Страница:
— Царапа? — чуть слышно промолвил Шагалан.
Раненый вздрогнул, через силу повернулся, закашлялся:
— Только сейчас догадался? — Усмешка, сопровождаемая стекающими на подбородок струйками крови, получилась страшноватой.
— Подозревал нечто подобное, но… не тебя.
— Еще бы… За то и ценили… Высоко ценили…
Разбойник сжал пальцами рукоять, потянул ее из себя, застонал.
— Не надо, — предостерег Шагалан, не пошевелившись. — Твоя жизнь ныне держится на этом клинке. Выдернешь — немедленно умрешь.
Новая гримаса, напоминающая усмешку.
— А не выдерну — помру медленно, так?… Зачем же отсрочивать неизбежное?
— Туда торопиться тоже не стоит.
— Ха, здесь я свои дела… мнится, завершил окончательно. Чего от меня хотите?… Свежую исповедь злодея? Не дождетесь… Я, возможно, и проиграл, но вот ломаться не намерен.
— Твоя воля, — покачал головой разведчик. — Если не желаешь напоследок загладить хотя бы чуть-чуть…
— Ерунда это все… — Царапа отер губы рукавом, моментально окрасившимся темным. — Душа, грехи, прощение… А ты, парень, молодец. Хитрил я, мудрил, а все ж таки недооценил… Впрочем, ваша победа также еще далеко. И я пальцем не пошевелю для ее приближения.
— Почему?
— А пусть бы и из вредности… Надо же в чем-то прищемить хвост победителю…
— Тебе настолько чужда судьба Гердонеза?
— Гердонеза? Совершенно чужда… Я сын Хамарани и до смертного вздоха не склонюсь перед южными королями… А этот вздох не за горами.
— Тогда единственный вопрос: зачем напал на меня? Ведь тебе все равно не удалось бы выскользнуть?
Царапа опять усмехнулся, но совсем вяло, лицо его заметно бледнело.
— Дурачок. Я не собирался убивать тебя… Захватить, приставить нож к горлу, вынудить… отступить твоего приятеля. Разве ты не понял по скорости движения руки? Если б я бил насмерть… быть может, кто-то иной марал бы сейчас кровью пол. Однако ты интереснее живьем.
— Из-за Сегеша?
— Да. И из-за тебя самого, твоей загадочной ватаги… Мелонги заплатили бы сторицею.
— Но ты же обо всем знал заранее! Почему не остановил Бархата, не сорвал встречу? Завтра я бы спокойно отправился в город, где и угодил бы прямиком в лапы к Гонсету. Нашли бы другой способ его предупредить, разве нет?
— Конечно… Водилась у Ааля такая идея. Я же, глупец, и отговорил. Хотелось… стребовать с властей… принести им все готовенькое… Жареным здесь потянуло. Сматываться приспевало время, как бы хозяева на всякий случай нас не прирезали. А Бархат… да пес с ним… Больше бы перепало…
— Скотина! — прошипел сзади атаман.
Раненый прикрыл глаза, будто от безмерной усталости, пошатнулся, но сумел выровняться.
— М-да… — выдавил с клокочущим хрипом. — Неплохо погулял… и славным поединком закончил. От достойного противника не жаль и смерть принять… Только вот что, парень, под конец скажу. Не зазнавайся особо… я тебе еще насолю. Допускаю, ты и с ответным моим подарком сладишь, зато уж точно его не избежишь… Принимайте гостей… а мне пора…
С этими словами он изогнулся дугой, истошно взвыл и выдрал из груди злополучный клинок. Кругом вскочили с мест, однако Царапа тут же обмяк, съежился, как пробитый бурдюк, повалился набок. Потом содрогнулся пару раз и замер, медленно изливаясь лужей крови.
Пока все стояли, оцепенело наблюдая за этой смертью, Шагалан быстро переглянулся с Кабо. Тот кинулся в сени, вернулся хмурый.
— Люди за порогом, — бросил отрывисто. — Не меньше десятка. При оружии.
Шагалан покосился в сторону недвижного трупа:
— Успел-таки, сукин сын, подозвать своих шакалов. То-то он долго на чердаке торчал, никак слезать не желал. Видать, и парня Мигуна отослал, и сам сигнал подал.
— Я дверь запер, засовы добрые. Какое-то время посидим.
— Вот нас кучей и спалят, — фыркнул Опринья.
— Вряд ли сразу спалят, — покачал головой Шагалан. — Эркол, гаси свечу и лампаду… Ведь мы с Кабо все еще нужны Аалю живыми. Не так ли, господин Бархат?
Атаман мрачно зыркнул в ответ:
— Раньше — так. Нынче утверждать не возьмусь.
— Что же случилось, сударь? Неужели расстроило предательство сообщников? А я-то полагал, измена — ваше повседневное состояние.
— Напрасно ехидничаете, сударь.
— Можно и серьезнее. Теперь понятно — вы вовсе не были полностью искренни в своей исповеди. А отсюда напрашиваются неприятные выводы.
— О чем вы? Я же не мог выдать Царапу прямо перед его носом?
— Не могли выдать? Или говорили исключительно то, что позволял он? Или вообще сдались и развязали язык по его указке?
Бархат промолчал, из темноты доносилось лишь его сопение. Тем временем люди на улице отважились в конце концов на активные действия. Входную дверь сильно дернули, а затем несколько кулаков застучали по доскам. Кто-то попытался навалиться на преграду плечом. Отдельные толчки получились весьма тяжелыми, тем не менее добротная конструкция выдержала.
— Отворяй, собачий потрох! — гаркнули басом.
Сообразив, что захват с наскока не удался, нападающие откровенно запалили факелы и перешли к планомерной осаде. Сунулись было через кузню, но тамошняя дверь не уступала в прочности входной. Протиснуться в крошечное окошко грузному мужику было невозможно, но все же кто-то самый нетерпеливый ударил в раму копьем, вынеся ее напрочь. Хищное острие слепо влезло в горницу. Стоявший рядом Шагалан, не долго думая, снес его одним росчерком сабли, и остатки копья убрались обратно, породив новую волну брани. Кроме такого недвусмысленного отпора, осаждающих, очевидно, смущала тишина внутри дома. Никто не только не отвечал, не пытался затеять переговоры, но даже не реагировал на обильно льющуюся с улицы ругань. От отчаяния попробовали вскарабкаться и на крышу, однако этот рубеж тоже оказался неприступным.
— С моей стороны шестеро, брат, — тихо сообщил Шагалан, выглядывая в покалеченное окно.
— У меня примерно так же, — высунулся из сеней Кабо. — Максимум — восемь. Безумцы.
— Кстати, я по-прежнему жду ваших разъяснений, господин Бархат, — обернулся Шагалан.
— Неподходящий момент для болтовни, не находите? — фыркнули из потемок.
— Ну отчего же? Самый что ни на есть подходящий: жечь нас вместе с двумя атаманами вряд ли намерены, и очень нескоро эти бараны высадят-таки дверь.
— А что тогда?
— Тогда они здесь и умрут.
— Похвальная самоуверенность, юноша. Почему бы в таком случае просто не выйти во двор и не перебить всех там? Духу не хватает?
Разведчик незримо усмехнулся бесхитростной подначке:
— Я не рискую, если можно не рисковать. Время сейчас работает на нас, вот-вот подойдет Сегеш… И поверьте, для ваших удальцов это еще удачный вариант. А я внимательно слушаю объяснения, сударь.
— Чего объяснять? — хмыкнул Бархат угрюмо. — Сами все прекрасно разгадали. Я никак не ожидал столкнуться тут ни с вами, ни тем более с Царапой. Увидав его, понял — действует какой-то другой план. Именно по знаку Царапы я сложил оружие, затем начал говорить. А чего оставалось? Разве я мог предположить, что меня уже списали?
На улице усилился галдеж, и дверь сотряслась от мощного удара. Били явно каким-то бревном, но дубовые доски опять одержали победу. Сломалось бревно.
— За новым побежали, — безмятежно прокомментировал Шагалан. — Хорошо, сударь, что способны рассказать про Царапу?
— Он вправду хамаранец. Ну, знаете, из тех, что воют от бешенства, едва узрев герб Артави. Вдобавок он из тех, что поверили посулам мелонгов о самостоятельной провинции. Потом Гонсету стало, похоже, лень возиться с этой затеей, но кое-кто из горцев до сих пор живет мечтой.
— Они и доныне готовы служить Империи?
— Как видите. Сдавалось, Царапа трудится вовсе не из страха или жадности. Боец за идею, каких нечасто сегодня встретишь.
— Когда он появился у Ааля?
— Вскоре вслед за мной. Вероятно, его тоже специально отбирал Гонсет.
— Да уж, неплохая идея, — покачал головой разведчик, — запустить в ватагу этакого рубаху-парня. Кто озаботится скрывать от него вольные мысли? Пока вы, господин Бархат, занимались предательством вовне, Царапа обеспечивал вам безопасность изнутри. И много народу истребили по его приказам?
— Не много, человек шесть. Все же мы блюли осторожность.
— Бове Хартиг в числе жертв?
— Да.
— Он… был близким другом Бове, — глухо добавил Эркол. — Не разлей вода, вечно в одной компании… Я еще удивлялся, что его не тронули… после казней… Думал — случайность, везение… Потом мы с ним сдружились… А едва ты, Шагалан, возник, он сразу потянул знакомиться… Кто бы мог… Я даже Бархату с недавних пор перестал доверять, а вот ему… никогда…
— Большой лицедей ушел, — кивнул юноша, нагибаясь к окошку. — Потрясение, дружище, сильное, однако постарайся не терять рассудка. На вашей с господином Оприньей ответственности пленные, из которых один слишком буйный, а второй — слишком хитрый.
— Видно, дряхлеть начала моя хитрость, — проворчал Бархат, — если так легко попался на приманку. Вы, сударь, сочинили превосходную сказку для нас с Аалем. Смешно вспомнить, но мы поверили в нее тотчас же.
— Ого, наши гости волокут из леса нечто совсем непотребное… — Юноша выпрямился, вытягивая из ножен сабли. — Гораздо смешнее то, господин Бархат, что я говорил вам чистейшую правду. Мы действительно собираемся поохотиться на Гонсета… как только покончим с местными злодеями. Кабо, ты вылезаешь через кузню по моей команде, приготовься. Остальные сидят не шевелясь. Если пленники дерзнут обнаружить норов — рубите их, к чертям, без колебаний.
Гомон с улицы, повинуясь чьим-то отрывистым распоряжениям, опять приближался. У самого крыльца он перешел в ритмичное уханье, а затем на дверь обрушился удар. Этот оказался не чета предыдущему — содрогнулся, почудилось, весь дом, толстенные доски заходили ходуном, с чердака посыпалась труха. Непостижимым образом первый натиск дверь все же вытерпела.
— Понеслась забава, брат… — Разведчики разминулись во мраке, занимая условленные рубежи.
Не вызывало сомнений, что долго преграда против такой атаки не устоит. Последовал очередной удар, новая волна прокатилась по жалобно скрипнувшему строению. Верхняя петля входной двери разлетелась на части, а соседнюю доску вовсе переломило. Снаружи донесся победный рев, но сразу смолк.
— Начали! — Шагалан махнул рукой, хотя в темной комнате его жест никто не разглядел. Другая ладонь лежала на засове.
Между тем на воле творилось непонятное. Воинственные крики сменились топотом множества ног, храпом лошадей и бряцанием боевого железа. За товарищем уже захлопнулась дверь в кузню, а Шагалан все вслушивался терпеливо в происходящее по ту сторону. До поры не страшно — путь Кабо длиннее, а вступить в бой желательно разом. Чей-то растерянный вскрик, короткий звон оружия. Сквозь темноту пробился знакомый трубный бас:
— Ко мне все, песьи дети! Плотней! Твердо стоять, скоты!
— Мне мерещится, или на самом деле объявился Ряж? — пробормотал Шагалан.
Решившись, он вытолкнул засов и скользнул на крыльцо. Рядом ни души, лишь огромное сучковатое бревно, почти с локоть в поперечнике, громоздилось на ступенях. События же разворачивались в двух десятках шагов дальше — на слабо освещенном пятачке толпились, ощетинившись сталью, полдюжины человек. Из центра над ними и впрямь возносился незабываемый силуэт «третьего атамана». Белокурый великан, подняв над головой чудовищный меч, рыком пытался вдохнуть уверенность в своих бойцов. Те, впрочем, не спешили выказывать чудеса храбрости — широким полукругом их охватывала сплошная стена народа. Оборванные, грязные фигуры стояли недвижно и молчаливо, а разбойников словно гнул к земле их общий тяжелый взгляд. Только Ряж находил в себе силы противоборствовать этому.
Со стороны кузни подошел Кабо, покосился на эпическую картину, обтер рукавом клинок.
— Мужичок по дороге замешкался, — пояснил он. — Остальные, похоже, успели улепетнуть, бросив горстку героев. Крупный у них, однако, предводитель, а?
— Это Ряж, один из наших атаманов-заговорщиков. Ты вот что, брат, побудь немного у крыльца. Такой толпой мы врагов в любом случае задавим, а с пленниками следовало бы поостеречься.
— Сам, главное, не геройствуй, — напутствовал друг. — Подобный верзила подчас всякое мастерство перешибет.
Шагалан отправился на свет факелов, туда, где усмотрел Шургу и Сегеша. Его появление повстанцы приветствовали радостным гулом, а люди Ряжа вовсе упали духом. От того чтобы сложить оружие, их удерживал отныне исключительно кружащийся над головами меч. Шурга, обогнув снаружи ряды товарищей, выскочил навстречу.
— Ну, вовремя на подмогу подоспели, богатырь? — ощерился он.
— Очень вовремя, дядюшка! — Шагалан искренне обнял ватажника. — Я полагал, лишь в сказках помощь в последнюю минуту прибывает.
— Ну, здесь-то как раз ничего чудесного. Это отребье вокруг вас такой шум-гам со светопреставлением устроило, за милю слыхать. Атаман-то сразу смекнул, говорит…
Ряж пошел в атаку. Самозабвенная ли храбрость, ярость или крайнее отчаяние толкнули его вперед, но он внезапно ринулся прямо к месту беседы, увлекая за собой остальных. Приспешники его для боя уже мало годились, пара человек откровенно шлепнулась в грязь, закрываясь руками, другие прятались за спиной вожака. Решение получалось безумным и самоубийственным, однако единственно возможным. Неповоротливая толпа повстанцев колыхнулась вдогон, безнадежно отставая, свистнули разрозненные стрелы. Страх и жажда жизни несли кучку разбойников как на крыльях, они вырвались из смыкающихся клешней и стремглав бежали к спасительному лесу. На пути у них было всего двое врагов, а во главе — могучий и непобедимый Ряж…
— Святые Пророки! — прошептал Шурга. Его залысины вмиг заблестели потом.
— Назад! — резко бросил Шагалан, разворачиваясь. — И подальше!
С готовностью лязгнули вылетающие из ножен сабли. Никакой нужды ходить, лишь капля терпения — враг сам мчался навстречу… Вероятно, вид непреклонно застывшего на пути воина смутил разбойников, вот только Ряж не отвлекался на всякие там раздумья. Его казавшийся бесконечным меч обрушился с силой, способной рассечь быка. В последний момент юноша успел нырнуть к земле, пропуская колыхнувшее волосы лезвие, затем прыгнул вперед. И не к обезумевшему великану, а к его прихвостням, выглядывавшим из-за спины. Рывок получился столь неожиданным, что сразу породил суматоху и панику.
Неистовый рев атамана — враг вошел между его людьми будто нож в масло, ударить, не задев своих, стало почти невозможно. А через секунду выяснилось, что не нож в масло, а волк вошел в овчарню! Ровно пели две стремительные сабли, ненасытные до горячей крови. Рядом с таким бойцом отборные парни смотрелись неумелыми увальнями, случайно затесавшимися в гущу схватки. Они едва начинали замахиваться, как получали два-три режущих касания и мешками валились наземь. Ни защититься, ни отскочить… Не бой — избиение, молниеносное и беспощадное. Лишь когда рухнул последний из разбойников, до недруга сумел дотянуться Ряж. К ним уже спешили десятки людей, но для атамана, чудилось, именно этот бой сделался важнее жизни. Меч вновь бил наверняка, и вновь враг немыслимым образом вывернулся да еще полоснул саблей по животу. Тяжелый, оплаченный золотом доспех выдержал.
Противники на мгновение расступились, и только тут Ряж заметил подбегающих повстанцев. Зарычав, со свистом очертил мечом широкую дугу на уровне груди. Кто-то упал замертво, кто-то завопил, зажимая распоротую руку, самые ловкие остановились. Сзади продолжали напирать, но желающих соваться под страшный клинок поубавилось. Запаленно дыша, атаман оглянулся и попятился к лесу.
— Всем стоять! — рявкнул Шагалан двинувшимся за ним.
Убрал сабли, поднял с земли глефу убитого разбойника. Длинное, односторонней заточки лезвие на прочном древке, это грозное оружие многих битв ничем не смогло помочь своему перепуганному хозяину. Взвесив добычу на ладони, юноша устремился следом.
Как ни медленно отходил атаман, он все же успел отдалиться изрядно. Впору было обратиться в бегство, когда возник неугомонный враг. Ряж в нерешительности затоптался на месте: до желанных зарослей рукой подать, но и жажда мщения не унималась, палила изнутри. Разум, как случалось не всегда, взял верх — лишь спасение даст шанс на возвращение и полнокровную расплату по долгам. Тут уж не до гордости, удирать требовалось от быстро приближающейся погони. Однако едва Ряж начал разворачиваться, враг тотчас перекинул свою глефу к плечу для метания. Спину атаману прикрывала одна кольчуга, и такой увесистой штуки, пущенной с десятка шагов, она бы не сдержала. Разбойник оглянулся, облизнул пересохшие губы.
— Бросишь? — выговорил он.
— Брошу, — холодно кивнул юноша.
Вздохнув, Ряж взялся за меч обеими руками. Враг атаковал прямо с ходу, с последнего шага размашистым рубящим ударом. Атаман отбил его, но сразу хлестко получил тупым концом древка. Взвыв, отмахнулся слепо. Конец древка отлетел прочь, зато оставленное без присмотра лезвие юркнуло в ноги, резануло с оттяжкой под коленом. Великан накренился и с шумом повалился навзничь. В бешенстве рванулся было встать, но снова рухнул. Кое-как исхитрился сесть, неуклюже опираясь на такой недавно грозный меч, замер. Редкий дождь стучал по броне, капал с потемневших волос, смешиваясь с грязью и потом. Чуть отдышавшись, атаман поднял голову:
— Доводи уж теперь до конца, чего тянешь?
Из темноты за спиной Ряжа бесшумно возник Кабо. Друзья обменялись взглядами, Шагалан опустил оружие:
— Нет никакой нужды.
— Тогда считай это моей просьбой, воин! — прорычал атаман. — Дай принять смерть в честном бою!
— Вряд ли вы, сударь, такую заслужили. Сейчас вас обезоружат, свяжут и, вероятно, повесят еще до восхода солнца. Есть пара минут на то, чтобы изменить финал своего бытия. Самому. Полагаю, найдете чем это проделать.
Сказав так, юноша круто повернулся и, не оборачиваясь, отправился в сторону кузни. Навстречу двигались ратники, по-прежнему настороженные и озабоченные. Шагалан перехватил по дороге Шургу, что-то тихо ему произнес. У многострадального крыльца ждали Сегеш с Джангесом, а сзади, сильно хромая, догнал Кабо.
— Счастлив, братья, что хоть в малости смог наконец подсобить вам, — улыбнулся Сегеш.
— Так-таки и манит на подвиги, брат? — проворчал Кабо, опускаясь на ступеньку. — Подобное позерство способно и до беды довести. Ты что, не видел меня? Спеленали бы этого борова без шума и риска.
Шагалан отмахнулся:
— Заметил поздно. Либо ты чересчур таился, либо я почему-то понадеялся на выполнение своего поручения.
— Ничего с твоими пленниками не стрясется.
— Как раз насчет пленников, — вмешался в перебранку Джангес. — Это они в доме? Там заперлись изнутри и кричат, что откроют только кому-нибудь из вас.
Вскоре Шагалан уже представлял повстанцам друзей и врагов, вкратце пришлось описать и приключившиеся здесь события. Сегеш с соратниками осмотрели, качая головой, кузню, обоих покойников. Когда выходили, появился Шурга.
— Закололся, — сообщил он сокрушенно. — Наши-то ребята все к мечу его подкрадывались, а он тем временем какой-то кинжал выхватил… Так вот…
— Ряды предателей тают резво, и не без твоего, Шагалан, содействия, — усмехнулся Джангес. — Как понимаю, их набиралось пятеро, нынче в живых двое.
— Тебе их жалко, брат?
— Нет, разумеется, свою веревку они давно заслужили. Хотя сперва неплохо было бы потолковать. Глядишь, разузнаем что интересное.
— Ну, на это у нас имеется господин Бархат. Рассчитываю, он пока не утратил тягу к искренности?
— Она растет с каждой минутой, сударь, — подтвердил хмурый разбойник. Между двумя копейщиками он чувствовал себя неуютно.
— Вдобавок на свободе последний и главный изменник — Ааль. Им и займемся незамедлительно. Несколько человек из команды Ряжа разбежались, наверняка кто-то помчался в лагерь. Там нас могут ждать.
— Что они в состоянии нам противопоставить? — посерьезнел Сегеш.
— Если Ряж взял с собой лучших и преданных, то немного. Опасней, сир, если скроется сам Ааль.
— Вот уж этого определенно не хотелось бы… Шурга, собираемся и тотчас выступаем быстрым маршем.
— Люди измотаны, атаман, — отозвался ватажник. — С похода в бой, из боя — в поход…
— Ничего не поделаешь, надо потерпеть. Скажи, отвоевав, будут отдыхать с вражескими припасами и девками. Попутно к зиме снарядимся. С тремя десятками человек обогнешь лагерь слева, Джангес — справа, мы перекроем ворота. Чтоб ни одна сволочь без позволения не выскользнула!
XVII
Раненый вздрогнул, через силу повернулся, закашлялся:
— Только сейчас догадался? — Усмешка, сопровождаемая стекающими на подбородок струйками крови, получилась страшноватой.
— Подозревал нечто подобное, но… не тебя.
— Еще бы… За то и ценили… Высоко ценили…
Разбойник сжал пальцами рукоять, потянул ее из себя, застонал.
— Не надо, — предостерег Шагалан, не пошевелившись. — Твоя жизнь ныне держится на этом клинке. Выдернешь — немедленно умрешь.
Новая гримаса, напоминающая усмешку.
— А не выдерну — помру медленно, так?… Зачем же отсрочивать неизбежное?
— Туда торопиться тоже не стоит.
— Ха, здесь я свои дела… мнится, завершил окончательно. Чего от меня хотите?… Свежую исповедь злодея? Не дождетесь… Я, возможно, и проиграл, но вот ломаться не намерен.
— Твоя воля, — покачал головой разведчик. — Если не желаешь напоследок загладить хотя бы чуть-чуть…
— Ерунда это все… — Царапа отер губы рукавом, моментально окрасившимся темным. — Душа, грехи, прощение… А ты, парень, молодец. Хитрил я, мудрил, а все ж таки недооценил… Впрочем, ваша победа также еще далеко. И я пальцем не пошевелю для ее приближения.
— Почему?
— А пусть бы и из вредности… Надо же в чем-то прищемить хвост победителю…
— Тебе настолько чужда судьба Гердонеза?
— Гердонеза? Совершенно чужда… Я сын Хамарани и до смертного вздоха не склонюсь перед южными королями… А этот вздох не за горами.
— Тогда единственный вопрос: зачем напал на меня? Ведь тебе все равно не удалось бы выскользнуть?
Царапа опять усмехнулся, но совсем вяло, лицо его заметно бледнело.
— Дурачок. Я не собирался убивать тебя… Захватить, приставить нож к горлу, вынудить… отступить твоего приятеля. Разве ты не понял по скорости движения руки? Если б я бил насмерть… быть может, кто-то иной марал бы сейчас кровью пол. Однако ты интереснее живьем.
— Из-за Сегеша?
— Да. И из-за тебя самого, твоей загадочной ватаги… Мелонги заплатили бы сторицею.
— Но ты же обо всем знал заранее! Почему не остановил Бархата, не сорвал встречу? Завтра я бы спокойно отправился в город, где и угодил бы прямиком в лапы к Гонсету. Нашли бы другой способ его предупредить, разве нет?
— Конечно… Водилась у Ааля такая идея. Я же, глупец, и отговорил. Хотелось… стребовать с властей… принести им все готовенькое… Жареным здесь потянуло. Сматываться приспевало время, как бы хозяева на всякий случай нас не прирезали. А Бархат… да пес с ним… Больше бы перепало…
— Скотина! — прошипел сзади атаман.
Раненый прикрыл глаза, будто от безмерной усталости, пошатнулся, но сумел выровняться.
— М-да… — выдавил с клокочущим хрипом. — Неплохо погулял… и славным поединком закончил. От достойного противника не жаль и смерть принять… Только вот что, парень, под конец скажу. Не зазнавайся особо… я тебе еще насолю. Допускаю, ты и с ответным моим подарком сладишь, зато уж точно его не избежишь… Принимайте гостей… а мне пора…
С этими словами он изогнулся дугой, истошно взвыл и выдрал из груди злополучный клинок. Кругом вскочили с мест, однако Царапа тут же обмяк, съежился, как пробитый бурдюк, повалился набок. Потом содрогнулся пару раз и замер, медленно изливаясь лужей крови.
Пока все стояли, оцепенело наблюдая за этой смертью, Шагалан быстро переглянулся с Кабо. Тот кинулся в сени, вернулся хмурый.
— Люди за порогом, — бросил отрывисто. — Не меньше десятка. При оружии.
Шагалан покосился в сторону недвижного трупа:
— Успел-таки, сукин сын, подозвать своих шакалов. То-то он долго на чердаке торчал, никак слезать не желал. Видать, и парня Мигуна отослал, и сам сигнал подал.
— Я дверь запер, засовы добрые. Какое-то время посидим.
— Вот нас кучей и спалят, — фыркнул Опринья.
— Вряд ли сразу спалят, — покачал головой Шагалан. — Эркол, гаси свечу и лампаду… Ведь мы с Кабо все еще нужны Аалю живыми. Не так ли, господин Бархат?
Атаман мрачно зыркнул в ответ:
— Раньше — так. Нынче утверждать не возьмусь.
— Что же случилось, сударь? Неужели расстроило предательство сообщников? А я-то полагал, измена — ваше повседневное состояние.
— Напрасно ехидничаете, сударь.
— Можно и серьезнее. Теперь понятно — вы вовсе не были полностью искренни в своей исповеди. А отсюда напрашиваются неприятные выводы.
— О чем вы? Я же не мог выдать Царапу прямо перед его носом?
— Не могли выдать? Или говорили исключительно то, что позволял он? Или вообще сдались и развязали язык по его указке?
Бархат промолчал, из темноты доносилось лишь его сопение. Тем временем люди на улице отважились в конце концов на активные действия. Входную дверь сильно дернули, а затем несколько кулаков застучали по доскам. Кто-то попытался навалиться на преграду плечом. Отдельные толчки получились весьма тяжелыми, тем не менее добротная конструкция выдержала.
— Отворяй, собачий потрох! — гаркнули басом.
Сообразив, что захват с наскока не удался, нападающие откровенно запалили факелы и перешли к планомерной осаде. Сунулись было через кузню, но тамошняя дверь не уступала в прочности входной. Протиснуться в крошечное окошко грузному мужику было невозможно, но все же кто-то самый нетерпеливый ударил в раму копьем, вынеся ее напрочь. Хищное острие слепо влезло в горницу. Стоявший рядом Шагалан, не долго думая, снес его одним росчерком сабли, и остатки копья убрались обратно, породив новую волну брани. Кроме такого недвусмысленного отпора, осаждающих, очевидно, смущала тишина внутри дома. Никто не только не отвечал, не пытался затеять переговоры, но даже не реагировал на обильно льющуюся с улицы ругань. От отчаяния попробовали вскарабкаться и на крышу, однако этот рубеж тоже оказался неприступным.
— С моей стороны шестеро, брат, — тихо сообщил Шагалан, выглядывая в покалеченное окно.
— У меня примерно так же, — высунулся из сеней Кабо. — Максимум — восемь. Безумцы.
— Кстати, я по-прежнему жду ваших разъяснений, господин Бархат, — обернулся Шагалан.
— Неподходящий момент для болтовни, не находите? — фыркнули из потемок.
— Ну отчего же? Самый что ни на есть подходящий: жечь нас вместе с двумя атаманами вряд ли намерены, и очень нескоро эти бараны высадят-таки дверь.
— А что тогда?
— Тогда они здесь и умрут.
— Похвальная самоуверенность, юноша. Почему бы в таком случае просто не выйти во двор и не перебить всех там? Духу не хватает?
Разведчик незримо усмехнулся бесхитростной подначке:
— Я не рискую, если можно не рисковать. Время сейчас работает на нас, вот-вот подойдет Сегеш… И поверьте, для ваших удальцов это еще удачный вариант. А я внимательно слушаю объяснения, сударь.
— Чего объяснять? — хмыкнул Бархат угрюмо. — Сами все прекрасно разгадали. Я никак не ожидал столкнуться тут ни с вами, ни тем более с Царапой. Увидав его, понял — действует какой-то другой план. Именно по знаку Царапы я сложил оружие, затем начал говорить. А чего оставалось? Разве я мог предположить, что меня уже списали?
На улице усилился галдеж, и дверь сотряслась от мощного удара. Били явно каким-то бревном, но дубовые доски опять одержали победу. Сломалось бревно.
— За новым побежали, — безмятежно прокомментировал Шагалан. — Хорошо, сударь, что способны рассказать про Царапу?
— Он вправду хамаранец. Ну, знаете, из тех, что воют от бешенства, едва узрев герб Артави. Вдобавок он из тех, что поверили посулам мелонгов о самостоятельной провинции. Потом Гонсету стало, похоже, лень возиться с этой затеей, но кое-кто из горцев до сих пор живет мечтой.
— Они и доныне готовы служить Империи?
— Как видите. Сдавалось, Царапа трудится вовсе не из страха или жадности. Боец за идею, каких нечасто сегодня встретишь.
— Когда он появился у Ааля?
— Вскоре вслед за мной. Вероятно, его тоже специально отбирал Гонсет.
— Да уж, неплохая идея, — покачал головой разведчик, — запустить в ватагу этакого рубаху-парня. Кто озаботится скрывать от него вольные мысли? Пока вы, господин Бархат, занимались предательством вовне, Царапа обеспечивал вам безопасность изнутри. И много народу истребили по его приказам?
— Не много, человек шесть. Все же мы блюли осторожность.
— Бове Хартиг в числе жертв?
— Да.
— Он… был близким другом Бове, — глухо добавил Эркол. — Не разлей вода, вечно в одной компании… Я еще удивлялся, что его не тронули… после казней… Думал — случайность, везение… Потом мы с ним сдружились… А едва ты, Шагалан, возник, он сразу потянул знакомиться… Кто бы мог… Я даже Бархату с недавних пор перестал доверять, а вот ему… никогда…
— Большой лицедей ушел, — кивнул юноша, нагибаясь к окошку. — Потрясение, дружище, сильное, однако постарайся не терять рассудка. На вашей с господином Оприньей ответственности пленные, из которых один слишком буйный, а второй — слишком хитрый.
— Видно, дряхлеть начала моя хитрость, — проворчал Бархат, — если так легко попался на приманку. Вы, сударь, сочинили превосходную сказку для нас с Аалем. Смешно вспомнить, но мы поверили в нее тотчас же.
— Ого, наши гости волокут из леса нечто совсем непотребное… — Юноша выпрямился, вытягивая из ножен сабли. — Гораздо смешнее то, господин Бархат, что я говорил вам чистейшую правду. Мы действительно собираемся поохотиться на Гонсета… как только покончим с местными злодеями. Кабо, ты вылезаешь через кузню по моей команде, приготовься. Остальные сидят не шевелясь. Если пленники дерзнут обнаружить норов — рубите их, к чертям, без колебаний.
Гомон с улицы, повинуясь чьим-то отрывистым распоряжениям, опять приближался. У самого крыльца он перешел в ритмичное уханье, а затем на дверь обрушился удар. Этот оказался не чета предыдущему — содрогнулся, почудилось, весь дом, толстенные доски заходили ходуном, с чердака посыпалась труха. Непостижимым образом первый натиск дверь все же вытерпела.
— Понеслась забава, брат… — Разведчики разминулись во мраке, занимая условленные рубежи.
Не вызывало сомнений, что долго преграда против такой атаки не устоит. Последовал очередной удар, новая волна прокатилась по жалобно скрипнувшему строению. Верхняя петля входной двери разлетелась на части, а соседнюю доску вовсе переломило. Снаружи донесся победный рев, но сразу смолк.
— Начали! — Шагалан махнул рукой, хотя в темной комнате его жест никто не разглядел. Другая ладонь лежала на засове.
Между тем на воле творилось непонятное. Воинственные крики сменились топотом множества ног, храпом лошадей и бряцанием боевого железа. За товарищем уже захлопнулась дверь в кузню, а Шагалан все вслушивался терпеливо в происходящее по ту сторону. До поры не страшно — путь Кабо длиннее, а вступить в бой желательно разом. Чей-то растерянный вскрик, короткий звон оружия. Сквозь темноту пробился знакомый трубный бас:
— Ко мне все, песьи дети! Плотней! Твердо стоять, скоты!
— Мне мерещится, или на самом деле объявился Ряж? — пробормотал Шагалан.
Решившись, он вытолкнул засов и скользнул на крыльцо. Рядом ни души, лишь огромное сучковатое бревно, почти с локоть в поперечнике, громоздилось на ступенях. События же разворачивались в двух десятках шагов дальше — на слабо освещенном пятачке толпились, ощетинившись сталью, полдюжины человек. Из центра над ними и впрямь возносился незабываемый силуэт «третьего атамана». Белокурый великан, подняв над головой чудовищный меч, рыком пытался вдохнуть уверенность в своих бойцов. Те, впрочем, не спешили выказывать чудеса храбрости — широким полукругом их охватывала сплошная стена народа. Оборванные, грязные фигуры стояли недвижно и молчаливо, а разбойников словно гнул к земле их общий тяжелый взгляд. Только Ряж находил в себе силы противоборствовать этому.
Со стороны кузни подошел Кабо, покосился на эпическую картину, обтер рукавом клинок.
— Мужичок по дороге замешкался, — пояснил он. — Остальные, похоже, успели улепетнуть, бросив горстку героев. Крупный у них, однако, предводитель, а?
— Это Ряж, один из наших атаманов-заговорщиков. Ты вот что, брат, побудь немного у крыльца. Такой толпой мы врагов в любом случае задавим, а с пленниками следовало бы поостеречься.
— Сам, главное, не геройствуй, — напутствовал друг. — Подобный верзила подчас всякое мастерство перешибет.
Шагалан отправился на свет факелов, туда, где усмотрел Шургу и Сегеша. Его появление повстанцы приветствовали радостным гулом, а люди Ряжа вовсе упали духом. От того чтобы сложить оружие, их удерживал отныне исключительно кружащийся над головами меч. Шурга, обогнув снаружи ряды товарищей, выскочил навстречу.
— Ну, вовремя на подмогу подоспели, богатырь? — ощерился он.
— Очень вовремя, дядюшка! — Шагалан искренне обнял ватажника. — Я полагал, лишь в сказках помощь в последнюю минуту прибывает.
— Ну, здесь-то как раз ничего чудесного. Это отребье вокруг вас такой шум-гам со светопреставлением устроило, за милю слыхать. Атаман-то сразу смекнул, говорит…
Ряж пошел в атаку. Самозабвенная ли храбрость, ярость или крайнее отчаяние толкнули его вперед, но он внезапно ринулся прямо к месту беседы, увлекая за собой остальных. Приспешники его для боя уже мало годились, пара человек откровенно шлепнулась в грязь, закрываясь руками, другие прятались за спиной вожака. Решение получалось безумным и самоубийственным, однако единственно возможным. Неповоротливая толпа повстанцев колыхнулась вдогон, безнадежно отставая, свистнули разрозненные стрелы. Страх и жажда жизни несли кучку разбойников как на крыльях, они вырвались из смыкающихся клешней и стремглав бежали к спасительному лесу. На пути у них было всего двое врагов, а во главе — могучий и непобедимый Ряж…
— Святые Пророки! — прошептал Шурга. Его залысины вмиг заблестели потом.
— Назад! — резко бросил Шагалан, разворачиваясь. — И подальше!
С готовностью лязгнули вылетающие из ножен сабли. Никакой нужды ходить, лишь капля терпения — враг сам мчался навстречу… Вероятно, вид непреклонно застывшего на пути воина смутил разбойников, вот только Ряж не отвлекался на всякие там раздумья. Его казавшийся бесконечным меч обрушился с силой, способной рассечь быка. В последний момент юноша успел нырнуть к земле, пропуская колыхнувшее волосы лезвие, затем прыгнул вперед. И не к обезумевшему великану, а к его прихвостням, выглядывавшим из-за спины. Рывок получился столь неожиданным, что сразу породил суматоху и панику.
Неистовый рев атамана — враг вошел между его людьми будто нож в масло, ударить, не задев своих, стало почти невозможно. А через секунду выяснилось, что не нож в масло, а волк вошел в овчарню! Ровно пели две стремительные сабли, ненасытные до горячей крови. Рядом с таким бойцом отборные парни смотрелись неумелыми увальнями, случайно затесавшимися в гущу схватки. Они едва начинали замахиваться, как получали два-три режущих касания и мешками валились наземь. Ни защититься, ни отскочить… Не бой — избиение, молниеносное и беспощадное. Лишь когда рухнул последний из разбойников, до недруга сумел дотянуться Ряж. К ним уже спешили десятки людей, но для атамана, чудилось, именно этот бой сделался важнее жизни. Меч вновь бил наверняка, и вновь враг немыслимым образом вывернулся да еще полоснул саблей по животу. Тяжелый, оплаченный золотом доспех выдержал.
Противники на мгновение расступились, и только тут Ряж заметил подбегающих повстанцев. Зарычав, со свистом очертил мечом широкую дугу на уровне груди. Кто-то упал замертво, кто-то завопил, зажимая распоротую руку, самые ловкие остановились. Сзади продолжали напирать, но желающих соваться под страшный клинок поубавилось. Запаленно дыша, атаман оглянулся и попятился к лесу.
— Всем стоять! — рявкнул Шагалан двинувшимся за ним.
Убрал сабли, поднял с земли глефу убитого разбойника. Длинное, односторонней заточки лезвие на прочном древке, это грозное оружие многих битв ничем не смогло помочь своему перепуганному хозяину. Взвесив добычу на ладони, юноша устремился следом.
Как ни медленно отходил атаман, он все же успел отдалиться изрядно. Впору было обратиться в бегство, когда возник неугомонный враг. Ряж в нерешительности затоптался на месте: до желанных зарослей рукой подать, но и жажда мщения не унималась, палила изнутри. Разум, как случалось не всегда, взял верх — лишь спасение даст шанс на возвращение и полнокровную расплату по долгам. Тут уж не до гордости, удирать требовалось от быстро приближающейся погони. Однако едва Ряж начал разворачиваться, враг тотчас перекинул свою глефу к плечу для метания. Спину атаману прикрывала одна кольчуга, и такой увесистой штуки, пущенной с десятка шагов, она бы не сдержала. Разбойник оглянулся, облизнул пересохшие губы.
— Бросишь? — выговорил он.
— Брошу, — холодно кивнул юноша.
Вздохнув, Ряж взялся за меч обеими руками. Враг атаковал прямо с ходу, с последнего шага размашистым рубящим ударом. Атаман отбил его, но сразу хлестко получил тупым концом древка. Взвыв, отмахнулся слепо. Конец древка отлетел прочь, зато оставленное без присмотра лезвие юркнуло в ноги, резануло с оттяжкой под коленом. Великан накренился и с шумом повалился навзничь. В бешенстве рванулся было встать, но снова рухнул. Кое-как исхитрился сесть, неуклюже опираясь на такой недавно грозный меч, замер. Редкий дождь стучал по броне, капал с потемневших волос, смешиваясь с грязью и потом. Чуть отдышавшись, атаман поднял голову:
— Доводи уж теперь до конца, чего тянешь?
Из темноты за спиной Ряжа бесшумно возник Кабо. Друзья обменялись взглядами, Шагалан опустил оружие:
— Нет никакой нужды.
— Тогда считай это моей просьбой, воин! — прорычал атаман. — Дай принять смерть в честном бою!
— Вряд ли вы, сударь, такую заслужили. Сейчас вас обезоружат, свяжут и, вероятно, повесят еще до восхода солнца. Есть пара минут на то, чтобы изменить финал своего бытия. Самому. Полагаю, найдете чем это проделать.
Сказав так, юноша круто повернулся и, не оборачиваясь, отправился в сторону кузни. Навстречу двигались ратники, по-прежнему настороженные и озабоченные. Шагалан перехватил по дороге Шургу, что-то тихо ему произнес. У многострадального крыльца ждали Сегеш с Джангесом, а сзади, сильно хромая, догнал Кабо.
— Счастлив, братья, что хоть в малости смог наконец подсобить вам, — улыбнулся Сегеш.
— Так-таки и манит на подвиги, брат? — проворчал Кабо, опускаясь на ступеньку. — Подобное позерство способно и до беды довести. Ты что, не видел меня? Спеленали бы этого борова без шума и риска.
Шагалан отмахнулся:
— Заметил поздно. Либо ты чересчур таился, либо я почему-то понадеялся на выполнение своего поручения.
— Ничего с твоими пленниками не стрясется.
— Как раз насчет пленников, — вмешался в перебранку Джангес. — Это они в доме? Там заперлись изнутри и кричат, что откроют только кому-нибудь из вас.
Вскоре Шагалан уже представлял повстанцам друзей и врагов, вкратце пришлось описать и приключившиеся здесь события. Сегеш с соратниками осмотрели, качая головой, кузню, обоих покойников. Когда выходили, появился Шурга.
— Закололся, — сообщил он сокрушенно. — Наши-то ребята все к мечу его подкрадывались, а он тем временем какой-то кинжал выхватил… Так вот…
— Ряды предателей тают резво, и не без твоего, Шагалан, содействия, — усмехнулся Джангес. — Как понимаю, их набиралось пятеро, нынче в живых двое.
— Тебе их жалко, брат?
— Нет, разумеется, свою веревку они давно заслужили. Хотя сперва неплохо было бы потолковать. Глядишь, разузнаем что интересное.
— Ну, на это у нас имеется господин Бархат. Рассчитываю, он пока не утратил тягу к искренности?
— Она растет с каждой минутой, сударь, — подтвердил хмурый разбойник. Между двумя копейщиками он чувствовал себя неуютно.
— Вдобавок на свободе последний и главный изменник — Ааль. Им и займемся незамедлительно. Несколько человек из команды Ряжа разбежались, наверняка кто-то помчался в лагерь. Там нас могут ждать.
— Что они в состоянии нам противопоставить? — посерьезнел Сегеш.
— Если Ряж взял с собой лучших и преданных, то немного. Опасней, сир, если скроется сам Ааль.
— Вот уж этого определенно не хотелось бы… Шурга, собираемся и тотчас выступаем быстрым маршем.
— Люди измотаны, атаман, — отозвался ватажник. — С похода в бой, из боя — в поход…
— Ничего не поделаешь, надо потерпеть. Скажи, отвоевав, будут отдыхать с вражескими припасами и девками. Попутно к зиме снарядимся. С тремя десятками человек обогнешь лагерь слева, Джангес — справа, мы перекроем ворота. Чтоб ни одна сволочь без позволения не выскользнула!
XVII
Бесформенная с виду толпа повстанцев в очередной раз на удивление слаженно пришла в движение. Напоследок намеревались запалить злосчастную кузницу вместе со сваленными в ней трупами врагов, но предпочли не подавать Аалю лишнего сигнала тревоги. Своих раненых и убитого тащили с собой. По дороге Сегеш нагнал Шагалана, ведущего колонну.
— Есть какие-нибудь идеи для штурма лагеря, брат? Признаться, мои ребята не слишком большие доки в этом. Тут и скромный частокол окажется крепким орешком, куча народу на нем поляжет.
— Меня это волнует не меньше, сир. — Юноша взялся за стремя атаманской лошади. — Если начнется кровавая рубка, мы, вероятно, задавим Ааля, но и сами в итоге останемся без отряда. Я попробую договориться.
— С Аалем? — изумился атаман. — Да он…
— Не с Аалем, конечно. Необходимо открыть глаза его людям, рассказать правду.
— Думаешь, они поверят?
— Мне, быть может, и не поверят. Именно на тот случай я привел с собой Опринью и Эркола.
— А еще того… третьего.
— С Ретси… отдельная история. В остальных я уверен теперь значительно тверже. И в лагере к ним прислушаются.
— Ну-ну…
— Как бы то ни было, сир, есть смысл уладить дело мирно. Ведь, по большому счету, нам требуется единственно голова Ааля, так?
Старик, смутившись, замешкался с ответом. Шагалан нахмурился:
— Мне нужно ваше слово, сир. При сдаче люди не подвергнутся насилию, а лагерь — жестокому разграблению.
— А если… не жестокому?
— Припасами мы, несомненно, воспользуемся. Но ни грязи, ни крови. Вы уймете своих удальцов.
— Пусть так, брат. В конце концов, если эти люди и впрямь ничего не ведали о предательстве Ааля… они смогут влиться в ватагу, укрепить ее. Только проверить как следует всех… Кстати, а куда девать твоих пленников?
— Мальчишка — сын того липового кузнеца. После гибели отца держать его рядом опасно, а знает он немного. Полагаю, допросим да выгоним взашей. Второй — эмиссар Гонсета, тут беседовать придется вдумчиво и долго, а затем, очевидно, в петлю. Да, поблизости находится деревушка, где вроде должен сидеть еще один подобный ловкач. Хорошо бы тоже выудить. Пользы не бог весть сколько, зато лишний раз наступим Гонсету на мозоль.
— Дело доброе. А третий? Бархат, помнится?
— Ну, здесь не решусь, сир, что посоветовать, — помолчав, ответил Шагалан. — С одной стороны, он явный изменник, негодяй и ставленник мелонгов. Вместе с тем, так или иначе, рассказывал все довольно искренне. За нынешние откровения дорога назад ему закрыта, а человек он умный, хитрый и опытный. Способен быть полезным.
— Это верно, брат. Главное, не захочет ли в один прекрасный день твой хитрец выкупить прощение ценой наших голов?
— Есть и риск, не спорю.
— Ладно. — Сегеш махнул рукой. — Подержим пока у себя, присмотримся.
На подходе к лагерю Ааля отряд притих, насторожился, однако подкрадываться оказалось бессмысленно: селение гудело разворошенным ульем. Небо озарялось светом множества костров и факелов, а над зубцами частокола густо темнели силуэты разбойников. Шагалан первым выпрямился во весь рост, чертыхнулся:
— Подняли-таки тревогу, стервецы. Растягивайте людей по линии зарослей, сир. Особо не прятаться, пусть в лагере поймут расклад сил. Но и на рожон не соваться.
В подтверждение его слов от частокола прилетело несколько стрел, которые, впрочем, завязли в ветвях. Самые нетерпеливые из повстанцев выстрелили в ответ. Успеха это также не имело, зато вызвало в лагере новый всплеск шума. Подобное бездеятельное противостояние длилось довольно долго. Разбойники в волнении ежеминутно ожидали штурма, метались вдоль стены, пытаясь то обстреливать неприятеля, то затевать с ним разговор. Повстанцы, получившие четкий приказ, не отвечали ни на то ни на другое. Наконец прибыл вестник от Шурги, обложившего лагерь слева, а затем — и от Джангеса. Им оказался Кабо.
— Недурной бастион сварганил ваш Ааль, — заметил он. — Со всех сторон равно мощный. Правда, заросли у нас поближе подступают, там атаковать легче. Джангес начал вязать что-то вроде лестниц, через часок смастерят.
— Терпеть? — Сегеш покосился на Шагалана.
— Делать нечего, сир, — отозвался юноша. — Переговоры можно, конечно, заводить хоть сейчас, но если они сорвутся… Я бы, пожалуй, попробовал овладеть воротами, только это сразу должен поддержать общий натиск. Пусть все ладят оснастку для штурма, и у Шурги, и у нас здесь. А осажденным не вредно еще малость понервничать.
После того как вокруг лагеря заколыхалось облако огоньков и застучали десятки топоров, состояние разбойников и впрямь не улучшилось. В голосах, перекликавшихся на частоколе, послышались явные нотки паники. Когда подготовка уже близилась к концу, ворота скрипнули, из образовавшейся щели появились двое. Неуверенно вышли на открытое место, остановились, подняли руки, показывая, что не вооружены.
— Есть какие-нибудь идеи для штурма лагеря, брат? Признаться, мои ребята не слишком большие доки в этом. Тут и скромный частокол окажется крепким орешком, куча народу на нем поляжет.
— Меня это волнует не меньше, сир. — Юноша взялся за стремя атаманской лошади. — Если начнется кровавая рубка, мы, вероятно, задавим Ааля, но и сами в итоге останемся без отряда. Я попробую договориться.
— С Аалем? — изумился атаман. — Да он…
— Не с Аалем, конечно. Необходимо открыть глаза его людям, рассказать правду.
— Думаешь, они поверят?
— Мне, быть может, и не поверят. Именно на тот случай я привел с собой Опринью и Эркола.
— А еще того… третьего.
— С Ретси… отдельная история. В остальных я уверен теперь значительно тверже. И в лагере к ним прислушаются.
— Ну-ну…
— Как бы то ни было, сир, есть смысл уладить дело мирно. Ведь, по большому счету, нам требуется единственно голова Ааля, так?
Старик, смутившись, замешкался с ответом. Шагалан нахмурился:
— Мне нужно ваше слово, сир. При сдаче люди не подвергнутся насилию, а лагерь — жестокому разграблению.
— А если… не жестокому?
— Припасами мы, несомненно, воспользуемся. Но ни грязи, ни крови. Вы уймете своих удальцов.
— Пусть так, брат. В конце концов, если эти люди и впрямь ничего не ведали о предательстве Ааля… они смогут влиться в ватагу, укрепить ее. Только проверить как следует всех… Кстати, а куда девать твоих пленников?
— Мальчишка — сын того липового кузнеца. После гибели отца держать его рядом опасно, а знает он немного. Полагаю, допросим да выгоним взашей. Второй — эмиссар Гонсета, тут беседовать придется вдумчиво и долго, а затем, очевидно, в петлю. Да, поблизости находится деревушка, где вроде должен сидеть еще один подобный ловкач. Хорошо бы тоже выудить. Пользы не бог весть сколько, зато лишний раз наступим Гонсету на мозоль.
— Дело доброе. А третий? Бархат, помнится?
— Ну, здесь не решусь, сир, что посоветовать, — помолчав, ответил Шагалан. — С одной стороны, он явный изменник, негодяй и ставленник мелонгов. Вместе с тем, так или иначе, рассказывал все довольно искренне. За нынешние откровения дорога назад ему закрыта, а человек он умный, хитрый и опытный. Способен быть полезным.
— Это верно, брат. Главное, не захочет ли в один прекрасный день твой хитрец выкупить прощение ценой наших голов?
— Есть и риск, не спорю.
— Ладно. — Сегеш махнул рукой. — Подержим пока у себя, присмотримся.
На подходе к лагерю Ааля отряд притих, насторожился, однако подкрадываться оказалось бессмысленно: селение гудело разворошенным ульем. Небо озарялось светом множества костров и факелов, а над зубцами частокола густо темнели силуэты разбойников. Шагалан первым выпрямился во весь рост, чертыхнулся:
— Подняли-таки тревогу, стервецы. Растягивайте людей по линии зарослей, сир. Особо не прятаться, пусть в лагере поймут расклад сил. Но и на рожон не соваться.
В подтверждение его слов от частокола прилетело несколько стрел, которые, впрочем, завязли в ветвях. Самые нетерпеливые из повстанцев выстрелили в ответ. Успеха это также не имело, зато вызвало в лагере новый всплеск шума. Подобное бездеятельное противостояние длилось довольно долго. Разбойники в волнении ежеминутно ожидали штурма, метались вдоль стены, пытаясь то обстреливать неприятеля, то затевать с ним разговор. Повстанцы, получившие четкий приказ, не отвечали ни на то ни на другое. Наконец прибыл вестник от Шурги, обложившего лагерь слева, а затем — и от Джангеса. Им оказался Кабо.
— Недурной бастион сварганил ваш Ааль, — заметил он. — Со всех сторон равно мощный. Правда, заросли у нас поближе подступают, там атаковать легче. Джангес начал вязать что-то вроде лестниц, через часок смастерят.
— Терпеть? — Сегеш покосился на Шагалана.
— Делать нечего, сир, — отозвался юноша. — Переговоры можно, конечно, заводить хоть сейчас, но если они сорвутся… Я бы, пожалуй, попробовал овладеть воротами, только это сразу должен поддержать общий натиск. Пусть все ладят оснастку для штурма, и у Шурги, и у нас здесь. А осажденным не вредно еще малость понервничать.
После того как вокруг лагеря заколыхалось облако огоньков и застучали десятки топоров, состояние разбойников и впрямь не улучшилось. В голосах, перекликавшихся на частоколе, послышались явные нотки паники. Когда подготовка уже близилась к концу, ворота скрипнули, из образовавшейся щели появились двое. Неуверенно вышли на открытое место, остановились, подняли руки, показывая, что не вооружены.