Страница:
— Будет исполнено, — ответил охранник на языке ящеров. Сделав угрожающий жест стволом автомата, он сказал Анелевичу, переходя на идиш: — Ну, пошел.
Мордехай бросил на Якуба Кипниса ядовитый взгляд. Поскольку он продолжал делать вид, что не имеет никакого отношения к Мордехаю Анелевичу, большего он позволить себе не мог. Ему ужасно хотелось сказать предателю все, что он о нем думает, но пришлось утешиться мыслью о том, что судьба человека, предавшего свой народ, всегда остается незавидной. Теперь, когда времена нацистов миновали, у многих евреев появилось оружие.
— Ну, пошел, — повторил охранник.
Анелевичу ничего не оставалось, как первому выйти в коридор. Переводчик что-то сказал охраннику, который остановился на пороге.
И тут мир взорвался.
Такой была первая мысль Анелевича. Он отлично знал, что такое воздушный налет — Варшаву сначала бомбили нацисты, а потом ящеры. Еще мгновение назад Мордехай мрачно шагал по коридору навстречу новым неприятностям, которые ждали его в Варшаве. А в следующий миг его отбросило к дальней стене, одновременно проломились и рухнули вниз потолочные балки, сквозь зияющие дыры стало видно серо-голубое небо.
Он с трудом поднялся на ноги. В двух метрах у него за спиной лежал охранник и тихонько шипел. Окно в комнате допросов вылетело от взрывной волны, и ящер был усыпан осколками, как шрапнелью. Рядом валялся его автомат.
И хотя в голове у Анелевича шумело, он схватил оружие и выстрелил в ящера-охранника. Затем заглянул в комнату, из которой его только что вывели. Ящер, который вел допрос, лежал на полу, ему было уже не суждено подняться на ноги: осколок стекла пронзил его горло.
Случайности войны — Якуб Кипнис почти не пострадал. Он поднял голову, увидел Мордехая с автоматом в руках и сделал жалкую попытку улыбнуться.
— Немецкая летающая бомба… — начал он.
Мордехай уложил его короткой очередью, а затем сделал контрольный выстрел в ухо.
Он позаботился о двух ящерах и человеке, которые знали его настоящую фамилию. За спиной Мордехая раздался сигнал тревоги, и он испугался, что это из-за него, но тут же почувствовал запах дыма — здание горело. Он положил автомат и выбрался наружу через выбитое окно (поцарапав осколком руку). Если повезет, никто не узнает, что он здесь был, не говоря уже о том, что Кипнис его выдал. Неподалеку из огромной воронки поднимался дым.
— По меньшей мере тонна, — пробормотал Мордехай, который знал о бомбах и воронках гораздо больше, чем ему хотелось. На краю кратера валялся кусок корпуса летающей бомбы.
Он не стал его разглядывать. Ракета или бомба не просто разбила административное здание, где располагалось все лагерное начальство. Она взорвалась посреди двора. Повсюду валялись тела и куски тел. Стоны и крики о помощи на нескольких языках раздавались со всех сторон. Многие — имевшие несчастье оказаться ближе других к месту взрыва — уже больше никогда не будут стонать и звать на помощь.
Анелевич помчался к раненым, чтобы хоть кому-нибудь помочь. На ходу он пытался понять, случайно ли упала сюда бомба. Если немцы хотели попасть в центр лагеря, то лучшего места не придумаешь. Но ведь многие из пленных — немцы. Если же они намеревались атаковать, например, город — тогда ракета очень сильно отклонилась в сторону.
Он присел рядом с человеком, которому осталось жить совсем немного. Несчастный посмотрел на Мордехая.
— Благослови меня, отец, я очень много грешил, — задыхаясь, попросил раненый. Из носа и рта хлынула кровь.
Мордехай знал, что такое последнее причастие, но не представлял себе, как следует себя вести. Впрочем, это уже не имело значения: поляк умер прежде, чем он успел что-то сказать. Анелевич огляделся в поисках тех, кому пригодилась бы его помощь.
Бум!
На севере, с той стороны, где находился Пётркув, раздался еще один взрыв. Это было довольно далеко, и он показался Мордехаю не таким громким. Если немцы хотели попасть в то же самое место, их точность оставляла желать лучшего. Расстояние между ракетами составляло не меньше нескольких километров.
Бум!
Еще один взрыв, теперь заметно ближе. Анелевич упал на одно колено. Кусок листового металла рухнул на землю в двух метрах от того места, где он стоял. Если бы… Анелевич старался не думать о таких вещах.
Пленные бросились к северной границе лагеря. Анелевич огляделся по сторонам и понял, что произошло: летающая бомба приземлилась прямо на сторожевую башню ящеров и пробила здоровенную дыру в колючей проволоке, окружавшей лагерь. Более того, осколки повредили две соседние башни — одна из них загорелась, другую взрывная волна сбросила на землю.
Анелевич побежал. Лучшего шанса на спасение не будет. Ящеры открыли огонь с дальних сторожевых башен, но они не рассчитывали, что из строя выйдут сразу три. Некоторые бегущие люди стали падать, но другие продолжали мчаться к дыре, за которой их ждала свобода.
Как и у первой летающей бомбы, упавшей на лагерь, часть корпуса осталась лежать возле воронки. Куски металлической обшивки разбросало в стороны — один из них едва не прикончил Анелевича. До войны он изучал инженерное дело и теперь с интересом посмотрел на баки — для топлива? — защищенные стекловатой, и на странные механизмы и трубки. Ему еще никогда не приходилось видеть ничего подобного. Ужасно захотелось изучить механизм, но он понимал, что нужно побыстрее выбираться из лагеря.
Пули со звоном отскакивали от металлической обшивки бомбы. Мордехай побежал. Ящеры тут же принялись стрелять в него. Он упал и покатился по земле, делая вид, что его подстрелили, чтобы убедить ящера перенести обстрел в другое место. Дождавшись этого, он вскочил на ноги и вновь побежал.
— Хитрый ублюдок! — крикнул кто-то по-немецки у него за спиной.
Он оглянулся. Как и следовало ожидать, Фридрих воспользовался представившимся шансом. Люди впереди рассыпались веером, одни устремились к кустарнику, до которого оставалось несколько сотен метров, другие ринулись по дороге, ведущей в Пётркув, третьи бежали на запад или восток через поля к фермам, где рассчитывали укрыться.
Фридрих мчался рядом с Анелевичем.
— Проклятье, кажется, нам это сойдет с рук! — прокричал он.
— Kayn aynhoreh! — воскликнул Мордехай.
— Ну, и что ты сказал? — спросил немец.
— Нечто вроде «не гневи судьбу». — Фридрих крякнул в знак согласия.
Пули теперь до них не долетали. Ящеры не стали преследовать пленников, которые сбежали первыми, сосредоточившись на том, чтобы удержать в лагере остальных.
Фридрих свернул в сторону, чтобы между ним и лагерем оказался кустарник, и, тяжело дыша, перешел на быстрый шаг. Анелевич последовал его примеру.
— Ну, Шмуэль, проклятый еврей, теперь мы остались вдвоем.
— Так и есть, вонючий нацист, — ответил Мордехай.
Они криво улыбнулись друг другу. Каждый из них вроде как пошутил, но Анелевич имел в виду именно то, что сказал, и у него было ощущение, что Фридрих относится к евреям ничуть не лучше, чем сам он к нацистам.
— Что будем делать? — спросил Фридрих. — Если не считать того, что пойдем дальше.
— Прежде всего нужно уйти подальше от лагеря, чтобы пас не выследили собаками или каким-нибудь другим способом. А потом… Может быть, удастся примкнуть к местным партизанам и попытаться немного испортить жизнь ящерам. А может быть, и нет В этой части Польши практически не осталось евреев — благодаря вам, нацистским ублюдкам.
Теперь Анелевич говорил совершенно серьезно.
— Ну, я и сам мог бы тебе кое-что рассказать, — ответил Фридрих.
— Не сомневаюсь, — проворчал Мордехай. — Оставь при себе, иначе мы вцепимся друг другу в глотки — вот ящеры повеселятся! Кроме того, местные поляки не любят евреев.
— Да уж, — с угрюмой уверенностью согласился Фридрих, и Анелевич понял, что ему совсем не хочется знать подробности.
— Но и немцев они тоже не любят, — закончил свою мысль Мордехай. Фридрих нахмурился, но спорить не стал. — Лучше всего отправиться в Лодзь. Это крупный город, чужаки там не так заметны, как в Пётркуве. И там осталось немало евреев.
— Давно мечтал о встрече с ними, — фыркнул Фридрих, но тут же заговорил серьезно. — Впрочем, вы, еврейские ублюдки, знаете про подполье больше других, не так ли?
— А вы, нацистские ублюдки, вынудили нас уйти в подполье, не так ли? — спросил Анелевич. — Значит, в Лодзь?
— В Лодзь, — согласился Фридрих.
Он проткнул вилкой последний кусок картошки, подобрал последний кусочек квашеной капусты на тарелке, подобрал хлебом остатки соуса — нельзя не признать, что качество хлеба сейчас выше, чем в 1917 году. Однако хорошим его все равно не назовешь.
Ягер встал, отнес тарелку и столовое серебро к столику для грязной посуды, за что получил благодарность судомойки, и вышел из столовой. Открыв дверь, он столкнулся с высоким человеком в черной униформе СС, обильно украшенной серебром.
Полковник СС заключил Генриха в свои могучие объятья.
— Ягер, проклятый сукин сын, как поживаешь? — пророкотал он.
Несколько физиков, которые обедали вместе с Ягером, удивленно и даже испуганно смотрели на невероятное явление, посетившее их спокойный уголок.
Жизнь осталась холодной и серой, но она перестала быть скучной.
— Привет, Скорцени, — ответил Ягер. — А как ты? — Рядом со штандартенфюрером Отто Скорцени жизнь могла внезапно оборваться, но она никогда, никогда не бывала скучной.
Длинный шрам на левой щеке эсэсовца превратил его улыбку в жуткую гримасу.
— В лучшем виде.
— У тебя по-другому не бывает, — ухмыльнулся Ягер.
Скорцени рассмеялся, словно Ягер сказал нечто остроумное, хотя в его словах не было ничего, кроме правды.
— Тут есть место, где мы могли бы спокойно поговорить? — спросил эсэсовец.
— Ты понятия не имеешь о том, что значит говорить спокойно, — сказал Ягер, и Скорцени вновь рассмеялся. — Пойдем, я отведу тебя в свою комнату.
— Мне не обойтись без хлебных крошек, если я не хочу здесь заблудиться, — ворчал Скорцени, когда Ягер вел его через средневековый лабиринт замка Гогентюбинген.
Оказавшись в комнате Ягера, он плюхнулся в кресло, в которое сам Генрих садился с большой осторожностью.
— Ладно, какой способ самоубийства ты хочешь предложить мне на этот раз? — спросил Ягер.
— Можешь не сомневаться, у меня уйма новых идей, — заверил его эсэсовец.
— И почему меня это не удивляет?
— Потому что ты не дурак, — ответил Скорцени. — Поверь мне, за последние годы я сталкивался с огромным количеством самых разнообразных дураков. Некоторые из них носят военную форму и воображают, будто они солдаты. Но только не ты — тут я должен отдать тебе должное.
— Большое спасибо, — проворчал Ягер.
Относительно самого Скорцени он до сих пор не пришел к окончательному выводу: можно ли назвать Отто дураком в военной форме? Он безумно рисковал, но почти всегда выходил сухим из воды. В чем тут причина — удача или ловкость? Полоса удач Скорцени тянулась так долго, что Ягер относился к нему с уважением.
— Каким образом ты намерен накрутить ящерам их обрубленные хвосты?
— Только не хвосты — я намерен зайти с другой стороны. — Скорцени ухмыльнулся. Возможно, он считал, что его улыбка обезоруживает собеседника. Однако шрам превращал ее в устрашающую гримасу. — Ты слышал, что англичане начали использовать иприт против ящеров?
— Да, слышал.
В животе у Ягера все сжалось. В Первую мировую он долгие часы провел в душном противогазе. И еще он помнил своих товарищей, которые не успели вовремя их надеть. Ягер поморщился.
— Не могу их винить, но это отвратительное оружие. Интересно, с какой целью они приготовили газ? Неужели собирались использовать его против нас, если бы мы перебрались через Ла-Манш?
— Наверное. — Скорцени небрежно махнул рукой. Его не интересовали причины; что и как — вот главное. — И не возмущайся так. Если бы англичане использовали газ против нас, то мы бы им быстро показали, что иприт — еще далеко не самое страшное. У нас есть кое-что получше — после Первой мировой мы не сидели сложа руки.
— Не сомневаюсь.
Скорцени говорил очень уверенно. Интересно, откуда его сведения, и как проверяли действие новых газов — и на ком? Задавать такие вопросы слишком опасно. Ягер считал, что гораздо опаснее их не задавать, но с ним соглашались лишь немногие офицеры.
— Мы не использовали газ против ящеров, — продолжал Скорцени, — по той же причине, по которой не атаковали с его помощью англичан: мы боялись получить ответ. И хотя наш газ лучше, с ипритом связываться не хочется.
— Тут ты совершенно прав, — искренне согласился Ягер.
— Но когда ящеры высадились на их остров, англичане предприняли решительные действия. — Скорцени ухмыльнулся. — Как гласит старая пословица? «Ничто так не концентрирует внимание, как известие о том, что завтра тебя повесят». Что-то в этом роде. Должно быть, англичане решили, что они проигрывают, и пришли к выводу, что не стоит оставлять пули в стволе. И знаешь, что я тебе скажу, Ягер? Складывается впечатление, что ящеры не пользовались отравляющими газами в своих войнах, поскольку у них не оказалось подходящей защиты.
— Значит, англичанам удалось найти их ахиллесову пяту? — И он вдруг представил себе, что люди нашли способ вышвырнуть ящеров с Земли, хотя не имел представления, сколько потребуется газа и сколько людей уцелеет после его применения.
— Ну, во всяком случае слабое место, — сказал Скорцени. — Но ящеры не глупее русских. Сделай что-нибудь против них, и они попытаются придумать, как тебя остановить. У них мало своих масок — может быть, даже совсем нет, тут мы не знаем наверняка, — однако им удалось захватить английские образцы, к тому же на них работают коллаборационисты. На юге Франции есть завод, где они пытаются начать производство противогазов, которые будут надеваться на рыла ящеров.
— Свет появляется на рассвете, — сказал Ягер. — Хочешь заняться этим заводом?
— Ты заслужил сигару! — воскликнул Скорцени и из внутреннего кармана извлек настоящую сигару, которую торжественно протянул Ягеру. Тот схватил ее с таким восторгом, словно ему предложили святой Грааль. Улыбка Скорцени стала на удивление простодушной. — Я точно знаю, что произойдет со зданием завода.
— В самом деле? — поинтересовался Ягер. — И какое отношение имею я к твоим замыслам?
— Думай об этом как о поэтическом возмездии, — заявил Скорцени.
Именно в город Лидия, штат Канзас, и направлялись две кавалерийские роты. Крошечный городок на шоссе 25, двухполосный участок щебенки, идущий параллельно шоссе 83, которое проходило через Канзас с севера на юг в нескольких милях к западу от федеральной дороги, но заканчивалось тупиком задолго до границы со штатом Небраска.
Лейтенант Бил Магрудер сказал:
— Проклятые ящеры, наверное, уже вошли в Лидию.
— Надеюсь, — с чувством ответил Ауэрбах. — В противном случае многие из нас погибнут. — Он покачал головой. — Впрочем, многие из нас погибнут в любом случае. Атаковать ящеров кавалерийским строем — не самое безопасное занятие.
— Радиоперехват позволяет им отслеживать наше местонахождение с тех самых пор, как мы вышли из Ламара, — с нервной улыбкой сказал Магрудер. — Так что ящеры должны знать, что мы намерены атаковать Лидию всеми силами.
— Да, должны. — Улыбка Ауэрбаха получилась не менее напряженной.
Ящеры любили свои приборы и верили в их показания. Если они перехватили два радиосообщения, в которых говорилось, что две роты двигаются в сторону Лидии, чтобы взять городок под свой контроль, то они постараются встретить американцев как следует.
Однако в сторону Лидии двигались вовсе не две роты, а всего лишь радист Ауэрбаха и полдюжины его товарищей, да еще множество лошадей, в седлах которых сидели обычные чучела. Конечно, с земли такие чучела никого бы не обманули, но ящеры вели наблюдение с воздуха. Люди знали, что ящеры относятся к данным воздушной разведки так же серьезно, как к радиоперехватам. И если показать им то, что они ожидают увидеть, их удастся обмануть. Они направят свои войска к Лидии, а не в Лакин.
У Ауэрбаха появилась эта идея, когда он размышлял о том, что может противопоставить девятнадцатый век с его почтовыми голубями веку двадцатому. И сумел убедить в своей правоте полковника Норденскольда. Теперь оставалось осуществить его план на практике… И если он ошибся в оценке стратегического мышления ящеров, то их ждут большие разочарования.
Когда они подъехали к тополиной роще на берегу реки Арканзас, он поднял руку в кожаной перчатке и остановил отряд.
— Здесь оставим лошадей, — приказал он. — Отсюда до цели несколько дальше, чем обычно, но сейчас у нас слишком много лошадей — ведь в рейде участвуют две роты. Ближе к городу нам не найти подходящего места, чтобы их спрятать. Минометчики, пулеметчики и расчет базуки своих лошадей возьмут. Если нам повезет, мы сумеем забрать артиллерию с собой, когда придет время отступить.
— И если удача нам будет сопутствовать, мы сможем некоторое время удерживать город, — негромко заметил лейтенант Магрудер.
Ауэрбах кивнул, довольный тем, что виргинец не стал громко предвещать возможный успех. Если все пройдет удачно, им удастся оттеснить ящеров на несколько миль к далекой Миссисипи и закрепиться на новых позициях. Но как часто на войне реализуются прекрасные планы?
Он соскочил на землю, бросил поводья одному из коноводов, которые оставались в роще с лошадьми. Сегодня стеречь лошадей будут только двадцать человек; стволы тополей и низкие ветки — удобное место для коновязи. Ауэрбах хотел взять с собой как можно больше солдат.
Спешившийся отряд и вьючные лошади растянулись в цепь, медленно продвигаясь к Лакину. У Ауэрбаха на спине гимнастерки цвета хаки проступил пот. Стояла жара, а идти пришлось пешком. К тому же его не оставляла тревога — и страх. Если ящеров не удалось обмануть и они не отвели часть своих войск к Лидии, то многие молодые солдаты не вернутся домой в Ламар.
Слишком много «Л», подумал он. Если сходство названий смутит ящеров, то они поведут себя не так, как он рассчитывал. В таком случае обе его роты будут уничтожены. Пройдет еще несколько дней, недель или месяцев, и другой энергичный капитан в Ламаре придумает новую блестящую идею взятия Лакина. Может быть, полковник Норденскольд позволит ее осуществить — если, конечно, к этому времени ящеры не займут Ламар или Денвер.
Слева послышался глухой взрыв и чей-то крик.
— Проклятье, — пробормотал Ауэрбах. Затем он заговорил громче: — Здесь заложены мины, смотрите под ноги, ребята.
Впрочем, он прекрасно понимал, что пользы от его предупреждения немного.
Ящеры в Лакине, конечно, не спали. Как только взорвалась мина, кто-то включил сирену. Школа округа Карни после последнего кавалерийского рейда выглядела ужасно, но ящеры по-прежнему использовали ее в качестве основной базы. Ауэрбах видел, как маленькие фигурки разбегаются по укрытиям. Он прикусил губу. План рушился уже в самом начале — им не удалось подойти так близко к городу, как он рассчитывал.
Однако на войне редко удается полностью реализовать свои планы. Иногда результат получается прямо противоположный. С одного из разбитых школьных зданий застрочил пулемет. Ауэрбах бросился на землю среди зеленых побегов свеклы и стукнул кулаком по земле. Крики его солдат говорили о том, что отряд несет потери. Если следующий час они проведут на животах, потихоньку подползая к Лакину, ящеры сумеют вернуть отведенные к Лидии войска.
— Скажи Шайлеру, чтобы минометчики подавили пулемет! — закричал Ауэрбах.
Лежавший слева от него солдат передал приказ по цепочке. Раций у них не было — все участвовали в имитации атаки на Лидию. Ауэрбаху их ужасно не хватало. Его прадеды умудрялись командовать войсками примерно в таких же условиях — значит, если потребуется, и он сможет.
К тому же в его команде играли отличные ребята, совсем как те офицеры, что носили серую форму конфедератов [27]. Задолго до того как приказ добрался до цели, Шайлер — или кто-то другой из минометчиков — успел открыть огонь. Мина перелетела через здание, из которого стрелял пулемет, затем разорвалась вторая — недолет. Третий выстрел также оказался неудачным, но четвертый накрыл цель. Пулемет замолчал.
Вдоль залегшей цепи прокатился радостный крик. Но когда кто-то из солдат попытался подняться, ненавистный пулемет застрочил вновь. Миномет послал в прежнем направлении три мины одну за другой. Пулемет смолк и больше не стрелял, когда солдаты побежали вперед.
Ауэрбах издал боевой клич армии южан. Многие поддержали его — в кавалерии традиционно служили южане. Ящеры встретили нападавших автоматным огнем из здания школы. Это было неприятно, но с огневой мощью пулемета автоматы сравниться не могли.
Одна за другой мины ложились среди позиций автоматчиков. Некоторые огневые точки замолкали, другие не успокаивались. В целом огонь ящеров был не слишком плотным. Ауэрбах немного расслабился.
— Ребята, похоже, большинство из них ушло по направлению к Лидии, — закричал он.
Вновь раздался боевой клич южан. Конечно, преодолеть колючую проволоку вокруг школы будет совсем непросто, но если получится…
У них получилось. Ящеров оказалось слишком мало, и они не могли эффективно держать оборону. Они застрелили несколько человек, которые проделывали проходы в колючей проволоке, но американцы вели слишком мощный ответный огонь.
Как только колючая проволока была преодолена, американцы рассыпались веером и принялись охотиться на ящеров.
— Всю жизнь мечтал взорвать свою школу, — признался один из солдат, швыряя гранату в подозрительный дверной проем.
Однако никто наружу не выскочил. Ауэрбах осторожно заглянул внутрь. На грязном полу валялись перевернутые столы и стулья. Пыль и паутина покрывали доску, на которой остались записи от последнего урока — очевидно, речь шла об общественном строе. Уголки рта Ауэрбаха опустились. Едва ли детям пригодится то, что они проходили на том уроке.
Ящеры продолжали отвечать автоматным огнем, схватка еще не закончилась. Ауэрбах поспешил туда, откуда доносилась стрельба. Ящеры засели в туалете для девочек.
— Сдавайтесь! — закричал капитан, а затем произвел звук, напоминающий скрежет тостера, закончившего поджаривать хлеб, — так его предложение звучало на языке ящеров.
Он не рассчитывал, что из этого что-нибудь выйдет, однако дверь, ведущая в туалет, отворилась. Ящер осторожно выбросил в коридор свой автомат.
— Прекратить огонь! — приказал Ауэрбах своим людям.
Он еще раз воспроизвел скрежет тостера. Дверь приоткрылась пошире. Наружу вышел ящер. Он знал, что ему следует поднять руки. Он был абсолютно голым — все его снаряжение осталось в туалете. Он повторил слово, которое проскрежетал Ауэрбах, — получалось, что капитан произнес его правильно.
— Хагерман! Кэлоун! Заберите его, — приказал Ауэрбах. — Начальство любит, когда мы приводим пленных ящеров; нас похвалят, если мы доставим его на базу.
Макс Хагерман с сомнением посмотрел на ящера.
— Как мы посадим его на лошадь, сэр? До Ламара довольно далеко.
— Будь я проклят, если знаю, но ты что-нибудь придумаешь, — весело сказал Ауэрбах, из чего следовало, что теперь Хагерман отвечает за ящера. Повернувшись к Джеку Кэлоуну, капитан продолжал: — Зайди внутрь и забери его снаряжение. Разведка будет довольна.
На лице кавалериста появилось сомнение — он кивнул на надпись «Для девочек».
— Иди, не бойся, их там нет.
— Наверное, сэр, — пробормотал Кэлоун, словно пытался убедить в этом сам себя.
Больше на территории школы никто не пытался оказывать сопротивление. Минометные и пулеметные расчеты уже начали окапываться.
— Ребята, я вам больше не нужен, — сказал Ауэрбах. — Вы сможете продолжить шоу без меня.
Солдаты ухмыльнулись в ответ. Минометы принялись обстреливать 25-е шоссе, сосредоточив огонь на полотне.
— Им придется хорошо поработать, чтобы прорвать нашу оборону, — сказал сержант. — Каждый миномет будет пристрелян к определенному участку дороги, мы сможем полностью контролировать шоссе. Ну, а если они приведут в действие тяжелую артиллерию, мы успеем сменить позицию.
— Точно, — согласился Ауэрбах. — Теперь остается выяснить, такие ли мы умные, как нам казалось.
Если ящеры пошлют с запада, со стороны Гарден-сити, один или два танка, вместо того чтобы гнать обратно из Лидии гарнизон, стоявший в Лакине, у кавалеристов будут большие проблемы. Конечно, у них есть реактивный миномет, который сможет сделать дюжину залпов, но подбить танк ящеров таким способом удавалось очень редко. А танк с легкостью расправится с кавалеристами.
Мордехай бросил на Якуба Кипниса ядовитый взгляд. Поскольку он продолжал делать вид, что не имеет никакого отношения к Мордехаю Анелевичу, большего он позволить себе не мог. Ему ужасно хотелось сказать предателю все, что он о нем думает, но пришлось утешиться мыслью о том, что судьба человека, предавшего свой народ, всегда остается незавидной. Теперь, когда времена нацистов миновали, у многих евреев появилось оружие.
— Ну, пошел, — повторил охранник.
Анелевичу ничего не оставалось, как первому выйти в коридор. Переводчик что-то сказал охраннику, который остановился на пороге.
И тут мир взорвался.
Такой была первая мысль Анелевича. Он отлично знал, что такое воздушный налет — Варшаву сначала бомбили нацисты, а потом ящеры. Еще мгновение назад Мордехай мрачно шагал по коридору навстречу новым неприятностям, которые ждали его в Варшаве. А в следующий миг его отбросило к дальней стене, одновременно проломились и рухнули вниз потолочные балки, сквозь зияющие дыры стало видно серо-голубое небо.
Он с трудом поднялся на ноги. В двух метрах у него за спиной лежал охранник и тихонько шипел. Окно в комнате допросов вылетело от взрывной волны, и ящер был усыпан осколками, как шрапнелью. Рядом валялся его автомат.
И хотя в голове у Анелевича шумело, он схватил оружие и выстрелил в ящера-охранника. Затем заглянул в комнату, из которой его только что вывели. Ящер, который вел допрос, лежал на полу, ему было уже не суждено подняться на ноги: осколок стекла пронзил его горло.
Случайности войны — Якуб Кипнис почти не пострадал. Он поднял голову, увидел Мордехая с автоматом в руках и сделал жалкую попытку улыбнуться.
— Немецкая летающая бомба… — начал он.
Мордехай уложил его короткой очередью, а затем сделал контрольный выстрел в ухо.
Он позаботился о двух ящерах и человеке, которые знали его настоящую фамилию. За спиной Мордехая раздался сигнал тревоги, и он испугался, что это из-за него, но тут же почувствовал запах дыма — здание горело. Он положил автомат и выбрался наружу через выбитое окно (поцарапав осколком руку). Если повезет, никто не узнает, что он здесь был, не говоря уже о том, что Кипнис его выдал. Неподалеку из огромной воронки поднимался дым.
— По меньшей мере тонна, — пробормотал Мордехай, который знал о бомбах и воронках гораздо больше, чем ему хотелось. На краю кратера валялся кусок корпуса летающей бомбы.
Он не стал его разглядывать. Ракета или бомба не просто разбила административное здание, где располагалось все лагерное начальство. Она взорвалась посреди двора. Повсюду валялись тела и куски тел. Стоны и крики о помощи на нескольких языках раздавались со всех сторон. Многие — имевшие несчастье оказаться ближе других к месту взрыва — уже больше никогда не будут стонать и звать на помощь.
Анелевич помчался к раненым, чтобы хоть кому-нибудь помочь. На ходу он пытался понять, случайно ли упала сюда бомба. Если немцы хотели попасть в центр лагеря, то лучшего места не придумаешь. Но ведь многие из пленных — немцы. Если же они намеревались атаковать, например, город — тогда ракета очень сильно отклонилась в сторону.
Он присел рядом с человеком, которому осталось жить совсем немного. Несчастный посмотрел на Мордехая.
— Благослови меня, отец, я очень много грешил, — задыхаясь, попросил раненый. Из носа и рта хлынула кровь.
Мордехай знал, что такое последнее причастие, но не представлял себе, как следует себя вести. Впрочем, это уже не имело значения: поляк умер прежде, чем он успел что-то сказать. Анелевич огляделся в поисках тех, кому пригодилась бы его помощь.
Бум!
На севере, с той стороны, где находился Пётркув, раздался еще один взрыв. Это было довольно далеко, и он показался Мордехаю не таким громким. Если немцы хотели попасть в то же самое место, их точность оставляла желать лучшего. Расстояние между ракетами составляло не меньше нескольких километров.
Бум!
Еще один взрыв, теперь заметно ближе. Анелевич упал на одно колено. Кусок листового металла рухнул на землю в двух метрах от того места, где он стоял. Если бы… Анелевич старался не думать о таких вещах.
Пленные бросились к северной границе лагеря. Анелевич огляделся по сторонам и понял, что произошло: летающая бомба приземлилась прямо на сторожевую башню ящеров и пробила здоровенную дыру в колючей проволоке, окружавшей лагерь. Более того, осколки повредили две соседние башни — одна из них загорелась, другую взрывная волна сбросила на землю.
Анелевич побежал. Лучшего шанса на спасение не будет. Ящеры открыли огонь с дальних сторожевых башен, но они не рассчитывали, что из строя выйдут сразу три. Некоторые бегущие люди стали падать, но другие продолжали мчаться к дыре, за которой их ждала свобода.
Как и у первой летающей бомбы, упавшей на лагерь, часть корпуса осталась лежать возле воронки. Куски металлической обшивки разбросало в стороны — один из них едва не прикончил Анелевича. До войны он изучал инженерное дело и теперь с интересом посмотрел на баки — для топлива? — защищенные стекловатой, и на странные механизмы и трубки. Ему еще никогда не приходилось видеть ничего подобного. Ужасно захотелось изучить механизм, но он понимал, что нужно побыстрее выбираться из лагеря.
Пули со звоном отскакивали от металлической обшивки бомбы. Мордехай побежал. Ящеры тут же принялись стрелять в него. Он упал и покатился по земле, делая вид, что его подстрелили, чтобы убедить ящера перенести обстрел в другое место. Дождавшись этого, он вскочил на ноги и вновь побежал.
— Хитрый ублюдок! — крикнул кто-то по-немецки у него за спиной.
Он оглянулся. Как и следовало ожидать, Фридрих воспользовался представившимся шансом. Люди впереди рассыпались веером, одни устремились к кустарнику, до которого оставалось несколько сотен метров, другие ринулись по дороге, ведущей в Пётркув, третьи бежали на запад или восток через поля к фермам, где рассчитывали укрыться.
Фридрих мчался рядом с Анелевичем.
— Проклятье, кажется, нам это сойдет с рук! — прокричал он.
— Kayn aynhoreh! — воскликнул Мордехай.
— Ну, и что ты сказал? — спросил немец.
— Нечто вроде «не гневи судьбу». — Фридрих крякнул в знак согласия.
Пули теперь до них не долетали. Ящеры не стали преследовать пленников, которые сбежали первыми, сосредоточившись на том, чтобы удержать в лагере остальных.
Фридрих свернул в сторону, чтобы между ним и лагерем оказался кустарник, и, тяжело дыша, перешел на быстрый шаг. Анелевич последовал его примеру.
— Ну, Шмуэль, проклятый еврей, теперь мы остались вдвоем.
— Так и есть, вонючий нацист, — ответил Мордехай.
Они криво улыбнулись друг другу. Каждый из них вроде как пошутил, но Анелевич имел в виду именно то, что сказал, и у него было ощущение, что Фридрих относится к евреям ничуть не лучше, чем сам он к нацистам.
— Что будем делать? — спросил Фридрих. — Если не считать того, что пойдем дальше.
— Прежде всего нужно уйти подальше от лагеря, чтобы пас не выследили собаками или каким-нибудь другим способом. А потом… Может быть, удастся примкнуть к местным партизанам и попытаться немного испортить жизнь ящерам. А может быть, и нет В этой части Польши практически не осталось евреев — благодаря вам, нацистским ублюдкам.
Теперь Анелевич говорил совершенно серьезно.
— Ну, я и сам мог бы тебе кое-что рассказать, — ответил Фридрих.
— Не сомневаюсь, — проворчал Мордехай. — Оставь при себе, иначе мы вцепимся друг другу в глотки — вот ящеры повеселятся! Кроме того, местные поляки не любят евреев.
— Да уж, — с угрюмой уверенностью согласился Фридрих, и Анелевич понял, что ему совсем не хочется знать подробности.
— Но и немцев они тоже не любят, — закончил свою мысль Мордехай. Фридрих нахмурился, но спорить не стал. — Лучше всего отправиться в Лодзь. Это крупный город, чужаки там не так заметны, как в Пётркуве. И там осталось немало евреев.
— Давно мечтал о встрече с ними, — фыркнул Фридрих, но тут же заговорил серьезно. — Впрочем, вы, еврейские ублюдки, знаете про подполье больше других, не так ли?
— А вы, нацистские ублюдки, вынудили нас уйти в подполье, не так ли? — спросил Анелевич. — Значит, в Лодзь?
— В Лодзь, — согласился Фридрих.
* * *
Капуста, черный хлеб, картофель. Для разнообразия турнепс и свекла. Генрих Ягер жалел, что он далеко от линии фронта — там хотя бы давали мясные консервы и масло. Конечно, питаясь капустой, черным хлебом и картофелем, с голоду не умрешь, но через некоторое время начинаешь понимать, что тебе хочется чего-нибудь другого. И хотя работа, в которой он принимал участие, имела огромное значение, жизнь в Германии стала холодной, серой и скучной.Он проткнул вилкой последний кусок картошки, подобрал последний кусочек квашеной капусты на тарелке, подобрал хлебом остатки соуса — нельзя не признать, что качество хлеба сейчас выше, чем в 1917 году. Однако хорошим его все равно не назовешь.
Ягер встал, отнес тарелку и столовое серебро к столику для грязной посуды, за что получил благодарность судомойки, и вышел из столовой. Открыв дверь, он столкнулся с высоким человеком в черной униформе СС, обильно украшенной серебром.
Полковник СС заключил Генриха в свои могучие объятья.
— Ягер, проклятый сукин сын, как поживаешь? — пророкотал он.
Несколько физиков, которые обедали вместе с Ягером, удивленно и даже испуганно смотрели на невероятное явление, посетившее их спокойный уголок.
Жизнь осталась холодной и серой, но она перестала быть скучной.
— Привет, Скорцени, — ответил Ягер. — А как ты? — Рядом со штандартенфюрером Отто Скорцени жизнь могла внезапно оборваться, но она никогда, никогда не бывала скучной.
Длинный шрам на левой щеке эсэсовца превратил его улыбку в жуткую гримасу.
— В лучшем виде.
— У тебя по-другому не бывает, — ухмыльнулся Ягер.
Скорцени рассмеялся, словно Ягер сказал нечто остроумное, хотя в его словах не было ничего, кроме правды.
— Тут есть место, где мы могли бы спокойно поговорить? — спросил эсэсовец.
— Ты понятия не имеешь о том, что значит говорить спокойно, — сказал Ягер, и Скорцени вновь рассмеялся. — Пойдем, я отведу тебя в свою комнату.
— Мне не обойтись без хлебных крошек, если я не хочу здесь заблудиться, — ворчал Скорцени, когда Ягер вел его через средневековый лабиринт замка Гогентюбинген.
Оказавшись в комнате Ягера, он плюхнулся в кресло, в которое сам Генрих садился с большой осторожностью.
— Ладно, какой способ самоубийства ты хочешь предложить мне на этот раз? — спросил Ягер.
— Можешь не сомневаться, у меня уйма новых идей, — заверил его эсэсовец.
— И почему меня это не удивляет?
— Потому что ты не дурак, — ответил Скорцени. — Поверь мне, за последние годы я сталкивался с огромным количеством самых разнообразных дураков. Некоторые из них носят военную форму и воображают, будто они солдаты. Но только не ты — тут я должен отдать тебе должное.
— Большое спасибо, — проворчал Ягер.
Относительно самого Скорцени он до сих пор не пришел к окончательному выводу: можно ли назвать Отто дураком в военной форме? Он безумно рисковал, но почти всегда выходил сухим из воды. В чем тут причина — удача или ловкость? Полоса удач Скорцени тянулась так долго, что Ягер относился к нему с уважением.
— Каким образом ты намерен накрутить ящерам их обрубленные хвосты?
— Только не хвосты — я намерен зайти с другой стороны. — Скорцени ухмыльнулся. Возможно, он считал, что его улыбка обезоруживает собеседника. Однако шрам превращал ее в устрашающую гримасу. — Ты слышал, что англичане начали использовать иприт против ящеров?
— Да, слышал.
В животе у Ягера все сжалось. В Первую мировую он долгие часы провел в душном противогазе. И еще он помнил своих товарищей, которые не успели вовремя их надеть. Ягер поморщился.
— Не могу их винить, но это отвратительное оружие. Интересно, с какой целью они приготовили газ? Неужели собирались использовать его против нас, если бы мы перебрались через Ла-Манш?
— Наверное. — Скорцени небрежно махнул рукой. Его не интересовали причины; что и как — вот главное. — И не возмущайся так. Если бы англичане использовали газ против нас, то мы бы им быстро показали, что иприт — еще далеко не самое страшное. У нас есть кое-что получше — после Первой мировой мы не сидели сложа руки.
— Не сомневаюсь.
Скорцени говорил очень уверенно. Интересно, откуда его сведения, и как проверяли действие новых газов — и на ком? Задавать такие вопросы слишком опасно. Ягер считал, что гораздо опаснее их не задавать, но с ним соглашались лишь немногие офицеры.
— Мы не использовали газ против ящеров, — продолжал Скорцени, — по той же причине, по которой не атаковали с его помощью англичан: мы боялись получить ответ. И хотя наш газ лучше, с ипритом связываться не хочется.
— Тут ты совершенно прав, — искренне согласился Ягер.
— Но когда ящеры высадились на их остров, англичане предприняли решительные действия. — Скорцени ухмыльнулся. — Как гласит старая пословица? «Ничто так не концентрирует внимание, как известие о том, что завтра тебя повесят». Что-то в этом роде. Должно быть, англичане решили, что они проигрывают, и пришли к выводу, что не стоит оставлять пули в стволе. И знаешь, что я тебе скажу, Ягер? Складывается впечатление, что ящеры не пользовались отравляющими газами в своих войнах, поскольку у них не оказалось подходящей защиты.
— Значит, англичанам удалось найти их ахиллесову пяту? — И он вдруг представил себе, что люди нашли способ вышвырнуть ящеров с Земли, хотя не имел представления, сколько потребуется газа и сколько людей уцелеет после его применения.
— Ну, во всяком случае слабое место, — сказал Скорцени. — Но ящеры не глупее русских. Сделай что-нибудь против них, и они попытаются придумать, как тебя остановить. У них мало своих масок — может быть, даже совсем нет, тут мы не знаем наверняка, — однако им удалось захватить английские образцы, к тому же на них работают коллаборационисты. На юге Франции есть завод, где они пытаются начать производство противогазов, которые будут надеваться на рыла ящеров.
— Свет появляется на рассвете, — сказал Ягер. — Хочешь заняться этим заводом?
— Ты заслужил сигару! — воскликнул Скорцени и из внутреннего кармана извлек настоящую сигару, которую торжественно протянул Ягеру. Тот схватил ее с таким восторгом, словно ему предложили святой Грааль. Улыбка Скорцени стала на удивление простодушной. — Я точно знаю, что произойдет со зданием завода.
— В самом деле? — поинтересовался Ягер. — И какое отношение имею я к твоим замыслам?
— Думай об этом как о поэтическом возмездии, — заявил Скорцени.
* * *
Один из солдат Раиса Ауэрбаха снова и снова заводил «Лидия, татуированная леди». Ауэрбаха уже давно тошнило от этой песни. Ему ужасно хотелось приказать кавалеристу заткнуться, но он не мог себя заставить. У каждого свой способ забыть о страхе перед сражением.Именно в город Лидия, штат Канзас, и направлялись две кавалерийские роты. Крошечный городок на шоссе 25, двухполосный участок щебенки, идущий параллельно шоссе 83, которое проходило через Канзас с севера на юг в нескольких милях к западу от федеральной дороги, но заканчивалось тупиком задолго до границы со штатом Небраска.
Лейтенант Бил Магрудер сказал:
— Проклятые ящеры, наверное, уже вошли в Лидию.
— Надеюсь, — с чувством ответил Ауэрбах. — В противном случае многие из нас погибнут. — Он покачал головой. — Впрочем, многие из нас погибнут в любом случае. Атаковать ящеров кавалерийским строем — не самое безопасное занятие.
— Радиоперехват позволяет им отслеживать наше местонахождение с тех самых пор, как мы вышли из Ламара, — с нервной улыбкой сказал Магрудер. — Так что ящеры должны знать, что мы намерены атаковать Лидию всеми силами.
— Да, должны. — Улыбка Ауэрбаха получилась не менее напряженной.
Ящеры любили свои приборы и верили в их показания. Если они перехватили два радиосообщения, в которых говорилось, что две роты двигаются в сторону Лидии, чтобы взять городок под свой контроль, то они постараются встретить американцев как следует.
Однако в сторону Лидии двигались вовсе не две роты, а всего лишь радист Ауэрбаха и полдюжины его товарищей, да еще множество лошадей, в седлах которых сидели обычные чучела. Конечно, с земли такие чучела никого бы не обманули, но ящеры вели наблюдение с воздуха. Люди знали, что ящеры относятся к данным воздушной разведки так же серьезно, как к радиоперехватам. И если показать им то, что они ожидают увидеть, их удастся обмануть. Они направят свои войска к Лидии, а не в Лакин.
У Ауэрбаха появилась эта идея, когда он размышлял о том, что может противопоставить девятнадцатый век с его почтовыми голубями веку двадцатому. И сумел убедить в своей правоте полковника Норденскольда. Теперь оставалось осуществить его план на практике… И если он ошибся в оценке стратегического мышления ящеров, то их ждут большие разочарования.
Когда они подъехали к тополиной роще на берегу реки Арканзас, он поднял руку в кожаной перчатке и остановил отряд.
— Здесь оставим лошадей, — приказал он. — Отсюда до цели несколько дальше, чем обычно, но сейчас у нас слишком много лошадей — ведь в рейде участвуют две роты. Ближе к городу нам не найти подходящего места, чтобы их спрятать. Минометчики, пулеметчики и расчет базуки своих лошадей возьмут. Если нам повезет, мы сумеем забрать артиллерию с собой, когда придет время отступить.
— И если удача нам будет сопутствовать, мы сможем некоторое время удерживать город, — негромко заметил лейтенант Магрудер.
Ауэрбах кивнул, довольный тем, что виргинец не стал громко предвещать возможный успех. Если все пройдет удачно, им удастся оттеснить ящеров на несколько миль к далекой Миссисипи и закрепиться на новых позициях. Но как часто на войне реализуются прекрасные планы?
Он соскочил на землю, бросил поводья одному из коноводов, которые оставались в роще с лошадьми. Сегодня стеречь лошадей будут только двадцать человек; стволы тополей и низкие ветки — удобное место для коновязи. Ауэрбах хотел взять с собой как можно больше солдат.
Спешившийся отряд и вьючные лошади растянулись в цепь, медленно продвигаясь к Лакину. У Ауэрбаха на спине гимнастерки цвета хаки проступил пот. Стояла жара, а идти пришлось пешком. К тому же его не оставляла тревога — и страх. Если ящеров не удалось обмануть и они не отвели часть своих войск к Лидии, то многие молодые солдаты не вернутся домой в Ламар.
Слишком много «Л», подумал он. Если сходство названий смутит ящеров, то они поведут себя не так, как он рассчитывал. В таком случае обе его роты будут уничтожены. Пройдет еще несколько дней, недель или месяцев, и другой энергичный капитан в Ламаре придумает новую блестящую идею взятия Лакина. Может быть, полковник Норденскольд позволит ее осуществить — если, конечно, к этому времени ящеры не займут Ламар или Денвер.
Слева послышался глухой взрыв и чей-то крик.
— Проклятье, — пробормотал Ауэрбах. Затем он заговорил громче: — Здесь заложены мины, смотрите под ноги, ребята.
Впрочем, он прекрасно понимал, что пользы от его предупреждения немного.
Ящеры в Лакине, конечно, не спали. Как только взорвалась мина, кто-то включил сирену. Школа округа Карни после последнего кавалерийского рейда выглядела ужасно, но ящеры по-прежнему использовали ее в качестве основной базы. Ауэрбах видел, как маленькие фигурки разбегаются по укрытиям. Он прикусил губу. План рушился уже в самом начале — им не удалось подойти так близко к городу, как он рассчитывал.
Однако на войне редко удается полностью реализовать свои планы. Иногда результат получается прямо противоположный. С одного из разбитых школьных зданий застрочил пулемет. Ауэрбах бросился на землю среди зеленых побегов свеклы и стукнул кулаком по земле. Крики его солдат говорили о том, что отряд несет потери. Если следующий час они проведут на животах, потихоньку подползая к Лакину, ящеры сумеют вернуть отведенные к Лидии войска.
— Скажи Шайлеру, чтобы минометчики подавили пулемет! — закричал Ауэрбах.
Лежавший слева от него солдат передал приказ по цепочке. Раций у них не было — все участвовали в имитации атаки на Лидию. Ауэрбаху их ужасно не хватало. Его прадеды умудрялись командовать войсками примерно в таких же условиях — значит, если потребуется, и он сможет.
К тому же в его команде играли отличные ребята, совсем как те офицеры, что носили серую форму конфедератов [27]. Задолго до того как приказ добрался до цели, Шайлер — или кто-то другой из минометчиков — успел открыть огонь. Мина перелетела через здание, из которого стрелял пулемет, затем разорвалась вторая — недолет. Третий выстрел также оказался неудачным, но четвертый накрыл цель. Пулемет замолчал.
Вдоль залегшей цепи прокатился радостный крик. Но когда кто-то из солдат попытался подняться, ненавистный пулемет застрочил вновь. Миномет послал в прежнем направлении три мины одну за другой. Пулемет смолк и больше не стрелял, когда солдаты побежали вперед.
Ауэрбах издал боевой клич армии южан. Многие поддержали его — в кавалерии традиционно служили южане. Ящеры встретили нападавших автоматным огнем из здания школы. Это было неприятно, но с огневой мощью пулемета автоматы сравниться не могли.
Одна за другой мины ложились среди позиций автоматчиков. Некоторые огневые точки замолкали, другие не успокаивались. В целом огонь ящеров был не слишком плотным. Ауэрбах немного расслабился.
— Ребята, похоже, большинство из них ушло по направлению к Лидии, — закричал он.
Вновь раздался боевой клич южан. Конечно, преодолеть колючую проволоку вокруг школы будет совсем непросто, но если получится…
У них получилось. Ящеров оказалось слишком мало, и они не могли эффективно держать оборону. Они застрелили несколько человек, которые проделывали проходы в колючей проволоке, но американцы вели слишком мощный ответный огонь.
Как только колючая проволока была преодолена, американцы рассыпались веером и принялись охотиться на ящеров.
— Всю жизнь мечтал взорвать свою школу, — признался один из солдат, швыряя гранату в подозрительный дверной проем.
Однако никто наружу не выскочил. Ауэрбах осторожно заглянул внутрь. На грязном полу валялись перевернутые столы и стулья. Пыль и паутина покрывали доску, на которой остались записи от последнего урока — очевидно, речь шла об общественном строе. Уголки рта Ауэрбаха опустились. Едва ли детям пригодится то, что они проходили на том уроке.
Ящеры продолжали отвечать автоматным огнем, схватка еще не закончилась. Ауэрбах поспешил туда, откуда доносилась стрельба. Ящеры засели в туалете для девочек.
— Сдавайтесь! — закричал капитан, а затем произвел звук, напоминающий скрежет тостера, закончившего поджаривать хлеб, — так его предложение звучало на языке ящеров.
Он не рассчитывал, что из этого что-нибудь выйдет, однако дверь, ведущая в туалет, отворилась. Ящер осторожно выбросил в коридор свой автомат.
— Прекратить огонь! — приказал Ауэрбах своим людям.
Он еще раз воспроизвел скрежет тостера. Дверь приоткрылась пошире. Наружу вышел ящер. Он знал, что ему следует поднять руки. Он был абсолютно голым — все его снаряжение осталось в туалете. Он повторил слово, которое проскрежетал Ауэрбах, — получалось, что капитан произнес его правильно.
— Хагерман! Кэлоун! Заберите его, — приказал Ауэрбах. — Начальство любит, когда мы приводим пленных ящеров; нас похвалят, если мы доставим его на базу.
Макс Хагерман с сомнением посмотрел на ящера.
— Как мы посадим его на лошадь, сэр? До Ламара довольно далеко.
— Будь я проклят, если знаю, но ты что-нибудь придумаешь, — весело сказал Ауэрбах, из чего следовало, что теперь Хагерман отвечает за ящера. Повернувшись к Джеку Кэлоуну, капитан продолжал: — Зайди внутрь и забери его снаряжение. Разведка будет довольна.
На лице кавалериста появилось сомнение — он кивнул на надпись «Для девочек».
— Иди, не бойся, их там нет.
— Наверное, сэр, — пробормотал Кэлоун, словно пытался убедить в этом сам себя.
Больше на территории школы никто не пытался оказывать сопротивление. Минометные и пулеметные расчеты уже начали окапываться.
— Ребята, я вам больше не нужен, — сказал Ауэрбах. — Вы сможете продолжить шоу без меня.
Солдаты ухмыльнулись в ответ. Минометы принялись обстреливать 25-е шоссе, сосредоточив огонь на полотне.
— Им придется хорошо поработать, чтобы прорвать нашу оборону, — сказал сержант. — Каждый миномет будет пристрелян к определенному участку дороги, мы сможем полностью контролировать шоссе. Ну, а если они приведут в действие тяжелую артиллерию, мы успеем сменить позицию.
— Точно, — согласился Ауэрбах. — Теперь остается выяснить, такие ли мы умные, как нам казалось.
Если ящеры пошлют с запада, со стороны Гарден-сити, один или два танка, вместо того чтобы гнать обратно из Лидии гарнизон, стоявший в Лакине, у кавалеристов будут большие проблемы. Конечно, у них есть реактивный миномет, который сможет сделать дюжину залпов, но подбить танк ящеров таким способом удавалось очень редко. А танк с легкостью расправится с кавалеристами.