Страница:
Беклешов.Ну-с, вот мы и ждали с часу на час, давали чувствовать. Ничего. Он совестится; говорит: я свою репутацию потеряю, она мне дороже приданого… Я хотел объясниться прямо, он говорит: погоди, погоди, — а этот дурак, должно быть, и в самом деле подумал, что в новом веке денег не нужно, — ничего и не дал до сих пор. Вот и доделикатничались!.. Иван Михайлович, хорошо!.. Ну, да погоди ж только…
Венеровский.Ну что, готово все? (К родственнику.)И чего вы пристаете с своими поздравленьями, ей-богу! Ведь вас не просили.
Родственник.Что ж, Толя, я от души. (Тихо.)Вот только слышал, что не совсем благополучно насчет приданого.
Венеровский.Что вы слышали? Какой вздор? Я и брал без приданого. (Отходит.)Черт их возьми, еще эта дурацкая компания…
Петруша.Анатолий Дмитриевич, вы мне брат, но я считаю вас просто человеком…
Венеровский.Сделайте милость, оставьте эти глупости. Что вам?
Петруша.Отец сказал, чтоб вы ехали скорее ужинать; он благословить вас хочет перед отъездом… Надеюсь, вы не поедете? Все это глупо. Я не разделяю. Я сам оставляю дом отца.
Венеровский.Хорошо. (Отходит с Беклешовым к стороне.)
Беклешов.Ну что, брат? Я говорил. Вот вы, идеалисты, нашего брата, практика, не слушаете. Ну что? Жена есть, а денег нет.
Венеровский.Свиньи!
Беклешов.Еще партия не проиграна. Я поеду объяснюсь. Можешь выбирать теперь два пути: или ехать к нему и увиваться, ластиться, ждать, — или ехать и прижать ее. Вот выбирай.
Венеровский.Ты, ей-богу, принимаешь меня бог знает за кого. Ни того, ни другого. Я поеду, скорей только. Что, ты все устроил?
Беклешов.Все. Веревки, сало… обо всем мы подумали… Что ж в тарантасе и поедешь? А ты хотел карету…
Венеровский.Где мне карету! мы бедные люди; кого же нам удивлять, только бы «бедно, да честно».
[1-й гость] (в толпе).Что это молодой-то как не в духе?
2-ой гость.Однако что ж это? Надо поздравить.
3-ий гость.Да, поди-ка — сунься, как оборвет…
4-ый гость.Я пойду, спрошу у него шампанского.
Венеровский закуривает папироску и ходит.
Николаев.Хорошо, очень хорошо! (Подходит к невесте, берет за голову.)Ну, еще раз поздравляю тебя. Поеду к твоему отцу… Вы приезжайте… (В сторону.)Вот жалкая бабочка!..
Любочка.Погодите! Толя, что ж мы поедем к папаше?
Венеровский.Пожалуйста, не называйте меня Толей — это глупо как-то.
Любочка.Что ты не в духе как будто? И мне что-то скучно… Я совсем не того ожидала.
Венеровский (притворно улыбаясь).Нет, ничего. (Садится к ней.)Только хлопот много: сбираться надо сейчас, а эти глупые гости… чего им надо?
Любочка.Ну, как ты хочешь, Anatole? Ведь все родные, друзья только самые близкие, и то мы стольких обидели! Так что ж, поедем к папа? А оттуда уж прямо… Как подумаю, через двенадцать дней уж за границей… Как славно!
Венеровский.Мне невозможно ехать, и мы не поедем к ним. Я вас прошу не огорчаться. Что нам там делать? Все эти церемонии меня замучили. Как я мог еще перенести все это? Тоска!
Любочка.А я!
Венеровский.Ну, еще бы!
Шафер (подходит).Анатолий Дмитриевич, гости желают поздравить.
Венеровский.Пускай поздравляют, мне что?
Шафер.Да ведь шампанского надо.
Венеровский.Беклешов, дай им вина, — есть? Да, вот оно. (Берет бутылку, ставит на стол.)Пейте, кто хочет. Люба, переодевайтесь, нам пора.
Любочка.Ну хорошо. Где же? Дуняши моей тут нет.
Венеровский.Зачем вам? я вам помогу, а то — кухарка тут есть. Пожалуйста, поскорее!
Любочка уходит.
Шафер.За здоровье молодых!
Венеровский.Пейте за чье хотите, только поскорее.
Гимназист (пьет).За здоровье свободы женщины!..
Венеровский.Пора ехать!
Гимназист.Еще за здоровье науки и свободы! Где же молодая?
Гости разъезжаются понемногу. Прощайте, господа, я еду! За здоровье молодых!
Венеровский надевает пальто и шляпу.
Любочка (выходит).Прощайте, господа! Кланяйтесь папаше. Прощайте!
Петруша.Мы увидимся… Я хочу свободы. Вот удивятся-то!
Николаев.Я говорил, будет вздор! Свинья! думает, что новое… Свинья!
Гимназист.Я выпью на дорогу. Сколько мыслей.
Занавес
Действие четвертое
Марья Васильевна.
Николаевы.
Мировой посредник.
Шафер.
Гостиобоего пола, лакеи, музыканты.
Комната в доме Прибышева первой сцепы. Гостя сидят группами. Марья Васильевна наряженная, Иван Михайлович ходит с посредником.
Гость.Верно, задержались. Выпьем за их здоровье! (Пьет.)Ваше дело как?
Посредник.Так вы, Иван Михайлович, решаетесь насчет выкупа, значит, окончательно?
Иван Михайлович.Совсем отдаю Грецовскую пустошь даром и от дополнительного платежа отказываюсь. Ну-с, я думаю, согласятся.
Посредник.Как не согласиться, Иван Михайлович. Это моя бы вина была, если бы они отказались. Это ведь не только в участке, а, я думаю, в губернии у нас примера нет такой щедрости…
Подходит гость.
Гость.Вы и в такой день все об делах?
Посредник.Нельзя-с. Об чем ни заговори, а сойдет на временнообязанных. Вот-с вам пример, как дела делают. Иван Михайлович даром отдает мужикам семнадцать десятин и прощает платеж.
Гость.Да-с!
Иван Михайлович.Что ж делать? надо кончатъ!..
Посредник.Вот время-то что делает! Как вспомнишь, что вы сначала-то говорили, Иван Михайлович! Мы было с вами поссорились тогда, помните? из-за этой старухи, что жаловаться-то приходила…
Иван Михайлович.Нельзя. Внове было, ну и погорячишься. Однако что же это они не едут? одиннадцатый час.
Посредник.И как мужики вас хвалят! Так и колют глаза другим помещикам Прибышевским барином.
Иван Михайлович.Да, это награда по крайней мере.
Посредник.И, поверьте, выгоднее вам будет, Иван Михайлович.
Иван Михайлович.Ну, выгоднее-то — не выгоднее, а все надо идти за веком.
Марья Васильевна.Он все говорит, что выгодное. Говорил, что от грамоты лучше стало, а сам потом сердится, что мужики не работают. Что же вы скажете: лучше стало от грамоты?
Иван Михайлович.Разумеется, лучше. (Подходит к дамам.)Об чем это вы говорите?
Марья Васильевна.Да вот вспоминали, как кто замуж выходил. Я рассказывала, как я тебя боялась, помнишь? Как ты брильянтовое колье привез. Я брать не хотела. И потом на бале: он со мной мазурку танцевал, и я все не знала, кого мне выбирать… Как молодо-глупо было! А весело… Матушка любила это пышно делать. У нас вся Москва на свадьбе была… Весь вход красным сукном был устлан и цветы в два ряда.
2-ая гостья.Да, совсем не то было в старину.
Марья Васильевна.Что вот у нас? — мещанская свадьба. Разве так отдавали бы одну дочь!
Посредник.Нет, что ж, у вас очень — не то, чтоб парадно, a comme il faut. [106]Ведь уж так делается нынче: от венца, да в карету. Я нахожу, что очень хорошо.
Марья Васильевна.Однако долго нет.
Иван Михайлович.И я думаю, пора бы. Ну-с, господа! прошу пить моего вина. Уж отвечаю, что такого не пили.
Марья Васильевна.Jean, ты мне растолкуй, как же их встретить? Где и кто будет? Я ведь забыла уже все.
2-ая гостья.Как приедут, Марья Васильевна, посаженый отец и мать должны ввести, а тут их встречают с хлебом-солью. Сначала вы…
1-ый гость.Нет! по порядку: шафер объявляет, а тут входят посаженые, и потом уже отец и мать…
Иван Михайлович.Сколько этих обрядов!
Посредник.А я люблю эту старину. Так хорошо, по-русски.
Марья Васильевна.Ты, Jean, их уж, пожалуйста, долго не держи за столом. Мне бы с Любой хоть поговорить еще наедине.
1-ая гостья.И радость-то, и хлопоты, и все это вместе… Да-с, памятное время…
Иван Михайлович.Стойте! кто-то подъехал. Уж не они ли? Ну, вставай, Марья Васильевна, бери хлеб-соль. Вот эту.
2-ая гост[ья].Золотых положите в солонку — богато жить.
Марья Васильевна.Иван Михайлович, дай мне золотых.
Иван Михайлович.Сейчас! Я положил уже.
Из дверей высовываются горничные и няня; музыканты выстраиваются. Смотрите: туш, как войдут (лакеям),а ты с шампанским, да чтоб подавать сейчас же рыбу и… идут! (Берет хлеб, оправляется и выходит на середину.)
1-ая гостья.Однако какая это торжественная минута!
2-ая гостья.Для отца-то, для матери каково!
Иван Михайлович (целует, прослезившись, Марью Васильевну).Ну, милая, поздравляю. Дожили-таки мы с тобой до радости.
Марья Васильевна.Ах, Jean, как мне и страшно, и радость, и я сама не знаю… ты мне скажи когда, а то я спутаюсь… Идут!.. Здесь мне стоять?
Слышны шаги, родители становятся в позу, родные тут же.
Иван Михайлович.Что ж вы не с посаженой? (Дает знак музыкантам.)
Николаев (растрепанный).Шш… болваны (на музыкантов).Нет, такого свинства я в жизнь свою не видал! (Бросает шляпу оземь.)Я тебе говорил, старому дураку! Нет, брат, я над собой смеяться никому не позволю. Я тебе не брат, не друг и знать тебя не хочу. Вот что! (К жене.)Софья Андреевна, поедем.
Иван Михайлович.Что он? Что с ним?
Марья Васильевна.Молодые-то где? Jean, я спутаюсь.
Николаев.Да, ступай, целуйся с ним, догоняй!..
Иван Михайлович.Да что ж это наконец? Не мучай: что с тобой? за что?..
Николаев.Уехали — вот что! Всем в рожу наплевали и уехали. (Садится в кресло, гости окружают его.)
Няня.Что ж это, без благословения?
1-ый гость.Не может быть!
2-ой гость.Это неслыханно.
Марья Васильевна.Ах! (Падает в кресло, няня бросается к ней.)
Иван Михайлович (все еще с хлебом).Николаев, этим шутить нельзя… Где она? Я тебе говорю. (К лакею.)Где молодые? У тебя спрашиваю.
Лакей.Изволили уехать.
Иван Михайлович.Что вы все взбесились, что ль? Ты сам видел?
Лакей.Как же. Мы с Федором в повозку сажали.
Иван Михайлович.В повозку? в какую повозку? Я тебя до смерти убью, каналья! (Подступает к нему, бросает хлеб, лакей бежит.)
Марья Васильевна.Jean, что ты! Ради бога…
Иван Михайлович останавливается и задумывается.
Николаев.Да, брат, это по-новому, совсем по-новому. И жалок ты мне, и смешон! Ты делай глупости, да других в дураки не ставь. Кабы ты мне не был жалок, я б тебя бросил, и слова говорить не стал.
Гости.Да что ж было? Как это без благословенья!..
Посредник.Да как же в повозке? Не может быть…
Николаев.Я видел, что будет гадость какая-нибудь. Я так и ждал. Он уверял меня. Я поверил, поехал в церковь. В церковь невежа этот приехал в сюртуке и в синих штанах… Ну, хорошо. Я хотел везти ее, как следует по обряду… Он не дослушал молебна, подхватил, посадил ее в свою карету. Ну, думаю… Я уж вовсе не хотел ехать, Софья Андревна пристала… Поедемте, что ж, за что Любу обидеть… ведь он не знает обряда… Ну, думаю: поеду, и Любу жалко.
Иван Михайлович.Николаев, ты шутишь?.. Где они?.. ради бога, пожалей меня… ведь я отец…
Николаев.Что шутить, брат? и сам бы рад… в Лашневе небось, на станции.
Иван Михайлович.Ну, говори, говори…
Николаев.Думаю, для старого друга нельзя не сделать, а уж знал, что будет гадость… Да, думаю, что ж? меня какой-нибудь писака-мальчишка не может же оскорбить: поехал. Хорошо. Разлетелись мы с Софьей Андреевой — никого нет, один шафер… Квартира— свиной хлев чище! — веревки на полу валяются, и какой-то его друг, такой же невежа, как он, чуть не в халате, да его родня — протоколист какой-то… Что же вы думаете? Повернулся спиной, ушел, надел шляпу и поехали!
Иван Михайлович.В чем поехали?
Марья Васильевна.Как же без девушки? Дуняша здесь. О, боже мой!
Иван Михайлович.В чем поехали? Режь меня! на! пей мою кровь!..
Николаев.В повозке в рогожной. Я сам видел…
Иван Михайлович.Николаев!.. Смотри…
Николаев.Что мне смотреть? Тебе смотреть надо было, за кого дочь отдаешь…
Иван Михайлович.Петруша там был?..
1-ый гость.Что ж это?
2-ой гость.Должно быть, обидели его чем-нибудь?
3-ий гость.Нет. Говорят, все дали до свадьбы.
1-ый гость.Сумасшедший, верно. Поверьте, что сумасшедший.
2-ой гость.Одно удивительно: как она согласилась.
3-ий гость.В руки забрал.
1-ый гость.Это урок хороший Ивану Михайловичу.
2-ой гость.Все гордость.
Иван Михайлович.[ 1 неразобр. ] Петрушка там был? Эй, Сашка! —
Марья Васильевна.Jean, ради бога!..
Иван Михайлович.Убирайся!..
Лакей (входит).Чего изволите?
Иван Михайлович.Где Петр Иванович?
Лакей.Не могу знать…
Иван Михайлович.Я тебя выучу знать! Чтоб был мне Петр Иванович сию минуту, слышишь, разбойник? (Вдруг озлобляется.)Я те посмеюсь надо мной!
Лакей бежит.
2-ой лакей (входя с письмами).Петр Иванович уехали с Катериной Матвевной и со студентом, приказали подать прямо вам.
Иван Михайлович.Что? (Берет письма.)Куда уехали? Когда уехали?
2-ой лакей.Не могу знать-с. Сказывали, что в Петербург.
1-ый гость.Вот удивительно-то!
2-ой гость.Да, беда одна не ходит.
Николаев.Вот тебе и новые идеи… доюродствовался.
Иван Михайлович (распечатывая письмо).Господа, мне слишком тяжело. Пожалейте меня! Я знаю, что я виноват. Скрывать нечего… Я не могу читать… Читайте хоть вы. (Пробегает письмо и передает шаферу.)Читайте… Постойте, эй! (Лакею.)Четверню серых в коляску! Да скажи Фильке-кучеру, что коли через минуту не будет подана, я у него ни одного зуба во рту не оставлю. Все выбью. Вот при народе говорю, а там суди меня бог и великий государь! Нет, прошло ваше время! Ну, читайте.
Шафер (читает письмо).«Господин Прибышев!»
Иван Михайлович.Это от кого?
Шафер.Катерины Матвеевны.
Иван Михайлович.Хорошо, и с этой дурищей разочтемся. Читайте.
Шафер (читает).«Хотя невызревшие социальные тенденции, проявлявшиеся рельефнее в последнее время в вашей личности, и давали нам чувствовать, что вы начинали колебать покои тупого самодовольства ультраконсервативной и скажу больше — ультраретроградной среды, в которой вы вращались, и давали нам надежды на резкий поворот ваших тенденций к новому учению. Но торжество мысли не есть еще торжество дела. Скажу просто: неизмеримая высота, отделяющая нас от вашей семьи, давала себя субъективно чувствовать с адскою силой. Последние события в вашей среде выкинули наружу весь устой невежества, порчи и закоснелости, таившийся в ней. Мы были насильственно сгруппированы и потому не могли слиться. Мы все стояли особняком. Я решилась возвратиться в Петербург, под то знамя, которое ближе моим задушевным убеждениям, под знамя нового учения о женщине. Так как в сознании вашем был заметен поворот на честную дорогу, — я предполагаю, что вам интересно знать успехи нашей деятельности на пользу общего дела, имеющего характер вполне реалистический. Некоторые передовые личности и честные характеры делают опыт свободного сожительства мужчин и женщин на новых своеобразных основах. Учреждение это получило название коммуны. Я делаюсь членом ее».
Николаев.Ну, брат, — учреждение это давно известно и называется просто… (Говорит на ухо.)
Иван Михайлович.Читайте… Много еще?
Шафер.Нет, вот сейчас. (Читает.)«Живя в коммуне среди соответствующей мне среды, я буду принимать участие в литературных органах и посильно проводить идеи века как теоретически, так и в конкрете. Я буду свободна и независима. Прощайте, Прибышев. Я ни в чем не упрекаю вас. Я знаю, что грязь среды должна была отразиться и на вас; о Марье Васильевне я не говорю; вы должны были быть тем, что вы есть. Но помните одно: есть светлые личности, не подчиняющиеся ударам века, и на них-то вы должны, ежели хотите не утерять достоинства человека, на эти личности вы должны взирать с умилением и уважением. Я буду искренна — я не уважаю вас, но не отвергаю абсолютно в вас человеческих тенденций. Я выше упреков!»
Иван Михайлович.Все? Погоди ж!
Шафер.Нет… Post Scriptum: «Прошу продать мою землю и полагаю, что не дешевле пятидесяти рублей за десятину; надеюсь на вашу честность, — и в самом скором времени прислать мне две тысячи триста рублей серебром. Из доходов же прошу прислать мне сто пятьдесят рублей с следующей почтой».
Иван Михайлович.Отлично! Забрала уж двести, а со всего имения получается сто пятьдесят. Уж проберу ж я тебя, матушка! Ну, другое: от студента, верно. Читайте.
Николаев.Она бешеная! Ее на цепь надо. А ты все учение ее хвалишь.
Шафер.«Иван Михайлович! Я у вас забрал вперед тридцать два рубля. Я их не могу отдать теперь. Но ежели вы не бесчестный господин, то не будете иметь подлость обвинять меня. Я вам пришлю деньги, как скоро собьюсь. У богатых людей всегда привычка презирать бедных. В вашем доме это производилось слишком нагло. Я еду с Катериной Матвеевной. Вы об ней думайте как хотите, а я считаю ее за высокую личность. Впрочем, мое почтенье».
Иван Михайлович.Вот — коротко и ясно. Готовы ли лошади? Всю четверню задушу, а догоню и потешусь по крайней мере.
Марья Васильевна.Что ты, Иван Михайлович! Ты его пожалей! ведь бедный, один.
1-й гость.Есть чего жалеть!
Иван Михайлович.Ну-с, еще последнее… Добивайте…
Шафер (читает).«Отец! Я весьма много размышлял об философии нашего века. И все выходит, что людям нового века скверно жить оттого, что их угнетают ретрограды. Все уж согласны, что семейство препятствует развитию индивидуальности. Я уж приобрел очень большое развитие, а у вас ультраконсерваторство и маменька дура; ты сам это высказывал — значит, все это сознают. За что ж мне утратить широкий размах и погрязнуть в застое? В гимназии еще недоразвиты преподаватели, и я этого не выношу! В карцер сажают!.. Обломовщина уж прошла, уж начались новые начала для прогрессивных людей. Я буду следить за наукой в университете в Петербурге, ежели профессора хороши, а если дурны, то сам буду работать. И ежели ты не Кирсанов и не самодур, так пришли мне средства к жизни в Петербурге. Потому что я уж решился. А я еще убедился, что и Венеровский ретроград. Он не признает свободы женщины. Прощай, отец. Может быть, увидимся в новых и нормальных соотношениях, как человек к человеку. Я сказал все, что накипело в моей душе. Петр Прибышев».
Иван Михайлович.Боже мой! Боже мой! Что это такое!
Николаев.Жалко, жалко мне тебя, брат Иван, а делать нечего, сам виноват. Вот-те и новое! Какое новое! — все старое, самое старое; с сотворения мира гордость, гордость и гордость! Молодые хотят старых учить.
Гости.Это так.
2-й гость.До чего, однако, доходят!
1-й гость.Глупо и смешно.
Иван Михайлович.Ну, Марья Васильевна, глупа ты, а я глупее тебя в тысячу раз. Эй! готово, что ль?
Лакей.Подают-с.
Иван Михайлович.Вели Дуняше сбираться ехать со мной. Да постой, где она, дарственная запись? Ну-с, господа, простите, я еду! (Прощается с гостями.)
Посредник.Так как же, Иван Михайлович, насчет нашего дела?
Иван Михайлович.А вот как-с. Пока мне не велят с ножом к горлу, ни одного клочка не отдам даром, ни одной копейки, ни одного дня, ни одного штрафа но прощу. Будет удивлять-то-с! Нет-с, уж я нынче выучен.
Лакей.Готово-с.
Иван Михайлович.Ну, шинель, собачий сын! Что ты думаешь? По-старому? Правда твоя, Марья Васильевна, все хуже стало. И уставные грамоты хуже, и школы, и студенты… все это яд, все это погибель. Прощайте. Только бы догнать их, хоть на дороге. Уж отведу душу! Петрушку розгами высеку! Да.
Марья Васильевна.Иван Михайлович, пожалей ты меня, не кричи очень на Алексея Павловича. Право, такой худой, жалкий! Что ж, он по молодости…
Николаев.Сына-то воротишь, а дочь не развенчаешь!
Иван Михайлович.Не говори лучше. (Подходит к столу и выпивает стакан вина.)Да, да — высеку, розгами высеку. Прощайте. Смейтесь, кричите, злитесь, а высеку, высеку! И сам спасибо скажет, да!
Занавес
Действие пятое
Венеровский.
Любовь Ивановна.
Катерина Матвеевна.
Петр Иванович.
Твердынский, студент.
Смотритель.
Староста.
Дуняша, горничная.
Театр представляет комнату для проезжающих на почтовой станции.
Смотритель.Ну, гон! С Макарья такого не было. Чей ряд?
Староста.Акимкин; еще не оборачивался. Должно быть, задержали на Лапшеве. Спасибо, еще курьер не бежит.
Смотритель.Вот в седьмом часу опять почта, — что станешь делать? Надоест проезжающий теперь.
Староста.Вот так-то бывало в старину, при Тихон Мосеиче: как нет лошадей, он в сенник и спрячется. Я тоже старостой ходил. Ехали с Капказа так-то, ехали двое пьяных, так чту наделали! Вся станция разбежалась, всех перебили. Тихона Мосеича нашего за ноги выволокли. «Я чиновник, — не смеете!» Как принялись холить! Верите ли, по двору волокут. То-то смеху было!
Смотритель.Да наскочил бы на меня такой-то. Я бы ему задал.
Староста.Нет, нынче много посмирнел проезжающий. А то к чему, ваше благородие, я хотел спросить, нынче все «вы» проезжающие стали нам, мужикам, говорить.
Смотритель.Образование, значит, прогресс. Да ты что, дурак?
Староста.Только мы с ребятами примечали, как ежели кто «вы» называет — уж на водку не жди. А что больше галдит, да на руку дерзок, уж этот даст. Так и жди, либо четвертак, либо трехгривенный.
Смотритель (смеется).Тоже замечают!.. Будет лясы-то точить. Вишь, свинство наделали. Подмести вели, да хоть бы со стола-то стер. Ведь вот нет того проезжающего, чтоб не скучал. Нечисто все им. А ведь кто ж гадит? все они. Так и норовят все загадить и уехать. И все ему нечисто.
Староста убирает. Пойти соснуть. Никак, опять! Ну, посидят, уж не прогневайся.
Староста.Пущай двойные дадут, наши свезут.
Слышен колокольчик.
Венеровский.Господин смотритель, я требую лошадей. Староста, велите скорее закладывать. (К Любочке.)Ну-с, вот мы и одни. Великолепно! Теперь только чувствую себя человеком, вырвавшись из всей этой безобразной чепухи! Вы рады, моя миленькая?
Любочка.Не говорите этих слов при чужих людях.
Смотритель.Лошади в разгоне.
Венеровский.Я вам говорю: вот подорожная, вот деньги, запрягайте лошадей.
Смотритель.Когда выкормятся, запрягут.
Венеровский.Извольте запрягать или подайте мне книгу, я буду жаловаться.
Смотритель.Книга вот, жалуйтесь. Много вас!
Венеровский.А, хорошо, очень хорошо! Нет, еще долго честность будет достоянием одних нас… Эти дрянные людишки! (Садится за стол, разбирает книгу и пишет.)
Смотритель (подходя, сердито).Вы прежде извольте просмотреть книгу. Вот изволите видеть, — почта восемь лошадей в пять часов двадцать три минуты, теперь-с всего девять, не воротились. Полковник с женой — шесть лошадей в шесть часов семнадцать минут. Извольте смотреть: комплект — тридцать шесть лошадей. Так вот-с, милостивый государь, прежде посмотреть надо-с и потом дрянными людьми называть тех, кто, может, получше вас, — так-то-с.
Венеровский.Оставьте меня. Я не намерен с вами препираться.
Смотритель (отходя). А вы будьте осторожны вперед! и генерал, шестерней в карете пускай едет — и тому не позволяем… а не то что всякой сволочи… (Уходит.)
Венеровский.Староста, принесите, пожалуйста, самовар. (К Любочке.)Вы будете пить чай, миленькая? И чаю и сахару!
Староста.Самовар двадцать копеек, а за чай, за сахар с хозяйкой сочтетесь.
Венеровский.Подайте все. Вы будете?
Любочка.Да… нет…
Венеровский.Вы бы сняли мантилью.
Любочка.Ничего не надо.
Венеровский (садится к ней).Вот видишь ли, мой друг, какая разительная черта отделяет нас от прежних твоих родных. Мы будем смотреть на жизнь просто. Этот господин, в силу своих убеждений, своей среды, считает нужным притеснять людей и грубить. Это в порядке вещей, так же, как твои родные считают неизбежным проседуру тех глупостей, от которых мы уехали. Что ж, не переделывать же нам их? А нам, как умным людям, следует сказать: вы, господа, гадки и дрянны, но это при вас; оставьте только нас быть честными, человечными! Когда ты усвоишь себе это воззрение, моя миленькая…
Любочка.Не говорите: миленькая, — так не хорошо.
Венеровский.Ну, все равно. Вы заметьте только, как во всех этих столкновениях люди дрянные бывают унижены. Я не ненавижу их, я презираю их, им следует быть униженными, и они это сами знают, как поразмыслят. Поверьте, ваши родные теперь чувствуют, что они глупы. Это-то и нужно.
Явление второе
Входят молодые и гости. Поздравления. Невеста садится. Венеровский отходит.Венеровский.Ну что, готово все? (К родственнику.)И чего вы пристаете с своими поздравленьями, ей-богу! Ведь вас не просили.
Родственник.Что ж, Толя, я от души. (Тихо.)Вот только слышал, что не совсем благополучно насчет приданого.
Венеровский.Что вы слышали? Какой вздор? Я и брал без приданого. (Отходит.)Черт их возьми, еще эта дурацкая компания…
Явление третье
Входит Петруша.Петруша.Анатолий Дмитриевич, вы мне брат, но я считаю вас просто человеком…
Венеровский.Сделайте милость, оставьте эти глупости. Что вам?
Петруша.Отец сказал, чтоб вы ехали скорее ужинать; он благословить вас хочет перед отъездом… Надеюсь, вы не поедете? Все это глупо. Я не разделяю. Я сам оставляю дом отца.
Венеровский.Хорошо. (Отходит с Беклешовым к стороне.)
Беклешов.Ну что, брат? Я говорил. Вот вы, идеалисты, нашего брата, практика, не слушаете. Ну что? Жена есть, а денег нет.
Венеровский.Свиньи!
Беклешов.Еще партия не проиграна. Я поеду объяснюсь. Можешь выбирать теперь два пути: или ехать к нему и увиваться, ластиться, ждать, — или ехать и прижать ее. Вот выбирай.
Венеровский.Ты, ей-богу, принимаешь меня бог знает за кого. Ни того, ни другого. Я поеду, скорей только. Что, ты все устроил?
Беклешов.Все. Веревки, сало… обо всем мы подумали… Что ж в тарантасе и поедешь? А ты хотел карету…
Венеровский.Где мне карету! мы бедные люди; кого же нам удивлять, только бы «бедно, да честно».
[1-й гость] (в толпе).Что это молодой-то как не в духе?
2-ой гость.Однако что ж это? Надо поздравить.
3-ий гость.Да, поди-ка — сунься, как оборвет…
4-ый гость.Я пойду, спрошу у него шампанского.
Венеровский закуривает папироску и ходит.
Николаев.Хорошо, очень хорошо! (Подходит к невесте, берет за голову.)Ну, еще раз поздравляю тебя. Поеду к твоему отцу… Вы приезжайте… (В сторону.)Вот жалкая бабочка!..
Любочка.Погодите! Толя, что ж мы поедем к папаше?
Венеровский.Пожалуйста, не называйте меня Толей — это глупо как-то.
Любочка.Что ты не в духе как будто? И мне что-то скучно… Я совсем не того ожидала.
Венеровский (притворно улыбаясь).Нет, ничего. (Садится к ней.)Только хлопот много: сбираться надо сейчас, а эти глупые гости… чего им надо?
Любочка.Ну, как ты хочешь, Anatole? Ведь все родные, друзья только самые близкие, и то мы стольких обидели! Так что ж, поедем к папа? А оттуда уж прямо… Как подумаю, через двенадцать дней уж за границей… Как славно!
Венеровский.Мне невозможно ехать, и мы не поедем к ним. Я вас прошу не огорчаться. Что нам там делать? Все эти церемонии меня замучили. Как я мог еще перенести все это? Тоска!
Любочка.А я!
Венеровский.Ну, еще бы!
Шафер (подходит).Анатолий Дмитриевич, гости желают поздравить.
Венеровский.Пускай поздравляют, мне что?
Шафер.Да ведь шампанского надо.
Венеровский.Беклешов, дай им вина, — есть? Да, вот оно. (Берет бутылку, ставит на стол.)Пейте, кто хочет. Люба, переодевайтесь, нам пора.
Любочка.Ну хорошо. Где же? Дуняши моей тут нет.
Венеровский.Зачем вам? я вам помогу, а то — кухарка тут есть. Пожалуйста, поскорее!
Любочка уходит.
Шафер.За здоровье молодых!
Венеровский.Пейте за чье хотите, только поскорее.
Гимназист (пьет).За здоровье свободы женщины!..
Венеровский.Пора ехать!
Гимназист.Еще за здоровье науки и свободы! Где же молодая?
Гости разъезжаются понемногу. Прощайте, господа, я еду! За здоровье молодых!
Венеровский надевает пальто и шляпу.
Любочка (выходит).Прощайте, господа! Кланяйтесь папаше. Прощайте!
Петруша.Мы увидимся… Я хочу свободы. Вот удивятся-то!
Николаев.Я говорил, будет вздор! Свинья! думает, что новое… Свинья!
Гимназист.Я выпью на дорогу. Сколько мыслей.
Занавес
Действие четвертое
Действующие лица
Иван Михайлович.Марья Васильевна.
Николаевы.
Мировой посредник.
Шафер.
Гостиобоего пола, лакеи, музыканты.
Комната в доме Прибышева первой сцепы. Гостя сидят группами. Марья Васильевна наряженная, Иван Михайлович ходит с посредником.
Явление первое
Марья Васильевна.Что это как долго? (Смотрит на часы.)Пора бы!Гость.Верно, задержались. Выпьем за их здоровье! (Пьет.)Ваше дело как?
Посредник.Так вы, Иван Михайлович, решаетесь насчет выкупа, значит, окончательно?
Иван Михайлович.Совсем отдаю Грецовскую пустошь даром и от дополнительного платежа отказываюсь. Ну-с, я думаю, согласятся.
Посредник.Как не согласиться, Иван Михайлович. Это моя бы вина была, если бы они отказались. Это ведь не только в участке, а, я думаю, в губернии у нас примера нет такой щедрости…
Подходит гость.
Гость.Вы и в такой день все об делах?
Посредник.Нельзя-с. Об чем ни заговори, а сойдет на временнообязанных. Вот-с вам пример, как дела делают. Иван Михайлович даром отдает мужикам семнадцать десятин и прощает платеж.
Гость.Да-с!
Иван Михайлович.Что ж делать? надо кончатъ!..
Посредник.Вот время-то что делает! Как вспомнишь, что вы сначала-то говорили, Иван Михайлович! Мы было с вами поссорились тогда, помните? из-за этой старухи, что жаловаться-то приходила…
Иван Михайлович.Нельзя. Внове было, ну и погорячишься. Однако что же это они не едут? одиннадцатый час.
Посредник.И как мужики вас хвалят! Так и колют глаза другим помещикам Прибышевским барином.
Иван Михайлович.Да, это награда по крайней мере.
Посредник.И, поверьте, выгоднее вам будет, Иван Михайлович.
Иван Михайлович.Ну, выгоднее-то — не выгоднее, а все надо идти за веком.
Марья Васильевна.Он все говорит, что выгодное. Говорил, что от грамоты лучше стало, а сам потом сердится, что мужики не работают. Что же вы скажете: лучше стало от грамоты?
Иван Михайлович.Разумеется, лучше. (Подходит к дамам.)Об чем это вы говорите?
Марья Васильевна.Да вот вспоминали, как кто замуж выходил. Я рассказывала, как я тебя боялась, помнишь? Как ты брильянтовое колье привез. Я брать не хотела. И потом на бале: он со мной мазурку танцевал, и я все не знала, кого мне выбирать… Как молодо-глупо было! А весело… Матушка любила это пышно делать. У нас вся Москва на свадьбе была… Весь вход красным сукном был устлан и цветы в два ряда.
2-ая гостья.Да, совсем не то было в старину.
Марья Васильевна.Что вот у нас? — мещанская свадьба. Разве так отдавали бы одну дочь!
Посредник.Нет, что ж, у вас очень — не то, чтоб парадно, a comme il faut. [106]Ведь уж так делается нынче: от венца, да в карету. Я нахожу, что очень хорошо.
Марья Васильевна.Однако долго нет.
Иван Михайлович.И я думаю, пора бы. Ну-с, господа! прошу пить моего вина. Уж отвечаю, что такого не пили.
Марья Васильевна.Jean, ты мне растолкуй, как же их встретить? Где и кто будет? Я ведь забыла уже все.
2-ая гостья.Как приедут, Марья Васильевна, посаженый отец и мать должны ввести, а тут их встречают с хлебом-солью. Сначала вы…
1-ый гость.Нет! по порядку: шафер объявляет, а тут входят посаженые, и потом уже отец и мать…
Иван Михайлович.Сколько этих обрядов!
Посредник.А я люблю эту старину. Так хорошо, по-русски.
Марья Васильевна.Ты, Jean, их уж, пожалуйста, долго не держи за столом. Мне бы с Любой хоть поговорить еще наедине.
1-ая гостья.И радость-то, и хлопоты, и все это вместе… Да-с, памятное время…
Иван Михайлович.Стойте! кто-то подъехал. Уж не они ли? Ну, вставай, Марья Васильевна, бери хлеб-соль. Вот эту.
2-ая гост[ья].Золотых положите в солонку — богато жить.
Марья Васильевна.Иван Михайлович, дай мне золотых.
Иван Михайлович.Сейчас! Я положил уже.
Из дверей высовываются горничные и няня; музыканты выстраиваются. Смотрите: туш, как войдут (лакеям),а ты с шампанским, да чтоб подавать сейчас же рыбу и… идут! (Берет хлеб, оправляется и выходит на середину.)
1-ая гостья.Однако какая это торжественная минута!
2-ая гостья.Для отца-то, для матери каково!
Иван Михайлович (целует, прослезившись, Марью Васильевну).Ну, милая, поздравляю. Дожили-таки мы с тобой до радости.
Марья Васильевна.Ах, Jean, как мне и страшно, и радость, и я сама не знаю… ты мне скажи когда, а то я спутаюсь… Идут!.. Здесь мне стоять?
Слышны шаги, родители становятся в позу, родные тут же.
Явление второе
Входит Николаев.Иван Михайлович.Что ж вы не с посаженой? (Дает знак музыкантам.)
Николаев (растрепанный).Шш… болваны (на музыкантов).Нет, такого свинства я в жизнь свою не видал! (Бросает шляпу оземь.)Я тебе говорил, старому дураку! Нет, брат, я над собой смеяться никому не позволю. Я тебе не брат, не друг и знать тебя не хочу. Вот что! (К жене.)Софья Андреевна, поедем.
Иван Михайлович.Что он? Что с ним?
Марья Васильевна.Молодые-то где? Jean, я спутаюсь.
Николаев.Да, ступай, целуйся с ним, догоняй!..
Иван Михайлович.Да что ж это наконец? Не мучай: что с тобой? за что?..
Николаев.Уехали — вот что! Всем в рожу наплевали и уехали. (Садится в кресло, гости окружают его.)
Няня.Что ж это, без благословения?
1-ый гость.Не может быть!
2-ой гость.Это неслыханно.
Марья Васильевна.Ах! (Падает в кресло, няня бросается к ней.)
Иван Михайлович (все еще с хлебом).Николаев, этим шутить нельзя… Где она? Я тебе говорю. (К лакею.)Где молодые? У тебя спрашиваю.
Лакей.Изволили уехать.
Иван Михайлович.Что вы все взбесились, что ль? Ты сам видел?
Лакей.Как же. Мы с Федором в повозку сажали.
Иван Михайлович.В повозку? в какую повозку? Я тебя до смерти убью, каналья! (Подступает к нему, бросает хлеб, лакей бежит.)
Марья Васильевна.Jean, что ты! Ради бога…
Иван Михайлович останавливается и задумывается.
Николаев.Да, брат, это по-новому, совсем по-новому. И жалок ты мне, и смешон! Ты делай глупости, да других в дураки не ставь. Кабы ты мне не был жалок, я б тебя бросил, и слова говорить не стал.
Гости.Да что ж было? Как это без благословенья!..
Посредник.Да как же в повозке? Не может быть…
Николаев.Я видел, что будет гадость какая-нибудь. Я так и ждал. Он уверял меня. Я поверил, поехал в церковь. В церковь невежа этот приехал в сюртуке и в синих штанах… Ну, хорошо. Я хотел везти ее, как следует по обряду… Он не дослушал молебна, подхватил, посадил ее в свою карету. Ну, думаю… Я уж вовсе не хотел ехать, Софья Андревна пристала… Поедемте, что ж, за что Любу обидеть… ведь он не знает обряда… Ну, думаю: поеду, и Любу жалко.
Иван Михайлович.Николаев, ты шутишь?.. Где они?.. ради бога, пожалей меня… ведь я отец…
Николаев.Что шутить, брат? и сам бы рад… в Лашневе небось, на станции.
Иван Михайлович.Ну, говори, говори…
Николаев.Думаю, для старого друга нельзя не сделать, а уж знал, что будет гадость… Да, думаю, что ж? меня какой-нибудь писака-мальчишка не может же оскорбить: поехал. Хорошо. Разлетелись мы с Софьей Андреевой — никого нет, один шафер… Квартира— свиной хлев чище! — веревки на полу валяются, и какой-то его друг, такой же невежа, как он, чуть не в халате, да его родня — протоколист какой-то… Что же вы думаете? Повернулся спиной, ушел, надел шляпу и поехали!
Иван Михайлович.В чем поехали?
Марья Васильевна.Как же без девушки? Дуняша здесь. О, боже мой!
Иван Михайлович.В чем поехали? Режь меня! на! пей мою кровь!..
Николаев.В повозке в рогожной. Я сам видел…
Иван Михайлович.Николаев!.. Смотри…
Николаев.Что мне смотреть? Тебе смотреть надо было, за кого дочь отдаешь…
Иван Михайлович.Петруша там был?..
1-ый гость.Что ж это?
2-ой гость.Должно быть, обидели его чем-нибудь?
3-ий гость.Нет. Говорят, все дали до свадьбы.
1-ый гость.Сумасшедший, верно. Поверьте, что сумасшедший.
2-ой гость.Одно удивительно: как она согласилась.
3-ий гость.В руки забрал.
1-ый гость.Это урок хороший Ивану Михайловичу.
2-ой гость.Все гордость.
Иван Михайлович.[ 1 неразобр. ] Петрушка там был? Эй, Сашка! —
Марья Васильевна.Jean, ради бога!..
Иван Михайлович.Убирайся!..
Лакей (входит).Чего изволите?
Иван Михайлович.Где Петр Иванович?
Лакей.Не могу знать…
Иван Михайлович.Я тебя выучу знать! Чтоб был мне Петр Иванович сию минуту, слышишь, разбойник? (Вдруг озлобляется.)Я те посмеюсь надо мной!
Лакей бежит.
2-ой лакей (входя с письмами).Петр Иванович уехали с Катериной Матвевной и со студентом, приказали подать прямо вам.
Иван Михайлович.Что? (Берет письма.)Куда уехали? Когда уехали?
2-ой лакей.Не могу знать-с. Сказывали, что в Петербург.
1-ый гость.Вот удивительно-то!
2-ой гость.Да, беда одна не ходит.
Николаев.Вот тебе и новые идеи… доюродствовался.
Иван Михайлович (распечатывая письмо).Господа, мне слишком тяжело. Пожалейте меня! Я знаю, что я виноват. Скрывать нечего… Я не могу читать… Читайте хоть вы. (Пробегает письмо и передает шаферу.)Читайте… Постойте, эй! (Лакею.)Четверню серых в коляску! Да скажи Фильке-кучеру, что коли через минуту не будет подана, я у него ни одного зуба во рту не оставлю. Все выбью. Вот при народе говорю, а там суди меня бог и великий государь! Нет, прошло ваше время! Ну, читайте.
Шафер (читает письмо).«Господин Прибышев!»
Иван Михайлович.Это от кого?
Шафер.Катерины Матвеевны.
Иван Михайлович.Хорошо, и с этой дурищей разочтемся. Читайте.
Шафер (читает).«Хотя невызревшие социальные тенденции, проявлявшиеся рельефнее в последнее время в вашей личности, и давали нам чувствовать, что вы начинали колебать покои тупого самодовольства ультраконсервативной и скажу больше — ультраретроградной среды, в которой вы вращались, и давали нам надежды на резкий поворот ваших тенденций к новому учению. Но торжество мысли не есть еще торжество дела. Скажу просто: неизмеримая высота, отделяющая нас от вашей семьи, давала себя субъективно чувствовать с адскою силой. Последние события в вашей среде выкинули наружу весь устой невежества, порчи и закоснелости, таившийся в ней. Мы были насильственно сгруппированы и потому не могли слиться. Мы все стояли особняком. Я решилась возвратиться в Петербург, под то знамя, которое ближе моим задушевным убеждениям, под знамя нового учения о женщине. Так как в сознании вашем был заметен поворот на честную дорогу, — я предполагаю, что вам интересно знать успехи нашей деятельности на пользу общего дела, имеющего характер вполне реалистический. Некоторые передовые личности и честные характеры делают опыт свободного сожительства мужчин и женщин на новых своеобразных основах. Учреждение это получило название коммуны. Я делаюсь членом ее».
Николаев.Ну, брат, — учреждение это давно известно и называется просто… (Говорит на ухо.)
Иван Михайлович.Читайте… Много еще?
Шафер.Нет, вот сейчас. (Читает.)«Живя в коммуне среди соответствующей мне среды, я буду принимать участие в литературных органах и посильно проводить идеи века как теоретически, так и в конкрете. Я буду свободна и независима. Прощайте, Прибышев. Я ни в чем не упрекаю вас. Я знаю, что грязь среды должна была отразиться и на вас; о Марье Васильевне я не говорю; вы должны были быть тем, что вы есть. Но помните одно: есть светлые личности, не подчиняющиеся ударам века, и на них-то вы должны, ежели хотите не утерять достоинства человека, на эти личности вы должны взирать с умилением и уважением. Я буду искренна — я не уважаю вас, но не отвергаю абсолютно в вас человеческих тенденций. Я выше упреков!»
Иван Михайлович.Все? Погоди ж!
Шафер.Нет… Post Scriptum: «Прошу продать мою землю и полагаю, что не дешевле пятидесяти рублей за десятину; надеюсь на вашу честность, — и в самом скором времени прислать мне две тысячи триста рублей серебром. Из доходов же прошу прислать мне сто пятьдесят рублей с следующей почтой».
Иван Михайлович.Отлично! Забрала уж двести, а со всего имения получается сто пятьдесят. Уж проберу ж я тебя, матушка! Ну, другое: от студента, верно. Читайте.
Николаев.Она бешеная! Ее на цепь надо. А ты все учение ее хвалишь.
Шафер.«Иван Михайлович! Я у вас забрал вперед тридцать два рубля. Я их не могу отдать теперь. Но ежели вы не бесчестный господин, то не будете иметь подлость обвинять меня. Я вам пришлю деньги, как скоро собьюсь. У богатых людей всегда привычка презирать бедных. В вашем доме это производилось слишком нагло. Я еду с Катериной Матвеевной. Вы об ней думайте как хотите, а я считаю ее за высокую личность. Впрочем, мое почтенье».
Иван Михайлович.Вот — коротко и ясно. Готовы ли лошади? Всю четверню задушу, а догоню и потешусь по крайней мере.
Марья Васильевна.Что ты, Иван Михайлович! Ты его пожалей! ведь бедный, один.
1-й гость.Есть чего жалеть!
Иван Михайлович.Ну-с, еще последнее… Добивайте…
Шафер (читает).«Отец! Я весьма много размышлял об философии нашего века. И все выходит, что людям нового века скверно жить оттого, что их угнетают ретрограды. Все уж согласны, что семейство препятствует развитию индивидуальности. Я уж приобрел очень большое развитие, а у вас ультраконсерваторство и маменька дура; ты сам это высказывал — значит, все это сознают. За что ж мне утратить широкий размах и погрязнуть в застое? В гимназии еще недоразвиты преподаватели, и я этого не выношу! В карцер сажают!.. Обломовщина уж прошла, уж начались новые начала для прогрессивных людей. Я буду следить за наукой в университете в Петербурге, ежели профессора хороши, а если дурны, то сам буду работать. И ежели ты не Кирсанов и не самодур, так пришли мне средства к жизни в Петербурге. Потому что я уж решился. А я еще убедился, что и Венеровский ретроград. Он не признает свободы женщины. Прощай, отец. Может быть, увидимся в новых и нормальных соотношениях, как человек к человеку. Я сказал все, что накипело в моей душе. Петр Прибышев».
Иван Михайлович.Боже мой! Боже мой! Что это такое!
Николаев.Жалко, жалко мне тебя, брат Иван, а делать нечего, сам виноват. Вот-те и новое! Какое новое! — все старое, самое старое; с сотворения мира гордость, гордость и гордость! Молодые хотят старых учить.
Гости.Это так.
2-й гость.До чего, однако, доходят!
1-й гость.Глупо и смешно.
Иван Михайлович.Ну, Марья Васильевна, глупа ты, а я глупее тебя в тысячу раз. Эй! готово, что ль?
Лакей.Подают-с.
Иван Михайлович.Вели Дуняше сбираться ехать со мной. Да постой, где она, дарственная запись? Ну-с, господа, простите, я еду! (Прощается с гостями.)
Посредник.Так как же, Иван Михайлович, насчет нашего дела?
Иван Михайлович.А вот как-с. Пока мне не велят с ножом к горлу, ни одного клочка не отдам даром, ни одной копейки, ни одного дня, ни одного штрафа но прощу. Будет удивлять-то-с! Нет-с, уж я нынче выучен.
Лакей.Готово-с.
Иван Михайлович.Ну, шинель, собачий сын! Что ты думаешь? По-старому? Правда твоя, Марья Васильевна, все хуже стало. И уставные грамоты хуже, и школы, и студенты… все это яд, все это погибель. Прощайте. Только бы догнать их, хоть на дороге. Уж отведу душу! Петрушку розгами высеку! Да.
Марья Васильевна.Иван Михайлович, пожалей ты меня, не кричи очень на Алексея Павловича. Право, такой худой, жалкий! Что ж, он по молодости…
Николаев.Сына-то воротишь, а дочь не развенчаешь!
Иван Михайлович.Не говори лучше. (Подходит к столу и выпивает стакан вина.)Да, да — высеку, розгами высеку. Прощайте. Смейтесь, кричите, злитесь, а высеку, высеку! И сам спасибо скажет, да!
Занавес
Действие пятое
Действующие лица
Прибышев.Венеровский.
Любовь Ивановна.
Катерина Матвеевна.
Петр Иванович.
Твердынский, студент.
Смотритель.
Староста.
Дуняша, горничная.
Театр представляет комнату для проезжающих на почтовой станции.
Явление первое
Входят смотритель и староста.Смотритель.Ну, гон! С Макарья такого не было. Чей ряд?
Староста.Акимкин; еще не оборачивался. Должно быть, задержали на Лапшеве. Спасибо, еще курьер не бежит.
Смотритель.Вот в седьмом часу опять почта, — что станешь делать? Надоест проезжающий теперь.
Староста.Вот так-то бывало в старину, при Тихон Мосеиче: как нет лошадей, он в сенник и спрячется. Я тоже старостой ходил. Ехали с Капказа так-то, ехали двое пьяных, так чту наделали! Вся станция разбежалась, всех перебили. Тихона Мосеича нашего за ноги выволокли. «Я чиновник, — не смеете!» Как принялись холить! Верите ли, по двору волокут. То-то смеху было!
Смотритель.Да наскочил бы на меня такой-то. Я бы ему задал.
Староста.Нет, нынче много посмирнел проезжающий. А то к чему, ваше благородие, я хотел спросить, нынче все «вы» проезжающие стали нам, мужикам, говорить.
Смотритель.Образование, значит, прогресс. Да ты что, дурак?
Староста.Только мы с ребятами примечали, как ежели кто «вы» называет — уж на водку не жди. А что больше галдит, да на руку дерзок, уж этот даст. Так и жди, либо четвертак, либо трехгривенный.
Смотритель (смеется).Тоже замечают!.. Будет лясы-то точить. Вишь, свинство наделали. Подмести вели, да хоть бы со стола-то стер. Ведь вот нет того проезжающего, чтоб не скучал. Нечисто все им. А ведь кто ж гадит? все они. Так и норовят все загадить и уехать. И все ему нечисто.
Староста убирает. Пойти соснуть. Никак, опять! Ну, посидят, уж не прогневайся.
Староста.Пущай двойные дадут, наши свезут.
Слышен колокольчик.
Явление второе
Те же, входят Венеровский и Любочка, очень бледная, тихая и грустная.Венеровский.Господин смотритель, я требую лошадей. Староста, велите скорее закладывать. (К Любочке.)Ну-с, вот мы и одни. Великолепно! Теперь только чувствую себя человеком, вырвавшись из всей этой безобразной чепухи! Вы рады, моя миленькая?
Любочка.Не говорите этих слов при чужих людях.
Смотритель.Лошади в разгоне.
Венеровский.Я вам говорю: вот подорожная, вот деньги, запрягайте лошадей.
Смотритель.Когда выкормятся, запрягут.
Венеровский.Извольте запрягать или подайте мне книгу, я буду жаловаться.
Смотритель.Книга вот, жалуйтесь. Много вас!
Венеровский.А, хорошо, очень хорошо! Нет, еще долго честность будет достоянием одних нас… Эти дрянные людишки! (Садится за стол, разбирает книгу и пишет.)
Смотритель (подходя, сердито).Вы прежде извольте просмотреть книгу. Вот изволите видеть, — почта восемь лошадей в пять часов двадцать три минуты, теперь-с всего девять, не воротились. Полковник с женой — шесть лошадей в шесть часов семнадцать минут. Извольте смотреть: комплект — тридцать шесть лошадей. Так вот-с, милостивый государь, прежде посмотреть надо-с и потом дрянными людьми называть тех, кто, может, получше вас, — так-то-с.
Венеровский.Оставьте меня. Я не намерен с вами препираться.
Смотритель (отходя). А вы будьте осторожны вперед! и генерал, шестерней в карете пускай едет — и тому не позволяем… а не то что всякой сволочи… (Уходит.)
Явление третье
Те же, без смотрителя.Венеровский.Староста, принесите, пожалуйста, самовар. (К Любочке.)Вы будете пить чай, миленькая? И чаю и сахару!
Староста.Самовар двадцать копеек, а за чай, за сахар с хозяйкой сочтетесь.
Венеровский.Подайте все. Вы будете?
Любочка.Да… нет…
Венеровский.Вы бы сняли мантилью.
Любочка.Ничего не надо.
Венеровский (садится к ней).Вот видишь ли, мой друг, какая разительная черта отделяет нас от прежних твоих родных. Мы будем смотреть на жизнь просто. Этот господин, в силу своих убеждений, своей среды, считает нужным притеснять людей и грубить. Это в порядке вещей, так же, как твои родные считают неизбежным проседуру тех глупостей, от которых мы уехали. Что ж, не переделывать же нам их? А нам, как умным людям, следует сказать: вы, господа, гадки и дрянны, но это при вас; оставьте только нас быть честными, человечными! Когда ты усвоишь себе это воззрение, моя миленькая…
Любочка.Не говорите: миленькая, — так не хорошо.
Венеровский.Ну, все равно. Вы заметьте только, как во всех этих столкновениях люди дрянные бывают унижены. Я не ненавижу их, я презираю их, им следует быть униженными, и они это сами знают, как поразмыслят. Поверьте, ваши родные теперь чувствуют, что они глупы. Это-то и нужно.