Страница:
Акулина.А я думаю, все от себе.
Прохожий.В себе-то в себе, пока здоров, а это болезнь такая.
Тарас.Ну уж и болезнь! пробрать бы его как должно, и болесть эта живо прошла бы. Прощавайте пока что. (Уходит.)
Марфа обтирает руки и хочет уходить.
Акулина (смотрит на прохожего, видит, что он съел хлеб).Марфа, а Марфа. Отрежь ему еще.
Марфа.Ну его. Пойти самовар поглядеть. (Уходит.)
Акулина встает, идет к столу, вынимает хлеб, отрезает ломоть и дает прохожему.
Прохожий.Мерси. Очень уж аппетит мог возыметь.
Акулина.Из мастеровых будешь?
Прохожий.Я-то? Машинистом был.
Акулина.Что ж, много получал?
Прохожий.И пятьдесят и семьдесят получал.
Акулина.Легкое ли дело. Так как же так сбился?
Прохожий.Сбился? Не я один. Сбился, потому что времена нынче такие, что честному человеку прожить нельзя.
Марфа (вносит самовар).О господи. Все нет. Не миновать — пьяный приедет. Чует мое сердце.
Акулина.И впрямь не закутил ли?
Марфа.То-то и оно-то. Одна бьешься, бьешься, и меси, и пеки, и вари, и пряди, и тки, и скотина, все на мне.
В люльке кричит. Парашка, качай малого-то. Ох, житье наше бабье. А напьется, все нехорошо. Скажи не по нем слово…
Акулина (заваривает чай).И чай последний. Наказывала привезти?
Марфа.Как же. Хотел привезть. Привезет он? Разве станет об доме думать? (Ставит на стол самовар.)
Прохожий отходит от стола.
Акулина.А ты что ж от стола ушел? Чай пить будем.
Прохожий.Приношу благодарность за гостеприимное радушие. (Бросает цигарку и подходит к столу.)
Марфа.Сам-то из каких будешь, из крестьян али еще из каких?
Прохожий.Я, мать, ни из крестьян, ни из дворян. Обоюдоострого сословия.
Марфа.Это к чему же? (Подает ему чашку.)
Прохожий.Мерси. А к тому, что мне отцом польский граф был, а кроме его, еще многие были, и матерей тоже две было. Вообще биография моя затруднительная.
Марфа.Пейте еще. Что ж, в ученье был?
Прохожий.Ученье мое тоже необстоятельное было. В кузню отдала меня не мать, а восприемница. Кузнец, значит, первым моим пердагогом был. И пердагогия его в том заключалась, что бил меня этот самый кузнец так, что не столько по наковальне бил, сколько по несчастной голове моей. Однако, сколько ни бил, не мог лишить меня талантов. Попал потом к слесарю. И тут оценен я был и дошел до дела, первым мастером стал. Знакомства с образованными людьми имел, во фракции находился. Умственную словесность мог усвоить. И жизнь могла быть возвышенная, так как владел талантами аграмадными.
Акулина.Известное дело.
Прохожий.А тут завируха вышла, деспотический гнет народной жизни, и в тюрьму попал, в заключение свободы, значит.
Марфа.За что же?
Прохожий.За права.
Марфа.За какие же это права?
Прохожий.За какие права? А такие права, чтоб буржуй не мог вечно [96]праздновать, а трудящийся пролетарий мог получать вознаграждение труда.
Акулина.И насчет земли, значит?
Прохожий.А то как же. Тоже и в аграмарном вопросе.
Акулина.Дал бы господь, царица небесная. Уж больно теснота одолела. Ну, а как же теперь?
Прохожий.Теперь как? теперь я до Москвы. Приду к эксплотатору. Что ж делать, покорюсь, скажу: в какую хошь работу, только возьми.
Акулина.Что ж, пейте еще.
Прохожий.Благодарю — мерси, значит.
Слышен в сенях шум и говор.
Акулина.Вот и Михайла, как раз к чаю.
Марфа (встает).Ох, горе мое. С Игнатом. Пьян, значит.
Вваливаются Михайла и Игнат, оба пьяные.
Игнат.Здорово живете? (Молится на образ.)А вот мы, едрена палка, как раз к самовару поспели. Мы к обедни, ан отпели, мы к обеду, ан отъели, мы в кабак, ан только так. Ха, ха, ха. Вы нам чайку, а мы вам винца. Так, что ль? (Хохочет.)
Михайла.Этот щеголь-то отколе? (Вынимает из-за пазухи бутылку, ставит на стол.)Давай чашки.
Акулина.Что ж, хорошо съездил?
Игнат.Уж чего, едрена палка, лучше, и попили, и погуляли, и домой привезли.
Михайла (наливает чашки и подвигает матери, а потом и прохожему).Пей и ты.
Прохожий (берет чашку).Приношу чувствительную благодарность. Будьте здоровы. (Выпивает.)
Игнат.Молодчина, как хлобыснул, должно ученый, едрена палка. С голодухи-то, я чай, по жилкам пошла. (Наливает еще.)
Прохожий (пьет, к Михаиле и Игнату).Желаю успеха во всех предприятиях.
Акулина (Михаиле).Что ж, за дорого продал?
Игнат.Дорого ли не дорого. Все пропили, едрена палка. Правда, Михайла?
Михайла.А то как же. Что ж на них смотреть. В кои-то веки и погулять можно.
Марфа.Что куражишься-то. Хорошего мало. Дома есть нечего, а ты вон что…
Михайла.Марфа! (Угрожающе.)
Марфа.Что Марфа? Знаю, что Марфа. Ах, не смотрели бы мои глаза, бессовестный.
Михайла.Марфа, смотри!
Марфа.Нечего смотреть, и смотреть не хочу.
Михайла.Разливай вино, подноси гостям.
Марфа.Тьфу, пес лупоглазый, и говорить с тобой не хочу.
Михайла.Не хочешь? Ах ты, шкура собачья. Ты что сказала?
Марфа (качает люльку. Дети, испуганные подходят к ней.)Что сказала? Сказала, не хочу и говорить с тобой, вот и все.
Михайла.Аль забыла? (Вскакивает из-за стола и бьет ее по голове, сбивает платок.)Раз.
Марфа.О-о-о-о! (Бежит в слезах к двери.)
Михайла.Не уйдешь, стерва ты этакая… (Бросается к ней.)
Прохожий (вскакивает от стола и хватает Михаилу за руку).Не имеешь никакого полного права.
Михайла (останавливается, с удивлением смотрит на прохожего).Али давно не бит?
Прохожий.Не имеешь полного права женский пол подвергать оскорблениям.
Михайла.Ах ты, сукин сын. А это видал? (Показывает кулак.)
Прохожий.Не дозволю над женским полом эксплытацию производить.
Михайла.Я тебе такую остолбацию задам, что кверху тормашками…
Прохожий.На, бей. Что ж не бьешь? Бей. (Выставляет лицо.)
Михайла (пожимает плечами и разводит руками).Ну, а как я двину?
Прохожий.Я говорю, бей.
Михайла.Ну и чудак же, посмотрю на тебя. (Опускает руки и качает головой.)
Игнат (к прохожему).Зараз видно, что дюже до баб охоч, едрена палка.
Прохожий.Я за права стою.
Михайла (к Марфе, идет к столу, тяжело дыша).Ну, Марфа, здоровую свечу за него поставь. Кабы не он, избил бы тебя вдребезги.
Марфа.Чего же и приждать от тебя: бейся всю жистъ, и пеки, и вари, а как что…
Михайла.Ну буде, буде. (Подносит прохожему вино.)Пей. (К жене.)А ты что слюни-то распустила. Уж и пошутить нельзя. На деньги, прибери: две трешницы да вот два двугривенных.
Акулина.А чай-сахар я приказывала.
Михайла (достает сверток из кармана и подает жене. Марфа берет деньги и уходит в чулан, молча оправляя платок).Бестолковое это бабье сословие. (Опять подает прохожему.)На, пей.
Прохожий (не пьет.)Пейте сами.
Михайла.Ну, будет ломаться.
Прохожий (пьет.)Будьте благополучны.
Игнат (к прохожему).А видал ты, я чай, виды. Ох хороша на тебе бонжурка. Хформенная бошкурка, и где ты такую достал. (Показывает на его оборванную куртку.)Ты ее не оправляй, она и так хороша. В годочках она, значит, ну да что ж делать? Кабы у меня такая же была, и меня бы бабы любили. (К Марфе.)Верно говорю?
Акулина.Напрасно это, Агеич, что, ничего не видамши, человека на смех поднимать.
Прохожий.Потому необразованность.
Игнат.Я ведь любя. Пей. (Подносит.)
Прохожий пьет.
Акулина.Сам говорил, что от ней качества все, и в тюрьме из-за ней сидел.
Михайла.По каким же делам сидел?
Прохожий (очень захмелевший).За экспроприацию страдал.
Михайла.Это как же?
Прохожий.А так что пришли к нему, к толстопузому. Давай, говорим, деньги. А то вот: ливольвер. Он туды, сюды. Вынул две тысячи триста рублей.
Акулина.О господи.
Прохожий.Мы только хотели, как должно, распорядиться суммой, Зембриков руководствовал. Налетели… эти вортнья. Сейчас под стражу в тюрьму заключили.
Игнат.И денежки отобрали?
Прохожий.Известно. Да только не могли они меня обвинить. Прокурор на суде мне такое слово сказал: вы. говорит, украли деньги. А я сейчас ему в ответ: крадут воры, я говорю. А мы для партии экспроприацию совершили. Так он и не мог мне ответа дать. Туды, сюды, ничего не мог ответить. Ведите, говорит, его в тюрьму, значит в заточение свободной жизни.
Игнат (к Михаиле).И ловок же, сукин сын. Молодчина. (Подает прохожему.)Пей, едрена палка.
Акулина.Тьфу, нехорошо говоришь ты.
Игнат.Я, бабушка, это не поматершинно, а только так, поговорка у меня: едрена палка, едрена палка. Будь здорова, бабушка.
Марфа приходит, стоя у стола, разливает чай.
Михайла.Вот и хорошо. А то что, обижаться. Я говорю. Спасибо ему. Я тебя, Марфа, во как уважаю. (К прохожему.)Ты что думаешь? (Обнимает Марфу.).Я мою старуху так уважаю, во как уважаю. Старуха моя, одно слово, первый сорт. Я ее ни на кого не променяю.
Игнат.Вот и хорошо. Бабушка Акулина. Пей. Я угощаю.
Прохожий.Что значит сила енерции. То все в меланхолии находились, а теперь одна приятность. Дружеское расположение. Бабушка, я любовь имею к тебе и ко всем людям. Братцы миленькие. (Поет революционную песню.)
Михайла.Уж дюже разобрало его — с голодухи-то.
Занавес
Второе действие
Незаконченное, наброски
Зараженное семейство
Действие первое
Марья Васильевна, жена его, 48 лет.
Любовь Ивановна, дочь их, барышня, 18 лет.
Катерина Матвеевна Дудкина, племянница их, девица 26-ти лет.
Петр Иванович, их сын, гимназист, 15-ти лет.
Марья Исаевна, бывшая няня, теперь экономка, друг дома, из дворовых, 45 лет.
Алексей Павлович Твердынский, молодой человек, живущий на кондиции у Прибышевых, из духовного звания, 22-х лет.
Анатолий Дмитриевич Венеровский, акцизный чиновник, 35 лет.
Приказчик.
Староста.
Лакей.
Мужики.
Действие происходит в именье Прибышевых.
Утро. Гостиная деревенского помещичьего дома. Перед диваном круглый стол. На столе утренний чай и кофе.
Няня.Давайте чашку-то, налью. А то что, право, пить не пьете, только балуетесь. (Берег чашку.)
Марья Васильевна (обиженно).Постой, няня, я не допила еще. И что кричишь, точно с ребенком, право. Вот теперь налей. (Подает чашку.)
Няня.Стоишь, стоишь, стоишь, стоишь. Одиннадцатый час небось, а еще половину господ не перепоила. Вы откушаете — тут старый барин, тут стюдент с Петрушей прийдут.
Марья Васильевна.Какой стюдент? Студент говорится.
Няня.Не люблю я его, неаккуратный человек, за то он у меня стюдент. Пустой человек.
Марья Васильевна.А мне он жалок, няня.
Няня.Есть чего жалеть. Сказал ли он доброе слово кому, вот второй месяц в доме — только зубы скалит (передразнивая).Всех, кажется, пересмеял <с племянницей с вашей; да девкам от него прохода нет.> [97]Нечесаный, а туда же липнет. Я уж Дуняшу научила: как он к тебе станет приставать, ты его по лицу, чтоб с синяком к обеду пришел. Пускай спросят — отчего? Да опять — что ж это? Одевать мы его взялись — что ли? Все постельное белье наше.
Марья Васильевна.Ах, няня — какая ты! Ты подумай — ведь он один, молодой человек, бедный. Я удивляюсь, право, отчего он худой такой?
Няня.Отъестся небось! Придут теперь с Петрушей, напьются; тут Катерина Матвеевна, золото-то наше, с книжкой придет… Отпоишь — ну, слава богу. Только снимешь, опять: кофею! завтракать! тонконогой приедет!
Марья Васильевна.Какие ты все прозванья даешь, няня! Это кто ж тонконогой?
Няня.А Анатолий Дмитрия, жених-то Любочкин…
Марья Васильевна.Как ты глупо говоришь. Отчего ж — жених? Так ездит молодой человек в дом.
Няня.Так вы и думаете, что глупее Марьи, няни, нет никого на свете. Кажется, тридцать лет вверху жимши, пора понимать. Что ж он вашего кофею не видал — что из города-то за семнадцать верст каждый божий день ездит. Нет-с, матушка, Любочкино-то приданое все сосчитал небось, так и ездит.
Марья Васильевна.Вот как ты судишь. Первое дело он не жених, а второе — уж вот кто на деньги не польстится. Анатолий Дмитриевич совсем не такой человек.
Няня.Без денег, матушка, в нынешнем веке никто не возьмет, какая красавица ни будь. Только в женихе корысти немного. Так какой-то немудрененький, по винной части служит, не бог знает что. Да и у людей спрашивала, не хвалят. Первое дело — скуп, другое — бахвал.
Марья Васильевна.Это еще какое слово? Как ты сказала?
Няня.Бахвал, матушка. Это по-нашему значит: я, мол, всех прекрасней, всех умней, и, окромя меня, все дураки.
Марья Васильевна.Вот и неправда. Он ученый, писатель. Да что ты понимаешь!
Няня.Только Любочку мне жалко, совсем-то ей голову вскружили.
Марья Васильевна.Может быть, он вовсе не за Любочкой, а за Катенькой ухаживает. Вот как ты!
Няня.Как же, дуру нашли, так я и поверила. С Катериной-то Матвевной побаловаться — это так. Еще она как в Петербурге в гувернерках жила, так к нему бегала, а жениться-то небось он знает, за кем деньги дадут, а за кем ничего.
Марья Васильевна.Катенька знакома была с ним в Петербурге. Ты во всем дурное видишь.
Няня.Да уж так, матушка, как в гувернерки пойдут, так и догувернерются. Это верно. Так-то и Катерина Матвевна.
Марья Васильевна (смеется и махает руками).Полно, глупости.
Няня.И то мы примечаем, что во всем доме другие порядки пошли. (И барин другой стал, посмирнел совсем, и учителя стюдента взяли заместо немца, и Катерине-то Матвевне волю дали, и детей всех распустили. Все другое стало, все по-новому пошло!)
Марья Васильевна.Что ж, и я другая стала? Вот глупа.
Няня.Вы что, вы так, по доброте своей. А вот на барина, так часто дивлюсь… (Молчит, качает головой и разводит руками.)Что сделалось? Совсем другой человек. Как вспомнишь прежнее-то: был ли день, чтоб Сашка-камердин без битья одел; был ли староста, чтобы в стан не свозили…
Марья Васильевна.Ну, уж ты расскажешь… Разве очень хорошо было? Совсем не очень хорошо.
Няня.Да и не хвалю и не корю. Господа были, уж без этого нельзя. А то удивительно — как можно в пятьдесят лет свой карахтер переменить… Как эта самая царская бумага… ну там, что на первой неделе-то вышла…
Марья Васильевна.Ну да, манифест, — как ты смешна!
Няня (озлобленно).Ну да, та самая, чтоб дворовых за службу под мост со двора согнать, как вам не знать! Ну, да бог с ними! что бишь я говорила. С той поры и перемена пошла. Пуще всего как при Анатолии Дмитриевиче, — послушала я намедни — даже мерзко. Уж вы извините меня, матушка, я правду всегда скажу. В пятьдесят лет карахтер нельзя переменить. А только важности своей потеряли. Ведь только показать себя хочет, а карахтер все тот же. Намедни, кого ж — Кирюшку Деева, мужика, стал при Анатолии Дмитриче ублажать: «вы», говорит, — это Кирюшке-то, — «хотите работать, так приходите». Послушала я: что такое? Точно прынцу какому-нибудь. Плюнула даже.
Няня.Вишь, красавица, как убралась!
Катерина Матвеевна (стриженая, в очках, в коротком платье, с книжкой журнала под мышкой. Не кланяясь садится за стол, облокачивается, вынимает папироску и начинает читать. С особенной учтивостью к няне).Позвольте вас попросить чаю, Марья Исаевна.
Няня подает ей чай в стакане.
Няня.Сейчас, сударыня, сейчас-с. (В сторону.)Уж вподлинно всех удивила. Нет и того, чтоб тетке «бонжур» сказать. Все от ума большого.
Марья Васильевна.А мы с няней говорили об Анатолии Дмитриевиче. Она говорит, он за Любочкой ухаживает, а я говорю — за тобой, Катенька. Comment croyez-vous? Как ты думаешь? Она уж его женихом называет.
Катерина Матвеевна (поднимает глаза с книги; строго и жестом дополняя слова).Венеровский по своему развитию и воззрениям на жизнь стоит до такой степени вразрез с пошлостью нашей жизни, что нам трудно судить о нем.
Марья Васильевна.Ты думаешь, он не женится?
Катерина Матвеевна.Позвольте! Этот господин женится только в том случае, ежели найдет женщину, вполне понявшую свое назначение, свободную в жизни и в мысли.
Марья Васильевна.Non, mais dites. [98]Да ты скажи, в ком он ищет, в тебе или в Любочке? Вот я с няней говорила, она такая дура, я так смеялась…
Катерина Матвеевна.Нянюшка Марья Исаевна старше вас и говорит вам «вы», а вы ей говорите «ты» с присовокуплением «дура»… Я считаю это оскорблением достоинства и свободы человека и в силу этого убеждения нахожу нужным выразить вам свою мысль. Я знаю, что вы вправе иметь свои убеждения, но меня это коробит и возмущает.
Няня (насмешливо).Вот спасибо, что заступились; (Обращаясь к Марье Васильевне.)А то ведь вы рады из живого жилы вытянуть. Злодейка известная…
Марья Васильевна.Нет, что, Катенька, je plaisante, [99]я ее люблю. Нет, ты скажи, как по-твоему — в ком он ищет? А? В тебе или в Любочке? Je voudrais savoir votre opinion. [100]
Катерина Матвеевна.Как вам сказать мое мненье? (Откидывает волосы и закуривает папироску.)Во мне он, — как вы, так сказать, фигурно выражаетесь, — не может и-и-искатъ. Я поставила себя на ту ногу свободной женщины, что я к нему, как и ко всякому существу без различия пола и звания, отношусь просто. Я нахожу его умным и современным человеком, и он, естественно, вставляет в свои отношения ко мне ту долю уважения и сочувствия, которые, так сказать… словом сказать, мы с ним в простых и хороших отношениях взаимного уважения, и он находит отдых со мной после всего ничтожества женской губернской аристократической черни, среди которой он должен вращаться. Но почему вы думаете, как вы фигурно выражаетесь, что он ищет в Любовь Ивановне — я не могу себе отдать отчета. Любовь — женщина слишком недоразвитая, даже просто совсем не развитая девочка, с которой такая личность, как Венеровский, не может иметь ничего общего. Я с ним ровня, а Люба — дитя.
Марья Васильевна.Вот видишь, няня! как Катенька судит.
Няня.А что ж, матушка, Катерина Матвеевна, мы глупы, вы растолкуйте: что ж он так все и будет ездить?
Катерина Матвеевна.Отчего ж ему перестать ездить?
Няня.А оттого, что за это ихнего брата школят. По-старому так было. Коли в дом ездишь, где две барышни-невесты, так открой, какую сватаешь, — а нет, так на это клупы есть, чтоб ездить. Сколько хочешь и езди.
Катерина Матвеевна.Вы меня не можете понять, Марья Исаевна. Я вам сказала, что он ездит ко мне: мы испытаем друг друга и ежели найдем…
Няня.А по моему глупому суждению, Катерина Матвевна, матушка, он испытывать ничего не станет. Любовь Ивановна — барышня молоденькая, хорошенькая, да за ней пятьсот душ. А вы все и постарше, и на тридцать душ он не польстится… Стюдент — вот это так.
Катерина Матвеевна (горячо).Позвольте, позвольте. Студент молод и недоразвит для меня. Позвольте: другая женщина на моем месте могла бы оскорбиться, но я выше этого. Любовь Ивановна ему не по плечу с своими детскими требованиями от жизни; это он сознает и сам мне высказывал неоднократно. Это одно. А другое то, что вы смотрите на дело с ложной точки зрения. Вы меня не поймете, но я все-таки выскажусь и постараюсь говорить проще. Для людей нашего закала средства к жизни допускаются только те, которые приобретены личным и честным трудом; и поверьте, люди нашего времени смотрят на все эти именья, как только на ложную связь с устарелыми формами жизни. Для Венеровского все равно, будет ли у меня миллион или ничего, ежели только взгляды наши на жизнь тожественны. Ежели они тожественны, то мы можем смело вступить в борьбу.
Прохожий.В себе-то в себе, пока здоров, а это болезнь такая.
Тарас.Ну уж и болезнь! пробрать бы его как должно, и болесть эта живо прошла бы. Прощавайте пока что. (Уходит.)
Марфа обтирает руки и хочет уходить.
Акулина (смотрит на прохожего, видит, что он съел хлеб).Марфа, а Марфа. Отрежь ему еще.
Марфа.Ну его. Пойти самовар поглядеть. (Уходит.)
Акулина встает, идет к столу, вынимает хлеб, отрезает ломоть и дает прохожему.
Прохожий.Мерси. Очень уж аппетит мог возыметь.
Акулина.Из мастеровых будешь?
Прохожий.Я-то? Машинистом был.
Акулина.Что ж, много получал?
Прохожий.И пятьдесят и семьдесят получал.
Акулина.Легкое ли дело. Так как же так сбился?
Прохожий.Сбился? Не я один. Сбился, потому что времена нынче такие, что честному человеку прожить нельзя.
Марфа (вносит самовар).О господи. Все нет. Не миновать — пьяный приедет. Чует мое сердце.
Акулина.И впрямь не закутил ли?
Марфа.То-то и оно-то. Одна бьешься, бьешься, и меси, и пеки, и вари, и пряди, и тки, и скотина, все на мне.
В люльке кричит. Парашка, качай малого-то. Ох, житье наше бабье. А напьется, все нехорошо. Скажи не по нем слово…
Акулина (заваривает чай).И чай последний. Наказывала привезти?
Марфа.Как же. Хотел привезть. Привезет он? Разве станет об доме думать? (Ставит на стол самовар.)
Прохожий отходит от стола.
Акулина.А ты что ж от стола ушел? Чай пить будем.
Прохожий.Приношу благодарность за гостеприимное радушие. (Бросает цигарку и подходит к столу.)
Марфа.Сам-то из каких будешь, из крестьян али еще из каких?
Прохожий.Я, мать, ни из крестьян, ни из дворян. Обоюдоострого сословия.
Марфа.Это к чему же? (Подает ему чашку.)
Прохожий.Мерси. А к тому, что мне отцом польский граф был, а кроме его, еще многие были, и матерей тоже две было. Вообще биография моя затруднительная.
Марфа.Пейте еще. Что ж, в ученье был?
Прохожий.Ученье мое тоже необстоятельное было. В кузню отдала меня не мать, а восприемница. Кузнец, значит, первым моим пердагогом был. И пердагогия его в том заключалась, что бил меня этот самый кузнец так, что не столько по наковальне бил, сколько по несчастной голове моей. Однако, сколько ни бил, не мог лишить меня талантов. Попал потом к слесарю. И тут оценен я был и дошел до дела, первым мастером стал. Знакомства с образованными людьми имел, во фракции находился. Умственную словесность мог усвоить. И жизнь могла быть возвышенная, так как владел талантами аграмадными.
Акулина.Известное дело.
Прохожий.А тут завируха вышла, деспотический гнет народной жизни, и в тюрьму попал, в заключение свободы, значит.
Марфа.За что же?
Прохожий.За права.
Марфа.За какие же это права?
Прохожий.За какие права? А такие права, чтоб буржуй не мог вечно [96]праздновать, а трудящийся пролетарий мог получать вознаграждение труда.
Акулина.И насчет земли, значит?
Прохожий.А то как же. Тоже и в аграмарном вопросе.
Акулина.Дал бы господь, царица небесная. Уж больно теснота одолела. Ну, а как же теперь?
Прохожий.Теперь как? теперь я до Москвы. Приду к эксплотатору. Что ж делать, покорюсь, скажу: в какую хошь работу, только возьми.
Акулина.Что ж, пейте еще.
Прохожий.Благодарю — мерси, значит.
Слышен в сенях шум и говор.
Акулина.Вот и Михайла, как раз к чаю.
Марфа (встает).Ох, горе мое. С Игнатом. Пьян, значит.
Вваливаются Михайла и Игнат, оба пьяные.
Игнат.Здорово живете? (Молится на образ.)А вот мы, едрена палка, как раз к самовару поспели. Мы к обедни, ан отпели, мы к обеду, ан отъели, мы в кабак, ан только так. Ха, ха, ха. Вы нам чайку, а мы вам винца. Так, что ль? (Хохочет.)
Михайла.Этот щеголь-то отколе? (Вынимает из-за пазухи бутылку, ставит на стол.)Давай чашки.
Акулина.Что ж, хорошо съездил?
Игнат.Уж чего, едрена палка, лучше, и попили, и погуляли, и домой привезли.
Михайла (наливает чашки и подвигает матери, а потом и прохожему).Пей и ты.
Прохожий (берет чашку).Приношу чувствительную благодарность. Будьте здоровы. (Выпивает.)
Игнат.Молодчина, как хлобыснул, должно ученый, едрена палка. С голодухи-то, я чай, по жилкам пошла. (Наливает еще.)
Прохожий (пьет, к Михаиле и Игнату).Желаю успеха во всех предприятиях.
Акулина (Михаиле).Что ж, за дорого продал?
Игнат.Дорого ли не дорого. Все пропили, едрена палка. Правда, Михайла?
Михайла.А то как же. Что ж на них смотреть. В кои-то веки и погулять можно.
Марфа.Что куражишься-то. Хорошего мало. Дома есть нечего, а ты вон что…
Михайла.Марфа! (Угрожающе.)
Марфа.Что Марфа? Знаю, что Марфа. Ах, не смотрели бы мои глаза, бессовестный.
Михайла.Марфа, смотри!
Марфа.Нечего смотреть, и смотреть не хочу.
Михайла.Разливай вино, подноси гостям.
Марфа.Тьфу, пес лупоглазый, и говорить с тобой не хочу.
Михайла.Не хочешь? Ах ты, шкура собачья. Ты что сказала?
Марфа (качает люльку. Дети, испуганные подходят к ней.)Что сказала? Сказала, не хочу и говорить с тобой, вот и все.
Михайла.Аль забыла? (Вскакивает из-за стола и бьет ее по голове, сбивает платок.)Раз.
Марфа.О-о-о-о! (Бежит в слезах к двери.)
Михайла.Не уйдешь, стерва ты этакая… (Бросается к ней.)
Прохожий (вскакивает от стола и хватает Михаилу за руку).Не имеешь никакого полного права.
Михайла (останавливается, с удивлением смотрит на прохожего).Али давно не бит?
Прохожий.Не имеешь полного права женский пол подвергать оскорблениям.
Михайла.Ах ты, сукин сын. А это видал? (Показывает кулак.)
Прохожий.Не дозволю над женским полом эксплытацию производить.
Михайла.Я тебе такую остолбацию задам, что кверху тормашками…
Прохожий.На, бей. Что ж не бьешь? Бей. (Выставляет лицо.)
Михайла (пожимает плечами и разводит руками).Ну, а как я двину?
Прохожий.Я говорю, бей.
Михайла.Ну и чудак же, посмотрю на тебя. (Опускает руки и качает головой.)
Игнат (к прохожему).Зараз видно, что дюже до баб охоч, едрена палка.
Прохожий.Я за права стою.
Михайла (к Марфе, идет к столу, тяжело дыша).Ну, Марфа, здоровую свечу за него поставь. Кабы не он, избил бы тебя вдребезги.
Марфа.Чего же и приждать от тебя: бейся всю жистъ, и пеки, и вари, а как что…
Михайла.Ну буде, буде. (Подносит прохожему вино.)Пей. (К жене.)А ты что слюни-то распустила. Уж и пошутить нельзя. На деньги, прибери: две трешницы да вот два двугривенных.
Акулина.А чай-сахар я приказывала.
Михайла (достает сверток из кармана и подает жене. Марфа берет деньги и уходит в чулан, молча оправляя платок).Бестолковое это бабье сословие. (Опять подает прохожему.)На, пей.
Прохожий (не пьет.)Пейте сами.
Михайла.Ну, будет ломаться.
Прохожий (пьет.)Будьте благополучны.
Игнат (к прохожему).А видал ты, я чай, виды. Ох хороша на тебе бонжурка. Хформенная бошкурка, и где ты такую достал. (Показывает на его оборванную куртку.)Ты ее не оправляй, она и так хороша. В годочках она, значит, ну да что ж делать? Кабы у меня такая же была, и меня бы бабы любили. (К Марфе.)Верно говорю?
Акулина.Напрасно это, Агеич, что, ничего не видамши, человека на смех поднимать.
Прохожий.Потому необразованность.
Игнат.Я ведь любя. Пей. (Подносит.)
Прохожий пьет.
Акулина.Сам говорил, что от ней качества все, и в тюрьме из-за ней сидел.
Михайла.По каким же делам сидел?
Прохожий (очень захмелевший).За экспроприацию страдал.
Михайла.Это как же?
Прохожий.А так что пришли к нему, к толстопузому. Давай, говорим, деньги. А то вот: ливольвер. Он туды, сюды. Вынул две тысячи триста рублей.
Акулина.О господи.
Прохожий.Мы только хотели, как должно, распорядиться суммой, Зембриков руководствовал. Налетели… эти вортнья. Сейчас под стражу в тюрьму заключили.
Игнат.И денежки отобрали?
Прохожий.Известно. Да только не могли они меня обвинить. Прокурор на суде мне такое слово сказал: вы. говорит, украли деньги. А я сейчас ему в ответ: крадут воры, я говорю. А мы для партии экспроприацию совершили. Так он и не мог мне ответа дать. Туды, сюды, ничего не мог ответить. Ведите, говорит, его в тюрьму, значит в заточение свободной жизни.
Игнат (к Михаиле).И ловок же, сукин сын. Молодчина. (Подает прохожему.)Пей, едрена палка.
Акулина.Тьфу, нехорошо говоришь ты.
Игнат.Я, бабушка, это не поматершинно, а только так, поговорка у меня: едрена палка, едрена палка. Будь здорова, бабушка.
Марфа приходит, стоя у стола, разливает чай.
Михайла.Вот и хорошо. А то что, обижаться. Я говорю. Спасибо ему. Я тебя, Марфа, во как уважаю. (К прохожему.)Ты что думаешь? (Обнимает Марфу.).Я мою старуху так уважаю, во как уважаю. Старуха моя, одно слово, первый сорт. Я ее ни на кого не променяю.
Игнат.Вот и хорошо. Бабушка Акулина. Пей. Я угощаю.
Прохожий.Что значит сила енерции. То все в меланхолии находились, а теперь одна приятность. Дружеское расположение. Бабушка, я любовь имею к тебе и ко всем людям. Братцы миленькие. (Поет революционную песню.)
Михайла.Уж дюже разобрало его — с голодухи-то.
Занавес
Второе действие
Та же хата. Утро.
Марфа и Акулина. Хозяин спит.
Марфа (берет топор).Пойти дров нарубить.
Акулина (с ведром).Избил бы он тебя вечор, кабы не энтот. А не видать его. Аль ушел? Должно, ушел.
Уходят одна за другой.
Михайла (слезает с печи).Вишь ты, солнышко-то уж высоко. (Встает, обувается.)Видно, за водой с старухой ушли. Болит, голова болит. Да не стану. Ну ее к чертям. (Молится богу, умывается.)Пойти запрягать.
Входит с дровами Марфа.
Марфа.А вчерашний побирушка? Аль ушел?
Михайла.Должно, ушел, не видать.
Марфа.Ну и бог с ним. А человек, видно, умный.
Михайла.За тебя заступился.
Марфа.Чего мне.
Михайла одевается. А чай-сахар вчерашние ты прибрал, что ль?
Михайла.Я чаял, ты взяла.
Входит Акулина с ведром.
Марфа (к старухе).Матушка, не ты взяла покупку?
Акулина.И знать не знаю.
Михайла.Вечор я на окно положил.
Акулина.И я видела.
Марфа.Где же ему быть? (Ищут.)
Акулина.Вишь ты грех какой.
Входит сосед.
Сосед.Что же, Тихоныч, по дрова едем, что ли.
Михайла.А то как же. Зараз запрягу. Да, вишь, пропажа у нас.
Сосед.Вот как, что же такое?
Марфа.Да вот хозяин вечор покупку привез из города: чай-сахар, положил тут на окно. Мне невдомек прибрать. Глядь — нынче нет.
Михайла.Грешим на прохожего, ночевал.
Сосед.Какой прохожий?
Марфа.Такой из себя худощавый, безбородый.
Михайла.Пиджачишка в лохмотьях.
Сосед.Кучерявый, нос с горбинкой?
Михайла.Ну да.
Сосед.Сейчас повстречал. Подивился, что дюже шибко шагает.
Михайла.Скорей всего он. Далече ветрел?
Сосед.За мост еще, я чай, не вышел.
Михайла (хватает шапку и быстро уходит с соседом).Догнать надо. Вишь, шельмец. Он это.
Марфа.Ох, грехи, грехи. Не миновать, что он.
Акулина.A как не он. Так-то раз, годов двадцать тому было, так же сказали на человека, что лошадь увел. Собрался народ. Тот говорит, сам видел, как он обротывал, тот говорит, что видел, как он повел ее. А лошадь пегая, дядина, заметная. Собрался народ, стали искать. Попался им в лесу тот самый парень. Ты, говорят. Он говорит: знать не знаю, ведать не ведаю. Поклянись, говорят. Клянется, божится, что не он. Что, говорят, смотреть на него. Бабы верно сказывали, что он. Что-то сказал он грубое. Егор Лапушкин, помер он. Горячий мужик был, развернулся, ни кстя ни моля, бац его в морду, ты, говорит, вдарил раз, набросились все, стали бить успятками, кулаками, добили до смерти. Что же думаешь? На другой неделе нашли настоящего вора, а этот вовсе не вор, только в лесу хотел дерево облюбовать.
Марфа.Известное дело, как бы не согрешили. Хоть он и в низкой степени, а человек, видно, хороший.
Акулина.Да уж больно опустился. И взыскать с такого нечего.
Марфа.Вот галдят. Ведут, видно.
В горницу входят Михайла, сосед и еще старик и парень. Вперед себя вталкивают вчерашнего прохожего.
Михайла (держит в руках чай-сахар, к жене).У него в штанах и нашли. Воришка, сукин сын.
Акулина (к Марфе).Он и есть — сердешный, и голову повесил.
Марфа.Это он вечор, видно, о себе говорил, что как выпьет, так и тащит что попало.
Прохожий (в волнении).Я не вор, я экспроприатор. Я деятель и должен жить. Вы попять не можете, что хотите делайте.
Сосед.К старосте али прямо к уряднику?
Прохожий.Говорю, что хотите делайте. Я ничего не боюсь и могу пострадать за убеждения. Кабы вы были люди образованные, вы бы могли понимать…
Марфа (мужу).А бог бы с ним. Покупку вернули. Пустить бы его без греха… Пущай идет.
Михайла (повторяет слова жены).Без греха… пущай идет. (Задумывается. Строго к жене.)«Пущай идет». Спасибо, научила. Без тебя не знаем, что делать.
Марфа.Жалко его, сердечного.
Михайла.Жалко! Поучи, поучи, без тебя не знаем, что делать. То-то дура. «Пущай идет». Идет-то идет, да ему слово сказать надо, чтоб он почувствовал. (К прохожему.)Так слушай ты, мусью, что я тебе сказать хочу. Хоть и в низком ты положении, а сделал ты дюже плохо, дюже плохо. Другой бы тебе за это бока намял да еще и к уряднику свел, а я тебе вот что скажу: сделал ты плохо, хуже не надо. Только уж больно в низком ты положении, и не хочу я тебя обидеть. (Останавливается. Все молчат. Торжественно.)Иди с богом да впредь так не делай. (Оглядывается на жену.)А ты меня учить хочешь.
Сосед.Напрасно, Михайла. Ох, напрасно, повадишь их.
Михайла (все держит в руке покупку).Напрасно так напрасно, мое дело. (К жене.)А ты меня учить хочешь. (Останавливается, глядя на покупку, и решительно подает ее прохожему, оглядываясь на жену.)Бери и это, дорогой чаю попьешь. (К жене.)А ты меня учить хочешь. Иди, сказано, иди. Растабарывать нечего.
Прохожий (берет покупку. Молчание).Ты думаешь, я не понимаю… (Голос дрожит.)Я в полном смысле понимаю. Избил бы ты меня, как собаку, мне бы легче было. Разве я не понимаю, кто я. Подлец я, дегенерат, значит. Прости Христа ради. (Бросает на стол чай-сахар и, всхлипывая, быстро уходит.)
Сосед.Аж заплакал, сердешный.
Михайла (жене).А ты меня учить хочешь.
Акулина.Тоже человек был.
Марфа.Спасибо чай не унес, а то бы и на заварку не было.
Занавес
Марфа и Акулина. Хозяин спит.
Марфа (берет топор).Пойти дров нарубить.
Акулина (с ведром).Избил бы он тебя вечор, кабы не энтот. А не видать его. Аль ушел? Должно, ушел.
Уходят одна за другой.
Михайла (слезает с печи).Вишь ты, солнышко-то уж высоко. (Встает, обувается.)Видно, за водой с старухой ушли. Болит, голова болит. Да не стану. Ну ее к чертям. (Молится богу, умывается.)Пойти запрягать.
Входит с дровами Марфа.
Марфа.А вчерашний побирушка? Аль ушел?
Михайла.Должно, ушел, не видать.
Марфа.Ну и бог с ним. А человек, видно, умный.
Михайла.За тебя заступился.
Марфа.Чего мне.
Михайла одевается. А чай-сахар вчерашние ты прибрал, что ль?
Михайла.Я чаял, ты взяла.
Входит Акулина с ведром.
Марфа (к старухе).Матушка, не ты взяла покупку?
Акулина.И знать не знаю.
Михайла.Вечор я на окно положил.
Акулина.И я видела.
Марфа.Где же ему быть? (Ищут.)
Акулина.Вишь ты грех какой.
Входит сосед.
Сосед.Что же, Тихоныч, по дрова едем, что ли.
Михайла.А то как же. Зараз запрягу. Да, вишь, пропажа у нас.
Сосед.Вот как, что же такое?
Марфа.Да вот хозяин вечор покупку привез из города: чай-сахар, положил тут на окно. Мне невдомек прибрать. Глядь — нынче нет.
Михайла.Грешим на прохожего, ночевал.
Сосед.Какой прохожий?
Марфа.Такой из себя худощавый, безбородый.
Михайла.Пиджачишка в лохмотьях.
Сосед.Кучерявый, нос с горбинкой?
Михайла.Ну да.
Сосед.Сейчас повстречал. Подивился, что дюже шибко шагает.
Михайла.Скорей всего он. Далече ветрел?
Сосед.За мост еще, я чай, не вышел.
Михайла (хватает шапку и быстро уходит с соседом).Догнать надо. Вишь, шельмец. Он это.
Марфа.Ох, грехи, грехи. Не миновать, что он.
Акулина.A как не он. Так-то раз, годов двадцать тому было, так же сказали на человека, что лошадь увел. Собрался народ. Тот говорит, сам видел, как он обротывал, тот говорит, что видел, как он повел ее. А лошадь пегая, дядина, заметная. Собрался народ, стали искать. Попался им в лесу тот самый парень. Ты, говорят. Он говорит: знать не знаю, ведать не ведаю. Поклянись, говорят. Клянется, божится, что не он. Что, говорят, смотреть на него. Бабы верно сказывали, что он. Что-то сказал он грубое. Егор Лапушкин, помер он. Горячий мужик был, развернулся, ни кстя ни моля, бац его в морду, ты, говорит, вдарил раз, набросились все, стали бить успятками, кулаками, добили до смерти. Что же думаешь? На другой неделе нашли настоящего вора, а этот вовсе не вор, только в лесу хотел дерево облюбовать.
Марфа.Известное дело, как бы не согрешили. Хоть он и в низкой степени, а человек, видно, хороший.
Акулина.Да уж больно опустился. И взыскать с такого нечего.
Марфа.Вот галдят. Ведут, видно.
В горницу входят Михайла, сосед и еще старик и парень. Вперед себя вталкивают вчерашнего прохожего.
Михайла (держит в руках чай-сахар, к жене).У него в штанах и нашли. Воришка, сукин сын.
Акулина (к Марфе).Он и есть — сердешный, и голову повесил.
Марфа.Это он вечор, видно, о себе говорил, что как выпьет, так и тащит что попало.
Прохожий (в волнении).Я не вор, я экспроприатор. Я деятель и должен жить. Вы попять не можете, что хотите делайте.
Сосед.К старосте али прямо к уряднику?
Прохожий.Говорю, что хотите делайте. Я ничего не боюсь и могу пострадать за убеждения. Кабы вы были люди образованные, вы бы могли понимать…
Марфа (мужу).А бог бы с ним. Покупку вернули. Пустить бы его без греха… Пущай идет.
Михайла (повторяет слова жены).Без греха… пущай идет. (Задумывается. Строго к жене.)«Пущай идет». Спасибо, научила. Без тебя не знаем, что делать.
Марфа.Жалко его, сердечного.
Михайла.Жалко! Поучи, поучи, без тебя не знаем, что делать. То-то дура. «Пущай идет». Идет-то идет, да ему слово сказать надо, чтоб он почувствовал. (К прохожему.)Так слушай ты, мусью, что я тебе сказать хочу. Хоть и в низком ты положении, а сделал ты дюже плохо, дюже плохо. Другой бы тебе за это бока намял да еще и к уряднику свел, а я тебе вот что скажу: сделал ты плохо, хуже не надо. Только уж больно в низком ты положении, и не хочу я тебя обидеть. (Останавливается. Все молчат. Торжественно.)Иди с богом да впредь так не делай. (Оглядывается на жену.)А ты меня учить хочешь.
Сосед.Напрасно, Михайла. Ох, напрасно, повадишь их.
Михайла (все держит в руке покупку).Напрасно так напрасно, мое дело. (К жене.)А ты меня учить хочешь. (Останавливается, глядя на покупку, и решительно подает ее прохожему, оглядываясь на жену.)Бери и это, дорогой чаю попьешь. (К жене.)А ты меня учить хочешь. Иди, сказано, иди. Растабарывать нечего.
Прохожий (берет покупку. Молчание).Ты думаешь, я не понимаю… (Голос дрожит.)Я в полном смысле понимаю. Избил бы ты меня, как собаку, мне бы легче было. Разве я не понимаю, кто я. Подлец я, дегенерат, значит. Прости Христа ради. (Бросает на стол чай-сахар и, всхлипывая, быстро уходит.)
Сосед.Аж заплакал, сердешный.
Михайла (жене).А ты меня учить хочешь.
Акулина.Тоже человек был.
Марфа.Спасибо чай не унес, а то бы и на заварку не было.
Занавес
Незаконченное, наброски
Зараженное семейство
(Комедия в пяти действиях)
Действие первое
Действующие лица
Иван Михайлович Прибышев, помещик, 50 лет.Марья Васильевна, жена его, 48 лет.
Любовь Ивановна, дочь их, барышня, 18 лет.
Катерина Матвеевна Дудкина, племянница их, девица 26-ти лет.
Петр Иванович, их сын, гимназист, 15-ти лет.
Марья Исаевна, бывшая няня, теперь экономка, друг дома, из дворовых, 45 лет.
Алексей Павлович Твердынский, молодой человек, живущий на кондиции у Прибышевых, из духовного звания, 22-х лет.
Анатолий Дмитриевич Венеровский, акцизный чиновник, 35 лет.
Приказчик.
Староста.
Лакей.
Мужики.
Действие происходит в именье Прибышевых.
Утро. Гостиная деревенского помещичьего дома. Перед диваном круглый стол. На столе утренний чай и кофе.
Явление первое
Няня вяжет чулок, разливает чай стоя; Марья Васильевна сидит у стола, пьет чай.Няня.Давайте чашку-то, налью. А то что, право, пить не пьете, только балуетесь. (Берег чашку.)
Марья Васильевна (обиженно).Постой, няня, я не допила еще. И что кричишь, точно с ребенком, право. Вот теперь налей. (Подает чашку.)
Няня.Стоишь, стоишь, стоишь, стоишь. Одиннадцатый час небось, а еще половину господ не перепоила. Вы откушаете — тут старый барин, тут стюдент с Петрушей прийдут.
Марья Васильевна.Какой стюдент? Студент говорится.
Няня.Не люблю я его, неаккуратный человек, за то он у меня стюдент. Пустой человек.
Марья Васильевна.А мне он жалок, няня.
Няня.Есть чего жалеть. Сказал ли он доброе слово кому, вот второй месяц в доме — только зубы скалит (передразнивая).Всех, кажется, пересмеял <с племянницей с вашей; да девкам от него прохода нет.> [97]Нечесаный, а туда же липнет. Я уж Дуняшу научила: как он к тебе станет приставать, ты его по лицу, чтоб с синяком к обеду пришел. Пускай спросят — отчего? Да опять — что ж это? Одевать мы его взялись — что ли? Все постельное белье наше.
Марья Васильевна.Ах, няня — какая ты! Ты подумай — ведь он один, молодой человек, бедный. Я удивляюсь, право, отчего он худой такой?
Няня.Отъестся небось! Придут теперь с Петрушей, напьются; тут Катерина Матвеевна, золото-то наше, с книжкой придет… Отпоишь — ну, слава богу. Только снимешь, опять: кофею! завтракать! тонконогой приедет!
Марья Васильевна.Какие ты все прозванья даешь, няня! Это кто ж тонконогой?
Няня.А Анатолий Дмитрия, жених-то Любочкин…
Марья Васильевна.Как ты глупо говоришь. Отчего ж — жених? Так ездит молодой человек в дом.
Няня.Так вы и думаете, что глупее Марьи, няни, нет никого на свете. Кажется, тридцать лет вверху жимши, пора понимать. Что ж он вашего кофею не видал — что из города-то за семнадцать верст каждый божий день ездит. Нет-с, матушка, Любочкино-то приданое все сосчитал небось, так и ездит.
Марья Васильевна.Вот как ты судишь. Первое дело он не жених, а второе — уж вот кто на деньги не польстится. Анатолий Дмитриевич совсем не такой человек.
Няня.Без денег, матушка, в нынешнем веке никто не возьмет, какая красавица ни будь. Только в женихе корысти немного. Так какой-то немудрененький, по винной части служит, не бог знает что. Да и у людей спрашивала, не хвалят. Первое дело — скуп, другое — бахвал.
Марья Васильевна.Это еще какое слово? Как ты сказала?
Няня.Бахвал, матушка. Это по-нашему значит: я, мол, всех прекрасней, всех умней, и, окромя меня, все дураки.
Марья Васильевна.Вот и неправда. Он ученый, писатель. Да что ты понимаешь!
Няня.Только Любочку мне жалко, совсем-то ей голову вскружили.
Марья Васильевна.Может быть, он вовсе не за Любочкой, а за Катенькой ухаживает. Вот как ты!
Няня.Как же, дуру нашли, так я и поверила. С Катериной-то Матвевной побаловаться — это так. Еще она как в Петербурге в гувернерках жила, так к нему бегала, а жениться-то небось он знает, за кем деньги дадут, а за кем ничего.
Марья Васильевна.Катенька знакома была с ним в Петербурге. Ты во всем дурное видишь.
Няня.Да уж так, матушка, как в гувернерки пойдут, так и догувернерются. Это верно. Так-то и Катерина Матвевна.
Марья Васильевна (смеется и махает руками).Полно, глупости.
Няня.И то мы примечаем, что во всем доме другие порядки пошли. (И барин другой стал, посмирнел совсем, и учителя стюдента взяли заместо немца, и Катерине-то Матвевне волю дали, и детей всех распустили. Все другое стало, все по-новому пошло!)
Марья Васильевна.Что ж, и я другая стала? Вот глупа.
Няня.Вы что, вы так, по доброте своей. А вот на барина, так часто дивлюсь… (Молчит, качает головой и разводит руками.)Что сделалось? Совсем другой человек. Как вспомнишь прежнее-то: был ли день, чтоб Сашка-камердин без битья одел; был ли староста, чтобы в стан не свозили…
Марья Васильевна.Ну, уж ты расскажешь… Разве очень хорошо было? Совсем не очень хорошо.
Няня.Да и не хвалю и не корю. Господа были, уж без этого нельзя. А то удивительно — как можно в пятьдесят лет свой карахтер переменить… Как эта самая царская бумага… ну там, что на первой неделе-то вышла…
Марья Васильевна.Ну да, манифест, — как ты смешна!
Няня (озлобленно).Ну да, та самая, чтоб дворовых за службу под мост со двора согнать, как вам не знать! Ну, да бог с ними! что бишь я говорила. С той поры и перемена пошла. Пуще всего как при Анатолии Дмитриевиче, — послушала я намедни — даже мерзко. Уж вы извините меня, матушка, я правду всегда скажу. В пятьдесят лет карахтер нельзя переменить. А только важности своей потеряли. Ведь только показать себя хочет, а карахтер все тот же. Намедни, кого ж — Кирюшку Деева, мужика, стал при Анатолии Дмитриче ублажать: «вы», говорит, — это Кирюшке-то, — «хотите работать, так приходите». Послушала я: что такое? Точно прынцу какому-нибудь. Плюнула даже.
Явление второе
Те же и Катерина Матвеевна.Няня.Вишь, красавица, как убралась!
Катерина Матвеевна (стриженая, в очках, в коротком платье, с книжкой журнала под мышкой. Не кланяясь садится за стол, облокачивается, вынимает папироску и начинает читать. С особенной учтивостью к няне).Позвольте вас попросить чаю, Марья Исаевна.
Няня подает ей чай в стакане.
Няня.Сейчас, сударыня, сейчас-с. (В сторону.)Уж вподлинно всех удивила. Нет и того, чтоб тетке «бонжур» сказать. Все от ума большого.
Марья Васильевна.А мы с няней говорили об Анатолии Дмитриевиче. Она говорит, он за Любочкой ухаживает, а я говорю — за тобой, Катенька. Comment croyez-vous? Как ты думаешь? Она уж его женихом называет.
Катерина Матвеевна (поднимает глаза с книги; строго и жестом дополняя слова).Венеровский по своему развитию и воззрениям на жизнь стоит до такой степени вразрез с пошлостью нашей жизни, что нам трудно судить о нем.
Марья Васильевна.Ты думаешь, он не женится?
Катерина Матвеевна.Позвольте! Этот господин женится только в том случае, ежели найдет женщину, вполне понявшую свое назначение, свободную в жизни и в мысли.
Марья Васильевна.Non, mais dites. [98]Да ты скажи, в ком он ищет, в тебе или в Любочке? Вот я с няней говорила, она такая дура, я так смеялась…
Катерина Матвеевна.Нянюшка Марья Исаевна старше вас и говорит вам «вы», а вы ей говорите «ты» с присовокуплением «дура»… Я считаю это оскорблением достоинства и свободы человека и в силу этого убеждения нахожу нужным выразить вам свою мысль. Я знаю, что вы вправе иметь свои убеждения, но меня это коробит и возмущает.
Няня (насмешливо).Вот спасибо, что заступились; (Обращаясь к Марье Васильевне.)А то ведь вы рады из живого жилы вытянуть. Злодейка известная…
Марья Васильевна.Нет, что, Катенька, je plaisante, [99]я ее люблю. Нет, ты скажи, как по-твоему — в ком он ищет? А? В тебе или в Любочке? Je voudrais savoir votre opinion. [100]
Катерина Матвеевна.Как вам сказать мое мненье? (Откидывает волосы и закуривает папироску.)Во мне он, — как вы, так сказать, фигурно выражаетесь, — не может и-и-искатъ. Я поставила себя на ту ногу свободной женщины, что я к нему, как и ко всякому существу без различия пола и звания, отношусь просто. Я нахожу его умным и современным человеком, и он, естественно, вставляет в свои отношения ко мне ту долю уважения и сочувствия, которые, так сказать… словом сказать, мы с ним в простых и хороших отношениях взаимного уважения, и он находит отдых со мной после всего ничтожества женской губернской аристократической черни, среди которой он должен вращаться. Но почему вы думаете, как вы фигурно выражаетесь, что он ищет в Любовь Ивановне — я не могу себе отдать отчета. Любовь — женщина слишком недоразвитая, даже просто совсем не развитая девочка, с которой такая личность, как Венеровский, не может иметь ничего общего. Я с ним ровня, а Люба — дитя.
Марья Васильевна.Вот видишь, няня! как Катенька судит.
Няня.А что ж, матушка, Катерина Матвеевна, мы глупы, вы растолкуйте: что ж он так все и будет ездить?
Катерина Матвеевна.Отчего ж ему перестать ездить?
Няня.А оттого, что за это ихнего брата школят. По-старому так было. Коли в дом ездишь, где две барышни-невесты, так открой, какую сватаешь, — а нет, так на это клупы есть, чтоб ездить. Сколько хочешь и езди.
Катерина Матвеевна.Вы меня не можете понять, Марья Исаевна. Я вам сказала, что он ездит ко мне: мы испытаем друг друга и ежели найдем…
Няня.А по моему глупому суждению, Катерина Матвевна, матушка, он испытывать ничего не станет. Любовь Ивановна — барышня молоденькая, хорошенькая, да за ней пятьсот душ. А вы все и постарше, и на тридцать душ он не польстится… Стюдент — вот это так.
Катерина Матвеевна (горячо).Позвольте, позвольте. Студент молод и недоразвит для меня. Позвольте: другая женщина на моем месте могла бы оскорбиться, но я выше этого. Любовь Ивановна ему не по плечу с своими детскими требованиями от жизни; это он сознает и сам мне высказывал неоднократно. Это одно. А другое то, что вы смотрите на дело с ложной точки зрения. Вы меня не поймете, но я все-таки выскажусь и постараюсь говорить проще. Для людей нашего закала средства к жизни допускаются только те, которые приобретены личным и честным трудом; и поверьте, люди нашего времени смотрят на все эти именья, как только на ложную связь с устарелыми формами жизни. Для Венеровского все равно, будет ли у меня миллион или ничего, ежели только взгляды наши на жизнь тожественны. Ежели они тожественны, то мы можем смело вступить в борьбу.