Ристин и Ульхасс принялись обсуждать его предложение на своем языке. Теперь Сэм понимал почти все, что они говорят. Он скрыл улыбку, слушая, с каким растущим энтузиазмом ящеры окунулись в новую проблему. Наконец Ристин сказал:
   — Будет исполнено.
   Когда они закончили, Игер подумал, что они выглядят слишком кричаще, но никто не нанимал его в качестве художественного критика, поэтому он оставил свое мнение при себе. Ульхасс и Ристин остались довольны, а он именно к этому и стремился. В течение следующих нескольких дней еще несколько лишенных раскраски ящеров последовали примеру Ристина и Ульхасса. Теперь предложение Сэма стало чуть ли не официальным приказом для пленных ящеров.
   Однажды, когда он выходил из комнаты, где жили они с Барбарой, его остановило властное шипение.
   — Ты тот тосевит, который изобрел эти… неприятные сочетания цветов для пленных? — резко спросил Страха.
   — Совершенно верно, капитан, — ответил Сэм. — Что-то не так?
   — Да, что-то не так. — Страха кашлянул, чтобы показать, насколько серьезно ошибся Сэм. Вообще Страха выглядел разгневанным и напомнил Игеру проповедника, который обличает зло в виде алкоголя и распутных женщин. — Ты неправильно выбрал цвета. Раса не использует такую раскраску. Ее нужно немедленно стереть с чешуи самцов. Это…
   Он произнес незнакомое слово, но Сэм был готов съесть свою шляпу, если оно не означало «извращение».
   — Но почему, капитан? — невинно спросил Игер.
   — Потому что такая раскраска уничтожает всяческий порядок и дисциплину, — ответил Страха, словно разговаривал с умственно отсталым ребенком. — Раскраска тела показывает звание, назначение и старшинство; ее нельзя использовать для легкомысленного украшательства.
   — Капитан, данная раскраска показывает: всякий, кто ее носит, является пленником Соединенных Штатов, — заявил Сэм. — А если вы хотите, чтобы она показывала старшинство, то те пленники, которые находятся в плену дольше, могут носить больше звезд. Так будет правильно?
   Сэм старался говорить спокойно и убедительно. Тем не менее он ожидал, что Страха сейчас взорвется, как скороварка, у которой отказал предохранительный клапан. Однако капитан его порядком удивил.
   — Когда общаешься с тосевитами, забываешь, что они иначе смотрят на мир. Ты меня понимаешь?
   — Боюсь, что нет, капитан, — ответил Сэм. — Сожалею.
   Страха зашипел, как вскипевший чайник.
   — Тогда я объясню. У Расы редко что-либо меняется. Мы не изобретаем с такой легкостью новую раскраску для тела. Существует целая система раскраски, которую мы улучшали в течение более ста тысяч лет.
   Игер знал достаточно, чтобы разделить это число на два и получить земные годы, но все равно результат вышел впечатляющий. Страха между тем продолжал:
   — Вы, Большие Уроды, изобретаете все с поразительной легкостью. Вас не интересуют долгосрочные прогнозы, вам важно одно — быстро получить результат.
   — Идет война, капитан. Мы воевали и до того, как Раса появилась на Земле, — сказал Игер. — И сделаем все необходимое для победы. Мы постоянно меняемся.
   — Да, к нашему несчастью. Мы уже успели это заметить, — ответил Страха. — Оружие, которое вы используете сейчас, значительно лучше того, которым вы обладали, когда мы прилетели сюда. А наше остается неизменным. Вот что я имел в виду, когда говорил об изменяющейся перспективе. Если вас что-то устраивает на данный момент, вы совершенно не тревожитесь о том, согласуется ли оно с тем, что было раньше. Ты изобрел раскраску под влиянием момента. — Капитан вновь зашипел. — Наверное, мне следовало бы привыкнуть к такому положению вещей, но иногда меня это по-прежнему шокирует.
   Игер вспомнил о фантастических рассказах, в которых сегодня в голову ученому приходит идея, на следующий день он ее реализует, а послезавтра начинается массовое производство — как раз вовремя, чтобы спасти землян от нашествия марсиан. Он всегда считал такие вещи чем-то вроде крупинки соли величиной с Большую Соляную Долину возле Солт-Лейк-Сити. В реальной жизни так не бывает.
   Выходит, ящерам Земля представляется воплощением измышлений научных фантастов из дешевых журналов. Не прошло и года, а человеческие существа успели изобрести ракеты большого радиуса действия, базуки [26], реактивные двигатели, не говоря уже об атомной бомбе. И это — не считая многочисленных улучшений земного оружия, например танков. А отравляющие вещества, изобретенные еще перед Первой мировой войной, оказались для ящеров полнейшей неожиданностью.
   — Значит, вы простите остальных пленников за то, что они сделали себе раскраску под цвет американского флага? — спросил Сэм.
   — Я не пленник, а беженец, — с достоинством сообщил Страха, — Но я их прощаю. Я поспешил, когда осудил их, однако торопливость не приветствуется Расой. Пленные самцы могут носить любую раскраску, которую выберут тосевитские власти.
   — Спасибо, капитан, — сказал Игер.
   Для ящера Страха оказался очень гибким парнем. Если ты категорически отвергаешь спешку, то твоя жизнь на Земле будет трудной.
* * *
   Иногда Теэрц чувствовал вину из-за того, что произошло с Токио. Миллионы разумных существ погибли только потому, что он предупредил представителей Расы о попытках ниппонских тосевитов создать атомную бомбу.
   Впрочем, чувство вины никогда не мучило его долго. Во-первых, Большие Уроды были готовы без малейших колебаний уничтожить огромное количество самцов Расы. Во-вторых, ниппонцы обращались с ним так, что заслужили наказание.
   Он больше не летал над восточным континентом. Его командиры понимали, что его жизнь закончится быстро — или слишком медленно, — если ниппонцы вновь его поймают. Теперь он отправлялся на боевые вылеты в другом районе Тосев-3. Местные Большие Уроды называли его Францией.
   — Это самые стойкие Большие Уроды, которые ведут воздушные поединки, — сказал Элифрим, командир базы. — Конечно, наши друзья по другую сторону океана, которые сражаются с американцами, могут с этим поспорить, но не стоит обращать на них внимания. Самолеты дойчевитов — самые опасные из всех созданных тосевитами, а британцы изобрели радар еще до того, как мы высадились на их острове.
   — Я не против того, чтобы встретиться с ними в воздухе, недосягаемый господин, — ответил Теэрц. — Ведь я смогу стрелять в ответ.
   Он до сих пор не забыл о том, как находился в руках жестоких ниппонцев не в силах ответить на их издевательства. Никогда прежде он не ощущал такого одиночества и беспомощности.
   — Лучше стрелять первым, — заметил Элифрим. — Послушай меня внимательно: если раньше, воюя с Большими Уродами, можно было не торопиться, то теперь необходимо действовать быстро. Кроме того, теперь придется чаще использовать пушку и реже ракеты.
   — Почему, недосягаемый господин? — спросил Теэрц. — Ракеты имеют больший радиус действия. Если оружие у Больших Уродов стало лучше, пока я находился в плену у ниппонцев, значит, мне не следует сближаться с ними.
   — Правильная тактика — при обычных обстоятельствах, — объяснил командир базы. — Но на Тосев-3 изменения происходят слишком стремительно, впрочем, ты, несомненно, уже успел это заметить. Проблема, командир полета, состоит в том, что наши запасы ракет вида воздух — воздух быстро идут на убыль, а мы пока не нашли способа производить их здесь. К счастью, у нас полно снарядов для пушек, которые делают заводы на наших кораблях и на фабриках тосевитов во Франции, Италии и США. Вот почему мы предпочитаем использовать пушки.
   — Понимаю, — задумчиво проговорил Теэрц. — А насколько хороши снаряды, которые производятся на Тосев-3? Мне бы не хотелось ставить свою жизнь в зависимость от качества работы Больших Уродов.
   — Сначала у нас возникли проблемы с системой контроля качества, — ответил Элифрим. («Интересно, сколько самцов из-за этого погибло?» — подумал Теэрц.) — Но нам удалось с этим разобраться и сбить несколько тосевитских самолетов снарядами, изготовленными тосевитами.
   — Ну, уже кое-что, — удовлетворенно кивнул Теэрц.
   Элифрим вытащил из ящика стола оболочку двух снарядов. Теэрц сразу же определил, какой из них сделан на Родине, а какой произвели здесь: один имел зеркальную, идеально гладкую поверхность, а другой остался матовым, кое-где Теэрц даже заметил царапины.
   — Они выглядят примитивно, но их можно использовать, — сказал Элифрим, показывая на матовую оболочку. — Главное, их размеры соответствуют нашим.
   — Как скажете, недосягаемый господин. — Теэрц не испытывал ни малейшего энтузиазма относительно использования этих снарядов, но у Расы не хватало своих, и другого выбора попросту не было. — А что говорят каптенармусы? — Оружейники отличались еще большей привередливостью, чем пилоты.
   — В целом они удовлетворены, — ответил Элифрим, отводя глаза в сторону — верный знак того, что это не вся правда. Когда командир базы заговорил снова, он постарался придать своему голосу деловитость. — Еще вопросы, командир полета? Нет? Тогда ты свободен.
   Теэрц с радостью покинул офис, освещенный единственной электрической лампочкой, оставшейся еще с тех времен, когда тосевиты контролировали базу, и вышел на солнечный свет. На улице оказалось холодновато на его вкус, но все же приятно. Он подошел к своему истребителю, чтобы взглянуть, как механики готовят его к вылету.
   Старший оружейный мастер как раз снаряжал пушку.
   — Добрый день, командир полета, — уважительно приветствовал его самец — у Теэрца был более высокий чин.
   Однако каптенармус — важное звание, и самец держался соответственно.
   — Добрый день, Инносс, — ответил Теэрц. Он заметил, что часть снарядов произведена Расой, тусклый блеск других говорил о том, что их сделали Большие Уроды. — Что ты думаешь о боеприпасах, которые делают для нас тосевиты?
   — Ну, раз уж вы спросили, недосягаемый господин, то отвечу так: я о нем не слишком высокого мнения, — ответил Инносс и вынул из ящика тосевитский снаряд. — Все параметры соответствуют нашим, но кое-что мне не нравится. — Он взвесил снаряд в руке. — Вес правильный, но с балансом не все в порядке.
   — А что, тосевиты производят одинаковые снаряды? — спросил Теэрц.
   — Нет, — ответил каптенармус. — Они отличаются друг от друга. И неудивительно, ведь у Больших Уродов такое примитивное производство. Уже то, что нам удалось найти хоть что-то подходящее, настоящее чудо.
   Теэрц почувствовал, как его охватывают подозрения.
   — Если это не общая тенденция, то я уверен, что снаряды с нарушенной балансировкой окажутся с дефектом, — предсказал он. — Поверь мне, Инносс, я очень хорошо знаю Больших Уродов и их уловки. Могу поспорить на зуб, которым я прокусил оболочку своего яйца, когда вылуплялся, что какой-то изобретательный тосевит нашел способ обмануть нас.
   — Я не знаю, как такое возможно, — с сомнением ответил Инносс. — Вес соответствует норме. Наверное, дело в каком-то недостатке процесса производства. Я видел видео, на котором снята их так называемая фабрика. — И он презрительно зашипел.
   — Их оружие отстает от нашего, но оно не намного хуже, — возразил Теэрц. — Готов отдать свою недельную плату, Инносс, что внимательное изучение покажет: плохо сбалансированные снаряды никуда не годятся.
   Каптенармус задумчиво посмотрел на него.
   — Отлично, командир полета, я принимаю вашу ставку. Давайте посмотрим, что нам скажет вот этот. — И он понес снаряд в мастерскую.
   Теэрц задумался о том, как он потратит свой выигрыш. Размышления не заняли слишком много времени: «Куплю себе имбиря!» Просто поразительно, как легко здесь приобрести замечательное зелье. У каждого второго Большого Урода, убиравшего казармы или приносившего еду, имелся запас имбиря. Элифрим периодически ловил любителей наркотика и публично их наказывал, но большинство ускользало от возмездия.
   Теэрц продолжал осматривать свой истребитель, когда Инносс вернулся. Каптенармус заговорил четко и по уставу:
   — Недосягаемый господин, я должен вам недельную плату. Я уже организовал соответствующий перевод. — Теперь он говорил гораздо уважительнее, чем раньше; до сих пор Теэрц был для него лишь одним из множества офицеров.
   — И что же придумали Большие Уроды? — поинтересовался Теэрц, стараясь скрыть облегчение.
   Он повысил свой престиж, но только сейчас сообразил, как много мог потерять, если бы ошибся.
   — Я просветил три снаряда; один наш, один тосевитский с правильным балансом и еще один с нарушенным балансом, — ответил Инносс. — Первые два оказались практически идентичными; как вы и говорили, Большие Уроды умеют хорошо работать — когда хотят. Но третий… — Он помолчал, словно до сих пор не мог поверить собственным выводам.
   — Так что же придумали Большие Уроды? — повторил свой вопрос Теэрц.
   Судя по тону Инносса, он не ожидал такого вероломства.
   — Они существенно уменьшили количество взрывчатки, заменив ее металлом, чтобы проверка на вес не выявила отклонений. Остается только гадать, какое количество выпущенных нами снарядов не могло причинить вред противнику
   — А у вас есть способ выяснить, с каких заводов поступают такие снаряды? — спросил Теэрц.
   — О да. — Инносс открыл пасть — так хищники, предки Расы, демонстрируют угрозу. — Наш гнев обрушится на их головы.
   — Хорошо, — сказал Теэрц.
   Это не похоже на месть ниппонцам, когда тысячи невинных существ погибли только из-за того, что жили рядом с Большими Уродами, решившими создать атомную бомбу. Тосевиты, которые пострадают сейчас, заслужили наказание.
   — Раса в долгу перед вами, — сказал Инносс. — Я сообщил командиру базы, что идея проверить снаряды принадлежала вам. Вы получите достойное вознаграждение; ваша раскраска станет более сложной.
   — Очень щедро с твоей стороны, — ответил Теэрц.
   Продвижение по службе или даже награда приведет к увеличению платы — значит, он сможет покупать больше имбиря. После ужасов, которые ему пришлось пережить, жизнь постепенно налаживалась.
* * *
   Как и Шанхай, Пекин знавал лучшие времена. Переход прежней столицы в руки японцев прошел мирно. «Прогнившая клика Чана попросту сбежала», — пренебрежительно подумал Нье Хо-Т’инг. Но японцы сражались отчаянно, чешуйчатым дьяволам пришлось приложить немало сил, чтобы вышвырнуть их из Пекина. Целые кварталы лежали в развалинах; дворцы, в которых прежние императоры Китая, их супруги и придворные наслаждались роскошью, превратились в руины.
   — Ну и что? — прорычал Хсиа Шу-Тао, когда Нье поделился с ним своими мыслями. — Они являлись лишь символом угнетения народных масс. Город — весь мир! — только станет лучше без дворцов.
   — Вполне возможно, — ответил Нье. — Но я бы сохранил их как напоминание о прошлом. — Он рассмеялся. — Вот мы сидим и обсуждаем, что следовало сделать с дворцами, хотя большая их часть уничтожена, а у нас нет никакой власти, чтобы решить судьбу других зданий.
   — Путешествие длиной в тысячу ли начинается с одного шага, — ответил Хсиа. Он произнес пословицу, и на его лице появилась гримаса. — Отсюда до Шанхая больше тысячи ли, и мои несчастные ноги помнят каждый шаг.
   — Но мы же в саду роз, — взмахнув рукой, заявил Нье Хо-Т’инг. — И можем расслабиться.
   — Сад роз не более чем ночной навоз, — грубо сказал Хсиа; ему нравилось корчить из себя крестьянина. — Еще один дешевый притон.
   «Джань Юань» (что значило «сад роз») когда-то был превосходным рестораном. Сейчас создавалось ощущение, что он несколько раз подвергся разграблению; одну из стен покрывала сажа — кто-то пытался поджечь заведение. Оставалось только удивляться, что попытка сорвалась.
   Нье потягивал чай из простой фаянсовой чашки.
   — Однако кормят здесь неплохо, — заметил он.
   Хсиа проворчал что-то неразборчивое, он никогда ни с чем не соглашался. Но, как и Нье, он съел ли-вэй-пин-пан — ветчину, мелко нарубленные грибы, свиной рубец и язык, побеги бамбука — все политое густым соусом — одно из фирменных блюд «Джань Юаня». В последние годы удавалось достать только свинину и домашнюю птицу; свиньи и цыплята ели все подряд, и людям ничего не оставалось, как питаться их мясом.
   К ним подошла официантка и спросила:
   — Еще рису? — Когда Нье кивнул, она быстро вернулась с большой тарелкой риса.
   Хсиа воспользовался лакированной ложкой, чтобы наполнить свою тарелку, и заработал палочками. Затем сделал большой глоток као-лианг, крепкого вина, которое гнали из проса, после чего громко рыгнул, показывая одобрение.
   — Вы настоящий представитель пролетариата, — сказал Нье Хо-Т’инг без малейшей иронии.
   Хсиа Шу-Тао засиял от полученного комплимента.
   Через два столика от них обедала группа мужчин в европейских костюмах, для них играл оркестр и пели девушки. Несмотря на несчастья, обрушившиеся на Пекин, мужчины выглядели упитанными и преуспевающими. Некоторые обнимали поющих девушек за талию, другие пытались засунуть руки в вырезы их шелковых платьев. Некоторые девушки шарахались, далеко не все певицы были шлюхами. Однако большинство охотно принимали ласки богатых посетителей, предвкушая хороший заработок.
   — Предатели, — сказал Нье так, словно отдавал приказ о расстреле — впрочем, он бы именно так и поступил, если бы они сейчас находились на территории, которую контролировала Народно-освободительная армия. — Они наверняка сотрудничают с маленькими чешуйчатыми дьяволами, иначе откуда у них деньги?
   — Да уж, — проворчал Хсиа и взял себе еще риса. А потом с полным ртом проговорил: — Вон та, в темно-зеленом блестящем платье, настоящая женщина.
   — А они эксплуатируют ее красоту, — ответил Нье.
   Как и большинство коммунистических функционеров, он придерживался пуританских взглядов. Секс для развлечения, секс в качестве товара он всячески порицал. Секс возможен только для продолжения рода — все остальное вызывало у него отвращение. Проживание в шанхайском борделе лишь убедило его в правильности собственных убеждений.
   — Да, конечно, — согласился Хсиа, понимая, что Нье прав. Впрочем, в его голосе слышалось сомнение.
   — Вы не животное. Вы человек революции, — напомнил ему Нье Хо-Т’инг. — Если вас привлекают развратные девочки, вам следовало присоединиться к Гоминьдану.
   — Я революционер, — покорно повторил Хсиа. — Женщины вынуждены показывать свое тело, чтобы заработать себе на жизнь. Если я думаю об их теле — это доказательство того, что я еще не изгнал порочные мысли из своего сердца. Со всем смирением я постараюсь от них избавиться.
   Если бы он занимался самокритикой на партийном собрании, то стоял бы, покаянно опустив голову. Здесь же он боялся себя выдать. Чешуйчатые дьяволы и их приспешники — клика Чан Кайши или японцы — не задумываясь и с радостью избавлялись от коммунистов. Хсиа продолжал сидеть на своем месте, прихлебывая вино… и, несмотря на самокритику, продолжал следить глазами за девушкой в шелковом темно-зеленом платье.
   Нье Хо-Т’инг попытался привлечь его внимание к текущим вопросам.
   Понизив голос, он сказал:
   — Мы должны вселить страх в предателей. Если парочка из них умрет, остальные не будут служить маленьким дьяволам с прежним старанием, поскольку им придется постоянно оглядываться через плечо, опасаясь нашей мести. А некоторые предпочтут сотрудничать с нами в борьбе против империалистических агрессоров.
   Хсиа Шу-Тао скорчил гримасу:
   — Ну да, а потом они продадут нас чешуйчатым дьяволам вместе с собственными матерями. От таких друзей нет никакого толку; нам необходимы люди, которые по-настоящему преданы делу революции и справедливости.
   — Мы не настолько глупы, чтобы им доверять, — согласился Нье, — но информация никогда не бывает лишней.
   — Но они могут ее исказить, — возразил Хсиа.
   Хсиа Шу-Тао был упрямым человеком, и если приходил к определенным выводам, то даже стадо буйволов не смогло бы заставить его сдвинуться с места.
   Нье не стал пытаться. Он лишь сказал:
   — Чем скорее мы убьем кого-нибудь из них, тем больше у нас будет шансов выяснить, из чего сделаны остальные.
   Как и предполагал Нье, его идея показалась Хсиа привлекательной: его товарищ был человеком действия. Тем не менее Хсиа ответил:
   — Конечно, жалкие черепахи заслуживают смерти, но прикончить их было сложно даже в Шанхае. Маленькие чешуйчатые дьяволы совсем не глупы и с каждым днем все лучше разбираются в безопасности.
   — В безопасности для себя — да, — сказал Нье, — но только не для этих паразитов. Все иностранные дьяволы, которые пытались править Китаем — монголы, англичане, японцы, — использовали предателей. Маленькие чешуйчатые дьяволы ничем от них не отличаются. Как они смогут собирать налоги и продукты, если никто не будет вести учет?
   Хсиа громко высморкался при помощи пальцев. Предатели даже не попытались скрыть своего отвращения; вместе с одеждой они усвоили и западные манеры. Он бросил на них злобный взгляд. Нье Хо-Т’инг не раз видел, как Хсиа проделывал подобные вещи: ему требовалось демонстрировать ненависть к конкретным врагам, идеологии ему не хватало.
   Нье оставил на столе пять оккупационных долларов за обед; война и бесконечная оккупация превратили Пекин, как и Шанхай, в очень дорогой город. Они вышли на улицу и прикрыли глаза от яркого солнца. Вокруг высились памятники былой славы императорского Китая. Нье Хо-Т’инг посмотрел на массивную кирпичную стену ворот Цянь-Мэн с таким же презрением, как и на марионеток маленьких чешуйчатых дьяволов. Когда придет революция, здания, которые пощадила война, следует сровнять с землей. Народ построит собственные монументы.
   Они с Хсиа жили в одной комнате в грязном маленьком домике неподалеку от ворот. Хозяин оказался человеком прогрессивных взглядов и не задавал вопросов относительно политических убеждений своих постояльцев. В ответ никто не нападал на захватчиков и их приспешников поблизости от дома, чтобы подозрение не упало на его обитателей.
   Вечером, после чая и супа, Нье и его товарищи планировали, как нанести маленьким дьяволам максимальный урон. После длительной товарищеской дискуссии — посторонний назвал бы ее ожесточенными пререканиями — они решили напасть на здание муниципального управления, уродливую современную постройку, расположенную рядом с западным берегом Чанг Хай, Южного озера.
   Хсиа Шу-Тао хотел сделать то, что совершили в Шанхае Нье Хо-Т’инг и его соратники: провести партизан с оружием внутрь здания, сделав вид, что это официанты и продукты. Нье категорически запретил:
   — Маленькие чешуйчатые дьяволы — существа разумные. И если им известно, что мы однажды использовали этот трюк, они постараются помешать нам его повторить.
   — Но мы используем его не против них, а против людей, которые лижут им задницы, — мрачно возразил Хсиа.
   — Нет, — стоял на своем Нье. — Слишком рискованно.
   — Ну, и что же нам следует сделать? — рассердился Хсиа.
   Вновь началась дружеская дискуссия, еще более ожесточенная, чем прежде. Но после того как она закончилась, у них возник план, который устроил всех. Даже появилась надежда, что в случае удачи они понесут не слишком жестокие потери.
   На следующее утро Нье Хо-Т’инг вместе с несколькими товарищами отправился в библиотеку, которая находилась напротив Хси-Ан Мэн — Западных Мирных Ворот, к северу от муниципальных офисов. Они надели европейские костюмы, как приспешники маленьких дьяволов в «Саду роз»; ноги Нье отчаянно болели из-за слишком тесных туфель. Библиотекари кланялись им и предлагали всяческую помощь — ведь никто не знал, что в их портфелях лежат вовсе не бумаги.
   День выдался жарким и влажным; окна, выходящие на юг, были открыты, чтобы хоть немного проветрить помещение. Нье улыбнулся — отлично, как он и рассчитывал.
   Его спутники умели читать. Далеко не все из них владели грамотой, когда вступили в Народно-освободительную армию, но невежество служило средством, при помощи которого военачальники и магнаты держали народ в повиновении. Коммунисты отчаянно с ним сражались. И получили теперь дополнительные преимущества: могли спокойно сидеть в библиотеке до тех пор, пока не придет время действовать.
   Нье Хо-Т’инг знал, что такой момент наступит скоро. Шум на улице Хси-Ан Мэн привлек всеобщее внимание. Нье выглянул в окно, как и всякий человек, которому стало любопытно. Клерки и функционеры выходили из здания муниципалитета, собирались в группы на тротуаре и даже блокировали движение на мостовой.
   Он слышал, как многие повторяют слово «бомба», и улыбнулся еще шире. Значит, Хсиа уже позвонил в муниципалитет и передал предупреждение. Его низкий хриплый голос звучал угрожающе и в обычной жизни, а уж если Хсиа постарается, то результаты просто впечатляющие.
   Чтобы шутка получилась особенно удачной, он сказал, что бомбу подложил Гоминьдан. Так что маленькие чешуйчатые дьяволы будут искать виновных не там, где следует.
   Нье кивнул своим товарищам, и они одновременно открыли свои портфели. Внутри лежали гранаты, тщательно завернутые в бумагу, некоторые круглые, их купили у японцев, другие, немецкого образца, удалось позаимствовать у Гоминьдана. Быстро выдергивая кольца, они принялись бросать гранаты в толпу.
   — Быстрее, быстрее, быстрее! — кричал Нье, продолжая швырять гранаты вниз.
   Последовавшие взрывы и отчаянные крики звучали для него музыкой. Так будет со всеми, кто угнетает не только пролетариат и крестьянство, но и все человечество!