должно было быть просто… Господи, кто же надоумил этого идиота Кудрявцева подставить Управление стратегического планирования! Впрочем, вполне может быть, что именно это обстоятельство — дискредитация управления — и было изначально самой важной частью всей операции… Коперник подробностей не знал.
Но он прекрасно понимал, что все действия Кудрявцева ведут к тому, что президентское управление окажется подставленным, и он теперь точно знал, что это с самого начала было ошибкой, с которой ему — увы! — приходилось мириться.
Причин ему не открывали — только самый минимум, необходимый для работы, поскольку Коперник должен был организовать и дискредитацию тоже. Он и организовал. Когда ему пришлось бывать в управлении, чтобы оговаривать с Голубковым детали, он потребовал самого тщательного отбора кандидатур возможных исполнителей и таким образом узнал о команде Пастуха. Подвело Коперника то, что слишком уж удачной оказалась эта команда. Во всех отношениях. И еще одно — что человека из этой команды по имени Док он узнал сразу. Это был Иван Перегудов, его старый школьный приятель. Оказывается, Ванька тоже попал в тайные коридоры политики! Нет, Коперник не собирался уничтожать его. Он не взял бы на себя такой грех даже при всем своем цинизме. Но выбор был сделан, и операция началась, хотя то, что он должен был подставить Ивана, все же, помимо воли, царапало душу.
Надежда была только на то, что им с Иваном не придется встречаться лицом к лицу.
И вот теперь, когда закончились шпионские игры и началась российская действительность, вся операция вдруг полетела кувырком! И Коперник начал нервничать. Вся эта очевидность предательств, грязных политических игр словно подкосила его. Он даже не ожидал этого от себя, если честно. А мерзость эта подкосила его так, что Коперник растерялся. На самых сложных заданиях не терялся, а тут на тебе! Он перестал чувствовать себя уверенным, как это было в Багдаде. Как ему теперь выкручиваться? Что делать? Как быть с заговорившей совестью?
Нервы были на пределе.
А ведь генерал Кудрявцев будет абсолютно раздавлен, если узнает об этой встрече Коперника с Доком! Уж для него-то это будет катастрофа. А если генерал Кудрявцев будет раздавлен, от него можно будет ожидать любой глупости.
Похоже, у него, Коперника, нет выхода.
Он снимал номер в двоегорской гостинице — просто так, безо всяких хитростей, безо всякой конспирации. И вот теперь, когда он добрался до своего номера и лежал на кровати, греясь в тепле и глядя в потолок, он постепенно приходил к мнению, что мысль, спонтанно возникшая у него еще на улице, единственно верная. И Коперник решился.
Во-первых, он, естественно, ничего не скажет Кудрявцеву.
Во-вторых, он уничтожит всех, кто мог иметь к этому делу отношение, кто мог навести на него. Док с Артистом ждали на дороге, а стало быть, знали, что он в части и собирается ехать в город. Кто мог им об этом сказать? Никакого осведомителя у них нет, а значит, это случайный человек. Таким человеком мог быть только подполковник Старыга, этот старый мудак, который недовольно ворчит при каждой их встрече с Коперником. А раз так, то теперь, пожалуй, Коперник понимает, почему Смирнов со своими ментами второй день не может взять эту парочку. Все очень просто — они наверняка осели в доме участкового… как же его фамилия? Нелужа, кажется. Кстати, через подполковника же они могли узнать и о самолете. Все сходится, тем более что Старыга и Нелужа соседи… Всех! Всех уничтожить, чтобы оборвать нити, чтобы изолировать этих настырных наемников… А в-третьих, надо сейчас же, немедленно отправляться к Заславскому и заставить его обосраться от страха за свою шкуру! Надо намекнуть ему, что он не только распрощается со своей карьерой мэра, но и вообще сядет очень надолго вместе со своим бра-тельником, если завтра не наведет порядок в городе. Надо разрешить ему делать все, что захочет, любой беспредел, но только чтобы к шести часам вечера Док и Артист сидели в тюрьме, а лучше, чтобы лежали в морге. В конце концов не все они нужны живыми и лучше оставить Аджамала, который должен прилететь сюда в самолете вместе с экипажем. Лучше уж его, чем Дока и Артиста.
Слишком много они узнали. Извини, Иван Перегудов. Но другого выхода нет… Коперник рывком поднялся с кровати и схватил телефонную трубку. Пора было действовать. Набрав номер, капитан молчал с минуту, а потом, когда абонент соединился, прижал трубку поближе ко рту и зловеще зашипел:
— Слушай меня внимательно, Заславский…
Глава седьмая. Путь Аджамала
1
За несколько предрассветных часов Аджамал Гхош проделал немалый путь.
Коперник сдержал свое слово, и Аджамал получил все, о чем они договаривались.
Кроме джипа он имел теперь форму капитана иракской армии и документы офицера по особым поручениям, направляющегося в город Эбриль в распоряжение командира 6-го отдельного корпуса, расквартированного в мятежной провинции. В сопроводительных документах также говорилось о некоем особом поручении и содержался приказ об оказании вышеуказанному капитану посильной помощи на всем пути следования.
Советник, как выяснилось, не был лишен чувства юмора, потому что сопроводительные бумаги были подписаны лично начальником армейской разведки генералом аль-Вади.
Сама же передача контейнера прошла для Аджамала спокойно и даже как-то буднично. Просто в условленном месте на шоссе Багдад — Эбриль, в ста километрах севернее Багдада, где он просто ожидал, сидя в армейском джипе, к нему подкатил «мерседес», и советник аль-Темими сам, лично передал Аджамалу Гхошу заветный чемодан серебристого цвета. На словах он лишь добавил:
— Да поможет вам всемилостивейший Аллах. Мне пришлось постараться. Будет крайне обидно, если вас поймают.
— Не волнуйтесь, господин советник, — ответил Аджамал и на всякий случай отдал честь.
И вот Гхош уже третий час несся по пустынному шоссе на север страны. Из радиоприемника, настроенного на джазовую волну, неслось пронзительное соло на саксофоне. Ночь выдалась более чем прохладной, и Аджамалу приходилось кутаться в куртку с меховым воротником. Но с первыми лучами солнца температура воздуха начала заметно повышаться, и часов в девять утра стало даже жарковато. С рассветом на дороге стали появляться машины. Большей частью это были страшные монстры, собранные местными механиками из частей различных автомобилей. Какие-то грузовички с крестьянами, разноцветные пестрые автобусы. Много попадалось и русских машин. В основном «Волги», в том числе еще и «ГАЗ-21». Эта картина была знакома Аджамалу еще по Афганистану.
Через каждые пять километров у шоссе возвышалcя постамент с искореженным остовом автомобиля. По личному распоряжению президента Хусейна эти жертвы автокатастроф призваны были устрашать распоясавшихся водителей, тем более что больше их устрашать было некому. Дорожная полиция в стране, похоже, отсутствовала. Зато на дороге было много военных. Каждый третий автомобиль оказывался армейским грузовиком или джипом. Ирак готовился к очередной войне, и это было на руку — среди такого обилия армейцев Аджамал ничем не выделялся из общей картины, так что мог преспокойно нестись на север на той скорости, на какую только была способна машина. Местные водители, прекрасно усвоив, что для военных никакой закон не писан, сами торопились убраться с дороги.
Документы, добытые советником аль-Темими, оказывали волшебное действие на всех, кто держал их в руках. В течение всего пути Гхошу приходилось несколько раз останавливаться на блокпостах, перегораживающих шоссе, — Ирак уже лет десять или даже больше жил на военном положении. Обычно блокпост представлял собой несколько бетонных блоков у дороги, сложенных в виде укрытия. Из-за блоков торчал пулемет. При каждой такой дорожной крепости был свой гарнизон — обычно взвод солдат, возглавляемый офицером не выше лейтенанта. Вся служба здесь сводилась к непрестанной проверке документов. Впрочем, кое-кто из местных жителей, чье поле, например, оказывалось отрезанным блокпостом от дома, проезжал здесь уже без проверки. Их просто узнавали в лицо.
Итак, Аджамал показывал свои документы, и, сразу же после того как офицер доходил до подписи Камаля Абделя, Гхош тут же получал положенную «посильную помощь». Даже за сотни километров от столицы одной своей подписью генерал аль-Вади наводил благоговейный ужас на всех без исключения. Пароль командир блокпоста спрашивал уже как-то стыдливо, как бы показывая, что ему дико неудобно перед столь уважаемым человеком, но служба есть служба. Аджамал называл пароль и преспокойно следовал дальше. Этот пароль, действовавший до полудня, ему сообщил также советник. После полудня пароль должен был смениться. Предполагалось, что за это время Гхош должен был проделать значительную часть пути до Эбриля.
Впрочем, сам он на такую удачу не надеялся. Генерал аль-Вади недаром пользовался репутацией стального человека, чьи руки могли дотянуться до любого в этой стране, и не только в ней. Поэтому, внутренне ожидая скорых неприятностей, Аджамал все жал и жал на педаль газа своего джипа, стараясь скоростью выиграть если не время, то хотя бы расстояние.
Гхош уже подъезжал к Киркуку, первому и последнему крупному городу на пути к Эбрилю, когда его везение кончилось. На очередном блокпосте царило нездоровое оживление. Здешний лейтенант, в отличие от остальных своих коллег, которые на всех предыдущих блокпостах лениво отдыхали в тени, предоставляя своим солдатам право осуществлять самим контрольные функции, вдруг почему-то лично бросился проверять документы. Подпись всемогущего генерала произвела на лейтенанта какое-то двойственное впечатление. С одной стороны, видно было, что он инстинктивно вздрогнул от одной мысли о человеке, поставившем этот автограф. Но, с другой стороны, на его лице явно отпечатались какие-то сомнение и недоверие.
Коперник сдержал свое слово, и Аджамал получил все, о чем они договаривались.
Кроме джипа он имел теперь форму капитана иракской армии и документы офицера по особым поручениям, направляющегося в город Эбриль в распоряжение командира 6-го отдельного корпуса, расквартированного в мятежной провинции. В сопроводительных документах также говорилось о некоем особом поручении и содержался приказ об оказании вышеуказанному капитану посильной помощи на всем пути следования.
Советник, как выяснилось, не был лишен чувства юмора, потому что сопроводительные бумаги были подписаны лично начальником армейской разведки генералом аль-Вади.
Сама же передача контейнера прошла для Аджамала спокойно и даже как-то буднично. Просто в условленном месте на шоссе Багдад — Эбриль, в ста километрах севернее Багдада, где он просто ожидал, сидя в армейском джипе, к нему подкатил «мерседес», и советник аль-Темими сам, лично передал Аджамалу Гхошу заветный чемодан серебристого цвета. На словах он лишь добавил:
— Да поможет вам всемилостивейший Аллах. Мне пришлось постараться. Будет крайне обидно, если вас поймают.
— Не волнуйтесь, господин советник, — ответил Аджамал и на всякий случай отдал честь.
И вот Гхош уже третий час несся по пустынному шоссе на север страны. Из радиоприемника, настроенного на джазовую волну, неслось пронзительное соло на саксофоне. Ночь выдалась более чем прохладной, и Аджамалу приходилось кутаться в куртку с меховым воротником. Но с первыми лучами солнца температура воздуха начала заметно повышаться, и часов в девять утра стало даже жарковато. С рассветом на дороге стали появляться машины. Большей частью это были страшные монстры, собранные местными механиками из частей различных автомобилей. Какие-то грузовички с крестьянами, разноцветные пестрые автобусы. Много попадалось и русских машин. В основном «Волги», в том числе еще и «ГАЗ-21». Эта картина была знакома Аджамалу еще по Афганистану.
Через каждые пять километров у шоссе возвышалcя постамент с искореженным остовом автомобиля. По личному распоряжению президента Хусейна эти жертвы автокатастроф призваны были устрашать распоясавшихся водителей, тем более что больше их устрашать было некому. Дорожная полиция в стране, похоже, отсутствовала. Зато на дороге было много военных. Каждый третий автомобиль оказывался армейским грузовиком или джипом. Ирак готовился к очередной войне, и это было на руку — среди такого обилия армейцев Аджамал ничем не выделялся из общей картины, так что мог преспокойно нестись на север на той скорости, на какую только была способна машина. Местные водители, прекрасно усвоив, что для военных никакой закон не писан, сами торопились убраться с дороги.
Документы, добытые советником аль-Темими, оказывали волшебное действие на всех, кто держал их в руках. В течение всего пути Гхошу приходилось несколько раз останавливаться на блокпостах, перегораживающих шоссе, — Ирак уже лет десять или даже больше жил на военном положении. Обычно блокпост представлял собой несколько бетонных блоков у дороги, сложенных в виде укрытия. Из-за блоков торчал пулемет. При каждой такой дорожной крепости был свой гарнизон — обычно взвод солдат, возглавляемый офицером не выше лейтенанта. Вся служба здесь сводилась к непрестанной проверке документов. Впрочем, кое-кто из местных жителей, чье поле, например, оказывалось отрезанным блокпостом от дома, проезжал здесь уже без проверки. Их просто узнавали в лицо.
Итак, Аджамал показывал свои документы, и, сразу же после того как офицер доходил до подписи Камаля Абделя, Гхош тут же получал положенную «посильную помощь». Даже за сотни километров от столицы одной своей подписью генерал аль-Вади наводил благоговейный ужас на всех без исключения. Пароль командир блокпоста спрашивал уже как-то стыдливо, как бы показывая, что ему дико неудобно перед столь уважаемым человеком, но служба есть служба. Аджамал называл пароль и преспокойно следовал дальше. Этот пароль, действовавший до полудня, ему сообщил также советник. После полудня пароль должен был смениться. Предполагалось, что за это время Гхош должен был проделать значительную часть пути до Эбриля.
Впрочем, сам он на такую удачу не надеялся. Генерал аль-Вади недаром пользовался репутацией стального человека, чьи руки могли дотянуться до любого в этой стране, и не только в ней. Поэтому, внутренне ожидая скорых неприятностей, Аджамал все жал и жал на педаль газа своего джипа, стараясь скоростью выиграть если не время, то хотя бы расстояние.
Гхош уже подъезжал к Киркуку, первому и последнему крупному городу на пути к Эбрилю, когда его везение кончилось. На очередном блокпосте царило нездоровое оживление. Здешний лейтенант, в отличие от остальных своих коллег, которые на всех предыдущих блокпостах лениво отдыхали в тени, предоставляя своим солдатам право осуществлять самим контрольные функции, вдруг почему-то лично бросился проверять документы. Подпись всемогущего генерала произвела на лейтенанта какое-то двойственное впечатление. С одной стороны, видно было, что он инстинктивно вздрогнул от одной мысли о человеке, поставившем этот автограф. Но, с другой стороны, на его лице явно отпечатались какие-то сомнение и недоверие.