Страница:
Юзеф медленным, старческим движением поднял руку. Показал лежащую на ладони маленькую плоскую коробочку. Несколько чёрных кнопочек, одна красная – но большая.
Обер-инквизитор снизошёл до объяснения:
– Ты что-нибудь слышал… о магнитно-резонансной томографии… Мессия недоделанный? На таких, как ты… она интересно… действует… Этот роддом получил три года назад подарок… томограф… якобы от разбогатевшего эмигранта, здесь родившегося… Тут стоит, за стеной… Не совсем обычный… я нажал кнопку – и все мы в сильнейшем поле… только на тебя оно… Как, нравится?
Вот оно что. Неудивительно, что Юзеф так резко сдал. Тут и молодым-то…
Маша-Диана шагнула вперёд. Упёрла «Генц» в диафрагму тенятника. Тот отшатнулся – угловато, неловко…
Юзеф проинформировал:
– Если сейчас в тебя попадёт пуля… будет больно… И ничего не зарастёт, не мечтай… Будет очень больно… как всем, кого ты убивал… и тем… кого убивали для тебя…
Копыто стремительно рванулся вперёд, к пультику управления томографом. Вернее, он, наверное, думал – стремительно. Споткнулся, неуклюже упал. И не спешил подниматься.
– Вставай… мразь… – сказал Юзеф. – Жить будешь… пока… Но на растительной диете… и сам – растительный…
– Не надо так, Юзик, – тихо сказал Алексей Николаевич. – Все-таки он родился человеком. С искрой Божьей… Не стоит топтать павшего – с удовольствием.
– Человеком он станет… когда Семаго-младший… трепанирует лобные доли… Полезным обществу… будет морковные грядки поливать… В Белоостровском скиту…
И это все? – подумал Лесник. Столько крови, столько смертей, чтоб все кончилось – так? Нажатая кнопка – и занавес? Конец комедии?
Через секунду он понял, что поспешил, что до занавеса ещё далеко.
Понял, когда окно со звоном ввалилось в ординаторскую.
Выстрелить в две влетевшие в окно тёмные фигуры Лесник не успел.
Вернее, успел, – но Диана выстрелила раньше. В него. Нажала на спуск в буквальном смысле на лету, пересекая комнату длинным прыжком – траектория его завершилась возле близнецов – удар, удар, два неприятных звука слились в один. С таким хрустом ломаются шейные позвонки. Близнецов не стало…
…Пуля каким-то чудом лишь царапнула пальцы, но выбила тяжёлый и неуклюжий СПП – стрела ушла в никуда – а в следующее мгновение короткий автомат пришельца упёрся в ребра Лесника, притиснул к стене. Второй – в шею Юзефа. Впрочем, сейчас обер-инквизитор не выглядел тем грозным бойцом, каким был сутки назад. Казалось, главная его забота – сделать очередной вдох. Грудь поднималась и опускалась с заметным глазу усилием… Пульт управления куда-то исчез. Маузер, так и не перезаряженный, пришелец небрежно смахнул со стола.
Шансов не было.
Незваные гости, затянутые в чёрные облегающие комбезы, держались на редкость профессионально. А Диана грамотно подстраховывала обоих на расстоянии, стоя над трупами близнецов.
Лесник искал и не находил тот неуловимый момент, когда можно рискнуть, можно переломить ситуацию. К тому же соотношение сил вновь изменилось – и вновь не в их пользу.
Следующая двойка – тоже сплошь чёрные, лишь глаза поблёскивают из-под масок-капюшонов, – появилась не так зрелищно. Без вылетающих стёкол – вылетать было нечему. Но тоже ловко скользнули в окно – и сразу в холл. Один на ходу отвесил хорошего пинка по рёбрам Копыту, вознамерившемуся на четвереньках покинуть место действия. Тот взвизгнул, забился в угол, не вставая. Метался взглядом по ординаторской, не зная, чего ждать дальше…
Короткие звуки ударов – и пьяно мычащие голоса в холле смолкли.
Третья двойка материализовалась за окном. О левитации, понятно, речь не шла – серое небо оконного проёма пересекали тонкие чёрные леера. И там же, за окном, зашумел-загрохотал какой-то механизм.
Лесник мельком подумал, что Алексей Николаевич Соболев, скорее всего, не понимает, что произошло. Слов не было сказано, ни одного. Хотя иные слепцы весьма точно представляют, что творится вокруг – без всяких слов-объяснений, только на слух…
…Очевидно, это задумывалось как эффектный выход на сцену: вы, дескать, тут все по уши в дерьме и крови, а я спускаюсь с небес, как Бог на машине, – воздать всем по заслугам. Весь в белом…
Но техника, как оно часто бывает, подвела – что-то застряло, что-то скрежетало, стрела рывками раскачивалась – и стоявший в решётчатой кабинке на её конце человек оказался вынужден вцепиться руками в бортики, изрядно потеряв в авантажности… Впрочем, в белом он был. В изящнейшем белом костюме.
Наконец все сработало, как надо. Человек шагнул на подоконник, спрыгнул в ординаторскую. И оказался субкомандором Беркутом, кандидатом в члены Капитула, и.о. начальника Северо-Западного филиала.
Второй раз за сутки Лесник стоял под стволами «кипарисов». Ощущение дежа вю и заколдованного круга росло и крепло.
– Что… за театральщина, Беркут? – прохрипел Юзеф. – Порхал мимо… решил передохнуть? Почистить пёрышки… поклевать зёрнышек?.. Извольте доложиться по всей форме, господин суб-командор!
На последней фразе голос обер-инквизитора стал обычным – чеканно зазвенел. Правда, потом Юзеф долго и шумно переводил дыхание…
Беркут докладывать по всей форме не спешил. Внимательно осмотрел диспозицию, выделил взглядом Копыто.
Кивнул удовлетворённо. Его бойцы производили впечатление глухонемых, ловящих каждый жест начальства – один тут же нагнулся над тенятником, в руке мелькнул шприц-пистолет. Использованные карпулы покатились на пол. Копыто обмяк, затих.
Миостагнатор, и прямо по точкам, догадался Лесник. Загнётся ведь от такой дозы – в магнитно-резонансном поле-то… Впрочем, им без разницы, у них приказ. А что без допроса – отпишутся, не впервой…
После реплики обер-инквизитора стояла тишина. Юзеф ждал ответа, скрестив на груди руки. Отец Алексий переводил широко открытые глаза с одного участника немой сцены на другого – словно действительно их видел…
Через секунду-другую Лесник понял, что обер-инквизитор тоже оценил опасность передозировки для третьего из Чёрной Троицы. И скрещённые на груди руки – не просто жест презрения. Магнитно-резонансное поле ослабло – это чувствовалось физически… Но полностью не исчезло. Замерший было Копыто заворочался, не приходя в сознание…
Беркут жестом отправил троих бойцов в холл. Вынул пистолет без глушителя, чуть поразмыслил – и показал на холл четвёртому замаскированному. Плотно затворил за ним дверь.
Намечается начальственная разборка, понял Лесник. Не для ушей рядового состава. Полевые агенты ещё куда ни шло (что Маша-Диана полевой агент, каким-то чудом ему не известный, Лесник уже не сомневался). Диана, кстати, после ухода замаскированных контролировала исключительно Лесника – грамотно, метров с четырех – никаких тыканий стволом с близких дистанций. Все правильно: и момент отобрать оружие не улучишь, и тебя, если что, убивать не будут, аккуратненько обездвижат… Одиннадцатимиллиметровая пуля «Генца» даже в конечность – сразу шок и потеря сознания…
Диана встретилась с ним глазами. И не отвела взгляд. Смотрела внимательно, легонько показала куда-то стволом. Лесник проследил направление – его оцарапанные пальцы. Она изобразила короткую пантомиму: чуть кивнула, легонько покачала головой, подмигнула. Лесник истолковал это как утверждение, что именно такой результат выстрела – выбитое оружие при невредимом стрелке – Диана и планировала; и как предложение не пытать судьбу…
Пока они обменивались взглядами, Беркут наконец заговорил. По всей форме, но весьма издевательски:
– Господин пока обер-инквизитор! Вами и вашими людьми нарушены пункты второй, третий, четвёртый, шестой и седьмой последнего решения Капитула. До окончания служебного расследования объявляю вас задержанными. С тенятником будет поступлено согласно приказу – после основного и проверочного лабораторных СР-тестов.
– Дурак ты, Беркут… – сказал Юзеф.
Голос обер-инквизитора звучал несколько твёрже, но длинные паузы между словами сохранялись:
– Дурак ты, Беркут… Тебе никто не говорил… что бегать впереди паровоза… чревато? В лепёшку раздавит… Ты что, получил… такие инструкции от Капитула?.. Нет. Выслужиться решил… Поднял личное звено… и давай геройствовать… В Капитул попасть не терпится… Пришёл, нашумел… изгадил операцию… окно вон выбил, сквозит… Не бывать тебе командором, Беркут… Будешь младшим агентом… в Нарьян-Маре… ждать: вдруг объявится… тенятник в тундре…
Лесник не понимал: действительно ли у Юзефа ещё один туз в рукаве, или обер-инквизитор блефует, используя старый, как мир приём: разозлить противника, вывести из равновесия, заставить совершить ошибку.
На всякий случай Лесник незаметно скользнул взглядом по полу. Попытался определить, куда отлетели СПП или «макарки» покойных близнецов… Не железная ведь Диана, в конце концов. Отвлечётся. Или что-то её отвлечёт.
Беркут злобно посмотрел на обер-инквизитора, но никаких действий не предпринял. Не мальчик, чтобы на такие приёмы купиться.
А в руке Юзефа оказался все тот же пультик. Именно в него обер-инквизитор сказал и повторил короткую фразу:
– Вариант-два. Вариант-два!
Продолжение блефа? Классическое: ты не видишь, кто за твоей спиной!? Или действительно коробочка по совместительству средство связи? А за холмом кавалерия наготове?
Похоже, Беркута посетили те же сомнения. Покосился на коробочку, но к Юзефу не шагнул – мало ли какую комедию ломает тот с физической немощью. Сделал знак Диане, сам взял на прицел Лесника.
Диана скользнула вперёд, к обер-инквизитору, мимо Беркута, и…
Беркут резко согнулся.
Пистолет его мелькнул серебристой рыбкой – к полу.
Лесник нырнул вперёд и вправо. Подхватил оружие. Перекатился, вскинул. «Отставить!!!» – рык Юзефа. Лесник не выстрелил…
Диана улыбалась – широко. Беркут немо ловил ртом воздух – не в силах разогнуться. Юзеф не изменил позы. Лесник поднялся, готовый стрелять при первом подозрительном движении.
Никакой вариант-два в движение не пришёл. Очередной блеф? Или сигнал для Дианы, меняющей окраску со скоростью хамелеона? Не прощу, подумал Лесник, не прощу ей близнецов, хоть и были полными отмороз…
Мысль его оборвалась. Близнецы, валявшиеся со сломанными шеями, поднялись – и отнюдь не напоминали восставшие трупы. Лесник недоуменно посмотрел на Диану. Что за буффонада? Ладно, ударить и вскользь можно, понарошку, – но он отлично слышал треск ломающихся позвонков.
Маша-Диана поняла значение немого вопроса. Ответила так же, без слов. Резко взмахнула «Генцем». Губы её при этом чуть дёрнулись – раздался тот самый мерзкий звук…
– Дурак ты, Беркут… – повторил Юзеф. – Стратег, бля… Подослал лже-курьера … с простеньким заданием – следить и стучать… С расчётом на её перевербовку… И с неизвлекаемой… и неизменимой управляющей гипнограммой… Я же у неё в мозгах не копался… глупая ты птица, Беркут… Я с ней просто поговорил… как с человеком… и все объяснил… до конца… И она сама внесла кое-какие коррективы…
Похоже, тут все всё знают, и кого-то из себя изображают, подумал Лесник. Один я как Иванушка-дурачок. Сейчас близнецы окажутся замаскированными членами Капитула, а Копыто – инспектором, сыгравшим роль те-нятника для проверки боеготовности… Комедия дель арте. Итальянская комедия масок.
Беркут молчал. С тоскливой надеждой смотрел на плотно закрытую дверь, где остались его люди. Там тоже что-то произошло – приглушённые звуки схватки, хлопки выстрелов, – но закончилось быстро. Кавалерия из-за холмов? Долго ждать ответа не пришлось.
Дверь распахнулась. Знакомый голос:
– Порядок, Юзеф-джан! Глупые люди – зачем стрелять, зачем драться? Говорят тебе: руки вверх! – руки поднимай, да? Теперь лечиться совсем будут…
В ординаторскую вошёл Арарат Суренович Хачатрян. С автоматом в руках.
И с супругой.
Огромный живот Сусанны исчез – похоже, разродилась успешно и со скоростью, достойной книги Гиннеса.
Разродилась двумя автоматами с глушителями (себе и мужу), комбинезоном и высокими шнурованными ботинками, сменившими на ней туфли без каблука и бесформенное платье для беременных. Движения её теперь напоминали Диану – казались отточенными до совершенства. Да и Арик двигался совсем по-другому.
Ай да Юзеф-джан! – подумал Лесник с восхищением. Вот они, две креатуры издалека, – и высшего, двенадцатого уровня, сохранившие все черты личности, уверенные, что работают на тебя исключительно по убеждению. Операцию можно включать в учебники. Идеальная маскировка для агента – на самом виду, под самым светом лампы. Всем тут примелькавшийся, кое-кому даже надоевший Арарат Хачатрян… И его незаметно-тихая жена, каждый день добавляющая чуть-чуть наполнителя в имитатор беременности… Если кто и приглядывал за роддомом – появлению колоритной парочки в неурочный час не удивился, и в свои расчёты никак не включил.
Коробочка-пульт оказалась средством связи без дураков, не для блефа. Пискнула – обер-инквизитор поднёс к уху, кивнул, слушая неразборчивое кваканье. Нажал кнопку – и Лесник почувствовал, что томограф отключился. Копыто на это никак не отреагировал, лошадиная доза миостагнатора сделала своё дело – и сейчас организм тенятника ничем не отличался от нормального, человеческого, пребывающего в глубокой коме.
Магнитно-резонансное поле исчезло, но, похоже, Юзеф от полученного излучения так и не оправился. Он тяжело, медленно выбрался из-за стола. Подошёл к лежавшему у стены Копыту, нагнулся – долго что-то с ним делал, Лесник ничего не видел из-за массивной фигуры Юзефа… Знакомо щёлкнули наручники. Вот оно что. Первого настоящего гипера лично стреножил господин обер-инквизитор… Символично, как сказал бы… неважно кто.
Беркут смотрел затравленным волком на три направленных на него ствола. К нему уже подбирался воскресший близнец-1, держа в отставленной руке шприц.
…Обмякшего Беркута уложили рядом с его несостоявшейся жертвой – Копытом.
Хачатрян все это время производил странные манипуляции под одеждой. Сусанна попыток помочь мужу не делала, стояла молча и неподвижно, автомат АКМ наготове. Лесник подумал, что в имитаторе беременности две таких пушки не протащишь, значит, были спрятаны здесь, в роддоме… Юзефом? Хачатряном? Уже неважно.
Наконец груда силиконовой плоти заколыхалась на полу.
– Вай, славно как, Юзеф-джан, целый год эту гадость таскал… Надоело, слушай. Хватит теперь, да? – Арик одёрнул пиджак, бесформенно обвисший на сухощавом теле. И добавил другим голосом, без следа армянского акцента: – И вообще хватит. Хватит тут Моню Мочидловера изобра…
Конец фразы заглушила длинная очередь – по Диане, по близнецам…
Последнее, что успел увидеть Лесник, был летящий ему в голову приклад автомата Сусанны…
Дела минувших дней – XVIII
Глава девятая
Обер-инквизитор снизошёл до объяснения:
– Ты что-нибудь слышал… о магнитно-резонансной томографии… Мессия недоделанный? На таких, как ты… она интересно… действует… Этот роддом получил три года назад подарок… томограф… якобы от разбогатевшего эмигранта, здесь родившегося… Тут стоит, за стеной… Не совсем обычный… я нажал кнопку – и все мы в сильнейшем поле… только на тебя оно… Как, нравится?
Вот оно что. Неудивительно, что Юзеф так резко сдал. Тут и молодым-то…
Маша-Диана шагнула вперёд. Упёрла «Генц» в диафрагму тенятника. Тот отшатнулся – угловато, неловко…
Юзеф проинформировал:
– Если сейчас в тебя попадёт пуля… будет больно… И ничего не зарастёт, не мечтай… Будет очень больно… как всем, кого ты убивал… и тем… кого убивали для тебя…
Копыто стремительно рванулся вперёд, к пультику управления томографом. Вернее, он, наверное, думал – стремительно. Споткнулся, неуклюже упал. И не спешил подниматься.
– Вставай… мразь… – сказал Юзеф. – Жить будешь… пока… Но на растительной диете… и сам – растительный…
– Не надо так, Юзик, – тихо сказал Алексей Николаевич. – Все-таки он родился человеком. С искрой Божьей… Не стоит топтать павшего – с удовольствием.
– Человеком он станет… когда Семаго-младший… трепанирует лобные доли… Полезным обществу… будет морковные грядки поливать… В Белоостровском скиту…
И это все? – подумал Лесник. Столько крови, столько смертей, чтоб все кончилось – так? Нажатая кнопка – и занавес? Конец комедии?
Через секунду он понял, что поспешил, что до занавеса ещё далеко.
Понял, когда окно со звоном ввалилось в ординаторскую.
Выстрелить в две влетевшие в окно тёмные фигуры Лесник не успел.
Вернее, успел, – но Диана выстрелила раньше. В него. Нажала на спуск в буквальном смысле на лету, пересекая комнату длинным прыжком – траектория его завершилась возле близнецов – удар, удар, два неприятных звука слились в один. С таким хрустом ломаются шейные позвонки. Близнецов не стало…
…Пуля каким-то чудом лишь царапнула пальцы, но выбила тяжёлый и неуклюжий СПП – стрела ушла в никуда – а в следующее мгновение короткий автомат пришельца упёрся в ребра Лесника, притиснул к стене. Второй – в шею Юзефа. Впрочем, сейчас обер-инквизитор не выглядел тем грозным бойцом, каким был сутки назад. Казалось, главная его забота – сделать очередной вдох. Грудь поднималась и опускалась с заметным глазу усилием… Пульт управления куда-то исчез. Маузер, так и не перезаряженный, пришелец небрежно смахнул со стола.
Шансов не было.
Незваные гости, затянутые в чёрные облегающие комбезы, держались на редкость профессионально. А Диана грамотно подстраховывала обоих на расстоянии, стоя над трупами близнецов.
Лесник искал и не находил тот неуловимый момент, когда можно рискнуть, можно переломить ситуацию. К тому же соотношение сил вновь изменилось – и вновь не в их пользу.
Следующая двойка – тоже сплошь чёрные, лишь глаза поблёскивают из-под масок-капюшонов, – появилась не так зрелищно. Без вылетающих стёкол – вылетать было нечему. Но тоже ловко скользнули в окно – и сразу в холл. Один на ходу отвесил хорошего пинка по рёбрам Копыту, вознамерившемуся на четвереньках покинуть место действия. Тот взвизгнул, забился в угол, не вставая. Метался взглядом по ординаторской, не зная, чего ждать дальше…
Короткие звуки ударов – и пьяно мычащие голоса в холле смолкли.
Третья двойка материализовалась за окном. О левитации, понятно, речь не шла – серое небо оконного проёма пересекали тонкие чёрные леера. И там же, за окном, зашумел-загрохотал какой-то механизм.
Лесник мельком подумал, что Алексей Николаевич Соболев, скорее всего, не понимает, что произошло. Слов не было сказано, ни одного. Хотя иные слепцы весьма точно представляют, что творится вокруг – без всяких слов-объяснений, только на слух…
…Очевидно, это задумывалось как эффектный выход на сцену: вы, дескать, тут все по уши в дерьме и крови, а я спускаюсь с небес, как Бог на машине, – воздать всем по заслугам. Весь в белом…
Но техника, как оно часто бывает, подвела – что-то застряло, что-то скрежетало, стрела рывками раскачивалась – и стоявший в решётчатой кабинке на её конце человек оказался вынужден вцепиться руками в бортики, изрядно потеряв в авантажности… Впрочем, в белом он был. В изящнейшем белом костюме.
Наконец все сработало, как надо. Человек шагнул на подоконник, спрыгнул в ординаторскую. И оказался субкомандором Беркутом, кандидатом в члены Капитула, и.о. начальника Северо-Западного филиала.
Второй раз за сутки Лесник стоял под стволами «кипарисов». Ощущение дежа вю и заколдованного круга росло и крепло.
– Что… за театральщина, Беркут? – прохрипел Юзеф. – Порхал мимо… решил передохнуть? Почистить пёрышки… поклевать зёрнышек?.. Извольте доложиться по всей форме, господин суб-командор!
На последней фразе голос обер-инквизитора стал обычным – чеканно зазвенел. Правда, потом Юзеф долго и шумно переводил дыхание…
Беркут докладывать по всей форме не спешил. Внимательно осмотрел диспозицию, выделил взглядом Копыто.
Кивнул удовлетворённо. Его бойцы производили впечатление глухонемых, ловящих каждый жест начальства – один тут же нагнулся над тенятником, в руке мелькнул шприц-пистолет. Использованные карпулы покатились на пол. Копыто обмяк, затих.
Миостагнатор, и прямо по точкам, догадался Лесник. Загнётся ведь от такой дозы – в магнитно-резонансном поле-то… Впрочем, им без разницы, у них приказ. А что без допроса – отпишутся, не впервой…
После реплики обер-инквизитора стояла тишина. Юзеф ждал ответа, скрестив на груди руки. Отец Алексий переводил широко открытые глаза с одного участника немой сцены на другого – словно действительно их видел…
Через секунду-другую Лесник понял, что обер-инквизитор тоже оценил опасность передозировки для третьего из Чёрной Троицы. И скрещённые на груди руки – не просто жест презрения. Магнитно-резонансное поле ослабло – это чувствовалось физически… Но полностью не исчезло. Замерший было Копыто заворочался, не приходя в сознание…
Беркут жестом отправил троих бойцов в холл. Вынул пистолет без глушителя, чуть поразмыслил – и показал на холл четвёртому замаскированному. Плотно затворил за ним дверь.
Намечается начальственная разборка, понял Лесник. Не для ушей рядового состава. Полевые агенты ещё куда ни шло (что Маша-Диана полевой агент, каким-то чудом ему не известный, Лесник уже не сомневался). Диана, кстати, после ухода замаскированных контролировала исключительно Лесника – грамотно, метров с четырех – никаких тыканий стволом с близких дистанций. Все правильно: и момент отобрать оружие не улучишь, и тебя, если что, убивать не будут, аккуратненько обездвижат… Одиннадцатимиллиметровая пуля «Генца» даже в конечность – сразу шок и потеря сознания…
Диана встретилась с ним глазами. И не отвела взгляд. Смотрела внимательно, легонько показала куда-то стволом. Лесник проследил направление – его оцарапанные пальцы. Она изобразила короткую пантомиму: чуть кивнула, легонько покачала головой, подмигнула. Лесник истолковал это как утверждение, что именно такой результат выстрела – выбитое оружие при невредимом стрелке – Диана и планировала; и как предложение не пытать судьбу…
Пока они обменивались взглядами, Беркут наконец заговорил. По всей форме, но весьма издевательски:
– Господин пока обер-инквизитор! Вами и вашими людьми нарушены пункты второй, третий, четвёртый, шестой и седьмой последнего решения Капитула. До окончания служебного расследования объявляю вас задержанными. С тенятником будет поступлено согласно приказу – после основного и проверочного лабораторных СР-тестов.
– Дурак ты, Беркут… – сказал Юзеф.
Голос обер-инквизитора звучал несколько твёрже, но длинные паузы между словами сохранялись:
– Дурак ты, Беркут… Тебе никто не говорил… что бегать впереди паровоза… чревато? В лепёшку раздавит… Ты что, получил… такие инструкции от Капитула?.. Нет. Выслужиться решил… Поднял личное звено… и давай геройствовать… В Капитул попасть не терпится… Пришёл, нашумел… изгадил операцию… окно вон выбил, сквозит… Не бывать тебе командором, Беркут… Будешь младшим агентом… в Нарьян-Маре… ждать: вдруг объявится… тенятник в тундре…
Лесник не понимал: действительно ли у Юзефа ещё один туз в рукаве, или обер-инквизитор блефует, используя старый, как мир приём: разозлить противника, вывести из равновесия, заставить совершить ошибку.
На всякий случай Лесник незаметно скользнул взглядом по полу. Попытался определить, куда отлетели СПП или «макарки» покойных близнецов… Не железная ведь Диана, в конце концов. Отвлечётся. Или что-то её отвлечёт.
Беркут злобно посмотрел на обер-инквизитора, но никаких действий не предпринял. Не мальчик, чтобы на такие приёмы купиться.
А в руке Юзефа оказался все тот же пультик. Именно в него обер-инквизитор сказал и повторил короткую фразу:
– Вариант-два. Вариант-два!
Продолжение блефа? Классическое: ты не видишь, кто за твоей спиной!? Или действительно коробочка по совместительству средство связи? А за холмом кавалерия наготове?
Похоже, Беркута посетили те же сомнения. Покосился на коробочку, но к Юзефу не шагнул – мало ли какую комедию ломает тот с физической немощью. Сделал знак Диане, сам взял на прицел Лесника.
Диана скользнула вперёд, к обер-инквизитору, мимо Беркута, и…
Беркут резко согнулся.
Пистолет его мелькнул серебристой рыбкой – к полу.
Лесник нырнул вперёд и вправо. Подхватил оружие. Перекатился, вскинул. «Отставить!!!» – рык Юзефа. Лесник не выстрелил…
Диана улыбалась – широко. Беркут немо ловил ртом воздух – не в силах разогнуться. Юзеф не изменил позы. Лесник поднялся, готовый стрелять при первом подозрительном движении.
Никакой вариант-два в движение не пришёл. Очередной блеф? Или сигнал для Дианы, меняющей окраску со скоростью хамелеона? Не прощу, подумал Лесник, не прощу ей близнецов, хоть и были полными отмороз…
Мысль его оборвалась. Близнецы, валявшиеся со сломанными шеями, поднялись – и отнюдь не напоминали восставшие трупы. Лесник недоуменно посмотрел на Диану. Что за буффонада? Ладно, ударить и вскользь можно, понарошку, – но он отлично слышал треск ломающихся позвонков.
Маша-Диана поняла значение немого вопроса. Ответила так же, без слов. Резко взмахнула «Генцем». Губы её при этом чуть дёрнулись – раздался тот самый мерзкий звук…
– Дурак ты, Беркут… – повторил Юзеф. – Стратег, бля… Подослал лже-курьера … с простеньким заданием – следить и стучать… С расчётом на её перевербовку… И с неизвлекаемой… и неизменимой управляющей гипнограммой… Я же у неё в мозгах не копался… глупая ты птица, Беркут… Я с ней просто поговорил… как с человеком… и все объяснил… до конца… И она сама внесла кое-какие коррективы…
Похоже, тут все всё знают, и кого-то из себя изображают, подумал Лесник. Один я как Иванушка-дурачок. Сейчас близнецы окажутся замаскированными членами Капитула, а Копыто – инспектором, сыгравшим роль те-нятника для проверки боеготовности… Комедия дель арте. Итальянская комедия масок.
Беркут молчал. С тоскливой надеждой смотрел на плотно закрытую дверь, где остались его люди. Там тоже что-то произошло – приглушённые звуки схватки, хлопки выстрелов, – но закончилось быстро. Кавалерия из-за холмов? Долго ждать ответа не пришлось.
Дверь распахнулась. Знакомый голос:
– Порядок, Юзеф-джан! Глупые люди – зачем стрелять, зачем драться? Говорят тебе: руки вверх! – руки поднимай, да? Теперь лечиться совсем будут…
В ординаторскую вошёл Арарат Суренович Хачатрян. С автоматом в руках.
И с супругой.
Огромный живот Сусанны исчез – похоже, разродилась успешно и со скоростью, достойной книги Гиннеса.
Разродилась двумя автоматами с глушителями (себе и мужу), комбинезоном и высокими шнурованными ботинками, сменившими на ней туфли без каблука и бесформенное платье для беременных. Движения её теперь напоминали Диану – казались отточенными до совершенства. Да и Арик двигался совсем по-другому.
Ай да Юзеф-джан! – подумал Лесник с восхищением. Вот они, две креатуры издалека, – и высшего, двенадцатого уровня, сохранившие все черты личности, уверенные, что работают на тебя исключительно по убеждению. Операцию можно включать в учебники. Идеальная маскировка для агента – на самом виду, под самым светом лампы. Всем тут примелькавшийся, кое-кому даже надоевший Арарат Хачатрян… И его незаметно-тихая жена, каждый день добавляющая чуть-чуть наполнителя в имитатор беременности… Если кто и приглядывал за роддомом – появлению колоритной парочки в неурочный час не удивился, и в свои расчёты никак не включил.
Коробочка-пульт оказалась средством связи без дураков, не для блефа. Пискнула – обер-инквизитор поднёс к уху, кивнул, слушая неразборчивое кваканье. Нажал кнопку – и Лесник почувствовал, что томограф отключился. Копыто на это никак не отреагировал, лошадиная доза миостагнатора сделала своё дело – и сейчас организм тенятника ничем не отличался от нормального, человеческого, пребывающего в глубокой коме.
Магнитно-резонансное поле исчезло, но, похоже, Юзеф от полученного излучения так и не оправился. Он тяжело, медленно выбрался из-за стола. Подошёл к лежавшему у стены Копыту, нагнулся – долго что-то с ним делал, Лесник ничего не видел из-за массивной фигуры Юзефа… Знакомо щёлкнули наручники. Вот оно что. Первого настоящего гипера лично стреножил господин обер-инквизитор… Символично, как сказал бы… неважно кто.
Беркут смотрел затравленным волком на три направленных на него ствола. К нему уже подбирался воскресший близнец-1, держа в отставленной руке шприц.
…Обмякшего Беркута уложили рядом с его несостоявшейся жертвой – Копытом.
Хачатрян все это время производил странные манипуляции под одеждой. Сусанна попыток помочь мужу не делала, стояла молча и неподвижно, автомат АКМ наготове. Лесник подумал, что в имитаторе беременности две таких пушки не протащишь, значит, были спрятаны здесь, в роддоме… Юзефом? Хачатряном? Уже неважно.
Наконец груда силиконовой плоти заколыхалась на полу.
– Вай, славно как, Юзеф-джан, целый год эту гадость таскал… Надоело, слушай. Хватит теперь, да? – Арик одёрнул пиджак, бесформенно обвисший на сухощавом теле. И добавил другим голосом, без следа армянского акцента: – И вообще хватит. Хватит тут Моню Мочидловера изобра…
Конец фразы заглушила длинная очередь – по Диане, по близнецам…
Последнее, что успел увидеть Лесник, был летящий ему в голову приклад автомата Сусанны…
Дела минувших дней – XVIII
12 августа 1937 года. Бегство
Митинг на Щёлковском аэродроме закончился. Смолкли речи, славящие героев Арктики, прокладывающих в Америку первую в мире грузовую авиалинию через полюс. Отзвучали здравницы вождям, и их, вождей, приветственные телеграммы. Шла последняя подготовка – быстро, деловито, без суеты.
Четырехмоторный гигант ДБ-А с номером Н-209 на огромных крыльях застыл на взлётной полосе. Леваневский стоял чуть поодаль, курил. Последний бензозаправщик отвалил от самолёта, и в предотлётных хлопотах наступила некоторая заминка. Одни говорили – ждут мешки с почтой для Нью-Йорка, другие – меха для лётчиков.
Леваневский знал, кого он ждёт – и в глубине души надеялся не дождаться.
…Человек шёл через аэродром – невысокий, стройный, в изящном сером костюме и мягкой шляпе, в руке – небольшой походный баул, перетянутый ремнями. Среди людей в форме и рабочих комбинезонах человек казался чужим. Посторонним. Но, странное дело, никто из многочисленной охраны не подошёл, не остановил, не спросил документы. На человека не смотрели, а случайно скользнув взглядом – тут же забывали.
Человек шёл легко, уверенно, – тем не менее это было бегство.
– Здравствуй, Сигизмунд, – приветствовал Леваневского пришедший.
– Здравствуйте, Богдан Савельевич, – осторожно сказал тот. Хотел добавить: все-таки решили лететь? – но не стал. И так все ясно…
– Все-таки я решил лететь, – сказал Богдан Буланский, словно прочитав мысли собеседника. А может – действительно прочитав, порой Леваневский всерьёз подозревал его в этом умении.
– Вам придётся пролежать всю дорогу в спальном мешке. Иначе замёрзнете, пойдём на шести тысячах метров… Запасных комплектов мехового обмундирования нет. Запасная кислородная маска есть.
– Ничего, Сигизмунд, долечу.
Что холод ему не грозит и на большей высоте, Богдан говорить не стал.
– Тогда… Извините, Богдан Савельевич, но сколько вы весите?
Буланский не удивился вопросу. Любой лишний вес на борту, когда лететь тысячи и тысячи километров, необходимо учитывать.
– С грузом – ровно пять пудов, тридцать четыре фунта и девять золотников…
Леваневский наморщил лоб, переводя в килограммы. Однако… Тяжёлый получался баульчик у Богдана Савельевича…
– Кастанаев! – командным голосом позвал Леваневский.
– Слушаю, Сигизмунд Александрович, – подошёл второй пилот. Богдана он не заметил.
– Над полюсом циклон, возьмём лишнюю сотню литров горючки. Выбросишь из НЗ…
Богдан не слушал, что перечисляет Леваневский, думал о своём. Он не решал «все-таки полететь» – ситуация решила за него. Москва была зажата в стальное кольцо – мышь не проскочит. И кольцо сжималось. Богдан проскочил, уложив пришедших за ним аккуратными выстрелами из браунинга точно в сердце – но в затылок дышала погоня. Аресты шли днём и ночью – и эта на вид неприцельная стрельба по площадям достигла своей цели. Организации, которую Богдан Буланский двадцать лет создавал втайне от Конторы, – не стало. Бешеный пёс Юровский был жив – его болезнь и смерть в ЦКБ оказались гнусной комедией. Похороны, венки и речи, замурованная в кремлёвской стене урна – все фарс. Проклятый интриган ушёл в тень и готовил превентивный удар. Ничего, придёт время – сочтёмся за все. Сейчас главное – унести ноги…
…На серый бетон аэродрома упали два свёрнутых спальника, несколько мешков с продовольствием. Леваневскому это не нравилось, но он не мог отказать человеку, которому был обязан всем. Не только и не просто жизнью – к своей и чужим жизням Сигизмунд Леваневский давно относился без излишнего трепета. Гораздо важней была слава – портреты с лицом, известным каждому в этой стране, школы и фабрики, носящие его имя – имя одного из первых Героев Советского Союза. Слава долго обходила Леваневского – и пришла к нему три года назад исключительно благодаря Богдану Савельевичу… Слава полярного орла, спасавшего от гибели челюскинцев. Но лётчиков в стране много, и орлами становятся не все. Важно в нужный момент оказаться в нужном месте. Иногда Леваневскому казалось, что его покровитель попросту заранее знал, где и когда будет раздавлен льдами «Челюскин»…
…Через две минуты после того, как Н-209 тяжело, неохотно оторвался от взлётной полосы, на аэродром стремительно въехали два автомобиля. Из переднего выскочил человек в синей форме, с ромбами на петлицах. Поднял голову, посмотрел на исчезающий самолёт. Выругался.
…В Нью-Йорк Н-209 не прилетел. В Фербэнкс – точку промежуточной посадки на Аляске – тоже. Леваневский последний раз вышел на связь через двадцать часов после старта – и навсегда замолчал. Самолёт и шестерых лётчиков искали советские и американские пилоты, искали даже спустя много лет после того, как весной 1938 года экипаж официально объявили погибшим… Искали ледоколы. Искали жители прибрежных районов Аляски.
Не нашли.
Искавшие не догадывались, что на борту Н-209 был пассажир – Богдан Буланский. И что в Америку он не собирался…
Четырехмоторный гигант ДБ-А с номером Н-209 на огромных крыльях застыл на взлётной полосе. Леваневский стоял чуть поодаль, курил. Последний бензозаправщик отвалил от самолёта, и в предотлётных хлопотах наступила некоторая заминка. Одни говорили – ждут мешки с почтой для Нью-Йорка, другие – меха для лётчиков.
Леваневский знал, кого он ждёт – и в глубине души надеялся не дождаться.
…Человек шёл через аэродром – невысокий, стройный, в изящном сером костюме и мягкой шляпе, в руке – небольшой походный баул, перетянутый ремнями. Среди людей в форме и рабочих комбинезонах человек казался чужим. Посторонним. Но, странное дело, никто из многочисленной охраны не подошёл, не остановил, не спросил документы. На человека не смотрели, а случайно скользнув взглядом – тут же забывали.
Человек шёл легко, уверенно, – тем не менее это было бегство.
– Здравствуй, Сигизмунд, – приветствовал Леваневского пришедший.
– Здравствуйте, Богдан Савельевич, – осторожно сказал тот. Хотел добавить: все-таки решили лететь? – но не стал. И так все ясно…
– Все-таки я решил лететь, – сказал Богдан Буланский, словно прочитав мысли собеседника. А может – действительно прочитав, порой Леваневский всерьёз подозревал его в этом умении.
– Вам придётся пролежать всю дорогу в спальном мешке. Иначе замёрзнете, пойдём на шести тысячах метров… Запасных комплектов мехового обмундирования нет. Запасная кислородная маска есть.
– Ничего, Сигизмунд, долечу.
Что холод ему не грозит и на большей высоте, Богдан говорить не стал.
– Тогда… Извините, Богдан Савельевич, но сколько вы весите?
Буланский не удивился вопросу. Любой лишний вес на борту, когда лететь тысячи и тысячи километров, необходимо учитывать.
– С грузом – ровно пять пудов, тридцать четыре фунта и девять золотников…
Леваневский наморщил лоб, переводя в килограммы. Однако… Тяжёлый получался баульчик у Богдана Савельевича…
– Кастанаев! – командным голосом позвал Леваневский.
– Слушаю, Сигизмунд Александрович, – подошёл второй пилот. Богдана он не заметил.
– Над полюсом циклон, возьмём лишнюю сотню литров горючки. Выбросишь из НЗ…
Богдан не слушал, что перечисляет Леваневский, думал о своём. Он не решал «все-таки полететь» – ситуация решила за него. Москва была зажата в стальное кольцо – мышь не проскочит. И кольцо сжималось. Богдан проскочил, уложив пришедших за ним аккуратными выстрелами из браунинга точно в сердце – но в затылок дышала погоня. Аресты шли днём и ночью – и эта на вид неприцельная стрельба по площадям достигла своей цели. Организации, которую Богдан Буланский двадцать лет создавал втайне от Конторы, – не стало. Бешеный пёс Юровский был жив – его болезнь и смерть в ЦКБ оказались гнусной комедией. Похороны, венки и речи, замурованная в кремлёвской стене урна – все фарс. Проклятый интриган ушёл в тень и готовил превентивный удар. Ничего, придёт время – сочтёмся за все. Сейчас главное – унести ноги…
…На серый бетон аэродрома упали два свёрнутых спальника, несколько мешков с продовольствием. Леваневскому это не нравилось, но он не мог отказать человеку, которому был обязан всем. Не только и не просто жизнью – к своей и чужим жизням Сигизмунд Леваневский давно относился без излишнего трепета. Гораздо важней была слава – портреты с лицом, известным каждому в этой стране, школы и фабрики, носящие его имя – имя одного из первых Героев Советского Союза. Слава долго обходила Леваневского – и пришла к нему три года назад исключительно благодаря Богдану Савельевичу… Слава полярного орла, спасавшего от гибели челюскинцев. Но лётчиков в стране много, и орлами становятся не все. Важно в нужный момент оказаться в нужном месте. Иногда Леваневскому казалось, что его покровитель попросту заранее знал, где и когда будет раздавлен льдами «Челюскин»…
…Через две минуты после того, как Н-209 тяжело, неохотно оторвался от взлётной полосы, на аэродром стремительно въехали два автомобиля. Из переднего выскочил человек в синей форме, с ромбами на петлицах. Поднял голову, посмотрел на исчезающий самолёт. Выругался.
…В Нью-Йорк Н-209 не прилетел. В Фербэнкс – точку промежуточной посадки на Аляске – тоже. Леваневский последний раз вышел на связь через двадцать часов после старта – и навсегда замолчал. Самолёт и шестерых лётчиков искали советские и американские пилоты, искали даже спустя много лет после того, как весной 1938 года экипаж официально объявили погибшим… Искали ледоколы. Искали жители прибрежных районов Аляски.
Не нашли.
Искавшие не догадывались, что на борту Н-209 был пассажир – Богдан Буланский. И что в Америку он не собирался…
Глава девятая
Сусанна своё дело знала. Быстрота движений у неё была феноменальная. Приклад раздробил череп, и острые осколки вошли в мозг, и было больно, и Лесник умер…
На середине этой мысли он сообразил, что раз может так думать – то все не так плохо. С ним, по крайней мере. Голова раскалывается от боли, но на куски отнюдь не разбита, – сумел в последнюю долю секунды «снять» удар, перевести в скользящий… Но дела хреновые.
Жёсткий пол давил на плечо и бок. Над головой звучали голоса – надоедливые звуки, болезненно отдающиеся в голове. Смысл слов от Лесника ускользал. Сомкнутые веки ощущали свет. Хотелось открыть глаза, поднять голову, осмотреться, проверить работоспособность мышц.
Ничего этого Лесник не сделал. Не стоит тут радостно демонстрировать своё возвращение из мира мёртвых. А то живо вернут обратно – контрольным выстрелом или тем же прикладом.
Ситуация поганая: похоже, в строю остался сам Лесник, не уверенный, что сможет работать, да Юзеф, с которым творится нечто странное… Немного – против двух убийц экстра-класса. Отца Алексия в расчёт можно не принимать. Диана и близнецы если и живы, то умирают, Лесник видел, как их троих отшвырнула очередь лже-Хачатряна – по несколько пуль в каждого.
Лесник начал воспринимать речь псевдо-Арика с середины фразы. Голос звучал торжествующе:
– … было просто смешно с тебя, Юровский, – когда ты вербовал меня в Степанакерте. Не узнал, не узнал… Потерял чутьё классовое. Вай, обрадовался Юзеф-джан, человек так много знает и умеет, – и никак не засвечен в Конторе! (кавказские нотки в голосе мелькнули и вновь исчезли). Та наша встреча планировалась за два года… У меня было достаточно времени с момента, как я задумался: а зачем это товарищ Юзеф строит в Швеции томограф за тридцать шесть миллионов долларов – который не совсем томограф? Кого это он лечить тут собрался, а? Я долго не мог поверить, что ты, именно ты, всерьёз готовишься к Последним Дням. А потом понял – это, судари мои, высшая степень материализма и атеизма: взять да и переломить Предначертание силовыми и техническими методами! Браво, бравис-симо! Ну и я тоже не стал сидеть сложа руки. Помог исполниться кое-чему из предначертанного. Раз суждено появиться Тёмному Мессии, пусть уж это будет товарищ надёжный, проверенный… – так ты любил когда-то выражаться, Юровский? Зачем нам Мессия-тенятник? Пусть лучше буду я. Голос отца Алексия, негромкий, спокойный:
– Значит, Даня, башни Нового Вавилона – твоих рук дело?
Богдан коротко хохотнул.
Голос Юзефа (слова даются с трудом, но в тоне издёвка):.
– Бедный Усама… Лихо ты развёл его со штатовцами…
Слушать все это было интересно, но самого главного Лесник не понял. Где стоит Сусанна? Ни звука не свидетельствует о её местоположении…
Ладно, пора аккуратненько открывать глаза и производить визуальную разведку.
И он открыл – но один левый глаз. Правый был залит начавшей спекаться кровью.
Разговор старых врагов не пестрел угрозами, резкими выражениями, вообще проявлениями крайних эмоций. Когда ненависти столько лет – из неё уходит все наносное и лишнее, появляется в ней благородно-коньячная выдержанность.
Впрочем, третий участник разговора – отец Алексий – не считал своим врагом ни Богдана, ни Юзефа – не считал никогда, с самого начала их глухой взаимной неприязни, перешедшей в открытый конфликт и раскол Капитула. Алексей Николаевич их жалел – обоих. И молился за них… Говорил в основном Буланский. Сегодня был его день.
– Я мог бы все сделать проще и быстрее. Я ведь ныне тоже не чураюсь техники – жизнь убедила… Ты видел, Юровский, как работает моя сушилка? За полсекунды, кстати… А мой шокер? Хорошая штучка? Я мог просеять этот городишко мелким ситом и найти трех латентных, о которых ты не имел понятия. И мог их активизировать и тихо-мирно прикончить где-нибудь в сторонке… А потом взорвать сие богоугодное заведение вместе со всем содержимым, и вместе с твоим дурацким томографом. Но грубо сработать не хотелось… С возрастом больше ценишь красоту исполнения, чем результат. Или, по крайней мере, одинаково ценишь. Я много лет мечтал прикончить черноивановское отродье своими руками – и не сделал этого. Обе погибли, считай, случайно. А когда организуешь для кого-то роковые случайности, чувствуешь себя богом… Но щенка я кончу у тебя на глазах, Юровский. Шлёпну изящно и красиво, без правок – финальную точку надо ставить своими руками. И я оставлю тебя жить, и тебя, Лёша, – тоже. Будете моей недремлющей совестью, – чтобы я не возгордился и не оторвался от народа… Комфортных условий содержания не гарантирую, но навестить иногда приду.
– Ты действительно считаешь, Даня, что функция Тёмного Мессии – стать на триста лет диктатором над народами? – мягко спросил Алексей Николаевич. И сам ответил: – По-моему, ты ошибаешься. Суть мессианства – нести людям Откровение. Идею… В данном случае – Тёмную, ложную, губительную… У тебя она есть?
– Я ничего не считаю. Я все знаю. Знаю, потому что сам все спланировал и подготовил. Любой Мессия – это власть. Власть над мозгами. Вы безнадёжно устарели со своими индивидуальными гипнограммами. А потуги на манипулирование массовым сознанием – и ваши, и всех других – просто смешны. Средства массовой информации для этого не подходят и никогда не подойдут – никакой избирательности, любой эффект нивелируется противоположенным – у другой части аудитории. Работать надо вживую, с коллективом людей, спаянным некими общими понятиями и принципами – при всей их, людей, внешней несхожести. С эргастулой?[13] Если бы вы знали, какие результаты может принести одна-единственная речь гнусавого и косноязычного депутата в Думе – выслушанная и вроде тут же забытая… Впрочем, узнаете. Сегодня. Хоть и на другом примере…
На середине этой мысли он сообразил, что раз может так думать – то все не так плохо. С ним, по крайней мере. Голова раскалывается от боли, но на куски отнюдь не разбита, – сумел в последнюю долю секунды «снять» удар, перевести в скользящий… Но дела хреновые.
Жёсткий пол давил на плечо и бок. Над головой звучали голоса – надоедливые звуки, болезненно отдающиеся в голове. Смысл слов от Лесника ускользал. Сомкнутые веки ощущали свет. Хотелось открыть глаза, поднять голову, осмотреться, проверить работоспособность мышц.
Ничего этого Лесник не сделал. Не стоит тут радостно демонстрировать своё возвращение из мира мёртвых. А то живо вернут обратно – контрольным выстрелом или тем же прикладом.
Ситуация поганая: похоже, в строю остался сам Лесник, не уверенный, что сможет работать, да Юзеф, с которым творится нечто странное… Немного – против двух убийц экстра-класса. Отца Алексия в расчёт можно не принимать. Диана и близнецы если и живы, то умирают, Лесник видел, как их троих отшвырнула очередь лже-Хачатряна – по несколько пуль в каждого.
Лесник начал воспринимать речь псевдо-Арика с середины фразы. Голос звучал торжествующе:
– … было просто смешно с тебя, Юровский, – когда ты вербовал меня в Степанакерте. Не узнал, не узнал… Потерял чутьё классовое. Вай, обрадовался Юзеф-джан, человек так много знает и умеет, – и никак не засвечен в Конторе! (кавказские нотки в голосе мелькнули и вновь исчезли). Та наша встреча планировалась за два года… У меня было достаточно времени с момента, как я задумался: а зачем это товарищ Юзеф строит в Швеции томограф за тридцать шесть миллионов долларов – который не совсем томограф? Кого это он лечить тут собрался, а? Я долго не мог поверить, что ты, именно ты, всерьёз готовишься к Последним Дням. А потом понял – это, судари мои, высшая степень материализма и атеизма: взять да и переломить Предначертание силовыми и техническими методами! Браво, бравис-симо! Ну и я тоже не стал сидеть сложа руки. Помог исполниться кое-чему из предначертанного. Раз суждено появиться Тёмному Мессии, пусть уж это будет товарищ надёжный, проверенный… – так ты любил когда-то выражаться, Юровский? Зачем нам Мессия-тенятник? Пусть лучше буду я. Голос отца Алексия, негромкий, спокойный:
– Значит, Даня, башни Нового Вавилона – твоих рук дело?
Богдан коротко хохотнул.
Голос Юзефа (слова даются с трудом, но в тоне издёвка):.
– Бедный Усама… Лихо ты развёл его со штатовцами…
Слушать все это было интересно, но самого главного Лесник не понял. Где стоит Сусанна? Ни звука не свидетельствует о её местоположении…
Ладно, пора аккуратненько открывать глаза и производить визуальную разведку.
И он открыл – но один левый глаз. Правый был залит начавшей спекаться кровью.
Разговор старых врагов не пестрел угрозами, резкими выражениями, вообще проявлениями крайних эмоций. Когда ненависти столько лет – из неё уходит все наносное и лишнее, появляется в ней благородно-коньячная выдержанность.
Впрочем, третий участник разговора – отец Алексий – не считал своим врагом ни Богдана, ни Юзефа – не считал никогда, с самого начала их глухой взаимной неприязни, перешедшей в открытый конфликт и раскол Капитула. Алексей Николаевич их жалел – обоих. И молился за них… Говорил в основном Буланский. Сегодня был его день.
– Я мог бы все сделать проще и быстрее. Я ведь ныне тоже не чураюсь техники – жизнь убедила… Ты видел, Юровский, как работает моя сушилка? За полсекунды, кстати… А мой шокер? Хорошая штучка? Я мог просеять этот городишко мелким ситом и найти трех латентных, о которых ты не имел понятия. И мог их активизировать и тихо-мирно прикончить где-нибудь в сторонке… А потом взорвать сие богоугодное заведение вместе со всем содержимым, и вместе с твоим дурацким томографом. Но грубо сработать не хотелось… С возрастом больше ценишь красоту исполнения, чем результат. Или, по крайней мере, одинаково ценишь. Я много лет мечтал прикончить черноивановское отродье своими руками – и не сделал этого. Обе погибли, считай, случайно. А когда организуешь для кого-то роковые случайности, чувствуешь себя богом… Но щенка я кончу у тебя на глазах, Юровский. Шлёпну изящно и красиво, без правок – финальную точку надо ставить своими руками. И я оставлю тебя жить, и тебя, Лёша, – тоже. Будете моей недремлющей совестью, – чтобы я не возгордился и не оторвался от народа… Комфортных условий содержания не гарантирую, но навестить иногда приду.
– Ты действительно считаешь, Даня, что функция Тёмного Мессии – стать на триста лет диктатором над народами? – мягко спросил Алексей Николаевич. И сам ответил: – По-моему, ты ошибаешься. Суть мессианства – нести людям Откровение. Идею… В данном случае – Тёмную, ложную, губительную… У тебя она есть?
– Я ничего не считаю. Я все знаю. Знаю, потому что сам все спланировал и подготовил. Любой Мессия – это власть. Власть над мозгами. Вы безнадёжно устарели со своими индивидуальными гипнограммами. А потуги на манипулирование массовым сознанием – и ваши, и всех других – просто смешны. Средства массовой информации для этого не подходят и никогда не подойдут – никакой избирательности, любой эффект нивелируется противоположенным – у другой части аудитории. Работать надо вживую, с коллективом людей, спаянным некими общими понятиями и принципами – при всей их, людей, внешней несхожести. С эргастулой?[13] Если бы вы знали, какие результаты может принести одна-единственная речь гнусавого и косноязычного депутата в Думе – выслушанная и вроде тут же забытая… Впрочем, узнаете. Сегодня. Хоть и на другом примере…