Страница:
В связи со всеми этими размышлениями неизбежно напрашивается вопрос: какую роль в этом незаурядном подходе к миру играет культ небытия, смерти, развоплощения, трупов, гробниц, саркофагов и мавзолеев? Очевидно, огромную. Достаточно указать хотя бы на общеизвестный, отмечаемый многими факт, а именно на то, что именем главного трупа - дедушки Ильича - названы не аэродромы, космодромы и прочие воздушные пути, не пароходства и вокзалы, но метрополитен, который есть не что иное, как подземное царство, путь в преисподнюю. И если вокзалы традиционно заплеваны, аэродромы замусорены и порты семи морей содержатся в традиционном небрежении, то подземный мир прохладен, стерилен, благоустроен, благоухает и требует от посетителей благоговения и почтения: не распивать, не курить, не фотографировать и так далее. Многие дивятся: почему метро так дешево и доступно, так торжественно и высокохудожественно?- а потому: это есть место культа, это врата в загробный, подземный мир, это и есть истинный храм, в отличие от ложных наземных храмов, попираемых и презираемых всеми - и народом, и начальством. Только метрополитен в нашей стране повсеместно и безусловно носит имя Ленина, ибо это правильно, это гармонично. Русский народ обожает покойников, рассматривая их, вероятно, как проводников, провожатых, Вергилиев в тот чистый и пустой, вакуумный, высокоэнергетический мир, куда мы все рано или поздно попадем, где материя разрушена "до основанья, а затем", где все равны, свободны и лишены обременяющего нас имущества, искажающего и замутняющего прозрачную картину беспредельной, чистой пустоты. С этой точки зрения революция есть, конечно, органический, естественный для нашего народа акт, имеющий целью уничтожить материю, культуру, ее носителей - буржуазию,вещи, дома, имущество, деньги и прочие тяжелые и опутавшие нас земные, посюсторонние предметы. Опять же многие дивятся: почему во время революции русские люди распатронили кучу материальных ценностей, вместо того, чтобы попросту присвоить их, забрать себе, перераспределить и так далее. Но ответ очевиден: в процессе революции русский народ, в свете приведенной мной гипотезы, совершил сакральное действие по освобождению возможно большей части человечества от бремени плоти и материи, обратив в пыль и свет, в дух и пустоту все, до чего дотянулись его нетерпеливые, мозолистые ручонки. Не это ли и есть Третий Путь, столь широко обсуждаемый ныне в так называемой правой прессе? Не это ли есть загадочное для нас, простых людей, "литургическое делание", к которому нас призывают новые славянофилы своими невнятными речами?.. Эта же теория должна объяснить и так называемое "долготерпение" русского народа, у которого отобрали уж, кажется, все, а он молчит, почему молчит? Не потому ли, что тайно и жадно хочет этого отбирания, уничтожения, аннигиляции косной атомарной структуры? Как насчет романа Андрея Платонова "Чевенгур" - не о том ли весь роман? Наши славянофилы указывают на то, что только они и есть истинно русские, в отличие от всех прочих поганых западных космополитов, рыночников и "атлантистов" вроде Гавриила Попова, Собчака и сбежавшего во Францию Артема Тарасова, а также семидесяти процентов советского народонаселения. Что ж, в свете сказанного они правы: разрушение цивилизации, отказ от всякой пакости вроде асфальта, холодильников, шестеренок, работающих сортиров, колготок, очков, электрочайников и мыла, имя им легион,- отказ от материальных предметов, замусоривающих бытие, представляется именно что чисто русской идеей, и кому, как не нашим славянофилам, ее развивать и обмусоливать? Итак, да здравствует смерть, гробы, подземные дворцы, разрушение, распыление, мощи святых, иконы с изображениями редколлегии "Нашего современника" и все такое трансцендентное, мистическое и высокодуховное. Да здравствует наш министр культуры, сыгравший роль дорогого покойника Ульянова на сцене главного театра страны и с тех пор ставящий интересы заплесневелого кадавра впереди интересов простых, мелких мещан вроде меня, тупо желающих приобрести ковер, яйца, маргарин без мышиного помета и иголки в наборе и не испытывающих ну никаких добрых чувств по отношению к гниющему кремлевскому мечтателю. Каюсь, граждане: не хочу участвовать в литургическом делании, не хочу Третьего Пути, не хочу предпочитать мертвецов живым людям. Не хочу содержать дорогие святыни за счет своего кармана, не желаю платить налоги, идущие на содержание вентиляции могилы лидера неприятной мне партии, и вообще не хочу возлагать венки и стоять в карауле, а хочу жить, пока живется. Хочу утром не поститься и молиться, а съесть бутерброд с ветчиной, а еще больше хочу, чтобы таковой был на столе у каждого из моих дорогих сограждан, потому что у меня он уже есть, чего и всем желаю. И если для того, чтобы купить эту ветчину, надо будет продать все равно кому труп разрушителя моей любимой страны, как недавно предлагалось,- то я обеими руками за. И вообще я предлагаю рассматривать так называемого Ильича как обычный партийный инвентарь. Наравне с прочим партийным имуществом он должен быть конфискован в пользу государства, в пользу людей, возвращен в казну и являться таким же товаром, как все остальное. Можно прикинуть,- это, наверное, не сложно,- во что обошлось нашему государству содержание этого большевистского тутанхамона, и выставить его на аукцион. Думаю, потянет миллионов на двадцать, с коробкой - дороже. В конце концов, если Ленин продал Россию, почему бы России не продать Ленина?
ноябрь 1991 года
Татьяна Никитична Толстая
Стране нужна валюта
На днях захотелось мне хорошего чаю с хорошим печеньем. Ишь, какая!скажут читатели. Да, дорогие читатели. Именно ишь. На случай таких вот безумных капризов и девичьих мечтаний была у меня в загашнике валюта. Поскребла я по сусекам и нашла: лир итальянских 2000 (полтора доллара), да франков тридцать (еще шесть долларов), да пенсов английских горсть, да центов кучка, да еще неведомая монета с дыркой посередине, да петровский пятак, который я к синякам прикладываю, да двадцать иен, подаренные мне критиком Андреем Мальгиным. Словом, чувствовала я себя финансовым воротилой, чего и вам желаю.
Пошла я в "Березку", купила чего хотела, вышла - и сейчас же была арестована двумя роскошными лейтенантами милиции, причем издалека уже подбегал третий, а четвертый, как выяснилось, притаился за утлом в машине, чтобы в случае чего, видимо, догонять, сбивать с ног, вязать и волочить.
Всякие там фамилии, номер отделения милиции и прочее я называть не буду. Ребята и так напутаны.
"Ну кто ж знал, что это вы?- сокрушался лейтенант Игорек.- Видим, женщина такая (Игорек изобразил руками объем груди), одета хорошо, все такое... и вываливает груду мелочи. Конечно, мы сразу - хвать! А это вы".
Чем же не понравилась Игорьку моя замечательная интернациональная мелочь? А тем, оказывается, что мелочью, по оперативным данным, расплачиваются в "Березках" горничные гостиниц для интуристов, получившие эти монетки на чай. "И ведь как врут!- восхищенно крутил головой Игорек.Нет, как врут! Под кроватью, мол, выметала - и нашла... Ха! Не-е-ет, она на чай получила. Наберет кучу - и за покупками. Тут мы ее и хвать. Стране нужна валюта! Пожалуйте сюда! Все, что у нее там осталось, мы конфискуем".
Полчаса я допрашивала Игорька, к концу разговора окончательно запутавшегося в наших законах, инструкциях, приказах и повелениях.
Картина складывается вот какая. В соответствии с административным Кодексом, ст.154, использование гражданами валюты в платежных целях является преступлением. Валюту можно иметь ("Да держите вы ее дома спокойненько! Ради бога!"), но не тратить. Ее можно тратить, но не мелочью. "Я ж вижу, когда работяга берет видик или другую дорогую вещь, платит бумажками, ясно же, что заработал, да и по одежде вижу: работяга,- так пусть, конечно, берет!" - то есть подход к покупателям осуществляется с помощью классового чутья, на глазок). Тратить, стало быть, валюту нельзя, но если она внесена в таможенную декларацию, то можно. При этом таможенники отказываются вносить мелочь в декларацию (я пробовала), машут рукой: "это не деньги!". Это не деньги, но на них можно купить. Купить можно, но покупать нельзя. (Вы что-нибудь поняли?) Горничным нельзя, но мне - можно. Мне можно, но не наличными. А кредитной карточкой расплачиваться - это на здоровье. "С кредитной карточкой мы ничего поделать не можем",- вздыхает Игорек. "Так ведь кредитная карточка - это тоже деньги?",- удивляюсь я. "Да, но их же не видно",- смущается лейтенантик.
Вот оно в чем дело... Как говорится, съесть-то он съест, да кто ж ему даст...
"Орел мух не ловит" - говорит латинская пословица. Что ж, римская гордая птица как себе хочет, а наши доблестные археоптериксы с криком "стране нужна валюта!" когтят и мух, и мошкару, да и микробом не побрезгуют, если он только попробует прошмыгнуть мимо их носа с живой конвертируемой денежкой под мышкой. Четыре мужика на одну горничную - это впечатляет. Так и вижу их на Доске Почета: "Иванов - отнял три копейки. Петров - сдал в закрома родины семь. Сидоров - пал в неравном бою с уборщицей Интуриста. Спи спокойно, дорогой товарищ". Взгляд ясный, брови вразлет, кудри вьются орлы!
Иной раз, напоровшись по ошибке на крокодила вроде меня, орлы отступают. Крупных животных тоже не трогают: еще лягнет или голову зубами отхватит. Одни неприятности.
Что-то я другой такой страны не знаю, где при выходе из магазина беззащитных женщин подстерегали бы переодетые в штатское милиционеры и отнимали бы сдачу. Хотя другим странам тоже вроде нужны деньги. Но они несколько иначе решают проблему. Например, во Франции, чтобы отнять у женщины валюту, ей предлагают духи, косметику, платья, шубы, чулки, туфли, шляпки, бусы, браслеты, кольца, брошки, автомобили, мебель, книги, картины, кой-чего из еды: 160 сортов сыра, например; а также квартиры, виллы, билеты куда хочешь, кастрюли, сковородки, цветы, бриллианты... Странные люди французы, правда? Мне могут возразить, что у России свой, особый путь развития и что "умом Россию не понять". Ну если подходить так, без ума, то возможности, конечно, безграничные. Можно по утрам, пока еще транспорт не пошел, высылать на улицы отряды работников уголовного розыска: пусть проползут, пошарят на тротуарах: может, кто ночью цент уронил, а то драхму или эфиопские быры. Найдешь быр, оботрешь - и в казну. Вечерами, наоборот, хорошо потрясти нищих, слепых, безногих: что-то же они за день насобирали? Не всякий сердобольный иностранец, швыряя калеке монетку, прикладывает к ней таможенную декларацию. Стало быть, составчик преступленьица налицо. Ну а неправедное обогащение горничных, граждане, надо пресекать с самого начала: если она выметает пыль из-под кровати, два-три младших офицера занимают позиции на полу, засовывают под кровать головы и не мигая, смотрят; старший чин прощупывает простыни, пододеяльники, потрошит подушки. Если женщина принялась мыть туалет, сотрудники соответственно передислоцируются. Младшие смотрят не мигая, старший же пусть что есть сил качает вантузом.
И боже мой, какое тогда наступит изобилие!
1991 год
Татьяна Никитична Толстая
Яблоки считать цитрусовыми
Рождественский подарок, плод коллективной мысли ленинградского руководства: "визитные карты". Какой-нибудь наивный иностранец может подумать, что и впрямь "визитные"; что ленинградец, представившись новому знакомому, вытащит эдак из кармашка изящную бумажку с виньетками и подаст: вот, дескать, нате вам мой адресок, телефончик,- пишите, звоните, не забывайте!.. Не-ет, это у вас, господа хорошие, такое легкомыслие, а наша "карта" посерьезней вашей будет. Это будет не карта, а целое досье. Фотография. Адрес. Прописка. Штампы. И уж нашу-то карту мы никому без боя не отдадим, хотя бои предвидим. А называться она будет "визитной", потому что это звучит комильфо, а кроме того, с ее помощью будут осуществляться визиты в магазины. Не просто пошел-купил, по-простецки, как неотесанный дикарь какой, а нанес визит. Бонжур, мсьё, свиных костей не завозили? нет? Пардон. Аншанте де ву вуар.
Ибо без визитной карты, господа, не будет теперь истинного петербуржца. Отныне Северная Венеция, стремительно погружаясь в фекалии, удерживаемые на плаву дамбою, с достоинством будет распахивать торговые залы перед новой региональной аристократией. А всяких там провинциальных скобарей - вон. Ведь как сообщил нам Вадим Медведев (нет, не тот, а другой, из "600 секунд"), в Колыбели трех революций даже свиней кормят печеньем. Вадим попробовал вкусно. Теперь, может, и людям дадут?
А вот мне не дадут, я - иногородняя. 10 января я в последний раз ела на своей малой родине на законных основаниях. На другой день я со своими детьми уже была вне закона. Конечно, свет не без добрых людей: мама, папа, братья-сестры. Сплотились и накормили. Но уже в гости идти - это какую ж совесть иметь надо? Более того: ели мы мамину еду. И папа тоже ел мамину еду. Потому что свою еду он, по новому закону, обязан купить по своему паспорту. Лично. А я, например, уже не имею права взять папин паспорт и купить ему того-сего. Увидят мужскую фотографию и закричат: "Эт-то что такое?!" Так что есть захочет - ничего, доползет! Сам! Ножками-ножками!..
Конечно, если кто заболел - грипп там или что - такому Смольный кушать не разрешает. Тем более всякие там парализованные, или инвалиды, или старички, ровесники века - это нет. Никак. Зато они могут разглядывать визитные карты и размышлять о преимуществах социализма и о том, что своих завоеваний мы никому не отдадим: ни новгородцам, ни псковитянам, ни зловредному ливонскому ордену. И модные нынче духовность и соборность у этих категорий неизмеримо возрастут. Их теперь даже отпоют по церковному обряду.
Опять же: какие конфузы, бывало, случались с петербургскими дамами до введения визиток! Скажем, одна дама - назову ее Светланой - пришла в гастроном, на вечернюю тягу, и, зная повадки продуктов - появляются они всегда неожиданно и очень пугливы,- затаилась и ждет. Вдруг - фрррр!вылетают из подсобки расфасованные продукты и - в корзину. Ну, Светлана и еще с полсотни охотников, естественно, рванулись в общую свалку: кто быстрей!.. Светлана помоложе других, хвать!- и поймала что-то в кулак, а что - не знает. Руку выдернуть из корзины не может - зажали намертво. То ли, думает, сыр достался, то ли масло? А то,- размечталась,- колбаску держу, грамм триста? И пока она так гадала, уносясь на крыльях сладостной мечты, кто-то там, в сопящей толпе, насильственно разжал Светлане пальцы и высвободил пойманное нечто из ее руки. Отнял. "И вот я все думаю,рассказывала Светлана,- что же это было: сыр или все-таки масло?"
Но, надо сказать, что, даже видя, что дают (или не дают), все же нельзя быть уверенным, что органы зрения тебя не обманывают. Другая дама стояла 11 января в очереди, забыв с непривычки паспорт дома. А плакат извещал: "Цитрусовые - только по паспорту". Что ж,- думала дама,- куплю яблок, что ли? Не тут-то было. Отказ. "Только что получена телефонограмма,- сказала продавщица,- яблоки считать цитрусовыми".
Чем же угостит Колыбель заезжего человека? Утопая в желтом питерском снегу, я брела от ларька к ларьку, от магазина к магазину. Кооперативная греча по два шестьдесят - будь я мышь, конечно, купила бы и погрызла. Сигареты - по паспорту. (Эх, Минздрав, Минздрав! Что ж ты не предупредил?..) Кушаки пластмассовые и сумочки женские кошмарные мне есть не хотелось. А вот полезная вещь - массажер мужской кооперативный. Это, не сказать худого слова, такая штука, которая, случись надобность, может заменить женщину. Интересная новинка. Актуальная. Если теперь женщине суждено стоять в очередях до посинения, отоваривая визитные карты, муж ведь может и соскучиться. А так глядишь - и время скоротал. Правда, дорого, зато без сносу!.. И повсюду торговали масками скелетов и красными партийными гвоздиками, теми самыми, про которые искусство застоя сложило песню: "Красная гвоздика - спутница тревог; красная гвоздика - наш цветок". Вот в спутницах тревог недостатка почему-то не было.
Помнится, был такой доктор Хайдер. Он сидел перед Белым домом в Вашингтоне и, против чего-то протестуя, не ел. День не ел, месяц не ел, второй, третий... Советские газеты страшно волновались: пошел сто восемьдесят восьмой день голодовки!.. Двести пятнадцатый!.. Посидев так что-то около двухсот сорока дней, Хайдер встал и ушел. Наши остряки говорили: "Хайдер был. Хайдер есть. Хайдер будет есть".
Он-то будет. А мы?
январь 1992 года
Татьяна Никитична Толстая
BONJOUR, MOUJIK! POCHIOL VON!
Дивлюсь я на небо та й думку гадаю: с чего бы это наш народ так обуяла внезапная страсть к самодержавию-православию-народности?.. К аристократии? Вчерашний член партии, инженер, держатель сахарных талонов,- и мясник у него "схвачен", и авторемонт "завязан",- вдруг вспоминает, что он, собственно, белая кость, что и прадеды сиживали одесную, что и вообще в нем, знаете, что-то такое особенное... И вы с ним, знаете, полегче. Он другой. Стоит в тех же очередях, но... Кто он и кто вы - понимать надо. Ни ум, ни талант, ни порядочность, ни оригинальность, ни доброта, ни добросовестность не в счет. Это-то у всякого простолюдина найдется, а голубая кровь - не у всякого. Nini.
Интересные дела! Дореволюционная русская аристократия, смущаясь разительным сословным неравенством и понимая, что кому многое дано, с того много и спросится, старалась как-то смягчить разрыв между собой и простыми людьми. Мучаясь комплексом вины, заигрывала с народом как могла - и умно, и по-глупому, старалась идти на сближение, простить пороки, закрыть глаза на очевидную неблагодарность, равнодушие и прямую ненависть. Если мужик дурён, то я виновата,- кусала себе пальчики русская аристократия.- Правильно, ты виновата,- думал мужик, сопротивляясь образованию, просвещению, смягчению нравов и другим предложенным аристократией программам. Поджигал, к чертовой бабушке, поместья. Вырубал барский лес. Вытаптывал пашню. Потом, подталкиваемый под локоть Ильичом со товарищи, разграбил оставшиеся дома, пограбил бельишко и мебелишко, раздраконил все, что еще на земле торчало,ну, это все дела известные. Бунинский рассказ о том, как в одном разоренном поместье ощипали павлинов и пустили бегать голыми, пока они не издохли, теперь все знают. Павлин действительно выглядит аристократически. А народ это ой как не любит. Совершив вышеуказанные и другие аналогичные действия, народ расправился с аристократией, а заодно и с образованными классами вообще, вытоптал интеллигенцию и превратился в персонажа Зощенко. Никто его больше не просвещал, не лечил, нравы не смягчал, никто перед ним не заискивал и не стеснялся, на ручках не носил. Управляйся сам, как можешь.
И вот теперь остатки былого дворянства сделали остаткам народа пфуй. Пошел вон, черный люд. Не садись со мной на одну скамейку. Организую клуб, кружки, дворянское собрание и буду сам туда ходить и там гордиться. А тебя не пущу.
Ну хорошо, царя с царицей, детками, слугами и собачкой расстреляли. Дворянство повыкосили. Священников поубивали. Буржуев тоже. Банкиров. Купцов. Ювелиров. Врачей. Писателей. Художников. Офицеров. Юристов. Философов. Кого еще?... "Мало расстреливаем профессуры!" - беспокоился Ильич. Не волнуйся, Вова. Расстреливаем предостаточно. Вон - никого не видать окрест, всех подчистую... Чуть где очки мелькнут, туда и шарахнем. Всё?- Всё. Чи-сто?- Чисто.
Восьмидесяти лет не прошло - и уже соскучились. Ну что за народ капризный! "Идите и володейте нами..." А кому, кому володеть? Кому передать бразды? Профессура, банкиры, юристы - люди подозрительные. Потому что сами работать будут и нас, чего доброго, заставят. А мы этого крепко не любим. То ли дело: монарх, аристократия, церковь. Лепота!!! А костюмчики у них какие красивые, вы видели? А домики? А главное-то, главное, ни царь, ни дворянство, ни священники по определению ничего ручками делать не обязаны, а только говорить, рассуждать, призывать, поучать, тыкать. Был, правда, один монарх, любитель ручного труда, построил городок на Неве - стоит до сих пор, кстати, но это же фи. Это же не наш Третий Путь, не в наших традициях. Были, правда, дворяне - учителя, инженеры, врачи и так далее, но теперь-то мы, прозрев, любим их за то, что они дворяне, а не за то, что работали. Были, правда, священники - ученые, работники, подвижники, труженики, но ведь не в этом дело, господа, а в сане! А в том, что на них благодать! А в том, что как скажет, так и припечатает. А мракобесие, господа, оно же умиляет! Когда батюшка объявляет, нахмурившись, что православному человеку, дескать, оскорбительно видеть в иконе произведение искусства, а посему надобно у музеев иконы отобрать и в храмы возвернуть - то давайте трепетать, славяне! Искусство, разум и труд - долой! Пущай на Западе трудятся, любуясь в свободное время на музейных мадонн, а мы у них будем кредиты канючить и, сурово, истово, всей щепотью обмахивая себя от нечистого, вешать амбарные замки на кремлевские музеи. Ибо там срамота, пёсий дух и смущение антихристово.
Нет, кое-кто, конечно, трудится. Наши бизнесмены (гады, заразы, кровопийцы), фермеры (у, паразит, развел свиней под самым носом, когда я как раз на бугре с поллитрой расположился, птиц послушать), врачи (знаем! им только взятки брать да коньяк трескать!), банкиры (нахапает денег и бежать), ученые (от этих просто трясет, не знаю почему, но, право, трясет!). Всё это грязная работа, без ореола таинственности, мистики и полетов во сне и наяву. Нам же поприятней кто-нибудь такой, кто, как птица небесная, лилия полевая не ткет, не прядет, не сеет, не жнет, не собирает в житницы. Вот наследник престола Владимир Кириллович - совершенно не прядет. И не прял никогда. Позовем его и будем любоваться и умиляться. А он нам много раз подряд (я лично читала в печати три раза, на трех языках,- значит, повторяет...) расскажет трогательную историю про своего сынулю. Как его одноклассник предположил, что тому не миновать стать президентом Франции, на что мальчик скромно возразил: президентом вряд ли, а вот русским императором очень даже может быть. Шустрый у Кириллыча мальчуган!
Но, кажется, на данный момент папенька отказываются от насильственного захвата власти. Eh bien, mon prince! Это с вашей стороны благоразумно, потому что у нас тут неспокойно. И девятые января случаются, и Белыя и Малыя то отложатся, то приложатся, то опять отложатся, то, глядь, опять приложатся - шатание в людишках великое,- и Бессарабия кочует, и "злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал", и Крым завещан Кравчуку Богом, не говоря уж об Одессе (здоровеньки булы, мсьё де Рибас), и уже разложены карты периода до Ермака с целью пересмотра и передумывания. Хлопот полон рот. Сейчас не вполне удобно княжить.
Вот наш президент едет во Францию и там приносит запоздалые извинения потомкам русских аристократов в связи с причиненными им в свое время неудобствами. Сэ трэ жантий, очень мило, только вот нетитулованным в безымянных могилах было слегка неудобнее, n'est ce pas? Вот любимец народа Владимир Молчанов, интервьюируя по телевидению скромного гражданина Франции, усаживается в кресле как-то эдак, с вывертом, словно в плохом фильме, и спрашивает тоже эдак, не так, как всякую шваль: "Э-э скэжитэ, кэнязь..." Вот русский обыватель, и без того не шибко умный, глупеет еще на два порядка и заставляет себя верить, что если полковник КГБ в оперных ризах окропит водопроводной водой фундамент, то шлакоблочная конструкция авось не рухнет, как в прошлый раз, а стало быть, можно еще уворовать бетончику.
Неужели, думаешь, поротая задница кнута просит? И одни derriиres взыскуют плетки коммунистической, не в силах смириться с недавней потерей, другие тоскуют по соленым розгам, по английскому стэку, по этнографической нагайке...
Говорят, что русский язык обогатил дореволюционные французские словари лишь тремя словами: oukaze, knoute и pogrome. Неужели правда?
ноябрь 1991 года
Татьяна Никитична Толстая
Вот тебе, баба, блинок!
- Буду делать один маленький фантазия,- говаривал знакомый француз, разбавляя советский березовый сок водопроводной водой. Фантазия у месье был, действительно, небольшой. Несмелый. Дело было в середине семидесятых, и,кто помнит,- еда в Ленинграде была, хоть и звался город не так роскошно, как нынче. (Но, по закону Ломоносова-Лавуазье, все правильно: в одном месте отнимется, в другом прибавится.) Мы, помню, дивились французу, полагая, впрочем, что он у себя в Париже зажрался улитками, лягушками, паштетами и ста сорока сортами сыра и теперь, во избежание заворота кишок, инстинктивно промывает таковые водою, ибо мы были глубоко убеждены, что березовый сок, расфасованный в трехлитровые банки, есть не что иное, как та же водопроводная вода, только подслащенная. Сахар тоже еще был. "И родина щедро поила меня березовым соком, березовым соком",- пело радио. Однако надменность, с которой заезжий галл разбавлял воду водой, не могла не уязвлять.
Впрочем, чудачества нашего друга компенсировались его рассказами об истории основания первого в мире государства рабочих и крестьян. Отец француза был русский господин, с глубоко дореволюционных времен проживавший в Европе - так ему больше нравилось. Как-то, году, скажем, в 1908-м, не помню, сидит он у себя, допустим, в Баден-Бадене, не помню, и курит, к примеру, табак. Слуга докладывает: "К вам господин Ульянов из России"."Проси". Входит господинчик небольшого роста, рыжеватый, с бородкой, и сразу к делу: "Дайте, граф, денег на русскую революцию". Граф посмотрел - одет г-н Ульянов скверно: пиджачок пообтерся, штиблеты каши просят, и говорит: "Н-дэ-э-э... Делу вашему я, как вы понимаете, сочувствовать не могу и помогать не буду, но так как вы лично, я вижу, нуждаетесь, то вот вам, любезнейший, пятьдесят рублей. Купите себе горячей пищи". Побирушка поблагодарил и взял. Дальнейшее известно.
ноябрь 1991 года
Татьяна Никитична Толстая
Стране нужна валюта
На днях захотелось мне хорошего чаю с хорошим печеньем. Ишь, какая!скажут читатели. Да, дорогие читатели. Именно ишь. На случай таких вот безумных капризов и девичьих мечтаний была у меня в загашнике валюта. Поскребла я по сусекам и нашла: лир итальянских 2000 (полтора доллара), да франков тридцать (еще шесть долларов), да пенсов английских горсть, да центов кучка, да еще неведомая монета с дыркой посередине, да петровский пятак, который я к синякам прикладываю, да двадцать иен, подаренные мне критиком Андреем Мальгиным. Словом, чувствовала я себя финансовым воротилой, чего и вам желаю.
Пошла я в "Березку", купила чего хотела, вышла - и сейчас же была арестована двумя роскошными лейтенантами милиции, причем издалека уже подбегал третий, а четвертый, как выяснилось, притаился за утлом в машине, чтобы в случае чего, видимо, догонять, сбивать с ног, вязать и волочить.
Всякие там фамилии, номер отделения милиции и прочее я называть не буду. Ребята и так напутаны.
"Ну кто ж знал, что это вы?- сокрушался лейтенант Игорек.- Видим, женщина такая (Игорек изобразил руками объем груди), одета хорошо, все такое... и вываливает груду мелочи. Конечно, мы сразу - хвать! А это вы".
Чем же не понравилась Игорьку моя замечательная интернациональная мелочь? А тем, оказывается, что мелочью, по оперативным данным, расплачиваются в "Березках" горничные гостиниц для интуристов, получившие эти монетки на чай. "И ведь как врут!- восхищенно крутил головой Игорек.Нет, как врут! Под кроватью, мол, выметала - и нашла... Ха! Не-е-ет, она на чай получила. Наберет кучу - и за покупками. Тут мы ее и хвать. Стране нужна валюта! Пожалуйте сюда! Все, что у нее там осталось, мы конфискуем".
Полчаса я допрашивала Игорька, к концу разговора окончательно запутавшегося в наших законах, инструкциях, приказах и повелениях.
Картина складывается вот какая. В соответствии с административным Кодексом, ст.154, использование гражданами валюты в платежных целях является преступлением. Валюту можно иметь ("Да держите вы ее дома спокойненько! Ради бога!"), но не тратить. Ее можно тратить, но не мелочью. "Я ж вижу, когда работяга берет видик или другую дорогую вещь, платит бумажками, ясно же, что заработал, да и по одежде вижу: работяга,- так пусть, конечно, берет!" - то есть подход к покупателям осуществляется с помощью классового чутья, на глазок). Тратить, стало быть, валюту нельзя, но если она внесена в таможенную декларацию, то можно. При этом таможенники отказываются вносить мелочь в декларацию (я пробовала), машут рукой: "это не деньги!". Это не деньги, но на них можно купить. Купить можно, но покупать нельзя. (Вы что-нибудь поняли?) Горничным нельзя, но мне - можно. Мне можно, но не наличными. А кредитной карточкой расплачиваться - это на здоровье. "С кредитной карточкой мы ничего поделать не можем",- вздыхает Игорек. "Так ведь кредитная карточка - это тоже деньги?",- удивляюсь я. "Да, но их же не видно",- смущается лейтенантик.
Вот оно в чем дело... Как говорится, съесть-то он съест, да кто ж ему даст...
"Орел мух не ловит" - говорит латинская пословица. Что ж, римская гордая птица как себе хочет, а наши доблестные археоптериксы с криком "стране нужна валюта!" когтят и мух, и мошкару, да и микробом не побрезгуют, если он только попробует прошмыгнуть мимо их носа с живой конвертируемой денежкой под мышкой. Четыре мужика на одну горничную - это впечатляет. Так и вижу их на Доске Почета: "Иванов - отнял три копейки. Петров - сдал в закрома родины семь. Сидоров - пал в неравном бою с уборщицей Интуриста. Спи спокойно, дорогой товарищ". Взгляд ясный, брови вразлет, кудри вьются орлы!
Иной раз, напоровшись по ошибке на крокодила вроде меня, орлы отступают. Крупных животных тоже не трогают: еще лягнет или голову зубами отхватит. Одни неприятности.
Что-то я другой такой страны не знаю, где при выходе из магазина беззащитных женщин подстерегали бы переодетые в штатское милиционеры и отнимали бы сдачу. Хотя другим странам тоже вроде нужны деньги. Но они несколько иначе решают проблему. Например, во Франции, чтобы отнять у женщины валюту, ей предлагают духи, косметику, платья, шубы, чулки, туфли, шляпки, бусы, браслеты, кольца, брошки, автомобили, мебель, книги, картины, кой-чего из еды: 160 сортов сыра, например; а также квартиры, виллы, билеты куда хочешь, кастрюли, сковородки, цветы, бриллианты... Странные люди французы, правда? Мне могут возразить, что у России свой, особый путь развития и что "умом Россию не понять". Ну если подходить так, без ума, то возможности, конечно, безграничные. Можно по утрам, пока еще транспорт не пошел, высылать на улицы отряды работников уголовного розыска: пусть проползут, пошарят на тротуарах: может, кто ночью цент уронил, а то драхму или эфиопские быры. Найдешь быр, оботрешь - и в казну. Вечерами, наоборот, хорошо потрясти нищих, слепых, безногих: что-то же они за день насобирали? Не всякий сердобольный иностранец, швыряя калеке монетку, прикладывает к ней таможенную декларацию. Стало быть, составчик преступленьица налицо. Ну а неправедное обогащение горничных, граждане, надо пресекать с самого начала: если она выметает пыль из-под кровати, два-три младших офицера занимают позиции на полу, засовывают под кровать головы и не мигая, смотрят; старший чин прощупывает простыни, пододеяльники, потрошит подушки. Если женщина принялась мыть туалет, сотрудники соответственно передислоцируются. Младшие смотрят не мигая, старший же пусть что есть сил качает вантузом.
И боже мой, какое тогда наступит изобилие!
1991 год
Татьяна Никитична Толстая
Яблоки считать цитрусовыми
Рождественский подарок, плод коллективной мысли ленинградского руководства: "визитные карты". Какой-нибудь наивный иностранец может подумать, что и впрямь "визитные"; что ленинградец, представившись новому знакомому, вытащит эдак из кармашка изящную бумажку с виньетками и подаст: вот, дескать, нате вам мой адресок, телефончик,- пишите, звоните, не забывайте!.. Не-ет, это у вас, господа хорошие, такое легкомыслие, а наша "карта" посерьезней вашей будет. Это будет не карта, а целое досье. Фотография. Адрес. Прописка. Штампы. И уж нашу-то карту мы никому без боя не отдадим, хотя бои предвидим. А называться она будет "визитной", потому что это звучит комильфо, а кроме того, с ее помощью будут осуществляться визиты в магазины. Не просто пошел-купил, по-простецки, как неотесанный дикарь какой, а нанес визит. Бонжур, мсьё, свиных костей не завозили? нет? Пардон. Аншанте де ву вуар.
Ибо без визитной карты, господа, не будет теперь истинного петербуржца. Отныне Северная Венеция, стремительно погружаясь в фекалии, удерживаемые на плаву дамбою, с достоинством будет распахивать торговые залы перед новой региональной аристократией. А всяких там провинциальных скобарей - вон. Ведь как сообщил нам Вадим Медведев (нет, не тот, а другой, из "600 секунд"), в Колыбели трех революций даже свиней кормят печеньем. Вадим попробовал вкусно. Теперь, может, и людям дадут?
А вот мне не дадут, я - иногородняя. 10 января я в последний раз ела на своей малой родине на законных основаниях. На другой день я со своими детьми уже была вне закона. Конечно, свет не без добрых людей: мама, папа, братья-сестры. Сплотились и накормили. Но уже в гости идти - это какую ж совесть иметь надо? Более того: ели мы мамину еду. И папа тоже ел мамину еду. Потому что свою еду он, по новому закону, обязан купить по своему паспорту. Лично. А я, например, уже не имею права взять папин паспорт и купить ему того-сего. Увидят мужскую фотографию и закричат: "Эт-то что такое?!" Так что есть захочет - ничего, доползет! Сам! Ножками-ножками!..
Конечно, если кто заболел - грипп там или что - такому Смольный кушать не разрешает. Тем более всякие там парализованные, или инвалиды, или старички, ровесники века - это нет. Никак. Зато они могут разглядывать визитные карты и размышлять о преимуществах социализма и о том, что своих завоеваний мы никому не отдадим: ни новгородцам, ни псковитянам, ни зловредному ливонскому ордену. И модные нынче духовность и соборность у этих категорий неизмеримо возрастут. Их теперь даже отпоют по церковному обряду.
Опять же: какие конфузы, бывало, случались с петербургскими дамами до введения визиток! Скажем, одна дама - назову ее Светланой - пришла в гастроном, на вечернюю тягу, и, зная повадки продуктов - появляются они всегда неожиданно и очень пугливы,- затаилась и ждет. Вдруг - фрррр!вылетают из подсобки расфасованные продукты и - в корзину. Ну, Светлана и еще с полсотни охотников, естественно, рванулись в общую свалку: кто быстрей!.. Светлана помоложе других, хвать!- и поймала что-то в кулак, а что - не знает. Руку выдернуть из корзины не может - зажали намертво. То ли, думает, сыр достался, то ли масло? А то,- размечталась,- колбаску держу, грамм триста? И пока она так гадала, уносясь на крыльях сладостной мечты, кто-то там, в сопящей толпе, насильственно разжал Светлане пальцы и высвободил пойманное нечто из ее руки. Отнял. "И вот я все думаю,рассказывала Светлана,- что же это было: сыр или все-таки масло?"
Но, надо сказать, что, даже видя, что дают (или не дают), все же нельзя быть уверенным, что органы зрения тебя не обманывают. Другая дама стояла 11 января в очереди, забыв с непривычки паспорт дома. А плакат извещал: "Цитрусовые - только по паспорту". Что ж,- думала дама,- куплю яблок, что ли? Не тут-то было. Отказ. "Только что получена телефонограмма,- сказала продавщица,- яблоки считать цитрусовыми".
Чем же угостит Колыбель заезжего человека? Утопая в желтом питерском снегу, я брела от ларька к ларьку, от магазина к магазину. Кооперативная греча по два шестьдесят - будь я мышь, конечно, купила бы и погрызла. Сигареты - по паспорту. (Эх, Минздрав, Минздрав! Что ж ты не предупредил?..) Кушаки пластмассовые и сумочки женские кошмарные мне есть не хотелось. А вот полезная вещь - массажер мужской кооперативный. Это, не сказать худого слова, такая штука, которая, случись надобность, может заменить женщину. Интересная новинка. Актуальная. Если теперь женщине суждено стоять в очередях до посинения, отоваривая визитные карты, муж ведь может и соскучиться. А так глядишь - и время скоротал. Правда, дорого, зато без сносу!.. И повсюду торговали масками скелетов и красными партийными гвоздиками, теми самыми, про которые искусство застоя сложило песню: "Красная гвоздика - спутница тревог; красная гвоздика - наш цветок". Вот в спутницах тревог недостатка почему-то не было.
Помнится, был такой доктор Хайдер. Он сидел перед Белым домом в Вашингтоне и, против чего-то протестуя, не ел. День не ел, месяц не ел, второй, третий... Советские газеты страшно волновались: пошел сто восемьдесят восьмой день голодовки!.. Двести пятнадцатый!.. Посидев так что-то около двухсот сорока дней, Хайдер встал и ушел. Наши остряки говорили: "Хайдер был. Хайдер есть. Хайдер будет есть".
Он-то будет. А мы?
январь 1992 года
Татьяна Никитична Толстая
BONJOUR, MOUJIK! POCHIOL VON!
Дивлюсь я на небо та й думку гадаю: с чего бы это наш народ так обуяла внезапная страсть к самодержавию-православию-народности?.. К аристократии? Вчерашний член партии, инженер, держатель сахарных талонов,- и мясник у него "схвачен", и авторемонт "завязан",- вдруг вспоминает, что он, собственно, белая кость, что и прадеды сиживали одесную, что и вообще в нем, знаете, что-то такое особенное... И вы с ним, знаете, полегче. Он другой. Стоит в тех же очередях, но... Кто он и кто вы - понимать надо. Ни ум, ни талант, ни порядочность, ни оригинальность, ни доброта, ни добросовестность не в счет. Это-то у всякого простолюдина найдется, а голубая кровь - не у всякого. Nini.
Интересные дела! Дореволюционная русская аристократия, смущаясь разительным сословным неравенством и понимая, что кому многое дано, с того много и спросится, старалась как-то смягчить разрыв между собой и простыми людьми. Мучаясь комплексом вины, заигрывала с народом как могла - и умно, и по-глупому, старалась идти на сближение, простить пороки, закрыть глаза на очевидную неблагодарность, равнодушие и прямую ненависть. Если мужик дурён, то я виновата,- кусала себе пальчики русская аристократия.- Правильно, ты виновата,- думал мужик, сопротивляясь образованию, просвещению, смягчению нравов и другим предложенным аристократией программам. Поджигал, к чертовой бабушке, поместья. Вырубал барский лес. Вытаптывал пашню. Потом, подталкиваемый под локоть Ильичом со товарищи, разграбил оставшиеся дома, пограбил бельишко и мебелишко, раздраконил все, что еще на земле торчало,ну, это все дела известные. Бунинский рассказ о том, как в одном разоренном поместье ощипали павлинов и пустили бегать голыми, пока они не издохли, теперь все знают. Павлин действительно выглядит аристократически. А народ это ой как не любит. Совершив вышеуказанные и другие аналогичные действия, народ расправился с аристократией, а заодно и с образованными классами вообще, вытоптал интеллигенцию и превратился в персонажа Зощенко. Никто его больше не просвещал, не лечил, нравы не смягчал, никто перед ним не заискивал и не стеснялся, на ручках не носил. Управляйся сам, как можешь.
И вот теперь остатки былого дворянства сделали остаткам народа пфуй. Пошел вон, черный люд. Не садись со мной на одну скамейку. Организую клуб, кружки, дворянское собрание и буду сам туда ходить и там гордиться. А тебя не пущу.
Ну хорошо, царя с царицей, детками, слугами и собачкой расстреляли. Дворянство повыкосили. Священников поубивали. Буржуев тоже. Банкиров. Купцов. Ювелиров. Врачей. Писателей. Художников. Офицеров. Юристов. Философов. Кого еще?... "Мало расстреливаем профессуры!" - беспокоился Ильич. Не волнуйся, Вова. Расстреливаем предостаточно. Вон - никого не видать окрест, всех подчистую... Чуть где очки мелькнут, туда и шарахнем. Всё?- Всё. Чи-сто?- Чисто.
Восьмидесяти лет не прошло - и уже соскучились. Ну что за народ капризный! "Идите и володейте нами..." А кому, кому володеть? Кому передать бразды? Профессура, банкиры, юристы - люди подозрительные. Потому что сами работать будут и нас, чего доброго, заставят. А мы этого крепко не любим. То ли дело: монарх, аристократия, церковь. Лепота!!! А костюмчики у них какие красивые, вы видели? А домики? А главное-то, главное, ни царь, ни дворянство, ни священники по определению ничего ручками делать не обязаны, а только говорить, рассуждать, призывать, поучать, тыкать. Был, правда, один монарх, любитель ручного труда, построил городок на Неве - стоит до сих пор, кстати, но это же фи. Это же не наш Третий Путь, не в наших традициях. Были, правда, дворяне - учителя, инженеры, врачи и так далее, но теперь-то мы, прозрев, любим их за то, что они дворяне, а не за то, что работали. Были, правда, священники - ученые, работники, подвижники, труженики, но ведь не в этом дело, господа, а в сане! А в том, что на них благодать! А в том, что как скажет, так и припечатает. А мракобесие, господа, оно же умиляет! Когда батюшка объявляет, нахмурившись, что православному человеку, дескать, оскорбительно видеть в иконе произведение искусства, а посему надобно у музеев иконы отобрать и в храмы возвернуть - то давайте трепетать, славяне! Искусство, разум и труд - долой! Пущай на Западе трудятся, любуясь в свободное время на музейных мадонн, а мы у них будем кредиты канючить и, сурово, истово, всей щепотью обмахивая себя от нечистого, вешать амбарные замки на кремлевские музеи. Ибо там срамота, пёсий дух и смущение антихристово.
Нет, кое-кто, конечно, трудится. Наши бизнесмены (гады, заразы, кровопийцы), фермеры (у, паразит, развел свиней под самым носом, когда я как раз на бугре с поллитрой расположился, птиц послушать), врачи (знаем! им только взятки брать да коньяк трескать!), банкиры (нахапает денег и бежать), ученые (от этих просто трясет, не знаю почему, но, право, трясет!). Всё это грязная работа, без ореола таинственности, мистики и полетов во сне и наяву. Нам же поприятней кто-нибудь такой, кто, как птица небесная, лилия полевая не ткет, не прядет, не сеет, не жнет, не собирает в житницы. Вот наследник престола Владимир Кириллович - совершенно не прядет. И не прял никогда. Позовем его и будем любоваться и умиляться. А он нам много раз подряд (я лично читала в печати три раза, на трех языках,- значит, повторяет...) расскажет трогательную историю про своего сынулю. Как его одноклассник предположил, что тому не миновать стать президентом Франции, на что мальчик скромно возразил: президентом вряд ли, а вот русским императором очень даже может быть. Шустрый у Кириллыча мальчуган!
Но, кажется, на данный момент папенька отказываются от насильственного захвата власти. Eh bien, mon prince! Это с вашей стороны благоразумно, потому что у нас тут неспокойно. И девятые января случаются, и Белыя и Малыя то отложатся, то приложатся, то опять отложатся, то, глядь, опять приложатся - шатание в людишках великое,- и Бессарабия кочует, и "злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал", и Крым завещан Кравчуку Богом, не говоря уж об Одессе (здоровеньки булы, мсьё де Рибас), и уже разложены карты периода до Ермака с целью пересмотра и передумывания. Хлопот полон рот. Сейчас не вполне удобно княжить.
Вот наш президент едет во Францию и там приносит запоздалые извинения потомкам русских аристократов в связи с причиненными им в свое время неудобствами. Сэ трэ жантий, очень мило, только вот нетитулованным в безымянных могилах было слегка неудобнее, n'est ce pas? Вот любимец народа Владимир Молчанов, интервьюируя по телевидению скромного гражданина Франции, усаживается в кресле как-то эдак, с вывертом, словно в плохом фильме, и спрашивает тоже эдак, не так, как всякую шваль: "Э-э скэжитэ, кэнязь..." Вот русский обыватель, и без того не шибко умный, глупеет еще на два порядка и заставляет себя верить, что если полковник КГБ в оперных ризах окропит водопроводной водой фундамент, то шлакоблочная конструкция авось не рухнет, как в прошлый раз, а стало быть, можно еще уворовать бетончику.
Неужели, думаешь, поротая задница кнута просит? И одни derriиres взыскуют плетки коммунистической, не в силах смириться с недавней потерей, другие тоскуют по соленым розгам, по английскому стэку, по этнографической нагайке...
Говорят, что русский язык обогатил дореволюционные французские словари лишь тремя словами: oukaze, knoute и pogrome. Неужели правда?
ноябрь 1991 года
Татьяна Никитична Толстая
Вот тебе, баба, блинок!
- Буду делать один маленький фантазия,- говаривал знакомый француз, разбавляя советский березовый сок водопроводной водой. Фантазия у месье был, действительно, небольшой. Несмелый. Дело было в середине семидесятых, и,кто помнит,- еда в Ленинграде была, хоть и звался город не так роскошно, как нынче. (Но, по закону Ломоносова-Лавуазье, все правильно: в одном месте отнимется, в другом прибавится.) Мы, помню, дивились французу, полагая, впрочем, что он у себя в Париже зажрался улитками, лягушками, паштетами и ста сорока сортами сыра и теперь, во избежание заворота кишок, инстинктивно промывает таковые водою, ибо мы были глубоко убеждены, что березовый сок, расфасованный в трехлитровые банки, есть не что иное, как та же водопроводная вода, только подслащенная. Сахар тоже еще был. "И родина щедро поила меня березовым соком, березовым соком",- пело радио. Однако надменность, с которой заезжий галл разбавлял воду водой, не могла не уязвлять.
Впрочем, чудачества нашего друга компенсировались его рассказами об истории основания первого в мире государства рабочих и крестьян. Отец француза был русский господин, с глубоко дореволюционных времен проживавший в Европе - так ему больше нравилось. Как-то, году, скажем, в 1908-м, не помню, сидит он у себя, допустим, в Баден-Бадене, не помню, и курит, к примеру, табак. Слуга докладывает: "К вам господин Ульянов из России"."Проси". Входит господинчик небольшого роста, рыжеватый, с бородкой, и сразу к делу: "Дайте, граф, денег на русскую революцию". Граф посмотрел - одет г-н Ульянов скверно: пиджачок пообтерся, штиблеты каши просят, и говорит: "Н-дэ-э-э... Делу вашему я, как вы понимаете, сочувствовать не могу и помогать не буду, но так как вы лично, я вижу, нуждаетесь, то вот вам, любезнейший, пятьдесят рублей. Купите себе горячей пищи". Побирушка поблагодарил и взял. Дальнейшее известно.