Страница:
Под брезентом было темно, но Людмила смогла разглядеть под крылом «кукурузника» белое тело… нет, два тела: об этом она не подумала. Оба лежали на земле. Неужели они услышали, как она спрыгнула вниз?
— А ну-ка, стойте! — заорала она и направила пистолет на предателей.
Только сейчас она сообразила, что люди на земле без одежды.
— Боже праведный! Это ты, Людмила Вадимовна? — крикнул Георг Шульц. — Сначала ты меня отвергла, а теперь собираешься прикончить за то, что я нашел себе другую? Ты спятила?
— Боже мой! — повторила Людмила, на сей раз значительно громче, фыркнула, а потом расхохоталась. — Я думала, вы саботажники и решили сломать мой «кукурузник», а не занимаетесь… нет… — Она так развеселилась, что не смогла договорить.
— Не смешно, — проворчал Шульц.
Он поднялся на ноги и принялся быстро одеваться. Его подружка не отставала. Глаза Людмилы приспособились к полумраку, и она узнала Татьяну Пирогову.
— Извините, — едва слышно проговорила Людмила, стараясь сдержать смех. — Я пришла установить на самолете запасной компас и…
Она снова представила себе, чем они тут занимались, и закашлялась.
К ней подошла Татьяна Пирогова, которая оказалась на несколько сантиметров выше Людмилы.
— Если ты когда-нибудь кому-нибудьрасскажешь о том, что здесь видела, — сердито прошипела она, — я тебя прикончу. Ты меня поняла?
Даже в полумраке было видно, как яростно сверкают ее голубые глаза.
— Ты забыла застегнуть верхнюю пуговицу гимнастерки, дорогуша, — ответила Людмила. Рука Татьяны невольно метнулась к шее, а Людмила продолжала: — Я не люблю сплетничать, а ты совершила большую ошибку — не стоило мне угрожать.
Татьяна повернулась к ней спиной. Людмила посмотрела на Георга Шульца и перешла на немецкий:
— Постарайся убедить ее, что я просто счастлива. Наконец-то ты нашел себе подружку и теперь, может быть, отвяжешься от меня. Ради такого везения я буду молчать как рыба. А на ее пустые угрозы мне плевать.
— Это не пустые угрозы, — ответил Шульц тоже по-немецки.
Наверняка не пустые. Татьяна, которая ловко управлялась со своим снайперским оружием, была настоящим, причем очень опасным солдатом. А еще Людмила знала, что Шульц тоже умелый солдат, даже без своего танка. Наверное, именно любовь к войне и привлекла их друг к другу. Но Людмила и сама не была новичком и не боялась их.
Шульц попытался что-то сказать Татьяне на смеси немецкого и русского, на которой разговаривал с Людмилой. Татьяна сердито от него отмахнулась.
— Отвали! — рявкнула она, быстро развернулась и легко выбралась из-под сетки наружу.
Несмотря на ярость, она не забыла поправить сетку, чтобы не нарушить маскировку.
— Могла бы подождать пару минуточек, прежде чем на нас набрасываться, — сердито проворчал Шульц.
Значит, ничего у него не вышло. Людмила снова расхохоталась.
— Не смешно, — прорычал он.
Неожиданно она сообразила, что они здесь одни и вокруг никого нет. Если бы не пистолет, она бы испугалась, а так Людмила знала, что сумеет за себя постоять.
— Очень смешно, — заявила она, чувствуя в руке приятную тяжесть оружия. — Слушай, в следующий раз, когда соберешься прийти сюда с подружкой, сдвинь один из камней, придерживающих сеть. Я же не знала, что около самолета кто-то есть, а когда услышала шум, решила, что это саботажники, а не… любовники.
Шульц, который немного успокоился, кивнул.
— Так я и сделаю, — сказал он, а потом мрачно добавил: — Если он будет, следующий раз.
— Наверняка будет. — Людмилу удивил собственный цинизм. — А почему Татьяна так расстроилась, когда я застукала ее с тобой? — спросила она. — Ей плевать на то, что кто-нибудь узнает про ее шашни с англичанином… кажется, его зовут Джоунз.
— Да, — ответил Шульц. — Но он англичанин. Это нормально. Если ты не заметила, я немец.
— А, понятно, — сказала Людмила.
Она действительно все поняла. Прекрасная Татьяна сейчас стреляла из снайперской винтовки по ящерам, но оттачивала она свое мастерство на немцах. Татьяна ни от кого не скрывала, что продолжает ненавидеть немцев — всех подряд, — кроме, как выяснилось, одного определенного индивидуума. Если про это станет известно, она будет скомпрометирована во многих отношениях.
— Если она так сильно ненавидит немцев, что она нашла в тебе?
— Она говорит, что мы оба убийцы. — Георг Шульц смущенно переступал с ноги на ногу, словно не мог решить, нравится ли ему такое заявление.
Людмила считала, что оно не только верно, но и подтверждает ее догадку. Как же приятно чувствовать себя умной!
— Ну, господин убийца… — сказала она. — Ты, наверное, обидишься, если я стану называть тебя «товарищ»? Пожалуй, нам пора.
Она немного нервничала, выбираясь из-под сети. Если Шульц решит сотворить какую-нибудь мерзость, сейчас — самый подходящий момент. Но он спокойно вылез вслед за ней, а потом оглянулся на У-2.
— Проклятье, — сказал он. — Я был уверен, что нам никто не помешает.
— Никогда не знаешь, какие ловушки тебе приготовила судьба, — ответила Людмила, имея в виду жизнь в целом, а не только попытки переспать с хорошенькой женщиной.
— Да уж! — Георг Шульц расхохотался.
Теперь, после всего, он тоже посчитал случившееся забавным. Впрочем, несколько минут назад они с Татьяной придерживались совсем другого мнения. Людмила для себя решила, что подобный эпизод ейлично никогда не показался бы смешным, никогда!
Она искоса посмотрела на Шульца. И едва заметно улыбнулась. И, хотя она никогда не скажет этого вслух, она считала, что Шульц и Татьяна отлично подходят друг другу.
Гольдфарб жалел, что не может лечь рядом и провалиться и приятный сон. Он оглядывался по сторонам, наслаждаясь пейзажем, которого не слишком коснулась война. В последнее время подобные картины встречались нечасто.
С попутчиками его объединяла лишь видавшая виды форма. Когда ящеры вошли в Англию, все думали только об одном — нужно победить их всеми доступными способами. После того как неприятель разбомбил Брантингторп, Гольдфарб превратился в пехотинца и сражался с врагом, не жалуясь на судьбу.
Теперь же, когда ящеров изгнали из северной части Британии, а на юге инопланетяне терпели поражение за поражением, начальство снова задумалось о будущем. Как только кому-нибудь из офицеров удавалось найти представителя военно-воздушных сил, призванного в наземную армию, его тут же отправляли на новое место службы. Вот почему Гольдфарб оказался здесь.
Приближалась ночь. Лето постепенно уходило, уступая место осени, и дни становились короче. Даже тот факт, что время перевели на два часа, ничего не изменил. На полях женщины и старики собирали урожай. Вместо техники они использовали лошадей, быков и ослов, совсем как во времена Наполеона, Вильгельма Завоевателя или императора Клавдия. Люди снова, как и тогда, будут голодать.
Телега миновала сожженную ферму, земля вокруг была покрыта воронками от бомб. Война не обошла стороной северные земли Лестера, просто вела себя здесь не так жестоко. На мгновение пейзаж показался ему до боли знакомым и родным. Гольдфарб сердито покачал головой.
— Когда мы доберемся до Уотнолла? — тихо, чтобы не разбудить своих спутников, спросил он возницу.
— Думаю, к ночи, — ответил маленький сморщенный старикан, который шевелил челюстью, даже когда молчал.
Гольдфарб уже видел такое раньше и знал, что, скорее всего, старик привык жевать табак и не мог отказаться от привычки, несмотря на то что табак давно исчез.
— А мы будем останавливаться еще раз, чтобы перекусить? — спросил он.
— Не, не будем, — ответил возница, и Гольдфарб не нашелся, что сказать.
Пошарив в карманах, он обнаружил половинку ячменной лепешки, про которую забыл. Она так засохла, что он боялся сломать об нее зубы, но все равно принялся терпеливо грызть. Получалось не слишком хорошо. В животе у него заурчало, желудок явно остался недоволен угощением, даже после того, как Гольдфарб слизнул крошки с пальцев.
Он показал на корову, которая паслась на поле.
— Давайте остановимся, пристрелим ее и сделаем себе отличные бифштексы.
— Думаешь, смешно, да? — спросил возница. — Если ты хотя бы рискнешь слишком долго разглядывать эту корову, из кустов тут же появится какой-нибудь старик вроде меня и снесет тебе башку, уж можешь мне поверить. Знаешь, приятель, почему ему удалось сберечь свою корову? Совсем не потому, что он со всеми такой ласковый и нежный.
Поскольку возница, скорее всего, был прав, Гольдфарб замолчал.
Ночь опустилась как-то сразу, словно землю вдруг окутал черный занавес. Гольдфарб собрался устроиться в соломе рядом со своими спутниками, но тут ему в голову пришла новая мысль:
— А кроме штаба вооруженных сил, чего еще найдется в Уотнолле? — спросил он, пытаясь подделаться под простую речь возницы.
— Ничего, — ответил тот. — Там до войны даже деревни не было.
— Какое печальное известие, — пробормотал Гольдфарб, внезапно переходя на грамотный язык выпускника Кембриджа.
«Интересно, как дела у Джерома Джоунза? — подумал он. — И вообще, жив ли он?»
— Уотнолл рядышком с Ноттингемом, — сказал возница, который впервые добровольно открыл рот с тех пор, как они пустились в путь. — Пара миль всего.
Радость, которая охватила Гольдфарба, когда он услышал первую фразу возницы — Ноттингем большой город, а значит, там наверняка работают пивные и кинотеатры, когда есть электричество, а также, естественно, живут женщины, — улетучилась через несколько секунд. Если не удастся раздобыть велосипед, несколько миль в военное время, да еще в конце осени, — это слишком много. С таким же успехом Ноттингем мог находиться и на Луне.
Он зарылся в солому, словно мышь-соня, устроившаяся в своем гнезде на зимнюю спячку. Один из парней, не просыпаясь, ударил его локтем в бок. Гольдфарб не обратил на это никакого внимания и лег поближе к нему, стараясь согреться. Он заснул через несколько минут, хотя и сомневался, что это возможно.
Гольдфарб проснулся и понял: что-то изменилось.
— Что происходит? — спросил он, садясь и вытряхивая из волос солому.
Один из парней, ливерпулец, который сказал, что его зовут Генри, ответил, прежде чем возница успел открыть рот.
— В Ноттингем приехали, приятель, вот что. Пожрать дадут.
Судя по акценту, до войны он работал на заводе — как его отец, а до него дед.
— Классно!
Гольдфарб принялся отряхивать солому с одежды, стараясь приобрести презентабельный вид — насколько возможно. Впрочем, он зря старался. Стояла ночь, да и форма у него была в жутком состоянии. С черного неба на землю смотрели звезды, но разогнать мрак им не удалось, а луна еще не вышла.
— У нас есть для вас супчик, ребята, — послышался из темноты женский голос; Гольдфарб смог разглядеть только силуэт, и все. — Вот, держите миски. Осторожно, горячие.
Суп с капустой, картошкой и морковкой действительно оказался очень горячим. В своей миске Гольдфарб не обнаружил ни кусочка мяса, но, судя по вкусу, цыпленок там пробегал.
— Отличная вещь, прямо праздник живота, — радостно воскликнул Генри, а его спутники на разные голоса — но не слишком внятно — его поддержали. Возница тоже.
— Парни, когда доедите, отдайте мне миски, мы накормим других голодных ребят, которые к нам приедут, а может, и своих тоже, — сказала женщина.
Гольдфарб не видел ее, не знал, молодая она или старая, красивая или уродливая. Еда, а главное, ее доброта заставили его почувствовать к ней почти любовь.
Когда все миски и ложки вернулись к женщине, возница сказал:
— Забирайтесь назад.
Лошади сдвинулись с места и зашагали дальше. Гольдфарб успел только громко поблагодарить женщину, которая их накормила.
Возница оказался прав — они добрались до Уотнолла к середине ночи. Переход оказался неожиданным: они ехали по открытой местности — и вдруг оказались среди хижин и зданий, которые, казалось, возникли из пустоты. Собственно, Уотнолл и был пустотой. Они проехали мимо пулеметов, около которых стояли солдаты, встретившие их радостными криками:
— Ну что, ребятишки, пришла пора немного поработать? Хорошо отдохнули?
— Отвяжитесь, — прорычал Гольдфарб под возмущенные вопли своих спутников; солдаты приветствовали их веселым смехом.
— Они палили по врагу, который летал у них над головами, — возмутился Генри. — Им не нужно было помнить, что их в любой момент может подстрелить какой-нибудь вонючий ящер. Лично я считаю, что тут просто курорт.
— Аминь, — сказал Гольдфарб, и его спутники согласно закивали, приправив согласие солеными ругательствами.
Если ты не пилот, служить в военно-воздушных силах не так опасно, как в пехоте. Но понять это можно, только когда приходится прижиматься брюхом к земле и молить всех святых, чтобы на сей раз пронесло.
Возница натянул вожжи, и лошади остановились. Одна тут же опустила голову и принялась щипать траву.
— Такси доставило вас на место, ребята, — сказал старик. — Идите туда.
«Туда» оказалось бараком типа «Ниссен», его очертания выделялись на фоне темного неба. Гольдфарб спрыгнул на землю и зашагал к бараку. Некоторые его спутники задержались, недовольно ворча, но Гольдфарб радовался, что может снова вернуться к работе, которую умел делать лучше всего.
Он открыл дверь и прошел через две занавески, закрывавшие вход. Внутри горели свечи и фонари, электричества не было, но все равно после улицы свет показался ему ярким. Усталый сержант знаком показал ему на стол, заваленный бумагами.
— Итак, посмотрим, куда мы сможем вас направить, — сказал он и пригляделся к потрепанной форме Гольдфар-ба. — Похоже, вам крепко досталось.
— Человек делает то, что должен, — пожав плечами, ответил Гольдфарб.
— Да уж, — кивнув, согласился сержант и вытащил анкету и огрызок карандаша. — Очень хорошо… докладывайте.
Гольдфарб назвал свое имя и фамилию, чин и личный номер. Сержант все старательно записал.
— Какая у вас специальность, э-э-э… Гольдфарб?
— Я специалист по радарным установкам, сэр.
Сержант собрался записать ответ, но тут же поднял голову и удивленно уставился на Гольдфарба.
— Специалист по радарным установкам? Кто-то, наверное, окончательно спятил, отправив вас в пехоту! Как такое могло произойти, черт подери?
— Я служил к югу от Лестера, сэр, когда ящеры разбомбили нас. Мы отбили их нападение, но они разрушили все, что можно было разрушить, и наше подразделение просто перестало существовать. Я прибился к каким-то солдатам и… — Он развел руками. — Вы же знаете, как это бывает, сэр. Я хотел сражаться и пошел в пехоту, у меня не было выбора — найти своих я не мог.
— Если бы за последние две недели мне платили по фартингу за такие истории, я стал бы самым богатым человеком в Англии. Но специалист по радарным установкам… — Он ухмыльнулся, и Гольдфарб понял, что он значительно моложе, чем кажется на первый взгляд. — Я получу благодарность за то, что нашел вас, уж можете не сомневаться. Где находилось ваше подразделение и чем вы занимались?
— Я не могу ответить на ваш вопрос, — сказал Гольдфарб.
В самом начале войны с Германией работа над радарными установками считалась сверхсекретной. Ящеры знали о радарах больше, чем англичане могли рассчитывать узнать за целое поколение, но от старых привычек трудно отказаться.
— Где находилось ваше подразделение и чем вы занимались? — повторил свой вопрос сержант с видом человека, умеющего справляться с самыми сложными ситуациями. — Нечего отнимать у меня время.
Спутники Гольдфарба стояли у разных столов и сообщали сведения о себе.
— Я служил в Брантингторпе, сэр, под началом полковника авиации Хиппла. Мы занимались тем, что искали способ установить радар на истребители типа «метеор» и изучали захваченные у ящеров радарные установки.
— В таком случае вас следует отдать под трибунал за то, что вы позволили кому-то — будь он хоть сам фельдмаршал — помешать вам продолжать вашу работу, — заявил сержант. Увидев тревогу, отразившуюся на лице Гольдфарба, он быстро добавил: — Не волнуйтесь. Вам ничего не грозит. Но если бы вас пристрелили, мы лишились бы ценного специалиста.
— Ящеры разбомбили Брантингторп, сэр, — сказал Гольдфарб. — Я даже не знаю, жив ли полковник Хиппл.
— Если он убит, его заменил кто-то другой, — уверенно проговорил сержант. — А если все погибли, значит, работами будете руководить вы.
— Я? — Гольдфарб пришел в такой ужас, что у него сорвался голос. — Я… не слишком… я мало знаю. Понимаете…
— Если вы знаете больше тех, кто мог бы этим заняться, возглавите лабораторию, — настаивал на своем сержант. Повернувшись к офицеру, сидевшему за соседним столом, он сказал: — Прошу меня простить, сэр, у меня тут парень, который не только является специалистом по радарным установкам, но он еще и работал в группе, которая занималась сверхсекретными проектами.
— Подождите минутку, — сказал офицер военному, стоявшему у его стола.
Он долго рассматривал Гольдфарба, а потом с деланным отчаянием воздел глаза к небесам:
— Вы говорите, что служили в Брантингторпе, а вас отправили в пехоту? Боже всемогущий, иногда я думаю, что мы заслуживаем поражения в этой войне — исключительно з собственную глупость.
— Сэр, ящеры разбомбили базу. Я хотел отомстить им любым доступным мне способом, — проговорил Гольдфарб. — Никто не призывал меня в пехоту — я хотел сражаться.
— Молодой человек, это говорит о вашей личной глупости. — Офицер, скорее всего, был на пару лет старше самого Гольдфарба. — Вы причините им гораздо более значительный урон, сражаясь при помощи головы, а не с винтовкой в руках. Сержант, соединитесь с Лондоном. Спросите у них, куда следует определить вашего специалиста по радарным установкам, и проследите, чтобы он туда попал. — Он повернулся к терпеливо ждущему своей очереди парню. — Продолжайте. Вы сказали, что специализировались на обслуживании самолетов?
— Идите за мной, — поднимаясь из-за стола, приказал сержант Гольдфарбу.
— Вы можете позвонить в Лондон? — удивленно спросил Гольдфарб, который следовал за ним. — Я думал, телефонная связь давно нарушена.
— Гражданские линии — да, и, пожалуй, их не скоро починят, — ответил сержант. — Здесь осторожнее, стоит сойти с тропинки — и увязнешь по колено в грязи. А насчет телефона — разве можно воевать, не имея связи с другими районами?
— Думаю, нельзя. — Гольдфарб не видел тропинки, и потому каждый шаг превращался в волнующее приключение. — Трудно, наверное, было сохранить телефонную связь, когда ящеры стояли поблизости от Лондона?
— Трудно, — весело согласился с ним сержант. — По правде говоря, пару раз нас отрезали. Но если закопать кабель в землю, увидеть его непросто, а наши техники продемонстрировали чудеса героизма и ловкости, сумев пробраться на занятую врагом территорию и все починить. Ну, вот мы и пришли.
Он открыл дверь землянки, стены которой уже начали разрушаться, хотя она простояла всего пару лет. Миновав маскировочные занавески, они оказались в душной комнате, где возле диковинного полевого телефона скучал капрал.
Он кивнул сержанту и сказал с акцентом жителя бедных кварталов Лондона:
— Привет, Фред. Это кого же ты с собой притащил?
— Офицер приказал мне позвонить в Лондон, чтобы решить, что с ним делать, — ответил сержант по имени Фред. — Соедини меня с ними, будь другом.
— Соединю, мне не жалко.
Капрал принялся крутить ручку на боку аппарата, затем взял наушники. Гольдфарб с интересом наблюдал за происходящим. Его завораживали все незнакомые устройства, а такой модели телефона он еще не видел. У него накопилась куча вопросов, но капрал был занят. Неожиданно он ухмыльнулся и заговорил:
— Привет, подружка. Здорово, что ты сегодня дежуришь. Как делишки?
— Потом поболтаешь, Найджел, — сердито оборвал его Фред. — У нас важное дело.
Капрал кивнул.
— Слушай, дорогуша, соедини меня, пожалуйста, с придурками из отдела кадров. Вот умница… у нас тут гвоздик, который ищет подходящую дырочку в стене.
Он послушал немного, а затем передал наушники Фреду.
Фред пересказал историю Гольдфарба тому, кто взял трубку в Лондоне. Чем дольше он говорил, тем взволнованнее звучал его голос, время от времени он задавал Гольдфарбу уточняющие вопросы.
— Очень хорошо, сэр. Спасибо, сэр, — сказал он наконец. — Я прослежу, чтобы его отправили немедленно. — Он положил наушники.
— Куда? — спросил Гольдфарб.
— В Дувр, — ответил сержант. — Ящеры туда не добрались. Насколько я понимаю, там вам будет интересно, хотя мне ничего такогоне сказали… Чего это вы развеселились?
— Нет, ничего, сэр, — проговорил Гольдфарб.
Он вспомнил песню из американского фильма, который видел перед самой войной. Там был такой припев: «Калифорния, я возвращаюсь к тебе». Он снова возвращается туда, откуда стартовал, — словно и не прошло с тех пор бесконечно много времени.
— Я бы хотела, чтобы ты остался, — сказала Барбара.
Она прекрасно держалась и только одной-единственной фразой позволила себе напомнить мужу, что жизнь иногда склонна преподносить людям сюрпризы и нарушать их планы. То, что ребенок долженродиться в Рождество, вовсе не значит, что он обязательно дождется своего времени.
— Я подчиняюсь приказам, милая, — пожав плечами, ответил Сэм. — Особого выбора у меня нет. — Он похлопал по нашивкам.
— Тебе не удастся меня облапошить, Сэм Игер, — смеясь, заявила Барбара. Может, они и были женаты всего семь месяцев, но она читала его как открытую книгу. — Ты получаешь от происходящего удовольствие, и нечего прикидываться. Истории из твоих бульварных книжек вдруг превратились в реальность — и ты счастлив.
Она сказала это, улыбаясь, и в ее голосе Сэм услышал нежность, а потому не обиделся — почти. Подобные вещи ему говорили столько раз, такое количество самых разных людей, что его ответ прозвучал, пожалуй, резковато:
— Это научная фантастика, а вовсе не бульварные книжки. Учитывая наличие ящеров, фантастика превратилась в реальность… вроде того, чем занимается Металлургическая лаборатория.
Они были в комнате одни, но он не произнес слов «атомная бомба» вслух.
Барбара развела руками.
— Все верно, и я готова признать справедливость каждого твоего слова. Но ты приходишь в восторг от того, что тебе выпало иметь дело с настоящими инопланетянами, — совсем как ребенок, получивший вожделенную игрушку.
— А что, если и так? — спросил Сэм, сдаваясь. — Я получил свой шанс и намерен им воспользоваться. Если я здесь хорошо поработаю, например, как тогда, с усилителем света, может, меня сделают офицером. И тогда я перейду в высшую лигу. Я столько времени провел на задворках, милая… мне хочется чего-то большего.
— Я понимаю, — ответила Барбара. — И считаю, что это здорово… просто замечательно. Но меня ты не обманешь. Если мы когда-нибудь построим собственные космические корабли, ты обязательно захочешь прокатиться, не так ли?
Сэм обнял ее и, почувствовав прикосновение ее живота к своему, снова подумал о ребенке.
— Мне страшно повезло, я получил жену, которая меня понимает. Конечно, я хотел бы прокатиться, если такое когда-нибудь будет возможно. А это произойдет, если я сумею вытянуть из ящеров сведения о том, как работают ракеты и что нужно с ними делать. Мне не хватает образования, чтобы самому сообразить, как их построить, да и стать пилотом не суждено — нет нужных качеств.
— Я все понимаю, — сказала Барбара и крепко его поцеловала. — И я тобой горжусь, и люблю за то, что ты стараешься стать больше, чем сейчас… но мне ужасно не хочется, чтобы ты уезжал.
— Я должен. — Сэм хотел показать на часы, но не успел — кто-то постучал в дверь. Он быстро поцеловал Барбару. — Мне пора, милая.
Она кивнула, и Сэм открыл дверь.
В коридоре стоял армейский майор в роговых очках и с тонкими усиками, а еще ящер с изощренной раскраской на теле.
— Доброе утро, Игер, — сказал майор; над правым кармашком Сэм увидел маленькую карточку с именем: «Томпкинс».
— Доброе утро, сэр.
Майор посмотрел на ящера.
— Думаю, вы знакомы с Весстилом… он пилот Страхи, они вместе сюда прилетели.
— Да, конечно. — Сэм перешел на язык ящеров. — Именем Императора я приветствую вас и желаю вам здоровья.
Всякий раз, когда он разговаривал с самцами Расы, он думал о том, насколько английский язык лишен формальностей. Он никогда об этом не задумывался, пока не начал общаться с ящерами.
— Я желаю вам того же именем Императора, — ответил Весстил на приличном английском, опустив глаза при упоминании суверена.
— Ладно, пошли, — скомандовал Томпкинс так, словно куда-то спешил.
— А ну-ка, стойте! — заорала она и направила пистолет на предателей.
Только сейчас она сообразила, что люди на земле без одежды.
— Боже праведный! Это ты, Людмила Вадимовна? — крикнул Георг Шульц. — Сначала ты меня отвергла, а теперь собираешься прикончить за то, что я нашел себе другую? Ты спятила?
— Боже мой! — повторила Людмила, на сей раз значительно громче, фыркнула, а потом расхохоталась. — Я думала, вы саботажники и решили сломать мой «кукурузник», а не занимаетесь… нет… — Она так развеселилась, что не смогла договорить.
— Не смешно, — проворчал Шульц.
Он поднялся на ноги и принялся быстро одеваться. Его подружка не отставала. Глаза Людмилы приспособились к полумраку, и она узнала Татьяну Пирогову.
— Извините, — едва слышно проговорила Людмила, стараясь сдержать смех. — Я пришла установить на самолете запасной компас и…
Она снова представила себе, чем они тут занимались, и закашлялась.
К ней подошла Татьяна Пирогова, которая оказалась на несколько сантиметров выше Людмилы.
— Если ты когда-нибудь кому-нибудьрасскажешь о том, что здесь видела, — сердито прошипела она, — я тебя прикончу. Ты меня поняла?
Даже в полумраке было видно, как яростно сверкают ее голубые глаза.
— Ты забыла застегнуть верхнюю пуговицу гимнастерки, дорогуша, — ответила Людмила. Рука Татьяны невольно метнулась к шее, а Людмила продолжала: — Я не люблю сплетничать, а ты совершила большую ошибку — не стоило мне угрожать.
Татьяна повернулась к ней спиной. Людмила посмотрела на Георга Шульца и перешла на немецкий:
— Постарайся убедить ее, что я просто счастлива. Наконец-то ты нашел себе подружку и теперь, может быть, отвяжешься от меня. Ради такого везения я буду молчать как рыба. А на ее пустые угрозы мне плевать.
— Это не пустые угрозы, — ответил Шульц тоже по-немецки.
Наверняка не пустые. Татьяна, которая ловко управлялась со своим снайперским оружием, была настоящим, причем очень опасным солдатом. А еще Людмила знала, что Шульц тоже умелый солдат, даже без своего танка. Наверное, именно любовь к войне и привлекла их друг к другу. Но Людмила и сама не была новичком и не боялась их.
Шульц попытался что-то сказать Татьяне на смеси немецкого и русского, на которой разговаривал с Людмилой. Татьяна сердито от него отмахнулась.
— Отвали! — рявкнула она, быстро развернулась и легко выбралась из-под сетки наружу.
Несмотря на ярость, она не забыла поправить сетку, чтобы не нарушить маскировку.
— Могла бы подождать пару минуточек, прежде чем на нас набрасываться, — сердито проворчал Шульц.
Значит, ничего у него не вышло. Людмила снова расхохоталась.
— Не смешно, — прорычал он.
Неожиданно она сообразила, что они здесь одни и вокруг никого нет. Если бы не пистолет, она бы испугалась, а так Людмила знала, что сумеет за себя постоять.
— Очень смешно, — заявила она, чувствуя в руке приятную тяжесть оружия. — Слушай, в следующий раз, когда соберешься прийти сюда с подружкой, сдвинь один из камней, придерживающих сеть. Я же не знала, что около самолета кто-то есть, а когда услышала шум, решила, что это саботажники, а не… любовники.
Шульц, который немного успокоился, кивнул.
— Так я и сделаю, — сказал он, а потом мрачно добавил: — Если он будет, следующий раз.
— Наверняка будет. — Людмилу удивил собственный цинизм. — А почему Татьяна так расстроилась, когда я застукала ее с тобой? — спросила она. — Ей плевать на то, что кто-нибудь узнает про ее шашни с англичанином… кажется, его зовут Джоунз.
— Да, — ответил Шульц. — Но он англичанин. Это нормально. Если ты не заметила, я немец.
— А, понятно, — сказала Людмила.
Она действительно все поняла. Прекрасная Татьяна сейчас стреляла из снайперской винтовки по ящерам, но оттачивала она свое мастерство на немцах. Татьяна ни от кого не скрывала, что продолжает ненавидеть немцев — всех подряд, — кроме, как выяснилось, одного определенного индивидуума. Если про это станет известно, она будет скомпрометирована во многих отношениях.
— Если она так сильно ненавидит немцев, что она нашла в тебе?
— Она говорит, что мы оба убийцы. — Георг Шульц смущенно переступал с ноги на ногу, словно не мог решить, нравится ли ему такое заявление.
Людмила считала, что оно не только верно, но и подтверждает ее догадку. Как же приятно чувствовать себя умной!
— Ну, господин убийца… — сказала она. — Ты, наверное, обидишься, если я стану называть тебя «товарищ»? Пожалуй, нам пора.
Она немного нервничала, выбираясь из-под сети. Если Шульц решит сотворить какую-нибудь мерзость, сейчас — самый подходящий момент. Но он спокойно вылез вслед за ней, а потом оглянулся на У-2.
— Проклятье, — сказал он. — Я был уверен, что нам никто не помешает.
— Никогда не знаешь, какие ловушки тебе приготовила судьба, — ответила Людмила, имея в виду жизнь в целом, а не только попытки переспать с хорошенькой женщиной.
— Да уж! — Георг Шульц расхохотался.
Теперь, после всего, он тоже посчитал случившееся забавным. Впрочем, несколько минут назад они с Татьяной придерживались совсем другого мнения. Людмила для себя решила, что подобный эпизод ейлично никогда не показался бы смешным, никогда!
Она искоса посмотрела на Шульца. И едва заметно улыбнулась. И, хотя она никогда не скажет этого вслух, она считала, что Шульц и Татьяна отлично подходят друг другу.
* * *
Дэвид Гольдфарб сидел в телеге с соломой, которая везла его на север, в сторону Ноттингема. Рядом с ним устроились парни в потрепанной грязной форме военно-воздушных сил. Все они крепко спали, кое-кто храпел, да так громко, словно работал мотор истребителя.Гольдфарб жалел, что не может лечь рядом и провалиться и приятный сон. Он оглядывался по сторонам, наслаждаясь пейзажем, которого не слишком коснулась война. В последнее время подобные картины встречались нечасто.
С попутчиками его объединяла лишь видавшая виды форма. Когда ящеры вошли в Англию, все думали только об одном — нужно победить их всеми доступными способами. После того как неприятель разбомбил Брантингторп, Гольдфарб превратился в пехотинца и сражался с врагом, не жалуясь на судьбу.
Теперь же, когда ящеров изгнали из северной части Британии, а на юге инопланетяне терпели поражение за поражением, начальство снова задумалось о будущем. Как только кому-нибудь из офицеров удавалось найти представителя военно-воздушных сил, призванного в наземную армию, его тут же отправляли на новое место службы. Вот почему Гольдфарб оказался здесь.
Приближалась ночь. Лето постепенно уходило, уступая место осени, и дни становились короче. Даже тот факт, что время перевели на два часа, ничего не изменил. На полях женщины и старики собирали урожай. Вместо техники они использовали лошадей, быков и ослов, совсем как во времена Наполеона, Вильгельма Завоевателя или императора Клавдия. Люди снова, как и тогда, будут голодать.
Телега миновала сожженную ферму, земля вокруг была покрыта воронками от бомб. Война не обошла стороной северные земли Лестера, просто вела себя здесь не так жестоко. На мгновение пейзаж показался ему до боли знакомым и родным. Гольдфарб сердито покачал головой.
— Когда мы доберемся до Уотнолла? — тихо, чтобы не разбудить своих спутников, спросил он возницу.
— Думаю, к ночи, — ответил маленький сморщенный старикан, который шевелил челюстью, даже когда молчал.
Гольдфарб уже видел такое раньше и знал, что, скорее всего, старик привык жевать табак и не мог отказаться от привычки, несмотря на то что табак давно исчез.
— А мы будем останавливаться еще раз, чтобы перекусить? — спросил он.
— Не, не будем, — ответил возница, и Гольдфарб не нашелся, что сказать.
Пошарив в карманах, он обнаружил половинку ячменной лепешки, про которую забыл. Она так засохла, что он боялся сломать об нее зубы, но все равно принялся терпеливо грызть. Получалось не слишком хорошо. В животе у него заурчало, желудок явно остался недоволен угощением, даже после того, как Гольдфарб слизнул крошки с пальцев.
Он показал на корову, которая паслась на поле.
— Давайте остановимся, пристрелим ее и сделаем себе отличные бифштексы.
— Думаешь, смешно, да? — спросил возница. — Если ты хотя бы рискнешь слишком долго разглядывать эту корову, из кустов тут же появится какой-нибудь старик вроде меня и снесет тебе башку, уж можешь мне поверить. Знаешь, приятель, почему ему удалось сберечь свою корову? Совсем не потому, что он со всеми такой ласковый и нежный.
Поскольку возница, скорее всего, был прав, Гольдфарб замолчал.
Ночь опустилась как-то сразу, словно землю вдруг окутал черный занавес. Гольдфарб собрался устроиться в соломе рядом со своими спутниками, но тут ему в голову пришла новая мысль:
— А кроме штаба вооруженных сил, чего еще найдется в Уотнолле? — спросил он, пытаясь подделаться под простую речь возницы.
— Ничего, — ответил тот. — Там до войны даже деревни не было.
— Какое печальное известие, — пробормотал Гольдфарб, внезапно переходя на грамотный язык выпускника Кембриджа.
«Интересно, как дела у Джерома Джоунза? — подумал он. — И вообще, жив ли он?»
— Уотнолл рядышком с Ноттингемом, — сказал возница, который впервые добровольно открыл рот с тех пор, как они пустились в путь. — Пара миль всего.
Радость, которая охватила Гольдфарба, когда он услышал первую фразу возницы — Ноттингем большой город, а значит, там наверняка работают пивные и кинотеатры, когда есть электричество, а также, естественно, живут женщины, — улетучилась через несколько секунд. Если не удастся раздобыть велосипед, несколько миль в военное время, да еще в конце осени, — это слишком много. С таким же успехом Ноттингем мог находиться и на Луне.
Он зарылся в солому, словно мышь-соня, устроившаяся в своем гнезде на зимнюю спячку. Один из парней, не просыпаясь, ударил его локтем в бок. Гольдфарб не обратил на это никакого внимания и лег поближе к нему, стараясь согреться. Он заснул через несколько минут, хотя и сомневался, что это возможно.
Гольдфарб проснулся и понял: что-то изменилось.
— Что происходит? — спросил он, садясь и вытряхивая из волос солому.
Один из парней, ливерпулец, который сказал, что его зовут Генри, ответил, прежде чем возница успел открыть рот.
— В Ноттингем приехали, приятель, вот что. Пожрать дадут.
Судя по акценту, до войны он работал на заводе — как его отец, а до него дед.
— Классно!
Гольдфарб принялся отряхивать солому с одежды, стараясь приобрести презентабельный вид — насколько возможно. Впрочем, он зря старался. Стояла ночь, да и форма у него была в жутком состоянии. С черного неба на землю смотрели звезды, но разогнать мрак им не удалось, а луна еще не вышла.
— У нас есть для вас супчик, ребята, — послышался из темноты женский голос; Гольдфарб смог разглядеть только силуэт, и все. — Вот, держите миски. Осторожно, горячие.
Суп с капустой, картошкой и морковкой действительно оказался очень горячим. В своей миске Гольдфарб не обнаружил ни кусочка мяса, но, судя по вкусу, цыпленок там пробегал.
— Отличная вещь, прямо праздник живота, — радостно воскликнул Генри, а его спутники на разные голоса — но не слишком внятно — его поддержали. Возница тоже.
— Парни, когда доедите, отдайте мне миски, мы накормим других голодных ребят, которые к нам приедут, а может, и своих тоже, — сказала женщина.
Гольдфарб не видел ее, не знал, молодая она или старая, красивая или уродливая. Еда, а главное, ее доброта заставили его почувствовать к ней почти любовь.
Когда все миски и ложки вернулись к женщине, возница сказал:
— Забирайтесь назад.
Лошади сдвинулись с места и зашагали дальше. Гольдфарб успел только громко поблагодарить женщину, которая их накормила.
Возница оказался прав — они добрались до Уотнолла к середине ночи. Переход оказался неожиданным: они ехали по открытой местности — и вдруг оказались среди хижин и зданий, которые, казалось, возникли из пустоты. Собственно, Уотнолл и был пустотой. Они проехали мимо пулеметов, около которых стояли солдаты, встретившие их радостными криками:
— Ну что, ребятишки, пришла пора немного поработать? Хорошо отдохнули?
— Отвяжитесь, — прорычал Гольдфарб под возмущенные вопли своих спутников; солдаты приветствовали их веселым смехом.
— Они палили по врагу, который летал у них над головами, — возмутился Генри. — Им не нужно было помнить, что их в любой момент может подстрелить какой-нибудь вонючий ящер. Лично я считаю, что тут просто курорт.
— Аминь, — сказал Гольдфарб, и его спутники согласно закивали, приправив согласие солеными ругательствами.
Если ты не пилот, служить в военно-воздушных силах не так опасно, как в пехоте. Но понять это можно, только когда приходится прижиматься брюхом к земле и молить всех святых, чтобы на сей раз пронесло.
Возница натянул вожжи, и лошади остановились. Одна тут же опустила голову и принялась щипать траву.
— Такси доставило вас на место, ребята, — сказал старик. — Идите туда.
«Туда» оказалось бараком типа «Ниссен», его очертания выделялись на фоне темного неба. Гольдфарб спрыгнул на землю и зашагал к бараку. Некоторые его спутники задержались, недовольно ворча, но Гольдфарб радовался, что может снова вернуться к работе, которую умел делать лучше всего.
Он открыл дверь и прошел через две занавески, закрывавшие вход. Внутри горели свечи и фонари, электричества не было, но все равно после улицы свет показался ему ярким. Усталый сержант знаком показал ему на стол, заваленный бумагами.
— Итак, посмотрим, куда мы сможем вас направить, — сказал он и пригляделся к потрепанной форме Гольдфар-ба. — Похоже, вам крепко досталось.
— Человек делает то, что должен, — пожав плечами, ответил Гольдфарб.
— Да уж, — кивнув, согласился сержант и вытащил анкету и огрызок карандаша. — Очень хорошо… докладывайте.
Гольдфарб назвал свое имя и фамилию, чин и личный номер. Сержант все старательно записал.
— Какая у вас специальность, э-э-э… Гольдфарб?
— Я специалист по радарным установкам, сэр.
Сержант собрался записать ответ, но тут же поднял голову и удивленно уставился на Гольдфарба.
— Специалист по радарным установкам? Кто-то, наверное, окончательно спятил, отправив вас в пехоту! Как такое могло произойти, черт подери?
— Я служил к югу от Лестера, сэр, когда ящеры разбомбили нас. Мы отбили их нападение, но они разрушили все, что можно было разрушить, и наше подразделение просто перестало существовать. Я прибился к каким-то солдатам и… — Он развел руками. — Вы же знаете, как это бывает, сэр. Я хотел сражаться и пошел в пехоту, у меня не было выбора — найти своих я не мог.
— Если бы за последние две недели мне платили по фартингу за такие истории, я стал бы самым богатым человеком в Англии. Но специалист по радарным установкам… — Он ухмыльнулся, и Гольдфарб понял, что он значительно моложе, чем кажется на первый взгляд. — Я получу благодарность за то, что нашел вас, уж можете не сомневаться. Где находилось ваше подразделение и чем вы занимались?
— Я не могу ответить на ваш вопрос, — сказал Гольдфарб.
В самом начале войны с Германией работа над радарными установками считалась сверхсекретной. Ящеры знали о радарах больше, чем англичане могли рассчитывать узнать за целое поколение, но от старых привычек трудно отказаться.
— Где находилось ваше подразделение и чем вы занимались? — повторил свой вопрос сержант с видом человека, умеющего справляться с самыми сложными ситуациями. — Нечего отнимать у меня время.
Спутники Гольдфарба стояли у разных столов и сообщали сведения о себе.
— Я служил в Брантингторпе, сэр, под началом полковника авиации Хиппла. Мы занимались тем, что искали способ установить радар на истребители типа «метеор» и изучали захваченные у ящеров радарные установки.
— В таком случае вас следует отдать под трибунал за то, что вы позволили кому-то — будь он хоть сам фельдмаршал — помешать вам продолжать вашу работу, — заявил сержант. Увидев тревогу, отразившуюся на лице Гольдфарба, он быстро добавил: — Не волнуйтесь. Вам ничего не грозит. Но если бы вас пристрелили, мы лишились бы ценного специалиста.
— Ящеры разбомбили Брантингторп, сэр, — сказал Гольдфарб. — Я даже не знаю, жив ли полковник Хиппл.
— Если он убит, его заменил кто-то другой, — уверенно проговорил сержант. — А если все погибли, значит, работами будете руководить вы.
— Я? — Гольдфарб пришел в такой ужас, что у него сорвался голос. — Я… не слишком… я мало знаю. Понимаете…
— Если вы знаете больше тех, кто мог бы этим заняться, возглавите лабораторию, — настаивал на своем сержант. Повернувшись к офицеру, сидевшему за соседним столом, он сказал: — Прошу меня простить, сэр, у меня тут парень, который не только является специалистом по радарным установкам, но он еще и работал в группе, которая занималась сверхсекретными проектами.
— Подождите минутку, — сказал офицер военному, стоявшему у его стола.
Он долго рассматривал Гольдфарба, а потом с деланным отчаянием воздел глаза к небесам:
— Вы говорите, что служили в Брантингторпе, а вас отправили в пехоту? Боже всемогущий, иногда я думаю, что мы заслуживаем поражения в этой войне — исключительно з собственную глупость.
— Сэр, ящеры разбомбили базу. Я хотел отомстить им любым доступным мне способом, — проговорил Гольдфарб. — Никто не призывал меня в пехоту — я хотел сражаться.
— Молодой человек, это говорит о вашей личной глупости. — Офицер, скорее всего, был на пару лет старше самого Гольдфарба. — Вы причините им гораздо более значительный урон, сражаясь при помощи головы, а не с винтовкой в руках. Сержант, соединитесь с Лондоном. Спросите у них, куда следует определить вашего специалиста по радарным установкам, и проследите, чтобы он туда попал. — Он повернулся к терпеливо ждущему своей очереди парню. — Продолжайте. Вы сказали, что специализировались на обслуживании самолетов?
— Идите за мной, — поднимаясь из-за стола, приказал сержант Гольдфарбу.
— Вы можете позвонить в Лондон? — удивленно спросил Гольдфарб, который следовал за ним. — Я думал, телефонная связь давно нарушена.
— Гражданские линии — да, и, пожалуй, их не скоро починят, — ответил сержант. — Здесь осторожнее, стоит сойти с тропинки — и увязнешь по колено в грязи. А насчет телефона — разве можно воевать, не имея связи с другими районами?
— Думаю, нельзя. — Гольдфарб не видел тропинки, и потому каждый шаг превращался в волнующее приключение. — Трудно, наверное, было сохранить телефонную связь, когда ящеры стояли поблизости от Лондона?
— Трудно, — весело согласился с ним сержант. — По правде говоря, пару раз нас отрезали. Но если закопать кабель в землю, увидеть его непросто, а наши техники продемонстрировали чудеса героизма и ловкости, сумев пробраться на занятую врагом территорию и все починить. Ну, вот мы и пришли.
Он открыл дверь землянки, стены которой уже начали разрушаться, хотя она простояла всего пару лет. Миновав маскировочные занавески, они оказались в душной комнате, где возле диковинного полевого телефона скучал капрал.
Он кивнул сержанту и сказал с акцентом жителя бедных кварталов Лондона:
— Привет, Фред. Это кого же ты с собой притащил?
— Офицер приказал мне позвонить в Лондон, чтобы решить, что с ним делать, — ответил сержант по имени Фред. — Соедини меня с ними, будь другом.
— Соединю, мне не жалко.
Капрал принялся крутить ручку на боку аппарата, затем взял наушники. Гольдфарб с интересом наблюдал за происходящим. Его завораживали все незнакомые устройства, а такой модели телефона он еще не видел. У него накопилась куча вопросов, но капрал был занят. Неожиданно он ухмыльнулся и заговорил:
— Привет, подружка. Здорово, что ты сегодня дежуришь. Как делишки?
— Потом поболтаешь, Найджел, — сердито оборвал его Фред. — У нас важное дело.
Капрал кивнул.
— Слушай, дорогуша, соедини меня, пожалуйста, с придурками из отдела кадров. Вот умница… у нас тут гвоздик, который ищет подходящую дырочку в стене.
Он послушал немного, а затем передал наушники Фреду.
Фред пересказал историю Гольдфарба тому, кто взял трубку в Лондоне. Чем дольше он говорил, тем взволнованнее звучал его голос, время от времени он задавал Гольдфарбу уточняющие вопросы.
— Очень хорошо, сэр. Спасибо, сэр, — сказал он наконец. — Я прослежу, чтобы его отправили немедленно. — Он положил наушники.
— Куда? — спросил Гольдфарб.
— В Дувр, — ответил сержант. — Ящеры туда не добрались. Насколько я понимаю, там вам будет интересно, хотя мне ничего такогоне сказали… Чего это вы развеселились?
— Нет, ничего, сэр, — проговорил Гольдфарб.
Он вспомнил песню из американского фильма, который видел перед самой войной. Там был такой припев: «Калифорния, я возвращаюсь к тебе». Он снова возвращается туда, откуда стартовал, — словно и не прошло с тех пор бесконечно много времени.
* * *
Барбара Игер сложила руки на животе. Ее жест без слов напомнил Сэму, что она ждет ребенка. Барбара довольно долго оставалась стройной, но за последние месяцы ее так разнесло, что она стала похожа на воздушный шар. Очень скоро он будет отцом — ждать уже недолго.— Я бы хотела, чтобы ты остался, — сказала Барбара.
Она прекрасно держалась и только одной-единственной фразой позволила себе напомнить мужу, что жизнь иногда склонна преподносить людям сюрпризы и нарушать их планы. То, что ребенок долженродиться в Рождество, вовсе не значит, что он обязательно дождется своего времени.
— Я подчиняюсь приказам, милая, — пожав плечами, ответил Сэм. — Особого выбора у меня нет. — Он похлопал по нашивкам.
— Тебе не удастся меня облапошить, Сэм Игер, — смеясь, заявила Барбара. Может, они и были женаты всего семь месяцев, но она читала его как открытую книгу. — Ты получаешь от происходящего удовольствие, и нечего прикидываться. Истории из твоих бульварных книжек вдруг превратились в реальность — и ты счастлив.
Она сказала это, улыбаясь, и в ее голосе Сэм услышал нежность, а потому не обиделся — почти. Подобные вещи ему говорили столько раз, такое количество самых разных людей, что его ответ прозвучал, пожалуй, резковато:
— Это научная фантастика, а вовсе не бульварные книжки. Учитывая наличие ящеров, фантастика превратилась в реальность… вроде того, чем занимается Металлургическая лаборатория.
Они были в комнате одни, но он не произнес слов «атомная бомба» вслух.
Барбара развела руками.
— Все верно, и я готова признать справедливость каждого твоего слова. Но ты приходишь в восторг от того, что тебе выпало иметь дело с настоящими инопланетянами, — совсем как ребенок, получивший вожделенную игрушку.
— А что, если и так? — спросил Сэм, сдаваясь. — Я получил свой шанс и намерен им воспользоваться. Если я здесь хорошо поработаю, например, как тогда, с усилителем света, может, меня сделают офицером. И тогда я перейду в высшую лигу. Я столько времени провел на задворках, милая… мне хочется чего-то большего.
— Я понимаю, — ответила Барбара. — И считаю, что это здорово… просто замечательно. Но меня ты не обманешь. Если мы когда-нибудь построим собственные космические корабли, ты обязательно захочешь прокатиться, не так ли?
Сэм обнял ее и, почувствовав прикосновение ее живота к своему, снова подумал о ребенке.
— Мне страшно повезло, я получил жену, которая меня понимает. Конечно, я хотел бы прокатиться, если такое когда-нибудь будет возможно. А это произойдет, если я сумею вытянуть из ящеров сведения о том, как работают ракеты и что нужно с ними делать. Мне не хватает образования, чтобы самому сообразить, как их построить, да и стать пилотом не суждено — нет нужных качеств.
— Я все понимаю, — сказала Барбара и крепко его поцеловала. — И я тобой горжусь, и люблю за то, что ты стараешься стать больше, чем сейчас… но мне ужасно не хочется, чтобы ты уезжал.
— Я должен. — Сэм хотел показать на часы, но не успел — кто-то постучал в дверь. Он быстро поцеловал Барбару. — Мне пора, милая.
Она кивнула, и Сэм открыл дверь.
В коридоре стоял армейский майор в роговых очках и с тонкими усиками, а еще ящер с изощренной раскраской на теле.
— Доброе утро, Игер, — сказал майор; над правым кармашком Сэм увидел маленькую карточку с именем: «Томпкинс».
— Доброе утро, сэр.
Майор посмотрел на ящера.
— Думаю, вы знакомы с Весстилом… он пилот Страхи, они вместе сюда прилетели.
— Да, конечно. — Сэм перешел на язык ящеров. — Именем Императора я приветствую вас и желаю вам здоровья.
Всякий раз, когда он разговаривал с самцами Расы, он думал о том, насколько английский язык лишен формальностей. Он никогда об этом не задумывался, пока не начал общаться с ящерами.
— Я желаю вам того же именем Императора, — ответил Весстил на приличном английском, опустив глаза при упоминании суверена.
— Ладно, пошли, — скомандовал Томпкинс так, словно куда-то спешил.