Тертлдав Гарри. Битва в космосе

   Больше всего Джуксала сейчас беспокоили омало. Стоят ли на восточном краю дозорные отряды и сколько в них самцов? Если они заподозрят неладное и достаточно быстро повернут глазные стебли в нужном направлении, скармерам придется туговато. Правда, кто поверит, что можно пересечь Ущелье Эрвис во время летнего наводнения? Год назад Джуксал и сам бы презрительно рассмеялся, если бы услышал подобное. Глупые омало тоже не верят, даже не предполагают… А когда поверят, будет слишком поздно что-либо делать.
   Снегопад, кажется, усиливался. «Вали побольше», — подумал воин, глядя на небо. Снег помог бы замаскировать лодки и взбирающихся вверх по отвесной стене Ущелья Эрвис скармерских самцов. Проклятье, если омало не полнейшие идиоты, они, разумеется, выставили дозоры. Никто не доживает до старости, если считает своих врагов идиотами. Джуксал идиотом не был.
   Словно в ответ на его мысли сверху что-то шевельнулось. Беззвучно выругавшись, воин нырнул за большой камень и осторожно высунул из-за него глазной стебель, пытаясь разглядеть источник шума. Животное? Или самец омало? Теперь сыпавший с неба густой снег мешал ему.
   — Ну ладно, посмотрим, кому эта встреча доставит больше неприятностей, — прошептал ветеран, крепче сжимая копье, достаточно длинное и острое, чтобы даже кронг призадумался, бросаться ли в атаку.
   Расширившись, будто приветствуя Хогрэма, Джуксал метнулся под прикрытие другого валуна. Выставил наружу глазной стебель… и опять практически ничего не смог разглядеть. Будь там самец омало, он уже поднял бы тревогу. Зверь?
   Сквозь бормотание ветра Джуксал услышал звук, который никакой зверь издавать не мог: СТУК-СТУК-СТУК. Молоток стучал о камень. Стало быть, все же самец и, судя по всему, даже не догадывается, что где-то поблизости от него находится скармерский воин.
   Джуксал устремился вперед, тихо, как крадущийся к бегунку зосид.

* * *

   Руставели нервно оглянулся через плечо, входя в рубку «Циолковского». Он имел с десяток законных причин, чтобы прийти сюда днем. Ворошилов, как всегда, работал в своей лаборатории в дальнем конце корабля и плевал на весь окружающий мир. И все же Руставели нервничал.
   — Штирлиц из меня плохой, — пробормотал он по-грузински, прислушиваясь к учащенному биению своего сердца. Лишняя осторожность не помешает — золотое правило преступника. Может, и преступника, но не предателя. Нет, не предателя.
   Биолог снова оглянулся. Коридор был пуст — из лаборатории доносился еле слышный звон пробирок. Руставели включил радиопередатчик и быстро нашел нужную частоту.
   — Алло, «Афина», вас вызывает «Циолковский», — тихо проговорил он, держа микрофон у самых губ. — Алло, «Афина»…
   — «Афина» слушает. На связи Луиза Брэгг, — ее ответ тоже прозвучал едва слышно: Руставели вывел регулятор громкости вниз почти до отказа. Правда, магнитофон автоматически записывал разговор, но думать об этом не было времени. — Ваш вызов незапланированный, «Циолковский». Что случилось?
   — Флот скармеров пересекает Каньон Йотун, вот что. С ними Олег Лопатин. Он прихватил с собой своего лучшего дружка «Калашникова», а язык, на котором говорит последний, я полагаю, вам известен… Все. Конец связи.
   Рука его потянулась к выключателю передатчика и… застыла над ним. Индикатор питания погас сам по себе. Руставели заскрипел зубами. Вот же дерьмо, испортился еще раз…
   И тут из коридора донесся звук шагов. Спустя секунду Ворошилов появился на пороге и застыл, привалившись плечом к косяку.
   — Глупо, Шота Михайлович, — сказал он, покачав головой.
   — О чем вы? — спросил Руставели, изо всех сил изображая невинное удивление и все еще надеясь вывернуться. — Проклятое радио опять подложило нам свинью. Отрубилось. Я как раз проверял передатчик…
   — И для проверки связались с янки, — закончил Ворошилов.
   Биолог сник.
   — Мне следовало догадаться, что поломка случилась слишком уж вовремя.
   — Да, следовало, — согласился химик. — Надеюсь, мне удалось вырубить сеть прежде, чем ты наболтал лишнего, но я не уверен. А ты удивил меня, Шота.
   — Безмерно рад, — пробормотал Руставели, приходя в себя. — Ты шпионил за мной.
   С достоинством, несколько необычным для признания подобного обвинения, Ворошилов кивнул.
   — А это означает, что ты гэбэшник.
   Ворошилов снова кивнул.
   — Но ведь вы не станете с кем-либо делиться своим открытием, верно, Шота Михайлович? К чему? Это не относится к делу. Кем бы я ни был, я поступил бы точно так же, застукав вас у передатчика.
   — Но почему? Вы ненавидите Лопатина… — выпалил Руставели, чувствуя, что вот-вот тронется. С Лопатиным-то все было ясно с самого начала — гэбэшник как гэбэшник, — но Ворошилов?..
   — Лопатин — свинья, — отчеканил химик. Потом, тщательно подбирая слова, продолжил: — Но он выполняет приказы, полученные не только от полковника Толмасова, но и от всей нашей Родины. Вы не имеете права мешать ему выполнить его миссию.
   — Нет? А что если его шестипалый корефан начнет палить в американцев? Юрий Иванович, миссис Левитт рисковала собой, перелетая через каньон, чтобы помочь Валере. Неужели я не могу отплатить им хотя бы тем, что предупрежу об опасности?
   Ворошилов нахмурился. Выглядел он, как всегда, эдаким старательным, незлобливым тихоней. «С мотором пламенным в груди», — подумал Руставели. К сорока годам пора бы и научиться разбираться в людях. Хотя чего уж теперь…
   — Лопатин и САМ, вполне вероятно, подвергнется опасности, — ответил химик. — Брэгг ушел от ответа, когда его спросили, снабжал ли он минервитян стрелковым оружием. Если бы он прямо сказал «нет», Толмасов, возможно, оставил бы Лопатина здесь. А так ему пришлось сопровождать Фралька.
   — А как ты думаешь, что сказала бы Катя, если бы узнала, что ты столь доблестно прервал связь? — спросил Руставели. — Как ты считаешь? — До сего момента он никогда не задумывался о том, что у сотрудника КГБ могут быть какие-то чувства, что гэбэшник может любить, страдать… Или, как все нормальные люди, приходить после работы домой к жене и детям и, плюхнувшись в кресло, жалобно сообщать супруге о том, какой тяжелый сегодня выдался денек.
   Но Ворошилов… Может, он и ОТТУДА, но парень совсем неплохой. И — на этот счет Руставели мог заключить любое пари — действительно любит Катю Захарову. Очень любит.
   — Не знаю, — ответил химик после долгого молчания. Он был явно расстроен. Затем кивнул на умолкший передатчик — В любом случае, говорить об этом сейчас слишком поздно.
   Ворошилов круто развернулся и ушел в лабораторию, к своим пробиркам, анализам… » И к магнитофону с секретным переключателем», — про себя добавил Руставели.
   — Дерьмо! — громко сказал грузин и что есть силы треснул по спинке кресла, но боли не ощутил: оно было обито поролоном. — Дерьмо!

* * *

   Стук, стук, стук. Фрэнк опустился на колени, так, чтобы можно было работать геологическим молотком с большей точностью и аккуратностью. На такой мелкозернистый конгломерат он наткнулся впервые и собирал образцы с особым старанием.
   Колени мерзли даже в утепленных штанах. Фрэнк вздохнул. Как же его задрал этот чертов холод! Уроженец Лос-Анджелеса, проживший там тридцать пять лет, он не имел опыта жизни в холодильнике. А когда на отборочной комиссии его спросили об отношении к морозному климату, Фрэнк, честными глазами глядя в лицо пожилому профессору, соврал, что на холод ему плевать. Профессора ответ удовлетворил.
   Пэт тоже была родом из Калифорнии, но к минервитянской холодрыге относилась вполне нормально. По крайней мере, Фрэнку так казалось. Последнее время он частенько задавался вопросом, насколько вообще Пэт свойственна скрытность. Занимаясь с женой сексом, он иногда испытывал странные, не самые приятные ощущения, какую-то неуверенность, что ли… И это после стольких лет совместной жизни! Ладно, все как-нибудь перетрясется.
   Краем глаза Фрэнк уловил какое-то движение и поднял голову. Что за черт, откуда здесь взялся минервитянин?
   — Что ты делать здесь, самец клана Реатурова? — спросил он на языке омало.
   Самец не ответил, но подошел поближе. Как ему удалось подкрасться так незаметно ? Неожиданно на поясе у Фрэнка запищала рация. В тот же момент он увидел в руках у минервитянина копья.
   — Фрэнк! — кричала, срывая голос, Луиза в микрофон. — Ты где? Отзовись, Фрэнк!

* * *

   — Боже мой, — выдохнул Лопатин, когда раздувшийся от гордости Джуксал показал ему окровавленные наконечники копий.
   — У него был с собой маленький молоток, но я не дал ему возможности им воспользоваться. — Он поднял одну из рук, и в ней сверкнул геологический молоток, взятый у убитого.
   — Боже мой, — повторил Лопатин. Теоретически ему очень нравилась идея войны с американцами, но теперь, когда минервитянин воплотил ее на практике, это повергло его в совершеннейший шок. Он закрыл лицо руками.
   — Не позволяй своим глазным стеблям поникать, Олег Борисович, — сказал Фральк. — Ты же сам говорил, что человеки на этой стороне ущелья враждебны твоему великому клану.
   — Да, но…
   Мысли о катастрофических последствиях инцидента огненными красками расцвели в мозгу Лопатина. Янки точно решат, что именно он убил их товарища. По крайней мере, у него на их месте сомнений не возникло бы. Если в момент убийства поблизости шатался человек с автоматом, кому придет в голову вспоминать об аборигенах и об их жалких копьях? Впрочем, как выяснилось, не таких уж и жалких…
   Лопатин усиленно ворочал мозгами. Профессиональная привычка хранить все в тайне глубоко, до мозга костей, въелась в его нутро, и теперь он понимал, что здесь она может сослужить ему плохую службу. Надо обязательно сообщить о случившемся на «Циолковский» и заявить, что он, Лопатин, не имеет к убийству американца никакого отношения. Главное не молчать. Нет ничего хуже молчания.
   Он включил рацию и поднес к губам микрофон.
   — Лопатин вызывает «Циолковского», — начал гэбэшник и лишь потом заметил, что индикатор режима ПЕРЕДАЧА не загорелся. Он переключился на ПРИЕМ. Динамик молчал. Никаких звуков. Даже атмосферных помех не слышно.
   Трясущимися руками Лопатин открыл заднюю панель рации. На внутренних интегральных схемах тускло мерцали капельки воды. Во время переправы он держал рацию во внутреннем кармане телогрейки, но вода в нее все же попала; корпус не был водонепроницаемым. Конструкторы, прекрасно знавшие о царящей на Минерве вечной мерзлоте, просто не подумали об этом. Лопатин тщательно вытер капли носовым платком и попытался включить рацию еще раз. Ничего не вышло.
   Может быть, дело не в воде? Рация, хоть и укрытая телогрейкой, наверняка много раз ударялась о камни, пока он взбирался по стене каньона. На первый взгляд все цело: ни сломанных плат, ни оборванных проводов, а без специальных приборов характер скрытой неисправности не определишь. Хорош современный инженер-электронщик, ничего сказать. Ладно, самобичеванием дела не исправишь, тем более что дело пахнет керосином.
   Брэгг придет в неистовство, когда узнает о гибели своего подчиненного. А Брэгга побаивался даже сам Толмасов.

* * *

   — Вы СВЯЖЕТЕСЬ с ним по рации и ВЫЯСНИТЕ, чем он занимается, вы меня поняли, Сергей Константинович?
   «Рычит, как взбешенный тигр», — подумал Толмасов, впрочем прекрасно понимая состояние американца.
   — Я вызываю его, полковник Брэгг, вызываю непрерывно, поверьте мне. Но он не отвечает.
   — И Фрэнк Маркар тоже. Это вам ни о чем не говорит?
   — Ни о чем хорошем, — признал Толмасов.
   — Мне тоже, — рявкнул Брэгг. — Насколько я разумею, ваш человек тайно проник на нашу сторону каньона. Мне это не нравится, Сергей Константинович, о-очень не нравится. Смею вас заверить, что приму все возможные меры, дабы обеспечить защиту членов моего экипажа. Я пойду на что угодно. Только не говорите потом, что я вас не предупреждал.
   — Я понял. — Попадись сейчас Лопатин полковнику на глаза, он бы точно вытряс из гэбэшника всю душу.
   — Надеюсь, что поняли. Конец связи.
   В палатке повисла гнетущая тишина. Толмасов долго сидел, глядя на рацию невидящим взглядом, а потом вскочил со стула. Миссия «Минерва», а вместе с ней и вся советская космическая программа трещали по швам, грозя разлететься в лоскутья. Сначала кто-то, находящийся на «Циолковском» — Руставели или Ворошилов, — выходит на связь с «Афиной», затем второй прерывает сеанс связи. В данный момент полковнику было почти все равно, кто выходил в эфир, а кто прерывал. Он анализировал факты.
   Лопатин. Неужели гэбэшник настолько закусил удила, что даже не считает нужным связаться с командиром и доложить о ситуации? Нет, несмотря на всю свою гнусность, Лопатин не настолько глуп, чтобы выказывать открытое неповиновение руководителю экспедиции.
   Полковник обернулся к Брюсову и Кате. Судя по их виду, его обмен любезностями с Брэггом ошеломил обоих.
   — Какие имеются соображения, господа-товарищи? — спросил он. Может, чем черт не шутит, кто-то из них заметил что-нибудь, что он упустил из виду?
   — То, что происходит, ставит под вопрос успех всего дела, — ответила Катя, и Брюсов кивнул в знак согласия.
   «Очень ценное замечание, — ехидно отметил полковник. — Будто я сам не вижу. Как выпутаться? От кого ждать помощи?»

* * *

   Ирв напряженно вглядывался в глубь каньона. Он брал с собой пистолет всегда, когда отлучался с «Афины», но только сегодня действительно ощущал на бедре его вес. Мысль об использовании пистолета против аборигенов приводила его в ужас. Мысль о возможном противостоянии «магнума» АК-74-ому тоже не радовала. Утешало одно: за пару дней до старта «Афины» антрополог догадался сходить к нотариусу и оформить завещание.
   «Вообще-то это работа Брэгга, а не моя», — подумал он, стараясь слиться с растущим на краю пышным кустом. Эллиот — солдат, а антрополог, пусть даже и старающийся вести себя как натуральный «коммандос», — нет. Но Брэгг еще и пилот. Вторым пилотом-дублером считается Фрэнк, и его передатчик молчит уже полтора часа. Если с ним случилось ХУДШЕЕ, Эллиота надо беречь как зеницу ока. Пыль с него сдувать.
   Внешне минервитяне, ползущие вверх по стене, ничем не отличались от Реатуровых самцов. Но самцов-омало в каньоне не было, это точно. Значит, те, которых видел сейчас Ирв, — враги. Скармеры, как их называют русские. Олег Лопатин тоже с ними.
   Если бы не отчаянный вызов с «Циолковского», он и не знал бы, что западников сопровождает советский бортинженер. Подкрутив на бинокле наводку на резкость, антрополог разглядел его. Лопатин лез по склону, то и дело оступаясь и покачиваясь от ветра — это бросалось в глаза, так как сами минервитяне передвигались неожиданно плавно и ловко. На какое-то мгновение у Ирва промелькнула надежда, что человек среди аборигенов — это Фрэнк, но увы, роскошная меховая шапка, венчавшая голову русского, убедила его в обратном.
   Как же скармеры сумели переправиться через каньон? Ирв отвел бинокль от Лопатина и посмотрел еще ниже, туда, где серебрилась вода. Потом направил бинокль на берег. Что это там? Какие-то большие корзины… Черт, да это же лодки. Что ж, в смелости скармерам не откажешь. Для того, чтобы пуститься в плаванье на столь ненадежных судах, нужно обладать недюжинной отвагой. Хотя, вполне возможно, они и не подозревали, на какой риск шли. Уцелели, благодаря собственному невежеству. Не все, конечно. Многие наверняка потонули.
   Ирв снова направил бинокль на ползущих вверх скармеров. Его внимание привлекла плотная кучка воинов, столпившихся на большом плоском выступе, торчащем из скалы почти горизонтально. Когда они расступились и двинулись дальше, Ирв увидел распростертое на валуне неподвижное тело Фрэнка Маркара и едва не выронил бинокль.
   Он вскочил на велосипед и покатил обратно к «Афине», неистово крутя педали.

* * *

   «Уж лучше бы Дордал отпочковался самкой, — злобно подумал Тернат, — тогда этот кусок бегунковых испражнений умер… умерла бы молодой, не наплодив стольких подобных себе отпрысков — законченных идиотов».
   — Что-то я не пойму, старший, это все еще наше владение, или уже Дордалово? — спросил молодой самец.
   Тернат задумался. Он уже ходил этой тропой в начале лета, когда пытался убедить Дордала в реальности угрозы со стороны скармеров, но не достиг в этом успеха и теперь надеялся, что роль военачальника получится у него лучше, чем роль посланника.
   — Все еще наша, Фелиг.
   Глазные стебли самца разочарованно поникли.
   — Значит, я не могу сломать вон тот забор?
   — Боюсь, что нет. — Это был уже второй пустой загон, на который наткнулся отряд Терната после того, как солнце начало спускаться на запад, к Ущелью Эрвис. Снег припорошил все следы, но Тернат чуял прогорклую вонь от испражнений масси, и этот запах подсказывал ему, что двигаться следует на север.
   — Мы отгоним в наше владение любое стадо скота, которое попадется на пути, — прокричал Тернат. Самцы приветствовали его слова радостным гиканьем
   Граница между владениями Реатура и Дордала ничем отмечена не была; хватало того, что самцы, проживавшие по обе ее стороны, просто знали, кто отец их клана Поэтому Дордаловы подданные, если и болтались поблизости, то, видимо, сочли нужным не попадаться на глаза большому отряду чужаков, идущему с юга.
   Запах от выделений масси усиливался, и Тернат начинал беспокоиться — а не ведет ли он отряд в ловушку? Вряд ли у самого Дордала хватит ума устроить засаду, но кто-то из более молодых и энергичных его самцов вполне мог додуматься до этого.
   Фелиг окликнул старшего из старших и указал рукой на большой валун в нескольких десятках метров от тропы. Тернат повернул в ту сторону один глазной стебель и увидел спрятавшегося за камнем самца. Шпион Дордала?
   — Сделаем вид, что не заметили его, и пройдем вперед. Потом неожиданно сменим направление и окружим валун, — сказал Тернат вполголоса. — Передай остальным.
   Самцы омало невозмутимо миновали валун, прошли еще шагов двадцать, а затем, повинуясь жесту и короткой команде старшего из старших, вскинув копья и улюлюкая, устремились к соглядатаю.
   — Возьмите его живым! — проорал Тернат. — Я хочу поговорить с ним.
   Задумай шпион спастись бегством, далеко от девяти восемнадцаток молодых воинов ему убежать бы не удалось. Но он, похоже, бежать и не собирался. «Доходяга какой-то», — отметил Тернат. Даже смиренно расширившись, самец Дордала выглядел болезненно худым. А грязный настолько, что смотреть противно.
   Однако кожа его, покрытая толстым слоем грязи, не посинела от страха, и спустя мгновение старший из старших понял почему.
   — Ура! — завопил самец тонюсеньким голоском. — Мы вернем наш скот!
   «Ошалел от испуга», — решил Тернат и опустил три свои копья — какая опасность могла исходить от эдакого заморыша?
   — Вернем? Так ты что же, один из Реатуровых пастухов?
   — Именно, старший из старших. Я — Эланти, погонщик масси и подданный отца клана нашего — Реатура. Наконец-то вы пришли. Я совершенно изголодался, пока кустами и оврагами крался за ворами, угнавшими наш скот.
   — А-а… — сказал Тернат. — Фелиг, дай-ка ему чего-нибудь перекусить. — Пока Эланти, повизгивая от удовольствия, пожирал предложенную пищу, Тернат негромко спросил у воинов: — Кто-нибудь может подтвердить, что он действительно из наших?
   Самцы заколыхали стеблями, поглядывая друг на друга и на Эланти. Наконец самец по имени Олгект, проживавший в северной части владения Реатура, подтвердил:
   — Он — наш, старший. Я помню его. Эланти давно пасет масси у границы. — Несколько самцов дернули глазными стеблями в знак согласия.
   На мгновение Эланти перестал жевать и произнес с укоризной:
   — Это не делает тебе чести, старший из старших. Реатур узнал бы меня, не спрашивая.
   Тут он был прав.
   — На то Реатур и хозяин владения, чтобы знать такое, что пока неведомо мне.
   — Хмм. Логично. — Эланти откусил кусок сушеного мяса, прожевал его, проглотил, а затем продолжил: — Дордаловы ворюги отогнали наших масси в маленькую долину неподалеку отсюда, где пасется их стадо. Они выставили охрану.
   — Мы разделаемся с проклятыми грабителями, — мрачно заявил Тернат. — Сколько бы их там ни было.
   — Не сомневаюсь, — ответил Эланти, не прекращая жевать. — Не сомневаюсь, что ты покажешь этим подонкам, где бегунки зимуют. Однако позволь мне показать тебе, как к ним лучше подобраться. Я ведь следил за ними и знаю, откуда они не будут ждать атаки. Зачем тебе рисковать жизнями своих самцов?
   — Разумно, — одобрил Тернат. — Если ты говоришь истину и поможешь нам, Эланти, отец клана вознаградит тебя. — «Если лжешь, больше никогда никого предать не сможешь», — хотел добавить он, но не добавил.
   Пастух оказался на редкость понятливым парнем.
   — Не вознаграждение меня интересует. Я лишь желаю вернуть отцу клана его скот. Впрочем, от нескольких Дордаловых масси в подарок я бы не отказался. За мои труды, так сказать.
   — Ты их получишь, — пообещал Тернат, едва удержавшись, чтобы не закачать глазными стеблями. Алчность, прозвучавшая в словах Эланти, насмешила его. За этим пастухом следовало присмотреть. Слишком много амбиций для столь тщедушного самца.

* * *

   Ламра критическим взглядом оглядела себя со всех сторон. Вообще-то она уже привыкла к шести выпуклостям над ногами, но иногда все-таки задавалась вопросом — а не делают ли они ее смешной в глазах других? Впрочем, такие моменты были редки. Почки — это нормально и естественно, разве нет?
   Ламра попыталась вспомнить, как выглядела раньше, до появления почек, и после недолгих размышлений пришла к выводу, что она ничем не отличалась от других самок.
   И была, между прочим, даже проворнее многих своих подружек, которые теперь больше не приглашают ее поиграть вместе, поскольку считают неуклюжей и медлительной.
   Дверь приоткрылась, и в зал вошел Реатур, очень усталый на вид, с поникшими руками и глазными стеблями. Однако к сбежавшимся самкам он отнесся с обычной терпеливой лаской: похвалил изрисовавшую всю стену Пери и одобрительно прогнул пару глазных стеблей, когда Морна и Нумар продемонстрировали ему, как ловко они умеют играть с мячом.
   Ламра осталась на месте, понимая, что, скорее всего, не сможет сама протолкнуться к хозяину владения, а потому лучше подождать его, но вскоре не вытерпела и крикнула:
   — Реатур!
   Два его глазных стебля повернулись в ее сторону.
   — Твоя очередь придет, малышка, — ответил он и заговорил с какой-то прыткой юной самкой.
   Обещание успокоило Ламру, но совсем ненадолго, и она вновь позвала:
   — Реатур!
   — Погоди! — отозвался он довольно резко. Единственное, что оставалось делать Ламре, — это стоять и переминаться с ноги на ногу, с ноги на ногу, с ноги на ногу.
   Наконец хозяин владения, на прощание погладив молодую самку, снова обратил свой взгляд к Ламре.
   — А теперь, малышка, ступай за мной, нам нужно поговорить.
   Он провел ее в одну из маленьких комнат; остальные самки почтительно расступились перед ними. Поначалу все они возмущались тем, что Реатур как-то особенно выделяет одну из них, но очень скоро привыкли к этому — как привыкали ко всему: к тем же человекам, к примеру.
   — Ну, малышка, чем ты занималась с тех пор, как я виделся с тобой в последний раз? — спросил хозяин владения.
   Ламра взмахнула куском пергамента.
   — Я выучила много новых знаков. Смотри, вот эти говорят: «В тот год растаяло так много льда, что потолок… » Дальше я не разобрала, — она указала пальцем на непонятное слово.
   Реатур обратил к пергаменту глазной стебель.
   — «Потолок обвалился». А ты молодчина, Ламра. Потрудилась на славу.
   — Ты тоже много работаешь, — ответила самка. — Иначе навещал бы меня гораздо чаще.
   Хозяин владения с шипением выпустил воздух из дыхательных пор.
   — Ты права, маленькая. Работы у меня много, — он неожиданно умолк, а затем добавил: — И работы трудной.
   — Но почему ты так печален, Реатур?
   — Причин много. Одна из них в том, что человекам по-прежнему не везет в их опытах с самками элоков, а время твоего почкования неумолимо приближается. Я никогда не хотел, чтобы ты умирала, Ламра, но появившаяся было, а теперь угасающая надежда на твое спасение причиняет мне боль.
   — Да я и сама не хочу умирать, Реатур. Может, и не умру. А если все же умру, ну что ж…
   — Не говори об этом, — попросил хозяин владения, и Ламра не стала повторять древнюю поговорку о старых самках. Помолчав немного, он продолжил: — Знаешь, Ламра, самцы Дордала украли наших масси, а скармеры пересекли Ущелье Эрвис с помощью штуковин, которые они называют «лодками» и убили одного из человеков. А в остальном все ХОРОШО.
   Ламра не всегда понимала сарказм, присущий Реатуру, не поняла его и сейчас. Ее поразило известие о гибели человека. Неужели они способны умирать?
   — Которого из них убили? — спросила она озабоченно; странные существа стали для нее друзьями. Особенно трое из них.
   — Самца по имени Фрэнк, — ответил Реатур.
   Ламра почувствовала некоторое облегчение. Человека по имени Фрэнк она видела всего один раз и почти его не помнила. Но выразить сочувствие все равно следовало.
   — Как прискорбно. Ведь человеков так мало. Они, должно быть, грустят по погибшему.
   Реатур сердито взмахнул руками и слегка пожелтел.
   — Мы будем грустить куда сильнее, чем они, если не сможем сбросить проклятых скармеров на дно ущелья. Когда во главе нашего владения встанет новый хозяин — хозяин-скармер, — твои отпочковавшиеся, скорее всего, погибнут не своей смертью. А что сделает скармерский вождь с тобой? Не знаешь? А я знаю — ничего хорошего.