Страница:
— А пообщался я с ними — осталось двое, — хмыкнул Шагалан. — Народ, конечно, интересный и полезный, но опасный чертовски. С ними, как с ядовитыми змеями, всегда держишь ухо востро. После такого работа с простодушным Нестионом казалась настоящим отдыхом.
Мастер Кане опустился на топчан рядом.
— На днях приезжал Бойд. Мы поговорили, и он назвал еще три адреса. Однако сам предупреждает — далее менее надежные. Использовать только в крайнем случае. Присмотрись, друг мой, но аккуратно, издали.
Шагалан глянул мельком на протянутый ему клочок бумажки и сунул за пазуху.
— Итак, сейчас у нас одиннадцать человек, — продолжил хардай. — Не бог весть какая сила, но для первых месяцев работы неплохо. Потом пойдет труднее. Вы все понимаете, что полезность нашей новорожденной сети пока невелика, путей же для ее расширения я вижу лишь два. Либо мы беремся за вербовку, сами или через старых агентов, либо пытаемся присоединиться к сетям, созданным другими.
— Вы опять насчет повстанцев, учитель? — Скоха скривил губу. — От них больше слухов, чем дел. Похоже, эти лесные братья очень уж заботятся о своем выживании и сидят тише воды.
— Без серьезной поддержки жителей, без множества осведомителей и помощников они за девять лет не сумели бы уцелеть. Не забывайте, друзья мои, с ними боролся годами не кто-нибудь, а Бренор Гонсет — едва ли не самый талантливый мастер тайных операций в мире. Вся разведка Мелонгеза — плод его рук, агентура в соседних странах частью по-прежнему замыкается на нем. Такого противника опасно недооценивать.
— Говорят, сейчас он в опале? — заметил Шагалан. — Вроде бы Император подозревал его в сочувствии мятежному Бордену.
— Как бы то ни было, возможности наместника еще велики. И я готов благодарить Бога, что в преддверии большой войны Император лишился сразу двух своих опытнейших военачальников: Венгуса и Гонсета.
— Жаль, угробил не обоих, теперь с этаким талантом схлестываться нам… Вы всегда возражали против устранения отдельных личностей, учитель, но разве это не удобный случай? Если Гонсет столь одарен, его гибель послужит залогом нашей победы.
— Почти согласен с тобой, Шагалан. Фигура нерядовая, удалось бы дотянуться… Впрочем, пока у нас все равно нет подходов. Гонсет — опытный лис, ему ли не знать, как организуются покушения и как их избежать.
— Мне рассказывали байки о нем, — добавил Скоха. — Шепчутся, будто наместник крайне неохотно ездит по стране, чаще челночит между столицей и замком Тьюнир. И обязательно в сопровождении двух-трех десятков отборных головорезов. Безлунная ночь, черные лошади, черные плащи… короче, общий ужас.
Шагалан ухмыльнулся:
— Ну, если мы попадем в нужную точку…
— Это далекое будущее, — прервал его Кане. — А до тех пор нам, друзья, предстоит помериться с Гонсетом разумом. Задача не из легких, но, думаю, имеются шансы на успех, особенно если действительно обретем доступ к агентурным кладовым мятежного Гердонеза. Все вы наслышаны об «Армии Сегеша», должно быть самой крупной повстанческой ватаге. Как недавно уточнил Кабо, она вправду существует по сей день в лесах западнее Галаги. Не прекращая других поисков, попытайтесь каждый со своей стороны нащупать контакт с Сегешем.
— Н-да, — фыркнул Дайсар. — Если верить молве, старик Сегеш стал бы великолепным союзником. Ни о ком не говорят в Гердонезе больше, чем о нем. Ни за чью голову не предлагают таких денег мелонги. Если же у него вдобавок и сотня-полторы бойцов… Загвоздка в том, как выйти на отряд, раз его тщетно ловит много лет сам Гонсет?
Хардай улыбнулся:
— Не знаю. Но нужны настойчивые усилия, нацеленность на встречу. Только это вкупе с чутьем способно помочь.
— Учитель, — Шагалан задумчиво теребил ворот рубахи, — среди адресов, что вы передали, есть и Галага…
— Поосторожней с этими адресами, друг мой! — Кане посмурнел. — Явившись туда, рискуешь в мгновение ока очутиться не у Сегеша, а в городской тюрьме. Считай это исключительно запасом на черный день.
Спустя еще некоторое время совещание завершилось, и все потянулись на улицу, на слепящее солнце. Щурясь после сумрака землянки, Шагалан задержался рядом с Кане.
— Учитель, когда, по-вашему, ожидать войну на Диадоне?
— В будущем году, — не колеблясь, ответил тот. — Предельно — через два года.
— Откуда подобная уверенность?
— Удивишься, Шагалан, но, прежде всего, из ваших донесений. — Хардай похлопал юношу по плечу. — В придачу щепотка слухов, расчетов да интуиции. Однако можешь не ломать над этим голову: сигнал к выступлению дадут сами мелонги.
— ?
— Поверь, Император однажды уже обломал зубы на Диадоне и теперь соберет для него все имеющиеся силы. То есть едва только большая часть гарнизона запылит в сторону портов, приспеет срок точить клинки и стаскивать лодки на воду.
— Будь Гонсет воистину столь хитер, как его рисуют, постарался бы перебросить полки тайно.
— Верно, друг мой. Поэтому так нужны многочисленные глаза и уши в Гердонезе.
Помедлив, Шагалан наконец отважился на вопрос, последнее время деликатно всеми обходимый:
— Вы пойдете с нами, учитель?
Кане пожал плечами:
— Все возможно… По совести, очень хочется возвратиться к началу боев на Диадон. Думаю, мы с Очатой лишними бы там стали… Ну, а если не судьба сразиться с врагом дома, то, конечно, мы и здесь…
Хардай смолк, лишь через секунду юноша сам услышал чьи-то торопливые шаги. Со стороны Зала Собраний к ним спешил Борхи, один из двух братьев-близнецов, различаемых только по тщательности в выбривании голов. Потом заметили и суматоху у дверей Зала. По обеспокоенному виду подбежавшего поняли, что случилось недоброе.
— Мессиру Иигуиру плохо!
Крик тотчас сорвал с места.
— Он потерял сознание во время занятия, прямо на полуслове, — объяснял Борхи на бегу. — Сперва хотели перенести его в дом, но потом решили не тревожить и устроили в Зале. Слишком уж скверно выглядел…
В конце Зала на помосте рядом с креслом было сооружено подобие ложа из одеял и плащей. Вокруг суетились женщины: подносили воду, полотенца, пучки каких-то трав. Чуть поодаль с сумрачными лицами переговаривались Беронбос и мастер Очата. Прочие поселенцы густой беззвучной волной застыли вдоль стен, обрамляя озаряемый пламенем круг.
Кане оставил учеников у входа, сам прошел к помосту, осмотрел больного, обменялся короткими фразами с другими руководителями лагеря. Затем подозвал Шагалана, в напряженном ожидании теснившегося среди друзей.
— Совсем плох, — вполголоса произнес хардай. — Насколько могу судить, отказывает сердце. Первый удар он переборол, однако сейчас надежда слабая. Мы способны только малость облегчить страдания, но не изменить финал. Пойдем, поможешь…
Повинуясь указаниям мастера, Шагалан приподнял старика в полусидячее положение, подсунул под спину набитые соломой подушки. Иигуир все еще пребывал без сознания, лишь частое хриплое дыхание свидетельствовало о тлеющей жизни в изнуренном годами теле.
— Побудь около него, Ванг, — срывающимся басом вымолвил Беронбос. — Если придет в себя, ему понадобятся самые близкие люди.
— Тяжело говорить, сударь, — заметил Кане, — но здесь скорее понадобится священник.
Беронбос в отчаянии схватился за голову, потом кое-как совладал с собой:
— Конечно, я немедленно поеду. Может, поискать и врача?
— Боюсь, господа, в целой Поднебесной не найти лекаря, способного на такое чудо. А вам ехать не обязательно — ребята управятся легче и быстрее.
— Я распоряжусь. — Очата двинулся к выходу, вызывая знаками кого-то из толпы.
— Прочим тоже выйти. — Казалось, Кане стремился в большей степени отвлечь Беронбоса от горестных мыслей, нежели освободить зал. — Займитесь этим, сударь. Больному требуется больше воздуха.
Ребята вытекали на улицу медленно, неохотно. Долго топтались у порога, растерянно оглядываясь на смертное ложе любимого учителя. Их перекатывающиеся отточенные мускулы и крепкие кулаки на сей раз пасовали перед неизбежным.
В конце концов в зале остались только Кане, Шагалан и Марика, жена Беронбоса. Женщина время от времени протирала лицо старика мокрой тряпкой, мужчины отступили к окну.
— Он еще придет в себя? — тихо спросил Шагалан.
— Вероятнее всего. — Хардай помолчал, потом добавил, словно размышляя вслух: — Хотя, возможно, лучше бы ему не приходить…
Смысл загадочной фразы Шагалан постиг поздно вечером. Он сидел в одинокой задумчивости рядом с учителем, когда тот с резким всхлипом вдруг дернулся и сел на ложе. Отчаянно выпученные глаза, всклокоченные волосы, широко открытый рот — он явно задыхался в большом пустынном зале. Юноша, в два прыжка подлетев к окну, пронзительно свистнул. Через минуту около больного собрались Кане, Беронбос, Марика и их дочь Ринара. Немалых трудов стоило Очате сдержать в дверях остальных, снаружи теперь доносился обеспокоенный гул. К этому моменту Иигуир обессиленно упал на подушки, непрекращающаяся одышка дополнилась тяжелым кашлем, на губах показалась пена. Осмотрев старика, Кане лишь покачал головой.
Пока женщины оттирали с лица Иигуира липкий пот, Шагалан упрямо размахивал самодельным опахалом из натянутой на ивовый обруч холстины. Безнадежная, но неистовая борьба за жизнь не прерывалась ни на миг. Юноша уже начал уставать, когда приступ наконец пошел на спад, кашель стих, совершенно изможденный Бентанор смог ненадолго забыться. По распоряжению Кане на дежурство у ложа заступил Лансар, а Шагалана хардай отозвал в сторону:
— Привезли местного священника. Бери Скоху и Дайсара, в лагере сопровождайте гостя неотлучно. Считайте это специальным заданием: теперь вы — богобоязненные единотворцы. Постарайтесь, чтобы клирика не шокировало окружающее.
— А как же мессир?! — вскинулся юноша.
— Не волнуйся, друг мой, здесь хватит заботливых рук. Как только он проснется, спросим об исповеднике. Чужие уши, конечно… однако, мыслю, без их участия господину Иигуиру душевного покоя не получить. А уж в последнюю-то минуту он его точно заслужил.
На улице темнело, малиновые отсветы заката утопали за лесом, открывая дорогу силам ночи. Церковника нашли у заставы на въезде в лагерь. Полнотелый мужчина средних лет в простой серой рясе неподвижно сидел на таком же упитанном муле. С боков их поджимали два поселенца: Керман и Гош, державшие своих коней под уздцы. Все движения священника заключались в непрерывном разворачивании головы от одного безмолвного, мрачно-ледяного спутника к другому.
— Похоже, милейший пастырь здорово перетрусил, — шепнул Шагалан Дайсару, приближаясь к заставе. — Работаем, братцы…
Столь пылкое почтение не всегда, пожалуй, достается и епископам. Священник даже оторопел от резкого поворота дела, но вскоре оправился, чинно сполз с седла и по-отечески благословил свою боголюбивую паству. Пропустив товарищей к руке служителя Церкви, Шагалан аккуратно отпихнул в густеющие потемки его суровых стражей.
— И на черта вы расшаркиваетесь перед этим надутым каплуном? — беззлобно буркнул Керман.
— Валите, валите, ребята, — прошипел Шагалан, тесня его спиной. — И остальным скажите, чтоб не попадались на дороге. Кроме нас больше расшаркиваться некому.
— Часто посещаете церковь, дети мои? — Священник успел совсем размякнуть. — Я не замечал вас у себя.
— Мы лишь бедные сироты, изгнанные со своей родины, святой отец, — весьма натурально сетовал Скоха, меняя классический валестийский на диалект северных земель. — Все время и силы уходят на то, чтобы хоть как-то свести концы с концами. В поте лица добывая себе пропитание, мы, к прискорбию, действительно редко посещаем Храм Божий.
— Тем не менее всегда спешим при первой же возможности причаститься святых даров… — поддакивал Дайсар, — однако по преимуществу в… соседней с вашей деревне.
— Похвально, дети мои, — расплылся в улыбке священник. — Рад буду увидеть вас и на своей службе. Почаще припадайте к чистому роднику матери Церкви, это поможет утвердиться в вере и пережить нынешние нелегкие дни.
— А теперь еще ужасное горе, святой отец. — Скоха предпочел переменить тему. — Мессир Иигуир, наш наставник как в светских, так и в духовных делах, покидает нас. Мы просто в отчаянии!
— Крепись, сын мой, все в руках Творца. Любой из нас рано или поздно предстанет на Его суд. У господина же Иигуира за плечами славная жизнь, удивительная не только свершениями, но и продолжительностью. Немногим Всевышний отпускает столь долгий век.
— Вы тоже наслышаны об учителе?
— Безусловно, сын мой. Один собор Святого Гемлиса Орхенского в Амиарте обессмертил бы его имя. Правда, я что-то слышал и о разногласиях с иерархами Гердонеза… Впрочем, ведь господин Иигуир остался преданным единотворцем, не так ли? Огромная честь для скромного сельского священника быть духовником незаурядного человека…
Под этот разговор они приблизились к Залу Собраний. У входа толпилось едва ли не все население лагеря, глухой гул выдавал накал общих чувств. При виде зловещего гостя глум чуть стих, тесные ряды раздвинулись, образовав узкий коридор до самых дверей. Священник, распираемый гордостью от важности выпавшей на его долю миссии и преклонения окружающих, прошествовал, щедро одаривая направо и налево благословениями примерную паству. То ли сказалась его погруженность в собственные грезы, то ли — плотная опека разведчиков, а может, и неверные блики редких факелов, но он так и не заметил, что на его величественные пассы почти никто не отреагировал.
В дверях Шагалан остановился, быстро глянул внутрь:
— Можете начинать, святой отец. Мы подождем на улице.
Пока набожные Марика с дочерью раскланивались со священником, Кане бесшумной тенью проскользнул за порог. Здесь его догнал Шагалан:
— Как он?
— Проснулся в ясном сознании, хотя очень слаб.
— Я тут подумал, учитель… — Юноша промедлил. — Мессиру Иигуиру ведь предстоит исповедовать все совершенные грехи… Не окажется ли церковник посвященным в наши планы? Боюсь, мессир до сих пор считает свою затею пускай и вынужденным, но богопротивным поступком.
— Передачу воспитания невинных отроков в руки безбожников? — усмехнулся мастер. — Весьма вероятно. Что ж теперь? Неужели предлагаешь прирезать святого отца?
Юноша посмотрел серьезно:
— Нет, лишнее. Он представляется человеком не слишком умным, но вполне преданным своему долгу, тайну исповеди, скорее всего, сохранит. Другой вопрос, если кто-то целенаправленно пожелает выдавить из него сведения…
— Потерпим чуток, Шагалан. Полагаю, едва гость выйдет, как тотчас развеет сомнения. Следом зайдешь ты.
Ждать пришлось изрядно. Наконец одна из створок дверей, скрипнув, приоткрылась, показался священник. Весь взъерошенный, растерянный и даже испуганный, то и дело отирая с лица пот, он невидящими глазами озирался вокруг. Кане и Шагалан многозначительно переглянулись.
— Дайсар! — позвал хардай негромко. — Вы со Скохой проводите святого отца до самой деревни. Время уже слишком позднее для одиноких путников.
Еще больше понизив голос, добавил:
— Возьмите у Беронбоса пару золотых на пожертвования. И постарайтесь по дороге убедить церковника в своем глубинном тяготении к вере предков. Она пробивается в ваших душах сквозь все чары и заблуждения воспитателей, ясно? Только сыграйте искренне, вдохновенно. Пускай теперь почувствует себя миссионером…
Когда Шагалан вновь подошел к ложу Иигуира, то понял, что развязка близка. Старик часто, с хрипом хватал ртом воздух и никак не мог отдышаться, на пепельно-серой коже натужной паутиной вздулись вены, пена на губах стала розовой.
— Плохой знак, — прошептал Кане, наклонившись. — Боюсь, зреет очередной приступ, который он едва ли перенесет. Если вдобавок пойдет кровь горлом, то…
Юноша опустился на пол у изголовья. Сзади, еле слышно ворча, Гош возился с опахалом, а Ринара, устроившись по другую сторону ложа, вытирала лицо и грудь умирающего. В этот момент взгляд Иигуиpa, до того воспаленно-блуждающий, внезапно обрел прежнюю ясность.
— Ванг! — голос был глухим и хриплым. Шагалан даже не сразу понял, что прозвучало его имя.
— Я здесь, учитель.
— Слушай меня, сынок… — Старик с трудом подыскивал паузы между волнами удушья. — Тебе с друзьями завершать начатое… Я уже, сдается… не поднимусь… Вам карать злодеев… освобождать страну… Жалею лишь, не довелось… самому обратно… Не вовремя истекает отпущенный… Помните, вы — гердонезцы, и… и родина ждет вашей помощи… Воздух горит… Да хранит вас… хранит вас Бог…
Какое-то движение на секунду отвлекло Шагалана. Повинуясь жесту Ринары, к ложу подступил мастер Кане. Девушка молча показала ему полотенце, которым только что протирала губы Иигуира, — на влажной светлой ткани отчетливо расплывались алые пятна…
II
Мастер Кане опустился на топчан рядом.
— На днях приезжал Бойд. Мы поговорили, и он назвал еще три адреса. Однако сам предупреждает — далее менее надежные. Использовать только в крайнем случае. Присмотрись, друг мой, но аккуратно, издали.
Шагалан глянул мельком на протянутый ему клочок бумажки и сунул за пазуху.
— Итак, сейчас у нас одиннадцать человек, — продолжил хардай. — Не бог весть какая сила, но для первых месяцев работы неплохо. Потом пойдет труднее. Вы все понимаете, что полезность нашей новорожденной сети пока невелика, путей же для ее расширения я вижу лишь два. Либо мы беремся за вербовку, сами или через старых агентов, либо пытаемся присоединиться к сетям, созданным другими.
— Вы опять насчет повстанцев, учитель? — Скоха скривил губу. — От них больше слухов, чем дел. Похоже, эти лесные братья очень уж заботятся о своем выживании и сидят тише воды.
— Без серьезной поддержки жителей, без множества осведомителей и помощников они за девять лет не сумели бы уцелеть. Не забывайте, друзья мои, с ними боролся годами не кто-нибудь, а Бренор Гонсет — едва ли не самый талантливый мастер тайных операций в мире. Вся разведка Мелонгеза — плод его рук, агентура в соседних странах частью по-прежнему замыкается на нем. Такого противника опасно недооценивать.
— Говорят, сейчас он в опале? — заметил Шагалан. — Вроде бы Император подозревал его в сочувствии мятежному Бордену.
— Как бы то ни было, возможности наместника еще велики. И я готов благодарить Бога, что в преддверии большой войны Император лишился сразу двух своих опытнейших военачальников: Венгуса и Гонсета.
— Жаль, угробил не обоих, теперь с этаким талантом схлестываться нам… Вы всегда возражали против устранения отдельных личностей, учитель, но разве это не удобный случай? Если Гонсет столь одарен, его гибель послужит залогом нашей победы.
— Почти согласен с тобой, Шагалан. Фигура нерядовая, удалось бы дотянуться… Впрочем, пока у нас все равно нет подходов. Гонсет — опытный лис, ему ли не знать, как организуются покушения и как их избежать.
— Мне рассказывали байки о нем, — добавил Скоха. — Шепчутся, будто наместник крайне неохотно ездит по стране, чаще челночит между столицей и замком Тьюнир. И обязательно в сопровождении двух-трех десятков отборных головорезов. Безлунная ночь, черные лошади, черные плащи… короче, общий ужас.
Шагалан ухмыльнулся:
— Ну, если мы попадем в нужную точку…
— Это далекое будущее, — прервал его Кане. — А до тех пор нам, друзья, предстоит помериться с Гонсетом разумом. Задача не из легких, но, думаю, имеются шансы на успех, особенно если действительно обретем доступ к агентурным кладовым мятежного Гердонеза. Все вы наслышаны об «Армии Сегеша», должно быть самой крупной повстанческой ватаге. Как недавно уточнил Кабо, она вправду существует по сей день в лесах западнее Галаги. Не прекращая других поисков, попытайтесь каждый со своей стороны нащупать контакт с Сегешем.
— Н-да, — фыркнул Дайсар. — Если верить молве, старик Сегеш стал бы великолепным союзником. Ни о ком не говорят в Гердонезе больше, чем о нем. Ни за чью голову не предлагают таких денег мелонги. Если же у него вдобавок и сотня-полторы бойцов… Загвоздка в том, как выйти на отряд, раз его тщетно ловит много лет сам Гонсет?
Хардай улыбнулся:
— Не знаю. Но нужны настойчивые усилия, нацеленность на встречу. Только это вкупе с чутьем способно помочь.
— Учитель, — Шагалан задумчиво теребил ворот рубахи, — среди адресов, что вы передали, есть и Галага…
— Поосторожней с этими адресами, друг мой! — Кане посмурнел. — Явившись туда, рискуешь в мгновение ока очутиться не у Сегеша, а в городской тюрьме. Считай это исключительно запасом на черный день.
Спустя еще некоторое время совещание завершилось, и все потянулись на улицу, на слепящее солнце. Щурясь после сумрака землянки, Шагалан задержался рядом с Кане.
— Учитель, когда, по-вашему, ожидать войну на Диадоне?
— В будущем году, — не колеблясь, ответил тот. — Предельно — через два года.
— Откуда подобная уверенность?
— Удивишься, Шагалан, но, прежде всего, из ваших донесений. — Хардай похлопал юношу по плечу. — В придачу щепотка слухов, расчетов да интуиции. Однако можешь не ломать над этим голову: сигнал к выступлению дадут сами мелонги.
— ?
— Поверь, Император однажды уже обломал зубы на Диадоне и теперь соберет для него все имеющиеся силы. То есть едва только большая часть гарнизона запылит в сторону портов, приспеет срок точить клинки и стаскивать лодки на воду.
— Будь Гонсет воистину столь хитер, как его рисуют, постарался бы перебросить полки тайно.
— Верно, друг мой. Поэтому так нужны многочисленные глаза и уши в Гердонезе.
Помедлив, Шагалан наконец отважился на вопрос, последнее время деликатно всеми обходимый:
— Вы пойдете с нами, учитель?
Кане пожал плечами:
— Все возможно… По совести, очень хочется возвратиться к началу боев на Диадон. Думаю, мы с Очатой лишними бы там стали… Ну, а если не судьба сразиться с врагом дома, то, конечно, мы и здесь…
Хардай смолк, лишь через секунду юноша сам услышал чьи-то торопливые шаги. Со стороны Зала Собраний к ним спешил Борхи, один из двух братьев-близнецов, различаемых только по тщательности в выбривании голов. Потом заметили и суматоху у дверей Зала. По обеспокоенному виду подбежавшего поняли, что случилось недоброе.
— Мессиру Иигуиру плохо!
Крик тотчас сорвал с места.
— Он потерял сознание во время занятия, прямо на полуслове, — объяснял Борхи на бегу. — Сперва хотели перенести его в дом, но потом решили не тревожить и устроили в Зале. Слишком уж скверно выглядел…
В конце Зала на помосте рядом с креслом было сооружено подобие ложа из одеял и плащей. Вокруг суетились женщины: подносили воду, полотенца, пучки каких-то трав. Чуть поодаль с сумрачными лицами переговаривались Беронбос и мастер Очата. Прочие поселенцы густой беззвучной волной застыли вдоль стен, обрамляя озаряемый пламенем круг.
Кане оставил учеников у входа, сам прошел к помосту, осмотрел больного, обменялся короткими фразами с другими руководителями лагеря. Затем подозвал Шагалана, в напряженном ожидании теснившегося среди друзей.
— Совсем плох, — вполголоса произнес хардай. — Насколько могу судить, отказывает сердце. Первый удар он переборол, однако сейчас надежда слабая. Мы способны только малость облегчить страдания, но не изменить финал. Пойдем, поможешь…
Повинуясь указаниям мастера, Шагалан приподнял старика в полусидячее положение, подсунул под спину набитые соломой подушки. Иигуир все еще пребывал без сознания, лишь частое хриплое дыхание свидетельствовало о тлеющей жизни в изнуренном годами теле.
— Побудь около него, Ванг, — срывающимся басом вымолвил Беронбос. — Если придет в себя, ему понадобятся самые близкие люди.
— Тяжело говорить, сударь, — заметил Кане, — но здесь скорее понадобится священник.
Беронбос в отчаянии схватился за голову, потом кое-как совладал с собой:
— Конечно, я немедленно поеду. Может, поискать и врача?
— Боюсь, господа, в целой Поднебесной не найти лекаря, способного на такое чудо. А вам ехать не обязательно — ребята управятся легче и быстрее.
— Я распоряжусь. — Очата двинулся к выходу, вызывая знаками кого-то из толпы.
— Прочим тоже выйти. — Казалось, Кане стремился в большей степени отвлечь Беронбоса от горестных мыслей, нежели освободить зал. — Займитесь этим, сударь. Больному требуется больше воздуха.
Ребята вытекали на улицу медленно, неохотно. Долго топтались у порога, растерянно оглядываясь на смертное ложе любимого учителя. Их перекатывающиеся отточенные мускулы и крепкие кулаки на сей раз пасовали перед неизбежным.
В конце концов в зале остались только Кане, Шагалан и Марика, жена Беронбоса. Женщина время от времени протирала лицо старика мокрой тряпкой, мужчины отступили к окну.
— Он еще придет в себя? — тихо спросил Шагалан.
— Вероятнее всего. — Хардай помолчал, потом добавил, словно размышляя вслух: — Хотя, возможно, лучше бы ему не приходить…
Смысл загадочной фразы Шагалан постиг поздно вечером. Он сидел в одинокой задумчивости рядом с учителем, когда тот с резким всхлипом вдруг дернулся и сел на ложе. Отчаянно выпученные глаза, всклокоченные волосы, широко открытый рот — он явно задыхался в большом пустынном зале. Юноша, в два прыжка подлетев к окну, пронзительно свистнул. Через минуту около больного собрались Кане, Беронбос, Марика и их дочь Ринара. Немалых трудов стоило Очате сдержать в дверях остальных, снаружи теперь доносился обеспокоенный гул. К этому моменту Иигуир обессиленно упал на подушки, непрекращающаяся одышка дополнилась тяжелым кашлем, на губах показалась пена. Осмотрев старика, Кане лишь покачал головой.
Пока женщины оттирали с лица Иигуира липкий пот, Шагалан упрямо размахивал самодельным опахалом из натянутой на ивовый обруч холстины. Безнадежная, но неистовая борьба за жизнь не прерывалась ни на миг. Юноша уже начал уставать, когда приступ наконец пошел на спад, кашель стих, совершенно изможденный Бентанор смог ненадолго забыться. По распоряжению Кане на дежурство у ложа заступил Лансар, а Шагалана хардай отозвал в сторону:
— Привезли местного священника. Бери Скоху и Дайсара, в лагере сопровождайте гостя неотлучно. Считайте это специальным заданием: теперь вы — богобоязненные единотворцы. Постарайтесь, чтобы клирика не шокировало окружающее.
— А как же мессир?! — вскинулся юноша.
— Не волнуйся, друг мой, здесь хватит заботливых рук. Как только он проснется, спросим об исповеднике. Чужие уши, конечно… однако, мыслю, без их участия господину Иигуиру душевного покоя не получить. А уж в последнюю-то минуту он его точно заслужил.
На улице темнело, малиновые отсветы заката утопали за лесом, открывая дорогу силам ночи. Церковника нашли у заставы на въезде в лагерь. Полнотелый мужчина средних лет в простой серой рясе неподвижно сидел на таком же упитанном муле. С боков их поджимали два поселенца: Керман и Гош, державшие своих коней под уздцы. Все движения священника заключались в непрерывном разворачивании головы от одного безмолвного, мрачно-ледяного спутника к другому.
— Похоже, милейший пастырь здорово перетрусил, — шепнул Шагалан Дайсару, приближаясь к заставе. — Работаем, братцы…
Столь пылкое почтение не всегда, пожалуй, достается и епископам. Священник даже оторопел от резкого поворота дела, но вскоре оправился, чинно сполз с седла и по-отечески благословил свою боголюбивую паству. Пропустив товарищей к руке служителя Церкви, Шагалан аккуратно отпихнул в густеющие потемки его суровых стражей.
— И на черта вы расшаркиваетесь перед этим надутым каплуном? — беззлобно буркнул Керман.
— Валите, валите, ребята, — прошипел Шагалан, тесня его спиной. — И остальным скажите, чтоб не попадались на дороге. Кроме нас больше расшаркиваться некому.
— Часто посещаете церковь, дети мои? — Священник успел совсем размякнуть. — Я не замечал вас у себя.
— Мы лишь бедные сироты, изгнанные со своей родины, святой отец, — весьма натурально сетовал Скоха, меняя классический валестийский на диалект северных земель. — Все время и силы уходят на то, чтобы хоть как-то свести концы с концами. В поте лица добывая себе пропитание, мы, к прискорбию, действительно редко посещаем Храм Божий.
— Тем не менее всегда спешим при первой же возможности причаститься святых даров… — поддакивал Дайсар, — однако по преимуществу в… соседней с вашей деревне.
— Похвально, дети мои, — расплылся в улыбке священник. — Рад буду увидеть вас и на своей службе. Почаще припадайте к чистому роднику матери Церкви, это поможет утвердиться в вере и пережить нынешние нелегкие дни.
— А теперь еще ужасное горе, святой отец. — Скоха предпочел переменить тему. — Мессир Иигуир, наш наставник как в светских, так и в духовных делах, покидает нас. Мы просто в отчаянии!
— Крепись, сын мой, все в руках Творца. Любой из нас рано или поздно предстанет на Его суд. У господина же Иигуира за плечами славная жизнь, удивительная не только свершениями, но и продолжительностью. Немногим Всевышний отпускает столь долгий век.
— Вы тоже наслышаны об учителе?
— Безусловно, сын мой. Один собор Святого Гемлиса Орхенского в Амиарте обессмертил бы его имя. Правда, я что-то слышал и о разногласиях с иерархами Гердонеза… Впрочем, ведь господин Иигуир остался преданным единотворцем, не так ли? Огромная честь для скромного сельского священника быть духовником незаурядного человека…
Под этот разговор они приблизились к Залу Собраний. У входа толпилось едва ли не все население лагеря, глухой гул выдавал накал общих чувств. При виде зловещего гостя глум чуть стих, тесные ряды раздвинулись, образовав узкий коридор до самых дверей. Священник, распираемый гордостью от важности выпавшей на его долю миссии и преклонения окружающих, прошествовал, щедро одаривая направо и налево благословениями примерную паству. То ли сказалась его погруженность в собственные грезы, то ли — плотная опека разведчиков, а может, и неверные блики редких факелов, но он так и не заметил, что на его величественные пассы почти никто не отреагировал.
В дверях Шагалан остановился, быстро глянул внутрь:
— Можете начинать, святой отец. Мы подождем на улице.
Пока набожные Марика с дочерью раскланивались со священником, Кане бесшумной тенью проскользнул за порог. Здесь его догнал Шагалан:
— Как он?
— Проснулся в ясном сознании, хотя очень слаб.
— Я тут подумал, учитель… — Юноша промедлил. — Мессиру Иигуиру ведь предстоит исповедовать все совершенные грехи… Не окажется ли церковник посвященным в наши планы? Боюсь, мессир до сих пор считает свою затею пускай и вынужденным, но богопротивным поступком.
— Передачу воспитания невинных отроков в руки безбожников? — усмехнулся мастер. — Весьма вероятно. Что ж теперь? Неужели предлагаешь прирезать святого отца?
Юноша посмотрел серьезно:
— Нет, лишнее. Он представляется человеком не слишком умным, но вполне преданным своему долгу, тайну исповеди, скорее всего, сохранит. Другой вопрос, если кто-то целенаправленно пожелает выдавить из него сведения…
— Потерпим чуток, Шагалан. Полагаю, едва гость выйдет, как тотчас развеет сомнения. Следом зайдешь ты.
Ждать пришлось изрядно. Наконец одна из створок дверей, скрипнув, приоткрылась, показался священник. Весь взъерошенный, растерянный и даже испуганный, то и дело отирая с лица пот, он невидящими глазами озирался вокруг. Кане и Шагалан многозначительно переглянулись.
— Дайсар! — позвал хардай негромко. — Вы со Скохой проводите святого отца до самой деревни. Время уже слишком позднее для одиноких путников.
Еще больше понизив голос, добавил:
— Возьмите у Беронбоса пару золотых на пожертвования. И постарайтесь по дороге убедить церковника в своем глубинном тяготении к вере предков. Она пробивается в ваших душах сквозь все чары и заблуждения воспитателей, ясно? Только сыграйте искренне, вдохновенно. Пускай теперь почувствует себя миссионером…
Когда Шагалан вновь подошел к ложу Иигуира, то понял, что развязка близка. Старик часто, с хрипом хватал ртом воздух и никак не мог отдышаться, на пепельно-серой коже натужной паутиной вздулись вены, пена на губах стала розовой.
— Плохой знак, — прошептал Кане, наклонившись. — Боюсь, зреет очередной приступ, который он едва ли перенесет. Если вдобавок пойдет кровь горлом, то…
Юноша опустился на пол у изголовья. Сзади, еле слышно ворча, Гош возился с опахалом, а Ринара, устроившись по другую сторону ложа, вытирала лицо и грудь умирающего. В этот момент взгляд Иигуиpa, до того воспаленно-блуждающий, внезапно обрел прежнюю ясность.
— Ванг! — голос был глухим и хриплым. Шагалан даже не сразу понял, что прозвучало его имя.
— Я здесь, учитель.
— Слушай меня, сынок… — Старик с трудом подыскивал паузы между волнами удушья. — Тебе с друзьями завершать начатое… Я уже, сдается… не поднимусь… Вам карать злодеев… освобождать страну… Жалею лишь, не довелось… самому обратно… Не вовремя истекает отпущенный… Помните, вы — гердонезцы, и… и родина ждет вашей помощи… Воздух горит… Да хранит вас… хранит вас Бог…
Какое-то движение на секунду отвлекло Шагалана. Повинуясь жесту Ринары, к ложу подступил мастер Кане. Девушка молча показала ему полотенце, которым только что протирала губы Иигуира, — на влажной светлой ткани отчетливо расплывались алые пятна…
II
Шагалан медленно брел по прибрежному песку. Теплая пена резвилась вокруг босых ног. Освеженный грянувшим накануне ливнем, воздух струился в солнечных лучах. Несколько чаек деловито расхаживали по пляжу, нимало не пугаясь соседства человека. Чудилось, они своими крошечными мозгами поняли, что, погруженный в свои мысли, тот не обращал на окружающее никакого внимания.
Бентанор Иигуир умер на самом исходе той тяжелой ночи. День лагерь провел в звенящем, отчаянном молчании. Ни занятий, ни тренировок. Не произнося ни слова, люди точно призраки слонялись с места на место, то сбиваясь в беззвучные группы, то рассыпаясь поодиночке. После нескольких таких бесцельных перемещений они снова и снова возвращались в Зал Собраний, дабы постоять у тела учителя. Величественное лицо старца застыло в умиротворении и покое, тревоги суетного существования теперь переходили на плечи его воспитанников. Минута-две у смертного одра, и люди опять отправлялись в свои странные путешествия, чтобы затем снова сюда вернуться. Получался бесконечный поток, непрерывно протекавший через Зал. Горестную тишину над лагерем лишь однажды нарушил вой голодной скотины из хлева: животные, не считаясь ни с чем, требовали возобновления привычного хода бытия.
Назавтра тело Иигуира перевезли в Вильтон, скромный городок милях в десяти от побережья. По дороге повозку сопровождали только Беронбос, Шагалан и Дайсар, но печальное известие разлетелось далеко, и небольшая древняя церковь оказалась переполненной. Создавалось впечатление, будто сюда собрались все успевшие доехать до городка. Главным образом это были окрестные землепашцы, особняком держались несколько незнатных дворян, горожане и торговцы. Мало кто из них встречал Иигуира при жизни, но славного имени достало, чтобы созвать сюда людей. Чувство приобщения к истории витало под сводами храма, некоторые даже принесли с собой грудных детей, давая им хоть краем глаза увидеть похороны великого человека.
Службу вел епископ из Амиарты. В провинциальную глухомань его вытащил Бойд, ведавший организацией всей церемонии и определенно не поскупившийся на расходы. Кроме того, купец заполучил второго епископа, Гердонезского. По слухам, высокий жилистый старик с лицом аскета являлся приближенным принца Демиона, брата покойного Сигельвула Артави и формального наследника престола. Законность притязаний прозябающего на чужбине принца действительно никто не оспаривал, вот только шансы на их осуществление представлялись сейчас совершенно эфемерными. Первые годы изгнания корона Валесты еще терпела активные попытки Демиона собрать войско из гердонезского дворянства и наемников, но затем политика взяла верх над состраданием. Вдобавок денег на серьезную армию у принца не хватило, посему, когда его оголодавшие отряды занялись банальным грабежом, власти категорично настояли на их роспуске.
И вот теперь бывший епископ Оронский Мариус Штиль восседал в трех шагах от гроба своевольного Иигуира рука об руку с Тинасом Бойдом, торговцем с весьма плутовской репутацией. Шагалан, почти не спавший и не отходивший от тела учителя двое суток, располагался прямо за этой парочкой. Сквозь дрему, нагоняемую монотонным речитативом молитв, он наблюдал, как длинная фигура епископа то и дело склоняется к толстяку-купцу и после короткого перешептывания словно маятник возвращается в прежнее положение. К концу службы собеседники смотрелись вполне довольными друг другом. Какой-то жесткий, фанатичный отблеск во взгляде епископа Шагалану не понравился, но понимал он и Бойда с вечным принципом «Враг моего врага…», а потому промолчал. Вообще они с Дайсаром старались вести себя как можно незаметнее, беззвучно плывя по течению красивой, хоть и кажущейся бессмысленной, церемонии.
Похоронили Иигуира на маленьком, опрятном кладбище Вильтона. Едва бросив горсть земли на крышку гроба учителя, молодые люди аккуратно растворились в толпе и вскоре уже вышагивали по пыльной дороге назад в лагерь, позволив Бойду и Беронбосу самим завершать свои тягучие ритуалы…
Шагалан на мгновение вынырнул из глубокой задумчивости. Песчаный пляж, на котором еще кое-где виднелись его недолизанные прибоем следы, здесь внезапно обрывался, упираясь в поднимавшуюся прямо из моря каменную гряду. Ничего не оставалось, как повернуть вдоль нее к лесу, темнеющему неподалеку…
Возможно, впервые за долгое время непонятные чувства бередили душу юноши. Если среди них и присутствовали печаль, горечь, тоска, то совсем немного, легким привкусом. Скорее, то, что сейчас происходило, напоминало растерянность и опустошенность. Шагалан лишился не только основателя и вдохновителя главного дела его жизни, но и самого близкого человека, последней ниточки, связывавшей его с детством. И эта не столь болезненная, сколь назойливо звенящая пустота лишала его покоя. Мнилось, пошатнулись устои бытия, он даже засомневался в способности продолжать начатый путь. Со всеми накопившимися тревогами Шагалан обратился к Вакамо Кане. Мастер, терпеливо выслушав сбивчивые объяснения юноши, покачал головой:
— Тебе не в чем себя винить, друг мой. Поверь, почти любой познавший истину хоть однажды да сталкивается с колебаниями… Кое-кто и не раз… прежде чем осколки обыденного сознания покинут душу… Могу также сказать: ты не одинок в своих терзаниях, многие в лагере переживают сейчас подобное — очень уж велика утрата. Ты же был наиболее близок с покойным, тебе и достались самые суровые испытания. Что до совета… — Хардай помолчал, затем по его губам скользнула тень усмешки. — Пожалуй, я не стану давать его. Думаю, тебе хватит сил самостоятельно вернуть утраченное равновесие. На сегодня освобождаешься от занятий и тренировок, наши дела в Гердонезе тоже по такому случаю подождут… Погуляй, побудь один… и приходи сюда вечером, посмотрим, что получится…
Вступив под полог леса, Шагалан побрел куда глаза глядят. Пока состояние не улучшилось ни на йоту. Удивительно — он успел пережить немало тяжелых ударов, но никогда раньше не ощущал ничего подобного.
Острее всего ему, вероятно, надлежало бы почувствовать потерю родителей, семьи. Однако, дополненное прочими ужасами варварского нашествия, это горе совершенно подавило тогда крошечного мальчика. Забившись в угол какого-то полуразрушенного дома, он только и мог, что тихо завывать, размазывая слезы по грязным щекам. Вздрагивал от каждого шороха, боялся вылезти наружу даже на поиски еды и наверняка умер бы там же от страха и голода. Лишь забота и ласка старика Иигуира спасли его в тот момент, отогрели съежившуюся душу.
Следующее несчастье встретилось уже в Валесте. Первым наставником малыша Ванга в воинском деле был Мацуи Иригучи, самый пожилой и уважаемый из приехавших хардаев. Собственно ратных премудростей ребята в ту пору почти не касались, все дни они проводили в бесконечных веселых играх, изредка прерываемых физическими упражнениями, занятиями Иигуира или помощью по хозяйству. Иригучи, быстро освоивший основы незнакомого языка, всегда оказывался в гуще событий. Ребята с восторгом принимали от него все новые и новые игры, все более сложные и изощренные. Развлечения продолжались дотемна, до изнеможения, чтобы наутро возобновиться с прежним азартом. Такая развеселая жизнь съедала день за днем, неделю за неделей, и мальчишки не замечали, как постепенно становятся все более крепкими, ловкими, выносливыми, а постоянно усложнявшиеся игры превращаются в полноценные тяжелые тренировки. Окончательно метаморфозы завершились года через три, однако Иригучи, главный их зачинатель, этого уже не увидел.
На другое лето после прибытия в Валесту он вместе с Тинасом Бойдом отправился в глубь страны, в город Риньед. Купец ехал туда на ежегодную ярмарку, пытаясь возродить испорченную мелонгами торговлю, ехал налегке, только с деньгами, потому требовался спутник и охранник в долгом пути. Неизвестно, как он уговорил хардая, но тот, движимый, вероятно, любопытством, желанием получше узнать чужие края, даже переложил на товарищей проведение своей части тренировок. Путешественники рассчитывали на полтора месяца, но и половины срока не прошло, как в лагерь на запаленной лошади влетел измученный, перепуганный насмерть Бойд. Немалых трудов и времени стоило добиться от него связного рассказа о случившемся.
Странники, без особых происшествий одолев три четверти пути до Риньеда, заночевали на постоялом дворе крохотного городишки у реки. Всю ночь чуть недомогавший до того старик Иригучи кашлял и беспокойно ворочался на постели. Когда же наступило утро, в комнате его не оказалось, лишь на одеяле валялся кусок пожелтевшей бумаги, явно вырванный из какой-то книги. Бойд шагнул было поближе рассмотреть обрывок, но отскочил как ужаленный: прямо поперек цепочек чужеземных букв чернело единственное, коряво выведенное углем слово «ЧУМА». Купец опрометью бросился на улицу, в дверях столкнулся с хозяином постоялого двора, не меньше гостя бледным и перепуганным. Тот сбивчиво сообщил страшную новость: в соседнем селении скончались двое нищих, забредших откуда-то с юга, и причина смерти сомнений не вызывала — кровяная чума. Вроде бы уже несколько поколений на Срединных Островах не встречались с этой напастью, однако жуткая память сохранилась прекрасно. Городок, еще вчера купавшийся в довольстве, на глазах погрузился в панику, улицы опустели. Одни затаились в своих домах, надеясь пересидеть несчастье за плотными ставнями, другие спешно собирали вещи и покидали обернувшиеся опасностью места. Уезжали, не разбирая подчас дороги, не осознавая, что, возможно, сами разносят заразу в сопредельные земли.
Бентанор Иигуир умер на самом исходе той тяжелой ночи. День лагерь провел в звенящем, отчаянном молчании. Ни занятий, ни тренировок. Не произнося ни слова, люди точно призраки слонялись с места на место, то сбиваясь в беззвучные группы, то рассыпаясь поодиночке. После нескольких таких бесцельных перемещений они снова и снова возвращались в Зал Собраний, дабы постоять у тела учителя. Величественное лицо старца застыло в умиротворении и покое, тревоги суетного существования теперь переходили на плечи его воспитанников. Минута-две у смертного одра, и люди опять отправлялись в свои странные путешествия, чтобы затем снова сюда вернуться. Получался бесконечный поток, непрерывно протекавший через Зал. Горестную тишину над лагерем лишь однажды нарушил вой голодной скотины из хлева: животные, не считаясь ни с чем, требовали возобновления привычного хода бытия.
Назавтра тело Иигуира перевезли в Вильтон, скромный городок милях в десяти от побережья. По дороге повозку сопровождали только Беронбос, Шагалан и Дайсар, но печальное известие разлетелось далеко, и небольшая древняя церковь оказалась переполненной. Создавалось впечатление, будто сюда собрались все успевшие доехать до городка. Главным образом это были окрестные землепашцы, особняком держались несколько незнатных дворян, горожане и торговцы. Мало кто из них встречал Иигуира при жизни, но славного имени достало, чтобы созвать сюда людей. Чувство приобщения к истории витало под сводами храма, некоторые даже принесли с собой грудных детей, давая им хоть краем глаза увидеть похороны великого человека.
Службу вел епископ из Амиарты. В провинциальную глухомань его вытащил Бойд, ведавший организацией всей церемонии и определенно не поскупившийся на расходы. Кроме того, купец заполучил второго епископа, Гердонезского. По слухам, высокий жилистый старик с лицом аскета являлся приближенным принца Демиона, брата покойного Сигельвула Артави и формального наследника престола. Законность притязаний прозябающего на чужбине принца действительно никто не оспаривал, вот только шансы на их осуществление представлялись сейчас совершенно эфемерными. Первые годы изгнания корона Валесты еще терпела активные попытки Демиона собрать войско из гердонезского дворянства и наемников, но затем политика взяла верх над состраданием. Вдобавок денег на серьезную армию у принца не хватило, посему, когда его оголодавшие отряды занялись банальным грабежом, власти категорично настояли на их роспуске.
И вот теперь бывший епископ Оронский Мариус Штиль восседал в трех шагах от гроба своевольного Иигуира рука об руку с Тинасом Бойдом, торговцем с весьма плутовской репутацией. Шагалан, почти не спавший и не отходивший от тела учителя двое суток, располагался прямо за этой парочкой. Сквозь дрему, нагоняемую монотонным речитативом молитв, он наблюдал, как длинная фигура епископа то и дело склоняется к толстяку-купцу и после короткого перешептывания словно маятник возвращается в прежнее положение. К концу службы собеседники смотрелись вполне довольными друг другом. Какой-то жесткий, фанатичный отблеск во взгляде епископа Шагалану не понравился, но понимал он и Бойда с вечным принципом «Враг моего врага…», а потому промолчал. Вообще они с Дайсаром старались вести себя как можно незаметнее, беззвучно плывя по течению красивой, хоть и кажущейся бессмысленной, церемонии.
Похоронили Иигуира на маленьком, опрятном кладбище Вильтона. Едва бросив горсть земли на крышку гроба учителя, молодые люди аккуратно растворились в толпе и вскоре уже вышагивали по пыльной дороге назад в лагерь, позволив Бойду и Беронбосу самим завершать свои тягучие ритуалы…
Шагалан на мгновение вынырнул из глубокой задумчивости. Песчаный пляж, на котором еще кое-где виднелись его недолизанные прибоем следы, здесь внезапно обрывался, упираясь в поднимавшуюся прямо из моря каменную гряду. Ничего не оставалось, как повернуть вдоль нее к лесу, темнеющему неподалеку…
Возможно, впервые за долгое время непонятные чувства бередили душу юноши. Если среди них и присутствовали печаль, горечь, тоска, то совсем немного, легким привкусом. Скорее, то, что сейчас происходило, напоминало растерянность и опустошенность. Шагалан лишился не только основателя и вдохновителя главного дела его жизни, но и самого близкого человека, последней ниточки, связывавшей его с детством. И эта не столь болезненная, сколь назойливо звенящая пустота лишала его покоя. Мнилось, пошатнулись устои бытия, он даже засомневался в способности продолжать начатый путь. Со всеми накопившимися тревогами Шагалан обратился к Вакамо Кане. Мастер, терпеливо выслушав сбивчивые объяснения юноши, покачал головой:
— Тебе не в чем себя винить, друг мой. Поверь, почти любой познавший истину хоть однажды да сталкивается с колебаниями… Кое-кто и не раз… прежде чем осколки обыденного сознания покинут душу… Могу также сказать: ты не одинок в своих терзаниях, многие в лагере переживают сейчас подобное — очень уж велика утрата. Ты же был наиболее близок с покойным, тебе и достались самые суровые испытания. Что до совета… — Хардай помолчал, затем по его губам скользнула тень усмешки. — Пожалуй, я не стану давать его. Думаю, тебе хватит сил самостоятельно вернуть утраченное равновесие. На сегодня освобождаешься от занятий и тренировок, наши дела в Гердонезе тоже по такому случаю подождут… Погуляй, побудь один… и приходи сюда вечером, посмотрим, что получится…
Вступив под полог леса, Шагалан побрел куда глаза глядят. Пока состояние не улучшилось ни на йоту. Удивительно — он успел пережить немало тяжелых ударов, но никогда раньше не ощущал ничего подобного.
Острее всего ему, вероятно, надлежало бы почувствовать потерю родителей, семьи. Однако, дополненное прочими ужасами варварского нашествия, это горе совершенно подавило тогда крошечного мальчика. Забившись в угол какого-то полуразрушенного дома, он только и мог, что тихо завывать, размазывая слезы по грязным щекам. Вздрагивал от каждого шороха, боялся вылезти наружу даже на поиски еды и наверняка умер бы там же от страха и голода. Лишь забота и ласка старика Иигуира спасли его в тот момент, отогрели съежившуюся душу.
Следующее несчастье встретилось уже в Валесте. Первым наставником малыша Ванга в воинском деле был Мацуи Иригучи, самый пожилой и уважаемый из приехавших хардаев. Собственно ратных премудростей ребята в ту пору почти не касались, все дни они проводили в бесконечных веселых играх, изредка прерываемых физическими упражнениями, занятиями Иигуира или помощью по хозяйству. Иригучи, быстро освоивший основы незнакомого языка, всегда оказывался в гуще событий. Ребята с восторгом принимали от него все новые и новые игры, все более сложные и изощренные. Развлечения продолжались дотемна, до изнеможения, чтобы наутро возобновиться с прежним азартом. Такая развеселая жизнь съедала день за днем, неделю за неделей, и мальчишки не замечали, как постепенно становятся все более крепкими, ловкими, выносливыми, а постоянно усложнявшиеся игры превращаются в полноценные тяжелые тренировки. Окончательно метаморфозы завершились года через три, однако Иригучи, главный их зачинатель, этого уже не увидел.
На другое лето после прибытия в Валесту он вместе с Тинасом Бойдом отправился в глубь страны, в город Риньед. Купец ехал туда на ежегодную ярмарку, пытаясь возродить испорченную мелонгами торговлю, ехал налегке, только с деньгами, потому требовался спутник и охранник в долгом пути. Неизвестно, как он уговорил хардая, но тот, движимый, вероятно, любопытством, желанием получше узнать чужие края, даже переложил на товарищей проведение своей части тренировок. Путешественники рассчитывали на полтора месяца, но и половины срока не прошло, как в лагерь на запаленной лошади влетел измученный, перепуганный насмерть Бойд. Немалых трудов и времени стоило добиться от него связного рассказа о случившемся.
Странники, без особых происшествий одолев три четверти пути до Риньеда, заночевали на постоялом дворе крохотного городишки у реки. Всю ночь чуть недомогавший до того старик Иригучи кашлял и беспокойно ворочался на постели. Когда же наступило утро, в комнате его не оказалось, лишь на одеяле валялся кусок пожелтевшей бумаги, явно вырванный из какой-то книги. Бойд шагнул было поближе рассмотреть обрывок, но отскочил как ужаленный: прямо поперек цепочек чужеземных букв чернело единственное, коряво выведенное углем слово «ЧУМА». Купец опрометью бросился на улицу, в дверях столкнулся с хозяином постоялого двора, не меньше гостя бледным и перепуганным. Тот сбивчиво сообщил страшную новость: в соседнем селении скончались двое нищих, забредших откуда-то с юга, и причина смерти сомнений не вызывала — кровяная чума. Вроде бы уже несколько поколений на Срединных Островах не встречались с этой напастью, однако жуткая память сохранилась прекрасно. Городок, еще вчера купавшийся в довольстве, на глазах погрузился в панику, улицы опустели. Одни затаились в своих домах, надеясь пересидеть несчастье за плотными ставнями, другие спешно собирали вещи и покидали обернувшиеся опасностью места. Уезжали, не разбирая подчас дороги, не осознавая, что, возможно, сами разносят заразу в сопредельные земли.