Страница:
- А что вы скажете о своих студентах? Они такие же доверчивые и наивные?
- Кто как. Они молодые, и в этом есть и плюсы и минусы: они еще не вполне индоктринированы современной американской мифологией, и в то же время совсем неопытны и часто малообразованны. Я преподаю им creative writing, то есть учу их, как писать художественную прозу, а точнее, как не писать, потому что научить писать невозможно. Это что-то вроде семинара: по пятнадцать человек в группе, они пишут короткие рассказы, и мы их коллективно обсуждаем. Это очень интересно, но очень трудно, в основном потому, что многие приходят из обычных государственных школ, где их не учат грамматике, так что они не знают разницы между глаголом и существительным а в английском это особенно важно,- а многие не слыхали о том, что такое местоимение. Другие, наоборот, все прекрасно знают, так что уровень очень неровный. И я должна, не обижая безграмотных - ведь они в этом не виноваты и не раздражая продвинутых, суметь понятно и доходчиво все объяснить за час двадцать.
- Вы, русский писатель, преподаете писательское мастерство американцам на английском языке. Не правда ли, в этом есть что-то парадоксальное?
- На приличном английском, между прочим! Я сама себя иногда спрашиваю: что это я делаю? Не с ума ли я сошла? Ну а что я еще могу там преподавать?
- Ну, например, о русской литературе рассказывать...
- Был у меня курс русской литературы. С этого года отменен: слишком мало желающих. Интерес к нашей культуре упал до предела. Да и в моем колледже русской кафедры нет. А те, кто ко мне ходили, о России практически не слышали. Все приходится начинать с нуля. У большинства дикие, анекдотические представления: Сибирь, медведь, Достоевский, и все на каторге сидят. Те, кто слыхал о войне, думают, что СССР воевал на стороне Германии. О Первой мировой войне никто не слыхал. А те редкие студенты, кто все же успел поинтересоваться русской литературой раньше, уверены, что книги разрешено писать только членам партии. Прежде чем говорить о русской литературе, нужно, конечно, давать обзорный курс по русской культуре, и отдельно по советской. Мы, русские, сами виноваты: задурили всему миру голову нытьем и жалобами. "Замело тебя снегом, Россия!" - ведь только ностальгирующему эмигранту понятно, что это метафора, а американец думает, что Москва - это большой сугроб. Когда в городе Саратоге выпадает снег и я приезжаю на работу, я с привычным раздражением думаю: сколько сегодня человек,- семь или двенадцать - заботливо спросят меня: "Вот теперь, Татьяна, ты чувствуешь себя как дома, да?"
- А как вы себя чувствуете дома? Какой у вас образ жизни?
- Хаотический. У меня и дома хаос - немудрено, я же по полгода, по году отсутствую, потом, приехав, все начинаю перекладывать с места на место, не успеваю и бросаю на полдороге; и в компьютере хаос. Материальные предметы меня не любят: только все расставишь по местам, смотришь - одежда выходит из шкафа и ложится на спинку стула, книги сами сходят с полок и залезают под кровать, на обеденный стол... В компьютере текст вот сейчас был здесь - ан нету. Ушел в другое место. Зато в голове хаоса нет, и в текстах нет.
- Кстати, о текстах. Вы давным-давно ничего не публикуете, кроме рецензий в "Нью-Йорк ревью оф букс". Вас не беспокоит мысль, что вас забудут в России?
- Ну, писать наскоро ради того, чтобы напоминать о себе: ку-ку, я тут... Нет. Я медленно пишу, рада бы побыстрее, но не умею. И преподавание отнимает время: три дня в неделю преподаю, четыре - читаю рассказы студентов, чтобы потом обсуждать с ними.
- А было время, когда обсуждали ваши рассказы. Писали о них диссертации в разных странах.
- А они и сейчас пишутся. Мои рассказы входят в программы десятков колледжей, конференции "по мне" устраиваются, книги пишутся. Все метафоры, метонимии подсчитали, в графы занесли, распечатали, мне дико на это смотреть: я же, подобно мольеровскому герою, не знаю, что пишу метафорами... Присылают вопросники: "скажите, каким приемом вы пользуетесь, чтобы ввести в текст чувство юмора?"... Приписывают мне влияние авторов, которых я не читала, а когда я возражаю: "раз не читала, мол, то откуда же, бога ради, влияние-то?" - мне снисходительно говорят: "а это и не нужно, наука доказала, что не нужно... Вообще автора не существует, вот и Деррида пишет..." - "Но раз автора не существует, то, может, и Деррида не существует?" - "Ан нет, Деррида-то существует, а больше никто..." Слависты, естественно, не любят, когда автор придет на конференцию "по себе", сядет и смотрит, как василиск, а потом еще замечания делает.
- А как вы относитесь к знаковым фигурам новой литературы - к Сорокину, например, или к Галковскому?
- Оба они, на мой взгляд - неслыханно талантливые люди, с креном в гениальность. Беда только в том, что сорокинские вещи я никогда не могу дочитать до конца: скучновато. Замечательно сделано, спасибо, но мне пора. У Галковского другое: упоительная стилистика, и читать не скучно, но морально он совершеннейший таракан.
- В каком смысле?
- Быстрый, мелкий, суетливый, неприятный, умный и бессовестный. И он сразу всюду. Его необъятный "Бесконечный тупик" - какое-то барочное палаццо из мусора. Впрочем, за эстетические достижения я бы ему дала "Букера", если бы меня спросили. Отчего это, кстати, меня никто не спросит? Не все же награждать "Букером" за доброе и вечное.*
______________
* "Букера" Галковскому не дали, а вот "Антибукера" за 1997 год
дали, да он не взял: облаял по электронной почте антибукеровское жюри,
покусал руку дающую, обвинил людей, высоко оценивших его труд, в том,
что они хотят заткнуть его неподкупный рот какой-то "севрюжиной с
хреном". Председатель жюри В.Т.Третьяков, он же - главный редактор
"Независимой газеты", много в свое время печатавший Галковского, не
понял жанра, в котором работает писатель (игра на неразличении бытового
и литературного хамства), и на полном серьезе призывал одуматься,
пытался отнять у него чистую как спирт, злобную радость отказа,
публичного плевка из подполья. Нет чтобы порадоваться за писателя в его
звездный час: вот тот уныло влачил свои дни среди призрачных врагов и
безответно поливал человечество ядом, как вдруг такое счастье: гнусные
скоты, подло глумясь, оскорбили его: наградили, возвели в сан
великомученика, льют в глотку расплавленный свинец, закамуфлированный
под копченую рыбку!..
Умоляю: продлите его муки, дайте же ему "Букера"! [Примечание
Т.Т., 1998 г.)
- Стало быть, вы отстаиваете категорию морали в литературе?
- Не я отстаиваю, категории существуют помимо наших желаний. На этой категории можно ничего не строить: Сорокин вот не строит, так и спроса с него нет. А Галковский весь свой текст строит на том, что все-все, кроме него - гады, а он - майский ландыш. Эстетически это красиво, морально тошнотворно. А у писателей-"моралистов" другая беда: сеют доброе, а растет такой сахар сиропыч, что ноги вязнут, как в клею.
- Так в чем же выход?
- Наверно, в "золотой середине"! Только ее еще найти нужно...
1997 год
Татьяна Никитична Толстая
Что в имени тебе моем?
- Василий Иваныч!.. Бангладеш образовался!
- Главное, не расчесывай, Петька!
Анекдот
Вопреки совету Василия Иваныча, хочется расчесать, ибо зудит. Образовался.... а кто, собственно, образовался? Как ЭТО звучит по-английски, знаю: Commonwealth, а как по-русски - нет. Ужас какой! Не знаю, как Родина зовется. Звоню на "Голос Америки": "Здрасте, извините пожалуйста, вы не помните, как теперь называется наша страна?" Слышно, как думают. "Содружество.... Содружество... Володя! Воло-о-одь!.. Как Советский Союз называется?.. Содружество... Независимых... Государств".- "Точно?" - "Вроде точно".
Оказалось, неточно. Опросила других бывших вредителей бывшего СССР мнения разошлись. Союз Суверенных, Содружество Суверенных, Евразийское Содружество и так далее, и все правы, потому что все варианты звучали в печати и на телевидении, потому что союз и содружество - это, в сущности, одно и то же, суверенный и независимый - тоже одно и то же, тем более страна и государство - одно и то же, особенно в обратном переводе с иностранных языков, не поспевающих за капризами и разборчивостью наших руководителей (притом, что мы не уверены, кто именно нами руководит и на каком основании).
Хотя эсперанто еще не стало у нас государственной мовой, но его очертания уже явственно просвечивают сквозь расползаюшуюся ткань языка родных осин: по данным ТВ Информ, СССР - не ССС, не ССР, и не ССГ, а СНГ, а потом будет СЕАНГ или CHEAT, причем Москва = Минск, или Менск, а не СПб, как многие надеялись. Отчего "Г", а не "С", и не "Р"? Оттого, что Конфедерация ёк. Как этот (это?) СЕАНГ / CHEAГ будет функционировать, и сможет ли простой человек из Ярославля или Колтушей просто так взять и поехать поплескаться в сточных водах Черного моря, как он доверчиво привык, или же прямоезжая дорожка на Чернигов, как и некогда, порастет бурьяном, и не будет ходу ни пешему ни конному без украинских паспортов, и сколько понадобится таможенных соловьев-разбойников, чтобы оглушительным свистом сбивать с пахвей бывших подданных Большой Совдепии,- не нам знать. Нас не спросили. Вернее, спросили, извели кипы рублей на референдумы, а потом все равно сделали по-своему. Так нам и надо. Мы же склонны к измене и перемене, как ветер мая. В марте дружно голосуем за то, чтобы держаться вместе, в Союзе. В декабре, так же дружно,- чтобы наоборот. Капризен советский народ! Как говаривала одна из героинь Нонны Мордюковой: "То ему - то. А то раз - и это".
Так что пущай с делами президенты разбираются. Поговорим о словах. Как и полагается в первые дни Творения, зуд наименования и переименования охватил народы и их вождей. На заре коммунизма, помнится, предпочтение отдавалось цифрам, аббревиатурам и фамилиям начальства. Улица 3-го июля. ДК им. Ленсовета. Город Карлолибкнехтовск. Сахаро-рафинадный завод им. Мантулина. "Красиво..." - думали большевики. Теперь это не модно, теперь, столь же насильственно, велено впадать в иную крайность: вопреки фонетическим законам живого (русского) языка требуется воспроизводить звуки иных наречий с максимальным приближением к звучанию оригинала. Примеры этого фонетического, или фанатического, чванства общеизвестны: невоспроизводимое по-русски лишнее "н" в названии эстонской столицы, "кыргыз" вместо "киргиз" и прочее. Все это уже обсуждалось-переобсуждалось, патриоты от ярости уже рвали волосы на своих головах, демократы - на патриотических. Всем, однако, было ясно, что это - ма-ааленькое наказаньице русскому языку за имперскую политику его носителей. "А вот тебе нанашки!" - как говорили в детском саду воспитательницы. "Белоруссия" захотела называться "Беларусь": а на здоровьичко! Нам, москалям, все равно: безударное "о" и безударное "а" звучат одинаково. Вот носителям "окающих" диалектов придется попыхтеть, но ведь не они же у власти. Не слыхать, кстати, направлены ли дипломатические ноты Украине в связи с тем, что в украинском языке "г" не взрывное, а фрикативное? Как они там с "кыргызами" управятся, сердешные, не обидят ли, часом? (Ландсбергис недавно объявил белорусам, что его подданные будут называть белорусов "гудай", так чтобы те знали и откликались. И ничего, народных волнений не воспоследовало. Вопрос с места: можно, я тоже буду говорить "гудай", или же я буду считаться кровавой империалистической собакой?)
Свое имечко, конечно, всякому дорого. Рассказывают, что как-то в Институт Востоковедения приехал из восточной страны господин Мудак. Выступает; надо его представлять; все же неловко. Наши говорят: "Слово имеет господин Мьюдэк". Профессор поправляет: "Простите, меня зовут Мудак". Наши опять: "Выступит господин Мьюдэк", тот сердится: "Да Мудак я! Мудак!" Махнули рукой и решили: ну раз настаивает, то и хрен с ним. Сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок. Не всякое самоназвание благозвучно для слуха иных народов, и глупо настаивать на его адекватном воспроизведении. Кого влечет название крема для лица "Калодерма"? А ведь звук божественной эллинской речи. Любителям прекрасного на заметку: в Америке есть средство от насморка "Дристан". Позаимствуем?
СЕАНГ (если таковой утвердится) негативных ассоциаций не вызывает, по крайней мере по-русски, но звучит, увы, отвратительно и шатко, ибо, являясь словом среднего рода, имеет окончание рода мужского. Спасибо, что не СЕАНС. Языковая безвкусица президентов-основателей удручает, но не удивляет: партийно-хозяйственный стаж у них немалый, у Кравчука еще и партбилет не остыл, намозоленному уху, привыкшему к "Вторчерметам" и "Гособлснабсбытам", мил и СЕАНГ. Главное - в пику Горбачеву, правильно? Убогость фантазии вождей усматривается и в том, что все бывшие секретари как один решили именоваться президентами, хотя можно было выбирать: гетман, эмир, голова, эрцгерцог, староста, атаман, великий князь, шахиншах, султан, старший чабан, да мало ли!
Как-то противно считаться гражданином этого СЕАНГа. Но я думаю, это ненадолго. У некоторых народов принято давать все новые и новые имена ребенку в важные моменты его жизни: сначала при рождении, потом когда прорежется первый зуб, потом когда впервые подстрижет волосы, потом когда женится... Нас еще много раз переименуют, перекроят, сузят, расширят, сосватают, поссорят, помирят, накормят, обворуют... А пока наш двуглавый евразийский орел,- в ушанке и тюбетейке,- не в силах ни разделиться в себе, ни слиться с собой. Огромный, общипанный и безымянный, словно диковинный мутант, не вовремя выпущенный из Ноева ковчега и заблудившийся над кипящими водами потопа, доберется ли он до суши или пропадет во мраке?
декабрь 1991 года
Татьяна Никитична Толстая
Вариации на тему автопортрета
"Облизывающийся и с выпученными глазами - вот я.
Не нравится?- что делать!"
В.В.Розанов
Когда про меня что-нибудь пишут в газетах, журналах или там сборниках, я на это обычно никак не реагирую. Когда ругают - не раздражаюсь, когда хвалят - не благодарю. И в полемику по поводу себя не вступаю. Причина тому самая нехорошая и предосудительная: истина, мне, может быть, и друг, но Платон значительно, значительно дороже. И так как, на мой взгляд, ни в хуле, ни в хвале истины не содержится, а только лишь вкусы, настроение, комплексы, пристрастия и тому подобные туманные контуры индивидуальных душ, то и относиться к ним должно соответственно. Я полагаю, что ни в литературной, ни в политической полемике (в отличие от научной) истину не выявишь (да и есть ли она?), зато такая полемика дает чудесную возможность послушать голоса птиц и решить, какая из них тебе по душе. Петь же в унисон необязательно. Короче говоря, мне с годами все более и более свойственно впадать в восьмой, смертный грех эстетизма, за что я, естественно, ни у кого просить прощения не собираюсь, хотя бы потому, что прощение, покаяние и прочее - это как раз из области этики. Истина - если она существует - говорит через художественное, и притом каждому - свое. Христос - он всюду Христос, но эстетика косного православия влечет порой куда больше этики здравого протестантизма. Синие босые ноги юродивого на мартовском снегу, наливной багровый нос пропойцы, зубчатое рубище нищего - вся эта жалостная, дрожащая, некрасовско-суриковская палитра русского жанра ранит куда больней грамотно-сухого "абсолютного обнищания пролетариата", хотя это оно самое и есть. И дактиль пронзительнее требника, и грех красноречивее проповеди. Или, ближе к сегодняшнему дню, чудный пустяк: томов премногих тяжелей восхитительное определение, придуманное Аллой Латыниной для Александра Проханова: "соловей Генштаба", и можно больше ничего не говорить, не писать, не спорить, не доказывать, не корить, не взывать: этого "соловья" ничто не перевесит. Так какая мне разница, разделяю ли я взгляд Аллы Латыниной на те или иные книги, согласна ли я с ее оценками или нет, какая мне разница, симпатично ли ей то, что я сама пишу (я не спрашивала)? С этим "соловьем" она мне ужасно нравится, а если бы она написала что-то вроде: "А.Проханов является выразителем интересов военнопромышленного комплекса", то я бы и имени ее не запомнила, хотя бы она и была тысячу раз права.
Короче говоря, полемизировать мне не с кем и не о чем. Но откликаясь на вопрошающие просьбы читателей,- ладно, отвечу.
Меня насмешили и удивили крики задетых и раненых, особенно обильно раздавшиеся после того, как "Столица" напечатала интервью, взятое у меня летом Анастасией Ниточкиной. Анастасия расспрашивала меня о том, как я себя чувствую, живя в Америке, и я ей на это отвечала, что в Америке я чувствую себя не очень. А поскольку для бывших и нынешних жителей нашей "страны мечтателей, страны героев" Америка на сегодняшний день есть символ Эдема, то всякий, кому почему-либо тесно в Эдеме, естественно, есть очернитель и оплевыватель их заветных думок. Специально для ушибленных напоминаю: интервью есть плод симбиоза спрашивающего и отвечающего. Отвечающий растекается во все стороны мыслию по древу, стараясь не злоупотреблять междометиями и мимикой, так как знает по опыту, что они, даром что несут на себе большую информационную нагрузку, заведомо подвергнутся усекновению, спрашивающие же делятся на категории: болван, артист, мечтатель, идеолог, болтун, фанатик, раб, рупор и так далее. Отвечающий может врать, притворяться, дразнить, молчать, раздражаться, мямлить, не знать и прочее. Спрашивающий организует и выстраивает контекст. Чем активнее и артистичнее интервьюер, тем громче бьют в военные барабаны читатели. В этом и заключается вся прелесть профессии журналиста. Отвечающий ведь не знает, кому он служит моделью: Шишкину или Пикассо? Ему любопытно, каков будет портрет: может быть, глаз на лбу и восемь ног по периметру? А то и просто пустая рама?
А.Ниточкина - отличный журналист и мастер жанра. Ее задача, в частности - почувствовать читателя, оркестровать разговор так, чтобы задеть и спровоцировать публику на ответную реакцию, на высказывания, в которых читатель раскрылся бы максимально полно, чтобы он, волнуясь и крича, нарисовал, в свою очередь, коллективный портрет нашего времени. Ей это удалось, читатель закричал, что от него и требовалось,- и нарисовал себя. Эти-то крики - в российских и эмигрантских газетах - меня и насмешили и удивили. Во-первых, подтвердилось извечное: читатель не понимает роли интервьюера, не понимает, что журналист проделывает огромную и тяжкую работу: вырезает, сжимает, отбрасывает. Читатель как бы верит, что напечатанное - оно вот так прямо и произнесено, без экивоков, оговорок и купюр. Открыл рот и - как по писаному: с причастными оборотами, знаками препинания... Читатель наивен: он взывает к "сбалансированности суждений", когда журналист только что проделал большую работу по разбалансированию. Читатель смешон: он указывает на "упущенные факты", после того как журналист тщательно упустил все, что мешало красоте постройки. Читатель глух: он вцепляется в слово или выражение, вставленное журналистом для цементирования диалога, и, приписывая это слово автору, строит на нем песочный замок своей аргументации. Впрочем, это естественно: чем выше мастерство журналиста, тем больше веры в реальность созданного им гомункулуса.
Во-вторых, умилительно мне показалось, что граждане с жаром и подручными аргументами взялись оспаривать мое личное самочувствие. Милые граждане! Как я себя чувствую - так и чувствую, что мне не по душе - то лично мне не по душе, и вся королевская рать ничего тут не исправит - к чему бурлить и кипеть? Это все равно, что кричать на человека, который говорит, что не любит пирожные: "Как вам не стыдно?! Такие доброкачественные продукты: масло! сахар!! мука!!!" И призывать кондитера с его просвещенным мнением о вкусовой ценности трубочки с кремом, и ссылаться на диетолога, и апеллировать к хору проверенных теоретиков мучного. Это все равно, что, прочтя запись, сделанную Львом Толстым в дневнике наутро после свадьбы: "НЕ ТО", указывать писателю: "Минуточку, то есть как: "не то?" А что вы хотели? А что вам еще надо-то? Вот - познакомьтесь - уважаемые товарищи, были в аналогичной ситуации, и свидетельствуют: очень даже то!.."
О чем спорить, когда нет предмета спора?..
И в-последних: любопытно, что всякая оттепель в России пробуждает и музу дальних странствий, воскрешает охоту к перемене мест и гонит российских бродяг за запахом тайги. Хрущевская перестройка манила в Казахстан: укладывали фанерные чемоданы, надевали шаровары, чайник за плечо - и в путь! Всем классом - на ферму! А тех, кому не по вкусу дальние степи, надо "прорабатывать". Горбачевская перестройка развернула россиян в обратную сторону: в Новый Свет. Вьется дорога длинная, здравствуй, земля целинная! И едут, мимо дома с песнями, все с тем же комсомольским энтузиазмом, с радостными криками грибников в утреннем лесу, с восторгом хуторянина, впервые попавшего в райцентр: "кнопку тронешь рукой - сам загорается свет". Среди любой компании путешественников всегда есть один такой, кто не поет задорные песни и не ест вскладчину домашние заготовки, а курит себе в тамбуре и слушает стук колес. Он-то и есть враг народа. Это - я.
март 1992 года
Татьяна Никитична Толстая
Главный труп
Помнится, Гоголь с Белинским "сошлися да заспорили" о том, религиозен ли русский народ. Гоголь говорил, что да, да, да; Белинский что нет, нет, нет. Ну-с, прошло сто пятьдесят лет, и как рассудила сей спор история? А никак не рассудила,- скажем мы,- как было черт-те что, ничего про русский народ не понять, так и нынче. С одной стороны, из какой только дряни не сварганит себе икону россиянин: и тебе портреты Сталина, и тебе иконостас Политбюро, а чего стоят октябрятские звездочки с умилительным изображением крокодила в детстве, когда у него еще волосики не повылазили и зубки не проклюнулись! Да и из людей порядочных и достойных непременно сделаем иконку, чтоб было перед чем разбивать лоб: Пушкин, Есенин, Высоцкий и поныне популярны как мученики, заступники и угодники, так же как в свое время в семьях попроще непременно вешали в красный угол Гагарина, а в семьях с претензией на интеллектуализм - Хемингуэя и Эйнштейна. С другой стороны, как широко распространено у нас бытовое кощунство: нагадить в храме, если удастся найти не снесенный до сих пор храм - милое дело. Государство всегда норовило расположить в церкви склад или типографию, как бы рассчитывая на опасную для здания вибрацию печатных станков или неизбежных в случае склада крысок-мышек-паучков, чтобы силами обычной у нас фауны добиться полной реконструкции вредного идеологического помещения. А простой человек в такие сложности не пускался: булыжник, как известно, есть оружие пролетариата и очень, очень эффективен против хрупких буржуазных ценностей. "Мир хижинам, война дворцам" - был такой популярный в революционные годы лозунг. Быть посему: война с дворцами выиграна, теперь живем в хижинах. Очень хорошо.
Сочетание религиозного жара и поисков подручных икон с желанием разрушить, нагадить, наплевать, затоптать и уничтожить предметы материальные, похоже, является, по-видимому, специфически русской чертой. Во всяком случае, я другой такой страны не знаю. Примеров множество. Наш самый читающий в мире читатель в своей административной ипостаси довел библиотеки страны до полупрозрачного состояния; еще чуть-чуть - и ничего от них не останется. Архитектурные усилия русских людей в последние десятилетия были в основном реверсивными: бралось полноценное здание и доводилось, не без трудностей, до состояния нулевого цикла. Специфическую ненависть русский человек испытывает к воде: где заметит лужицу или болото - сразу ревностно ее осушает, превращая влажную местность в пустыню, моря - в долины, реки - в канавки. В бытовом плане неприязнь к материальным предметам повсеместна: въехав в новый дом, как известно, мы первым делом украшаем лифты резьбой, выполненной в виде названий мужских и женских гениталий, откручиваем перила, чтобы не мешали свободному движению, выковыриваем плитку, выполняем мелкие слесарные работы по видоизменению почтовых ящиков в подъездах, случись им быть металлическими, а ежели они деревянные - пожалуйста, используем другие подручные средства: нож, огонь, топорик. Во всем этом проглядывает система, определенное миросозерцание: русский человек в силу своей духовности, а также соборности не выносит вида глухой и тяжелой, тянущей нас вниз и пригибающей к земле материи. Нет, русский человек преодолевает материю, трансцендирует молекулярное бытие и навязывает окружающей действительности иные, энергетические формы. Всякое разрушение материи высвобождает энергию, переводит нас из мира косности, неповоротливой тяжести в мир легкий, лучистый, поистине духовный. Словно бы извечная функция русской вселенной превращать физику в метафизику, плоть в дух, тяжкий и темный гнет вещества в светлые лучи нигилизма, отсутствия, зияния, пустоты, словно бы тайная сакральная функция святой Руси - вернуть мироздание к его чистому и незамутненному первоначальному состоянию, существовавшему до первого дня творения, когда "земля была безвидна и пуста, и дух Божий носился над бездной".
- Кто как. Они молодые, и в этом есть и плюсы и минусы: они еще не вполне индоктринированы современной американской мифологией, и в то же время совсем неопытны и часто малообразованны. Я преподаю им creative writing, то есть учу их, как писать художественную прозу, а точнее, как не писать, потому что научить писать невозможно. Это что-то вроде семинара: по пятнадцать человек в группе, они пишут короткие рассказы, и мы их коллективно обсуждаем. Это очень интересно, но очень трудно, в основном потому, что многие приходят из обычных государственных школ, где их не учат грамматике, так что они не знают разницы между глаголом и существительным а в английском это особенно важно,- а многие не слыхали о том, что такое местоимение. Другие, наоборот, все прекрасно знают, так что уровень очень неровный. И я должна, не обижая безграмотных - ведь они в этом не виноваты и не раздражая продвинутых, суметь понятно и доходчиво все объяснить за час двадцать.
- Вы, русский писатель, преподаете писательское мастерство американцам на английском языке. Не правда ли, в этом есть что-то парадоксальное?
- На приличном английском, между прочим! Я сама себя иногда спрашиваю: что это я делаю? Не с ума ли я сошла? Ну а что я еще могу там преподавать?
- Ну, например, о русской литературе рассказывать...
- Был у меня курс русской литературы. С этого года отменен: слишком мало желающих. Интерес к нашей культуре упал до предела. Да и в моем колледже русской кафедры нет. А те, кто ко мне ходили, о России практически не слышали. Все приходится начинать с нуля. У большинства дикие, анекдотические представления: Сибирь, медведь, Достоевский, и все на каторге сидят. Те, кто слыхал о войне, думают, что СССР воевал на стороне Германии. О Первой мировой войне никто не слыхал. А те редкие студенты, кто все же успел поинтересоваться русской литературой раньше, уверены, что книги разрешено писать только членам партии. Прежде чем говорить о русской литературе, нужно, конечно, давать обзорный курс по русской культуре, и отдельно по советской. Мы, русские, сами виноваты: задурили всему миру голову нытьем и жалобами. "Замело тебя снегом, Россия!" - ведь только ностальгирующему эмигранту понятно, что это метафора, а американец думает, что Москва - это большой сугроб. Когда в городе Саратоге выпадает снег и я приезжаю на работу, я с привычным раздражением думаю: сколько сегодня человек,- семь или двенадцать - заботливо спросят меня: "Вот теперь, Татьяна, ты чувствуешь себя как дома, да?"
- А как вы себя чувствуете дома? Какой у вас образ жизни?
- Хаотический. У меня и дома хаос - немудрено, я же по полгода, по году отсутствую, потом, приехав, все начинаю перекладывать с места на место, не успеваю и бросаю на полдороге; и в компьютере хаос. Материальные предметы меня не любят: только все расставишь по местам, смотришь - одежда выходит из шкафа и ложится на спинку стула, книги сами сходят с полок и залезают под кровать, на обеденный стол... В компьютере текст вот сейчас был здесь - ан нету. Ушел в другое место. Зато в голове хаоса нет, и в текстах нет.
- Кстати, о текстах. Вы давным-давно ничего не публикуете, кроме рецензий в "Нью-Йорк ревью оф букс". Вас не беспокоит мысль, что вас забудут в России?
- Ну, писать наскоро ради того, чтобы напоминать о себе: ку-ку, я тут... Нет. Я медленно пишу, рада бы побыстрее, но не умею. И преподавание отнимает время: три дня в неделю преподаю, четыре - читаю рассказы студентов, чтобы потом обсуждать с ними.
- А было время, когда обсуждали ваши рассказы. Писали о них диссертации в разных странах.
- А они и сейчас пишутся. Мои рассказы входят в программы десятков колледжей, конференции "по мне" устраиваются, книги пишутся. Все метафоры, метонимии подсчитали, в графы занесли, распечатали, мне дико на это смотреть: я же, подобно мольеровскому герою, не знаю, что пишу метафорами... Присылают вопросники: "скажите, каким приемом вы пользуетесь, чтобы ввести в текст чувство юмора?"... Приписывают мне влияние авторов, которых я не читала, а когда я возражаю: "раз не читала, мол, то откуда же, бога ради, влияние-то?" - мне снисходительно говорят: "а это и не нужно, наука доказала, что не нужно... Вообще автора не существует, вот и Деррида пишет..." - "Но раз автора не существует, то, может, и Деррида не существует?" - "Ан нет, Деррида-то существует, а больше никто..." Слависты, естественно, не любят, когда автор придет на конференцию "по себе", сядет и смотрит, как василиск, а потом еще замечания делает.
- А как вы относитесь к знаковым фигурам новой литературы - к Сорокину, например, или к Галковскому?
- Оба они, на мой взгляд - неслыханно талантливые люди, с креном в гениальность. Беда только в том, что сорокинские вещи я никогда не могу дочитать до конца: скучновато. Замечательно сделано, спасибо, но мне пора. У Галковского другое: упоительная стилистика, и читать не скучно, но морально он совершеннейший таракан.
- В каком смысле?
- Быстрый, мелкий, суетливый, неприятный, умный и бессовестный. И он сразу всюду. Его необъятный "Бесконечный тупик" - какое-то барочное палаццо из мусора. Впрочем, за эстетические достижения я бы ему дала "Букера", если бы меня спросили. Отчего это, кстати, меня никто не спросит? Не все же награждать "Букером" за доброе и вечное.*
______________
* "Букера" Галковскому не дали, а вот "Антибукера" за 1997 год
дали, да он не взял: облаял по электронной почте антибукеровское жюри,
покусал руку дающую, обвинил людей, высоко оценивших его труд, в том,
что они хотят заткнуть его неподкупный рот какой-то "севрюжиной с
хреном". Председатель жюри В.Т.Третьяков, он же - главный редактор
"Независимой газеты", много в свое время печатавший Галковского, не
понял жанра, в котором работает писатель (игра на неразличении бытового
и литературного хамства), и на полном серьезе призывал одуматься,
пытался отнять у него чистую как спирт, злобную радость отказа,
публичного плевка из подполья. Нет чтобы порадоваться за писателя в его
звездный час: вот тот уныло влачил свои дни среди призрачных врагов и
безответно поливал человечество ядом, как вдруг такое счастье: гнусные
скоты, подло глумясь, оскорбили его: наградили, возвели в сан
великомученика, льют в глотку расплавленный свинец, закамуфлированный
под копченую рыбку!..
Умоляю: продлите его муки, дайте же ему "Букера"! [Примечание
Т.Т., 1998 г.)
- Стало быть, вы отстаиваете категорию морали в литературе?
- Не я отстаиваю, категории существуют помимо наших желаний. На этой категории можно ничего не строить: Сорокин вот не строит, так и спроса с него нет. А Галковский весь свой текст строит на том, что все-все, кроме него - гады, а он - майский ландыш. Эстетически это красиво, морально тошнотворно. А у писателей-"моралистов" другая беда: сеют доброе, а растет такой сахар сиропыч, что ноги вязнут, как в клею.
- Так в чем же выход?
- Наверно, в "золотой середине"! Только ее еще найти нужно...
1997 год
Татьяна Никитична Толстая
Что в имени тебе моем?
- Василий Иваныч!.. Бангладеш образовался!
- Главное, не расчесывай, Петька!
Анекдот
Вопреки совету Василия Иваныча, хочется расчесать, ибо зудит. Образовался.... а кто, собственно, образовался? Как ЭТО звучит по-английски, знаю: Commonwealth, а как по-русски - нет. Ужас какой! Не знаю, как Родина зовется. Звоню на "Голос Америки": "Здрасте, извините пожалуйста, вы не помните, как теперь называется наша страна?" Слышно, как думают. "Содружество.... Содружество... Володя! Воло-о-одь!.. Как Советский Союз называется?.. Содружество... Независимых... Государств".- "Точно?" - "Вроде точно".
Оказалось, неточно. Опросила других бывших вредителей бывшего СССР мнения разошлись. Союз Суверенных, Содружество Суверенных, Евразийское Содружество и так далее, и все правы, потому что все варианты звучали в печати и на телевидении, потому что союз и содружество - это, в сущности, одно и то же, суверенный и независимый - тоже одно и то же, тем более страна и государство - одно и то же, особенно в обратном переводе с иностранных языков, не поспевающих за капризами и разборчивостью наших руководителей (притом, что мы не уверены, кто именно нами руководит и на каком основании).
Хотя эсперанто еще не стало у нас государственной мовой, но его очертания уже явственно просвечивают сквозь расползаюшуюся ткань языка родных осин: по данным ТВ Информ, СССР - не ССС, не ССР, и не ССГ, а СНГ, а потом будет СЕАНГ или CHEAT, причем Москва = Минск, или Менск, а не СПб, как многие надеялись. Отчего "Г", а не "С", и не "Р"? Оттого, что Конфедерация ёк. Как этот (это?) СЕАНГ / CHEAГ будет функционировать, и сможет ли простой человек из Ярославля или Колтушей просто так взять и поехать поплескаться в сточных водах Черного моря, как он доверчиво привык, или же прямоезжая дорожка на Чернигов, как и некогда, порастет бурьяном, и не будет ходу ни пешему ни конному без украинских паспортов, и сколько понадобится таможенных соловьев-разбойников, чтобы оглушительным свистом сбивать с пахвей бывших подданных Большой Совдепии,- не нам знать. Нас не спросили. Вернее, спросили, извели кипы рублей на референдумы, а потом все равно сделали по-своему. Так нам и надо. Мы же склонны к измене и перемене, как ветер мая. В марте дружно голосуем за то, чтобы держаться вместе, в Союзе. В декабре, так же дружно,- чтобы наоборот. Капризен советский народ! Как говаривала одна из героинь Нонны Мордюковой: "То ему - то. А то раз - и это".
Так что пущай с делами президенты разбираются. Поговорим о словах. Как и полагается в первые дни Творения, зуд наименования и переименования охватил народы и их вождей. На заре коммунизма, помнится, предпочтение отдавалось цифрам, аббревиатурам и фамилиям начальства. Улица 3-го июля. ДК им. Ленсовета. Город Карлолибкнехтовск. Сахаро-рафинадный завод им. Мантулина. "Красиво..." - думали большевики. Теперь это не модно, теперь, столь же насильственно, велено впадать в иную крайность: вопреки фонетическим законам живого (русского) языка требуется воспроизводить звуки иных наречий с максимальным приближением к звучанию оригинала. Примеры этого фонетического, или фанатического, чванства общеизвестны: невоспроизводимое по-русски лишнее "н" в названии эстонской столицы, "кыргыз" вместо "киргиз" и прочее. Все это уже обсуждалось-переобсуждалось, патриоты от ярости уже рвали волосы на своих головах, демократы - на патриотических. Всем, однако, было ясно, что это - ма-ааленькое наказаньице русскому языку за имперскую политику его носителей. "А вот тебе нанашки!" - как говорили в детском саду воспитательницы. "Белоруссия" захотела называться "Беларусь": а на здоровьичко! Нам, москалям, все равно: безударное "о" и безударное "а" звучат одинаково. Вот носителям "окающих" диалектов придется попыхтеть, но ведь не они же у власти. Не слыхать, кстати, направлены ли дипломатические ноты Украине в связи с тем, что в украинском языке "г" не взрывное, а фрикативное? Как они там с "кыргызами" управятся, сердешные, не обидят ли, часом? (Ландсбергис недавно объявил белорусам, что его подданные будут называть белорусов "гудай", так чтобы те знали и откликались. И ничего, народных волнений не воспоследовало. Вопрос с места: можно, я тоже буду говорить "гудай", или же я буду считаться кровавой империалистической собакой?)
Свое имечко, конечно, всякому дорого. Рассказывают, что как-то в Институт Востоковедения приехал из восточной страны господин Мудак. Выступает; надо его представлять; все же неловко. Наши говорят: "Слово имеет господин Мьюдэк". Профессор поправляет: "Простите, меня зовут Мудак". Наши опять: "Выступит господин Мьюдэк", тот сердится: "Да Мудак я! Мудак!" Махнули рукой и решили: ну раз настаивает, то и хрен с ним. Сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок. Не всякое самоназвание благозвучно для слуха иных народов, и глупо настаивать на его адекватном воспроизведении. Кого влечет название крема для лица "Калодерма"? А ведь звук божественной эллинской речи. Любителям прекрасного на заметку: в Америке есть средство от насморка "Дристан". Позаимствуем?
СЕАНГ (если таковой утвердится) негативных ассоциаций не вызывает, по крайней мере по-русски, но звучит, увы, отвратительно и шатко, ибо, являясь словом среднего рода, имеет окончание рода мужского. Спасибо, что не СЕАНС. Языковая безвкусица президентов-основателей удручает, но не удивляет: партийно-хозяйственный стаж у них немалый, у Кравчука еще и партбилет не остыл, намозоленному уху, привыкшему к "Вторчерметам" и "Гособлснабсбытам", мил и СЕАНГ. Главное - в пику Горбачеву, правильно? Убогость фантазии вождей усматривается и в том, что все бывшие секретари как один решили именоваться президентами, хотя можно было выбирать: гетман, эмир, голова, эрцгерцог, староста, атаман, великий князь, шахиншах, султан, старший чабан, да мало ли!
Как-то противно считаться гражданином этого СЕАНГа. Но я думаю, это ненадолго. У некоторых народов принято давать все новые и новые имена ребенку в важные моменты его жизни: сначала при рождении, потом когда прорежется первый зуб, потом когда впервые подстрижет волосы, потом когда женится... Нас еще много раз переименуют, перекроят, сузят, расширят, сосватают, поссорят, помирят, накормят, обворуют... А пока наш двуглавый евразийский орел,- в ушанке и тюбетейке,- не в силах ни разделиться в себе, ни слиться с собой. Огромный, общипанный и безымянный, словно диковинный мутант, не вовремя выпущенный из Ноева ковчега и заблудившийся над кипящими водами потопа, доберется ли он до суши или пропадет во мраке?
декабрь 1991 года
Татьяна Никитична Толстая
Вариации на тему автопортрета
"Облизывающийся и с выпученными глазами - вот я.
Не нравится?- что делать!"
В.В.Розанов
Когда про меня что-нибудь пишут в газетах, журналах или там сборниках, я на это обычно никак не реагирую. Когда ругают - не раздражаюсь, когда хвалят - не благодарю. И в полемику по поводу себя не вступаю. Причина тому самая нехорошая и предосудительная: истина, мне, может быть, и друг, но Платон значительно, значительно дороже. И так как, на мой взгляд, ни в хуле, ни в хвале истины не содержится, а только лишь вкусы, настроение, комплексы, пристрастия и тому подобные туманные контуры индивидуальных душ, то и относиться к ним должно соответственно. Я полагаю, что ни в литературной, ни в политической полемике (в отличие от научной) истину не выявишь (да и есть ли она?), зато такая полемика дает чудесную возможность послушать голоса птиц и решить, какая из них тебе по душе. Петь же в унисон необязательно. Короче говоря, мне с годами все более и более свойственно впадать в восьмой, смертный грех эстетизма, за что я, естественно, ни у кого просить прощения не собираюсь, хотя бы потому, что прощение, покаяние и прочее - это как раз из области этики. Истина - если она существует - говорит через художественное, и притом каждому - свое. Христос - он всюду Христос, но эстетика косного православия влечет порой куда больше этики здравого протестантизма. Синие босые ноги юродивого на мартовском снегу, наливной багровый нос пропойцы, зубчатое рубище нищего - вся эта жалостная, дрожащая, некрасовско-суриковская палитра русского жанра ранит куда больней грамотно-сухого "абсолютного обнищания пролетариата", хотя это оно самое и есть. И дактиль пронзительнее требника, и грех красноречивее проповеди. Или, ближе к сегодняшнему дню, чудный пустяк: томов премногих тяжелей восхитительное определение, придуманное Аллой Латыниной для Александра Проханова: "соловей Генштаба", и можно больше ничего не говорить, не писать, не спорить, не доказывать, не корить, не взывать: этого "соловья" ничто не перевесит. Так какая мне разница, разделяю ли я взгляд Аллы Латыниной на те или иные книги, согласна ли я с ее оценками или нет, какая мне разница, симпатично ли ей то, что я сама пишу (я не спрашивала)? С этим "соловьем" она мне ужасно нравится, а если бы она написала что-то вроде: "А.Проханов является выразителем интересов военнопромышленного комплекса", то я бы и имени ее не запомнила, хотя бы она и была тысячу раз права.
Короче говоря, полемизировать мне не с кем и не о чем. Но откликаясь на вопрошающие просьбы читателей,- ладно, отвечу.
Меня насмешили и удивили крики задетых и раненых, особенно обильно раздавшиеся после того, как "Столица" напечатала интервью, взятое у меня летом Анастасией Ниточкиной. Анастасия расспрашивала меня о том, как я себя чувствую, живя в Америке, и я ей на это отвечала, что в Америке я чувствую себя не очень. А поскольку для бывших и нынешних жителей нашей "страны мечтателей, страны героев" Америка на сегодняшний день есть символ Эдема, то всякий, кому почему-либо тесно в Эдеме, естественно, есть очернитель и оплевыватель их заветных думок. Специально для ушибленных напоминаю: интервью есть плод симбиоза спрашивающего и отвечающего. Отвечающий растекается во все стороны мыслию по древу, стараясь не злоупотреблять междометиями и мимикой, так как знает по опыту, что они, даром что несут на себе большую информационную нагрузку, заведомо подвергнутся усекновению, спрашивающие же делятся на категории: болван, артист, мечтатель, идеолог, болтун, фанатик, раб, рупор и так далее. Отвечающий может врать, притворяться, дразнить, молчать, раздражаться, мямлить, не знать и прочее. Спрашивающий организует и выстраивает контекст. Чем активнее и артистичнее интервьюер, тем громче бьют в военные барабаны читатели. В этом и заключается вся прелесть профессии журналиста. Отвечающий ведь не знает, кому он служит моделью: Шишкину или Пикассо? Ему любопытно, каков будет портрет: может быть, глаз на лбу и восемь ног по периметру? А то и просто пустая рама?
А.Ниточкина - отличный журналист и мастер жанра. Ее задача, в частности - почувствовать читателя, оркестровать разговор так, чтобы задеть и спровоцировать публику на ответную реакцию, на высказывания, в которых читатель раскрылся бы максимально полно, чтобы он, волнуясь и крича, нарисовал, в свою очередь, коллективный портрет нашего времени. Ей это удалось, читатель закричал, что от него и требовалось,- и нарисовал себя. Эти-то крики - в российских и эмигрантских газетах - меня и насмешили и удивили. Во-первых, подтвердилось извечное: читатель не понимает роли интервьюера, не понимает, что журналист проделывает огромную и тяжкую работу: вырезает, сжимает, отбрасывает. Читатель как бы верит, что напечатанное - оно вот так прямо и произнесено, без экивоков, оговорок и купюр. Открыл рот и - как по писаному: с причастными оборотами, знаками препинания... Читатель наивен: он взывает к "сбалансированности суждений", когда журналист только что проделал большую работу по разбалансированию. Читатель смешон: он указывает на "упущенные факты", после того как журналист тщательно упустил все, что мешало красоте постройки. Читатель глух: он вцепляется в слово или выражение, вставленное журналистом для цементирования диалога, и, приписывая это слово автору, строит на нем песочный замок своей аргументации. Впрочем, это естественно: чем выше мастерство журналиста, тем больше веры в реальность созданного им гомункулуса.
Во-вторых, умилительно мне показалось, что граждане с жаром и подручными аргументами взялись оспаривать мое личное самочувствие. Милые граждане! Как я себя чувствую - так и чувствую, что мне не по душе - то лично мне не по душе, и вся королевская рать ничего тут не исправит - к чему бурлить и кипеть? Это все равно, что кричать на человека, который говорит, что не любит пирожные: "Как вам не стыдно?! Такие доброкачественные продукты: масло! сахар!! мука!!!" И призывать кондитера с его просвещенным мнением о вкусовой ценности трубочки с кремом, и ссылаться на диетолога, и апеллировать к хору проверенных теоретиков мучного. Это все равно, что, прочтя запись, сделанную Львом Толстым в дневнике наутро после свадьбы: "НЕ ТО", указывать писателю: "Минуточку, то есть как: "не то?" А что вы хотели? А что вам еще надо-то? Вот - познакомьтесь - уважаемые товарищи, были в аналогичной ситуации, и свидетельствуют: очень даже то!.."
О чем спорить, когда нет предмета спора?..
И в-последних: любопытно, что всякая оттепель в России пробуждает и музу дальних странствий, воскрешает охоту к перемене мест и гонит российских бродяг за запахом тайги. Хрущевская перестройка манила в Казахстан: укладывали фанерные чемоданы, надевали шаровары, чайник за плечо - и в путь! Всем классом - на ферму! А тех, кому не по вкусу дальние степи, надо "прорабатывать". Горбачевская перестройка развернула россиян в обратную сторону: в Новый Свет. Вьется дорога длинная, здравствуй, земля целинная! И едут, мимо дома с песнями, все с тем же комсомольским энтузиазмом, с радостными криками грибников в утреннем лесу, с восторгом хуторянина, впервые попавшего в райцентр: "кнопку тронешь рукой - сам загорается свет". Среди любой компании путешественников всегда есть один такой, кто не поет задорные песни и не ест вскладчину домашние заготовки, а курит себе в тамбуре и слушает стук колес. Он-то и есть враг народа. Это - я.
март 1992 года
Татьяна Никитична Толстая
Главный труп
Помнится, Гоголь с Белинским "сошлися да заспорили" о том, религиозен ли русский народ. Гоголь говорил, что да, да, да; Белинский что нет, нет, нет. Ну-с, прошло сто пятьдесят лет, и как рассудила сей спор история? А никак не рассудила,- скажем мы,- как было черт-те что, ничего про русский народ не понять, так и нынче. С одной стороны, из какой только дряни не сварганит себе икону россиянин: и тебе портреты Сталина, и тебе иконостас Политбюро, а чего стоят октябрятские звездочки с умилительным изображением крокодила в детстве, когда у него еще волосики не повылазили и зубки не проклюнулись! Да и из людей порядочных и достойных непременно сделаем иконку, чтоб было перед чем разбивать лоб: Пушкин, Есенин, Высоцкий и поныне популярны как мученики, заступники и угодники, так же как в свое время в семьях попроще непременно вешали в красный угол Гагарина, а в семьях с претензией на интеллектуализм - Хемингуэя и Эйнштейна. С другой стороны, как широко распространено у нас бытовое кощунство: нагадить в храме, если удастся найти не снесенный до сих пор храм - милое дело. Государство всегда норовило расположить в церкви склад или типографию, как бы рассчитывая на опасную для здания вибрацию печатных станков или неизбежных в случае склада крысок-мышек-паучков, чтобы силами обычной у нас фауны добиться полной реконструкции вредного идеологического помещения. А простой человек в такие сложности не пускался: булыжник, как известно, есть оружие пролетариата и очень, очень эффективен против хрупких буржуазных ценностей. "Мир хижинам, война дворцам" - был такой популярный в революционные годы лозунг. Быть посему: война с дворцами выиграна, теперь живем в хижинах. Очень хорошо.
Сочетание религиозного жара и поисков подручных икон с желанием разрушить, нагадить, наплевать, затоптать и уничтожить предметы материальные, похоже, является, по-видимому, специфически русской чертой. Во всяком случае, я другой такой страны не знаю. Примеров множество. Наш самый читающий в мире читатель в своей административной ипостаси довел библиотеки страны до полупрозрачного состояния; еще чуть-чуть - и ничего от них не останется. Архитектурные усилия русских людей в последние десятилетия были в основном реверсивными: бралось полноценное здание и доводилось, не без трудностей, до состояния нулевого цикла. Специфическую ненависть русский человек испытывает к воде: где заметит лужицу или болото - сразу ревностно ее осушает, превращая влажную местность в пустыню, моря - в долины, реки - в канавки. В бытовом плане неприязнь к материальным предметам повсеместна: въехав в новый дом, как известно, мы первым делом украшаем лифты резьбой, выполненной в виде названий мужских и женских гениталий, откручиваем перила, чтобы не мешали свободному движению, выковыриваем плитку, выполняем мелкие слесарные работы по видоизменению почтовых ящиков в подъездах, случись им быть металлическими, а ежели они деревянные - пожалуйста, используем другие подручные средства: нож, огонь, топорик. Во всем этом проглядывает система, определенное миросозерцание: русский человек в силу своей духовности, а также соборности не выносит вида глухой и тяжелой, тянущей нас вниз и пригибающей к земле материи. Нет, русский человек преодолевает материю, трансцендирует молекулярное бытие и навязывает окружающей действительности иные, энергетические формы. Всякое разрушение материи высвобождает энергию, переводит нас из мира косности, неповоротливой тяжести в мир легкий, лучистый, поистине духовный. Словно бы извечная функция русской вселенной превращать физику в метафизику, плоть в дух, тяжкий и темный гнет вещества в светлые лучи нигилизма, отсутствия, зияния, пустоты, словно бы тайная сакральная функция святой Руси - вернуть мироздание к его чистому и незамутненному первоначальному состоянию, существовавшему до первого дня творения, когда "земля была безвидна и пуста, и дух Божий носился над бездной".