Толмачева Людмила. Мужские сны

   – Папа! Посмотри, какой букет! Это тебе.
   – Спасибо. Не ожидал такого подарка. Вот с ним я тебя и напишу. Садись сюда. Вот так. Букет слишком тяжел для тебя. Давай-ка половину уберем.
   – Дайте мне эту половину, я попробую венок сплести. Когда-то у меня неплохо получалось, – сказала Татьяна, устраиваясь в тени ивы на покрывало.
   Они молчали, занятые каждый своим делом. Андрей быстро и энергично писал, Татьяна плела венок, бросая время от времени взгляды то на Дашу, то на Андрея, а Даша сидела на складном стульчике и наблюдала за шмелем, устроившимся на ее букет в поисках сладкого нектара. В сумке у Татьяны зазвучала мелодия шопеновского вальса. Она отложила венок, вынула трубку телефона, нажала кнопку:
   – Алло! Слушаю.
   – Таня! – раздался возбужденный голос Виталия. – Я узнал, чьи это машины. Поняла?
   – Да, да! И чьи же?
   – Один «зилок» Плужникова, другой – муниципального коммунального хозяйства.
   – Кто там главный?
   – Фильчиков.
   – Хорошо. Что еще собираешься предпринять?
   – Еще подежурим с ребятами, половим «рыбку». Документы кое-какие уже есть, но, как говорится, все шито-крыто. Бумажками они свою задницу, извиняюсь, прикрыть успели.
   – Ладно. Спасибо за информацию. Увидимся.
   Татьяна отключила телефон, задумчиво посмотрела на речную гладь, искрящуюся многочисленными бликами под июльским солнцем, затем решительно встала.
   – Андрей, мне надо сходить кое-куда.
   – А? Сходить? Так здесь можно, в кустики, – не понял Андрей, слишком увлеченный своим этюдом.
   – Нет, мне в администрацию надо, к Симакову. Вернусь не раньше чем через час. Вы тут без меня чаю попейте. Ладно? Продукты на солнце не оставляйте. Даша, слышишь?
   – Угу.
   – Ну, я пошла! Не скучайте!
   – Анатолий Григорьевич! Наша комиссия по экологии уже кое-что сделала, – начала Татьяна, усаживаясь напротив Симакова.
   Тот всячески избегал ее взгляда, перебирая без надобности какие-то бумаги на своем столе, вынимая из пластмассового стакана то ручку, то карандаш.
   – Машины с мусором продолжают ездить за Огневку. Как будто и не было у нас острых дебатов на эту тему.
   – Установили, чьи это машины? – сухо спросил Симаков, по-прежнему не глядя на Татьяну.
   – Да. Плужникова и Фильчикова.
   – Кхм! – закашлялся Симаков и привычно полез за платком.
   – Анатолий Григорьевич, я пришла не просто сообщить об установленных фактах. Мне нужно добиться от вас вразумительного ответа на один вопрос. Какова ваша личная позиция в этом деле?
   – В каком?
   – Хм. Вы прикидываетесь простаком. Это очевидно. Вот только по какой причине? Пока еще не понятно. Но я постараюсь это выяснить в самое ближайшее время. И думаю, в этот раз у прокуратуры будет достаточно оснований, чтобы не прекращать уголовное дело. Прощайте!
   Войдя в здание узла связи, Татьяна попросила телефонистку соединить ее с городом. Она назвала номер своей университетской подруги, работающей главным редактором одной из крупных газет.
   – Инна? Здравствуй, дорогая! Не узнала? – начала разговор Татьяна, уединившись в одной из двух имеющихся в зале кабинок.
   – Танюха?! – зазвенел все такой же молодой и задорный голос подруги. – Куда ты пропала? Мы тут собирались на юбилей факультета. Были почти все, кроме тебя и Ольги Строковой. Она сейчас в Египте, работает пресс-секретарем в нашем представительстве. А Сонька Гуркина, представляешь, проректор нашего универа. Я...
   – Погоди, Инка! Не тарахти. Я тебя знаю. Пока все новости не выложишь, не успокоишься. Я по междугородке звоню, причем по важному делу.
   – О! Узнаю Кармашеву. Деловая, спасу нет! Ладно, выкладывай. Потом потрепемся, если время останется.
   – Инна, мне срочно нужна твоя помощь. Не могла бы ты прислать своего корреспондента в Кармаши? Здесь есть горячий материал для громкого фельетона.
   – А почему бы тебе самой...
   – Я не могу.
   – Понятно, положение не позволяет...
   – Да не в этом дело! Потом все объясню, не по телефону. Кстати, продиктуй твой сотовый. Ага. Записываю. Так. Ладно. Вечером перезвоню и объясню все толком. Но ты уже сейчас подумай, кого командировать в Кармаши. Хорошо? Ну пока. Целую прямо в твой курносый пятачок! Пока!
   Татьяна нашла своих возле флигеля отца Алексея.
   – Тетя Таня, смотрите, они плавают! Даша стояла возле табурета с эмалированным тазом, в котором плавали живые караси.
   – Вот решили не губить живые души, – улыбнулся батюшка. – Остальные-то не выжили, пришлось их зажарить, а эти два плавают себе.
   – Мы их обратно в речку отнесем, правда же, папа?
   – Правда. Ну как сходила? – спросил Андрей, с легким прищуром глядя на Татьяну.
   – Нормально. Симакова пора за жабры брать.
   – Давно пора. Но боюсь, снова выскользнет.
   – Ничего. Рано или поздно он начнет суетиться, чтобы спасти свою шкуру, а значит, начнет делать всякого рода промахи и ошибки. На них мы его и поймаем. Конечно, за взятки его будет трудно привлечь, но хватит и косвенных улик.
   – Да, Татьяна Михайловна, крепко вы взялись за наших чиновников. Чую, не отвертеться им в этот раз, – серьезно сказал отец Алексей.
   – Это во мне журналист проснулся, – пояснила Татьяна свое рвение в расследовании запутанного дела со свалкой. – Когда-то я преуспела в написании злых фельетонов. Все они, так или иначе, были связаны с уголовными делами. На меня, говорят, покушение готовили, да я вовремя ушла в другую сферу.
   – Мне думается все же, вы скромничаете, Татьяна Михайловна, – слегка улыбнулся отец Алексей. – Не только ваше журналистское прошлое причина столь похвального рвения, это душа ваша, честная и чистая, печется о благе родного села, дорогой вашему сердцу земли. А это всегда благословенное дело, угодное Господу нашему.
   – Спасибо, батюшка, за доброе слово, – сердечно поблагодарила Татьяна.
   – Тетя Таня, пойдемте на речку отпускать карасей! – не выдержала длинных взрослых разговоров Даша.
   – Пойдем, – сказал Андрей и поднялся со скамейки.
   Они попрощались с батюшкой и пошли в сторону реки. Даша вприпрыжку бежала впереди, а Татьяна с Андреем, который нес в руках таз с карасями, чуть отстали. Когда взрослые спустились к реке, то увидели такую картину: Даша, испуганно прижав к груди руки, смотрела на двух парней, стоявших напротив нее. Эти двое выглядели как настоящее отребье. Грязные, обросшие, в вонючих джинсах и таких же футболках с длинными рукавами, они что-то говорили стоящей перед ними девочке и гоготали хриплыми, дикими голосами. Андрей быстро опустил таз на землю и бегом поспешил к дочери. Парни, завидев Андрея, галопом припустили вдоль берега и вскоре скрылись за прибрежными ивами.
   – Дашенька, – испуганно произнесла Татьяна, подбежав к девочке и взяв ее за руку, – откуда они взялись?
   – Не... не знаю, – заикаясь, ответила Даша и прижалась к отцу.
   – Твари! Ничего, в следующий раз я поймаю их. Они ничего тебе не сделали? – с тревогой спросил Андрей, встав перед дочерью на одно колено и заглядывая ей в глаза.
   Девочка молча помотала головой и опустила глаза. Татьяна переглянулась с Андреем. У того в глазах метнулась боль, а у Татьяны защемило сердце. Она тоже встала на колени перед девочкой и твердо произнесла:
   – То, что они болтали, все неправда, поняла? Забудь это. Они нарочно говорили всякую гадость, потому что это уголовная шпана, преступники. Надо о них сообщить в милицию. Я сейчас же пойду и сообщу.
   – Вместе пойдем, – поддержал ее Андрей. – А милиция не поможет, так я сам с ними разделаюсь.
   Они выпустили карасей в речку и пошли обратно. Вскоре они были возле здания администрации, левое крыло которого занимало отделение милиции.
   – Здравствуйте, – поздоровался Андрей со старшим сержантом, сидящим за столом и заполняющим какой-то формуляр.
   – Здравствуйте, – отложил ручку представитель власти.
   – Мы хотим сделать заявление, – с ходу начал Андрей и без приглашения сел напротив сержанта.
   – Слушаю вас, – ответил тот и взглянул на Татьяну, державшую за руку Дашу. – Присаживайтесь.
   Татьяна и Даша сели на стулья, стоящие вдоль стены.
   – На мою дочь было совершено покушение. Только что. На берегу, недалеко от церкви.
   – Кем?
   – Двумя парнями примерно семнадцати лет. Одеты как бомжи. Грязные. На людей практически не похожи.
   – Вы их видели?
   – Да. Но всего несколько секунд. Увидев меня, они убежали в сторону леса.
   – Так. – Сержант снова взял ручку, достал из папки чистый лист бумаги, что-то записал. – Ваша фамилия, имя, место работы. Короче, все паспортные данные.
   – Но...
   – Так положено. Иначе я не приму ваше заявление.
   – Хорошо. Минут десять длилась эта протокольная процедура.
   Наконец заговорили по существу.
   – Девочка, то есть Даша, может сама говорить? – спросил старший сержант.
   – Конечно.
   – Даша, они трогали тебя, ну, в общем, задевали как-то руками?
   – Нет.
   – А что они делали?
   – Они говорили всякие... – Даша взглянула на Татьяну и продолжила: – всякие гадости. А еще они громко смеялись.
   – Так. А больше ничего?
   – Нет.
   – Но, товарищи! И это вы квалифицируете как покушение?
   – Разве этого мало? – возмутился Андрей. – А если вашей дочери в семь лет всякая шваль будет говорить так называемые гадости?
   – Почему «так называемые»? – не понял милиционер.
   – Да потому, товарищ старший сержант, что мы с вами знаем, какие слова говорят уголовники, чтобы унизить и оскорбить женщину. Или вам это объяснить в более доступной для вас форме?
   – Нет, не надо. Я понял, – кашлянул милиционер и снова что-то записал в протокол. – Так. Я все записал. Прочтите и распишитесь: «С моих слов записано верно», – и подпись с датой.
   Андрей прочитал, расписался, встал.
   – И что теперь?
   – А «что теперь»? Мы примем соответствующие меры и сообщим вам.
   – А можно узнать, что представляют собой ваши меры?
   – Кхм! Будем их искать, поймаем, допросим, ну и так далее.
   – «Так далее» – это, надо полагать, означает, что вы их отпустите за отсутствием серьезных улик, так?
   – Вы тут не очень-то, товарищ Ермилов! Вы все-таки в государственном учреждении находитесь, а я...
   – Да, да, знаю. Вы – представитель государственной власти. Вот поэтому я к вам и пришел, а не к директору ресторана. Вы поняли? Именно к вам! И требую должного исполнения ваших функций. До свидания!
   Ночью Татьяна опять не спала. Стресс, пережитый на берегу, выбил ее из колеи. Но и Андрей тоже не мог уснуть. Он ворочался с боку на бок, пока вовсе не плюнул на бесплодные попытки. Резко поднявшись с кровати, громким шепотом предложил:
   – Все бока отлежал, а толку ноль. Пойдем покурим? Они вышли на крыльцо. Душную июльскую ночь не спасала даже близость реки.
   – Видишь, ветер дует не с речки, а наоборот, – показал Андрей на сигаретный дым, уплывающий в сторону ворот. – Духота!
   – Андрюша, мне очень жалко Дашутку, но тебя жалею еще сильней.
   – Перестань, – сдержанно попросил он. – Не рви душу.
   – Но я тоже переживаю, как ты не поймешь?
   – Хорошо, я верю. Но лучше не говорить сейчас об этом.
   – Почему? Когда выскажешь то, что болит, легче становится.
   – А тебе непременно хочется облегчить душу? Ха! «И жить торопимся, и чувствовать спешим»? Как все же человек устроен! Во всем бы нам потакали да гладили по головке, а если обидели, то тут же пожалели бы, леденец в рот сунули, игрушку по-быстрому купили. Только бы не страдать и не видеть чужих страданий. Сироп, сплошной сироп! Вот наш жизненный идеал!
   – Андрей! Зачем тебе надо обижать меня? Или ты таким образом облегчаешь свою душу?
   Он коротко взглянул на нее, но не ответил. Молчание становилось тягостным. Татьяна поднялась первой и ушла в дом. Андрей так и остался во дворе. Она уснула, когда солнце высветлило верхушки деревьев и пропели третьи петухи. Ухода Андрея она не слышала.
   – Тетя Таня! Нам уже пора к папе идти. Ну, тетя Таня!
   Татьяна открыла глаза и увидела Дашу, стоящую рядом. Девочка уже оделась и даже причесала волосы.
   – Дашутка ты моя! – улыбнулась Татьяна и взяла в свои руки ее прохладные ладошки, прижала их к своим щекам. – Как хорошо! Как будто в ручье умылась.
   – Кто, я?
   – Нет, я. У тебя ладошки мягкие и холодные, как вода в лесном ручье.
   – Я только что умылась, – рассмеялась Даша. – Вот они и холодные.
   – Ладно. Я сейчас быстренько умоюсь, и будем завтракать.
   – А я чайник на плитку поставила.
   – Умница! Я сейчас!
   Они сидели за столом и пили чай с булочками, купленными накануне в столовой. Татьяна всматривалась в Дашино лицо, боясь найти в нем новые, незнакомые черточки, но ничего такого не обнаружила. Она незаметно вздохнула и перекрестилась.
   – Мы с мамой вчера разговаривали, и я ей не сказала про этих уродов, чтобы не расстраивалась, – вдруг сообщила Даша.
   Девочка посмотрела в Татьянины глаза, ожидая, что та похвалит ее за такой благородный поступок, но Татьяна промолчала. Ей вспомнились хлесткие слова Андрея, сказанные ночью: «Сироп, сплошной сироп!» Она перевела разговор в другое русло:
   – А чем мы папу накормим? Он ведь не любит булочки. Надо что-то придумать, а?
   – А давайте просто мяса нарежем, да и все. Все мужчины едят мясо.
   – Ты имеешь в виду буженину?
   – Ага. И еще возьмем огурцы и хлеб.
   – Ну что ж. Это идея. Я сейчас возьму в яме буженину, а ты сполосни чашки в этом тазике, ладно?
   – Угу.
   Татьяна взяла фонарик и пошла под навес, где находился лаз в яму. Она откинула деревянную крышку и осторожно спустилась по крутой лестнице в глубокую яму, где даже в самую сильную жару не таял лед. Буженина, которую она сделала сама, завернув свинину в фольгу и протомив ее в русской печке около часа, лежала в кастрюле. Едва Татьяна вынула мясо из кастрюли, как наверху раздался Дашин вскрик. Татьяна, бросив мясо прямо на лед, метнулась к лестнице, но вдруг прямо над головой что-то грохнуло, и стало темно. Татьяна подняла голову, но ничего не увидела. Лаз кто-то закрыл. В первые секунды с ней был шок, потом паника, но огромным усилием воли она заставила себя хотя бы немного успокоиться. Затем поднялась на самый верх, пока не уперлась головой в крышку лаза, и попыталась открыть ее, но не смогла сдвинуть ни на миллиметр. «Сволочи! Что-то тяжелое поставили», – догадалась она. Потом она вспомнила, что с ней был фонарик. На ощупь, с трудом она нашла фонарик, включила, осмотрела свою западню. Но это никак не улучшило ее положения. Разве что свет фонарика придавал ощущение реальности и было не так жутко, как минуту назад, когда она оказалась в кромешной тьме. Она еще раз забралась наверх и сделала новую попытку открыть крышку. Бесполезно! Татьяна несколько раз крикнула что есть мочи: «Помогите!» – но никто не откликнулся. Она прислушалась. Снаружи до нее доносились едва различимые звуки, но они шли откуда-то издалека. Может быть, из соседних дворов или с улицы, но в их дворе стояла полная тишина. До Татьяны вдруг дошло, что ее заперли лишь с одной целью – беспрепятственно украсть Дашу! Она забилась в истерике, закричала, страшно, по-звериному, почти завыла. Это продолжалось долго, пока ее не оставили силы. В полном изнеможении она повисла на лестнице, уткнувшись лбом в холодный металл. В последний момент, почувствовав, что сейчас сорвется вниз и переломает себе все на свете, она из последних сил сжала пальцы, лежащие на верхней ступеньке, и, подтянувшись, твердо поставила ноги на ступеньку. Так и стояла, пока не онемели руки и ноги. Но спуститься вниз, на лед, было еще хуже. Она и так уже продрогла в своем тонком сарафане. Время тянулось тягуче медленно. Татьяна уже ничего не чувствовала: ни времени, ни своего тела, ни боли – ничего. Прошли минуты, а может, часы. Ее мозг отключился. Зачем он ей здесь и сейчас? Мысли, не успев родиться, умирали, отлетая и падая вниз, в мерзкий холод, который поднимался все выше и выше, заковывая ее тело в ледяной панцирь.
   Вдруг что-то стукнуло, совсем близко. Она встрепенулась, но не пошевелилась. Мозг проснулся, но тело отказывалось подчиняться. Оно окаменело. Татьяна напряглась и крикнула. Увы, вместо крика получился хриплый стон. Она сорвала голос истерикой. А наверху кто-то ходил. Она слышала. В последнем порыве Татьяна все же сумела подняться еще на одну ступеньку. Пригнув голову, она стала стучать по крышке кулаком. Удар, еще один, еще, еще...
   Она услышала голос Андрея:
   – Сейчас! Я открою вас! Потерпите!
   Бухнуло что-то тяжелое, затем поднялась крышка, ворвался свет, а вместе с ним тепло июльского дня. У Татьяны не было сил поднять голову. Она так и стояла с пригнутой головой, пока Андрей не вытащил ее из этой страшной ямы. Он подхватил ее на руки и отнес в дом, уложил на кровать.
   – А где Даша?
   – Украли, – сиплым голосом ответила Татьяна и беззвучно заплакала.
   – Как украли? – помертвевшим голосом спросил Андрей, опустившись на край кровати.
   – Мы завтракали, – шептала Татьяна, так как голоса почти не было, – потом я полезла в яму за мясом. Потом меня кто-то закрыл. А Даша...
   Она опять заплакала. Андрей нагнулся, облокотился о свои колени, опустил голову в ладони.
   – Андрей! Надо ее искать. Что же ты сидишь? – просипела Татьяна.
   Он не ответил, молча встал и вышел из дома. Татьяна, все еще дрожа от холода, поднялась с кровати, но ноги подкашивались. Она снова села на кровать и посмотрела на ноги. Они были синюшного цвета и холодные, как ледышки. Татьяна начала растирать их, но и руки плохо слушались ее. На столе стоял одеколон, которым они по вечерам спасались от комаров. Кое-как дотянувшись до края клеенки, она дернула ее на себя. Одеколон упал на пол, но не разбился. Она хотела наклониться за пузырьком, но вместо этого кулем повалилась на пол. Выругав себя за неуклюжесть, она села на полу, взяла пузырек, вылила на ладонь чуть ли не треть одеколона и начала растирать им ноги. Она терла до тех пор, пока не почувствовала, как ногам сначала стало тепло, а потом жарко. Ступни покраснели, начались зуд и покалывание. «Неужели я отморозила ноги, как зимой?» – удивилась Татьяна, но тут же ее мысли перескочили на Андрея и Дашу. Поднявшись на ноги, она вышла во двор. Андрея нигде не было. Значит, он ушел. Татьяна вернулась в дом, набрала на сотовом номер Виталия и косноязычно, какими-то рублеными фразами, все тем же сиплым голосом рассказала о случившемся. Виталий лишь сказал: «Жди. Скоро буду» – и отключился.
   Через двадцать минут Виталий, примчавшись на «ЗИЛе» со своей фермы, уже заходил во двор на Береговой. Татьяна сидела на крыльце, укутавшись в одеяло. Ее бил озноб. Виталий, ни слова не говоря, взял ее под руку и повел к машине. Он привез ее в больницу, где ей поставили какой-то укол и уложили в койку. Она провалилась в сон и проснулась лишь на следующее утро. Рядом сидела матушка Ирина.
   – Ну, слава Богу, проснулись! А теперь я позову врача. Подождите немного.
   Пришла пожилая женщина в белом халате и с фонендоскопом на шее. Она поздоровалась, села на стул, взяла Татьяну за запястье, посчитала пульс, затем послушала сердечные тоны и легкие, нахмурилась:
   – Да, голубушка, легкие мне ваши не нравятся. И похоже, температура появилась. Давайте-ка измерим!
   Врач поставила градусник и терпеливо ждала, когда он нагреется.
   Температура оказалась и в самом деле повышенной. К тому же у Татьяны начался кашель. Она не могла произнести ни одного слова, чтобы не закашлять. Врач назначила лечение и ушла. Снова в палату заглянула матушка Ирина:
   – Я сейчас уйду ненадолго, а потом вернусь, хорошо?
   – Ирина, спасибо, но я не настолько больна, чтобы возле меня сидеть. – Татьяна снова закашлялась. – Вы мне скажите, что с Дашей. Ее нашли?
   – Пока нет. Андрей все село на ноги поставил. Приваловские тоже подключились. А здесь сидит следователь. Он к вам пришел. Вы сможете говорить?
   – Конечно. Пусть войдет. Мне бы только теплого чаю. Очень пить хочется.
   – Я сейчас. Мигом.
   Вошел сухощавый мужчина в светлой клетчатой рубашке и больших роговых очках.
   – Доброе утро, Татьяна Михайловна. Меня зовут Рочев Игорь Иванович, я следователь из Приваловской прокуратуры. Мы можем побеседовать? Как вы себя чувствуете?
   – Спасибо, нормально. Спрашивайте. Следователь дождался, когда Татьяна прокашляется, и задал первый вопрос:
   – Вы кого-нибудь подозреваете в совершении похищения ребенка?
   – Нет, я не думала об этом. Никого конкретно. Хотя... Вчера на берегу...
   – Я уже знаю об этом эпизоде. Вы про двух парней, которые приставали к девочке?
   – Да.
   Вошла матушка Ирина с подносом, на котором стояли тарелка с манной кашей и стакан чаю. Она молча поставила поднос на тумбочку и вышла. Татьяна взяла стакан и с жадностью выпила почти весь чай.
   – А кроме этих двоих, никто на ум больше не приходит? Подумайте как следует, я не тороплю вас.
   – Нет, больше никого не могу назвать. Но разве мало того, что эти...
   – Мы их уже задержали и допросили.
   – И что? – Татьяна подалась вперед.
   – Они непричастны. Во всяком случае, к самому похищению. Но выпускать мы их не собираемся. Возможно, что они как-то связаны с похитителями. Татьяна Михайловна, вы что-нибудь или кого-нибудь подозрительного видели в момент похищения или до него?
   – Нет, как будто ничего. Точно ничего не видела. Мы, как обычно, завтракали во дворе, а потом я полезла в яму за мясом.
   – А для чего вам понадобилось мясо?
   – Чтобы отнести его Андрею, отцу Даши. Он работает в церкви, делает роспись. А собственно, почему...
   – Так. Понятно. Значит, ничего не видели и ничего не слышали.
   – Почему же? Когда я была на самом дне этой проклятой ямы, я услышала Дашин крик.
   – Так. И все? Других голосов или звуков не было?
   – Нет. Только стук закрывающейся крышки.
   – А во сколько это произошло?
   – Полдесятого. Я посмотрела на часы, перед тем как встать из-за стола.
   – Значит, вы пробыли в яме четыре с половиной часа. Андрей Владимирович освободил вас в два часа пополудни.
   Татьяна снова закашлялась. Следователь попрощался и вышел.
   Тут же дверь вновь открылась, и вошла сестра со шприцем. Она сделала укол, оставила таблетки и ушла. Татьяна осталась одна. Она почувствовала сильную слабость. Голова кружилась, в спину как будто вонзались десятки иголок, горло саднило. Но все это было пустяками по сравнению с бедой, которая обрушилась на Андрея. Как он там? Чем сейчас занят? Наверняка не спал всю ночь. Татьяна тихо застонала, покачивая головой из стороны в сторону. Это она во всем виновата! Она не уберегла девочку. Он доверил ей самое дорогое, а она не оправдала этого доверия. Он ненавидит ее сейчас. И правильно делает. Господи! За что такие муки? За что?
   Она вновь забылась в тяжелом сне, а когда очнулась, уже вечерело. И опять рядом с ней была матушка Ирина.
   – Поспали? Вот и хорошо, – говорила она с Татьяной, как с ребенком. – А теперь надо сменить рубашку. Эта совсем мокрая, хоть выжимай. Слабость у вас большая, а потому и пот. Давайте я помогу. Вот так. И хорошо. Поднимите правую руку. Теперь левую. Вот так. И чудесно. А теперь я простынку поменяю. Ничего, ничего. Вставать не надо. Вот так. И хорошо. Я сестру позову. Укол надо поставить и лекарство выпить. Я сейчас.
   После укола и приема лекарств она немного отдохнула, а потом матушка покормила ее кашей с творогом. Татьяна отказывалась, а матушка мягко, но неотступно уговорила ее съесть несколько ложек. Дверь скрипнула, приоткрылась, и показалась голова Виталия.
   – Привет, сестренка! Ты как, ничего? Можно к тебе?
   – Проходи.
   Матушка Ирина деликатно попрощалась и ушла. А Виталий осторожно присел на краешек стула и с жалостью оглядел Татьяну.
   – Совсем исхудала. Это надо же, воспаление легких подхватить! Хотя конечно. Любой бы схватил. Посиди четыре часа на льду-то.
   – Виташа, а где Андрей? Что с ним?
   – А что Андрей? Я его видел после обеда у здания администрации. Он в машину к следователю садился. Видимо, поехали в Привалово.
   – Что, так и нет никаких следов?
   – Пока нет. Опросили почти всех жильцов на Береговой. Никто ничего не видел. Будто с неба свалились эти гады. Да и потом, с девочкой, тоже куда-то испарились.
   – Но так не бывает.
   – Да знаю, что не бывает. И все же... Слушай, говорят отчим у Даши крутой чувак. Крупный бизнесмен. Недвижимость на Кипре, загородный особняк и прочая.
   – Да. Не бедный.
   – Ну! Вот где копать-то надо! Не сегодня завтра позвонят, сообщат сумму выкупа, и все!
   – Как ты легко все разложил. Неужели не видел по телевизору, чем порой заканчивается киднепинг?
   – Знаю. Это я из-за тебя. Чтобы, значит, настроение тебе поднять...
   – Господи! При чем тут мое настроение? Да мне волком выть хочется! Я жить не хочу! Понимаешь?
   – Таня! Ты вот что! Ты перестань тут такое говорить! Ты не виновата! Поняла? Эти фашисты если уж задумали такое, то в любом случае украли бы девочку. Хоть с тобой, хоть без тебя.
   – И все же они украли ее прямо из-под моего носа. А потому нет мне оправдания. Виталий, мне нужен мой телефон. Привези мне его, пожалуйста. Я подключу областную прокуратуру, я ОМОН вызову, всех на ноги поставлю, но девочку найду!