Страница:
Для воспитания ненависти к врагу и повышения боевого наступательного духа были широко использованы факты зверств над советскими военнопленными, совершенных фашистскими изуверами, в частности в лагере смерти в поселке Вертячем, где в бараке под соломой было обнаружено 87 трупов наших бойцов и командиров, в большинстве своем изуродованных до неузнаваемости.
29 декабря Военный совет издал листовку-обращение к воинам фронта, в которой говорилось, что враг пытается сковать наши силы, чтобы любой ценой выиграть время для укрепления своей обороны. Воины призывались к смелым, активным и решительным действиям против вражеских войск. В листовке приводилась схема кольца окружения и оборонительных рубежей противника, которые предстояло преодолеть. В частях и подразделениях прошли митинги, на которых выступали командиры, политработники, бойцы, горячо поддержавшие это обращение.
* * *
В те горячие дни подготовки, когда в соответствии с планом операции из тыловых районов страны к нам стали поступать свежие части и соединения, подвозилось большое количество снаряжения, горючего и иного имущества, особо остро встали вопросы работы тыла.
Как назло, продолжались сильные морозы и вьюги. Не все ладилось в работе управлений тыла. Военному совету пришлось обратить на этот участок особое внимание всех политорганов и партийных организаций. Были разработаны мероприятия, поставленные под неослабный контроль политотделов армий и дивизий. В частности, учитывая недопустимость какого-либо сбоя в осуществлении плана подготовки операции, необходимость исчерпывающей осведомленности командования фронтом обо всем, что касалось подхода резервов Ставки, Военный совет усилил контроль за работой железной дороги, прифронтовых станций выгрузки.
С этой целью из числа политработников старшего звена и старших командиров была создана группа уполномоченных Военного совета, которым вменялось в обязанность тщательно разобраться с положением дел на определенном для каждого конкретном участке и оказать необходимую помощь там, где это требовалось, с использованием предоставленных им широких прав. Все они были подробно проинструктированы и направлены на железнодорожные станции, в автотранспортные части, на перевалочные базы, склады и другие "горячие точки", привлекавшие в эти дни повышенное внимание командования.
Считаю своим долгом вспомнить здесь с чувством глубокой признательности ту практическую повседневную помощь, которую нам оказывали Саратовский и Сталинградский обкомы партии. В тех же сложнейших условиях, преодолевая многие трудности, вызванные близостью фронта, они обеспечили снабжение войск топливом, поставку большого количества печек-"буржуек", как их назвали в годы гражданской войны, оказали помощь в скорейшем продвижении к фронту воинских железнодорожных составов, помогали поддерживать в приемлемом состоянии тыловые автомобильные дороги.
* * *
Вторым знаменательным событием в жизни нашего фронта явилась передача нам из состава Сталинградского фронта (переименованного в Южный) всех армий, действовавших на внутреннем фронте, - 57, 64 и 62-й.
Утром 31 декабря командующий войсками фронта, командующий артиллерией генерал В. И. Казаков а я выехали принимать переданные нам армии.
На трех "виллисах" на предельной скорости проскочили, но задерживаясь, районы расположения наших армий, буквально в двухстах метрах слева оставили памятный всем нам армейский наблюдательный пункт, на котором довелось пережить двенадцать дней назад поучительно безуспешные действия соединений 21-й армии, пытавшихся овладеть Мариновкой.
От этой самой западной точки внутреннего фронта окружения наши машины взяли курс сначала прямо на юг, потом свернули на юго-восток, выехали в расположение командного пункта 57-й армии.
Здесь нас встретили командующий армией генерал-майор Ф. И. Толбухин, члены Военного совета генерал-майор Н. Е. Субботин и полковник И. М. Мартыненко, начальник штаба армии полковник Н. Я. Прихидько.
Сам факт передачи всех армий, задействованных в операции по уничтожению окруженной группировки, под; единое командование представлял собой явление несомненно положительное. Однако не было с нами такой внушительной силы, какой была 2-я гвардейская армия. Передаваемые в состав Донского фронта армии были сильно истощены в ходе недавних наступательных боев, завершившихся окружением вражеской группировки.
К сожалению, о степени укомплектованности передаваемых армий личным составом и вооружением мы имели представление далеко не полное, и внести ясность во все возникшие сразу вопросы нам предстояло в ходе личного ознакомления.
В день нашего приезда чувствовал себя Федор Иванович Толбухин не лучшим образом, однако старался вида не подавать, толково и подробно доложил обстановку.
Армия насчитывала в своем составе всего три дивизии, одну танковую бригаду и один укрепленный район. Мало было артиллерии даже по количеству частей. Если еще принять во внимание, что в ноябре армия вела активные наступательные действия, понесла ощутимые потери, то общая картина в более пространных пояснениях едва ли будет нуждаться.
Дело осложнялось тем, что восполнения понесенных в наступлении потерь не последовало. Все, что дополнительно получил в свое время Сталинградский фронт, его командованием но вполне понятным причинам было направлено в 51-ю и-2-ю гвардейскую армии.
Показывая по карте расположение войск армии, генерал Ф. И. Толбухин обратил наше внимание на несколько необычную расстановку сил. Практически весь фронт армии прикрывался частями 115-го укрепрайона, которым противостояла 29-я мотодивизия противника.
15-я гвардейская стрелковая дивизия в условиях недавней угрозы прорыва танковых дивизий группы Манштейна была развернута на самом левом фланге армии, а 38-я и 422-я стрелковые дивизии и 20-я отдельная танковая бригада - более чем в 20 километрах восточнее от нее, в районе Цибенно, ближе к стыку с 64-й армией, откуда планировалось нанесение удара в ожидаемом наступлении по уничтожению окруженной группировки противника.
Других соединений в армии не было. Правда, в районе ее расположения (так сложилось в заключительный период ноябрьского наступления) оказалась 120-я дивизия - резерв 21-й армии.
В заключение доклада, деликатно обратив внимание К. К. Рокоссовского на слабую насыщенность войсками линии обороны занимаемой частями укрепрайона, Федор Иванович попросил командующего фронтом передать в его подчинение 120-ю стрелковую дивизию.
В этом месте своего доклада командарм на минуту задумался и, подняв голову от карты, со спокойной уверенностью произнес:
- При всем сказанном я хочу заверить Военный совет фронта, что весь личный состав армии от командующего до рядового готов отдать все свои знания и силы для выполнения поставленных задач. И говорю это не для успокоения руководства, а с твердой верой в возможности и способности людей, испытанных в недавних тяжелых боях... Ну а положение с укомплектованностью армии мной доложено без преувеличений.
- Во всем, что вы сказали, Федор Иванович, у нас сомнений нет.
К. К. Рокоссовский помолчал, прошелся взглядом по карте и после короткого раздумья завершил эту часть разговора:
- 120-ю, видимо, передадим. Только предоставьте нам время для более обстоятельного рассмотрения вопроса. Мы ведь сегодня только начинаем знакомиться о состоянием переданных армий! - Словно призывая Ф. И. Толбухина к пониманию, он чуть заметно пожал плечами. - При всех условиях поможем артиллерией, а вот личного состава из резервов фронта выделить едва ли удастся! - почти не скрывая досады заключил Константин Константинович.
В помещении командного пункта повисла настороженная тишина. Мне было известно, что не далее, как вчера, К. К. Рокоссовский по тому же поводу звонил в Генеральный штаб. Ответ был кратким: поможем, причем хорошо поможем, артиллерией. Личного же состава можем выделить фронту на всю операцию не более двадцати тысяч человек.
Прерывая затянувшуюся паузу, К. К. Рокоссовский поднялся и, явно желая смягчить свой вынужденный отказ, добавил:
- Удар, как вам известно, будет нанесен сразу по нескольким направлениям, что в известной мере облегчает задачу каждой из участвующих в нем армий. Легко, конечно, никому не будет, однако в успехе мы теперь не сомневаемся. Ждем от вас действий столь же решительных, как и в ноябрьском наступлении!
- К тому и готовим войска! - вступил в разговор генерал Н. Е. Субботин. Военный совет и политотдел армии еще в конце ноября, прямо по следам горячих событий завершенного контрнаступления, провели во всех соединениях совещания с партийно-политическим аппаратом, на которых с подробным анализом боевых действий выступили работники штаба армии...
Далее Н. Е. Субботин доложил о том, что несколькими днями позже подобные совещания были проведены в частях, провели и занятия с личным составом подразделений. До бойцов и младших командиров доведены итоги боевых действий, успехи армии в контрнаступлении, примеры мужества и героизма бойцов, командиров и политработников, подвергнуты критической оценке случаи промахов, несогласованности в действиях отдельных подразделений в ходе преследования войск противника.
- Одним словом, - как бы подытожил разговор Федор Иванович, - готовимся к участию в решающих событиях по всем линиям, и могу заверить, что чести армии в назначенный час не посрамим!
...И снова дорога. На этот раз широкая, с темно-коричневым накатом, прорезанная в снежном просторе и потому казавшаяся еще более темной, почти черной. Нал навстречу теперь все чаще попадались машины, доверху загруженные снарядами, горючим, продовольствием.
всем тем, что ежедневно потребляет армия, что готовит про запас на тот день, когда по приказу двинется на врага в смертельный бой.
На командном пункте 64-й армии нас ждали командующий армией генерал-майор М. С. Шумилов, член Военного совета генерал-майор К. К. Абрамов, начальник штаба генерал-майор И. А. Ласкин. В блиндаже командарма было просторно, чисто и тепло.
Я уже был раньше наслышан о хозяйственной распорядительности командующего 64-й армией, но тщательность, с которой был оборудован блиндаж, чистота и порядок, ковровые дорожки на полу и ковер на стене выглядели откровенным вызовом привычному дискомфорту военного размещения.
От удивления я, кажется, довольно отчетливо хмыкнул. Во всяком случае, ответив на рукопожатие К. К. Рокоссовского, М. С. Шумилов повернулся ко мне и, пожимая руку, с шутливой улыбкой поинтересовался:
- Наверное, подумали, что вот, дескать, командарм организовал только себе быт, а подчиненные - по землянкам, навалом?
- Не знаю, - ответил я, задетый все же несколько прямолинейно высказанным подозрением. - Хочется думать, что и об остальных позаботились.
- В какой-то мере так оно и есть, - кивнул головой М. С. Шумилов, одновременно хозяйским жестом приглашая всех к столу с картой. - Только одному командарму с подобной задачей не справиться. Заботиться о себе равно как и о своих подчиненных, обязан каждый командир...
Взглянув при этом на меня и вспомнив, видимо, что ведет разговор с политработником, после короткой паузы добавил:
- А политработник - тем более!
Перешли к делам. Как выяснилось из доклада командарма, возглавляемая им армия, не в пример соседней, 57-й, укомплектована довольно основательно. Она насчитывала в своем составе трехбригадный 7-й стрелковый корпус, 36-ю гвардейскую, 29, 157, 169, 204-ю стрелковые дивизии, 143-ю стрелковую, 66-ю, 154-ю морские бригады, 77-й и 118-й укрепрайоны и несколько бронетанковых частей. Слабо была обеспечена армия только артиллерией.
- И этот факт достаточно огорчительный! - заметил М. С. Шумилов. - Правым флангом мы ведем беспрерывные, иногда достаточно тяжелые бои в самом Сталинграде и нехватку артиллерии ощущаем постоянно! Обстоятельно доложив обстановку, Михаил Степанович мельком взглянул на часы и участливо спросил:
- Вы ведь в дороге-то давно, наверное, еще не обедали?
Оторвав взгляд от карты, Константин Константинович с улыбкой произнес:
- Угадали!
- Тогда разрешите пригласить к столу.
Однако же и за столом, явно не желая упустить возможность общения с командующим фронтом, М. С. Шумилов, как бы между прочим, постарался ввести разговор в желаемое русло. Он вспомнил, как отбивала в недавнем прошлом 64-я армия массированные удары 4-й танковой армии Гота. Получалось из его слов, что отбивали в общем неплохо, но могли бы и получше, располагай армия чуть большим количеством артиллерии и танков. Мне, признаюсь, импонировала способность М. С. Шумилова довольно метко, откровенно и без рисовки (вот, мол, я какой!) критиковать и собственные просчеты, словно бы глядя на свои действия глазами пристрастного проверяющего.
- Я вам о своих-то промахах не ради того, чтобы лолучить взыскание, докладываю. Просто о них сейчас нелишне вспомнить, поскольку, как я полагаю, не уяснив существа прежних промахов, не сумеешь их избежать и в будущем. А наши-то, генеральские, ошибки дорого стоят! - добавил командарм со вздохом.
По выражению лица Рокоссовского я понял, что с доводами М. С. Шумилова он в общем согласился, по от каких-либо авансов все же воздержался. Когда, провожая командующего фронтом, М. С. Шумилов попытался, теперь уже довольно настойчиво, напомнить о своей просьбе, К. К. Рокоссовский сочувственно кивнул и ответил:
- У нас, Михаил Степанович, интерес общий. Если бы имел - дал сам и, быть может, больше, чем просите. А сейчас, не гневайтесь, не могу. По ходу дела того не исключаю, однако пока прошу рассчитывать только на наличные силы!
Расставшись с гостеприимными хозяевами, выслушав их добрые напутствия, выехали к генералу В. И. Чуйкову.
Для продолжения начатого разговора и обмена накопившимися впечатлениями мы с В. И. Казаковым пересели в машину командующего, так что дальнейший путь показался более коротким, чем был он на самом деле.
Миновали Бекетовку, переправились по прочному льду через Волгу. По правому берегу попасть в расположение 62-й армии не представлялось возможным, ибо армия В. И. Чуйкова от левого соседа была отрезана восьмикилометровым коридором, образовавшимся вследствие прорыва немцев к берегу реки. Проехали через боевые порядки частей 77-го укрепрайона, занимавших оборону по западному берегу острова Голодный, пересекли еще одну замерзшую водную преграду - реку Ахтубу и таким довольно далеким объездным путем выехали к левому берегу Волги, прямо против расположения командного пункта 62-й армии.
На высоком противоположном берегу, словно гнезда стрижей (расстояние уменьшало размеры), ярусами располагались входы в блиндажи, землянки и другие укрытия для воинов легендарной 62-й армии.
Мы благополучно перебрались через Волгу и были прямо на берегу встречены командующим генерал-лейтенантом В. И. Чуйковым и членом Военного совета армии генерал-лейтенантом К. А. Гуровым.
Высокий берег защищал людей и средства связи управления от прямых попаданий снарядов. Зенитчики надежно прикрывали командный пункт от немецких пикировщиков. Однако навесной огонь вражеских гаубиц и минометов временами достигал цели - берег у кромки замерзшей реки был изрядно изуродован воронками, грудами развороченной земли и глыбами льда.
Сюда отчетливо доносились звуки ружейно-пулеметной перестрелки, высоко над головой посвистывали вражеские пули, улетавшие за Волгу, - командный пункт армии (такого в истории современных войн, кажется, еще не бывало) находился практически на передовой.
Когда мы вошли под своды душного блиндажа командующего, я невольно обратил внимание на то, что при каждом близком разрыве снаряда сквозь щели фанерной обшивки потолка сыпался на головы присутствующих мелкий, как пыль, песок.
Обстановку доложил начальник штаба армии генерал-майор Н. И. Крылов. Он особенно подчеркнул, что по имевшимся данным немецко-фашистские войска с минуты на минуту ждали начала нашего наступления, старались без крайней нужды не покидать укрытий, всемерно укрепляли оборону.
Вслед за тем мы выслушали доклады командарма и члена Военного совета. После заслушивания этих, если их так можно назвать, официальных ознакомительных докладов, командующий фронтом и генерал В. И. Казаков остались продолжать разговор с В. И. Чуйковым и И. И. Крыловым, а мы с генералом К. А. Гуровым прошли в его блиндаж. Там нас уже ожидал начальник политотдела армии бригадный комиссар И. В. Васильев.
Разговор зашел о высоком и заметно нарастающем боевом духе закалившихся в огне защитников города, их непреклонной решимости выстоять до конца, об изумительных подвигах героев обороны Сталинграда.
Как бывший омский красногвардеец, я, конечно, поинтересовался, насколько достойно мои земляки - воины 308-й Омской стрелковой дивизий - поддерживают и развивают героические традиции омской Красной гвардии.
К. А. Гуров с большой теплотой сообщил, что с первых дней прибытия в Сталинград эта дивизия отразила более ста мощных атак, стойко сражалась, обойденная с флангов, временами окруженная, но не сдала позиции врагу. За это время дивизия уничтожила свыше 150 танков и тысячи гитлеровцев.
- Если бы, - произнес Гуров, вспоминая о тех днях, - 308-я дивизия генерала Л. Н. Гуртьева запоздала с прибытием, не встала на пути наступавшего врага, не выдержала 4-6 октября его ударов, не отразила многочисленных ожесточеннейших атак противника 14 - 16 октября, трудно сказать, как сложилась бы судьба обороны города на этом ответственном участке.
Далее К. А. Гуров сообщил, что дивизия понесла тяжелые потери, но многие воины своими героическими действиями активно способствовали успешному решению поставленной задачи. Большая заслуга в повышении боеспособности дивизии принадлежит ее командиру генералу Л. Н. Гуртьеву, который в самые критические минуты сам лично водил бойцов в контратаки.
- Чтобы у вас сложилось более полное впечатление о том, какие у нас замечательные люди, - говорил далее К. А. Гуров, - прочтите вот этот протокол ротного комсомольского собрания ваших земляков.
Вот что я прочел:
"Слушали; О поведении комсомольцев в бою.
Постановили: Лучше в окопе умереть, но не уйти о позором. И не только самому не уйти, но и сделать так, чтобы сосед не ушел.
Вопрос к докладчику: Существуют ли уважительные причины ухода с огневой позиции?
- Ответ: - Из всех оправдательных причин только одна будет приниматься во внимание - смерть"{10}.
Поистине невозможно было без волнения, чувства гордости за нашу боевую молодежь, за ее горячий патриотизм, верность Родине читать этот ставший впоследствии широко известным документ.
Приведенный выше текст протокола с достаточной полнотой освещает характер деятельности комсомольских организаций на передовой. В дни решающих сражений с врагом комсомол выступал как надежный помощник командиров, политработников, партийных организаций в воспитании стойкости и мужества у личного состава сражавшихся подразделений. Это по инициативе комсомольцев среди защитников Сталинграда было широко распространено своеобразное напоминание-лозунг, принесенное под Сталинград прибывшими сюда защитниками Севастополя: "Героем упадешь - тебя поднимут и имя твое прославят в веках, к могиле твоей не зарастет народная тропа. Трусом упадешь - имя твое будет проклято навеки и могила твоя зарастет чертополохом!"
Объединенные усилия политработников, командиров, партийного и комсомольского актива по воспитанию в бойцах стойкости и мужества рождали массовый героизм, привлекали массы бойцов в партию, в которой защитники Родины видели средоточие чести и достоинства советского народа, выступившего на защиту своего социалистического Отечества.
В ходе беседы И. В. Васильев показал записку, переданную в политотдел армии вместе с политдонесением: "Вступая в бой, заверяю командование, что буду драться храбро, умело, с достоинством, не щадя своей крови и жизни. С приветом, друзья-коммунисты! Беспартийный М. Ф. Ополченцев".
Глубокое впечатление произвел на меня рассказ К. А. Гурова о героической, поистине подвижнической обороне своей позиции гарнизоном "дома сержанта Павлова", как к этому времени уже именовался опорный пункт обороны, против которого противник предпринял десятки безуспешных атак.
Именно там, на командном пункте 62-й армии, в самой непосредственной близости к передовой, слушая рассказы о том, что составляло содержание и смысл каждого дня, прожитого, а точнее было бы сказать, провоеванного на этой, приплюснутой к Волге полоске родной земли, я всем сердцем ощутил историческое значение коллективного подвига защитников Сталинграда.
Перед отъездом мы все снова собрались в блиндаже В. И. Чуйкова.
- Ну, хорошо! - словно подытоживая все, что говорилось до этого, несколько задумчиво произнес К. К. Рокоссовский. - Вот мы сейчас, как уговорились, ударим с запада, севера и юга по окруженной группировке. Начнем противника теснить на восток, в вашу сторону. Нет ли опасности, что, пользуясь прочным ледовым покрытием Волги, враг попытается вырваться на этот берег и ударить по нашим тылам?
В. И. Чуйков спокойно улыбнулся. Стали заметны глубокие морщины с въевшейся в них блиндажной серой пылью, улыбка, как это ни странно, только подчеркнула утомленное выражение мужественного лица.
- Ну что вы, товарищ командующий! - произнес он убежденно. - Если они не сумели смять нашу оборону осенью всеми своими силами и резервами, фанатичным стремлением овладеть Сталинградом, то теперь такая попытка - дело полностью безнадежное. Разве сегодня это войско? - спросил В. И. Чуйков, теперь уже с иронической улыбкой. - Нет! - ответил он на свой вопрос. - Это лагерь пока еще вооруженных военнопленных и ничего больше!
- Однако, все же вооруженных! - оценив одобрительной улыбкой жесткий оптимизм командарма, заметил К. К. Рокоссовский.
И уже серьезно, словно бы предупреждающим от излишней самоуверенности тоном добавил:
- И, судя по всему, вооруженных в достаточной мере.
- Ну что ж, - также посерьезнев, ответил В. И. Чуйков. - В такой войне, какую мы сейчас ведем, легких побед ожидать не приходится. Стояли здесь насмерть четыре с лишним месяца, понадобится - еще постоим. Только стоять уже не хочется. Врежем наконец фашистам так, чтобы они и детям своим заказали с нами воевать!
Когда мы вышли на свежий воздух, я заметил, что даже за сравнительно короткое время пребывания в блиндаже наши одежда, лица и руки покрылись слоем тонкой, рыжеватой на свету пыли. В. И. Чуйков тоже обратил внимание на этот налет:
- Что тут будешь делать, - досадливо поморщился он. - Сыплется проклятая пылища отовсюду, словно манна небесная.
Я же, глядя на этих пропыленных, смертельно уставших, но не дрогнувших перед суровейшими испытаниями людей, сохранивших заряд воли и энергии, способный сокрушить любые преграды на пути к разгрому врага, думал о том, что народ, породивший и взрастивший таких чудо-богатырей, непобедим, что поставленная перед фронтом задача будет с честью решена.
* * *
Обратный путь через Волгу начался столь же благополучно. Уже по дороге домой мы, снова разместившись в машине командующего, подводили итоги дня. И вдруг где-то в районе Дубовки совсем рядом с накатанной дорогой полыхнуло пламя, возник чернодымовой шар, а машину упругой взрывной волной резко бросило в сторону. Вслед за этим взрывом с секундными интервалами громыхнули еще два, но уже значительно дальше от нас.
К. К. Рокоссовский несколько озадаченно взглянул в небольшое заиндевелое правое окошко, затем приоткрыл дверцу самодельного фанерного кузовка, каким фронтовые умельцы оборудовали командирские "виллисы", посмотрел на небо и насмешливо покрутил головой:
- Он еще и бомбить вздумал!
- Знал бы, кто едет, да притом в одной машине, - осуждающе заметил Казаков, явно адресуя свое неодобрение командующему. - Едем-то без оглядки, как по улице Горького в мирное время.
К. К. Рокоссовский промолчал, словно не слышал реплики В. И. Казакова. Впрочем, меня такая реакция уже не удивила. Как я успел заметить во время нашей совместной поездки под Мариновку и по поведению Константина Константиновича сегодня, на переправе через Волгу, он не очень-то заботился о своей личной безопасности. Ему, несомненно, было присуще далекое от бравады, спокойное, что ли, отношение к самому факту существования на войне риска для его собственной жизни. В дальнейшем я еще не раз убеждался в том, что личная храбрость К. К. Рокоссовского, способность не кланяться ни пуле, ни снаряду абсолютно естественное свойство его характера, сплав редкостных качеств самодисциплины и самоорганизованности с полководческой зрелостью.
Мне лично эта черта характера командующего безоговорочно импонировала, поскольку всегда нравились люди смелые, способные в любой обстановке подчинить свои эмоции железной воле и, не в последнюю очередь, профессиональной воинской гордости. Хотя, с другой стороны, скажем, в последнем конкретном случае, речь шла о командующем фронтом, которому в считанные дни надлежало успеть подготовить войска к наступлению, наступление это осуществить и добиться победного результата. В сложившихся условиях успех операции в значительной мере зависел от сохранения жизни и здоровья командующего.
29 декабря Военный совет издал листовку-обращение к воинам фронта, в которой говорилось, что враг пытается сковать наши силы, чтобы любой ценой выиграть время для укрепления своей обороны. Воины призывались к смелым, активным и решительным действиям против вражеских войск. В листовке приводилась схема кольца окружения и оборонительных рубежей противника, которые предстояло преодолеть. В частях и подразделениях прошли митинги, на которых выступали командиры, политработники, бойцы, горячо поддержавшие это обращение.
* * *
В те горячие дни подготовки, когда в соответствии с планом операции из тыловых районов страны к нам стали поступать свежие части и соединения, подвозилось большое количество снаряжения, горючего и иного имущества, особо остро встали вопросы работы тыла.
Как назло, продолжались сильные морозы и вьюги. Не все ладилось в работе управлений тыла. Военному совету пришлось обратить на этот участок особое внимание всех политорганов и партийных организаций. Были разработаны мероприятия, поставленные под неослабный контроль политотделов армий и дивизий. В частности, учитывая недопустимость какого-либо сбоя в осуществлении плана подготовки операции, необходимость исчерпывающей осведомленности командования фронтом обо всем, что касалось подхода резервов Ставки, Военный совет усилил контроль за работой железной дороги, прифронтовых станций выгрузки.
С этой целью из числа политработников старшего звена и старших командиров была создана группа уполномоченных Военного совета, которым вменялось в обязанность тщательно разобраться с положением дел на определенном для каждого конкретном участке и оказать необходимую помощь там, где это требовалось, с использованием предоставленных им широких прав. Все они были подробно проинструктированы и направлены на железнодорожные станции, в автотранспортные части, на перевалочные базы, склады и другие "горячие точки", привлекавшие в эти дни повышенное внимание командования.
Считаю своим долгом вспомнить здесь с чувством глубокой признательности ту практическую повседневную помощь, которую нам оказывали Саратовский и Сталинградский обкомы партии. В тех же сложнейших условиях, преодолевая многие трудности, вызванные близостью фронта, они обеспечили снабжение войск топливом, поставку большого количества печек-"буржуек", как их назвали в годы гражданской войны, оказали помощь в скорейшем продвижении к фронту воинских железнодорожных составов, помогали поддерживать в приемлемом состоянии тыловые автомобильные дороги.
* * *
Вторым знаменательным событием в жизни нашего фронта явилась передача нам из состава Сталинградского фронта (переименованного в Южный) всех армий, действовавших на внутреннем фронте, - 57, 64 и 62-й.
Утром 31 декабря командующий войсками фронта, командующий артиллерией генерал В. И. Казаков а я выехали принимать переданные нам армии.
На трех "виллисах" на предельной скорости проскочили, но задерживаясь, районы расположения наших армий, буквально в двухстах метрах слева оставили памятный всем нам армейский наблюдательный пункт, на котором довелось пережить двенадцать дней назад поучительно безуспешные действия соединений 21-й армии, пытавшихся овладеть Мариновкой.
От этой самой западной точки внутреннего фронта окружения наши машины взяли курс сначала прямо на юг, потом свернули на юго-восток, выехали в расположение командного пункта 57-й армии.
Здесь нас встретили командующий армией генерал-майор Ф. И. Толбухин, члены Военного совета генерал-майор Н. Е. Субботин и полковник И. М. Мартыненко, начальник штаба армии полковник Н. Я. Прихидько.
Сам факт передачи всех армий, задействованных в операции по уничтожению окруженной группировки, под; единое командование представлял собой явление несомненно положительное. Однако не было с нами такой внушительной силы, какой была 2-я гвардейская армия. Передаваемые в состав Донского фронта армии были сильно истощены в ходе недавних наступательных боев, завершившихся окружением вражеской группировки.
К сожалению, о степени укомплектованности передаваемых армий личным составом и вооружением мы имели представление далеко не полное, и внести ясность во все возникшие сразу вопросы нам предстояло в ходе личного ознакомления.
В день нашего приезда чувствовал себя Федор Иванович Толбухин не лучшим образом, однако старался вида не подавать, толково и подробно доложил обстановку.
Армия насчитывала в своем составе всего три дивизии, одну танковую бригаду и один укрепленный район. Мало было артиллерии даже по количеству частей. Если еще принять во внимание, что в ноябре армия вела активные наступательные действия, понесла ощутимые потери, то общая картина в более пространных пояснениях едва ли будет нуждаться.
Дело осложнялось тем, что восполнения понесенных в наступлении потерь не последовало. Все, что дополнительно получил в свое время Сталинградский фронт, его командованием но вполне понятным причинам было направлено в 51-ю и-2-ю гвардейскую армии.
Показывая по карте расположение войск армии, генерал Ф. И. Толбухин обратил наше внимание на несколько необычную расстановку сил. Практически весь фронт армии прикрывался частями 115-го укрепрайона, которым противостояла 29-я мотодивизия противника.
15-я гвардейская стрелковая дивизия в условиях недавней угрозы прорыва танковых дивизий группы Манштейна была развернута на самом левом фланге армии, а 38-я и 422-я стрелковые дивизии и 20-я отдельная танковая бригада - более чем в 20 километрах восточнее от нее, в районе Цибенно, ближе к стыку с 64-й армией, откуда планировалось нанесение удара в ожидаемом наступлении по уничтожению окруженной группировки противника.
Других соединений в армии не было. Правда, в районе ее расположения (так сложилось в заключительный период ноябрьского наступления) оказалась 120-я дивизия - резерв 21-й армии.
В заключение доклада, деликатно обратив внимание К. К. Рокоссовского на слабую насыщенность войсками линии обороны занимаемой частями укрепрайона, Федор Иванович попросил командующего фронтом передать в его подчинение 120-ю стрелковую дивизию.
В этом месте своего доклада командарм на минуту задумался и, подняв голову от карты, со спокойной уверенностью произнес:
- При всем сказанном я хочу заверить Военный совет фронта, что весь личный состав армии от командующего до рядового готов отдать все свои знания и силы для выполнения поставленных задач. И говорю это не для успокоения руководства, а с твердой верой в возможности и способности людей, испытанных в недавних тяжелых боях... Ну а положение с укомплектованностью армии мной доложено без преувеличений.
- Во всем, что вы сказали, Федор Иванович, у нас сомнений нет.
К. К. Рокоссовский помолчал, прошелся взглядом по карте и после короткого раздумья завершил эту часть разговора:
- 120-ю, видимо, передадим. Только предоставьте нам время для более обстоятельного рассмотрения вопроса. Мы ведь сегодня только начинаем знакомиться о состоянием переданных армий! - Словно призывая Ф. И. Толбухина к пониманию, он чуть заметно пожал плечами. - При всех условиях поможем артиллерией, а вот личного состава из резервов фронта выделить едва ли удастся! - почти не скрывая досады заключил Константин Константинович.
В помещении командного пункта повисла настороженная тишина. Мне было известно, что не далее, как вчера, К. К. Рокоссовский по тому же поводу звонил в Генеральный штаб. Ответ был кратким: поможем, причем хорошо поможем, артиллерией. Личного же состава можем выделить фронту на всю операцию не более двадцати тысяч человек.
Прерывая затянувшуюся паузу, К. К. Рокоссовский поднялся и, явно желая смягчить свой вынужденный отказ, добавил:
- Удар, как вам известно, будет нанесен сразу по нескольким направлениям, что в известной мере облегчает задачу каждой из участвующих в нем армий. Легко, конечно, никому не будет, однако в успехе мы теперь не сомневаемся. Ждем от вас действий столь же решительных, как и в ноябрьском наступлении!
- К тому и готовим войска! - вступил в разговор генерал Н. Е. Субботин. Военный совет и политотдел армии еще в конце ноября, прямо по следам горячих событий завершенного контрнаступления, провели во всех соединениях совещания с партийно-политическим аппаратом, на которых с подробным анализом боевых действий выступили работники штаба армии...
Далее Н. Е. Субботин доложил о том, что несколькими днями позже подобные совещания были проведены в частях, провели и занятия с личным составом подразделений. До бойцов и младших командиров доведены итоги боевых действий, успехи армии в контрнаступлении, примеры мужества и героизма бойцов, командиров и политработников, подвергнуты критической оценке случаи промахов, несогласованности в действиях отдельных подразделений в ходе преследования войск противника.
- Одним словом, - как бы подытожил разговор Федор Иванович, - готовимся к участию в решающих событиях по всем линиям, и могу заверить, что чести армии в назначенный час не посрамим!
...И снова дорога. На этот раз широкая, с темно-коричневым накатом, прорезанная в снежном просторе и потому казавшаяся еще более темной, почти черной. Нал навстречу теперь все чаще попадались машины, доверху загруженные снарядами, горючим, продовольствием.
всем тем, что ежедневно потребляет армия, что готовит про запас на тот день, когда по приказу двинется на врага в смертельный бой.
На командном пункте 64-й армии нас ждали командующий армией генерал-майор М. С. Шумилов, член Военного совета генерал-майор К. К. Абрамов, начальник штаба генерал-майор И. А. Ласкин. В блиндаже командарма было просторно, чисто и тепло.
Я уже был раньше наслышан о хозяйственной распорядительности командующего 64-й армией, но тщательность, с которой был оборудован блиндаж, чистота и порядок, ковровые дорожки на полу и ковер на стене выглядели откровенным вызовом привычному дискомфорту военного размещения.
От удивления я, кажется, довольно отчетливо хмыкнул. Во всяком случае, ответив на рукопожатие К. К. Рокоссовского, М. С. Шумилов повернулся ко мне и, пожимая руку, с шутливой улыбкой поинтересовался:
- Наверное, подумали, что вот, дескать, командарм организовал только себе быт, а подчиненные - по землянкам, навалом?
- Не знаю, - ответил я, задетый все же несколько прямолинейно высказанным подозрением. - Хочется думать, что и об остальных позаботились.
- В какой-то мере так оно и есть, - кивнул головой М. С. Шумилов, одновременно хозяйским жестом приглашая всех к столу с картой. - Только одному командарму с подобной задачей не справиться. Заботиться о себе равно как и о своих подчиненных, обязан каждый командир...
Взглянув при этом на меня и вспомнив, видимо, что ведет разговор с политработником, после короткой паузы добавил:
- А политработник - тем более!
Перешли к делам. Как выяснилось из доклада командарма, возглавляемая им армия, не в пример соседней, 57-й, укомплектована довольно основательно. Она насчитывала в своем составе трехбригадный 7-й стрелковый корпус, 36-ю гвардейскую, 29, 157, 169, 204-ю стрелковые дивизии, 143-ю стрелковую, 66-ю, 154-ю морские бригады, 77-й и 118-й укрепрайоны и несколько бронетанковых частей. Слабо была обеспечена армия только артиллерией.
- И этот факт достаточно огорчительный! - заметил М. С. Шумилов. - Правым флангом мы ведем беспрерывные, иногда достаточно тяжелые бои в самом Сталинграде и нехватку артиллерии ощущаем постоянно! Обстоятельно доложив обстановку, Михаил Степанович мельком взглянул на часы и участливо спросил:
- Вы ведь в дороге-то давно, наверное, еще не обедали?
Оторвав взгляд от карты, Константин Константинович с улыбкой произнес:
- Угадали!
- Тогда разрешите пригласить к столу.
Однако же и за столом, явно не желая упустить возможность общения с командующим фронтом, М. С. Шумилов, как бы между прочим, постарался ввести разговор в желаемое русло. Он вспомнил, как отбивала в недавнем прошлом 64-я армия массированные удары 4-й танковой армии Гота. Получалось из его слов, что отбивали в общем неплохо, но могли бы и получше, располагай армия чуть большим количеством артиллерии и танков. Мне, признаюсь, импонировала способность М. С. Шумилова довольно метко, откровенно и без рисовки (вот, мол, я какой!) критиковать и собственные просчеты, словно бы глядя на свои действия глазами пристрастного проверяющего.
- Я вам о своих-то промахах не ради того, чтобы лолучить взыскание, докладываю. Просто о них сейчас нелишне вспомнить, поскольку, как я полагаю, не уяснив существа прежних промахов, не сумеешь их избежать и в будущем. А наши-то, генеральские, ошибки дорого стоят! - добавил командарм со вздохом.
По выражению лица Рокоссовского я понял, что с доводами М. С. Шумилова он в общем согласился, по от каких-либо авансов все же воздержался. Когда, провожая командующего фронтом, М. С. Шумилов попытался, теперь уже довольно настойчиво, напомнить о своей просьбе, К. К. Рокоссовский сочувственно кивнул и ответил:
- У нас, Михаил Степанович, интерес общий. Если бы имел - дал сам и, быть может, больше, чем просите. А сейчас, не гневайтесь, не могу. По ходу дела того не исключаю, однако пока прошу рассчитывать только на наличные силы!
Расставшись с гостеприимными хозяевами, выслушав их добрые напутствия, выехали к генералу В. И. Чуйкову.
Для продолжения начатого разговора и обмена накопившимися впечатлениями мы с В. И. Казаковым пересели в машину командующего, так что дальнейший путь показался более коротким, чем был он на самом деле.
Миновали Бекетовку, переправились по прочному льду через Волгу. По правому берегу попасть в расположение 62-й армии не представлялось возможным, ибо армия В. И. Чуйкова от левого соседа была отрезана восьмикилометровым коридором, образовавшимся вследствие прорыва немцев к берегу реки. Проехали через боевые порядки частей 77-го укрепрайона, занимавших оборону по западному берегу острова Голодный, пересекли еще одну замерзшую водную преграду - реку Ахтубу и таким довольно далеким объездным путем выехали к левому берегу Волги, прямо против расположения командного пункта 62-й армии.
На высоком противоположном берегу, словно гнезда стрижей (расстояние уменьшало размеры), ярусами располагались входы в блиндажи, землянки и другие укрытия для воинов легендарной 62-й армии.
Мы благополучно перебрались через Волгу и были прямо на берегу встречены командующим генерал-лейтенантом В. И. Чуйковым и членом Военного совета армии генерал-лейтенантом К. А. Гуровым.
Высокий берег защищал людей и средства связи управления от прямых попаданий снарядов. Зенитчики надежно прикрывали командный пункт от немецких пикировщиков. Однако навесной огонь вражеских гаубиц и минометов временами достигал цели - берег у кромки замерзшей реки был изрядно изуродован воронками, грудами развороченной земли и глыбами льда.
Сюда отчетливо доносились звуки ружейно-пулеметной перестрелки, высоко над головой посвистывали вражеские пули, улетавшие за Волгу, - командный пункт армии (такого в истории современных войн, кажется, еще не бывало) находился практически на передовой.
Когда мы вошли под своды душного блиндажа командующего, я невольно обратил внимание на то, что при каждом близком разрыве снаряда сквозь щели фанерной обшивки потолка сыпался на головы присутствующих мелкий, как пыль, песок.
Обстановку доложил начальник штаба армии генерал-майор Н. И. Крылов. Он особенно подчеркнул, что по имевшимся данным немецко-фашистские войска с минуты на минуту ждали начала нашего наступления, старались без крайней нужды не покидать укрытий, всемерно укрепляли оборону.
Вслед за тем мы выслушали доклады командарма и члена Военного совета. После заслушивания этих, если их так можно назвать, официальных ознакомительных докладов, командующий фронтом и генерал В. И. Казаков остались продолжать разговор с В. И. Чуйковым и И. И. Крыловым, а мы с генералом К. А. Гуровым прошли в его блиндаж. Там нас уже ожидал начальник политотдела армии бригадный комиссар И. В. Васильев.
Разговор зашел о высоком и заметно нарастающем боевом духе закалившихся в огне защитников города, их непреклонной решимости выстоять до конца, об изумительных подвигах героев обороны Сталинграда.
Как бывший омский красногвардеец, я, конечно, поинтересовался, насколько достойно мои земляки - воины 308-й Омской стрелковой дивизий - поддерживают и развивают героические традиции омской Красной гвардии.
К. А. Гуров с большой теплотой сообщил, что с первых дней прибытия в Сталинград эта дивизия отразила более ста мощных атак, стойко сражалась, обойденная с флангов, временами окруженная, но не сдала позиции врагу. За это время дивизия уничтожила свыше 150 танков и тысячи гитлеровцев.
- Если бы, - произнес Гуров, вспоминая о тех днях, - 308-я дивизия генерала Л. Н. Гуртьева запоздала с прибытием, не встала на пути наступавшего врага, не выдержала 4-6 октября его ударов, не отразила многочисленных ожесточеннейших атак противника 14 - 16 октября, трудно сказать, как сложилась бы судьба обороны города на этом ответственном участке.
Далее К. А. Гуров сообщил, что дивизия понесла тяжелые потери, но многие воины своими героическими действиями активно способствовали успешному решению поставленной задачи. Большая заслуга в повышении боеспособности дивизии принадлежит ее командиру генералу Л. Н. Гуртьеву, который в самые критические минуты сам лично водил бойцов в контратаки.
- Чтобы у вас сложилось более полное впечатление о том, какие у нас замечательные люди, - говорил далее К. А. Гуров, - прочтите вот этот протокол ротного комсомольского собрания ваших земляков.
Вот что я прочел:
"Слушали; О поведении комсомольцев в бою.
Постановили: Лучше в окопе умереть, но не уйти о позором. И не только самому не уйти, но и сделать так, чтобы сосед не ушел.
Вопрос к докладчику: Существуют ли уважительные причины ухода с огневой позиции?
- Ответ: - Из всех оправдательных причин только одна будет приниматься во внимание - смерть"{10}.
Поистине невозможно было без волнения, чувства гордости за нашу боевую молодежь, за ее горячий патриотизм, верность Родине читать этот ставший впоследствии широко известным документ.
Приведенный выше текст протокола с достаточной полнотой освещает характер деятельности комсомольских организаций на передовой. В дни решающих сражений с врагом комсомол выступал как надежный помощник командиров, политработников, партийных организаций в воспитании стойкости и мужества у личного состава сражавшихся подразделений. Это по инициативе комсомольцев среди защитников Сталинграда было широко распространено своеобразное напоминание-лозунг, принесенное под Сталинград прибывшими сюда защитниками Севастополя: "Героем упадешь - тебя поднимут и имя твое прославят в веках, к могиле твоей не зарастет народная тропа. Трусом упадешь - имя твое будет проклято навеки и могила твоя зарастет чертополохом!"
Объединенные усилия политработников, командиров, партийного и комсомольского актива по воспитанию в бойцах стойкости и мужества рождали массовый героизм, привлекали массы бойцов в партию, в которой защитники Родины видели средоточие чести и достоинства советского народа, выступившего на защиту своего социалистического Отечества.
В ходе беседы И. В. Васильев показал записку, переданную в политотдел армии вместе с политдонесением: "Вступая в бой, заверяю командование, что буду драться храбро, умело, с достоинством, не щадя своей крови и жизни. С приветом, друзья-коммунисты! Беспартийный М. Ф. Ополченцев".
Глубокое впечатление произвел на меня рассказ К. А. Гурова о героической, поистине подвижнической обороне своей позиции гарнизоном "дома сержанта Павлова", как к этому времени уже именовался опорный пункт обороны, против которого противник предпринял десятки безуспешных атак.
Именно там, на командном пункте 62-й армии, в самой непосредственной близости к передовой, слушая рассказы о том, что составляло содержание и смысл каждого дня, прожитого, а точнее было бы сказать, провоеванного на этой, приплюснутой к Волге полоске родной земли, я всем сердцем ощутил историческое значение коллективного подвига защитников Сталинграда.
Перед отъездом мы все снова собрались в блиндаже В. И. Чуйкова.
- Ну, хорошо! - словно подытоживая все, что говорилось до этого, несколько задумчиво произнес К. К. Рокоссовский. - Вот мы сейчас, как уговорились, ударим с запада, севера и юга по окруженной группировке. Начнем противника теснить на восток, в вашу сторону. Нет ли опасности, что, пользуясь прочным ледовым покрытием Волги, враг попытается вырваться на этот берег и ударить по нашим тылам?
В. И. Чуйков спокойно улыбнулся. Стали заметны глубокие морщины с въевшейся в них блиндажной серой пылью, улыбка, как это ни странно, только подчеркнула утомленное выражение мужественного лица.
- Ну что вы, товарищ командующий! - произнес он убежденно. - Если они не сумели смять нашу оборону осенью всеми своими силами и резервами, фанатичным стремлением овладеть Сталинградом, то теперь такая попытка - дело полностью безнадежное. Разве сегодня это войско? - спросил В. И. Чуйков, теперь уже с иронической улыбкой. - Нет! - ответил он на свой вопрос. - Это лагерь пока еще вооруженных военнопленных и ничего больше!
- Однако, все же вооруженных! - оценив одобрительной улыбкой жесткий оптимизм командарма, заметил К. К. Рокоссовский.
И уже серьезно, словно бы предупреждающим от излишней самоуверенности тоном добавил:
- И, судя по всему, вооруженных в достаточной мере.
- Ну что ж, - также посерьезнев, ответил В. И. Чуйков. - В такой войне, какую мы сейчас ведем, легких побед ожидать не приходится. Стояли здесь насмерть четыре с лишним месяца, понадобится - еще постоим. Только стоять уже не хочется. Врежем наконец фашистам так, чтобы они и детям своим заказали с нами воевать!
Когда мы вышли на свежий воздух, я заметил, что даже за сравнительно короткое время пребывания в блиндаже наши одежда, лица и руки покрылись слоем тонкой, рыжеватой на свету пыли. В. И. Чуйков тоже обратил внимание на этот налет:
- Что тут будешь делать, - досадливо поморщился он. - Сыплется проклятая пылища отовсюду, словно манна небесная.
Я же, глядя на этих пропыленных, смертельно уставших, но не дрогнувших перед суровейшими испытаниями людей, сохранивших заряд воли и энергии, способный сокрушить любые преграды на пути к разгрому врага, думал о том, что народ, породивший и взрастивший таких чудо-богатырей, непобедим, что поставленная перед фронтом задача будет с честью решена.
* * *
Обратный путь через Волгу начался столь же благополучно. Уже по дороге домой мы, снова разместившись в машине командующего, подводили итоги дня. И вдруг где-то в районе Дубовки совсем рядом с накатанной дорогой полыхнуло пламя, возник чернодымовой шар, а машину упругой взрывной волной резко бросило в сторону. Вслед за этим взрывом с секундными интервалами громыхнули еще два, но уже значительно дальше от нас.
К. К. Рокоссовский несколько озадаченно взглянул в небольшое заиндевелое правое окошко, затем приоткрыл дверцу самодельного фанерного кузовка, каким фронтовые умельцы оборудовали командирские "виллисы", посмотрел на небо и насмешливо покрутил головой:
- Он еще и бомбить вздумал!
- Знал бы, кто едет, да притом в одной машине, - осуждающе заметил Казаков, явно адресуя свое неодобрение командующему. - Едем-то без оглядки, как по улице Горького в мирное время.
К. К. Рокоссовский промолчал, словно не слышал реплики В. И. Казакова. Впрочем, меня такая реакция уже не удивила. Как я успел заметить во время нашей совместной поездки под Мариновку и по поведению Константина Константиновича сегодня, на переправе через Волгу, он не очень-то заботился о своей личной безопасности. Ему, несомненно, было присуще далекое от бравады, спокойное, что ли, отношение к самому факту существования на войне риска для его собственной жизни. В дальнейшем я еще не раз убеждался в том, что личная храбрость К. К. Рокоссовского, способность не кланяться ни пуле, ни снаряду абсолютно естественное свойство его характера, сплав редкостных качеств самодисциплины и самоорганизованности с полководческой зрелостью.
Мне лично эта черта характера командующего безоговорочно импонировала, поскольку всегда нравились люди смелые, способные в любой обстановке подчинить свои эмоции железной воле и, не в последнюю очередь, профессиональной воинской гордости. Хотя, с другой стороны, скажем, в последнем конкретном случае, речь шла о командующем фронтом, которому в считанные дни надлежало успеть подготовить войска к наступлению, наступление это осуществить и добиться победного результата. В сложившихся условиях успех операции в значительной мере зависел от сохранения жизни и здоровья командующего.