Толмачева Людмила. Мужские сны

   – «Чтобы духу его не было. Организуешь, понял?» Примерно так сказал этот, который приказывал, – сказала Татьяна следователю.
   – Ясно. Надо посмотреть среди неопознанных трупов, что появились за эти дни, – резюмировал это сообщение Рочев.
   После часового обсуждения пришли к единому мнению, что аресты необходимо произвести одновременно в трех местах: в квартире Плужникова, в химической лаборатории и в квартире «мастера», как условно назвали подручного Плужникова, командовавшего разгрузкой химреактивов, хозяина вишневой «Нивы». Татьяна предложила упростить задачу захвата лаборатории. Она позвонила на сотовый телефон Нели, извинилась за поздний звонок и в двух словах объяснила важность ее присутствия в кабинете следователя. Виталий за пятнадцать минут доставил девушку в прокуратуру. Задача Нели была подойти к зданию лаборатории, позвонить и слезно попросить впустить ее внутрь под любым предлогом, например, оставила деньги, билеты на поезд и т. п. Единственным слабым звеном в расследовании было отсутствие сведений о местонахождении Даши. Но ждать дальше уже не было смысла. Было решено получить нужную информацию после арестов, любыми средствами, вплоть до силового давления.
   Татьяна, Андрей, Виталий и Станислав с Еленой решили дожидаться окончания операции в местной гостинице. Она находилась в пяти минутах от здания прокуратуры. Им предоставили двухкомнатный люкс на втором этаже, в котором для каждого нашлось место для отдыха. Виталий устроился на кожаном диване и, так как не сомкнул этой ночью глаз ни на минуту, уснул сразу, едва голова коснулась подушки. Татьяна с Андреем провалились в огромных креслах, стоявших по обе стороны от дивана. Елена со Станиславом уединились в другой комнате, в спальне с широкой кроватью и зеркальными шкафами. Все молчали, так как наговорились за эти сутки вдоволь, да и обоюдная неприязнь мешала общению.
   Татьяна посматривала на Андрея, запрокинувшего голову на спинку кресла, сидящего неподвижно с закрытыми глазами. Но он не спал. Она это чувствовала. И как тут уснешь, когда неизвестна судьба дочери. При мысли о Даше у Татьяны все внутри заныло. «Надо держаться. Все будет хорошо», – решила она, не позволив себе дальнейшего прислушивания к организму, и переключилась на мысли о собственной судьбе. Через четыре дня заканчивается отпуск, ей придется уехать в город. Они расстанутся с Андреем, а что потом?
   Она до сих пор не была уверена, нужна ли она ему. Это он ей нужен, как воздух, как вот это солнышко, встающее из-за леса. Это она просыпается с мыслями о нем и ложится с тем же самым. В каждом ее вздохе, движении, слове есть частица его сути, и от этого ей не избавиться теперь до конца дней. Ах, сладкое слово «любовь», сколько в тебе горечи и муки!
   К ним постучала дежурная, позаботившаяся об утреннем кофе. Она вкатила тележку с кофейником и бутербродами. Татьяна разбудила Виталия и попросила его позвать супругов. Елена, не спавшая сутки, отказалась от кофе и осталась в своей комнате, а Станислав вышел, пожелал доброго утра и сел на диван. Татьяна разлила кофе в чашки, разложила по тарелкам бутерброды. Мужчины хмуро и сосредоточенно, не поднимая глаз от чашек, пили горячий кофе, откусывая сразу половину бутерброда. Татьяна переборола в себе полное отсутствие аппетита и съела маленький кусочек хлеба с сыром. Она понимала, что иначе не будет сил, чтобы жить.
   Зазвонил телефон Андрея. Он нервно отставил чашку и выхватил из кармана рубашки трубку. Все замерли в ожидании.
   – Слушаю, – быстро произнес Андрей и тоже замер, вслушиваясь в голос абонента. – Так. Так. Понятно. Хорошо. Сейчас идем.
   Он отключил телефон и посмотрел на Татьяну.
   – Они выбили из Плужникова признание. Даша в Кармашах. В сторожке лесника. Это где-то в Белой...
   – Роще! Я знаю, где это. В двух километрах от села, на юго-востоке, – возбужденно проговорил Виталий.
   – Куда мы сейчас? – спросила Татьяна. – В прокуратуру или за Дашей?
   – Рочев просил самодеятельностью не заниматься. Они могут от испуга... В общем, вы понимаете, – сказал Андрей.
   – Да, я тоже так считаю, – согласился Станислав. – Пойду разбужу Елену.
   – Тогда идем к Рочеву, – сказала Татьяна и первой вышла из номера.
   Они остановились в лесу на проселочной дороге: «десятка» Рочева, «нексия» Виталия, «крайслер» Станислава и милицейский «уазик». Капитан, руководивший операцией, дал конкретное указание каждому милиционеру. Общей задачей группы было бесшумно окружить сторожку, ворваться внутрь и обезоружить преступников. Первыми, на разведку, пошли два молодых сержанта. Остальные четверо должны были залечь в кустах в двадцати метрах от сторожки. Рочев, тоже принявший участие в операции, строго запретил женщинам выходить из машин. С ними он оставил Виталия и Станислава, а сам вместе с Андреем скрылся в лесу.
   Виталий стоял возле капота машины и курил. Татьяна сидела на переднем сиденье и всматривалась в придорожные кусты. Она знала наизусть лишь одну молитву – «Отче наш» – и сейчас повторяла ее, четко произнося каждое слово, и обязательно крестилась в конце.
   Прошло двадцать минут. В лесу стояла обычная тишина: шелестела листва, перекликались птицы, стрекотали кузнечики.
   – Господи! Сделай так, чтобы раба твоя Дарья осталась жива и невредима. Прошу тебя, Господи! – шептала Татьяна. Вдруг по лесу прокатился частый и сухой треск.
   – Стреляют! – повернул к Татьяне побледневшее лицо Виталий.
   – Господи, прошу тебя! – почти закричала Татьяна и заплакала.
   Стрельба прекратилась, и вновь наступила тишина. Татьяна не выдержала и выскочила из машины.
   – Ничего. Все будет нормально, – говорил слегка дрожащим голосом Виталий, неотрывно глядя на проселок, сворачивающий влево в полусотне метров от них.
   Елена со Станиславом тоже не усидели в машине и вышли на проселок.
   – Вы слышали стрельбу? – задыхаясь от волнения, спросила Елена, глядя на Виталия широко распахнутыми глазами.
   – Слышали, – сдержанно ответил тот, закуривая уже третью сигарету.
   – Что бы это могло означать? – спросил Станислав, у которого резко обозначились черные круги под глазами.
   – Не знаю, – ответил Виталий. – Может, кто из бандитов побежал, вот и дали очередь для острастки.
   – Доченька моя! – зарыдала Елена, пряча лицо в ладони.
   – Лена, не надо, все будет в порядке. Не будут же они стрелять в ребенка, – неуклюже успокаивал ее Станислав.
   – Ах, зачем, зачем я послушала тебя и оставила Дашеньку с бабушкой?! – закричала на весь лес Елена. – Вот что значит чужой ребенок! Чтобы я еще хоть раз уехала куда-то без нее!
   Елена рыдала, прислонившись к двери автомобиля, а Станислав, не зная, как вести себя с закатившей истерику женой, топтался на месте, то засовывая руки в карманы светлых брюк, то вынимая их обратно. Он старался не смотреть в сторону Виталия и Татьяны.
   – Идут! – выкрикнула Татьяна, увидев идущих по проселку милиционеров.
   Два милиционера в бронежилетах вели какого-то парня, скрутив ему руки назад таким образом, что тот согнулся в три погибели и семенил на полусогнутых ногах. За ними шли еще двое в бронежилетах, держа автоматы слегка небрежно, в вытянутых руках и размахивая ими в такт ходьбе.
   Татьяна с тревогой ждала появления Андрея. Но его все не было. Не было также и Рочева, и остальных участников операции, а главное, не было Даши.
   – Дашенька, милая моя девочка, только бы все было в порядке, – шептала Татьяна, до рези в глазах всматриваясь в одну точку, туда, где проселок поворачивал влево.
   Наконец показался Рочев, а за ним два дюжих милиционера. Они несли что-то тяжелое, какой-то мешок, держась за него по обе стороны. Андрея не было.
   – Где же ты, Андрей, родной мой? Господи, помоги моему любимому! Помоги и сохрани! – шептала Татьяна. Она еще раз бросила взгляд на рослых милиционеров, несущих что-то тяжелое, и ахнула. Это был не мешок, а плащ-палатка, в которой лежал человек. Его рука, безжизненно свесившись, волочилась по пыльной дороге. Мертвый! Значит, стреляли не для острастки! Где же Андрей?
   – Да-а, одного все же уложили, – мрачно комментировал увиденное Виталий.
   И тут на дороге появился Андрей. Он нес на руках Дашу. Но почему она не идет сама? Неужели?! Татьяна вцепилась зубами в собственный кулак, чтобы не закричать при всех. Елена охнула и побежала. На середине пути она споткнулась и упала, буквально распластавшись на дороге. Рочев первым подбежал к ней и помог подняться. Он хотел было отряхнуть ее, но она его оттолкнула и бросилась к Андрею, уже приблизившемуся к ним. Татьяна не слышала их слов и поэтому по мимике и жестам пыталась понять, что там происходит. Она увидела, как Елена целует дочь, плача и улыбаясь одновременно, и облегченно перевела дыхание.
   – Кажется, обошлось, – со вздохом облегчения произнес Виталий.
   К Татьяне подошел Рочев.
   – Спасибо за помощь, Татьяна Михайловна, – устало произнес он и улыбнулся. – Поеду домой, двое суток жене на глаза не показываюсь, опять разводом пугать будет.
   – А этот что же, удрать хотел? – полюбопытствовал Виталий, жестом показывая на труп мужчины, который милиционеры запихивали в багажник «уазика».
   – Оказал сопротивление, – сдержанно произнес Рочев и подал Виталию на прощание руку.
   А Татьяна смотрела на Андрея, бережно держащего на руках дочь и усаживающегося в «крайслер». Елена уже была там. Автомобиль мягко развернулся и поехал в сторону села.
   К Виталию подошел капитан, тихо произнес, стирая со лба пот:
   – Девочку эти суки снотворным напоили. В Привалово ее повезли. Там и врачи, и аппаратура соответствующая. Ладно, мы тоже к себе. До свидания. Спасибо за помощь.
   Мужчины обменялись рукопожатиями, и милиционер пошел к своему «уазику».
   – А мы куда? – спросила Татьяна, растерянно глядя на Виталия.
   – К нам. Батя там переживает, наверное. Поехали! – ответил Виталий, открывая дверь «нексии», и сурово добавил: – У нее все-таки родители есть. Не надо уж тебе лезть туда.
 
   Татьяна приняла душ, переоделась в Надеждин халат, пошла во двор, где мужчины уже накрыли обеденный стол.
   – Ох, и исхудала же ты, племяшка, – жалостно покачал головой дядя Паша.
   – Ничего. Были бы кости, а сало купим, – сострил Виталий, наливая в рюмки водку.
   – Я не буду, – поморщилась Татьяна.
   – А тебе никто и не наливает, – грубовато ответил Виталий и взялся за графинчик со смородиновой настойкой. – А от этой уж не отказывайся. Чистейший смородиновый сироп. Любимый напиток папаши Пуаро.
   – Надо же, – подколола его Татьяна. – Грамотный.
   – А как же. В телевизоре, чай, видели, знаем.
   – Ладно уж, смородиновой попробую.
   – Правильно. Лучшего лекарства от стресса не придумали. Кстати, водка тебя спасла от пневмонии. Так получается? Ты же говоришь, и кашель, и колотье в спине прошли. Не зря, видать, ее, родимую, придумали. Не зря! Ну давайте!
   Они выпили и приступили к борщу из свежих овощей. На Татьяну вдруг напал такой аппетит, что она даже попросила добавки.
   – Молодец! Так держать! – хвалил ее Павел Федорович, наливая в тарелку половник наваристого борща.
   – Как там Дашутка? – ни к кому не обращаясь, спросила Татьяна, задумчиво глядя на белых голубей над крышей соседнего дома.
   – Я думаю, что все будет хорошо. В Привалово отличные врачи, помогут, – уверенно сказал Виталий, наливая себе вторую рюмку.
   – Это ж надо такое с невинным дитем вытворять! Живодеры чертовы! – выругался Павел Федорович. – Правильно одного-то укокошили. Туда ему и дорога.
   – Я бы и второго уложил, будь моя воля, – со злостью сказал Виталий. – Много мы церемонимся с этим отребьем. Законы надо ужесточать, а наши депутаты, наоборот, ваньку ломают, видишь ли, высшая мера им негуманной показалась.
   – Но ведь были случаи, когда невиновных расстреливали, – возразила Татьяна. – Проводили повторное расследование, и оказывалось, что «ошибочка вышла». А человека-то уже не вернешь.
   – Да. Конечно, были единичные случаи. И все же я за смертную казнь обеими руками, – упрямо отстаивал свое мнение Виталий. – Да если бы с моим ребенком такое сделали, я бы своими руками порвал в клочья! Думаете, стал бы ждать, когда наш «самый гуманный в мире» суд начал с ними разбираться? Нет уж!
   – А потом тебя этот же суд и посадил бы на десять лет за самоуправство, – резонно заметил Павел Федорович. – Нет, самосуд еще никого до добра не доводил.
   – Ладно. Чего я разошелся, как холодный самовар? Ты, Татьяна, совсем позеленела за эти дни. Иди-ка спать на второй этаж. А я покурю с батей и тоже на боковую. На свежем воздухе, под яблонькой, часик давну. Мне еще сегодня в поле ехать.
   Татьяна и в самом деле страшно устала. Она кое-как доплелась до комнаты на втором этаже и легла, не раздеваясь, прямо на покрывало. Через секунду она уже спала.
   Ей приснился хороший сон, светлый, радостный. Как будто они с Андреем рвут ромашки на лугу. Луг огромный, необъятный. Солнце играет на лепестках, бабочки перелетают с цветка на цветок, а они стоят напротив друг друга, но не рядом, а в отдалении, срывают ромашки и говорят что-то веселое. Она смеется, а Андрей сдержанно улыбается. Вдруг она выпрямляется и, держа ладонь козырьком, осматривается вокруг.
   – Даша! – крикнула Татьяна и проснулась. Солнце уже ушло на другую сторону дома. В комнате было прохладно от ветерка, влетающего в открытое окно. Тонкая прозрачная штора надувалась парусом и трепетала под его напором. На столе стояла ваза с ромашками. «Вот они откуда взялись!» – подумала Татьяна и пошла вниз, к телефону. Она набрала 09 и спросила, как позвонить в приемный покой приваловской больницы. В приемном покое долго не отвечали. Татьяна ждала, крепко сжимая в руке трубку, даже пальцы побелели. Наконец на том конце провода девичий голос ответил:
   – Приемный покой. Слушаем.
   – Скажите, пожалуйста, как самочувствие Даши Ермиловой?
   – Это которую украли?
   – Да.
   – А кто спрашивает?
   – Из кармашевской администрации.
   – Состояние стабильное. Температура 36,4. Давление в норме, хотя и немного понижено. Сердце в порядке. Анализы мочи и крови у лечащего врача. В данный момент проводится курс терапии.
   – Интенсивной?
   – Зачем? Обычной. Девочка самостоятельно двигается. Поела. С ней ее родители. Так что все в порядке.
   – Спасибо.
   – Пожалуйста.
 
   Улицы Кармашей, по которым шла Татьяна, изменились до неузнаваемости. Она с удовольствием разглядывала дома, палисадники, людей, как будто не видела ничего этого сто лет. Ее умиляли тигровые лилии, рыжими огнями полыхнувшие в высокой траве за штакетником, радовала яркая афиша нового фильма, наклеенная прямо на дверь магазина, тешили взор старушки в аккуратных платочках, семенящие с рынка с пустыми корзинками наперевес, – словом, все вокруг, что в суете дней мы привыкли не замечать, приводило ее в восторг.
   Она вошла в калитку своего дома, остановилась, перевела дух. Как не хочется входить в пустой дом! Но ведь она сильная взрослая женщина. Хватит ныть! Надо жить всему вопреки – дурному настроению, болезням, вредному начальству, злым пересудам. Богом тебе даровано самое ценное – жизнь! Так живи, чего еще?
   Она вынесла матрасы и одеяла на просушку, вымыла окна до хрустального блеска, даже побелила печь, найдя под навесом ведро с известью. Во дворе тоже навела идеальный порядок. Когда критически оглядела результаты своего труда, поднявшись на крыльцо, сочла, что не хватает последней изюминки, яркого пятна в слишком унылом дворе. Она пошла в сад и нарвала букет из всего, что там росло: ноготков, дельфиниумов, люпинов, ромашек и даже васильков. Когда входила с букетом во двор, открылась калитка, и в ее проеме показался Андрей. Бледный, худой, с ввалившимися глазами. У нее оборвалось сердце.
   – Андрюша! А я ждала тебя. Видишь, даже букет нарвала. Как Даша? – без остановки говорила Татьяна, подходя к нему и с болью замечая трехдневную щетину, горькие складки в уголках рта, темные круги под глазами.
   – Сейчас уже хорошо. Тебе привет передает. У Татьяны внутри разлилось тепло. «Девочка, солнышко мое! Не забыла обо мне!»
   – А я по дороге пирог с рыбой купила в кулинарии. Поешь?
   – Угу. Только в баню схожу.
   – Я как раз натопила. Думаю, придешь, надо хоть помыться, побриться...
   Она побежала в дом за чистым бельем, а потом проводила его, как маленького, в баню. Даже предложила потереть спину, но он отказался.
   Татьяна застелила чистой скатертью стол, поставила на него банку с цветами, разрезала пирог, налила в чашки горячего чаю.
   Уже смеркалось, когда они, напившись чаю, отдыхали, сидя бок о бок на крыльце. Андрей рассказывал о том, как освобождали Дашу. У него на глазах застрелили одного из бандитов, замахнувшегося на милиционера топором. А потом, когда капитан заглянул в сторожку и крикнул: «Все чисто!» – Андрей кинулся внутрь и увидел спящую прямо на полу, на какой-то телогрейке, Дашу. Личико ее было чумазым, с высохшими полосками от слез. Эта деталь особенно расстроила Татьяну. Не выдержав, она всплакнула.
   – А что сказал лечащий врач? – спросила Татьяна, шмыгнув носом.
   – Сказал, если бы эти отморозки дали еще одну дозу снотворного, то были бы необратимые последствия.
   Андрей кашлянул, полез в карман за сигаретами.
   – А я решила бросить, – сказала Татьяна.
   – Что? – не понял Андрей, щелкая зажигалкой.
   – Курить.
   – Молодец. Вообще я давно хотел об этом сказать. Зря вы, женщины, все прерогативы мужские позабирали. Брюки, сигареты, профессии... От этого испортился ваш характер.
   – Но женщины здесь ни при чем. Унификация, неотъемлемая составная прогресса и современной цивилизации, проникла во все сферы, в том числе и в так называемый человеческий фактор. Возьми, к примеру, моду «унисекс».
   – Это ты сейчас с кем говорила? – иронизировал Андрей, озираясь по сторонам.
   – Андрей! С тобой невозможно говорить о серьезном.
   – Извини. Итак, унисекс. Но это преходяще, а ведь мы о вечном с тобой говорим или нет?
   – О вечном. Но ведь «все течет, все меняется». В том числе и менталитет. Так что пора, господа мужчины, принять нас в свой лагерь.
   – Хм. Ты это серьезно? И как ты это представляешь, эту унификацию полов?
   – Я не о половой усредненности говорю. Зачем утрировать? Просто хватит смотреть на нас свысока.
   – Но вы, как правило, ниже нас ростом. Как же на вас смотреть?
   – Перестань дурачиться! Вот что ты сейчас делаешь?
   – А что?
   – Разговариваешь со мной снисходительно. А это и есть «смотреть свысока».
   – А-а. Извини. Постараюсь взять другой тон – деловой, мы же партнеры, затем фамильярный, ведь мы на равных, далее... черт, какой еще-то? Да! Материться будем? А что? Мы же на равных.
   – Перестань паясничать! Я вообще с тобой не хочу разговаривать. Никаким тоном. Понял? – надулась Татьяна, отвернувшись от Андрея.
   Он обнял ее, привлек к себе, поцеловал, а потом поднял на руки и отнес в дом.
   Утром они прощались с Дашей. Она уезжала с матерью и Станиславом в город. Татьяна собрала все Дашины вещи, уложила их в дорожную сумку, вынесла за ворота, где стоял «крайслер». Андрей сидел с Дашей на лавочке и просил ее почаще звонить, а также писать письма. Даша грустно обещала звонить и писать, а потом вдруг расплакалась, обняв отца за шею. Елена, сидевшая в машине, выглянула и нервно крикнула, чтобы Андрей прекратил травмировать ребенка.
   – Андрей, – пищала она, – хватит уже этих мелодрам! Не на Луну же мы улетаем. Осенью приедешь, и будете видеться каждую неделю. Даша! Садись скорее в машину.
   Даша подошла к Татьяне, стоящей возле калитки, взяла ее за руку.
   – Тетя Таня, я вам напишу большое письмо. И вы тоже напишите, ладно?
   – Напишу. Обязательно.
   Она наклонилась, обняла девочку, поцеловала. Машина уехала, и Татьяна с Андреем как будто осиротели. И в самом деле осиротели. Пустоту, образовавшуюся после отъезда Даши, надо было чем-то заполнить. Татьяна предложила пойти на речку. Андрей согласился. Он решил после купания продолжить роспись. Татьяна видела, что внутренне он еще не готов к такой работе, но надеялась, что все со временем образуется.
   Только они вышли за ворота, как столкнулись нос к носу с Инной, университетской подругой Татьяны.
   – Таня! А я к тебе, как говорится, собственной персоной. Решила сама посмотреть, чего тут у вас для фельетона можно нарыть.
   – Инка! Здравствуй, моя хорошая! – крикнула Татьяна, бросившись в объятия к полной шатенке в экстравагантном наряде. – Андрей, знакомься, это Инна, моя подруга по альма-матер.
   – Очень приятно. – Андрей с улыбкой протянул руку Инне, которая с любопытством уставилась на симпатичного мужчину.
   – Хм! А ты не говорила, что у тебя такой импозантный друг завелся, – кокетливо поправляя свои мальчишеские вихры, говорила Инна. – В альма-матер вышеупомянутой ты, кстати, в монашках долго ходила, а теперь, не прошло и...
   – Инка, заткнись!
   – Вас понял. Ладно, ребята, а угол-то у вас можно снять? Или отправите несчастного журналюгу в Дом крестьянина, на койко-место?
   – Да ради Бога, Инна! Ты чего? Вон какой огромный дом, и почти весь в твоем распоряжении.
   – Ну уж и весь, – скептически оглядела дом Инна. – Мне и чуланчик сойдет.
   – Кончай прибедняться! Мы тебя сейчас накормим, а потом вместе пойдем на речку.
   – За материалом?
   – Купаться, дуреха!
   – Да ты что! Неужели еще существует такая деревенская идиллия? А я купальник не взяла, – расстроилась Инна.
   – Ерунда! По пути купим в местном универмаге.
   – Ну, Татьяна, я просто в ступоре от качества местного сервиса!
   Андрей ушел к своей росписи, оставив женщин на берегу.
   – Слушай, Танька, какой он красавчик! – томно произнесла Инна, разомлев под лучами горячего солнца.
   – Главная его красота – это душа.
   – Угу. Рассказывай! Впрочем, ты права. Если вспомнить древний постулат, что глаза – это зеркало души, то душа у него должна сверкать и переливаться, как аметисты его глаз. О как! Кажется, я сочинила первую строчку сонета. Помнишь, как мне нелегко давались стихотворные формы? Ты, к примеру, писала такую лирику, просто суперическую. Помнишь нашего Федора? Как он таял на семинарах от твоих выступлений. Ха-ха-ха!
   – Ты чего ржешь?
   – Я вспомнила, как он решил приударить за тобой. Помнишь?
   – А! Это ты про букет?
   – Ну! Ха-ха-ха! Ой, не могу! Где он его достал, этот веник?
   – Да перестань ты!
   – Нет, но это анекдот какой-то, ей-богу! Достать из портфеля сначала бутылку дешевого портвейна, потом мыло с мочалкой и только после этого «букет» одуванчиков и всучить их тебе на глазах у всей группы! Ха-ха-ха!
   – Ну, положим, не одуванчиков, а подснежников. Ни фига ты не смыслишь в романтике, Сорина!
   – Ой, сто лет уже Федорова. Сориной-то и забыла, когда была.
   – Как хоть он поживает, твой Федоров?
   – Ой, подруга, он такой же мой, как и твой. Уже пять лет в разводе. Кто его знает, как он живет с этой... Сказала бы, да храм рядом. Грешить не буду.
   – А второй раз не пробовала?
   – Взамуж-то? А что, кто-то предлагал? Что-то не вижу очереди. Любовники были. Целых два. А серьезного ничего. Слушай, а твой Андрей, как он, хорош? Ну, в постели, я имею в виду.
   – Ну, Инка, ты вроде не собиралась грешить возле храма.
   – Ладно уж, можешь не отвечать. И так вижу, по глазам твоим. Как у кошки весной.
   – Прекрати.
   – Уже. Так мы идем на объект или нет?
   – Идем. Одевайся!
   Татьяна с Инной вошли в кабинет Симакова.
   – Здравствуйте! – энергично поздоровалась Инна и протянула Симакову свое удостоверение.
   – З-здравствуйте, – заикаясь, поздоровался Симаков и встал, уронив при этом на пол ручку.
   Он прочитал Иннино удостоверение, вернул его хозяйке и предложил женщинам присесть. И вновь Татьяну передернуло при виде его бегающих глазок, лоснящегося от пота красного лица и паники, которая сопровождала каждое его движение.
   – Наша газета заинтересовалась экологическими проблемами в вашем районе, – с ходу взяла быка за рога Инна. – В частности, речь пойдет о Красном боре. Не могли бы вы рассказать, что вами, главой сельской администрации, предпринимается для сохранения этого уникального лесного массива? Насколько мне известно, он относится к Государственному лесному фонду?
   – Д-да, относится. Но...
   – Значит, охраняется Лесным кодексом?
   – Д-да. Но...
   – А что означают вот эти огромные мусорные завалы в районе Красного бора? – хладнокровно вела атаку Инна, раскладывая на столе Симакова фотографии свалки.
   – Но мы уже это как бы обсуждали недавно на совещании.
   – «Как бы»?
   – Нет, это к слову...
   – Любопытно было бы узнать, что уже сделано по решениям этого совещания.
   – Как «что»? Работает комиссия по экологии. Общественная.
   – И что? Есть результаты?
   – Наверное. Я пока не в курсе, но...
   – Понятно. А кроме комиссии, что-нибудь существенное проводилось? Например, вы можете утверждать, что мусор перестали свозить за Огневку или по крайней мере уменьшился объем вывозимого мусора?
   – Н-нет, конечно. Утверждать такое я не могу. Не стоять же мне на свалке день и ночь с секундомером?
   – С секундомером стоит, насколько я знаю, тренер на тренировке.
   Татьяна не удержалась, прыснула. А Инна, похоже, взяла след, как хорошая гончая, и добычу упускать не собиралась.
   – Господин Симаков, а когда у вас новые выборы главы администрации?