Петелинский Толстой не полагается на свое воображение. Он, как мы видели, подслушивает чужие тайны и лихорадочно записывает. Все, что удается ему создать значительного,- автобиографично. Случайные оговорки? Литературовед неудачно выразился? Нет, это концепция. Вспомним, выше К.Чуковский говорит:
"Власть автора над своим материалом безмерна".
В.Петелин исправляет:
"Может, потому, что материал-то повести уж очень хорошо мне
известен..." (стр.263).
Отказывая писателю в праве на воображение, В.Петелин отводит ему роль соглядатая. Посмотрим на одном примере, к чему это приводит.
Добравшись в 1919 году на пароходе "Кавказ" из Одессы до Константинополя, Толстой с семьей погрузился на пароход "Карковадо", направлявшийся в Марсель. Не так уж много времени заняло это путешествие. Но это было болезненное расставание с родиной; впереди - неизвестность, позади страна в огне. Толстой и Крандиевская на всю жизнь запомнили это короткое путешествие. Оно нашло отражение в творчестве и того, и другого. Оно донесено до нас воспоминаниями и стихами Крандиевской, а также рассказом "Древний путь" Толстого. Путь из Одессы в Константинополь описан также в повести "Ибикус", сюжетно сюда же примыкает рассказ "На острове Халки" и еще кое-какие мелочи. Материал обширный, для добросовестного исследователя жизни и творчества писателя - интереснейший в благодарнейший. Пересказать этот жизненный эпизод не составляет никакого труда: все написано черным по белому. Если уметь читать. Что ж, вот и пересказ.
"Пароход "Карковадо" шел древней дорогой человечества.
Геллеспонт, Эллада, ущелья Арголиды, Гиперборея..." (стр.170).
Остановимся на минутку.
Странное перечисление. Геллеспонт - это Дарданеллы, Эллада - это Греция, Арголида - это часть Греции, ущелья Арголиды - это, надо полагать, суша... как же там пройдет пароход? Гиперборея... Позвольте, пароход ведь идет к югу? А гиперборейцы - это крайний север. И на какой карте можно найти "Гиперборею"?
А ни на какой. Гиперборейцами в древности (см. Гесиода, Пиндара, Геродота) назывались легендарные или полулегендарные люди, живущие на крайнем (для греков) севере, "за северным ветром". Наряду с ними на севере жили также лысые люди, козлоногие люди и люди, спящие шесть месяцев в году. Кто хочет, может верить в их существование, как и в существование гиперборейцев. Несколько месяцев в году у гиперборейцев гостит Аполлон, покровитель искусств. Гиперборейцы - модный образ в начале века, существовало издательство "Гиперборей", ежемесячник "Гиперборей"; "пылающей Гипербореей" образно именует Толстой в рассказе "Древний путь" горящую в огне Россию, страну искусств, страну культуры. Кажется, это совершенно элементарные сведения? Странно не знать таких простых вещей исследователю предреволюционной эпохи, автору многочисленных книг о Толстом!
Следующие шесть страниц в книге В.Петелина (стр.170 и далее) принадлежат, вообще-то говоря, перу Толстого... Только они так чудовищно искажены и взяты из стольких произведений (я насчитала минимум три), что я не решусь настаивать на авторстве Алексея Николаевича... Ну, например:
Рассказ "Древний путь":
"Прозвенели склянки. Сменялась вахта... Он закрыл глаза и с
отчаянной жалостью вспомнил Париж, свое окно... голубые тени
города... внизу понукание извозчика... свой стол с книгами и
рукописями..."
В.Петелин:
"Прозвенели склянки. Сменялась вахта. Толстой закрыл глаза и
вспомнил Москву, свое окно, выходящее в тихий арбатский переулок,
утреннее пробуждение города, внизу понукание извозчика, свой стол
с книгами и рукописями..." (стр.170).
Нужны ли комментарии?
Далее - несколько страниц, целиком составленных из обезображенных отрывков из "Древнего пути", "Ибикуса", "На острове Халки"... Вот что якобы вспоминает Толстой:
"А как трогательна была вечерня на палубе... Дождичек...
Потом звездная ночь. На рее висит только что зарезанный бык. И
архиепископ Анастасий в роскошных лиловых ризах, с панагией
служит и все время пальцами ощупывает горло, словно от удушья,
словно его давит кто-то... Как это он сказал?.. Да... "Мы без
Родины молимся в храме под звездным куполом. Мы возвращаемся к
истоку - к Святой Софии. Мы грешные и бездомные дети... Нам
послано испытание..." Как пронзительно действовали эти слова,
некоторые плакали, закрываясь шляпами, а другие с трудом
сдерживали себя..." (стр.174).
Зарезанный бык во время вечерни? Какой кровавый языческий культ отправляет православный архиепископ Анастасий? Трудно сказать. Может быть, зарезанный бык залетел сюда из какой-нибудь неизданной записной книжки с торопливыми заметками? А может быть, из "Необыкновенного приключения Никиты Рощина":
"Заслоняя огромной тенью звезды, высоко над палубой, на рее
висела распяленная туша быка".
А может быть, из "Древнего пути":
"...За кормой парохода потянулся густой кровавый след,
окрашивая пену. Это в жертву Зевсу был принесен бык... Ободранную
тушу вздернули на мачте. Размахивая огромной ложкой, негр держал
зуавам речь о том, что на реке Замбезе - его родине - еду
называют кус-кус, и что эта туша - великий кус-кус, и хорошо,
когда у человека много кус-куса, и плохо, когда нет кус-куса!..
- Браво, шоколад!.. Свари нам великий кус-кус!- топая от
удовольствия, кричали зуавы".
Однако вернемся к географии.
В.Петелин, стр.174-175:
"Как только "Карковадо" снова вышел в море, справа показался
Олимп, весь в снегах и лиловых тучах. Налево, из моря,
возвышалась туманная громада - Афон. Повсюду видны острова
архипелага... Потом - Фракия..."
Опять остановимся. А то можно сойти с ума - как знаменитый учитель географии.
"Карковадо" вышел в море из Салоник. Олимп не мог показаться "как только": до него более полусотни километров. Афон не мог быть виден с парохода: полуостров Афон отделяют от парохода два мыса (полуострова), далеко выдающиеся в море. Даже до первого мыса от Салоникского порта огромное расстояние (более 100 км). Островов в заливе, где плывет пароход, нет: до архипелага около двухсот километров. Фракия - это северо-восточная Греция, она не может встретиться "потом", она осталась на материке. И все это точнейшим образом описано в рассказе "Древний путь", и только если раздергать его на фразы и смешать их в кучу, Олимп приблизится к Салоникам, Афон навалится сбоку, Фракия переместится на юг и смешается с подскочившим к северу архипелагом.
Оставим географию, обратимся к политике. К Алексею Толстому то и дело подходят - одни за другим - зловещие заговорщики и контрреволюционеры всех мастей, они выдают ему разнообразные секреты, задушевно сообщают, кто убийца неповинного человека, доносят друг на друга и простодушно делятся кровавыми планами. Зачем? Это они помогают Толстому писать "Ибикуса". Сочинить он ничего не в состоянии. Поэтому жалостливые убийцы охотно снабжают писателя необходимыми сведениями. Кошмарные негодяи дружески рассказывают этому титулованному простачку о
"тайных заседаниях наверху, в курительной, членов Высшего
монархического совета... Да и рассказывать тут нечего. Он сам все
видел",
пишет В.Петелин (стр.171). Тайные заседания видел? Каким образом? Как его герой, прохвост Невзоров? Послушаем Толстого:
"Дверь в каюту оставалась полуотворенной. Семен Иванович
завел туда нос и увидел около стола, где горела свечка, стоявшего
губернатора - огромного мужчину в черном и длинном сюртуке...
Разговор этот до того заинтересовал Семена Ивановича, что он
неосторожно просунул нос дальше, чем следовало, в дверную щель.
Сейчас же губернатор обернулся и с проклятием схватил его за
воротник. Невзоров пискнул".
Вот так. Зато "сам видел"...
Если в рассказе "Древний путь" встречается карикатурный персонаж "сахарозаводчик, похожий на лысого краба в визитке", то будьте уверены - это переодетый Толстой.
Толстой
"Папа-краб негромко хрипел, не вынимая изо рта сигареты:
- Мне эти солдаты мало нравятся, я не вижу ни одного офицера, у
них мало надежный вид". "Шумом, хохотом, возней зуавы наполнили весь
этот день. Горячая палуба трещала от их беготни. Им до всего было дело,
всюду совали нос - будто взяли "Карковадо" на абордаж вместе с
пассажирами первого класса. Папа-краб ходил жаловаться капитану, тот
только развел руками: "Жалуйтесь на них в Марселе, если угодно...""
В.Петелин, стр.175:
"Но шумные, бесцеремонные зуавы то и дело отвлекали его,
заставляли с беспокойством глядеть в их сторону. Такие молодцы могут
выкинуть что угодно. "Как было спокойно, тихо без них. А теперь шумом,
хохотом, возней они наполнили весь этот пароход, который просто трещит
от их беготни. Всюду суют свой нос, будто взяли "Карковадо" на абордаж.
А жаловаться капитану бесполезно, он руками только разводит... А, бог с
ними... Займись своими делами, граф Алексей Николаевич Толстой".
Неясно, как человек с такой убогой фантазией мог написать "Хождение по мукам" (очевидцы и участники Гражданской войны поражались точности описания событий, в которых Толстой даже отдаленно не участвовал), не говоря уже о "Петре Первом",- кто еще сумел так зримо представить нам эпоху Петра, что мы чувствуем себя живущими в ней:
"Картины созданного им мира, настолько подлинного, настолько
реального, что даже в голову не приходит, что он создан из
строчек; нет, он существует - вот он, рядом!" (Юрий Олеша).
"Его воображение дошло до ясновидения" (Корней Чуковский).
"Кто это передо мной? Человек, который создает вымышленный,
но подлинный мир,- передо мной гениальный художник!" (Юрий
Олеша).
Безусловно, все это известно В.Петелину. А цитату из Чуковского он "сам видел" и поместил ее на стр.538. Но верный своему методу резать и клеить, он игнорирует важные, ключевые мысли и соображения очевидцев, механически, бездумно сочленяя чужие тексты.
Бездумно? Именно: вот цитата из воспоминаний Ильи Эренбурга:
"Стихи он часто вспоминал и всегда неожиданно - то шагая по
улице, то на дипломатическом приеме, то разговаривая о чем-то
сугубо деловом, изумляя своего собеседника... останавливался
среди сугробов - вспоминая отроку стихов то Есенина, то
Н.В.Крандиевской, то Веры Инбер" (стр.97).
Смысл совершенно ясный: Толстой цитировал стихи в совершенно неожиданных ситуациях.
В.Петелин
"А Толстой любил стихи и, как свидетельствуют современники, часто
цитировал их, порой поражая собеседников своей осведомленностью..."
(стр.151).
Далее цитируется Эренбург (без В.Инбер):
"...вспоминая строку стихов то Есенина, то
Н.В.Крандиевской..." (стр.152).
Смысл и здесь совершенно ясный: осведомленность Толстого поразительна.
Но где логика, думает читатель,- что же тут удивительного: знать строки Есенина - нехитрое дело, очень уж поэт известный; а знать стихи собственной жены - тем более... Чем же поражал собеседников Толстой?
Метод клея и ножниц творит чудеса. Вот самая первая фраза книги "Судьба художника":
"В Институте мировой литературы хранятся сотни писем воинов
Красной Армии Алексею Николаевичу Толстому, в которых солдаты и
офицеры выражали свое искреннее восхищение его могучим талантом
художника".
Ниже цитируется приказ "по 30-й гвардейской стрелковой дивизии":
"...Товарища Алексея Николаевича Толстого зачислить почетным
бойцом 1-й стрелковой роты 1-го стрелкового батальона 98-го
гвардейского стрелкового полка... Командир дивизии гвардии
полковник Фадейкин. Начальник штаба гвардии полковник
Колодяжный".
Почему такое странное вступление к книге? Дело в том, что вступление (клей плюс ножницы) перекочевало из первого издания книги (о нем ниже), а первое издание вышло в Воениздате (1979 г.). Отсюда и военный колорит.
Беспорядочное орудование ножницами дает заметное увеличение объема книги. В.Петелин очень любит повторять одни и те же отрывки дважды. Один раз он закавычивает цитату, другой раз дает ее без кавычек. Например, на стр.290-291 он дает фрагмент статьи Толстого "Достижения в литературе с октября 17 г. по октябрь 25 г.":
"Сокровищ Революции нельзя более разворовывать... Теплушки,
вши, самогон, судорожное курение папирос, бабы, матерщина и
прочее, и прочее,- все это было. Но это еще не революция. Это
явления на ее поверхности, как багровые пятна и вздутые жилы на
лице разгневанного человека. Было бы плохо для писателя, если бы
он стал описывать только красные пятна и вздутые жилы и стал бы
уверять, что это и есть вся сущность разгневанного человека. А
между тем,- увы,- это очень часто делается. Революцию одним
"нутром" не понять и не охватить".
(Непосредственно перед этим текстом в статье еще есть фраза: "Невозможен более, непереносим какой-то - прочно установившийся патологически половой подход к Революции - "нутряной"".)
Откроем книгу В.Петелина на стр.274. Кавычек там, конечно, нет. Читаем:
"Нет, невозможен более, непереносим какой-то прочно
установившийся неверный подход к революции, нутряной, что ли.
Теплушки, вши, самогон, судорожное курение папирос, бабы,
матерщина, мародерство и прочее и прочее... Все это было. Но это
еще не революция. Это явления на ее поверхности, как багровые
пятна и вздутые жилы на лице разгневанного человека. И что же?
Разве сущность этого человека в красных пятнах и вздутых жилах?"
А вот еще. стр.188:
"14 апреля 1922 года Алексей Толстой опубликовал "Открытое
письмо Н.В.Чайковскому", в котором изложил свою точку зрения на
положение русских эмигрантов за границей и свое отношение к новой
России. "В существующем ныне большевистском правительстве газета
"Накануне" видит ту реальную - единственную в реальном плане
власть, которая одна сейчас защищает русские границы от покушения
на них соседей, поддерживает единство русского государства и на
Генуэзской конференции одна выступает в защиту России от
возможного порабощения и разграбления ее иными странами"".
Стр. 226:
"14 апреля 1922 года Алексей Толстой в газете "Накануне"
опубликовал "Открытое письмо Н.В.Чайковскому", в котором дал
объяснение причин, заставивших его "вступить сотрудником в
газету, которая ставит себе целью - укрепление русской
государственности, восстановление в разоренной России
хозяйственной жизни и утверждение великодержавности России". "В
существующем ныне большевистском правительстве газета "Накануне"
видит ту реальную - единственную в реальном плане - власть,
которая одна сейчас защищает русские границы от покушения на них
соседей, поддерживает единство русского государства и на
Генуэзской конференции одна выступает в защиту России от
возможного порабощения и разграбления ее иными странами"".
Ниже, как на стр.188, так и на стр.226, идут дальнейшие цитаты из "Открытого письма".
В заключение на стр.189 говорится:
"25 апреля 1922 года газета "Известия", перепечатав письма
Чайковского и Толстого, в том же номере дала высокую оценку
позиции Алексея Толстого..."
и т.д. до конца абзаца.
А на стр.227 говорится:
"25 апреля 1922 года газета "Известия", опубликовав запрос
Чайковского и "Открытое письмо Н.В.Чайковскому" А.Н.Толстого,
прокомментировала это событие в эмигрантской жизни..."
и т.д., знакомый текст до конца абзаца.
Итак, 1922 год - сотрудничество с газетой "Накануне". А на стр.202 снова 1921 год:
"В октябре 1921 года Толстые переехали в Берлин".
Но ведь они туда уже один раз переехали на стр.186... И оттуда Толстой писал письма Бунину... Неважно. На стр.213 снова благополучно наступит 1922 год, 26 марта, и Толстой "с большим интересом" в первый раз развернет газету, в которой он уже сотрудничал двадцать пять страниц назад, когда упорный 1922 год наступал впервые. Теория вечного возвращения сработала: 14 апреля наступает вторично. Но зато уж после Толстой благополучно выберется из круговерти взбесившегося календаря и линейное течение времени возобновится. Да, но не вся семья благополучно перенесла это астрономическое чудо: сыну Толстого Никите в 1928 году (на стр.339) тринадцать лет вместо полагающихся одиннадцати: мальчик преждевременно состарился.
А В.Петелин продолжает дублировать текст. На стр.298 он цитирует письмо Толстого Полонскому, главному редактору "Нового мира". Толстой отстаивает свой план построения романа "Хождение по мукам".
На стр.319 - 320 абсолютно те же рассуждения Толстого, но уже в "монологе от третьего лица".
Стр. 298 (письмо):
"С первых шагов Вы мне говорите,- писал Толстой,- стоп,
осторожно, так нельзя выражаться".
Стр. 319 (монолог):
"Как непривычно было Толстому в самом начале работы
выслушивать предостережения: стоп, осторожно, так нельзя
выражаться!.."
Стр. 298 (письмо):
"Если бы я Вас не знал, я бы мог подумать, что Вы хотите от
меня романа-плаката, казенного ура-романа".
Стр. 319 (монолог):
"Чего хотят от него? Романа-плаката? Ура-романа? Нет уж,
такого романа он писать бы не стал".
Стр. 298 (письмо):
"Но Вы пишете, чтобы я с первых же слов ударил в литавры
победы. Вы хотите, чтобы я начал с победы и затем, очевидно,
показал бы растоптанных врагов".
Стр. 319 (монолог):
"Полонский даже предложил ему свой план, предложил начать с
победы, с первых же фраз ударить в литавры, а затем показать
поверженных врагов".
Стр. 298 (письмо):
"...Я не только признаю революцию,- с одним таковым
признанием нельзя было бы и писать роман,- я люблю ее мрачное
величие, ее всемирный размах".
Стр. 320 (монолог):
"...Он признает революцию ничуть не меньше, чем они, и не
только признает,- с одним таковым признанием он не мог бы
приняться за роман - он любит ее величие, ее всемирный размах".
Стр. 300 (письмо): показать революцию
"благоприличной картиночкой, где впереди рабочий с красным
знаменем, за ним - благостные мужички в совхозе, и на фоне
заводские трубы и встающее солнце. Время таким картинкам прошло".
Стр. 319 (монолог):
"Не мог же он представить революцию в таких благоприличных
картиночках, где впереди рабочий с красным знаменем, а за ним
благостные мужички на фоне встающего солнца? Время таких картинок
прошло".
Таким образом, если мысль автора с первого раза до читателей не дошла, то со второго дойти должна обязательно.
Но зато в отплату за такое щедрое растолковывание взглядов Толстого читатели должны и поработать, подумать сами.
Кто загадки любит - тот их и услышит.
Кто их угадает - тот нам и напишет.
Загадки такие: на стр.176 фраза:
"Потом они вернулись, он занял у Жихаревой 40 пиастров..."
Кто это - Жихарева? А бог ее знает. Выпала откуда-то при разрезании. Может быть, это актриса Е.Т.Жихарева со стр.96? А может быть, и нет.
Стр. 179:
"...Вспомнил... добрые лица матери и Бострома..."
Какого Бострома?- недоумевает читатель. (Поясню: Алексей Аполлонович Востром - отчим Толстого. Кто догадался?)
На стр.370 Горький упоминает какую-то Марию Игнатьевну. Поясню: речь идет о Марии Игнатьевне Будберг, близком друге семьи Горького.
Многим мемуаристам удается дать психологический портрет Толстого. А вот попытку Всеволода Рождественского В.Петелин пресек. Рождественский рассказывает, как Толстой, мало знакомый с поэтом ("Слишком большое расстояние в литературной иерархии разделяло нас тогда",- пишет он), пригласил его, чтобы уговорить написать русский текст либретто для оперы Сметаны "Проданная невеста", Робкий юноша смущен, но Толстой так прост, приветлив, дружелюбен, что
"не знаю как, но ему удалось через несколько минут
совершенно рассеять мое смущение" (стр.194).
Благодаря умению Толстого быстро расположить к себе, рассмешить, заинтересовать, увлечь, обаять, установить "товарищеские" (Олеша) отношения молодой поэт сразу чувствует себя "давним знакомым". "Товарищеская интонация" (Олеша) - драгоценный дар, нечастое умение! Она создает атмосферу, при которой человек чувствует себя легко.
Не то в изображении В.Петелина (стр.433). Рождественский
"не заметил, как вошел Толстой, без промедления перешедший к
делу.
- Вы ведь, Всеволод Александрович, знаете, что я недавно
приехал из Чехословакии...
Тот согласно кивнул.
- Удивительные перемены происходят в ней. Только вот снова
грозит ей опасность завоевания... Уже сейчас раздаются громовые
раскаты с границ, где новые нибелунги готовятся к осуществлению
"плана Розенберга". Независимость, культура, сама жизнь страны
под ударом нибелунговой дубинки..."
Ничего себе начало встречи с робким юношей... Краткая, но внушительная политинформация в столовой среди "старых портретов" и "петровской мебели". "Громовые раскаты"... "Нибелунги"... Что хочет этот грозный малознакомый человек от поэта? Не удивительно, что растерянный поэт бормочет в ответ:
"- Неужели все столь серьезно, Алексей Николаевич?.. Что-то
ничего у нас не слышно... Или я так невнимательно слежу за
событиями? А сами чехи понимают степень этой угрозы?
- Нет, не все понимают, что ждет впереди... Только
пролетариат готовится к будущим сражениям..." - обрушивается
Толстой на "невнимательно следящего за событиями" юношу. "А
многие настроены пацифистски... И если раньше пацифизм таил в
себе известный протест против милитаристского угара, то теперь
это заключает в себе вредную пассивность, ослабляет сопротивление
наступающему фашизму..." (стр.433-434).
Начав утро с устной передовицы ("назначил он мне для разговора час довольно ранний",- вспоминает Вс.Рождественский), Толстой после торжественной части переходит к танцам:
"- И вот я обратил внимание... что в Чехословакии за эти
семнадцать лет национальной независимости восстановили многое из
старины... В Чехословакии есть чему поучиться: им хочется все
оставить, сохранить в первозданном виде...
- Их можно понять, Алексей Николаевич... Сколько они были
под гнетом в составе Австро-Венгерской империи",- лепечет поэт.
"- С каким удовольствием смотришь фильмы, в которых засняты
национальные танцы, игры, обычаи чехов и словаков... Но все-таки
не могу согласиться с их перегибами в этом тонком деле",
напирает Толстой. Несогласный с перегибами в танцах, он немедленно вытаскивает "из-под вороха вчерашних газет" клавир оперы и сует Рождественскому.
Этот странный диалог мог состояться только потому, что В.Петелин искрошил статьи Толстого "Прага", "По Чехословакии" и еще не существовавшее в это время интервью для корреспондента "Ленинградской правды" под названием "Проданная невеста", перемешал с воспоминаниями Рождественского и предложил эту окрошку нам. И мы должны ее проглотить. И мы должны сверяться с текстом Толстого, чтобы установить, что он писал:
"В этом собирании старины, важном для преемственности
культуры, неизбежны перегибы и ошибки".
А перегибы в танцах ему, может быть, даже нравились.
И нам не верится, что таким разговором Толстому "удалось через несколько минут совершенно рассеять смущение" Рождественского. И не верится, что вскоре, беседуя с Толстым о постановке фильма "Петр Первый", интеллигентнейший Всеволод Александрович мог произнести такие слова:
"Я слышал, что Петра будет играть Николай Симонов. Все-таки
он мало известен для такой значительной роли... Неужели никого
другого не нашли?.." (стр.437).
И правильно не верится, ибо это - очередная "беллетризация" воспоминаний Михаила Жарова (игравшего Меншикова в фильме "Петр Первый"). Жаров рассказывает (стр.277-278), что из двенадцати-пятнадцати кандидатов на роль Петра Симонов единственный не имел с Петром портретного сходства, однако Толстой выбрал именно его.
"Если Симонов сыграет его ярко и интересно,- а по кинопробе
я вижу, что он Петра сыграет именно так, то запомнят его. Это и
будет двадцать шестой портрет, по которому, вспоминая Симонова,
будут представлять себе Петра",
говорит Толстой. Но читателя заставляют думать, что Рождественский предлагает Толстому подбирать актеров не по кинопробам, а по их послужному списку. (Действительно, недотепы какие: позвали бы Чарли Чаплина! Он известнее.)
Михаил Жаров и сам прошел через беллетризаторскую мясорубку. Восемь страниц его мемуаров уложены на семи, без кавычек, естественно; а те двенадцать строк, где даны кавычки (стр.449), содержат искажения против оригинального текста. Убраны все авторские ремарки, рисующие мемуариста застенчивым, благодарным, даже благоговеющим перед писателем (таким изображает себя Жаров, это его право), и актер предстает развязным, фамильярным, болтливым субъектом:
"Жаров, увидев среди "киношников" Толстого с женой Людмилой
Ильиничной, подъехал к ним, протянул руку" (стр.444).
Подъехал - поясню - на коне. И с коня сунул руку человеку старше себя? А ведь у Жарова просто сказано:
"Я к ним подъехал... Он долго и размеренно тряс меня за
руку" (стр.284).
Крохотная деталь, но показательная. Образ искажен. Не один мемуарист, поднявшись с прокрустова ложа, уготованного ему В.Петелиным, с изумлением констатирует плачевные результаты литературоведческого членовредительства. Так, Юрий Олеша рассказал нам (стр.154-156), как Толстой поделился с ним замыслом: написать "Буратино". Зря старался: его воспоминание ("наиболее дорогое для меня воспоминание о нем",- говорит Олеша) В.Петелин у него отнял и подарил Николаю Никитину.
"Да, да,- поддакивал Никитин, а сам поражался неистощимой
энергии этого никогда не унывающего человека" (стр.415).
Любителей ребусов и головоломок ждет на страницах книги в еще один сюрприз - "копирайт":
"(C) Издательство "Художественная литература", с
дополнениями и изменениями, 1982 г.".
Дополнениями и изменениями относительно чего? Относительно первого издания? Но ни слова о том, что перед нами - издание второе. В аннотации же говорится:
"В книгу... вошли главы из книг "Судьба художника" и
"Алексей Толстой" В.Петелина, а также ряд. новых материалов".
Сколько же глав из "Судьбы художника" - 79 вошло в "Судьбу" - 82? Все. А из "Алексея Толстого" (ЖЗЛ)? Почти все - со стр.103 до стр.380. То есть и "Судьба" - 79, и "Алексей Толстой" вышли вторым изданием под одной обложкой, образовав первое издание "Судьбы художника" - 82. Очень, очень странно... Главы двух исходных книг чередуются, и для того, чтобы подогнать их друг к другу, и произведены небольшие изменения и дополнения. Зато опечатки изменению не подверглись: загадочные "фактилографисты" (вместо "дактилографисты") перекочевали из первого издания "Судьбы" во второе. Зато оглавления в первой "Судьбе" нет. А в "Алексее Толстом" есть, да только название одной из глав не соответствует указанному в оглавлении... А на стр.31 цитируются воспоминания В.А.Поссе:
"Вспоминаю еще одного самарского интеллигента, председателя
губернской земской управы Бострома".
"Здесь автор ошибается,- поправляет В.Петелин,- Востром был
всего лишь членом губернской земской управы".
Минуточку, но ведь только что на стр.6 сам В.Петелин писал, что Толстой родился
"в доме председателя земской управы Алексея Аполлоновнча
Бострома".
Кому верить, если нельзя верить самому В.Петелину? Стр.15:
"продолжал исполнять свои обязанности председателя земской
управы",
стр.20:
"в качестве члена губернской управы".
Был или не был Востром председателем, и если да... то почему нет? Мучительная неясность.
А что еще содержат те 102 страницы из "Алексея Толстого", которые не вошли во второе издание? Точно такую же лапшу из писем, чужих мемуаров и т.д.- картина знакомая...
1983 год*
______________
* Эта статья была написана черт знает когда - в 1983 году.
Страна, в которой мы тогда жили, исчезла с карт. Но плагиат жив, а
плагиатор, о котором идет речь в статье, выпустил новое, ухудшенное
издание своей книги об Ал. Толстом. Пухлый такой томина, написанный по
той же схеме: обворовать и опошлить и своего героя, и десятки достойных
мемуаристов, которые уже не смогут за себя постоять. Грабители могил
среди нас, а стало быть, и моя рецензия не устарела.
"Власть автора над своим материалом безмерна".
В.Петелин исправляет:
"Может, потому, что материал-то повести уж очень хорошо мне
известен..." (стр.263).
Отказывая писателю в праве на воображение, В.Петелин отводит ему роль соглядатая. Посмотрим на одном примере, к чему это приводит.
Добравшись в 1919 году на пароходе "Кавказ" из Одессы до Константинополя, Толстой с семьей погрузился на пароход "Карковадо", направлявшийся в Марсель. Не так уж много времени заняло это путешествие. Но это было болезненное расставание с родиной; впереди - неизвестность, позади страна в огне. Толстой и Крандиевская на всю жизнь запомнили это короткое путешествие. Оно нашло отражение в творчестве и того, и другого. Оно донесено до нас воспоминаниями и стихами Крандиевской, а также рассказом "Древний путь" Толстого. Путь из Одессы в Константинополь описан также в повести "Ибикус", сюжетно сюда же примыкает рассказ "На острове Халки" и еще кое-какие мелочи. Материал обширный, для добросовестного исследователя жизни и творчества писателя - интереснейший в благодарнейший. Пересказать этот жизненный эпизод не составляет никакого труда: все написано черным по белому. Если уметь читать. Что ж, вот и пересказ.
"Пароход "Карковадо" шел древней дорогой человечества.
Геллеспонт, Эллада, ущелья Арголиды, Гиперборея..." (стр.170).
Остановимся на минутку.
Странное перечисление. Геллеспонт - это Дарданеллы, Эллада - это Греция, Арголида - это часть Греции, ущелья Арголиды - это, надо полагать, суша... как же там пройдет пароход? Гиперборея... Позвольте, пароход ведь идет к югу? А гиперборейцы - это крайний север. И на какой карте можно найти "Гиперборею"?
А ни на какой. Гиперборейцами в древности (см. Гесиода, Пиндара, Геродота) назывались легендарные или полулегендарные люди, живущие на крайнем (для греков) севере, "за северным ветром". Наряду с ними на севере жили также лысые люди, козлоногие люди и люди, спящие шесть месяцев в году. Кто хочет, может верить в их существование, как и в существование гиперборейцев. Несколько месяцев в году у гиперборейцев гостит Аполлон, покровитель искусств. Гиперборейцы - модный образ в начале века, существовало издательство "Гиперборей", ежемесячник "Гиперборей"; "пылающей Гипербореей" образно именует Толстой в рассказе "Древний путь" горящую в огне Россию, страну искусств, страну культуры. Кажется, это совершенно элементарные сведения? Странно не знать таких простых вещей исследователю предреволюционной эпохи, автору многочисленных книг о Толстом!
Следующие шесть страниц в книге В.Петелина (стр.170 и далее) принадлежат, вообще-то говоря, перу Толстого... Только они так чудовищно искажены и взяты из стольких произведений (я насчитала минимум три), что я не решусь настаивать на авторстве Алексея Николаевича... Ну, например:
Рассказ "Древний путь":
"Прозвенели склянки. Сменялась вахта... Он закрыл глаза и с
отчаянной жалостью вспомнил Париж, свое окно... голубые тени
города... внизу понукание извозчика... свой стол с книгами и
рукописями..."
В.Петелин:
"Прозвенели склянки. Сменялась вахта. Толстой закрыл глаза и
вспомнил Москву, свое окно, выходящее в тихий арбатский переулок,
утреннее пробуждение города, внизу понукание извозчика, свой стол
с книгами и рукописями..." (стр.170).
Нужны ли комментарии?
Далее - несколько страниц, целиком составленных из обезображенных отрывков из "Древнего пути", "Ибикуса", "На острове Халки"... Вот что якобы вспоминает Толстой:
"А как трогательна была вечерня на палубе... Дождичек...
Потом звездная ночь. На рее висит только что зарезанный бык. И
архиепископ Анастасий в роскошных лиловых ризах, с панагией
служит и все время пальцами ощупывает горло, словно от удушья,
словно его давит кто-то... Как это он сказал?.. Да... "Мы без
Родины молимся в храме под звездным куполом. Мы возвращаемся к
истоку - к Святой Софии. Мы грешные и бездомные дети... Нам
послано испытание..." Как пронзительно действовали эти слова,
некоторые плакали, закрываясь шляпами, а другие с трудом
сдерживали себя..." (стр.174).
Зарезанный бык во время вечерни? Какой кровавый языческий культ отправляет православный архиепископ Анастасий? Трудно сказать. Может быть, зарезанный бык залетел сюда из какой-нибудь неизданной записной книжки с торопливыми заметками? А может быть, из "Необыкновенного приключения Никиты Рощина":
"Заслоняя огромной тенью звезды, высоко над палубой, на рее
висела распяленная туша быка".
А может быть, из "Древнего пути":
"...За кормой парохода потянулся густой кровавый след,
окрашивая пену. Это в жертву Зевсу был принесен бык... Ободранную
тушу вздернули на мачте. Размахивая огромной ложкой, негр держал
зуавам речь о том, что на реке Замбезе - его родине - еду
называют кус-кус, и что эта туша - великий кус-кус, и хорошо,
когда у человека много кус-куса, и плохо, когда нет кус-куса!..
- Браво, шоколад!.. Свари нам великий кус-кус!- топая от
удовольствия, кричали зуавы".
Однако вернемся к географии.
В.Петелин, стр.174-175:
"Как только "Карковадо" снова вышел в море, справа показался
Олимп, весь в снегах и лиловых тучах. Налево, из моря,
возвышалась туманная громада - Афон. Повсюду видны острова
архипелага... Потом - Фракия..."
Опять остановимся. А то можно сойти с ума - как знаменитый учитель географии.
"Карковадо" вышел в море из Салоник. Олимп не мог показаться "как только": до него более полусотни километров. Афон не мог быть виден с парохода: полуостров Афон отделяют от парохода два мыса (полуострова), далеко выдающиеся в море. Даже до первого мыса от Салоникского порта огромное расстояние (более 100 км). Островов в заливе, где плывет пароход, нет: до архипелага около двухсот километров. Фракия - это северо-восточная Греция, она не может встретиться "потом", она осталась на материке. И все это точнейшим образом описано в рассказе "Древний путь", и только если раздергать его на фразы и смешать их в кучу, Олимп приблизится к Салоникам, Афон навалится сбоку, Фракия переместится на юг и смешается с подскочившим к северу архипелагом.
Оставим географию, обратимся к политике. К Алексею Толстому то и дело подходят - одни за другим - зловещие заговорщики и контрреволюционеры всех мастей, они выдают ему разнообразные секреты, задушевно сообщают, кто убийца неповинного человека, доносят друг на друга и простодушно делятся кровавыми планами. Зачем? Это они помогают Толстому писать "Ибикуса". Сочинить он ничего не в состоянии. Поэтому жалостливые убийцы охотно снабжают писателя необходимыми сведениями. Кошмарные негодяи дружески рассказывают этому титулованному простачку о
"тайных заседаниях наверху, в курительной, членов Высшего
монархического совета... Да и рассказывать тут нечего. Он сам все
видел",
пишет В.Петелин (стр.171). Тайные заседания видел? Каким образом? Как его герой, прохвост Невзоров? Послушаем Толстого:
"Дверь в каюту оставалась полуотворенной. Семен Иванович
завел туда нос и увидел около стола, где горела свечка, стоявшего
губернатора - огромного мужчину в черном и длинном сюртуке...
Разговор этот до того заинтересовал Семена Ивановича, что он
неосторожно просунул нос дальше, чем следовало, в дверную щель.
Сейчас же губернатор обернулся и с проклятием схватил его за
воротник. Невзоров пискнул".
Вот так. Зато "сам видел"...
Если в рассказе "Древний путь" встречается карикатурный персонаж "сахарозаводчик, похожий на лысого краба в визитке", то будьте уверены - это переодетый Толстой.
Толстой
"Папа-краб негромко хрипел, не вынимая изо рта сигареты:
- Мне эти солдаты мало нравятся, я не вижу ни одного офицера, у
них мало надежный вид". "Шумом, хохотом, возней зуавы наполнили весь
этот день. Горячая палуба трещала от их беготни. Им до всего было дело,
всюду совали нос - будто взяли "Карковадо" на абордаж вместе с
пассажирами первого класса. Папа-краб ходил жаловаться капитану, тот
только развел руками: "Жалуйтесь на них в Марселе, если угодно...""
В.Петелин, стр.175:
"Но шумные, бесцеремонные зуавы то и дело отвлекали его,
заставляли с беспокойством глядеть в их сторону. Такие молодцы могут
выкинуть что угодно. "Как было спокойно, тихо без них. А теперь шумом,
хохотом, возней они наполнили весь этот пароход, который просто трещит
от их беготни. Всюду суют свой нос, будто взяли "Карковадо" на абордаж.
А жаловаться капитану бесполезно, он руками только разводит... А, бог с
ними... Займись своими делами, граф Алексей Николаевич Толстой".
Неясно, как человек с такой убогой фантазией мог написать "Хождение по мукам" (очевидцы и участники Гражданской войны поражались точности описания событий, в которых Толстой даже отдаленно не участвовал), не говоря уже о "Петре Первом",- кто еще сумел так зримо представить нам эпоху Петра, что мы чувствуем себя живущими в ней:
"Картины созданного им мира, настолько подлинного, настолько
реального, что даже в голову не приходит, что он создан из
строчек; нет, он существует - вот он, рядом!" (Юрий Олеша).
"Его воображение дошло до ясновидения" (Корней Чуковский).
"Кто это передо мной? Человек, который создает вымышленный,
но подлинный мир,- передо мной гениальный художник!" (Юрий
Олеша).
Безусловно, все это известно В.Петелину. А цитату из Чуковского он "сам видел" и поместил ее на стр.538. Но верный своему методу резать и клеить, он игнорирует важные, ключевые мысли и соображения очевидцев, механически, бездумно сочленяя чужие тексты.
Бездумно? Именно: вот цитата из воспоминаний Ильи Эренбурга:
"Стихи он часто вспоминал и всегда неожиданно - то шагая по
улице, то на дипломатическом приеме, то разговаривая о чем-то
сугубо деловом, изумляя своего собеседника... останавливался
среди сугробов - вспоминая отроку стихов то Есенина, то
Н.В.Крандиевской, то Веры Инбер" (стр.97).
Смысл совершенно ясный: Толстой цитировал стихи в совершенно неожиданных ситуациях.
В.Петелин
"А Толстой любил стихи и, как свидетельствуют современники, часто
цитировал их, порой поражая собеседников своей осведомленностью..."
(стр.151).
Далее цитируется Эренбург (без В.Инбер):
"...вспоминая строку стихов то Есенина, то
Н.В.Крандиевской..." (стр.152).
Смысл и здесь совершенно ясный: осведомленность Толстого поразительна.
Но где логика, думает читатель,- что же тут удивительного: знать строки Есенина - нехитрое дело, очень уж поэт известный; а знать стихи собственной жены - тем более... Чем же поражал собеседников Толстой?
Метод клея и ножниц творит чудеса. Вот самая первая фраза книги "Судьба художника":
"В Институте мировой литературы хранятся сотни писем воинов
Красной Армии Алексею Николаевичу Толстому, в которых солдаты и
офицеры выражали свое искреннее восхищение его могучим талантом
художника".
Ниже цитируется приказ "по 30-й гвардейской стрелковой дивизии":
"...Товарища Алексея Николаевича Толстого зачислить почетным
бойцом 1-й стрелковой роты 1-го стрелкового батальона 98-го
гвардейского стрелкового полка... Командир дивизии гвардии
полковник Фадейкин. Начальник штаба гвардии полковник
Колодяжный".
Почему такое странное вступление к книге? Дело в том, что вступление (клей плюс ножницы) перекочевало из первого издания книги (о нем ниже), а первое издание вышло в Воениздате (1979 г.). Отсюда и военный колорит.
Беспорядочное орудование ножницами дает заметное увеличение объема книги. В.Петелин очень любит повторять одни и те же отрывки дважды. Один раз он закавычивает цитату, другой раз дает ее без кавычек. Например, на стр.290-291 он дает фрагмент статьи Толстого "Достижения в литературе с октября 17 г. по октябрь 25 г.":
"Сокровищ Революции нельзя более разворовывать... Теплушки,
вши, самогон, судорожное курение папирос, бабы, матерщина и
прочее, и прочее,- все это было. Но это еще не революция. Это
явления на ее поверхности, как багровые пятна и вздутые жилы на
лице разгневанного человека. Было бы плохо для писателя, если бы
он стал описывать только красные пятна и вздутые жилы и стал бы
уверять, что это и есть вся сущность разгневанного человека. А
между тем,- увы,- это очень часто делается. Революцию одним
"нутром" не понять и не охватить".
(Непосредственно перед этим текстом в статье еще есть фраза: "Невозможен более, непереносим какой-то - прочно установившийся патологически половой подход к Революции - "нутряной"".)
Откроем книгу В.Петелина на стр.274. Кавычек там, конечно, нет. Читаем:
"Нет, невозможен более, непереносим какой-то прочно
установившийся неверный подход к революции, нутряной, что ли.
Теплушки, вши, самогон, судорожное курение папирос, бабы,
матерщина, мародерство и прочее и прочее... Все это было. Но это
еще не революция. Это явления на ее поверхности, как багровые
пятна и вздутые жилы на лице разгневанного человека. И что же?
Разве сущность этого человека в красных пятнах и вздутых жилах?"
А вот еще. стр.188:
"14 апреля 1922 года Алексей Толстой опубликовал "Открытое
письмо Н.В.Чайковскому", в котором изложил свою точку зрения на
положение русских эмигрантов за границей и свое отношение к новой
России. "В существующем ныне большевистском правительстве газета
"Накануне" видит ту реальную - единственную в реальном плане
власть, которая одна сейчас защищает русские границы от покушения
на них соседей, поддерживает единство русского государства и на
Генуэзской конференции одна выступает в защиту России от
возможного порабощения и разграбления ее иными странами"".
Стр. 226:
"14 апреля 1922 года Алексей Толстой в газете "Накануне"
опубликовал "Открытое письмо Н.В.Чайковскому", в котором дал
объяснение причин, заставивших его "вступить сотрудником в
газету, которая ставит себе целью - укрепление русской
государственности, восстановление в разоренной России
хозяйственной жизни и утверждение великодержавности России". "В
существующем ныне большевистском правительстве газета "Накануне"
видит ту реальную - единственную в реальном плане - власть,
которая одна сейчас защищает русские границы от покушения на них
соседей, поддерживает единство русского государства и на
Генуэзской конференции одна выступает в защиту России от
возможного порабощения и разграбления ее иными странами"".
Ниже, как на стр.188, так и на стр.226, идут дальнейшие цитаты из "Открытого письма".
В заключение на стр.189 говорится:
"25 апреля 1922 года газета "Известия", перепечатав письма
Чайковского и Толстого, в том же номере дала высокую оценку
позиции Алексея Толстого..."
и т.д. до конца абзаца.
А на стр.227 говорится:
"25 апреля 1922 года газета "Известия", опубликовав запрос
Чайковского и "Открытое письмо Н.В.Чайковскому" А.Н.Толстого,
прокомментировала это событие в эмигрантской жизни..."
и т.д., знакомый текст до конца абзаца.
Итак, 1922 год - сотрудничество с газетой "Накануне". А на стр.202 снова 1921 год:
"В октябре 1921 года Толстые переехали в Берлин".
Но ведь они туда уже один раз переехали на стр.186... И оттуда Толстой писал письма Бунину... Неважно. На стр.213 снова благополучно наступит 1922 год, 26 марта, и Толстой "с большим интересом" в первый раз развернет газету, в которой он уже сотрудничал двадцать пять страниц назад, когда упорный 1922 год наступал впервые. Теория вечного возвращения сработала: 14 апреля наступает вторично. Но зато уж после Толстой благополучно выберется из круговерти взбесившегося календаря и линейное течение времени возобновится. Да, но не вся семья благополучно перенесла это астрономическое чудо: сыну Толстого Никите в 1928 году (на стр.339) тринадцать лет вместо полагающихся одиннадцати: мальчик преждевременно состарился.
А В.Петелин продолжает дублировать текст. На стр.298 он цитирует письмо Толстого Полонскому, главному редактору "Нового мира". Толстой отстаивает свой план построения романа "Хождение по мукам".
На стр.319 - 320 абсолютно те же рассуждения Толстого, но уже в "монологе от третьего лица".
Стр. 298 (письмо):
"С первых шагов Вы мне говорите,- писал Толстой,- стоп,
осторожно, так нельзя выражаться".
Стр. 319 (монолог):
"Как непривычно было Толстому в самом начале работы
выслушивать предостережения: стоп, осторожно, так нельзя
выражаться!.."
Стр. 298 (письмо):
"Если бы я Вас не знал, я бы мог подумать, что Вы хотите от
меня романа-плаката, казенного ура-романа".
Стр. 319 (монолог):
"Чего хотят от него? Романа-плаката? Ура-романа? Нет уж,
такого романа он писать бы не стал".
Стр. 298 (письмо):
"Но Вы пишете, чтобы я с первых же слов ударил в литавры
победы. Вы хотите, чтобы я начал с победы и затем, очевидно,
показал бы растоптанных врагов".
Стр. 319 (монолог):
"Полонский даже предложил ему свой план, предложил начать с
победы, с первых же фраз ударить в литавры, а затем показать
поверженных врагов".
Стр. 298 (письмо):
"...Я не только признаю революцию,- с одним таковым
признанием нельзя было бы и писать роман,- я люблю ее мрачное
величие, ее всемирный размах".
Стр. 320 (монолог):
"...Он признает революцию ничуть не меньше, чем они, и не
только признает,- с одним таковым признанием он не мог бы
приняться за роман - он любит ее величие, ее всемирный размах".
Стр. 300 (письмо): показать революцию
"благоприличной картиночкой, где впереди рабочий с красным
знаменем, за ним - благостные мужички в совхозе, и на фоне
заводские трубы и встающее солнце. Время таким картинкам прошло".
Стр. 319 (монолог):
"Не мог же он представить революцию в таких благоприличных
картиночках, где впереди рабочий с красным знаменем, а за ним
благостные мужички на фоне встающего солнца? Время таких картинок
прошло".
Таким образом, если мысль автора с первого раза до читателей не дошла, то со второго дойти должна обязательно.
Но зато в отплату за такое щедрое растолковывание взглядов Толстого читатели должны и поработать, подумать сами.
Кто загадки любит - тот их и услышит.
Кто их угадает - тот нам и напишет.
Загадки такие: на стр.176 фраза:
"Потом они вернулись, он занял у Жихаревой 40 пиастров..."
Кто это - Жихарева? А бог ее знает. Выпала откуда-то при разрезании. Может быть, это актриса Е.Т.Жихарева со стр.96? А может быть, и нет.
Стр. 179:
"...Вспомнил... добрые лица матери и Бострома..."
Какого Бострома?- недоумевает читатель. (Поясню: Алексей Аполлонович Востром - отчим Толстого. Кто догадался?)
На стр.370 Горький упоминает какую-то Марию Игнатьевну. Поясню: речь идет о Марии Игнатьевне Будберг, близком друге семьи Горького.
Многим мемуаристам удается дать психологический портрет Толстого. А вот попытку Всеволода Рождественского В.Петелин пресек. Рождественский рассказывает, как Толстой, мало знакомый с поэтом ("Слишком большое расстояние в литературной иерархии разделяло нас тогда",- пишет он), пригласил его, чтобы уговорить написать русский текст либретто для оперы Сметаны "Проданная невеста", Робкий юноша смущен, но Толстой так прост, приветлив, дружелюбен, что
"не знаю как, но ему удалось через несколько минут
совершенно рассеять мое смущение" (стр.194).
Благодаря умению Толстого быстро расположить к себе, рассмешить, заинтересовать, увлечь, обаять, установить "товарищеские" (Олеша) отношения молодой поэт сразу чувствует себя "давним знакомым". "Товарищеская интонация" (Олеша) - драгоценный дар, нечастое умение! Она создает атмосферу, при которой человек чувствует себя легко.
Не то в изображении В.Петелина (стр.433). Рождественский
"не заметил, как вошел Толстой, без промедления перешедший к
делу.
- Вы ведь, Всеволод Александрович, знаете, что я недавно
приехал из Чехословакии...
Тот согласно кивнул.
- Удивительные перемены происходят в ней. Только вот снова
грозит ей опасность завоевания... Уже сейчас раздаются громовые
раскаты с границ, где новые нибелунги готовятся к осуществлению
"плана Розенберга". Независимость, культура, сама жизнь страны
под ударом нибелунговой дубинки..."
Ничего себе начало встречи с робким юношей... Краткая, но внушительная политинформация в столовой среди "старых портретов" и "петровской мебели". "Громовые раскаты"... "Нибелунги"... Что хочет этот грозный малознакомый человек от поэта? Не удивительно, что растерянный поэт бормочет в ответ:
"- Неужели все столь серьезно, Алексей Николаевич?.. Что-то
ничего у нас не слышно... Или я так невнимательно слежу за
событиями? А сами чехи понимают степень этой угрозы?
- Нет, не все понимают, что ждет впереди... Только
пролетариат готовится к будущим сражениям..." - обрушивается
Толстой на "невнимательно следящего за событиями" юношу. "А
многие настроены пацифистски... И если раньше пацифизм таил в
себе известный протест против милитаристского угара, то теперь
это заключает в себе вредную пассивность, ослабляет сопротивление
наступающему фашизму..." (стр.433-434).
Начав утро с устной передовицы ("назначил он мне для разговора час довольно ранний",- вспоминает Вс.Рождественский), Толстой после торжественной части переходит к танцам:
"- И вот я обратил внимание... что в Чехословакии за эти
семнадцать лет национальной независимости восстановили многое из
старины... В Чехословакии есть чему поучиться: им хочется все
оставить, сохранить в первозданном виде...
- Их можно понять, Алексей Николаевич... Сколько они были
под гнетом в составе Австро-Венгерской империи",- лепечет поэт.
"- С каким удовольствием смотришь фильмы, в которых засняты
национальные танцы, игры, обычаи чехов и словаков... Но все-таки
не могу согласиться с их перегибами в этом тонком деле",
напирает Толстой. Несогласный с перегибами в танцах, он немедленно вытаскивает "из-под вороха вчерашних газет" клавир оперы и сует Рождественскому.
Этот странный диалог мог состояться только потому, что В.Петелин искрошил статьи Толстого "Прага", "По Чехословакии" и еще не существовавшее в это время интервью для корреспондента "Ленинградской правды" под названием "Проданная невеста", перемешал с воспоминаниями Рождественского и предложил эту окрошку нам. И мы должны ее проглотить. И мы должны сверяться с текстом Толстого, чтобы установить, что он писал:
"В этом собирании старины, важном для преемственности
культуры, неизбежны перегибы и ошибки".
А перегибы в танцах ему, может быть, даже нравились.
И нам не верится, что таким разговором Толстому "удалось через несколько минут совершенно рассеять смущение" Рождественского. И не верится, что вскоре, беседуя с Толстым о постановке фильма "Петр Первый", интеллигентнейший Всеволод Александрович мог произнести такие слова:
"Я слышал, что Петра будет играть Николай Симонов. Все-таки
он мало известен для такой значительной роли... Неужели никого
другого не нашли?.." (стр.437).
И правильно не верится, ибо это - очередная "беллетризация" воспоминаний Михаила Жарова (игравшего Меншикова в фильме "Петр Первый"). Жаров рассказывает (стр.277-278), что из двенадцати-пятнадцати кандидатов на роль Петра Симонов единственный не имел с Петром портретного сходства, однако Толстой выбрал именно его.
"Если Симонов сыграет его ярко и интересно,- а по кинопробе
я вижу, что он Петра сыграет именно так, то запомнят его. Это и
будет двадцать шестой портрет, по которому, вспоминая Симонова,
будут представлять себе Петра",
говорит Толстой. Но читателя заставляют думать, что Рождественский предлагает Толстому подбирать актеров не по кинопробам, а по их послужному списку. (Действительно, недотепы какие: позвали бы Чарли Чаплина! Он известнее.)
Михаил Жаров и сам прошел через беллетризаторскую мясорубку. Восемь страниц его мемуаров уложены на семи, без кавычек, естественно; а те двенадцать строк, где даны кавычки (стр.449), содержат искажения против оригинального текста. Убраны все авторские ремарки, рисующие мемуариста застенчивым, благодарным, даже благоговеющим перед писателем (таким изображает себя Жаров, это его право), и актер предстает развязным, фамильярным, болтливым субъектом:
"Жаров, увидев среди "киношников" Толстого с женой Людмилой
Ильиничной, подъехал к ним, протянул руку" (стр.444).
Подъехал - поясню - на коне. И с коня сунул руку человеку старше себя? А ведь у Жарова просто сказано:
"Я к ним подъехал... Он долго и размеренно тряс меня за
руку" (стр.284).
Крохотная деталь, но показательная. Образ искажен. Не один мемуарист, поднявшись с прокрустова ложа, уготованного ему В.Петелиным, с изумлением констатирует плачевные результаты литературоведческого членовредительства. Так, Юрий Олеша рассказал нам (стр.154-156), как Толстой поделился с ним замыслом: написать "Буратино". Зря старался: его воспоминание ("наиболее дорогое для меня воспоминание о нем",- говорит Олеша) В.Петелин у него отнял и подарил Николаю Никитину.
"Да, да,- поддакивал Никитин, а сам поражался неистощимой
энергии этого никогда не унывающего человека" (стр.415).
Любителей ребусов и головоломок ждет на страницах книги в еще один сюрприз - "копирайт":
"(C) Издательство "Художественная литература", с
дополнениями и изменениями, 1982 г.".
Дополнениями и изменениями относительно чего? Относительно первого издания? Но ни слова о том, что перед нами - издание второе. В аннотации же говорится:
"В книгу... вошли главы из книг "Судьба художника" и
"Алексей Толстой" В.Петелина, а также ряд. новых материалов".
Сколько же глав из "Судьбы художника" - 79 вошло в "Судьбу" - 82? Все. А из "Алексея Толстого" (ЖЗЛ)? Почти все - со стр.103 до стр.380. То есть и "Судьба" - 79, и "Алексей Толстой" вышли вторым изданием под одной обложкой, образовав первое издание "Судьбы художника" - 82. Очень, очень странно... Главы двух исходных книг чередуются, и для того, чтобы подогнать их друг к другу, и произведены небольшие изменения и дополнения. Зато опечатки изменению не подверглись: загадочные "фактилографисты" (вместо "дактилографисты") перекочевали из первого издания "Судьбы" во второе. Зато оглавления в первой "Судьбе" нет. А в "Алексее Толстом" есть, да только название одной из глав не соответствует указанному в оглавлении... А на стр.31 цитируются воспоминания В.А.Поссе:
"Вспоминаю еще одного самарского интеллигента, председателя
губернской земской управы Бострома".
"Здесь автор ошибается,- поправляет В.Петелин,- Востром был
всего лишь членом губернской земской управы".
Минуточку, но ведь только что на стр.6 сам В.Петелин писал, что Толстой родился
"в доме председателя земской управы Алексея Аполлоновнча
Бострома".
Кому верить, если нельзя верить самому В.Петелину? Стр.15:
"продолжал исполнять свои обязанности председателя земской
управы",
стр.20:
"в качестве члена губернской управы".
Был или не был Востром председателем, и если да... то почему нет? Мучительная неясность.
А что еще содержат те 102 страницы из "Алексея Толстого", которые не вошли во второе издание? Точно такую же лапшу из писем, чужих мемуаров и т.д.- картина знакомая...
1983 год*
______________
* Эта статья была написана черт знает когда - в 1983 году.
Страна, в которой мы тогда жили, исчезла с карт. Но плагиат жив, а
плагиатор, о котором идет речь в статье, выпустил новое, ухудшенное
издание своей книги об Ал. Толстом. Пухлый такой томина, написанный по
той же схеме: обворовать и опошлить и своего героя, и десятки достойных
мемуаристов, которые уже не смогут за себя постоять. Грабители могил
среди нас, а стало быть, и моя рецензия не устарела.