Тихонов Алексей. Разведчик с Острова Мечты

   — Пусть так, — согласился Бархат. — Я подберу пару смышленых ребят в сопровождение. Лишние руки не…
   — Никакого сопровождения, — оборвал его разведчик. — Я лучше действую в одиночку, ваши люди станут только обузой.
   Ааль вздохнул:
   — Ну… как знаешь. Не держать же силой… Откровенно говоря, с тяжелым сердцем отпускаю тебя в эту авантюру. Слишком радужные надежды успели в нас зародиться, не дай бог обрубится все вдруг… Побереги себя, мой мальчик. Когда выходишь?
   — Немедля. До города есть пикеты?
   — Постоянных нет, — отозвался Бархат, — хотя разъезды попадаются частенько, и осторожность не помешает.
   У крыльца Шагалана уже поджидали обеспокоенные приятели, как-то проведавшие о внезапном визите в высочайшие палаты. Выслушав короткое описание ситуации, оба тотчас вызвались сопровождать и тотчас получили категоричный отказ. Ретси примирился сразу, Эркол какое-то время пытался возражать, отступив неохотно. В напряженной атмосфере позавтракали. Танжина восприняла известие молча, хотя далось ей это нелегко. Пока юноша собирал вещи, она сидела неподвижно на постели, кусая губу, чтобы не разреветься. Под конец Шагалан обнял подругу и чмокнул в лоб.
   — Ты вернешься? — поднялись переполняющиеся слезами глаза.
   — Сделаю все, что смогу, милая.
   — Неужели вожаки не нашли для первого задания чего-нибудь полегче?
   — Они здесь ни при чем, это мое дело, я решился на него сам.
   — Тогда можно еще передумать? — По лицу женщины скользнул свет отчаянной надежды. — Ведь можно?
   — Можно, но я не передумаю. Так следует делать, и обсуждать нечего. Прощай.
   Он мягко коснулся кончиками пальцев ее щеки, затем, стремительно развернувшись, вышел.
   — Да сбережет тебя Всеблагой Творец, — перекрестила Танжина затворившуюся дверь.
 
   Ватагу Шагалан покинул безо всякого шума и помпы. Провожали трое: Бархат, Ретси и Эркол. Сразу за воротами остановились, атаман указал тропу, ведущую к тракту. Последние рукопожатия, и Шагалан нырнул в бурное пестроцветье леса.
   Как будто и не было нескольких суматошных дней — он снова ступал по пружинящей земле, усыпанной сухой хвоей, один, налегке, разве что одет и вооружен теперь получше. Ближайшее будущее рисовалось туманным. В голове, правда, с настырностью осенней мухи вертелась некая идея, но столь очевидно рисковая, что юноша не дерзал даже серьезно ее обмозговывать. Между тем идея не унималась, вылезала опять, дразнила изяществом и удалью. Потребовалось некоторое усилие, чтобы очистить от нее разум, сосредоточившись на дороге. Результат не заставил себя ждать.
   Когда впереди засветлело среди стволов серое небо, Шагалан начал привычно осматриваться, готовясь к выходу на тракт. Что-то зацепило. Будто бы на самом краю поля зрения одна из мириад теней колышущейся кругом листвы дернулась слишком резво. Повторный взгляд ничего не обнаружил, однако настороженность осталась. Давно отлаженный механизм поведения лесного охотника заработал почти самостоятельно: еще пара проверок, незаметных оглядок, перемен темпа, прислушиваний. К моменту выхода на дорогу юноша уже не сомневался — за ним идет человек, скорее всего один, зато весьма опытный.
   По другую сторону традиционно безлюдного тракта тянулись, теряясь в мглистой дали, мокрые пожни. Разведчик лишний раз повертел головой, оценил изгибы петлистого пути и зашагал вперед со всей возможной прытью, только что не бегом. После нескольких минут такого бешеного марша очередная оглядка исподтишка обнаружила неясный силуэт — дабы не отстать, преследователь вынужден был тоже выйти на дорогу. Едва миновав намеченный крутой поворот, юноша мягко отпрыгнул вбок через придорожную канаву и укрылся за ближайшим стволом. Теперь надлежало немного потерпеть. Наивный преследователь бодро протопает сейчас прямо по тракту, более искушенный — срежет угол лесом, сообразив, как удобен этот поворот для засады. Шагалан предпочел рассчитывать на второй вариант и не ошибся. Замерший, скорчившийся клубком у корней, он еле расслышал быстрый приглушенный шорох. Потом рядом хрустнула ветка. Из-за ствола вынырнула сгорбленная фигура, мгновеньем позже разведчик прыгнул. До цели было шагов пять, он преодолел их в два скачка. За миг до столкновения навстречу вывернулось бледное лицо, испуганно дернулась рука, но помешать не успела. Юноша снес противника всей массой тела, при этом так сумев подправить общий полет, чтобы приземление случилось аккурат на голову преследователю. Шагалан всерьез опасался, что от подобного кульбита несчастный сразу испустит дух, — пока это выглядело совершенно излишним. Беспокоился зря — голова оказалась на удивление крепкой. Сознание противника почти оставило, зато жизнь держалась прочно. Во избежание осложнений, попытавшегося мычать и ворочаться беднягу пришлось чуточку придушить.
   Едва тело утихомирилось, разведчик проворно отскочил в сторону и долго, напряженно изучал окрестности, временами, словно дикий зверь, даже принюхиваясь. Так никого больше и не обнаружив, возвратился к поверженному. Это был статный, поджарый парень немногим за двадцать. Одет в заурядное крестьянское платье, хотя кое-какие приметы выдавали человека, чуждого плугу. Из оружия только широкий нож на поясе — обычный спутник простолюдина. Кроме того, в вещах нашлись горсть сухарей и десяток медяков. Узкое сухое лицо, длинный нос, жидкая полоска светлой бородки. Вроде бы Шагалан видел этого удальца в лагере Ааля. Точнее, как ни перетряхивал память, вспомнить не получилось.
   Что бы это значило? Ааль или, например, Бархат решил наплевать на его отказ и навязать свое попечение? Что поручили человеку — охранять, следить или нечто иное? Один ли он был послан? В последнее верилось слабо — юноша, казалось, сумел внушить Аалю некоторое уважение. А тогда где остальные провожатые? Если не шли все вместе, то, вероятно, сей распростертый на земле парень — передовой разведчик, лучше других умеющий выслеживать добычу в лесу. То есть остальные сейчас дружно топают совсем неподалеку? Отчаянно хотелось привести бедолагу в чувство и на совесть допросить — имелись кое-какие любопытные способы вытягивания правды. Однако чересчур заботила возможная погоня. Дабы не устраивать в лесу поножовщины, требовалось быстрее убираться.
   Схватив бездыханное тело за ноги, юноша оттащил его в сторону, под сосновую корягу. Связал руки за спиной, накидал сверху веток. Сложно сказать, когда поверженный очухается, но прыткость подрастеряет, а товарищи его отыщут навряд ли.
   Лишний раз осмотревшись, Шагалан решительно пустился дальше по тракту. Дорога оставалась недлинная, часа через два впереди затемнели дымы и башни большого города. В пути обошлось без происшествий, разве что однажды наткнулся на караван и непонятную толпу народа, гомонящего у обочины, на всякий случай обогнул их лесом.
   Галага предстала облаком разномастных домов, дворцов и лачуг, разлегшимся на противоположном берегу широкой, мутной Гевси. Дома грудились плотно, чудилось, они просто росли один из другого. Самые отдаленные терялись в призрачной дымке — то ли в дождевой мгле, то ли в собственных испарениях. Вдоль речного обрыва гордо возвышались пять сторожевых башен — следы былой независимости и могущества. Вместо стен — жалкий вал с частоколом. Впрочем, учитывая особую роль Галаги в Первом Восстании, странно было видеть и это. Еще несколько башен торчали из тела города наравне со шпилями храмов и дворцов. Какая из них тюрьма? С ходу не определить. Как и встарь, главным защитным бастионом служила река. Теперь, правда, через нее вели не два моста, а лишь один, но при нынешнем размахе торговли и он не перегружался. Даже сейчас, в самый разгар осенних ярмарок, при въезде на мост скопилось всего три обоза да два десятка путников… Скопилось у мощной заставы губернаторских стражников. С первого взгляда Шагалан уяснил, что обычной мздой тут не обойдется. Стражники, обуянные совершенно несвойственной им остервенелостью, проверяли у всех подорожные бумаги, вчитывались в каждую букву, расспрашивали, копались в поклаже. Деньги за проезд принимались в последнюю очередь. Гадай — не гадай, какая шлея попала им сегодня под амуницию, только задачу это осложняло сильно.
   Продолжая осматриваться, юноша приметил неподалеку маленькую рощицу, в которой собралось человек десять-двенадцать. Держались они врозь, одеты были по-разному, но нервничали одинаково. Чтобы не торчать под моросящим дождем, Шагалан двинулся к ним. Люди и впрямь казались незнакомыми друг другу, новичка встретили настороженно, хотя и без враждебности. Кинув плащ на землю под раскидистым деревом, разведчик улегся сверху. Среди постояльцев рощи обнаружились и женщины, и дети, и седые старцы. Через минуту прерванные было разговоры возобновились, в результате юноша быстро определил, что очутился в обществе товарищей по несчастью — таких же странников без необходимых для путешествий бумаг. Труднее было понять, на что горемыки рассчитывают. Любой рьяный стражник мог в любой момент учинить здесь форменный погром. Вдоволь наслушавшись историй о чужих невзгодах, Шагалан наконец повернулся к своему соседу — мрачному, понурому мужику:
   — Извините, уважаемый. Не в курсе, случаем, с чего вдруг стража лютует?
   Мужик покосился с подозрением, но, помедлив, ответил:
   — Известно с чего. Все из-за поимки старика Сегеша.
   — Так его взаправду поймали? — нарочито удивился юноша.
   — Истинно так. Третьего дня по городу возили в телеге, показывали народу, чтоб никто не сомневался. Ну, а под то, знамо дело, и войску нагнали видимо-невидимо. Караулы, вишь, удвоили, офицеров ихних из тепленьких постелек в дождь выставили. Вот и звереют.
   — И даже за деньги не пройти?
   — Какое там! Это раньше, парень, просто: гони монету и езжай гоголем, а ныне… Что внутрь, что назад на тракт не отпустят, во!
   — И куда ж тогда? — насторожился Шагалан.
   — Известно куда. Высекут до потери чувств, а ежели заподозрят серьезное… тогда, считай, пропал. Солнце сесть не успеет, как будешь болтаться в петле. А заподозрить им каждого ничего не стоит.
   — Неужели сразу и вешать?
   — Угу. Вон там, в сторонке, чуешь, плоды на суку качаются? Ни суда, ни острога, все тут на месте и закончится.
   — Веселенькое положение… И чего же делать? Чего ждать?
   Мужик вздохнул:
   — Чуда ждать. Может, Тайна Заступница поддержит в напасти. А нет — придется мне вторую ночь в поле терпеть. В городе семья, дети, все равно рано или поздно пробираться. Авось волк не задерет, тать не зарежет, стражник не сцапает. Крепись да молись — сие наша, парень, тяжкая доля.
   Ночевать здесь Шагалан, безусловно, не планировал, однако задача и впрямь попалась непростая. Пока стража начеку, проскочить мимо нее сложно. И с боем не прорвешься — за мостом у ворот еще несколько человек: захлопнут створки, и стучись потом хоть лбом. Подорожная, так славно пособившая с фригольдерами, и сейчас за пазухой, но вторично испытывать судьбу не тянуло. Злополучный купчина, вероятно, уже доковылял до Галаги, и если не кормил ворон как отловленный бродяга, то наверняка поднял тревогу. Тогда заветная бумага грозила оказаться пропуском на виселицу. Надежда на то, что рвение стражи вдруг ни с того ни с сего закончится, сменившись обычной алчностью, отсутствовала. Оставался потаенный путь — в темноте переправляться через реку вплавь и затем перелезать частокол. Радость не великая, но больше ничего не придумывалось. Тут и мелонгов поблагодаришь, что старые каменные стены срыли, облегчили жизнь бедным разведчикам.
   Однако, видно, не судьба была юноше в очередной раз искупаться в стылой осенней водице. То ли Святая Тайна снизошла к молитвам, то ли собравшиеся бедолаги дожидались именно такого чуда, но к мосту приблизился новый караван. Повозки встали, не доезжая сотни шагов, с передней слез крепкий невысокий мужчина, покрутил головой и прямиком двинулся к ним. В роще заволновались, зашушукались, вскочили. Подошедший был в дорогом черном с серебром кафтане, с серебряной же цепью на груди. Сразу чувствовался породистый, состоятельный купец, вот только выглядел он сейчас неважно: шикарный кафтан пропылен, вдобавок лопнул от подмышки до пояса, выпятив мясо голубой подкладки, цвет сапог полностью скрывался под слоем грязи, шапка не уцелела вовсе. У левого глаза незнакомца лиловел внушительный кровоподтек.
   Вступив в рощу, купец остановился, нервно тиская рукоять висевшей на боку сабли, долго озирался, откашливался. Народ в молчании ждал.
   — Короче, так, правоверные, — зазвучал надсаженный голос. — Есть три прописанных места, чьи хозяева уже отчитываются перед Создателем. Возьму тех, кто щедрее. Начинать с пяти грошей.
   Люди зашумели, кто-то понуро отошел в сторону, остальные принялись наперебой торговаться. Пока Шагалан разбирался в происходящем, цена взмыла до девяти медяков.
   — Сребреник! — Почувствовав, что торг затихает, юноша поднял руку.
   Конкуренты осеклись, купец покосился, довольный:
   — Славно, молодой господин. Видать, вас допекло, коли так в город тянет. Надо будет лишь накинуть чего попроще. Ребятки-то мои на зажиточных не походили.
   — И кто же их обидел? Уж не Большого ли Ааля удальцы?
   При упоминании грозного имени купец скривился:
   — Его, лиходея. Кому ж в этих краях еще шалить? Налетели нынче ночью, две телеги разграбили, людей побили. Сплошной убыток! Теперь хоть крохи вернуть. — В голосе купца сквозило уныние, однако пальцы исправно и резво пересчитывали полученные деньги.
   — И часто приходится так местами торговать?
   — Частенько. Здесь если не второй, то третий караван обязательно обдерут. И крови, мучители, давно не боятся.
   В компании с купцом и двумя другими счастливчиками Шагалан присоединился к обозу. Где-то отыскали длинный рваный плащ, юноша закутался в него с головой поверх собственного. Подъехали к мосту. Стражники нудно переругивались с хозяином, листали бумаги, потом двинулись вдоль телег, просматривая каждую мелочь. Судя по раздраженным лицам, такая активная деятельность нравилась им не больше, чем путникам. Один из стражников попытался расспросить и Шагалана, но, пока тот мычал, старательно вспоминая купленное имя, на выручку пришел купец. Наконец придирки истощились, пошлина заплачена, и караван пополз на северный берег. Без проблем миновали распахнутые ворота. Прямо за ними кипела неугомонная толчея города.
   Когда-то Галага была столицей Гердонезского королевства. Продолжалось это очень недолго, и много воды унесла с тех пор в море Гевси. Молодые и напористые западные города отвлекли на себя торговые потоки, Ринглеви увела столичный статус. Разгром Первого Восстания и драконовские дорожные репрессии мелонгов подрубили здесь жизнь еще сильнее. Кое-что повидавший Шагалан не мог этого не почувствовать. Правда, стояла осень, окрестные жители потянулись на ярмарки, и тесные улочки Галаги вмиг переполнились через край. Казалось, тут торгуют все. Гончары и ткачи, точильщики и бондари, кузнецы и ювелиры, водовозы и зеленщики сидели чуть ли не на плечах друг у друга. Все одновременно кричали, нахваливая товар и умудряясь не прерывать работы. Отовсюду стучали молотки, скрипели механизмы, звенели монеты. Ревела перепуганная скотина, ароматы щедро устилавшего дорогу навоза перемешивались с запахами бесценных заморских пряностей. Лотки с провизией ломились, хотя торговцев трудно было назвать счастливыми. Почти все из получаемого ныне заскорузлыми руками через неделю очутится в сундуках сеньоров. Справедливости ради надо заметить, что и там отдых монетам предстоит короткий — в назначенный день явится губернаторский чиновник, и с высокородного сеньора стребуют имперскую подать за его владения. Столь непривычный порядок превратился в еще одну занозу, тяготившую и раздражавшую благородное сословие. Худосочные крестьянские хозяйства, силком выпихнутые на рынок, тоже не имели от этого осязаемой пользы. Хорошо было одним варварам: теперь им не приходилось прочесывать в поисках денег все хибары по стране, поручив занятие землевладельцам. Пусть удрученные новой повинностью хозяева частенько выбивали из людей лишку себе в утешение, мелонги смотрели на такое сквозь пальцы, наказывая редко. Власть, как и повелось от века, свирепела лишь в одном случае — когда не получала вовремя положенных средств.
   По рынку, захлестнувшему сейчас и окрестные проулки, Шагалан бродил довольно долго. Эта шумная сумятица, хоть и наблюдал он такое не впервые, оставалась диковинкой. Он, разменяв сребреник, мог ощутить себя богачом, властителем дум. К добротной одежде и тугому кошелю моментально потянулись десятки глаз. Встрепенувшиеся продавцы, перебивая друг друга, совали со всех сторон товар, заискивающе гнули шеи. Непривычно и забавно. Разведчик почти даром получил полдюжины огромных красных яблок. Обтерев одно из них об рукав, впился зубами в сладкую сочную мякоть, не останавливая блуждания по переполненным улицам. Под ногами путалась домашняя живность, изредка сквозь толпу продиралась телега, раздвигая всех к стенам, или проезжал богато одетый всадник. Как-то незаметно Шагалана вынесло к ратушной площади, сердцевине сегодняшнего торга. Здесь людское море вовсе сливалось в сплошной водоворот, бьющийся в берегах двух величественных древних зданий — собора и ратуши. Юноша не решился сразу нырять в эту стихию, нашел рядом крошечную харчевню, умостившуюся прямо на пологой крыше одного из домов. На удобной террасе удалось относительно спокойно перекусить, свысока разглядывая бурлящую площадь.
   Поздний обед уже завершался кружкой недурного пива, когда со стороны рынка грянули трубы. Посетители харчевни отреагировали вяло, как на привычную помеху. Только Шагалан с хозяином заведения отправились к перилам узнать, в чем дело. Или второй просто присматривал за первым, чтобы тот не ретировался без расчета?
   На лестнице ратуши пламенели наряды застывших изваяниями трубачей. Дородная фигура между ними оказалась глашатаем, который, раскатав свиток, начал громко читать. Многочисленные ступени возносили его выше голов толпы, поэтому видно было прекрасно, зато слышно — отвратительно. По сути, площадь проигнорировала представителей власти, безмятежно продолжая свои хлопоты. Так и выходило: справа надрывал глотку глашатай, слева с паперти завывали нищие, в центре голосили торговцы, а Шагалану доставалась звуковая каша. Отчаявшись перекричать всех, глашатай велел своим спутникам повторить трубный призыв к вниманию, однако эффект получился прежний, то есть никакой. Бедняга потоптался растерянно на месте, затем махнул на все рукой и возобновил чтение. Ясно различили бы его слова, пожалуй, лишь с десяток очутившихся поблизости, но и те выступлением пренебрегали.
   — И чего дурень надрывается? — хмыкнул за спиной Шагалана кабатчик. — Разве ж охота внимать одному и тому же несколько раз на дню? Без того забот полон рот.
   — Ежели… именем… поелику выше… — прорывались к террасе отдельные фразы.
   — Вы уже слышали это сообщение? — обернулся юноша.
   — Еще бы, только сегодня дважды.
   — И о чем же он говорит? Отсюда невозможно разобрать.
   — Да ничего интересного, сударь. Обычное дело. Выкликают имена разбойников и злодеев, за чьи головы награда назначена. Меняется список нечасто, так что скоро я сам выучу его наизусть.
   — А как бы мне все же послушать? Вдруг пригодится?
   — Пустая затея, сударь, — покривился кабатчик. — Хлеб охотника за наградами вовсе не сладок. А слушать там нечего, все одинаково: Аргаст Хром, тридцать серебряных монет за живого, двадцать за мертвого. Ааль Большой, тоже двадцать. Бентур Лежень, двадцать и десять… Видите, сударь, хватает и обрывков слов, чтобы восстановить все. Хотя, если подумать, зачем мне, совершенно мирному человеку, эта дребедень?
   — Вы, сударь, кажется, называли Большого Ааля? Двадцать монет за живого?
   — Истинно так.
   — А за мертвого?
   — За мертвого? — Кабатчик посмотрел на Шагалана с недоумением. — За мертвого… — Он потер ладонями виски, вспоминая. — А про мертвого ничего нет! Удивительно, сударь, я только сейчас это заметил! Деньги действительно обещаны лишь за живого. А чего, приходилось сталкиваться?
   — К сожалению, довелось недавно.
   — Личность-то известная, в городе о нем много пересудов. Мыслю, крепко он насолил властям, раз желают его всенепременно заполучить живьем и помучить всласть. То-то я слыхал подобное от родича, да никак не думал, что про Ааля…
   — Возможно и так, — кивнул Шагалан.
   Расплатившись, он вернулся на площадь. Попытался было пробраться ближе к ратуше, но тут его чуть не сшибла вынырнувшая из толпы тележка медника. Пока огибал ее, почувствовал необычное — легкие пальчики осторожно пытались отвязать от пояса кошель. Резким движением юноша перехватил чужую кисть, да так, что воришка тотчас взвыл дурным голосом и вылетел, толкаемый нестерпимой болью, из-за спины.
   — Вот черт! — не сдержался Шагалан.
   — Отпусти, дьявол! Отпусти во имя Творца! Кому говорю! — Глаза Йерса, вопреки просьбе, сверкнули упрямой твердостью.
   Юноша ослабил хватку, хотя совсем не отпустил, лишь позволил воришке прийти в себя.
   — Любопытная встреча. Какими судьбами, дружок? Уславливались вроде…
   — Уславливались… — буркнул мальчишка, продолжая дергать руку. — Считай, не сдюжил, не вытерпел у тех мироедов. Пусти!
   — Это ты про Лекстеса?
   — Про него… и семейку. Не всяк без греха, кто без гроша… приятель.
   — Мудро. Ну-ка, давай в сторонку отойдем, расскажешь подробнее.
   Освободив наконец руку, хмурый Йерс поправил лохмотья:
   — Да чего толковать, сволочи оказались порядочные. Загуляли сразу, запили, обо мне будто и заботятся, а сами волками косятся… Как серебро потощало, барышника в гости зазвали… Тебя-то рядом нет, а деньги нужны: что-то барину выплатить, что-то на долги, себя, разумеется, не обидели, со мной вот до поры мирились. Да и вообще, чем больше денег, тем аппетиты злее. А главное — хмель языки развязал. Того и гляди, лишнего сболтнули б, зимовку мне на острог бы заменили…
   — А как деревня? Вопросы, подозрения?
   — Шушукались, конечно, люди, не каждый ведь день голь вмиг богатеет. Пересуды всякие бродили, только Лекстес упрямо на брата своего списывал. Тот где-то на западе, чуть ли не в Кентарне, осел. Толком о нем ничего не слышно, так мужик и напридумывал разных сказок. Мол, и деньги с лошадьми брат прислал, и сам я — его любимый племяш.
   — Поверили?
   — Люди-то? Ну, кряхтели, да мирились. Однако это все, покуда деньги есть. Закончатся — мигом на улицу вышвырнут, не пожалеют, сволочи, родную кровинку. И вдобавок… душно там…
   — А здесь?
   — Хоть воля, какая-никакая…
   — Воля с голодухи помереть. Или под плетьми. В Галагу-то как проник?
   — Хитрость невеликая: выше по течению лодчонку… увел. И в частоколе свои ходы имеются. Со вчерашнего дня в городе.
   — Ишь ты, знаток, — усмехнулся Шагалан. — Есть хочешь?
   На последние яблоки мальчишка набросился с жадностью.
   — Ничего, — выговорил с набитым ртом. — Коль Бог на встречу расщедрился, теперь вдвоем не пропадем.
   — Вдвоем? Скажешь, нечаянно руку в нужный кошель запустил?
   — Конечно, нечаянно. Юноша покачал головой:
   — Врешь, чую.
   — А вот и не вру! — вскинулся Йерс.
   — Ой, врешь… Крутишь. Совпадения такие разве что в сказках случаются. Лучше бы правдой поделился.
   — Какой правды тебе опять недостает?
   — Какой… Мыслю, углядел ты меня, малыш, уже на крыше, в харчевне. Дождался, когда спущусь, а затем… Ловкостью захотелось блеснуть, верно? С такой ловкостью ты и до снега не дотянешь.
   Мальчишка насупился:
   — На других сноровки хватало, а с удальцами вроде тебя… нечасто столкнешься. — Признаваться он при всем том не собирался. — Чего, снова прогонишь?
   — Не поздно к Лекстесу возвратиться, договор с ним в силе.
   — Тогда предпочту подворотни.
   Шагалан помолчал, рассматривая малолетнего упрямца.
   — Ладно, при себе долго не продержу, но что-нибудь придумаем. А покуда… В городе разбираешься?
   — Ну, чай, не один месяц тут бедовал. Показать чего надобно?
   — Все. Входы-выходы, улицы главные и темные, посты, казармы. Потом еще кое-что.
   — Никак шалость замыслил? — Взгляд Йерса нежданно смягчился. — Впрочем, дело это твое, я чужой лихости не враг. Затея-то хоть прибыльная?
   — Скорее опасная.
   За пару часов вдвоем с мальчишкой, и вправду неплохим проводником, исходили почти всю Галагу. Перед Шагаланом промелькнули десятки улочек: шумные и тесные торговые, обшарпанные нищие, широкие и чинные зажиточные. На одних юноша едва вырывался из рук нахрапистых лоточников, на других проталкивался среди попрошаек и калек, на третьих сам чувствовал себя похожим на бродягу. От богатых улиц пользы предвиделось меньше всего, зато здесь было наиболее интересно — роскошью, как минимум внешней, городская элита, пожалуй, не уступала даже Амиарте. Шагалан, пусть и одетый сейчас вполне достойно, не слишком полагался на свое знание здешних правил поведения. Вдобавок семенивший рядом маленький комок лохмотьев респектабельности не добавлял. Вляпаться в историю совсем не хотелось, а потому юноша старался быстро проходить такие места посередине дороги, завернувшись в плащ и не реагируя ни на кого. В крайнем случае, его сочтут заносчивым невежей, но никак не сомнительным типом. Несколько раз встречались губернаторские патрули. Шагалан кожей ощущал их подозрительные взгляды, однако вида не подавал. Ничто так не усмиряет людей, как чужие самоуверенность и наглость. Стушуешься, закроешься плащом и поспешишь в глухой переулок — стражники, подобно хорошим сторожевым псам, сразу, не сговариваясь, бросятся в погоню. А вот если устремишься прямо на них, излучая непоколебимую убежденность в своем праве, бесцеремонно раздвинешь плечом да в придачу наступишь кому на ногу, тогда тебя пропустят без звука, чуть ли не с извинениями. И долго потом еще будут обсуждать, какого это вельможу их угораздило побеспокоить. К счастью, мелонгийских постов не попадалось — со старыми вымуштрованными солдатами фокус срабатывал не всегда.