Толмачева Людмила. Мужские сны

   – Татьяна Михайловна, – томно произнес он, когда они остались одни. – Во-первых, примите еще одно поздравление по поводу вашего внешнего вида, а во-вторых, звонили из краеведческого музея. У них обвалилась стена.
   – Что?!
   – Не пугайтесь. Обошлось без жертв. Я уже распорядился провести текущий ремонт.
   – Вы же понимаете, что его хватит на год, не больше.
   – Прекрасно понимаю, но нужны большие деньги.
   – Вот что. У меня на этот счет такая идея. Они еще полчаса обсуждали Татьянину идею со спонсорами-коммерсантами. Торопов согласился сам утрясти этот щекотливый вопрос.
   – Если ничего не выйдет, придется подключить ваше обаяние, Татьяна Михайловна, – сказал он и вальяжной походкой вышел из кабинета.
   Татьяна набрала номер Семенова. Ответила секретарь. Голос был другой, не той наглючей стервы. Татьяна представилась и через несколько секунд услышала семеновское:
   – Слушаю.
   – Здравствуй, Александр Николаевич! Извини, что отрываю от дел. Я снова по поводу Благовещенского храма. Ты как-то неопределенно уехал, оставил нас теряться в догадках: поможет холдинг или нет в восстановлении храма.
   – Да, и в самом деле я сейчас занят, спешу на заседание в Думу. А по поводу денег очень сложно. Акционеры против. На нас и без того гроздьями висят благотворительные счета. Не знаю, как тебе помочь...
   – Понятно. Что ж. Иди на свое заседание. Больше звонить не буду.
   – Постой. Чего ты взъерепенилась? Я ведь не отказываю совсем...
   – Знаешь, что я сейчас вспомнила?
   – Что?
   – Твою фразу, которую ты обронил недавно в кабинете.
   – Какую фразу?
   – «Не хочу, чтобы ты была счастливее меня. Это тебе за мои сны».
   Татьяна бросила трубку, не дожидаясь его ответной реакции.
   Вечером позвонил Андрей. Татьяна в этот момент собирала смородину на даче.
   – Таня! – услышала она далекий голос и чуть не уронила ведерко с ягодами.
   – Я слушаю, Андрей! Ты откуда звонишь?
   – Из мастерской. Хочу поделиться с тобой маленьким успехом.
   – Делись.
   – Я исправил глаза девочки. Теперь ее взгляд мне нравится.
   – Молодец. Поздравляю.
   – А ты где?
   – В саду у мамы. Собираю смородину.
   – Все-то ты в трудах...
   – Аки пчелка?
   – Я скучаю.
   – И я. Ну почему по телефону невозможно высказать то, о чем кричит и стонет сердце? Она полночи говорила с ним в своих мыслях, а теперь растерялась и молчала, как рыба в пруду. Но и он не слишком красноречив. Так и промолчали каждый о своем: он – о том, что стало нестерпимо пусто в Кармашах после ее отъезда, а она – о бессонной ночи, каждая минутка которой была заполнена думами о нем.
   Торопов не смог договориться с коммерсантами, – видно, со временем теряют хватку даже такие матерые волки. Пришлось взвалить на себя и эту тяжелую ношу. Татьяна не придумала ничего лучше, как обратиться за помощью к той же Инне.
   – Я-то зачем тебе нужна, не пойму? – спрашивала Инна, которую телефон отвлекал от американского триллера.
   – Слушай, я и сама толком не знаю, какого черта ты мне нужна, но ты мне нужна.
   – Кармашева! По-моему, у тебя от любовной горячки крыша съехала. Ты не даешь мне смотреть потрясный фильм. Наши не умеют снимать триллеры. Такой закрученный сюжет мог придумать либо гений, либо...
   – Инка, ты можешь меня выслушать?
   – Либо такой же чокнутый, как ты! Ладно, валяй! Звук только убавлю.
   – Мне нужно уговорить четырех мужиков, крутых коммерсантов, чтобы они добровольно отдали мне кучу денег. Безвозмездно.
   – Нет, ты и правда спятила. Значит, не иначе как безвозмездно?
   Последнее слово Инна произнесла так смешно, скопировав сову из мультика про ослика Иа, что Татьяна долго хохотала. Проговорив еще десять минут в таком духе, они решили, что пригласят мужчин в ресторан.
   – Только учти, Кармашева, у меня, кроме рабочей спецухи, нечем прикрыть бренное тело. Так что гони свой золотой полупрозрачный топик на бретельках, а низ я какой-нибудь придумаю.
   – Да он лопнет на твоем «бренном теле», сумасшедшая!
   – Он ведь стрейчевый, так что растянется, не боись.
   – Ладно, посмотрим. Завтра заедешь ко мне в семь часов, обговорим сценарий, потом в парикмахерскую и...
   – Охмурять богатых мужиков!
   – Ой, Инка, слышали бы нас в моем департаменте, сказали бы...
   – Что их начальница по вечерам в борделях подрабатывает.
   – Дура!
   – Взаимно.
   После работы Татьяна едва успела принять душ, как примчалась Инна.
   – Ой, я голодная, спасу нет! Если я сейчас чего-нибудь не съем, со мной говорить о делах – дохлый номер.
   – Но мы же идем в ресторан...
   – Да когда это еще будет!
   – Ладно, холодильник знаешь где? Там есть еда.
   – Хм, надо же, а я в холодильнике старую обувь держу.
   – Прибереги остроумие для спонсоров.
   Пока Татьяна одевалась, Инна успела проглотить пару бутербродов с мясом и копченой семгой.
   – Насчет всяких прозрачных топиков даже и не мечтай! – строго предупредила Татьяна, оглядывая себя в зеркале.
   – Почему?
   – Мы не проститутки, поняла?
   – А кто мы?
   – Скромные деловые женщины.
   – Фи! Да кому нужны подержанные сухие селедки? К тому же деловые женщины не бывают скромными.
   – Инна, я серьезно с тобой говорю. Еще не хватало испортить репутацию из-за каких-то спонсоров. Ты же сама газетчица, знаешь, как могут оплевать ни в чем не повинных людей.
   – Дыма без огня не бывает.
   – В общем, помалкивай и слушай, что я тебе скажу. Сейчас едем в бутик, покупаем тебе приличное платье, а потом в парикмахерскую. Толя уже ждет нас у подъезда.
   – И как ты меня представишь?
   – Владелицей дорогого косметического салона. Ты тоже спонсор. Поняла?
   – Но они же, наверное, спросят его название.
   – Придумай сама.
   – А если спросят адрес?
   – Тогда покажи им сразу свой паспорт, и пусть отстанут.
   – Да я об адресе салона.
   – Какая же ты бываешь зануда! Неужели не сможешь увести разговор в другую плоскость, например, о летнем отдыхе?
   – Например, в Кармашах.
   – Инка, перестань смешить. Мы опаздываем. Ты же была в прошлом году в Турции, вот и лепи про это. Только вместо «Турция» говори «Италия».
   – Вас понял. Я скажу примерно так: «Знаете, как клево в Анталии, пардон, в Италии!»
   Татьяна не выдержала и рассмеялась. Но это был какой-то нервный смех.
   Татьяна смотрела на подругу и не узнавала ее. Перед ней была настоящая красавица и даже леди. Они подобрали в дорогом бутике красивое, но не броское платье, которое спрятало недостатки и подчеркнуло достоинства Инны, например, ее красивую грудь. А когда Вика уложила феном непослушные Иннины волосы, торчащие, как правило, в разные стороны, как у морской свинки, то она преобразилась буквально на глазах. Последний штрих – тонкий макияж завершил образ деловой, холеной, знающей себе цену дамы.
   Инна сама не узнавала себя в зеркале. С нее даже слетела вся ее журналистская бравада. Она стала женственной и загадочной, этакой штучкой себе на уме.
   Взглянув на Толю, у которого от изумления перекосило рот, Инна тонко усмехнулась и царственно уселась на сиденье «Волги». Толя аккуратно захлопнул за ней дверь и кинулся на другую сторону машины, чтобы открыть дверь для Татьяны.
   Они немного опоздали, но это лишь украсило деловую встречу, придало ей оттенок романтического приключения. Мужчины дружно встали, а самый бойкий из них, директор рынка Сулейманов, по-восточному красивый мужчина, галантно поцеловал дамам ручки и усадил за стол. Гурко, хозяин этого, а также целой сети ресторанов «Гурман», уже распорядился насчет закусок и вина. Два ловких официанта бесшумно и быстро накрывали стол, пока Татьяна знакомила Инну и мужчин друг с другом. Никому из них не пришло в голову спрашивать адрес салона, поэтому Инна расслабилась и потихоньку начала атаку на потенциальных спонсоров. Она кокетничала, но без пошлости. Выбрав для себя роль интеллектуалки, вынужденной заниматься бизнесом, она покорила мужчин меланхоличными манерами уставшей от дел красивой, умной женщины, которой не чужды простые человеческие радости. Два раза очень к месту пришлись строчки из Бернса и Тютчева, которые она прочла весьма задушевно и трогательно. Сулейманов не сводил с нее темных, блестящих глаз. А Татьяне все время приходилось избегать нахального взгляда Гурко. Что он возомнил, этот ресторатор? Думает, напоил, накормил, так теперь можно требовать «продолжения банкета»? Татьяна резко перешла к деловому разговору и все бы погубила этим кавалерийским наскоком, если бы не вмешательство Инны.
   – Татьяна Михайловна, мы бы хотели, естественно, остаться в тени, профинансировав капитальный ремонт музея. Но все же обидно становится, когда простые люди, ничего толком не зная, считают нас зажравшимися буржуями. Не так ли, господа?
   – Но мы можем опубликовать соответствующую статью в популярном издании...
   – Это прекрасно, но ведь, согласитесь, не все читают хорошие издания. А в бульварной прессе светиться не хочется, даже если она напишет дифирамбы в нашу честь. Сами понимаете, не тот уровень.
   – Да, я понимаю вас, – сказала Татьяна и «задумалась». – А знаете, я придумала. Мы устроим грандиозную презентацию и приурочим ее к Дню города. Представьте, вы все на глазах собравшейся публики, перед телекамерами, в присутствии мэра и даже губернатора перережете шелковую ленту, открыв тем самым вход в обновленный, сверкающий свежей краской и современными материалами музей. Как вам такой вариант?
   – Хм, заманчиво, – хмыкнула Инна, взглянув на Сулейманова.
   – Великолепно! – отреагировал тот скорее на Иннин взгляд, нежели на «заманчивое» предложение Татьяны.
   – Что ж, можно и раскошелиться ради родного города, – сказал Солодовников, хозяин крупного супермаркета, самый молчаливый среди собравшихся за столом.
   – До Дня города осталось чуть больше двух месяцев, – скептически напомнил Гурко. – Не успеть.
   – Успеем! – горячо возразил Гаджибеков, директор рынка, конкурент Сулейманова. – Я могу, кроме денег, дать и людей. Хоть двадцать человек, не жалко!
   – И у меня найдутся люди, – не уступил ему Сулейманов. – И техникой поможем.
   – Что ж. Мы тоже в стороне не останемся, – согласился Гурко.
   На улице Татьяна сдержанно попрощалась и села в служебную «Волгу». Она настойчиво предлагала свои транспортные услуги Инне, но та вежливо отказалась и скользнула в «мерседес» Сулейманова.
   Татьяна ехала по ночному городу, смотрела в окно и радовалась своей победе. Капитальный ремонт, да еще в кратчайшие сроки! Об этом она даже и не мечтала. Одновременно ее беспокоило поведение Инны. Зачем она шутит с огнем? Ведь от восточных мужчин можно всего ожидать. Они не прощают женщин, которые весь вечер строили глазки, а потом устроили подлое «динамо». Оставалось надеяться на свой высокий статус и благоразумие Сулейманова.
   Дома она с удовольствием сняла с себя вечернее платье, приняла душ, смыла макияж. Ее преследовал плотоядный взгляд Гурко. «Сволочь! Привык к доступным женщинам и теперь на всех вокруг смотрит, как на своих наложниц», – с гадливой гримасой подумала Татьяна. Зазвенел телефонный звонок.
   – Танька? Я тебя, кажется, убью! – чуть не плача, закричала Инна, когда Татьяна сняла трубку городского телефона.
   – Боже мой, что случилось, Инночка? Он приставал к тебе, да?
   – Кто? – вдруг успокоилась Инна.
   – Сулейманов, кто еще?
   – К черту твоего Сулейманова, и твою затею тоже! – опять крикнула Инна.
   – Да в чем дело-то? Ты можешь объяснить?
   – Он нас видел, понимаешь? Господи, что он обо мне подумал?!
   – Кто?
   – Виталий!
   – Ничего не понимаю. Откуда Виталий-то взялся?
   – Представляешь, подкатываем к подъезду на «мерсе». Сулейманов выскакивает первым, открывает дверь и за ручку выволакивает меня наружу...
   – Выволакивает?
   – Да нет, конечно! Помогает выйти. А я, значит, вся из себя «фу-ты ну-ты», выхожу, как суперзвезда, с диким букетом алых роз...
   – Диким?
   – Ну! Представляешь, он мне сто роз по пути купил. Наверное, посчитал, что мне сто лет в обед.
   – Ну и дальше?
   – Полез целоваться, естественно. Я, значит, изо всех сил терплю. Решила – умру, а роль до конца доиграю. А то, не дай Бог, этот ремонт твой гребаный сорвется. Когда пошла в подъезд, увидела на скамейке Виталия. Сидит как в воду опущенный, и тоже с букетом роз, только с нормальным, из пяти штук. Представляешь, он все видел!
   – Инка, бедная моя подружка, прости меня! Я же не знала, что так получится.
   – А целуется этот Сулейманов плохо. С Виталием не сравнить.
   – Ну и хорошо.
   – Что хорошего-то?
   – А то бы ты опять влюбилась, на глазах Виталия.
   – Издеваешься уже? Быстро твоя жалость прошла.
   – Но ты сама говорила...
   – А ты поверила? Ох, Танька, Танька! И когда ты вырастешь? Любовь – это не вздохи на скамейке, то бишь не одни поцелуйчики. Душу я в твоем Виташе разглядела, понимаешь, душу! Родную, близкую, чистую, как дыхание ребенка!
   В трубке раздались короткие гудки.
   – Он просил без помпы, – снова повторил Торопов, кривя полные губы.
   – Тогда я не знаю, что еще предложить, – устало вздохнула Татьяна.
   – А может, устроим что-то вроде сельского гулянья? Фольклор и все такое. Без официоза, но и не обыденно, – оживилась Ронская, второй Татьянин заместитель.
   – В этом что-то есть, но не тот масштаб, – лениво возразил Торопов.
   – И в самом деле не тот, – сомневалась Татьяна. – Событие-то национального значения.
   – А мы пригласим телевизионщиков. Прямой эфир. Вот вам и выход на всю страну, – защищала свою идею Ронская.
   Они обсуждали предстоящий юбилей известного писателя, который жил в своем родном селе и ни в какую не желал ехать в город, на «официальные именины». «Вы меня в гроб загоните вашими хлопушками и речами. Знаю я эти „поминки“ при живом еще авторе, – говорил он Торопову, лично приехавшему к нему обсудить проведение юбилейных торжеств. – Взять того же Кропоткина, которому восемьдесят стукнуло в прошлом году. Затюкали, замордовали старика. Через три месяца ушел в лучший из миров. А так бы еще пожил в свое удовольствие. Нет, не поеду, и не уговаривайте!»
   – Хорошо, я согласна. Белла Исааковна, вам и карты в руки. Подработайте в общих чертах сценарий, завтра в четыре часа обсудим.
   – Хорошо, Татьяна Михайловна, сделаем, – ответила довольная Ронская и победоносно взглянула на Торопова, поджавшего губы и метнувшего на нее холодный взгляд постаревшего ангела.
   Татьяна поехала домой, чтобы переодеться к вечернему концерту. Выступал знаменитый скрипач, совершавший тур по России. Вот ему-то всякого рода помпы были нужны как воздух. Видимо, не вступил он еще в возраст философской мудрости, когда человек, простой или известный, начинает ценить не праздники, а будни, не красивые слова и пышные букеты, а шепот листвы и скромные луговые ромашки. Впрочем, к иным такая мудрость не приходит никогда.
   В фойе ее окружили именитые музыканты, писатели, художники, представители массмедиа и крупного бизнеса. Почти со всеми она, так или иначе, была знакома, кому-то помогла, от кого-то, наоборот, сама получала помощь и поддержку. Она шутила, смеялась чужим шуткам, делала обязательные комплименты, выслушивала светские сплетни – одним словом, тусовалась, как сказала бы Инна. Вдруг к ней приблизился Солодовников и галантно, без тени фамильярности поздоровался. Татьяна постаралась скрыть легкое смущение. Она чувствовала вину перед этими людьми, которых ввела в заблуждение. Пусть и не в личных целях, но все же соврала, устроила спектакль, втянув в него несчастную подругу. Солодовников смотрел, как ей показалось, понимающе и слегка улыбался.
   – Татьяна Михайловна, – произнес он тихо, когда на минутку толпа отхлынула от них. – Вы здесь одна?
   – В смысле? – не поняла она, все еще переживая свое вранье.
   – Не с мужем?
   – Нет.
   – Можно сопровождать вас?
   – Куда?
   – Вообще. Пока не прозвенит звонок. Я провожу вас на место. У вас какой ряд?
   – Первый.
   – А у меня второй. Так можно?
   – Пожалуйста.
   – Не хотите шампанского?
   – Нет, у меня от него болит голова.
   – И у меня. Тогда коньяк?
   Они подошли к столикам, стоящим в углу, за колоннами. Солодовников усадил Татьяну и сел напротив.
   К ним подскочил кельнер с подносом, на котором стояли рюмки с коньяком. Солодовников подал Татьяне рюмку.
   – Откуда здесь коньяк в таком количестве? Это что, бесплатно?
   – На спонсорские деньги. Ваш Торопов раскрутил деловых людей ради мегазвезды, посетившей нашу грешную землю.
   – Понятно.
   Они выпили. Татьяна слегка поморщилась, и внимательный Солодовников, щелчком подозвавший кельнера, попросил коробку шоколада. Вскоре на столике лежала нарядная коробка. Татьяна была вынуждена съесть конфету, иначе бы ее еще долго передергивало от вкуса коньяка. Она и сама не отдавала себе отчета, почему подчиняется Солодовникову. Может, оттого, что чувствует вину перед ним? Ведь она тоже раскрутила его в ресторане.
   Прозвенел звонок. Они встали и пошли в зал. В течение первого отделения концерта Татьяна ощущала на своем затылке взгляд Солодовникова. Или ей это казалось? Она нервничала, ругала себя за уступчивость, приведшую к ненужному сближению с этим молчаливым человеком. А в антракте постаралась не отходить от старого скульптора, который донимал ее своими воспоминаниями о лучших временах, канувших в Лету. Дважды она ловила на себе взгляд Солодовникова, но всякий раз делала вид, что не замечала его.
   После концерта состоялся банкет в честь музыканта. Татьяна обычно избегала банкетов или старалась незаметно уйти после первого тоста. Но в этот раз скрипач сам поблагодарил ее за теплый прием и пригласил на «парти». «Пить водка!» – добавил он, очевидно, полагая, что такой призыв сотрет все официальные границы в их отношениях.
   Человек сорок собралось в ресторане. Ее место за столом оказалось между скрипачом и Солодовниковым. «Так это он все заранее продумал! – догадалась она. – Ну что ж. Не все мне кататься. Пора и самой саночки возить». Скрипач говорил с ней на английском. Он поднимал бокал с шампанским, смотрел на Татьяну с широкой улыбкой, демонстрируя чудеса современной стоматологии, и говорил, говорил. Она плохо его понимала, но улыбалась и повторяла «йес» или «о’кей». Уж лучше она будет бесконечно, как попугай, поддакивать австрийцу, чем окажется один на один с коварным Солодовниковым. А тот ждал. Ей даже в голову пришло сравнение с удавом, терпеливо выжидающим свою жертву. Нет, это невыносимо! Да что она, заложница, что ли? Татьяна встала, когда тосты закончились и зазвучала музыка. Улыбнувшись скрипачу, она вышла из зала. В холле она подошла к швейцару и попросила вызвать такси.
   – Я отвезу вас, Татьяна Михайловна, – услышала она за спиной голос Солодовникова и вздрогнула.
   – Я уже вызвала такси, – резко ответила она, бросив на него гневный взгляд.
   – Не сердитесь, вам это не идет, – мягко, но с холодными нотками сказал Солодовников.
   – Вам, наверное, наплевать, но я устала сегодня от «культурных» разговоров. И хочу поскорее оказаться дома.
   – А такой я вас еще не видел.
   – Какой «такой»? Злой?
   – Нет. Это не злость. Впрочем, зачем этот психоанализ, когда женщина смертельно устала и хочет домой. Пойдемте в машину. Кстати, я не кусаюсь.
   Татьяна хмыкнула и пошла за Солодовниковым. Видимо, день сегодня такой, «солодовниковский».
   Он молча вел свой сапфировый «сааб». Она искоса поглядывала на него и тоже не проронила ни слова. У подъезда она хотела выйти, но он заблокировал двери с помощью электроники.
   – Можно мне задержать вас на пару минут?
   – Это уже произвол и насилие, – рассердилась она.
   – Я знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Как видите, я всего лишь человек. Мужчина, подпавший под ваши чары.
   – Это признание? – нетерпеливо спросила она, едва сдерживая себя в рамках приличия.
   – Зачем вы торопите меня? Неужели вам каждый день признаются в чувствах? В настоящих чувствах.
   – Нет, конечно. Простите, у вас, должно быть, как у нормального мужчины, есть семья, дети?
   – Да, есть.
   – И зачем вам этот адюльтер? Неужели все эти тайные связи дают ощущение счастья?
   – А вы беспощадны. Значит, я вам безразличен.
   – Правильно поняли.
   – Жаль. Татьяна Михайловна, неужели у меня нет никаких шансов?
   – Абсолютно никаких.
   – И зачем вы устроили этот пикник в «Гурмане»? Я и так мог дать денег. Без этого спектакля.
   – Вы все поняли?
   – Да я прекрасно знаю Инну Борисовну. Она отличный редактор и журналист. Но Сулейманова с Гаджибековым вы с ней накололи. На сто процентов.
   – Почему вы не выдали нас?
   – А вы не догадываетесь?
   – Что ж. Спасибо. А насчет романтических отношений не надейтесь. У меня есть мужчина, которого я люблю.
   Солодовников тяжело вздохнул, разблокировал двери автомобиля.
   – А вы снитесь мне, Татьяна. Таня... Какое ласковое имя. Как бы я... Прощайте! Постойте! Вот моя визитка. На всякий случай.
   Он завел двигатель, и Татьяна захлопнула дверь. «Еще один со своими снами. Так и умру когда-нибудь одна и уйду на небо в саване из мужских снов», – раздраженно подумала она, входя в подъезд.
   Беда ворвалась стремительно, разметав повседневные дела и мирное существование. Днем, прямо на работу, позвонила Инна и срывающимся голосом сообщила новости из Кармашей. Жестоко избили Колю, сына Виталия, и с инфарктом слег дядя Паша. Она узнала об этом случайно, позвонив на сотовый Виталию, с тем чтобы объяснить свое позорное поведение возле подъезда.
   – Надо что-то делать, Таня!
   – Поехали!
   – Как?
   – На моей «Волге». Прямо сейчас. На месте будем через два с половиной часа.
   – Но...
   – Если ты не можешь, я не настаиваю. Поеду одна.
   – Нет, я поеду. Когда ты заедешь за мной?
   – Через пятнадцать, нет, через полчаса. Я позвоню маме. Она, наверное, тоже поедет. А потом свяжусь с больницей, узнаю, какие нужны лекарства.
   – Молодец, а я не догадалась.
   – Ладно, собирайся.
 
   Они приехали в Кармаши около пяти часов. Первым делом поспешили в больницу. В палату их не пустили. Там как раз собрался консилиум из местных врачей и приехавшего из Привалово невропатолога. Павел Федорович, как уже было известно Татьяне, лежал дома. За ним ухаживала Надежда. А Виталий был с сыном в палате.
   Женщины сели на скамейку возле палаты и стали ждать. Вскоре дверь открылась, и на пороге появилась уже знакомая Татьяне пожилая женщина, терапевт, лечившая ее от пневмонии. Следом за ней вышли двое мужчин и сестра. Татьяна сразу определила, кто из мужчин приваловский специалист.
   – Доктор, здравствуйте! Я родственница больного, – встала она, увидев врача. – Мы приехали из областного центра. Скажите, в каком состоянии больной?
   – Состояние тяжелое, но стабильное. Хотя... При сильном сотрясении мозга всегда есть угроза отека. Вот над этим мы и будем работать.
   – У нас с собой лекарства. Посмотрите, пожалуйста!
   Татьяна подошла к столу дежурной сестры и выложила из пакета два десятка различных упаковок. Доктор внимательно просмотрел все упаковки, одобрительно покивал:
   – Замечательно. То, что нужно. Я сейчас распишу все лечение, а потом сообщу, что еще необходимо купить. Но основные медикаменты вы привезли, спасибо.
   – А мне можно в палату? – спросила Татьяна.
   – Только наденьте халат. И пожалуйста, без лишних эмоций. Ему нужен покой.
   Татьяна вошла в палату, осторожно прикрыв за собой дверь. У кровати сына сидел Виталий, почерневшее лицо которого Татьяна не узнала. Страдание исказило черты. Он сильно осунулся. К тому же, наверное, не брился эти сутки. Больными от горя глазами он взглянул на вошедшую сестру. Губы его дрогнули, но он сдержался, лишь кашлянул и тихо сказал:
   – Вот, Таня, что они сделали с моим Колькой.
   Коля лежал с закрытыми глазами, видимо, спал. Его лицо было сплошной синяк. Многочисленные ссадины на лбу, щеках, носу и на руках, лежавших поверх одеяла, смазаны йодом. Полоска пластыря с марлей под ним шла от уха к затылку.
   – Это шов наложили, – проследил Татьянин взгляд Виталий. – Сотрясение у него. Щас поеду за лекарствами. Доктор пропишет рецепты, и поеду.
   – Не надо никуда ехать. Я все привезла. А то, чего не хватит, мы сами купим. Сгоняем в Привалово. Я на машине, так что не беспокойся.
   Она погладила Виталия по руке, не зная, как еще выразить свою любовь и сочувствие. Но, глядя на своего племянника, она вдруг осознала жестокую истину, которая гвоздем засела в ее голове и уже ни на минуту не отпускала. Виновником этого несчастья является она! Виталию мстили за экологическую комиссию, за участие в поимке похитителей Даши. Но без нее этого бы не было! Это она со своей неуемной жаждой справедливости развела бурную деятельность, всполошив все село, подняв со дна всю нечисть, заставив преступников обороняться всеми средствами. Нет ей никакого оправдания. Ведь пострадали невинные дети. Преступники ударили по самому уязвимому, самому дорогому, что есть у людей. Татьяна сжала кулаки, стиснула зубы, чтобы не крикнуть от боли.
   Она поднялась, вышла из палаты. Тамара Федоровна и Инна, увидев ее лицо, по-своему истолковали его выражение.