Страница:
— Спасибо, что разрешили нам переночевать.
— Да не за что. — Жак поднес руку ко рту, словно в ней была сигарета. За последний год Ягер много раз видел подобный жест Через пару минут француз сказал: — Жизнь странная штука, правда? В молодости я сражался с вами, бошами, с немцами, под Верденом и даже представить себе не мог, что вы и мы станем союзниками.
— Маршал Петен тоже сражался под Верденом, — заметил Скорцени. — А потом сотрудничал с немецкими властями.
Ягер не знал, как хозяин отреагирует на эти слова. Некоторые французы хорошо относились к Петену, в то время как для других он стал символом коллаборационизма. Жак только пожал плечами и сказал:
— Уже поздно. Я принесу вам одеяла.
Он посчитал само собой разумеющимся, что солдаты лягут спать на полу. Впрочем, сейчас Ягер мог бы спокойно проспать всю ночь на кровати, утыканной гвоздями.
Одеяла из грубой шерсти оказались толстыми и кусачими. То, в которое завернулся Ягер, пахло женским потом и немного — розовой водой. «Интересно, кто под ним спал — жена или дочь Жака?» — подумал он, понимая, что не стоит задавать такой вопрос хозяину дома.
Скорцени уже громко храпел. Ягер полежал немного без сна, пытаясь вспомнить, когда в последний раз спал с женщиной. Периодические визиты в бордель в счет не шли, они помогали только снять напряжение и выпустить пар.
Последней женщиной, которая для него что-то значила, была Людмила Горбунова. С тех пор прошел почти год. Как много!
На следующее утро они позавтракали большими кусками хлеба, отрезанными от длинных тонких батонов вроде тех, что вез полицейский. Хлеб они запивали вином.
— Я знаю, вы бы не отказались от кофе, — сказал Жак, — но… — и снова очень характерно пожал плечами.
— А по мне — так вино даже лучше, — заявил Скорцени.
Ягер придерживался другого мнения, он не привык пить вино на завтрак и подозревал, что будет отвратительно чувствовать себя весь день. Скорцени взял со стола остатки батона
— Мы заберем его с собой, если вы не против, — сказал он таким тоном, что возражать хозяин не осмелился.
Жак молча пожал плечами. Ягер тоже взял бы хлеб, но повел бы себя деликатнее. Впрочем, деликатность, похоже, не входила в репертуар Скорцени.
Чтобы немного сгладить резкость приятеля, Ягер спросил:
— А до Альби далеко, Жак?
— Двадцать километров, может, двадцать пять, — ответил крестьянин спокойно.
Ягер мысленно представил себе карту района. Да, Жак их не обманывает. Целый день пути — хорошенькая перспектива для человека, который привык повсюду разъезжать в танке.
Едва они вышли на улицу, на них набросилось безжалостное солнце, и Ягер почти сразу покрылся потом с головы до ног. «Вино», — сердито подумал он. Впрочем, дело было не только в вине. Воздух казался густым и тяжелым, словно на лицо набросили кусок марли. Когда солнце поднялось выше, стало ясно, что день будет невыносимо жарким.
По дороге по направлению к Ягеру и Скорцени двигался грузовик с ящерами. Они быстро сошли на обочину. Ящерам ничего не стоит прикончить парочку людей и сбросить их с дороги. Они и рылом не поведут, просто поедут дальше — и все. Ягер сердито пнул землю носком сапога. А если бы пара русских парней в гражданском попалась на пути немецкого конвоя, какая бы ждала их судьба? Наверное, точно такая же.
Скорцени, разумеется, не посещали мысли о судьбе гражданских лиц.
— Знаешь, что они везут в грузовиках? — спросил он.
— Если не маски, защищающие от газа, один из нас очень удивится, а другой покажет себя умником, — ответил Ягер.
— Ты совершенно прав, — ответил Скорцени. — Мы должны помешать им отправлять их отсюда в таких огромных количествах.
Он говорил так, словно сделать это — не труднее, чем шагать по пустынной, пыльной дороге. Может быть, он искренне так думал. После акций, которые он организовал — выступил в роли Прометея и украл у ящеров взрывчатый металл, потом вывез Муссолини прямо у них из-под носа, затем увел танк ящеров, выгнал их союзников из Сплита и всей Хорватии, — Скорцени мог позволить себе быть уверенным в собственных силах. Однако Ягер считал, что между уверенностью в собственных силах и самоуверенностью существует огромная разница. Возможно, Скорцени придерживался другого мнения.
Спустившись на берег Тарна, они немного отдохнули, попили воды и помылись. Затем, усевшись в тени огромного дуба, разделили хлеб, который Скорцени забрал у Жака. Раздался всплеск — это зимородок нырнул в воду. Из кустов с веселым криком вылетел пчелоед.
— Нужно было и вина у него прихватить, — заявил Скорцени. — Одному богу известно, сколько французов успело помочиться в эту реку и какую заразу мы можем подцепить, напившись из нее.
— Раньше меня это тоже беспокоило, — ответил Ягер. — Да и сейчас беспокоит, но уже не так сильно. Если слишком часто что-то делаешь, перестаешь задумываться. — Он тряхнул головой. — Точно так же бывает, когда убиваешь людей, понимаешь?
Скорцени кивнул.
— Да, мне твои рассуждения нравятся. Ты прав, конечно же, прав.
Ягер осторожно продолжал:
— Тебе не кажется, что к евреям это тоже относится? Чем больше ты убиваешь, тем легче тебе в следующий раз.
Вокруг не было никого, лишь раскидистый дуб да резвые птицы. Если нельзя сказать о том, что думаешь, хотя бы здесь, тогда где можно? А если ты вообще не можешь говорить о том, что думаешь, зачем жить на свете? Ты человек или безмозглая машина?
— Только вот про это — не со мной, — заявил Скорцени и тряхнул головой, словно отгонял назойливых мух. — Ты не забыл, что я сражался рядом с евреями в России? Кстати, и ты тоже, мы тогда напали на ящеров и украли у них взрывчатый металл.
— Я не забыл, — ответил Ягер. — И я не о том…
Он замолчал. Сколько пленных евреев добывают уран в Геттингене и доставляют его в замок Гогентюбинген? Много, конечно. Ягер сам не выносил им приговора, но использовал для достижения целей, которые считал важными. Он снова попытался объяснить Скорцени, что имеет в виду:
— Если у рейха грязные руки, разве могут они быть чистыми у нас?
— Не могут, — добродушно ответил Скорцени. — Война — вообще штука грязная, она пачкает все, к чему прикасается. А евреи стали ее частью. Боже праведный, Ягер, неужели ты сможешь чувствовать себя чистым после того, как мы подарим Альби нашу маленькую дозу радости и хороших новостей?
— Это совсем другое дело, — упрямо выставив вперед подбородок, заявил Ягер. — Ящеры могут отстреливаться — и стреляют даже лучше нас. Но выстраивать евреев на краю ямы, а потом расстреливать… или лагеря в Польше… Люди будут помнить об этом даже через тысячу лет.
— А кто помнит армян, которых турки убивали во время последней войны? — спросил Скорцени. — Они умерли, и больше не о чем говорить. — Он потер руки, словно мыл их.
Однако Ягер не желал успокаиваться.
— Даже если ты и прав…
— Я совершенноправ, — перебил его Скорцени. — Кого сегодня волнует судьба карфагенян? Или, например… как они правильно называются, герр доктор, профессор археологии… альбигенцев, наверное, так? Я имею в виду жителей городка, в который мы с тобой направляемся.
— Даже если ты и прав, — повторил Ягер, — погибли не все евреи. В Польше, которую захватили ящеры, их достаточно, и они позаботятся о том, чтобы наши имена на веки вечные покрыл позор.
— Если мы победим в войне, это не будет иметь никакого значения. А если проиграем — тем более. — Скорцени встал. — Идем, мы доберемся до Альби к заходу солнца, а потом будем ждать, когда прибудут наши игрушки.
Разговор был окончен. Ягер тоже поднялся на ноги. «Ну, и чего еще ты ждал?» — спросил он у самого себя. Большинство немецких офицеров вообще отказывались обсуждать еврейскую тему. До определенной степени откровенность Скорцени — это уже шаг вперед. Но только до определенной степени. Ягер зашагал в сторону Альби.
— Представь себе, что ты блоха, — учил ее Нье Хо-Т’инг. — Ты крошечное существо, но твой укус может оказаться очень чувствительным.
Лю Хань до смерти надоело играть роль блохи. И быть невидимкой. Она всю жизнь провела в тени. Ей хотелось сделать что-нибудь замечательное и храброе, что-нибудь такое, чтобы чешуйчатые дьяволы пожалели о том, что заставляли ее страдать. Разумеется, когда она была у них в руках, они заставили ее выйти из тени.
Она молила Будду и всех остальных богов и духов, готовых ее услышать, чтобы они оберегли ее от такого опыта в будущем.
— Бок чои, очень свежие, — крикнул ей торговец прямо в ухо.
Другие предлагали ячмень, рис, просо, пшеницу, птицу, свинину, специи — все, что только можно себе представить.
На другом рынке, где она побывала чуть раньше, продавали консервы: кое-что китайского производства, другие от иностранных дьяволов. Лю Хань затошнило, когда она представила себе, какая там еда. Маленькие чешуйчатые дьяволы кормили ее этой гадостью, когда держали в плену на своем самолете, который никогда не садится на землю. Стоит ей съесть хотя бы кусочек, она вспомнит о времени, которое мечтает забыть. Правда, там был Бобби Фьоре, который подарил ей ребенка, но чешуйчатые дьяволы отняли у нее дочь, а Бобби Фьоре убили.
Впрочем, она на некоторое время задержалась около продавца консервов, которые были редкостью в Пекине, в особенности те, что делали иностранные дьяволы. Продавец, наверное, имел связи с чешуйчатыми дьяволами, раз мог похвастаться таким невероятным ассортиментом. Может быть, кто-нибудь из них подойдет к его прилавку, и тогда ей удастся подслушать их разговор. Нье Хо-Т’инг рассказал ей, что точно так же использовал Бобби Фьоре в Шанхае: язык чешуйчатых дьяволов понимали далеко не все, и такие люди очень ценились.
Однако продавец, хоть и был в услужении у ящеров, оказался далеко не дураком.
— Эй, женщина! — крикнул он, обращаясь к Лю Хань. — Ты покупаешь что-нибудь или решила за мной шпионить?
— Я просто хочу немного отдохнуть, господин, — жалобно пролепетала Лю Хань. — Я не могу покупать ваши замечательные консервы, они слишком дорогие для меня. — Она не кривила душой, цены на консервы были запредельные, и Лю Хань совершенно спокойно добавила: — К сожалению.
Впрочем, ее объяснения не успокоили торговца, и он рявкнул, показав ей кулак:
— Иди, отдыхай в другое место. Я думаю, ты врешь. Если я еще раз тебя здесь увижу, я напущу на тебя полицию.
Значит, и правда он состоит на службе у чешуйчатых дьяволов. Пекинская полиция, как и полиция остальных китайских городов, полностью и безоговорочно подчинялась ящерам.
Лю Хань прошла по маленькой рыночной площади и, достигнув ее границы, показала пальцем на торговца консервами и завопила:
— Посмотрите на дурака, который лижет задницы маленьким чешуйчатым дьяволам!
После этого она быстро скрылась в одной из боковых аллей. Если повезет, соседи торговца начнут его сторониться, а может быть, он лишится части своих покупателей.
Она не считала, что одержала победу, потому что он прогнал ее, прежде чем у его прилавка появился кто-нибудь из чешуйчатых дьяволов. Она купила пару лианг као у продавца с большой корзиной — рисовые пирожки с бобами и горохом в сладком сиропе, — съела их и отправилась к центральным улицам Пекина. Чешуйчатые дьяволы редко решались входить в аллеи и узкие переулки города, значит, если она хочет узнать про их планы, нужно идти туда, где они бывают.
И конечно же, когда она вышла на Та Ча Ла, улицу Больших Ворот, она, как и ожидала, увидела там множество чешуйчатых дьяволов. На улице располагалось множество роскошных лавок, торговавших шелками, а еще здесь было множество кафе и ресторанов.
Однако чешуйчатые дьяволы не покупали шелка и не заходили в рестораны. Они собрались вокруг бродячего театра, чье представление отлично смотрелось бы на детском дне рождения.
— Поглядите, какие у меня толстые мулы, какие замечательные повозки! — кричал владелец шоу.
Из-за спин коротеньких чешуйчатых дьяволов Лю Хань хорошо рассмотрела складной стол, который тот поставил прямо на мостовой. Повозки, примерно шести дюймов длиной, были сделаны из кусков выброшенного кем-то картона, тонкие палочки заменяли спицы в колесах. Чешуйчатые дьяволы зашипели от возбуждения, когда он вытащил железную банку из коробки, которую держал под рукой. Из банки он достал сначала одного жирного навозного жука, потом другого, за ним третьего. Нитками ловко привязал их к повозкам — некоторые из них напоминали старинные телеги, в которые запрягали мулов, другие — пекинские фургоны для перевозки воды. Жуки принялись таскать повозки по столу.
Даже в деревне, где выросла Лю Хань, такое представление вряд ли заинтересовало бы хоть кого-нибудь. Но по тому, как реагировали чешуйчатые дьяволы, она поняла, что они ничего подобного в своей жизни не видели. Некоторые из них раскрыли пасти — так они смеялись, — а другие с восторженными возгласами толкали соседей в бок.
— Они даже жуков сделали вьючными животными, — сказал один из чешуйчатых дьяволов.
— Смотри, перевернул повозку. Ой, как он смешно болтает лапками в воздухе, — вскричал другой.
Он бросил владельцу шоу оккупационный доллар, потом еще один. Его товарищи засыпали ловкого предпринимателя серебром.
Маленькие дьяволы не обращали на Лю Хань никакого внимания. Они заметили бы ее только в том случае, если бы она помешала им смотреть представление, которое привело их в такой восторг, что они ни о чем другом и говорить не могли. Через некоторое время Лю Хань решила, что не услышит здесь ничего интересного. На улице было полно чешуйчатых дьяволов, и она поспешила к другой группе, которую приметила издалека.
Подойдя поближе, она увидела, что они с детским восхищением смотрят представление обезьяньего цирка. По традиции в нем участвовали собачки пекинесы и дрессированные овцы. Двое мужчин, владельцы цирка, громко звонили в медные колокольчики, чтобы привлечь побольше зрителей.
Потеряв терпение, один из чешуйчатых дьяволов приказал:
— Давай показывай, что умеют делать твои животные, — немедленно!
Мужчины принялись испуганно кланяться и бросились выполнять приказ. Появилась обезьяна в красном шелковом жилете и под звуки маленького гонга начала по очереди надевать разные маски.
— Ты посмотри, как она похожа на маленького тосевита, — сказал один из чешуйчатых дьяволов и показал на обезьянку; ему явно понравились ее ужимки.
Тот, что стоял рядом с ним, заявил:
— Она еще более мерзкая, чем Большие Уроды. А сколько шума они подняли… — Он поежился от отвращения.
— Ну, не знаю, — вмешался третий ящер, — зато у нее есть хвост. А Большие Уроды выглядят без хвостов ужасно смешно.
Лю Хань делала вид, что смотрит представление и не обращает внимания на чешуйчатых дьяволов. Она знала, что они не испытывают ни малейшего уважения к людям — иначе они никогда не стали бы с ней обращаться так, как обращались. Но услышав презрение в их голосах, она не смогла сдержаться и начала медленно раскачиваться из стороны в сторону.
«Вы заплатите. Вы жестоко заплатите за все, что вы со мной сделали», — подумала она.
Но как заставить их расплатиться за жестокость? Легко дать клятву, выполнить ее — гораздо труднее.
Обезьянка изобразила человека в телеге, потом рикшу, затем покачалась на качелях и закончила выступление. Чешуйчатые дьяволы засыпали владельцев цирка серебряными монетами. После обезьянки пришла очередь пекинеса: он прыгал сквозь кольца, которые служитель держал на разной высоте над землей. Даже в родной деревне Лю Хань видела собак, которые могли подпрыгнуть намного выше. Но чешуйчатые дьяволы восхищались пекинесом не меньше, чем обезьяной.
В самом конце вышла овца, обезьянка запрыгнула ей на спину, и овца начала бегать по кругу, точно лошадь с жокеем на спине. Маленькие чешуйчатые дьяволы видели всадников множество раз, они сразу уловили аналогию и принялись весело хохотать. Когда представление закончилось, они снова наградили владельцев цирка монетами — казалось, деньги у них никогда не кончаются — и отправились искать новых развлечений.
— Ха-ха, — сказал один из циркачей, позвякивая оккупационными долларами. — Раньше я, как и все вокруг, ненавидел маленьких чешуйчатых дьяволов, но, кажется, они помогут нам разбогатеть.
Другой дрессировщик животных промолчал, только взял в руки гонг и начал колотить в него, пытаясь заманить на представление новых чешуйчатых дьяволов.
Однако у него было много конкурентов. Чуть дальше по улице стоял музыкант, который исполнял на рожке старые, хорошо знакомые Лю Хань мелодии. Играл он не слишком хорошо, но зарабатывал не мастерством исполнителя — его музыка служила сигналом к началу представления дрессированных мышей.
Конечно же, вокруг него сразу же собралась толпа: дети, старики, которым было нечего делать, и, разумеется, маленькие чешуйчатые дьяволы. Лю Хань тоже остановилась, чтобы поглазеть на представление.
— Привет, привет, привет! — весело вопил владелец мышей.
На плече у него висел квадратный деревянный ящик, из которого торчал шест высотой в два фута. На конце его находились пагода, деревянная рыбка, маленькое оловянное ведерко и выдолбленный внутри деревянный персик.
— Вы хотите посмотреть, что умеют делать мои маленькие друзья?
— Да! — громко закричали в ответ дети.
Маленькие чешуйчатые дьяволы, понимавшие по-китайски, поддержали их шипением.
— Хорошо, — сказал мужчина. — Надеюсь, вы не прихватили с собой кошек? — Он окинул зрителей хитрым взглядом. — Иначе вам придется посадить их в карманы и не выпускать до конца представления.
Он подождал, когда перестанут хихикать дети и успокоятся чешуйчатые дьяволы, а затем три раза постучал по стенке ящика. На передней панели имелось маленькое окошко. Наружу выскочили четыре белые мышки и быстро вскарабкались по лесенке из веревок и бамбука Сначала они забрались в ведерко, покачались в нем немного, вытащили за тоненькую веревку рыбку, вскочили на крышу пагоды, спрыгнули внутрь, залезли в деревянный персик, а потом принялись выглядывать наружу. У них смешно топорщились усы и сверкали красные глазки.
— Вам бы понравилось, если бы в вашем персике оказалось такое? — спросил хозяин умных мышек.
Дети снова принялись хихикать.
Однако маленькие чешуйчатые дьяволы сохраняли полнейшую серьезность.
— У Больших Уродов ужасные привычки, — сказал один из них. — Вечно у них в еде заводятся паразиты.
— Чистая правда, — согласился с ним другой. — А они еще шутятпо этому поводу.
— Они отвратительны, — поддержал своих товарищей третий, — но они умеют развлекаться. У нас на Родине нет представлений с участием животных. Кто бы мог подумать, что животные — в особенности тосевитские — в состоянии научиться делать такие смешные трюки? Как только у меня появляется свободное время, я прихожу посмотреть на их шоу.
— И я тоже, — сказал чешуйчатый дьявол, который говорил вторым, и многие из их компании с ним согласились.
Лю Хань еще несколько минут понаблюдала за мышами. Затем бросила хозяину несколько медных монет и, задумавшись, зашагала по центральной улице. Целая толпа чешуйчатых дьяволов собралась на расчищенном участке, где совсем недавно стояла большая лавка. Там выступал дрессированный медведь. Он яростно размахивал деревянным мечом с длинной ручкой, и чешуйчатые дьяволы издавали восторженные восклицания. Лю Хань прошла мимо.
Нье Хо-Т’инг постоянно искал способ подобраться поближе к маленьким чешуйчатым дьяволам, чтобы испортить им жизнь. Если дрессированные животные их так завораживают, труппа с такими актерами вполне может получить доступ туда, где находятся важные самцы, много важных самцов. А человек, который подскажет Нье новую идею, обязательно заслужит его благодарность.
Лю Хань почесала в голове. Она не сомневалась, что у нее появилась замечательная идея, но как использовать ее так, чтобы получить максимальную выгоду? Она давно перестала быть наивной крестьянкой, которую чешуйчатые дьяволы увели из родной деревни. С тех пор многое произошло. Если получится, она снова станет хозяйкой своей судьбы.
— Я больше не хочу быть марионеткой, — громко сказала она, и мужчина с небольшой белой бородкой повернулся и окинул ее удивленным взглядом.
Ей было все равно. Нье Хо-Т’инг хорошо с ней обращался; лучше всех, если не считать Бобби Фьоре. Но причина, по которой он ее не обижал, заключалась в том, что он считал ее полезным инструментом. Если повезет и она будет соблюдать осторожность, возможно, ей удастся заставить его понять, что с ней необходимо считаться.
Когда он сказал об этом Джоунзу, тот кивнул и ответил:
— Я тоже заметил, вчера. Кто-то Там Наверху… — заглавные буквы прозвучали вполне отчетливо, — напоминает нам, что лето скоро закончится. Теперь, когда оно собралось уходить, не верится, что оно вообще здесь побывало, — грустно добавил он.
— А не ты ли тот умник, который клялся нам, что в Пскове мягкий климат — по стандартам России? — с деланно сердитым видом поинтересовался Кен Эмбри. — Мы тогда как раз летели над замерзшим озером, засыпанным снегом, я отлично все помню.
— По русским меркам в Пскове действительно мягкий климат, — запротестовал Джоунз. — Около Москвы очень приятно. А район Архангельска можно сравнить с Гаваной или Нью-Дели.
— По сравнению с Архангельском проклятый Южный полюс — отличное местечко, которое как нельзя лучше подходит для отпуска, — фыркнул Эмбри. — Еще до того как мы сюда попали, я понимал, что русские представления о погоде весьма своеобразны. Только не знал, как далекозаходит это своеобразие.
— Кстати, погода может сыграть нам на руку, — заметил Бэгнолл. — Ящеры любят русскую зиму не больше, чем мы. Может быть, нам удастся отогнать их от города.
— Ишь ты, размечтался, — насмешливо заявил Кен Эмбри. — Ладно, а как твой роман с малышкой летчицей?
— Слушай, кончай молоть чепуху. — Бэгнолл пнул носком сапога комок засохшей земли. — Между нами ничего нет.
Его приятели дружно фыркнули: либо не поверили, либо сделали вид, что не верят. Затем Джером Джоунз тяжело вздохнул.
— Жаль, что ты не врешь. Может быть, тогда Татьяна прекратила бы вешаться тебе на шею. Мы даже пару раз поссорились из-за этого.
— И что? — спросил Эмбри. — Ну, не томи, рассказывай. Некрасиво нас мучить.
— А ничего, — ответил Джоунз. — Татьяна делает все, что пожелает. А если кто-то глуп настолько, что решит вмешаться, она просто прострелит ему башку из своей винтовки — и конец истории.
Никто из приятелей не считал, что он говорит фигурально.
— Тот, кто сказал: «Самки данного вида опаснее самцов», наверное, имел в виду твою красавицу-снайпершу, — заявил Бэгнолл.
— Это точно. — Джоунз снова вздохнул, а потом искоса посмотрел на Бэгнолла. — Знаешь, она именно поэтому на тебя и вешается: считает, что у тебя лучше получается убивать людей, чем у меня. Я же всего лишь специалист по радарам.
— Старина, а тебе не приходило в голову, что без нее будет лучше? — глядя на него с сочувствием, поинтересовался Бэгнолл.
— Тысячи раз, — с чувством сказал Джоунз.
— Ну, и что же тебя останавливает? — спросил Бэгнолл, когда выяснилось, что его приятель не в состоянии сделать вывода из собственных слов.
— Во-первых, — смущенно начал Джоунз, — если я сам ее брошу, она может совершенно спокойно меня прикончить. И он показал себе на лоб. — Именно сюда и войдет пуля.
— Звучит разумно, — заметил Кен Эмбри. — Но когда говорят «во-первых», это означает, что есть «во-вторых». Надеюсь, ты старательно изучал греческий в школе?
— Вот уж нет, — ответил Джоунз по-гречески, и все трое весело рассмеялись.
Они прошли вперед еще несколько шагов, и Джоунз неохотно продолжил:
— Да, есть и еще одна причина. Я не отправляю ее куда подальше потому, что… мне кажется, ребята, я влюбился.
Он ждал, что приятели начнут над ним потешаться. Но Бэгнолл только тяжело вздохнул и положил руку на плечо Джоунза. Тот вздрогнул от его прикосновения, словно нервный конь.
— Успокойся. Давайте вспомним Сократа и определим ситуацию. Ты действительно ее любишь или тебе просто нравится крутить с ней шашни?
Джером Джоунз стал такого малинового цвета, какого в здешних краях никто из англичан не видел ни разу. «Он же еще совсем мальчишка», — подумал Бэгнолл с высоты своего возраста — их разделяло три или четыре года.
— А как можно узнать разницу? — жалобным голосом спросил Джоунз.
— Хороший вопрос, — вмешался Кен Эмбри и цинично фыркнул.
— Да не за что. — Жак поднес руку ко рту, словно в ней была сигарета. За последний год Ягер много раз видел подобный жест Через пару минут француз сказал: — Жизнь странная штука, правда? В молодости я сражался с вами, бошами, с немцами, под Верденом и даже представить себе не мог, что вы и мы станем союзниками.
— Маршал Петен тоже сражался под Верденом, — заметил Скорцени. — А потом сотрудничал с немецкими властями.
Ягер не знал, как хозяин отреагирует на эти слова. Некоторые французы хорошо относились к Петену, в то время как для других он стал символом коллаборационизма. Жак только пожал плечами и сказал:
— Уже поздно. Я принесу вам одеяла.
Он посчитал само собой разумеющимся, что солдаты лягут спать на полу. Впрочем, сейчас Ягер мог бы спокойно проспать всю ночь на кровати, утыканной гвоздями.
Одеяла из грубой шерсти оказались толстыми и кусачими. То, в которое завернулся Ягер, пахло женским потом и немного — розовой водой. «Интересно, кто под ним спал — жена или дочь Жака?» — подумал он, понимая, что не стоит задавать такой вопрос хозяину дома.
Скорцени уже громко храпел. Ягер полежал немного без сна, пытаясь вспомнить, когда в последний раз спал с женщиной. Периодические визиты в бордель в счет не шли, они помогали только снять напряжение и выпустить пар.
Последней женщиной, которая для него что-то значила, была Людмила Горбунова. С тех пор прошел почти год. Как много!
На следующее утро они позавтракали большими кусками хлеба, отрезанными от длинных тонких батонов вроде тех, что вез полицейский. Хлеб они запивали вином.
— Я знаю, вы бы не отказались от кофе, — сказал Жак, — но… — и снова очень характерно пожал плечами.
— А по мне — так вино даже лучше, — заявил Скорцени.
Ягер придерживался другого мнения, он не привык пить вино на завтрак и подозревал, что будет отвратительно чувствовать себя весь день. Скорцени взял со стола остатки батона
— Мы заберем его с собой, если вы не против, — сказал он таким тоном, что возражать хозяин не осмелился.
Жак молча пожал плечами. Ягер тоже взял бы хлеб, но повел бы себя деликатнее. Впрочем, деликатность, похоже, не входила в репертуар Скорцени.
Чтобы немного сгладить резкость приятеля, Ягер спросил:
— А до Альби далеко, Жак?
— Двадцать километров, может, двадцать пять, — ответил крестьянин спокойно.
Ягер мысленно представил себе карту района. Да, Жак их не обманывает. Целый день пути — хорошенькая перспектива для человека, который привык повсюду разъезжать в танке.
Едва они вышли на улицу, на них набросилось безжалостное солнце, и Ягер почти сразу покрылся потом с головы до ног. «Вино», — сердито подумал он. Впрочем, дело было не только в вине. Воздух казался густым и тяжелым, словно на лицо набросили кусок марли. Когда солнце поднялось выше, стало ясно, что день будет невыносимо жарким.
По дороге по направлению к Ягеру и Скорцени двигался грузовик с ящерами. Они быстро сошли на обочину. Ящерам ничего не стоит прикончить парочку людей и сбросить их с дороги. Они и рылом не поведут, просто поедут дальше — и все. Ягер сердито пнул землю носком сапога. А если бы пара русских парней в гражданском попалась на пути немецкого конвоя, какая бы ждала их судьба? Наверное, точно такая же.
Скорцени, разумеется, не посещали мысли о судьбе гражданских лиц.
— Знаешь, что они везут в грузовиках? — спросил он.
— Если не маски, защищающие от газа, один из нас очень удивится, а другой покажет себя умником, — ответил Ягер.
— Ты совершенно прав, — ответил Скорцени. — Мы должны помешать им отправлять их отсюда в таких огромных количествах.
Он говорил так, словно сделать это — не труднее, чем шагать по пустынной, пыльной дороге. Может быть, он искренне так думал. После акций, которые он организовал — выступил в роли Прометея и украл у ящеров взрывчатый металл, потом вывез Муссолини прямо у них из-под носа, затем увел танк ящеров, выгнал их союзников из Сплита и всей Хорватии, — Скорцени мог позволить себе быть уверенным в собственных силах. Однако Ягер считал, что между уверенностью в собственных силах и самоуверенностью существует огромная разница. Возможно, Скорцени придерживался другого мнения.
Спустившись на берег Тарна, они немного отдохнули, попили воды и помылись. Затем, усевшись в тени огромного дуба, разделили хлеб, который Скорцени забрал у Жака. Раздался всплеск — это зимородок нырнул в воду. Из кустов с веселым криком вылетел пчелоед.
— Нужно было и вина у него прихватить, — заявил Скорцени. — Одному богу известно, сколько французов успело помочиться в эту реку и какую заразу мы можем подцепить, напившись из нее.
— Раньше меня это тоже беспокоило, — ответил Ягер. — Да и сейчас беспокоит, но уже не так сильно. Если слишком часто что-то делаешь, перестаешь задумываться. — Он тряхнул головой. — Точно так же бывает, когда убиваешь людей, понимаешь?
Скорцени кивнул.
— Да, мне твои рассуждения нравятся. Ты прав, конечно же, прав.
Ягер осторожно продолжал:
— Тебе не кажется, что к евреям это тоже относится? Чем больше ты убиваешь, тем легче тебе в следующий раз.
Вокруг не было никого, лишь раскидистый дуб да резвые птицы. Если нельзя сказать о том, что думаешь, хотя бы здесь, тогда где можно? А если ты вообще не можешь говорить о том, что думаешь, зачем жить на свете? Ты человек или безмозглая машина?
— Только вот про это — не со мной, — заявил Скорцени и тряхнул головой, словно отгонял назойливых мух. — Ты не забыл, что я сражался рядом с евреями в России? Кстати, и ты тоже, мы тогда напали на ящеров и украли у них взрывчатый металл.
— Я не забыл, — ответил Ягер. — И я не о том…
Он замолчал. Сколько пленных евреев добывают уран в Геттингене и доставляют его в замок Гогентюбинген? Много, конечно. Ягер сам не выносил им приговора, но использовал для достижения целей, которые считал важными. Он снова попытался объяснить Скорцени, что имеет в виду:
— Если у рейха грязные руки, разве могут они быть чистыми у нас?
— Не могут, — добродушно ответил Скорцени. — Война — вообще штука грязная, она пачкает все, к чему прикасается. А евреи стали ее частью. Боже праведный, Ягер, неужели ты сможешь чувствовать себя чистым после того, как мы подарим Альби нашу маленькую дозу радости и хороших новостей?
— Это совсем другое дело, — упрямо выставив вперед подбородок, заявил Ягер. — Ящеры могут отстреливаться — и стреляют даже лучше нас. Но выстраивать евреев на краю ямы, а потом расстреливать… или лагеря в Польше… Люди будут помнить об этом даже через тысячу лет.
— А кто помнит армян, которых турки убивали во время последней войны? — спросил Скорцени. — Они умерли, и больше не о чем говорить. — Он потер руки, словно мыл их.
Однако Ягер не желал успокаиваться.
— Даже если ты и прав…
— Я совершенноправ, — перебил его Скорцени. — Кого сегодня волнует судьба карфагенян? Или, например… как они правильно называются, герр доктор, профессор археологии… альбигенцев, наверное, так? Я имею в виду жителей городка, в который мы с тобой направляемся.
— Даже если ты и прав, — повторил Ягер, — погибли не все евреи. В Польше, которую захватили ящеры, их достаточно, и они позаботятся о том, чтобы наши имена на веки вечные покрыл позор.
— Если мы победим в войне, это не будет иметь никакого значения. А если проиграем — тем более. — Скорцени встал. — Идем, мы доберемся до Альби к заходу солнца, а потом будем ждать, когда прибудут наши игрушки.
Разговор был окончен. Ягер тоже поднялся на ноги. «Ну, и чего еще ты ждал?» — спросил он у самого себя. Большинство немецких офицеров вообще отказывались обсуждать еврейскую тему. До определенной степени откровенность Скорцени — это уже шаг вперед. Но только до определенной степени. Ягер зашагал в сторону Альби.
* * *
Лю Хань чувствовала себя невидимкой. Держа в руках плетеную корзинку, она могла бродить по пекинским рынкам, и никто не обращал на нее внимания. Она была всего лишь одной женщиной из тысяч, может быть, миллионов. Никто ее не замечал — так не замечают блоху среди множества других, поселившихся на спине собаки.— Представь себе, что ты блоха, — учил ее Нье Хо-Т’инг. — Ты крошечное существо, но твой укус может оказаться очень чувствительным.
Лю Хань до смерти надоело играть роль блохи. И быть невидимкой. Она всю жизнь провела в тени. Ей хотелось сделать что-нибудь замечательное и храброе, что-нибудь такое, чтобы чешуйчатые дьяволы пожалели о том, что заставляли ее страдать. Разумеется, когда она была у них в руках, они заставили ее выйти из тени.
Она молила Будду и всех остальных богов и духов, готовых ее услышать, чтобы они оберегли ее от такого опыта в будущем.
— Бок чои, очень свежие, — крикнул ей торговец прямо в ухо.
Другие предлагали ячмень, рис, просо, пшеницу, птицу, свинину, специи — все, что только можно себе представить.
На другом рынке, где она побывала чуть раньше, продавали консервы: кое-что китайского производства, другие от иностранных дьяволов. Лю Хань затошнило, когда она представила себе, какая там еда. Маленькие чешуйчатые дьяволы кормили ее этой гадостью, когда держали в плену на своем самолете, который никогда не садится на землю. Стоит ей съесть хотя бы кусочек, она вспомнит о времени, которое мечтает забыть. Правда, там был Бобби Фьоре, который подарил ей ребенка, но чешуйчатые дьяволы отняли у нее дочь, а Бобби Фьоре убили.
Впрочем, она на некоторое время задержалась около продавца консервов, которые были редкостью в Пекине, в особенности те, что делали иностранные дьяволы. Продавец, наверное, имел связи с чешуйчатыми дьяволами, раз мог похвастаться таким невероятным ассортиментом. Может быть, кто-нибудь из них подойдет к его прилавку, и тогда ей удастся подслушать их разговор. Нье Хо-Т’инг рассказал ей, что точно так же использовал Бобби Фьоре в Шанхае: язык чешуйчатых дьяволов понимали далеко не все, и такие люди очень ценились.
Однако продавец, хоть и был в услужении у ящеров, оказался далеко не дураком.
— Эй, женщина! — крикнул он, обращаясь к Лю Хань. — Ты покупаешь что-нибудь или решила за мной шпионить?
— Я просто хочу немного отдохнуть, господин, — жалобно пролепетала Лю Хань. — Я не могу покупать ваши замечательные консервы, они слишком дорогие для меня. — Она не кривила душой, цены на консервы были запредельные, и Лю Хань совершенно спокойно добавила: — К сожалению.
Впрочем, ее объяснения не успокоили торговца, и он рявкнул, показав ей кулак:
— Иди, отдыхай в другое место. Я думаю, ты врешь. Если я еще раз тебя здесь увижу, я напущу на тебя полицию.
Значит, и правда он состоит на службе у чешуйчатых дьяволов. Пекинская полиция, как и полиция остальных китайских городов, полностью и безоговорочно подчинялась ящерам.
Лю Хань прошла по маленькой рыночной площади и, достигнув ее границы, показала пальцем на торговца консервами и завопила:
— Посмотрите на дурака, который лижет задницы маленьким чешуйчатым дьяволам!
После этого она быстро скрылась в одной из боковых аллей. Если повезет, соседи торговца начнут его сторониться, а может быть, он лишится части своих покупателей.
Она не считала, что одержала победу, потому что он прогнал ее, прежде чем у его прилавка появился кто-нибудь из чешуйчатых дьяволов. Она купила пару лианг као у продавца с большой корзиной — рисовые пирожки с бобами и горохом в сладком сиропе, — съела их и отправилась к центральным улицам Пекина. Чешуйчатые дьяволы редко решались входить в аллеи и узкие переулки города, значит, если она хочет узнать про их планы, нужно идти туда, где они бывают.
И конечно же, когда она вышла на Та Ча Ла, улицу Больших Ворот, она, как и ожидала, увидела там множество чешуйчатых дьяволов. На улице располагалось множество роскошных лавок, торговавших шелками, а еще здесь было множество кафе и ресторанов.
Однако чешуйчатые дьяволы не покупали шелка и не заходили в рестораны. Они собрались вокруг бродячего театра, чье представление отлично смотрелось бы на детском дне рождения.
— Поглядите, какие у меня толстые мулы, какие замечательные повозки! — кричал владелец шоу.
Из-за спин коротеньких чешуйчатых дьяволов Лю Хань хорошо рассмотрела складной стол, который тот поставил прямо на мостовой. Повозки, примерно шести дюймов длиной, были сделаны из кусков выброшенного кем-то картона, тонкие палочки заменяли спицы в колесах. Чешуйчатые дьяволы зашипели от возбуждения, когда он вытащил железную банку из коробки, которую держал под рукой. Из банки он достал сначала одного жирного навозного жука, потом другого, за ним третьего. Нитками ловко привязал их к повозкам — некоторые из них напоминали старинные телеги, в которые запрягали мулов, другие — пекинские фургоны для перевозки воды. Жуки принялись таскать повозки по столу.
Даже в деревне, где выросла Лю Хань, такое представление вряд ли заинтересовало бы хоть кого-нибудь. Но по тому, как реагировали чешуйчатые дьяволы, она поняла, что они ничего подобного в своей жизни не видели. Некоторые из них раскрыли пасти — так они смеялись, — а другие с восторженными возгласами толкали соседей в бок.
— Они даже жуков сделали вьючными животными, — сказал один из чешуйчатых дьяволов.
— Смотри, перевернул повозку. Ой, как он смешно болтает лапками в воздухе, — вскричал другой.
Он бросил владельцу шоу оккупационный доллар, потом еще один. Его товарищи засыпали ловкого предпринимателя серебром.
Маленькие дьяволы не обращали на Лю Хань никакого внимания. Они заметили бы ее только в том случае, если бы она помешала им смотреть представление, которое привело их в такой восторг, что они ни о чем другом и говорить не могли. Через некоторое время Лю Хань решила, что не услышит здесь ничего интересного. На улице было полно чешуйчатых дьяволов, и она поспешила к другой группе, которую приметила издалека.
Подойдя поближе, она увидела, что они с детским восхищением смотрят представление обезьяньего цирка. По традиции в нем участвовали собачки пекинесы и дрессированные овцы. Двое мужчин, владельцы цирка, громко звонили в медные колокольчики, чтобы привлечь побольше зрителей.
Потеряв терпение, один из чешуйчатых дьяволов приказал:
— Давай показывай, что умеют делать твои животные, — немедленно!
Мужчины принялись испуганно кланяться и бросились выполнять приказ. Появилась обезьяна в красном шелковом жилете и под звуки маленького гонга начала по очереди надевать разные маски.
— Ты посмотри, как она похожа на маленького тосевита, — сказал один из чешуйчатых дьяволов и показал на обезьянку; ему явно понравились ее ужимки.
Тот, что стоял рядом с ним, заявил:
— Она еще более мерзкая, чем Большие Уроды. А сколько шума они подняли… — Он поежился от отвращения.
— Ну, не знаю, — вмешался третий ящер, — зато у нее есть хвост. А Большие Уроды выглядят без хвостов ужасно смешно.
Лю Хань делала вид, что смотрит представление и не обращает внимания на чешуйчатых дьяволов. Она знала, что они не испытывают ни малейшего уважения к людям — иначе они никогда не стали бы с ней обращаться так, как обращались. Но услышав презрение в их голосах, она не смогла сдержаться и начала медленно раскачиваться из стороны в сторону.
«Вы заплатите. Вы жестоко заплатите за все, что вы со мной сделали», — подумала она.
Но как заставить их расплатиться за жестокость? Легко дать клятву, выполнить ее — гораздо труднее.
Обезьянка изобразила человека в телеге, потом рикшу, затем покачалась на качелях и закончила выступление. Чешуйчатые дьяволы засыпали владельцев цирка серебряными монетами. После обезьянки пришла очередь пекинеса: он прыгал сквозь кольца, которые служитель держал на разной высоте над землей. Даже в родной деревне Лю Хань видела собак, которые могли подпрыгнуть намного выше. Но чешуйчатые дьяволы восхищались пекинесом не меньше, чем обезьяной.
В самом конце вышла овца, обезьянка запрыгнула ей на спину, и овца начала бегать по кругу, точно лошадь с жокеем на спине. Маленькие чешуйчатые дьяволы видели всадников множество раз, они сразу уловили аналогию и принялись весело хохотать. Когда представление закончилось, они снова наградили владельцев цирка монетами — казалось, деньги у них никогда не кончаются — и отправились искать новых развлечений.
— Ха-ха, — сказал один из циркачей, позвякивая оккупационными долларами. — Раньше я, как и все вокруг, ненавидел маленьких чешуйчатых дьяволов, но, кажется, они помогут нам разбогатеть.
Другой дрессировщик животных промолчал, только взял в руки гонг и начал колотить в него, пытаясь заманить на представление новых чешуйчатых дьяволов.
Однако у него было много конкурентов. Чуть дальше по улице стоял музыкант, который исполнял на рожке старые, хорошо знакомые Лю Хань мелодии. Играл он не слишком хорошо, но зарабатывал не мастерством исполнителя — его музыка служила сигналом к началу представления дрессированных мышей.
Конечно же, вокруг него сразу же собралась толпа: дети, старики, которым было нечего делать, и, разумеется, маленькие чешуйчатые дьяволы. Лю Хань тоже остановилась, чтобы поглазеть на представление.
— Привет, привет, привет! — весело вопил владелец мышей.
На плече у него висел квадратный деревянный ящик, из которого торчал шест высотой в два фута. На конце его находились пагода, деревянная рыбка, маленькое оловянное ведерко и выдолбленный внутри деревянный персик.
— Вы хотите посмотреть, что умеют делать мои маленькие друзья?
— Да! — громко закричали в ответ дети.
Маленькие чешуйчатые дьяволы, понимавшие по-китайски, поддержали их шипением.
— Хорошо, — сказал мужчина. — Надеюсь, вы не прихватили с собой кошек? — Он окинул зрителей хитрым взглядом. — Иначе вам придется посадить их в карманы и не выпускать до конца представления.
Он подождал, когда перестанут хихикать дети и успокоятся чешуйчатые дьяволы, а затем три раза постучал по стенке ящика. На передней панели имелось маленькое окошко. Наружу выскочили четыре белые мышки и быстро вскарабкались по лесенке из веревок и бамбука Сначала они забрались в ведерко, покачались в нем немного, вытащили за тоненькую веревку рыбку, вскочили на крышу пагоды, спрыгнули внутрь, залезли в деревянный персик, а потом принялись выглядывать наружу. У них смешно топорщились усы и сверкали красные глазки.
— Вам бы понравилось, если бы в вашем персике оказалось такое? — спросил хозяин умных мышек.
Дети снова принялись хихикать.
Однако маленькие чешуйчатые дьяволы сохраняли полнейшую серьезность.
— У Больших Уродов ужасные привычки, — сказал один из них. — Вечно у них в еде заводятся паразиты.
— Чистая правда, — согласился с ним другой. — А они еще шутятпо этому поводу.
— Они отвратительны, — поддержал своих товарищей третий, — но они умеют развлекаться. У нас на Родине нет представлений с участием животных. Кто бы мог подумать, что животные — в особенности тосевитские — в состоянии научиться делать такие смешные трюки? Как только у меня появляется свободное время, я прихожу посмотреть на их шоу.
— И я тоже, — сказал чешуйчатый дьявол, который говорил вторым, и многие из их компании с ним согласились.
Лю Хань еще несколько минут понаблюдала за мышами. Затем бросила хозяину несколько медных монет и, задумавшись, зашагала по центральной улице. Целая толпа чешуйчатых дьяволов собралась на расчищенном участке, где совсем недавно стояла большая лавка. Там выступал дрессированный медведь. Он яростно размахивал деревянным мечом с длинной ручкой, и чешуйчатые дьяволы издавали восторженные восклицания. Лю Хань прошла мимо.
Нье Хо-Т’инг постоянно искал способ подобраться поближе к маленьким чешуйчатым дьяволам, чтобы испортить им жизнь. Если дрессированные животные их так завораживают, труппа с такими актерами вполне может получить доступ туда, где находятся важные самцы, много важных самцов. А человек, который подскажет Нье новую идею, обязательно заслужит его благодарность.
Лю Хань почесала в голове. Она не сомневалась, что у нее появилась замечательная идея, но как использовать ее так, чтобы получить максимальную выгоду? Она давно перестала быть наивной крестьянкой, которую чешуйчатые дьяволы увели из родной деревни. С тех пор многое произошло. Если получится, она снова станет хозяйкой своей судьбы.
— Я больше не хочу быть марионеткой, — громко сказала она, и мужчина с небольшой белой бородкой повернулся и окинул ее удивленным взглядом.
Ей было все равно. Нье Хо-Т’инг хорошо с ней обращался; лучше всех, если не считать Бобби Фьоре. Но причина, по которой он ее не обижал, заключалась в том, что он считал ее полезным инструментом. Если повезет и она будет соблюдать осторожность, возможно, ей удастся заставить его понять, что с ней необходимо считаться.
* * *
После Крома, где царил полумрак, Джорджу Бэгноллу пришлось подождать, чтобы глаза привыкли к солнцу. Но даже через несколько минут он продолжал с изумлением оглядываться по сторонам. Свет изменился каким-то непостижимым образом, небо приобрело другой оттенок, пусть и едва заметный. День был ярким и теплым, но…Когда он сказал об этом Джоунзу, тот кивнул и ответил:
— Я тоже заметил, вчера. Кто-то Там Наверху… — заглавные буквы прозвучали вполне отчетливо, — напоминает нам, что лето скоро закончится. Теперь, когда оно собралось уходить, не верится, что оно вообще здесь побывало, — грустно добавил он.
— А не ты ли тот умник, который клялся нам, что в Пскове мягкий климат — по стандартам России? — с деланно сердитым видом поинтересовался Кен Эмбри. — Мы тогда как раз летели над замерзшим озером, засыпанным снегом, я отлично все помню.
— По русским меркам в Пскове действительно мягкий климат, — запротестовал Джоунз. — Около Москвы очень приятно. А район Архангельска можно сравнить с Гаваной или Нью-Дели.
— По сравнению с Архангельском проклятый Южный полюс — отличное местечко, которое как нельзя лучше подходит для отпуска, — фыркнул Эмбри. — Еще до того как мы сюда попали, я понимал, что русские представления о погоде весьма своеобразны. Только не знал, как далекозаходит это своеобразие.
— Кстати, погода может сыграть нам на руку, — заметил Бэгнолл. — Ящеры любят русскую зиму не больше, чем мы. Может быть, нам удастся отогнать их от города.
— Ишь ты, размечтался, — насмешливо заявил Кен Эмбри. — Ладно, а как твой роман с малышкой летчицей?
— Слушай, кончай молоть чепуху. — Бэгнолл пнул носком сапога комок засохшей земли. — Между нами ничего нет.
Его приятели дружно фыркнули: либо не поверили, либо сделали вид, что не верят. Затем Джером Джоунз тяжело вздохнул.
— Жаль, что ты не врешь. Может быть, тогда Татьяна прекратила бы вешаться тебе на шею. Мы даже пару раз поссорились из-за этого.
— И что? — спросил Эмбри. — Ну, не томи, рассказывай. Некрасиво нас мучить.
— А ничего, — ответил Джоунз. — Татьяна делает все, что пожелает. А если кто-то глуп настолько, что решит вмешаться, она просто прострелит ему башку из своей винтовки — и конец истории.
Никто из приятелей не считал, что он говорит фигурально.
— Тот, кто сказал: «Самки данного вида опаснее самцов», наверное, имел в виду твою красавицу-снайпершу, — заявил Бэгнолл.
— Это точно. — Джоунз снова вздохнул, а потом искоса посмотрел на Бэгнолла. — Знаешь, она именно поэтому на тебя и вешается: считает, что у тебя лучше получается убивать людей, чем у меня. Я же всего лишь специалист по радарам.
— Старина, а тебе не приходило в голову, что без нее будет лучше? — глядя на него с сочувствием, поинтересовался Бэгнолл.
— Тысячи раз, — с чувством сказал Джоунз.
— Ну, и что же тебя останавливает? — спросил Бэгнолл, когда выяснилось, что его приятель не в состоянии сделать вывода из собственных слов.
— Во-первых, — смущенно начал Джоунз, — если я сам ее брошу, она может совершенно спокойно меня прикончить. И он показал себе на лоб. — Именно сюда и войдет пуля.
— Звучит разумно, — заметил Кен Эмбри. — Но когда говорят «во-первых», это означает, что есть «во-вторых». Надеюсь, ты старательно изучал греческий в школе?
— Вот уж нет, — ответил Джоунз по-гречески, и все трое весело рассмеялись.
Они прошли вперед еще несколько шагов, и Джоунз неохотно продолжил:
— Да, есть и еще одна причина. Я не отправляю ее куда подальше потому, что… мне кажется, ребята, я влюбился.
Он ждал, что приятели начнут над ним потешаться. Но Бэгнолл только тяжело вздохнул и положил руку на плечо Джоунза. Тот вздрогнул от его прикосновения, словно нервный конь.
— Успокойся. Давайте вспомним Сократа и определим ситуацию. Ты действительно ее любишь или тебе просто нравится крутить с ней шашни?
Джером Джоунз стал такого малинового цвета, какого в здешних краях никто из англичан не видел ни разу. «Он же еще совсем мальчишка», — подумал Бэгнолл с высоты своего возраста — их разделяло три или четыре года.
— А как можно узнать разницу? — жалобным голосом спросил Джоунз.
— Хороший вопрос, — вмешался Кен Эмбри и цинично фыркнул.