Страница:
Внутри у Фралька заклокотал гнев.
— Отец клана, ты втягиваешь свои глазные стебли? Если да, то скажи мне напрямик, и тогда я освобожу занятых на строительстве лодок самцов для более нужной работы. Например, отправлю их обратно на поля… Прекрати посылать скармеров на военные занятия, если не намерен использовать их в качестве воинов.
После столь резкого заявления Фральк замер, гадая, куда повернет Хогрэм все свои стебли — к нему или прочь от него? Но старик словно и не услышал дерзостей старшего из старших. Скорее всего, они его просто насмешили, только он оказался слишком хитер, чтобы позволить своим глазным стеблям заколыхаться от смеха.
— Нет, старший из старших, мы должны закончить начатое. Хотя бы потому, что потратили на работу слишком много сил, чтобы оставить ее незавершенной. Но я по-прежнему синею всякий раз, когда думаю, что мне придется довериться одному из твоих мудреных приспособлений и перебраться на нем на восточную сторону.
«Уж ТЫ-то ни в одну из лодок не залезешь», — подумал Фральк и сказал:
— Отец, у нас все получится, и скармеры станут единственным великим кланом, обуздавшим наводнение. Однажды, в один прекрасный день, мы станем полноправными хозяевами всех восточных владений.
Хогрэмовы глазные стебли слегка колыхнулись.
— Да сбудутся твои слова. До того дня, однако, не доживем ни ты, ни я. Главная наша забота сейчас — внедрить на востоке первую почку скармеров. Не следует заглядывать слишком далеко.
— Как ты скажешь, отец клана. — Несомненно, слова Хогрэма были полны здравого смысла. Но амбиции Фралька простирались дальше, чем он мог бы признаться кому-либо, и нынешнему отцу клана — в особенности. Если Фральк создаст новое владение на восточной стороне Ущелья Эрвис, а его потомки продолжат оттеснять омало и создадут собственные владения, то в конце концов они, возможно, предпочтут называть свой клан именем первого хозяина владения на востоке, отца-основателя.
ВЕЛИКИЙ КЛАН ФРАЛЬК. Частенько, пребывая в одиночестве, Фральк вслух произносил эти донельзя приятные слова. Уж очень красиво они звучали.
— Для меня? А в чем дело? — спросил антрополог, будто на Земле могли его услышать, но затем опомнился и усмехнулся собственной тупости.
— … Более чем положительный отклик на помощь, оказанную вами русским, как в Штатах, так и во всем мире, — продолжал Доззер. — С момента посадки «Афины» на планету интерес к миссии «Минерва» еще никогда не был так высок. Сенаторы почти единогласно проголосовали за продолжение контакта и исследований.
Проголосовали… Губы Ирва непроизвольно скривились. Чертовы бумажные крысы! А если бы «Афина» не оказала помощи русским, тогда что, на всем проекте поставили бы жирный крест?
— … Мы намерены представить в Конгресс запрос о дополнительных ассигнованиях на программу, пока дела складываются столь удачно. Руководство решило, что следует закрепить успех. И вот здесь имеется работа именно для тебя, Ирв.
— Для меня? — опять вырвалось у Ирва.
Разумеется, Доззеру не было никакого дела до его замешательства, он продолжал говорить дальше, размеренно и спокойно:
— Судя по информации, направленной на Землю вами и «Циолковским», между племенами по обеим сторонам Каньона Йотун назревает война. Так вот, мы подумали… А что если вам и русским попробовать организовать сеанс радиосвязи между вождями враждующих племен? Ты только подумай, какой общественный резонанс за этим последует! Американская экспедиция стала посредником в разрешении конфликта между соперничающими фракциями аборигенов! Займись этим. А теперь кое-что для тебя, Луиза…
— Идиоты! — воскликнул Ирв. Они, наверное, полагают, что Реатур и хозяин владения на той стороне каньона — это что-то типа парочки шкодливых диктаторов Третьего Мира, которых можно утихомирить, урезав поставки оружия.
— Похоже, именно так они и считают, — сказал Брэгг чуть позже, когда Ирв задал ему тот же вопрос.
— Но у нас нет никаких рычагов влияния на аборигенов, — воскликнул антрополог, заводясь еще больше. — Толмасов абсолютно прав — они будут воевать, невзирая на наше присутствие или отсутствие. Ребята с запада хотят перепрыгнуть через каньон, Реатур намерен помешать им. Где почва для обсуждения?
— Неплохой вопрос, — невесело хохотнул Брэгг. — Остается надеяться, что русские откажутся помогать в устройстве мирных переговоров. Тогда мы сможем спокойно умыть руки.
— Наилучший выход, — заметил Ирв скептически, в тон командиру. В мании миролюбия русские далеко переплюнули даже американских политиканов, поэтому они, конечно же, обеими руками ухватятся за осуществление проведения радиосеанса между этим, как его… Хогрэмом и Реатуром, если последний вообще пожелает говорить… — Как считаешь, Хьюстон отменит свое решение, если я скажу им, что хозяин владения скормит меня падальщикам при одном лишь предложении идеи таких переговоров?
— Можешь попытаться, только вряд ли они клюнут на это. Понимаешь, в чем загвоздка? Хьюстон уже знает: с Реатуром можно договориться. Иначе хозяин владения не позволил бы твоей жене попытаться спасти ту беременную самку. Если уж он пошел на такое, то почему бы ему не согласиться на мирные переговоры?
— У тебя отвратительная привычка приводить убедительные доводы, — Ирв вздохнул. — Однако если Реатур даже и согласится на переговоры, это вовсе не означает, что он согласится с Хогрэмом. Я бы на его месте не согласился.
— Я бы тоже. И мне почему-то кажется, что искусство дипломатии здесь не столь почитаемо, как у нас на Земле. Скорее всего, оба лидера воспользуются предоставленным им эфиром лишь для того, чтобы хорошенько обматерить друг друга по-своему, по-минервитянски… Как они это умеют, короче. Компромисса между ними ждать нечего.
— Ты это понимаешь, я это понимаю, люди Толмасова это понимают… Уверен, что и минервитяне это тоже понимают. Как думаешь, есть ли у меня шанс убедить в этом Хьюстон?
— Слабый, Ирв, совсем слабый. В конце концов, у них там есть эксперты. Проконсультируйся с ними.
— Спасибо за ценный совет.
— Вы правы, Олег Борисович, — согласился Брюсов неохотно. Ему не нравилось признавать, что и Лопатин порой бывает прав, а потому сейчас он утешил себя мысленной профессиональной насмешкой: гэбэшник произносил имя местного вождя так, будто оно начиналось с глухого звука «Г» — типично хохлацкий выговор. — И все же мы должны сделать попытку. Москве не понравится, если мы позволим американцам нацепить на нас ярлык разжигателей войны.
— Верно, — кивнул Лопатин, — но Москве понравится еще меньше, если мы подорвем основы доверительных отношений, которые сложились у нас с племенем Хогрэма. А просить Хогрэма делать то, чего делать он явно не желает, — это как раз и нанесет вред нашим с ним контактам.
— Вы правы, — снова согласился Брюсов, содрогаясь от неприязни к самому себе. Он машинально почесал сломанную руку, и ногти с противным звуком царапнули по гипсу. Давно не мытая кожа и заживающая кость страшно зудели.
— Надо было мне самому поговорить с Хогрэмом, а не торчать здесь, на «Циолковском», — проворчал Лопатин. — В этом деле требуется осторожность, максимальная тонкость, если хотите.
— Думаю, полковник Толмасов сделает все как надо, — Брюсов слегка выделил ударением звание командира, дабы напомнить гэбэшнику, кто руководит экспедицией. По его мнению, все лопатинские представления о тонкости сводились к тому, как стучать ночью в дверь квартиры, хозяину которой предстоит проехаться на Лубянку. — Он даст Хогрэму понять, что просьба о переговорах с восточным вождем исходит от наших собственных хозяев владения и что, будучи покорными самцами, мы не имеем иного выбора, кроме как передать ему эту просьбу.
— Можно и так, — недовольно хмыкнул Лопатин. — Переговоры, как и любой другой инструмент политики, имеют свои плюсы. Но когда они провалятся — а в том, что так оно и выйдет, нет никаких сомнений, — мы должны быть готовы к оказанию посильной поддержки Хогрэму и его самцам.
Брюсов нахмурился, гадая, правильно ли он понял гэбэшника, и решил, что правильно. Затем, вежливо кашлянув, сказал:
— Олег Борисович, но ведь Хогрэм и его приспешники — это самые натуральные капиталисты.
Будь сейчас конец шестнадцатого столетия, а не конец двадцатого, замечание лингвиста прозвучало бы как обвинение Лопатину в поклонении дьяволу.
Но гэбэшник, как оказалось, не являлся таким уж твердолобым марксистом-ленинистом, каковым считал его Брюсов.
— В начальной стадии капитализма нет ничего предосудительного, Валерий Александрович. Он становится опасным только тогда, когда его загнивание встает на пути истинного социализма, как это произошло на Земле. Здесь же, на Минерве, он пока не дорос до статуса прогрессивной идеологической и экономической структуры. Ведь на востоке по-прежнему господствуют стойкие феодальные тенденции, не так ли?
— Боже мой, — пробормотал Брюсов. Он не привык испытывать по отношению к Лопатину что-то похожее на уважение, отдавая предпочтение тщательно завуалированному презрению. Но сейчас… — Весомый аргумент, Олег Борисович.
— Еще бы, — самодовольно фыркнул Лопатин. «Умный гэбэшник — все равно гэбэшник», — тотчас напомнил себе лингвист.
— Кроме того, я почти уверен, — продолжал между тем Лопатин, — что здесь, так же как и на Земле, американцы действуют заодно с реакционными силами, тогда как мы поддерживаем силы прогресса.
— Не исключено, — уклончиво реагировал Брюсов. Чем больше он задумывался над тем, к чему клонит собеседник, тем меньше это ему нравилось. Он поднял сломанную руку. — Не забывайте, что американцы помогли нам — помогли мне, — рискуя собой. К тому же на Минерве, как нигде, мы имеем дело с действительно бесклассовым обществом.
— Это так, — важно кивнул Лопатин. — Но согласитесь, мы не можем утверждать, что это общество состоит из по-настоящему разумных существ. Аборигены — почти животные. Наша работа с ними находится под пристальным вниманием прогрессивных народных движений всего мира.
— Равно как и под вниманием американцев и их союзников, — Брюсов разволновался не на шутку. Достаточно того, что русские и янки привезли свои склоки с собой на Минерву, но позволять местным межплеменным разборкам усугублять их, подтачивая тем самым сложные международные взаимоотношения на Земле… Этого еще не хватало.
Видимо, заметив волнение лингвиста, Лопатин решил пойти на мировую.
— Ладно. Москва проинструктирует нас, какого курса нам придерживаться, — сказал он.
Вместо того чтобы успокоиться, Брюсов занервничал еще больше. Он знал, что московские аппаратчики будут так же непреклонны, как Лопатин. Если не больше.
— Я бы предпочел, чтобы Москва разрешила нам принимать решения самостоятельно, — вырвалось у него. — Мы способны оценить здешнюю обстановку более адекватно, чем люди, знакомые с аборигенами только по фотографиям.
— Даже американцы с их бесконечным трепом о пресловутых свободах никогда не пойдут на такой шаг, — отчеканил гэбэшник. — Заметьте: когда Хьюстон прислал приказ относительно переговоров, экипаж «Афины» беспрекословно приступил к его исполнению.
— Я впервые слышу от вас, Олег Борисович, что нам не остается ничего другого, как подражать американцам, — тихо ответил Брюсов. Он поймал на себе сердитый взгляд Лопатина и, к собственному удивлению, не испугался.
— Так он не будет меня видеть, только слышать? — уже в третий раз спросил Реатур Ирва.
— Нет, — ответил человек. — ТЫ видеть скармера?
— Нет, — безрадостно признал Реатур. — Но что ж, послушаю его лживые речи, и покончим с этим. У меня слишком много дел по обеспечению безопасности моего владения.
Ирв издал звук, очень похожий на шипение, с которым самец омало выпускает воздух из дыхательных пор. Потом он нажал коробочку в одном месте и заговорил в нее. Коробочка тотчас ответила рокочущим голосом другого человечьего самца. Голос не принадлежал ни Фрэнку, ни Эллиоту — их Реатур узнал бы. Стало быть, и в самом деле существуют человеки, которых он не видел…
И тут Ирв протянул хозяину владения коробочку.
— Говори в нее. Хогрэм слышать тебя.
— Итак, скармер, о чем будем говорить? — спросил Реатур на упрощенном торговом языке.
— Почем я знаю? — ответил Хогрэм на том же языке.
«А голосок у него старческий», — отметил Реатур. Впрочем, что тут удивительного? Если Хогрэм доверил своему старшему из старших такую важную миссию, как объявление войны хозяину владений омало, значит, сам он уже дряхл.
— Почему же тогда ты хочешь поговорить со мной?
— Потому что меня попросили… — последнего слова Реатур не понял.
— Кто-кто попросил?
— Двуногие и двурукие существа, обладающие странными коробочками, с помощью одной из которых я сейчас с тобой разговариваю. Они называют себя «человеки».
— Ага… Здешние зовут себя humans. И мы их зовем так же.
— Зови их как тебе угодно. Они слишком необычны и слишком могущественны, чтобы я мог сказать им «нет» без веской на то причины. Равно как и ты, я полагаю.
— Насчет себя я сам знаю, — счел нужным огрызнуться Реатур. — Здешние… как ты их зовешь… ЧЕЛОВЕКИ сказали, что если мы переговорим, то, возможно, найдем способ обойтись без войны. Сиди-ка на своей стороне Ущелья Эрвис и докажешь их правоту.
— Я бы сидел там, где сижу, но не могу. У нас слишком много самцов, слишком много самок… Моя земля не сможет прокормить всю эту ораву. Если ты просто отдашь мне свое владение, твоих самцов ждет судьба менее печальная, чем расписал мой старший. Они останутся в живых, а некоторые даже смогут внедрять почки в самок. И те и другие будут работать вместе с нами над обустройством наших новых владений…
— Что значит «работать вместе с нами»? — спросил Реатур. — Работать в качестве кого?
— Ну, ты ведь знаешь, что многие из скармеров скорее торговцы, нежели фермеры или скотоводы, — ответил Хогрэм. — Полагаю, мы смогли бы использовать некоторых ваших самцов, чьи таланты лежат в этой сфере.
Волна гнева захлестнула Реатура от кончиков глазных стеблей до когтей на ногах.
— Иными словами, использовать их как рабов, лишенных даже права апеллировать ко мне как к отцу клана?! Вы, скармеры, не торговцы, Хогрэм, вы — мошенники и воры.
Он намеренно оскорбил Хогрэма, надеясь выжать из того ту же ярость, которую испытывал сам.
— Своим упорством, омало, ты лишь вынуждаешь меня быть более великодушным, — ответил тот спокойно, словно ничего и не заметил. — Цени мою щедрость, не многие удостаиваются ее.
— Представь себе мой безграничный восторг, — немедленно откликнулся Реатур, вкладывая в свой голос презрение, столь же горячее, как и талые воды, ревущие в Ущелье Эрвис. — Прибереги восхваления для своих жалких сородичей, которые смогут оценить их по достоинству. — Хозяин владения вдруг укоротил свои глазные стебли — ему в голову пришла интересная мысль. — Слушай, Хогрэм, а зачем тебе вообще пересекать ущелье? Если ты так уж нуждаешься в новых землях, захвати соседские. Ведь это гораздо проще, разве нет?
— Жалко, что ты не отпочковался безнадежным болваном, Реатур; тогда мне легче было бы жить. — На сей раз создавалось впечатление, что Хогрэм в самом деле отпускает собеседнику комплимент, а не сардоническую похвалу, как несколько мгновений назад. — Если откровенно, то все мои соседи-скармеры испытывают ту же нужду, что и я: слишком много народу и мало еды. Мое владение, конечно, стало бы обширнее, завоюй я их земли, но не богаче.
Реатур сознавал, что логика старикашки по-своему безупречна, но легче ему от этого не становилось. Враг остается врагом, и надо действовать против него всеми доступными средствами.
— Ваши человеки отличаются друг от друга голосами? — спросил он самым невинным тоном, будто бы только ради того, чтобы сменить надоевшую тему разговора.
— Как это? — не понял Хогрэм.
— Ну, когда некоторые говорят низкими, рокочущими голосами, а другие — похожими на наши?
— Ну да. И что с того? — помедлив, осторожно ответил скармер.
Ответ прозвучал, конечно, уклончиво, но Реатуру вдруг захотелось торжествующе заулюлюкать.
— А они не сказали тебе, что те из них, кто говорит грубее, — самцы, а те, кто говорит, как мы, — самки?
По молчанию Хогрэма Реатур уже понял, что тот услышал об этом впервые. А вдруг он испугается, узнав столь ошеломляющую новость? И сгоряча поссорится с тамошними человеками… Реатур был уверен, что такая ссора будет полезна: он по-прежнему не знал, насколько в самом деле могущественны пришельцы, но попытаться сделать их могущество недоступным для скармеров представлялось ему отличной идеей.
— Я понял, на что ты рассчитываешь, — промолвил Хогрэм, снова доказывая свою проницательность. — Ты хочешь, чтобы я начал бояться человеков, перестал доверять им. Но кто когда-либо слышал о старой самке? Я покачиваю всеми глазными стеблями над тобой и над твоей неуклюжей попыткой провести меня.
Реатур и сам посмеялся бы вместе с ним, если бы не знал истины. Он почему-то подумал о Ламре, но постарался отогнать прочь мысли о ней; сейчас было не до того.
— Если думаешь, что я лгу, спроси у своих чело-веков сам.
— Болтай все, что угодно, Реатур. Я, может, и спрошу у них, но только для того, чтобы лишний раз посмеяться над твоей глупостью. Ты — мерзкий лжец, и сполна заплатишь за свою ложь, когда мои доблестные воины ступят на восточную сторону ущелья.
— Уж не думаешь ли ты, что твое хвастовство заставило меня посинеть от страха? Если ты настолько дурен, что готов послать к нам своих горе-вояк, что ж, мы подготовим им достойную встречу. — Реатура настолько увлекла эта перепалка, что он совсем забыл о просьбе Ирва и Эллиота и лишь случайно вспомнил о ней: — Человеки не хотят, чтобы мы начинали войну, и просили меня говорить с тобой об этом. Может, все же поищем решение, которое позволит тебе оставаться на своей стороне, а мне — сохранить свое владение и своих самцов живыми?
— Не существует решения, которое помешает нам перебраться на восточную сторону, — высокомерно заявил Хогрэм. — Что до ваших самцов, то я уже сказал тебе: те, кто не окажет сопротивления, останутся в живых. Некоторые даже смогут совокупляться с самками. Мы не хотим проявлять излишнюю жестокость.
— Твои предложения неприемлемы для нас, и ты это прекрасно понимаешь, — намеренно перегоняя беседу из пустого в порожнее, Реатур лихорадочно соображал, что бы еще предложить скармеру, и наконец придумал: — Откажись от Вторжения, и мы восстановим мост через ущелье и в урожайные годы сможем продавать излишки вам, а не кому-то из наших ленивых соседей. Это поможет тебе прокормить твой клан.
— Насколько велико будет это количество? Как часто выдаются у вас урожайные годы? Если ты ответишь, что один урожайный год приходится на три скудных, я удивлюсь… И попытаюсь купить у тебя секрет такого плодородия. У тебя есть такой секрет?
Реатур мог бы, конечно, и солгать, но решил сказать правду:
— Нет.
— Ты странно торгуешься, омало, но я попробую продолжить свою мысль. Итак: если в один из этих редких урожайных годов ты сможешь продать нам излишки, как много их мы переправим по мосту? Думаю, столько, сколько хватит на несколько по восемнадцать самцов, но не больше. А это нас не устроит.
Реатур с шипением выпустил воздух из дыхательных пор.
— Значит, мы опять пришли к тому, с чего начали.
— Похоже, да, — с таким же вздохом ответил Хогрэм. — На какое-то мгновение у меня появилась надежда, что ты уступишь, но она не оправдалась. А посему мы сами возьмем все, что нам нужно.
— Можешь попробовать, Хогрэм, но, предупреждаю, тебя ждет неудача.
— Если скармер хочет что-то получить, омало, он это получит, не сомневайся. Я хочу твое владение и обещаю, что оно станет моим. Мы придем в тот день, когда твои глазные стебли не будут повернуты в нашу сторону.
— Ты лжешь. Кроме этого, мне больше нечего тебе сказать.
— Мне тоже. Отныне за нас начнут говорить наши действия.
Реатур со вздохом протянул коробочку Ирву, про которого совсем забыл, увлеченный разговором. Внезапно он ощутил такую усталость, что захотел склонить к земле и свои руки, и глазные стебли. И больше ничего не видеть и не слышать.
— Мы закончили.
В коробочке все еще что-то шипело и трещало, но Ирв нажал на маленький выступ, и она умолкла.
— Ты, Хогрэм — не делать мир? — спросил он у хозяина владения. — Я не все слова понимать..: Ты и Хогрэм использовать не совсем те слова, которые использовать я и ты.
— Торговый язык состоит из слов омало, скармеров, других великих кланов — отовсюду понемногу. На нем мы и говорили, — ответил Реатур, радуясь возможности поболтать о торговом языке и немного отвлечься от мрачных мыслей, тяжелым осадком осевших у него на душе после беседы с Хогрэмом.
— Lingua franca, [9] — пробормотал Ирв и, поймав на себе вопросительный взгляд одного из глаз хозяина владения, попытался объяснить: — Человек с неодинаковые слова делать иногда одинаковые вещи.
— А-а, — вежливо сказал Реатур, все сильнее убеждаясь, что между пришельцами и его соплеменниками существует куда больше общего, чем казалось ему вначале.
Правда, сразу после этого Ирв задал такой грубый и откровенный вопрос, на который никогда бы не решился никто из самцов омало:
— Ты, Хогрэм — делать мир?
— Нет, — раздраженно бросил Реатур. — Я-то знал, что у нас ничего не получится, а ты все же вынудил общаться меня с подлым стариком, вместо того чтобы использовать это время для подготовки моего владения к тому, что замыслили мерзкие скармеры своими гнусными, коварными умишками.
Ирв развел руками, что на языке человечьих жестов означало: «я не виноват».
— Мои хозяева владения говорить мне, что делать. Я должен идти по направлению, какое они указывать. Твои самцы делать так же для тебя. — Затем он ни с того ни с сего согнулся и некоторое время простоял в этой странной позе.
«Будь он самцом омало, он бы, вероятно, расширился в знак извинения», — машинально подумал Реатур и движением руки велел пришельцу выпрямиться.
— Ты прав… Ты должен повиноваться своим ХОЗЯЕВАМ владения, — согласился он, хотя не слишком хорошо понимал, каким образом хозяев владения может быть несколько. — Но в данном случае они НЕПРАВЫ. Мне и Хогрэму нечего сказать друг другу. По крайней мере, насчет мира.
Ирв снова развел руками, но Реатур не обратил на это внимания. Он думал о своем. Хогрэм говорил очень уверенно, но откуда у него такая уверенность? Каким образом его воины намерены перебраться через Ущелье Эрвис, особенно сейчас, когда там бушуют вешние воды? Реатур пытался подобраться к этой задачке то с одной, то с другой стороны, но, хоть убей, не находил решения, как скармеры собираются перехитрить наводнение.
Но Хогрэм — Реатур был абсолютно уверен — тот знал, как. Это внушало хозяину владения страх.
ГЛАВА 8
— Отец клана, ты втягиваешь свои глазные стебли? Если да, то скажи мне напрямик, и тогда я освобожу занятых на строительстве лодок самцов для более нужной работы. Например, отправлю их обратно на поля… Прекрати посылать скармеров на военные занятия, если не намерен использовать их в качестве воинов.
После столь резкого заявления Фральк замер, гадая, куда повернет Хогрэм все свои стебли — к нему или прочь от него? Но старик словно и не услышал дерзостей старшего из старших. Скорее всего, они его просто насмешили, только он оказался слишком хитер, чтобы позволить своим глазным стеблям заколыхаться от смеха.
— Нет, старший из старших, мы должны закончить начатое. Хотя бы потому, что потратили на работу слишком много сил, чтобы оставить ее незавершенной. Но я по-прежнему синею всякий раз, когда думаю, что мне придется довериться одному из твоих мудреных приспособлений и перебраться на нем на восточную сторону.
«Уж ТЫ-то ни в одну из лодок не залезешь», — подумал Фральк и сказал:
— Отец, у нас все получится, и скармеры станут единственным великим кланом, обуздавшим наводнение. Однажды, в один прекрасный день, мы станем полноправными хозяевами всех восточных владений.
Хогрэмовы глазные стебли слегка колыхнулись.
— Да сбудутся твои слова. До того дня, однако, не доживем ни ты, ни я. Главная наша забота сейчас — внедрить на востоке первую почку скармеров. Не следует заглядывать слишком далеко.
— Как ты скажешь, отец клана. — Несомненно, слова Хогрэма были полны здравого смысла. Но амбиции Фралька простирались дальше, чем он мог бы признаться кому-либо, и нынешнему отцу клана — в особенности. Если Фральк создаст новое владение на восточной стороне Ущелья Эрвис, а его потомки продолжат оттеснять омало и создадут собственные владения, то в конце концов они, возможно, предпочтут называть свой клан именем первого хозяина владения на востоке, отца-основателя.
ВЕЛИКИЙ КЛАН ФРАЛЬК. Частенько, пребывая в одиночестве, Фральк вслух произносил эти донельзя приятные слова. Уж очень красиво они звучали.
* * *
— Привет, «Афина», говорит Хьюстон. — Ирв включил магнитофон, чтобы записать сообщение из Центра Управления. Его отправили двадцать минут назад — примерно столько времени требовалось радиосигналам, чтобы преодолеть расстояние в миллионы миль от Земли до Минервы. Ирв уже собрался было отправиться по своим делам — информация из Хьюстона, как правило, адресовалась конкретно Эллиоту, — но тут главный диспетчер, Джесси Доззер, словно читая его мысли, отчеканил: — А теперь новые инструкции для тебя, Ирв.— Для меня? А в чем дело? — спросил антрополог, будто на Земле могли его услышать, но затем опомнился и усмехнулся собственной тупости.
— … Более чем положительный отклик на помощь, оказанную вами русским, как в Штатах, так и во всем мире, — продолжал Доззер. — С момента посадки «Афины» на планету интерес к миссии «Минерва» еще никогда не был так высок. Сенаторы почти единогласно проголосовали за продолжение контакта и исследований.
Проголосовали… Губы Ирва непроизвольно скривились. Чертовы бумажные крысы! А если бы «Афина» не оказала помощи русским, тогда что, на всем проекте поставили бы жирный крест?
— … Мы намерены представить в Конгресс запрос о дополнительных ассигнованиях на программу, пока дела складываются столь удачно. Руководство решило, что следует закрепить успех. И вот здесь имеется работа именно для тебя, Ирв.
— Для меня? — опять вырвалось у Ирва.
Разумеется, Доззеру не было никакого дела до его замешательства, он продолжал говорить дальше, размеренно и спокойно:
— Судя по информации, направленной на Землю вами и «Циолковским», между племенами по обеим сторонам Каньона Йотун назревает война. Так вот, мы подумали… А что если вам и русским попробовать организовать сеанс радиосвязи между вождями враждующих племен? Ты только подумай, какой общественный резонанс за этим последует! Американская экспедиция стала посредником в разрешении конфликта между соперничающими фракциями аборигенов! Займись этим. А теперь кое-что для тебя, Луиза…
— Идиоты! — воскликнул Ирв. Они, наверное, полагают, что Реатур и хозяин владения на той стороне каньона — это что-то типа парочки шкодливых диктаторов Третьего Мира, которых можно утихомирить, урезав поставки оружия.
— Похоже, именно так они и считают, — сказал Брэгг чуть позже, когда Ирв задал ему тот же вопрос.
— Но у нас нет никаких рычагов влияния на аборигенов, — воскликнул антрополог, заводясь еще больше. — Толмасов абсолютно прав — они будут воевать, невзирая на наше присутствие или отсутствие. Ребята с запада хотят перепрыгнуть через каньон, Реатур намерен помешать им. Где почва для обсуждения?
— Неплохой вопрос, — невесело хохотнул Брэгг. — Остается надеяться, что русские откажутся помогать в устройстве мирных переговоров. Тогда мы сможем спокойно умыть руки.
— Наилучший выход, — заметил Ирв скептически, в тон командиру. В мании миролюбия русские далеко переплюнули даже американских политиканов, поэтому они, конечно же, обеими руками ухватятся за осуществление проведения радиосеанса между этим, как его… Хогрэмом и Реатуром, если последний вообще пожелает говорить… — Как считаешь, Хьюстон отменит свое решение, если я скажу им, что хозяин владения скормит меня падальщикам при одном лишь предложении идеи таких переговоров?
— Можешь попытаться, только вряд ли они клюнут на это. Понимаешь, в чем загвоздка? Хьюстон уже знает: с Реатуром можно договориться. Иначе хозяин владения не позволил бы твоей жене попытаться спасти ту беременную самку. Если уж он пошел на такое, то почему бы ему не согласиться на мирные переговоры?
— У тебя отвратительная привычка приводить убедительные доводы, — Ирв вздохнул. — Однако если Реатур даже и согласится на переговоры, это вовсе не означает, что он согласится с Хогрэмом. Я бы на его месте не согласился.
— Я бы тоже. И мне почему-то кажется, что искусство дипломатии здесь не столь почитаемо, как у нас на Земле. Скорее всего, оба лидера воспользуются предоставленным им эфиром лишь для того, чтобы хорошенько обматерить друг друга по-своему, по-минервитянски… Как они это умеют, короче. Компромисса между ними ждать нечего.
— Ты это понимаешь, я это понимаю, люди Толмасова это понимают… Уверен, что и минервитяне это тоже понимают. Как думаешь, есть ли у меня шанс убедить в этом Хьюстон?
— Слабый, Ирв, совсем слабый. В конце концов, у них там есть эксперты. Проконсультируйся с ними.
— Спасибо за ценный совет.
* * *
Валерий Александрович, вы что же, всерьез полагаете, что Хогрэм заключит мир с восточными кланами? — спросил Лопатин. — Он начал подготовку к войне задолго до того, как мы здесь появились.— Вы правы, Олег Борисович, — согласился Брюсов неохотно. Ему не нравилось признавать, что и Лопатин порой бывает прав, а потому сейчас он утешил себя мысленной профессиональной насмешкой: гэбэшник произносил имя местного вождя так, будто оно начиналось с глухого звука «Г» — типично хохлацкий выговор. — И все же мы должны сделать попытку. Москве не понравится, если мы позволим американцам нацепить на нас ярлык разжигателей войны.
— Верно, — кивнул Лопатин, — но Москве понравится еще меньше, если мы подорвем основы доверительных отношений, которые сложились у нас с племенем Хогрэма. А просить Хогрэма делать то, чего делать он явно не желает, — это как раз и нанесет вред нашим с ним контактам.
— Вы правы, — снова согласился Брюсов, содрогаясь от неприязни к самому себе. Он машинально почесал сломанную руку, и ногти с противным звуком царапнули по гипсу. Давно не мытая кожа и заживающая кость страшно зудели.
— Надо было мне самому поговорить с Хогрэмом, а не торчать здесь, на «Циолковском», — проворчал Лопатин. — В этом деле требуется осторожность, максимальная тонкость, если хотите.
— Думаю, полковник Толмасов сделает все как надо, — Брюсов слегка выделил ударением звание командира, дабы напомнить гэбэшнику, кто руководит экспедицией. По его мнению, все лопатинские представления о тонкости сводились к тому, как стучать ночью в дверь квартиры, хозяину которой предстоит проехаться на Лубянку. — Он даст Хогрэму понять, что просьба о переговорах с восточным вождем исходит от наших собственных хозяев владения и что, будучи покорными самцами, мы не имеем иного выбора, кроме как передать ему эту просьбу.
— Можно и так, — недовольно хмыкнул Лопатин. — Переговоры, как и любой другой инструмент политики, имеют свои плюсы. Но когда они провалятся — а в том, что так оно и выйдет, нет никаких сомнений, — мы должны быть готовы к оказанию посильной поддержки Хогрэму и его самцам.
Брюсов нахмурился, гадая, правильно ли он понял гэбэшника, и решил, что правильно. Затем, вежливо кашлянув, сказал:
— Олег Борисович, но ведь Хогрэм и его приспешники — это самые натуральные капиталисты.
Будь сейчас конец шестнадцатого столетия, а не конец двадцатого, замечание лингвиста прозвучало бы как обвинение Лопатину в поклонении дьяволу.
Но гэбэшник, как оказалось, не являлся таким уж твердолобым марксистом-ленинистом, каковым считал его Брюсов.
— В начальной стадии капитализма нет ничего предосудительного, Валерий Александрович. Он становится опасным только тогда, когда его загнивание встает на пути истинного социализма, как это произошло на Земле. Здесь же, на Минерве, он пока не дорос до статуса прогрессивной идеологической и экономической структуры. Ведь на востоке по-прежнему господствуют стойкие феодальные тенденции, не так ли?
— Боже мой, — пробормотал Брюсов. Он не привык испытывать по отношению к Лопатину что-то похожее на уважение, отдавая предпочтение тщательно завуалированному презрению. Но сейчас… — Весомый аргумент, Олег Борисович.
— Еще бы, — самодовольно фыркнул Лопатин. «Умный гэбэшник — все равно гэбэшник», — тотчас напомнил себе лингвист.
— Кроме того, я почти уверен, — продолжал между тем Лопатин, — что здесь, так же как и на Земле, американцы действуют заодно с реакционными силами, тогда как мы поддерживаем силы прогресса.
— Не исключено, — уклончиво реагировал Брюсов. Чем больше он задумывался над тем, к чему клонит собеседник, тем меньше это ему нравилось. Он поднял сломанную руку. — Не забывайте, что американцы помогли нам — помогли мне, — рискуя собой. К тому же на Минерве, как нигде, мы имеем дело с действительно бесклассовым обществом.
— Это так, — важно кивнул Лопатин. — Но согласитесь, мы не можем утверждать, что это общество состоит из по-настоящему разумных существ. Аборигены — почти животные. Наша работа с ними находится под пристальным вниманием прогрессивных народных движений всего мира.
— Равно как и под вниманием американцев и их союзников, — Брюсов разволновался не на шутку. Достаточно того, что русские и янки привезли свои склоки с собой на Минерву, но позволять местным межплеменным разборкам усугублять их, подтачивая тем самым сложные международные взаимоотношения на Земле… Этого еще не хватало.
Видимо, заметив волнение лингвиста, Лопатин решил пойти на мировую.
— Ладно. Москва проинструктирует нас, какого курса нам придерживаться, — сказал он.
Вместо того чтобы успокоиться, Брюсов занервничал еще больше. Он знал, что московские аппаратчики будут так же непреклонны, как Лопатин. Если не больше.
— Я бы предпочел, чтобы Москва разрешила нам принимать решения самостоятельно, — вырвалось у него. — Мы способны оценить здешнюю обстановку более адекватно, чем люди, знакомые с аборигенами только по фотографиям.
— Даже американцы с их бесконечным трепом о пресловутых свободах никогда не пойдут на такой шаг, — отчеканил гэбэшник. — Заметьте: когда Хьюстон прислал приказ относительно переговоров, экипаж «Афины» беспрекословно приступил к его исполнению.
— Я впервые слышу от вас, Олег Борисович, что нам не остается ничего другого, как подражать американцам, — тихо ответил Брюсов. Он поймал на себе сердитый взгляд Лопатина и, к собственному удивлению, не испугался.
* * *
Реатур неприязненно посмотрел на коробочку, которую Ирв держал в одной из своих огромных, уродливых рук. Хозяин владения давно уже привык к таким штучкам и почти не удивлялся, когда из них вылетали голоса человеков, находящихся в данный момент где-то далеко отсюда. Но он и представить себе не мог, что и его, к примеру, голос мог путешествовать таким вот образом. А тем более голос какого-то скармера.— Так он не будет меня видеть, только слышать? — уже в третий раз спросил Реатур Ирва.
— Нет, — ответил человек. — ТЫ видеть скармера?
— Нет, — безрадостно признал Реатур. — Но что ж, послушаю его лживые речи, и покончим с этим. У меня слишком много дел по обеспечению безопасности моего владения.
Ирв издал звук, очень похожий на шипение, с которым самец омало выпускает воздух из дыхательных пор. Потом он нажал коробочку в одном месте и заговорил в нее. Коробочка тотчас ответила рокочущим голосом другого человечьего самца. Голос не принадлежал ни Фрэнку, ни Эллиоту — их Реатур узнал бы. Стало быть, и в самом деле существуют человеки, которых он не видел…
И тут Ирв протянул хозяину владения коробочку.
— Говори в нее. Хогрэм слышать тебя.
— Итак, скармер, о чем будем говорить? — спросил Реатур на упрощенном торговом языке.
— Почем я знаю? — ответил Хогрэм на том же языке.
«А голосок у него старческий», — отметил Реатур. Впрочем, что тут удивительного? Если Хогрэм доверил своему старшему из старших такую важную миссию, как объявление войны хозяину владений омало, значит, сам он уже дряхл.
— Почему же тогда ты хочешь поговорить со мной?
— Потому что меня попросили… — последнего слова Реатур не понял.
— Кто-кто попросил?
— Двуногие и двурукие существа, обладающие странными коробочками, с помощью одной из которых я сейчас с тобой разговариваю. Они называют себя «человеки».
— Ага… Здешние зовут себя humans. И мы их зовем так же.
— Зови их как тебе угодно. Они слишком необычны и слишком могущественны, чтобы я мог сказать им «нет» без веской на то причины. Равно как и ты, я полагаю.
— Насчет себя я сам знаю, — счел нужным огрызнуться Реатур. — Здешние… как ты их зовешь… ЧЕЛОВЕКИ сказали, что если мы переговорим, то, возможно, найдем способ обойтись без войны. Сиди-ка на своей стороне Ущелья Эрвис и докажешь их правоту.
— Я бы сидел там, где сижу, но не могу. У нас слишком много самцов, слишком много самок… Моя земля не сможет прокормить всю эту ораву. Если ты просто отдашь мне свое владение, твоих самцов ждет судьба менее печальная, чем расписал мой старший. Они останутся в живых, а некоторые даже смогут внедрять почки в самок. И те и другие будут работать вместе с нами над обустройством наших новых владений…
— Что значит «работать вместе с нами»? — спросил Реатур. — Работать в качестве кого?
— Ну, ты ведь знаешь, что многие из скармеров скорее торговцы, нежели фермеры или скотоводы, — ответил Хогрэм. — Полагаю, мы смогли бы использовать некоторых ваших самцов, чьи таланты лежат в этой сфере.
Волна гнева захлестнула Реатура от кончиков глазных стеблей до когтей на ногах.
— Иными словами, использовать их как рабов, лишенных даже права апеллировать ко мне как к отцу клана?! Вы, скармеры, не торговцы, Хогрэм, вы — мошенники и воры.
Он намеренно оскорбил Хогрэма, надеясь выжать из того ту же ярость, которую испытывал сам.
— Своим упорством, омало, ты лишь вынуждаешь меня быть более великодушным, — ответил тот спокойно, словно ничего и не заметил. — Цени мою щедрость, не многие удостаиваются ее.
— Представь себе мой безграничный восторг, — немедленно откликнулся Реатур, вкладывая в свой голос презрение, столь же горячее, как и талые воды, ревущие в Ущелье Эрвис. — Прибереги восхваления для своих жалких сородичей, которые смогут оценить их по достоинству. — Хозяин владения вдруг укоротил свои глазные стебли — ему в голову пришла интересная мысль. — Слушай, Хогрэм, а зачем тебе вообще пересекать ущелье? Если ты так уж нуждаешься в новых землях, захвати соседские. Ведь это гораздо проще, разве нет?
— Жалко, что ты не отпочковался безнадежным болваном, Реатур; тогда мне легче было бы жить. — На сей раз создавалось впечатление, что Хогрэм в самом деле отпускает собеседнику комплимент, а не сардоническую похвалу, как несколько мгновений назад. — Если откровенно, то все мои соседи-скармеры испытывают ту же нужду, что и я: слишком много народу и мало еды. Мое владение, конечно, стало бы обширнее, завоюй я их земли, но не богаче.
Реатур сознавал, что логика старикашки по-своему безупречна, но легче ему от этого не становилось. Враг остается врагом, и надо действовать против него всеми доступными средствами.
— Ваши человеки отличаются друг от друга голосами? — спросил он самым невинным тоном, будто бы только ради того, чтобы сменить надоевшую тему разговора.
— Как это? — не понял Хогрэм.
— Ну, когда некоторые говорят низкими, рокочущими голосами, а другие — похожими на наши?
— Ну да. И что с того? — помедлив, осторожно ответил скармер.
Ответ прозвучал, конечно, уклончиво, но Реатуру вдруг захотелось торжествующе заулюлюкать.
— А они не сказали тебе, что те из них, кто говорит грубее, — самцы, а те, кто говорит, как мы, — самки?
По молчанию Хогрэма Реатур уже понял, что тот услышал об этом впервые. А вдруг он испугается, узнав столь ошеломляющую новость? И сгоряча поссорится с тамошними человеками… Реатур был уверен, что такая ссора будет полезна: он по-прежнему не знал, насколько в самом деле могущественны пришельцы, но попытаться сделать их могущество недоступным для скармеров представлялось ему отличной идеей.
— Я понял, на что ты рассчитываешь, — промолвил Хогрэм, снова доказывая свою проницательность. — Ты хочешь, чтобы я начал бояться человеков, перестал доверять им. Но кто когда-либо слышал о старой самке? Я покачиваю всеми глазными стеблями над тобой и над твоей неуклюжей попыткой провести меня.
Реатур и сам посмеялся бы вместе с ним, если бы не знал истины. Он почему-то подумал о Ламре, но постарался отогнать прочь мысли о ней; сейчас было не до того.
— Если думаешь, что я лгу, спроси у своих чело-веков сам.
— Болтай все, что угодно, Реатур. Я, может, и спрошу у них, но только для того, чтобы лишний раз посмеяться над твоей глупостью. Ты — мерзкий лжец, и сполна заплатишь за свою ложь, когда мои доблестные воины ступят на восточную сторону ущелья.
— Уж не думаешь ли ты, что твое хвастовство заставило меня посинеть от страха? Если ты настолько дурен, что готов послать к нам своих горе-вояк, что ж, мы подготовим им достойную встречу. — Реатура настолько увлекла эта перепалка, что он совсем забыл о просьбе Ирва и Эллиота и лишь случайно вспомнил о ней: — Человеки не хотят, чтобы мы начинали войну, и просили меня говорить с тобой об этом. Может, все же поищем решение, которое позволит тебе оставаться на своей стороне, а мне — сохранить свое владение и своих самцов живыми?
— Не существует решения, которое помешает нам перебраться на восточную сторону, — высокомерно заявил Хогрэм. — Что до ваших самцов, то я уже сказал тебе: те, кто не окажет сопротивления, останутся в живых. Некоторые даже смогут совокупляться с самками. Мы не хотим проявлять излишнюю жестокость.
— Твои предложения неприемлемы для нас, и ты это прекрасно понимаешь, — намеренно перегоняя беседу из пустого в порожнее, Реатур лихорадочно соображал, что бы еще предложить скармеру, и наконец придумал: — Откажись от Вторжения, и мы восстановим мост через ущелье и в урожайные годы сможем продавать излишки вам, а не кому-то из наших ленивых соседей. Это поможет тебе прокормить твой клан.
— Насколько велико будет это количество? Как часто выдаются у вас урожайные годы? Если ты ответишь, что один урожайный год приходится на три скудных, я удивлюсь… И попытаюсь купить у тебя секрет такого плодородия. У тебя есть такой секрет?
Реатур мог бы, конечно, и солгать, но решил сказать правду:
— Нет.
— Ты странно торгуешься, омало, но я попробую продолжить свою мысль. Итак: если в один из этих редких урожайных годов ты сможешь продать нам излишки, как много их мы переправим по мосту? Думаю, столько, сколько хватит на несколько по восемнадцать самцов, но не больше. А это нас не устроит.
Реатур с шипением выпустил воздух из дыхательных пор.
— Значит, мы опять пришли к тому, с чего начали.
— Похоже, да, — с таким же вздохом ответил Хогрэм. — На какое-то мгновение у меня появилась надежда, что ты уступишь, но она не оправдалась. А посему мы сами возьмем все, что нам нужно.
— Можешь попробовать, Хогрэм, но, предупреждаю, тебя ждет неудача.
— Если скармер хочет что-то получить, омало, он это получит, не сомневайся. Я хочу твое владение и обещаю, что оно станет моим. Мы придем в тот день, когда твои глазные стебли не будут повернуты в нашу сторону.
— Ты лжешь. Кроме этого, мне больше нечего тебе сказать.
— Мне тоже. Отныне за нас начнут говорить наши действия.
Реатур со вздохом протянул коробочку Ирву, про которого совсем забыл, увлеченный разговором. Внезапно он ощутил такую усталость, что захотел склонить к земле и свои руки, и глазные стебли. И больше ничего не видеть и не слышать.
— Мы закончили.
В коробочке все еще что-то шипело и трещало, но Ирв нажал на маленький выступ, и она умолкла.
— Ты, Хогрэм — не делать мир? — спросил он у хозяина владения. — Я не все слова понимать..: Ты и Хогрэм использовать не совсем те слова, которые использовать я и ты.
— Торговый язык состоит из слов омало, скармеров, других великих кланов — отовсюду понемногу. На нем мы и говорили, — ответил Реатур, радуясь возможности поболтать о торговом языке и немного отвлечься от мрачных мыслей, тяжелым осадком осевших у него на душе после беседы с Хогрэмом.
— Lingua franca, [9] — пробормотал Ирв и, поймав на себе вопросительный взгляд одного из глаз хозяина владения, попытался объяснить: — Человек с неодинаковые слова делать иногда одинаковые вещи.
— А-а, — вежливо сказал Реатур, все сильнее убеждаясь, что между пришельцами и его соплеменниками существует куда больше общего, чем казалось ему вначале.
Правда, сразу после этого Ирв задал такой грубый и откровенный вопрос, на который никогда бы не решился никто из самцов омало:
— Ты, Хогрэм — делать мир?
— Нет, — раздраженно бросил Реатур. — Я-то знал, что у нас ничего не получится, а ты все же вынудил общаться меня с подлым стариком, вместо того чтобы использовать это время для подготовки моего владения к тому, что замыслили мерзкие скармеры своими гнусными, коварными умишками.
Ирв развел руками, что на языке человечьих жестов означало: «я не виноват».
— Мои хозяева владения говорить мне, что делать. Я должен идти по направлению, какое они указывать. Твои самцы делать так же для тебя. — Затем он ни с того ни с сего согнулся и некоторое время простоял в этой странной позе.
«Будь он самцом омало, он бы, вероятно, расширился в знак извинения», — машинально подумал Реатур и движением руки велел пришельцу выпрямиться.
— Ты прав… Ты должен повиноваться своим ХОЗЯЕВАМ владения, — согласился он, хотя не слишком хорошо понимал, каким образом хозяев владения может быть несколько. — Но в данном случае они НЕПРАВЫ. Мне и Хогрэму нечего сказать друг другу. По крайней мере, насчет мира.
Ирв снова развел руками, но Реатур не обратил на это внимания. Он думал о своем. Хогрэм говорил очень уверенно, но откуда у него такая уверенность? Каким образом его воины намерены перебраться через Ущелье Эрвис, особенно сейчас, когда там бушуют вешние воды? Реатур пытался подобраться к этой задачке то с одной, то с другой стороны, но, хоть убей, не находил решения, как скармеры собираются перехитрить наводнение.
Но Хогрэм — Реатур был абсолютно уверен — тот знал, как. Это внушало хозяину владения страх.
ГЛАВА 8
Сара выпрямилась, поняв, что самка элока все равно увидела ее. Еще бы не увидеть, когда смотришь сразу во всех направлениях. К минервитянским животным было почти невозможно подобраться незаметно. Недолго думая, элочица сочла лучшим «сделать ноги».
Выполнить это оказалось не так-то просто. Самка настолько отяжелела от беременности, что сумела только вперевалку добраться до дальнего конца небольшого загона для скота. Сара поспешила к ней. Элочица вот-вот должна была почковаться и представляла из себя прекрасный объект для опыта по попытке остановки послеродового кровотечения.
Беглянка, увы, не догадывалась об этом. Сара казалась ей странным созданием, возможно хищным и уж наверняка опасным. Не видя путей к отступлению, испуганное животное попыталось броситься на Сару, норовя проткнуть ее одним из рогов, выступающих из туловища чуть пониже каждой верхней лапы.
Выполнить это оказалось не так-то просто. Самка настолько отяжелела от беременности, что сумела только вперевалку добраться до дальнего конца небольшого загона для скота. Сара поспешила к ней. Элочица вот-вот должна была почковаться и представляла из себя прекрасный объект для опыта по попытке остановки послеродового кровотечения.
Беглянка, увы, не догадывалась об этом. Сара казалась ей странным созданием, возможно хищным и уж наверняка опасным. Не видя путей к отступлению, испуганное животное попыталось броситься на Сару, норовя проткнуть ее одним из рогов, выступающих из туловища чуть пониже каждой верхней лапы.