Страница:
Перед этой комиссией я предстану. Рядом со мной предстанет Лев Седов, мой сын. Я предъявлю комиссии факты и документы. Я укажу ей свидетелей. Я дам ей объяснения. Пусть представители Сталина внесут в эту комиссию свои обвинения. Я отвечу на каждый вопрос. Мне нечего скрывать. Я заявляю заранее: если эта беспристрастная комиссия признает, что я прямо или косвенно виновен хотя бы в небольшой части тех чудовищных и невозможных преступлений, которые Сталин пытается возложить на меня, -- если комиссия признает меня виновным, -- я добровольно отдамся в руки палачей ГПУ. Вы слышите меня? Я даю это обязательство перед лицом всего мира. Пусть мои противники примут вызов. Что может быть проще? Ведь их несгораемые шкафы -не правда ли? -- должны ломиться от улик и доказательств. Иначе невозможно было бы расстрелять около 200 большевиков, в том числе старую гвардию партии. Пусть Сталин предъявит открыто хоть часть этих доказательств. Все сомнения рассеются. Пагубный "троцкизм" будет сокрушен. Моральный авторитет советского правосудия будет восстановлен.
Я бросаю этот вызов перед лицом всего человечества. Но я вам говорю заранее: Сталин этого вызова не примет. Он не посмеет его принять. Он не может его принять. Он не пойдет добровольно навстречу собственному крушению. Его метод
другой. Он предпочитает нанимать бюрократов Коминтерна и других субъектов с гибкой совестью -- вроде адвоката Притта или журналиста Дуранти -- для внесения заразы в умы, вместо того, чтоб принять честный и открытый путь для установления истины.
Но если Сталин отступит перед следственной комиссией, мы не отступим. Если Сталин не способен доказать, что его обвинения правдивы, то мы можем доказать, что они ложны.
Подлог Сталина поражает не только размахом преступления, но и грубостью фальсификации. ГПУ привыкло в Советском Союзе не стесняться ничем. Монополия развращает. Безответственность парализует способность критики. Напомню кратко два ярких примера: ГПУ выдвинуло против меня двух свидетелей: Гольцмана и Пятакова. Первый посетил меня будто бы в Копенгагене в ноябре 1932 года, второй -- в Осло в середине декабря 1935 года. Гольцмана свел со мной будто бы мой сын, Лев Седов. Но у меня в руках неоспоримые официальные данные -- телеграммы французского министерства, паспорта, визы, свидетельские показания, доказывающие, что мой сын был в это время в Берлине. Об эти доказательства все защитники ГПУ сломают себе зубы. Далее: свидание с сыном произошло будто бы в отеле "Бристоль". Но отель "Бристоль" разрушен за 15 лет до мнимого свидания! Не лучше обстоит дело с Пятаковым. Он прилетел ко мне будто бы на аэроплане из Берлина в Осло. Но официальные власти аэродрома в Осло уже заявили, что ни один иностранный аэроплан не спускался на этом аэродроме в декабре 1935 г. Все остальные признания имеют ту же цену.
Суд ГПУ есть суд инквизиции. Признания подсудимых, вынужденные методами ужасающей нравственной пытки, полны противоречий и абсурдов. При первом соприкосновении со свободной критикой они рассыпаются в прах. Я говорю вам: пусть малодушные отходят в сторону. Мы победим без них. Те, которые сегодня защищают Сталина, будут завтра сгорать со стыда!
Откуда, зачем и почему эти страшные подлоги? Политический режим Советов окончательно превратился в бюрократическую тиранию. Новая аристократия пожирает огромную часть национального дохода и не смеет глядеть народу в глаза. Она не может допустить ни одного слова свободной критики. Для поддерживания своих привилегий она нуждается в отраве лжи и подлогов. Кто смешивает бюрократию с Советским Союзом, тот становится спиною к революции. Мы все готовы защищать Советский Союз, т. е. социальные завоевания Октябрьской революции от фашизма и японского империализма. Но экономическим основам советского режима угрожает новая аристократия, которая угнетает, эксплуатирует и обманывает
массы. Открытая борьба между советским народом и деспотизмом Сталина неизбежна. В этой борьбе мы на стороне народа против развращенной аристократии. Мы хотим помочь народу разбить новый деспотизм и восстановить рабочую демократию. Помочь народу можно только правдой. Установить правду о преступлениях сталинской клики может только международная следственная комиссия.
Граждане и друзья! Отбросьте колебания и праздные догадки. Потребуйте властно создания следственной комиссии. Поддержите ее всем вашим авторитетом.. Народы движутся вперед только правдой. Да здравствует следственная комиссия! Долой подлоги! Да здравствует правда!
9 февраля 1937 г.
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ ПОКАЗАНИЕ ДЛЯ КОМИССИИ РАССЛЕДОВАНИЯ МОСКОВСКИХ ПРОЦЕССОВ133
Есть все основания надеяться, что вопрос о московских процессах и в частности о выдвинутых против меня и моего сына Льва Седова обвинениях станет в ближайшем будущем предметом разбирательства со стороны авторитетной следственной комиссии. Это открывает мне, наконец, возможность высказаться как о существе московских судебных подлогов, так и о возможных путях их расследования. Будущая комиссия примет, надеюсь, настоящий документ как мое вступительное показание, которое должно быть в дальнейшем дополнено рядом других, более детальных и конкретных.
Я издал за годы последней эмиграции (1929--1937) ряд книг, в которых изложил свое теоретическое и политическое миросозерцание на всех языках цивилизованного человечества. Последняя из этих книг -- "Преданная революция" -- вышла в Нью-Йорке несколько недель тому назад. Написанная до московских процессов, она вскрывает их политические источники. С 1933 г., когда я окончательно убедился на трагическом опыте Германии, что Третий Интернационал стал насквозь деморализованным орудием правящей советской клики и способен лишь прокладывать пути фашизму, я поднял борьбу за построение Четвертого Интернационала. Его программа обоснована в ряде моих работ. В течение восьми лет последней эмиграции я находился в постоянной переписке с десятками старых и сотнями молодых друзей во всех частях света. Я могу с уверенностью и с гордостью сказать, что именно из этой молодежи выйдут лучшие пролетарские борцы открывающейся новой эпохи. Мои архивы содержат все полученные мною письма и копии всех моих ответов. Моя жизнь и дея
тельность, особенно за последние восемь лет, могут быть прослежены день за днем. Как бы ни оценивать общее направление моего политического пути, ему вряд ли можно отказать во внутреннем единстве.
Все это, как известно, не помешало правящей ныне советской верхушке, видящей во мне своего "врага номер один" (в этом она совершенно права), сделать попытку при помощи серии сенсационных процессов убедить человечество в том, что я в тайне от всего мира изменил идеалам всей своей жизни, стал противником социализма и врагом рабочего класса; применяю метод индивидуального террора, против которого боролся с начала нынешнего столетия; вступил в союз с германскими фашистами и японскими милитаристами, работаю рука об руку с ними над ускорением войны, руковожу разрушением советского хозяйства и массовым истреблением рабочих, подготовляя поражение и расчленение СССР, -- все это в интересах капитализма!
Единственным доказательством этих обвинений, которые кажутся столь же кошмарными, когда читаешь их в 101-й раз, как и в первый раз, являются стереотипные монологи подсудимых, которые, повторяя мысли и выражения прокурора, каются в невероятных преступлениях и неизменно называют меня главным организатором заговора. Рядом со мной фигурирует в качестве обвиняемого мой сын Лев Седов, который разделил со мной и своей матерью134 ссылку в Центральной Азии и изгнание. Несмотря на покорные покаяния, проклятия по моему адресу и гимны по адресу Сталина, подсудимые расстреливаются пачками. Все старое поколение большевистской партии подвергается холодному и систематическому истреблению. Серия расправ не закончилась еще и сейчас. Каждый новый процесс имеет целью подкрепить убедительность предшествующего процесса. Таково положение на сегодняшний день, когда я пишу это показание.
Возможная схема расследования
1. На основании официальных источников устанавливается с полной несомненностью, что подготовка покушения на Кирова была организована с ведома ГПУ. Начальник ленинградского отделения ГПУ Медведь135 и с ним 11 других агентов ГПУ были осуждены к тюремному заключению за то, что, "располагая сведениями о готовящемся покушении на С. М. Кирова..., не приняли необходимых мер". Агенты полиции, которые "знали", казалось бы, должны были фигурировать в качестве свидетелей на всех последующих процессах. Однако о Медведе и его сотрудниках нет больше и речи: они "знали" слишком
много. Убийство Кирова лежит в основе всех дальнейших процессов. Между тем в основе убийства Кирова лежит грандиозная провокация ГПУ, удостоверенная вердиктом военного трибунала от 29 декабря 1934 года. Задача организаторов провокации состояла в том, чтоб притянуть к террористическому акту оппозицию, в частности меня (через посредство латышского консула Биссинекса, агента-провокатора на службе ГПУ, также бесследно исчезнувшего с тех пор). Выстрел Николаева вряд ли входил в программу, а явился скорее накладным расходом амальгамы.
Этот вопрос разобран в моей брошюре "Убийство Кирова и сталинская бюрократия", написанной в начале 1935 г. Ни советские власти, ни их заграничная агентура даже не попытались ответить на мои аргументы, основанные исключительно на документах Москвы. Здесь для Комиссии открывается благодарная работа, опирающаяся целиком и полностью на официальные правительственные сообщения, судебные отчеты к официальные комментарии к ним советской печати.
2. Надо изучить и сравнить официальные данные по поводу
тех семи процессов, исходным пунктом которых является
убийство Кирова: 1) процесс Николаева и других 28--29 декаб
ря 1934 г.; 2) процесс Зиновьева--Каменева 15--16 января
1935 г.; 3) процесс Медведя и других 23 января 1935 г.; 4)
процесс Каменева и других в июле 1935 г.; 5) процесс Зиновь
ева--Каменева в августе 1936 г.; 6) процесс в Новосибирске
19--22 ноября 1936 г.; 7) процесс Пятакова--Радека в январе
1937 г. Эти процессы являются семью вариантами на одну и
ту же тему. Разные варианты едва связаны друг с другом.
Они противоречат друг другу в основном и в деталях. В каж
дом процессе убийство Кирова организуют другие люди, дру
гими методами и с другими политическими целями. Тщатель
ное сопоставление официальных советских документов покажет, что по крайней мере шесть из этих семи процессов должны были быть подложны. Дальнейшее исследование покажет, что подложны были все семь.
3. Процесс Зиновьева--Каменева (август 1936 г.) вызвал
уже целую литературу, заключающую в себе ряд исключи
тельной важности доводов, свидетельств и соображений в поль
зу той мысли, что процесс представляет злонамеренный подлог
ГПУ. Я называю здесь следующие книги: Leon Sedov. Livre
rouge sur le proces Moscou; Max Shaahman. Behind the Moscow
Trial; Francis Heisler. The First Two Moscow Trials; Victor Serge.
Destin d'une revolution URSS 1917--1937; Victor Serge. 16 Fu
silles. Ou va la Revolution Russe?; Friedrich Adler. The Witchcraft
Trial in Moscow.
Ни одна из этих работ, представляющих результат серьезного и вдумчивого исследования, не встретила до сих пор кри
тической оценки, если не считать площадных ругательств со стороны печати Коминтерна, которой ни один уважающий себя человек давно уже не берет всерьез. Если проверка со стороны Комиссии подтвердит правильность ссылок, цитат, фактических утверждений, и доводов, заключающихся в перечисленных выше книгах, то от первого процесса останутся лишь жалкие развалины. Между тем названные авторы не могли знать исключительной важности обстоятельств, которые близко известны мне как участнику работы старшего революционного поколения, и не имели доступа ко всем моим архивам.
4. Уже с 1926 года клика Сталина делает попытки обвинить
отдельные группы оппозиции в "антисоветской" пропаганде, в
связях с белогвардейцами, в капиталистических тенденциях,
в шпионаже, в террористических намерениях, наконец, в под
готовке вооруженного восстания. Все эти попытки, похожие на
черновые эскизы, оставили свой след в официальных актах, в
газетных статьях, в документах оппозиции. Если расположить
эти эскизы и опыты подлога в хронологическом порядке, то
получится нечто вроде геометрической прогрессии фальшивых
обвинений, заключительными звеньями которой являются обви
нительные акты последних процессов. Таким путем Комиссия
откроет "закон подлога", и таинственность мнимого троцкист
ского заговора рассеется как дым.
Совершенно также обстоит дело с невероятными, проти
воречащими на первый взгляд всем законам человеческой
психологии, показаниями подсудимых. Ритуальные покаяния
оппозиционеров начинаются с 1924 г. и особенно с конца
1927 г. Если собрать тексты этих покаяний на основе руково
дящей советской печати, -- нередко последовательные покая
ния одних и тех же лиц, -- то мы получим вторую геометричес
кую прогрессию, заключительными звеньями которой являют
ся кошмарные признания Зиновьева, Каменева, Пятакова, Ра
дека и др. на судебных процессах. Политический и психологи
ческий анализ этого общедоступного и бесспорного материала
способен полностью и до конца раскрыть инквизиционную ме
ханику покаяний.
Математическому ряду подлогов и математическому ряду
покаяний соответствует третий математический ряд: предо
стережений и предсказаний. Автор этих строк и его ближай
шие единомышленники внимательно следили за кознями и про
вокациями ГПУ и на основании отдельных фактов и признаков
предупреждали многие десятки раз, заранее, как в письмах,
так и в печати, о провокационных замыслах Сталина и о под
готовляющихся им амальгамах. Самое выражение: сталинская
"амальгама" было нами введено в оборот почти за восемь лет
до убийства Кирова и последовавших затем грандиозных про
цессов. Соответственные документальные доказательства могут
быть сегодня же предоставлены в распоряжение Следственной комиссии. Они показывают с абсолютной непререкаемостью, что дело шло не о подпольном заговоре "троцкистов", который будто бы неожиданно раскрылся в 1936 году, а о систематическом заговоре ГПУ против оппозиции, -- с целью навязать ей саботаж, шпионаж, покушения и подготовку восстания.
Все "покаяния", исторгавшиеся у десятков тысяч оппо
зиционеров, начиная с 1924 года, заключали в себе обязатель
ное острие, направляющееся против меня. От всех желающих
вернуться в партию, -- пишут ссыльные в "Бюллетене оппози
ции" (No 7, ноябрь -- декабрь, 1929) требуют: "Подавай голову
Троцкого". В соответствии с уже известным нам законом ма
тематического ряда нити всех преступлений террора, измены и
саботажа в процессах 1936--37 гг. ведут неизменно ко мне и
моему сыну. Но вся наша деятельность за последние восемь
лет развертывалась, как известно, за границей. В этом отноше
нии Комиссия будет иметь большие преимущества на своей
стороне. ГПУ не имело за границей доступа ко мне, т. к. я
всегда был окружен кольцом преданных друзей. 7 ноября
1936 г. ГПУ похитило в Париже часть моих архивов, но не
смогло до сих пор сделать из нее никакого употребления. След
ственная комиссия будет иметь в своем распоряжении все мои
архивы, свидетельства моих друзей и знакомых, не говоря о
моих собственных показаниях. Она сможет сопоставить мою
секретную переписку с моими статьями и книгами и проверить,
таким образом, есть ли в моей деятельности какой бы то ни
было элемент двойственности.
Но этого мало. Директивы заговора исходили будто бы
из-за границы (из Франции, из Копенгагена, из Норвегии).
Благодаря исключительно счастливому стечению обстоятельств
Следственная комиссия будет иметь полную возможность про
верить, действительно ли меня посетили в указанные сроки и в
указанном месте все эти мнимые заговорщики: Гольцман,
Берман-Юрин, Фрид Давид, Владимир Ромм и Пятаков. Если
московский суд не ударил пальцем о палец для того, чтоб
доказать, что эти свидания и переговоры действительно проис
ходили (вопросы о паспортах, визах, отелях и пр.), то я беру
на себя гораздо более трудную задачу: доказать при помощи
документов, свидетельских показаний, обстоятельств времени и
места, что этих посещений и переговоров не было и быть не
могло. Говоря юридическим языком, во всех важнейших слу
чаях, где приведены точные даты, я могу с несокрушимой убе
дительностью установить свое алиби.
9. Если преступник не психопат, а вменяемый субъект, тем
более старый и опытный политик, то преступление, как бы
чудовищно оно ни было, должно отвечать вполне определен
ным целям преступника. Между тем такое соответствие между целью и средствами целиком отсутствует в московских процессах Прокуратура приписывает одним и тем же подсудимым в. разных процессах разные цели (то голую "борьбу за власть" при советском режиме, то борьбу за "реставрацию капитализма"). Подсудимые и в этом вопросе покорно следуют за прокуратурой. Средства, которые применяют подсудимые, являются абсурдными с точки зрения их предполагаемых целей, но зато как бы нарочно созданы для того, чтобы дать бюрократии наилучший повод для истребления всякой оппозиции. В противовес "чисто юридическим" экспертизам Комиссия неминуемо должна будет проверить; а) соответствовали ли применявшиеся подсудимыми средства их действительным или мнимым целям; б) вытекали ли эти преступные цели из всего прошлого подсудимых, из их миросозерцания, из их психологии. Серьезный политический анализ процессов должен неминуемо обнаружить их внутреннюю абсурдность
Такова, на мой взгляд, основная схема расследования. По каждому из намеченных пунктов я могу сейчас уже предо-ставить в распоряжение Комиссии десятки документов и назвать ряд свидетелей Необходимые дополнительные расследо-вания придется произвести в советских изданиях соответственного периода, в моих архивах и в архивах ряда связанных со мною организаций. Эта работа может быть выполнена вспо-могательными органами Комиссии без больших затруднений и в сравнительно короткий срок.
* * *
Выводы, которые должны сами собою вытечь в результате расследования, для меня -- как для наиболее осведомленного лица -- ясны уже и сейчас. Я кратко перечислю их.
Несмотря на долгие годы борьбы с оппозицией, на десят
ки тысяч обысков, арестов, высылок, тюремных заключений и
сотни расстрелов, в распоряжении советских судебных орга
нов нет ни одной улики, ни одного вещественного доказа
тельства, подтверждающих правильность обвинений. Этот факт
представляет самую страшную улику против Сталина.
Если даже допустить условно, что подсудимые (все или
некоторые) действительно совершали вменяемые им чудовищ
ные преступления, их стереотипные ссылки на меня как на глав
ного организатора заговора не имеют никакой доказательной
силы: нравственные уроды, способные подготовлять крушение
поездов, отравлять рабочих, вступать в связь с гестапо и пр.,
естественно, должны были бы стремиться заслужить снисхож
дение бюрократии при помощи неизменной клеветы на ее глав
ного врага.
3 Однако показания подсудимых, по крайней мере тех, по-литическая физиономия которых известна, ложны и в той части, где они изобличают свою собственную преступную деятельность Мы имеем перед собой не бандитов, не дегенератов, а несчастных жертв самой страшной из всех инквизиционных систем.
4. Процессы представляют собой судебную комедию (как ни трудно употреблять здесь слово "комедия"), текст которой вырабатывался в течение ряда лет на основе многочисленных опытов органами ГПУ под непосредственным и прямым руководством Сталина.
5 Обвинение старых революционеров ("троцкистов") в переходе на позиции фашизма, в союзе с Гитлером и микадо и пр продиктовано теми же политическими причинами, что и обвинение со стороны французских термидорианцев против Робеспьера и других гильотинированных ими якобинцев в том, что они стали "роялистами" и "агентами Питта"136. Аналогич-ные исторические причины вызывают аналогичные последствия.
ПОЧЕМУ НЕОБХОДИМО РАССЛЕДОВАНИЕ
Совершенно неоспоримым является тот факт, что процессы против Зиновьева--Каменева и Пятакова--Радека вызвали взрыв острого недоверия к советской юстиции в рабочих и демократических кругах всего мира. Между тем как раз в данном случае следовало ждать полной ясности и убедительности судопроизводства Обвинители, как и обвиняемые, по крайней мере главные из них, известны всему миру. Цели и мотивы участников должны непосредственно вытекать из политической обстановки, из характеров действующих лиц, из всего их прошлого Большинство обвиняемых подвергнуты расстрелу: стало быть, вина их абсолютно доказана! Между тем, если оставить в стороне тех, которых можно убедить в чем угодно простым телеграфным приказом из Москвы, общественное мнение Запада наотрез отказало обвинителям и палачам в поддержке. Наоборот, тревога и недоверие растут, переходя в ужас и отвращение. Никто при этом не думает о судебной ошибке. Московские властители не могли "по ошибке" расстрелять Зиновьева, Каменева, Смирнова, Пятакова, Серебрякова и всех других Недоверие к юстиции Вышинского означает в данном случае прямое подозрение Сталина в судебном подлоге с политическими целями Для другого толкования не остается места. Один факт такого подозрения равносилен политической катастрофе. Но, может быть, сентиментальное общественное мнение сбито с пути предвзятыми симпатиями к обвиняемым? Подобный довод приводился не раз в случаях с Франциско Феррером137 в
Испании, Сакко138 и Ванцетти139 или Муни140 в Соединенных Штатах и пр. Но в отношении московских подсудимых о предвзятых симпатиях не может быть и речи. Наиболее осведомленная часть мирового общественного мнения не питала больше, нужно сказать прямо, ни доверия, ни уважения к главным обвиняемым ввиду их многочисленных предшествующих покаяний и особенно их поведения на суде. Прокуратура представила обвиняемых с их собственной помощью не как капитулянтов, а как "троцкистов", надевших личину капитуляции. Такая характеристика, поскольку она принималась на веру, никак не могла повысить симпатий к обвиняемым. Наконец, самый "троцкизм" представляет сейчас в рабочем движении небольшое меньшинство, находящееся в острой борьбе со всеми остальными партиями и фракциями. О предвзятой симпатии не только к капитулянтам, но и к действительным "троцкистам" не станет, поэтому, говорить ни один осведомленный человек.
Неизмеримо выгоднее положение обвинителей. За их спиною стоит Советский Союз. Рост мировой реакции, особенно ее наиболее варварской формы -фашизма, повернул в сторону Советского Союза симпатии и надежды даже и очень умеренных демократических кругов. Эти симпатии имеют, правда, очень суммарный характер. Но именно поэтому официальные и неофициальные друзья СССР не склонны, по общему правилу, разбираться во внутренних противоречиях советского режима; наоборот, они заранее готовы рассматривать всякую оппозицию против правящего слоя как вольное или невольное содействие мировой реакции. К этому надо прибавить дипломатические и военные связи СССР, взятые в общем контексте нынешних международных отношений: чисто национальные и патриотические чувства в ряде стран (Франция, Чехословакия, отчасти Великобритания и Соединенные Штаты) предрасполагают демократические массы населения в пользу советского правительства как антагониста Германии и Японии. Незачем напоминать, что сверх всего этого Москва располагает могущественными рычагами, весомыми и невесомыми, для воздействия на общественное мнение самых различных слоев общества... Агитация вокруг новой, "самой демократической в мире" конституции, не случайно развернутая как раз накануне процессов, еще более разогрела симпатии к Москве. Гигантский перевес априорного доверия был, таким образом, заранее обеспечен советскому правительству. Несмотря на все эта всесильные обвинители не убедили и не завоевали общественное мнение, которое они пытались застигнуть врасплох. Наоборот, авторитет советского правительства в результате процессов сильно снизился. Непримиримые противники "троцкизма", союзники Москвы и даже многие традиционные друзья советс
кой бюрократии выступили с требованием проверки московских обвинений. Достаточно напомнить инициативу Второго и Профессионального Интернационалов в августе 1936 года.
В неслыханно грубом ответе Кремль, заранее рассчитывавший на полную и безусловную победу, обнаружил всю силу своего разочарования. Фридрих Адлер, секретарь Второго Интернационала и, следовательно, непримиримый противник "троцкизма", сравнил московские процессы с инквизиционными процессами ведьм. Известный реформистский теоретик Отто Бауэр141, считающий возможным заявить в печати, будто Троцкий спекулирует на будущей войне (утверждение не только ложное, но и бессмысленное!), вынужден, несмотря на всю свою политическую симпатию к советской бюрократии, признать московские процессы судебными подлогами. Крайне осторожная и весьма далекая от симпатий к "троцкизму" газета "Нью-Йорк таймс" резюмировала вывод из последнего процесса в словах: Сталин должен доказать вину Троцкого, а не Троцкий -свою невиновность. Одна эта лапидарная фраза сводит юридическую убедительность московского судопроизводства к нулю.
Я бросаю этот вызов перед лицом всего человечества. Но я вам говорю заранее: Сталин этого вызова не примет. Он не посмеет его принять. Он не может его принять. Он не пойдет добровольно навстречу собственному крушению. Его метод
другой. Он предпочитает нанимать бюрократов Коминтерна и других субъектов с гибкой совестью -- вроде адвоката Притта или журналиста Дуранти -- для внесения заразы в умы, вместо того, чтоб принять честный и открытый путь для установления истины.
Но если Сталин отступит перед следственной комиссией, мы не отступим. Если Сталин не способен доказать, что его обвинения правдивы, то мы можем доказать, что они ложны.
Подлог Сталина поражает не только размахом преступления, но и грубостью фальсификации. ГПУ привыкло в Советском Союзе не стесняться ничем. Монополия развращает. Безответственность парализует способность критики. Напомню кратко два ярких примера: ГПУ выдвинуло против меня двух свидетелей: Гольцмана и Пятакова. Первый посетил меня будто бы в Копенгагене в ноябре 1932 года, второй -- в Осло в середине декабря 1935 года. Гольцмана свел со мной будто бы мой сын, Лев Седов. Но у меня в руках неоспоримые официальные данные -- телеграммы французского министерства, паспорта, визы, свидетельские показания, доказывающие, что мой сын был в это время в Берлине. Об эти доказательства все защитники ГПУ сломают себе зубы. Далее: свидание с сыном произошло будто бы в отеле "Бристоль". Но отель "Бристоль" разрушен за 15 лет до мнимого свидания! Не лучше обстоит дело с Пятаковым. Он прилетел ко мне будто бы на аэроплане из Берлина в Осло. Но официальные власти аэродрома в Осло уже заявили, что ни один иностранный аэроплан не спускался на этом аэродроме в декабре 1935 г. Все остальные признания имеют ту же цену.
Суд ГПУ есть суд инквизиции. Признания подсудимых, вынужденные методами ужасающей нравственной пытки, полны противоречий и абсурдов. При первом соприкосновении со свободной критикой они рассыпаются в прах. Я говорю вам: пусть малодушные отходят в сторону. Мы победим без них. Те, которые сегодня защищают Сталина, будут завтра сгорать со стыда!
Откуда, зачем и почему эти страшные подлоги? Политический режим Советов окончательно превратился в бюрократическую тиранию. Новая аристократия пожирает огромную часть национального дохода и не смеет глядеть народу в глаза. Она не может допустить ни одного слова свободной критики. Для поддерживания своих привилегий она нуждается в отраве лжи и подлогов. Кто смешивает бюрократию с Советским Союзом, тот становится спиною к революции. Мы все готовы защищать Советский Союз, т. е. социальные завоевания Октябрьской революции от фашизма и японского империализма. Но экономическим основам советского режима угрожает новая аристократия, которая угнетает, эксплуатирует и обманывает
массы. Открытая борьба между советским народом и деспотизмом Сталина неизбежна. В этой борьбе мы на стороне народа против развращенной аристократии. Мы хотим помочь народу разбить новый деспотизм и восстановить рабочую демократию. Помочь народу можно только правдой. Установить правду о преступлениях сталинской клики может только международная следственная комиссия.
Граждане и друзья! Отбросьте колебания и праздные догадки. Потребуйте властно создания следственной комиссии. Поддержите ее всем вашим авторитетом.. Народы движутся вперед только правдой. Да здравствует следственная комиссия! Долой подлоги! Да здравствует правда!
9 февраля 1937 г.
ВСТУПИТЕЛЬНОЕ ПОКАЗАНИЕ ДЛЯ КОМИССИИ РАССЛЕДОВАНИЯ МОСКОВСКИХ ПРОЦЕССОВ133
Есть все основания надеяться, что вопрос о московских процессах и в частности о выдвинутых против меня и моего сына Льва Седова обвинениях станет в ближайшем будущем предметом разбирательства со стороны авторитетной следственной комиссии. Это открывает мне, наконец, возможность высказаться как о существе московских судебных подлогов, так и о возможных путях их расследования. Будущая комиссия примет, надеюсь, настоящий документ как мое вступительное показание, которое должно быть в дальнейшем дополнено рядом других, более детальных и конкретных.
Я издал за годы последней эмиграции (1929--1937) ряд книг, в которых изложил свое теоретическое и политическое миросозерцание на всех языках цивилизованного человечества. Последняя из этих книг -- "Преданная революция" -- вышла в Нью-Йорке несколько недель тому назад. Написанная до московских процессов, она вскрывает их политические источники. С 1933 г., когда я окончательно убедился на трагическом опыте Германии, что Третий Интернационал стал насквозь деморализованным орудием правящей советской клики и способен лишь прокладывать пути фашизму, я поднял борьбу за построение Четвертого Интернационала. Его программа обоснована в ряде моих работ. В течение восьми лет последней эмиграции я находился в постоянной переписке с десятками старых и сотнями молодых друзей во всех частях света. Я могу с уверенностью и с гордостью сказать, что именно из этой молодежи выйдут лучшие пролетарские борцы открывающейся новой эпохи. Мои архивы содержат все полученные мною письма и копии всех моих ответов. Моя жизнь и дея
тельность, особенно за последние восемь лет, могут быть прослежены день за днем. Как бы ни оценивать общее направление моего политического пути, ему вряд ли можно отказать во внутреннем единстве.
Все это, как известно, не помешало правящей ныне советской верхушке, видящей во мне своего "врага номер один" (в этом она совершенно права), сделать попытку при помощи серии сенсационных процессов убедить человечество в том, что я в тайне от всего мира изменил идеалам всей своей жизни, стал противником социализма и врагом рабочего класса; применяю метод индивидуального террора, против которого боролся с начала нынешнего столетия; вступил в союз с германскими фашистами и японскими милитаристами, работаю рука об руку с ними над ускорением войны, руковожу разрушением советского хозяйства и массовым истреблением рабочих, подготовляя поражение и расчленение СССР, -- все это в интересах капитализма!
Единственным доказательством этих обвинений, которые кажутся столь же кошмарными, когда читаешь их в 101-й раз, как и в первый раз, являются стереотипные монологи подсудимых, которые, повторяя мысли и выражения прокурора, каются в невероятных преступлениях и неизменно называют меня главным организатором заговора. Рядом со мной фигурирует в качестве обвиняемого мой сын Лев Седов, который разделил со мной и своей матерью134 ссылку в Центральной Азии и изгнание. Несмотря на покорные покаяния, проклятия по моему адресу и гимны по адресу Сталина, подсудимые расстреливаются пачками. Все старое поколение большевистской партии подвергается холодному и систематическому истреблению. Серия расправ не закончилась еще и сейчас. Каждый новый процесс имеет целью подкрепить убедительность предшествующего процесса. Таково положение на сегодняшний день, когда я пишу это показание.
Возможная схема расследования
1. На основании официальных источников устанавливается с полной несомненностью, что подготовка покушения на Кирова была организована с ведома ГПУ. Начальник ленинградского отделения ГПУ Медведь135 и с ним 11 других агентов ГПУ были осуждены к тюремному заключению за то, что, "располагая сведениями о готовящемся покушении на С. М. Кирова..., не приняли необходимых мер". Агенты полиции, которые "знали", казалось бы, должны были фигурировать в качестве свидетелей на всех последующих процессах. Однако о Медведе и его сотрудниках нет больше и речи: они "знали" слишком
много. Убийство Кирова лежит в основе всех дальнейших процессов. Между тем в основе убийства Кирова лежит грандиозная провокация ГПУ, удостоверенная вердиктом военного трибунала от 29 декабря 1934 года. Задача организаторов провокации состояла в том, чтоб притянуть к террористическому акту оппозицию, в частности меня (через посредство латышского консула Биссинекса, агента-провокатора на службе ГПУ, также бесследно исчезнувшего с тех пор). Выстрел Николаева вряд ли входил в программу, а явился скорее накладным расходом амальгамы.
Этот вопрос разобран в моей брошюре "Убийство Кирова и сталинская бюрократия", написанной в начале 1935 г. Ни советские власти, ни их заграничная агентура даже не попытались ответить на мои аргументы, основанные исключительно на документах Москвы. Здесь для Комиссии открывается благодарная работа, опирающаяся целиком и полностью на официальные правительственные сообщения, судебные отчеты к официальные комментарии к ним советской печати.
2. Надо изучить и сравнить официальные данные по поводу
тех семи процессов, исходным пунктом которых является
убийство Кирова: 1) процесс Николаева и других 28--29 декаб
ря 1934 г.; 2) процесс Зиновьева--Каменева 15--16 января
1935 г.; 3) процесс Медведя и других 23 января 1935 г.; 4)
процесс Каменева и других в июле 1935 г.; 5) процесс Зиновь
ева--Каменева в августе 1936 г.; 6) процесс в Новосибирске
19--22 ноября 1936 г.; 7) процесс Пятакова--Радека в январе
1937 г. Эти процессы являются семью вариантами на одну и
ту же тему. Разные варианты едва связаны друг с другом.
Они противоречат друг другу в основном и в деталях. В каж
дом процессе убийство Кирова организуют другие люди, дру
гими методами и с другими политическими целями. Тщатель
ное сопоставление официальных советских документов покажет, что по крайней мере шесть из этих семи процессов должны были быть подложны. Дальнейшее исследование покажет, что подложны были все семь.
3. Процесс Зиновьева--Каменева (август 1936 г.) вызвал
уже целую литературу, заключающую в себе ряд исключи
тельной важности доводов, свидетельств и соображений в поль
зу той мысли, что процесс представляет злонамеренный подлог
ГПУ. Я называю здесь следующие книги: Leon Sedov. Livre
rouge sur le proces Moscou; Max Shaahman. Behind the Moscow
Trial; Francis Heisler. The First Two Moscow Trials; Victor Serge.
Destin d'une revolution URSS 1917--1937; Victor Serge. 16 Fu
silles. Ou va la Revolution Russe?; Friedrich Adler. The Witchcraft
Trial in Moscow.
Ни одна из этих работ, представляющих результат серьезного и вдумчивого исследования, не встретила до сих пор кри
тической оценки, если не считать площадных ругательств со стороны печати Коминтерна, которой ни один уважающий себя человек давно уже не берет всерьез. Если проверка со стороны Комиссии подтвердит правильность ссылок, цитат, фактических утверждений, и доводов, заключающихся в перечисленных выше книгах, то от первого процесса останутся лишь жалкие развалины. Между тем названные авторы не могли знать исключительной важности обстоятельств, которые близко известны мне как участнику работы старшего революционного поколения, и не имели доступа ко всем моим архивам.
4. Уже с 1926 года клика Сталина делает попытки обвинить
отдельные группы оппозиции в "антисоветской" пропаганде, в
связях с белогвардейцами, в капиталистических тенденциях,
в шпионаже, в террористических намерениях, наконец, в под
готовке вооруженного восстания. Все эти попытки, похожие на
черновые эскизы, оставили свой след в официальных актах, в
газетных статьях, в документах оппозиции. Если расположить
эти эскизы и опыты подлога в хронологическом порядке, то
получится нечто вроде геометрической прогрессии фальшивых
обвинений, заключительными звеньями которой являются обви
нительные акты последних процессов. Таким путем Комиссия
откроет "закон подлога", и таинственность мнимого троцкист
ского заговора рассеется как дым.
Совершенно также обстоит дело с невероятными, проти
воречащими на первый взгляд всем законам человеческой
психологии, показаниями подсудимых. Ритуальные покаяния
оппозиционеров начинаются с 1924 г. и особенно с конца
1927 г. Если собрать тексты этих покаяний на основе руково
дящей советской печати, -- нередко последовательные покая
ния одних и тех же лиц, -- то мы получим вторую геометричес
кую прогрессию, заключительными звеньями которой являют
ся кошмарные признания Зиновьева, Каменева, Пятакова, Ра
дека и др. на судебных процессах. Политический и психологи
ческий анализ этого общедоступного и бесспорного материала
способен полностью и до конца раскрыть инквизиционную ме
ханику покаяний.
Математическому ряду подлогов и математическому ряду
покаяний соответствует третий математический ряд: предо
стережений и предсказаний. Автор этих строк и его ближай
шие единомышленники внимательно следили за кознями и про
вокациями ГПУ и на основании отдельных фактов и признаков
предупреждали многие десятки раз, заранее, как в письмах,
так и в печати, о провокационных замыслах Сталина и о под
готовляющихся им амальгамах. Самое выражение: сталинская
"амальгама" было нами введено в оборот почти за восемь лет
до убийства Кирова и последовавших затем грандиозных про
цессов. Соответственные документальные доказательства могут
быть сегодня же предоставлены в распоряжение Следственной комиссии. Они показывают с абсолютной непререкаемостью, что дело шло не о подпольном заговоре "троцкистов", который будто бы неожиданно раскрылся в 1936 году, а о систематическом заговоре ГПУ против оппозиции, -- с целью навязать ей саботаж, шпионаж, покушения и подготовку восстания.
Все "покаяния", исторгавшиеся у десятков тысяч оппо
зиционеров, начиная с 1924 года, заключали в себе обязатель
ное острие, направляющееся против меня. От всех желающих
вернуться в партию, -- пишут ссыльные в "Бюллетене оппози
ции" (No 7, ноябрь -- декабрь, 1929) требуют: "Подавай голову
Троцкого". В соответствии с уже известным нам законом ма
тематического ряда нити всех преступлений террора, измены и
саботажа в процессах 1936--37 гг. ведут неизменно ко мне и
моему сыну. Но вся наша деятельность за последние восемь
лет развертывалась, как известно, за границей. В этом отноше
нии Комиссия будет иметь большие преимущества на своей
стороне. ГПУ не имело за границей доступа ко мне, т. к. я
всегда был окружен кольцом преданных друзей. 7 ноября
1936 г. ГПУ похитило в Париже часть моих архивов, но не
смогло до сих пор сделать из нее никакого употребления. След
ственная комиссия будет иметь в своем распоряжении все мои
архивы, свидетельства моих друзей и знакомых, не говоря о
моих собственных показаниях. Она сможет сопоставить мою
секретную переписку с моими статьями и книгами и проверить,
таким образом, есть ли в моей деятельности какой бы то ни
было элемент двойственности.
Но этого мало. Директивы заговора исходили будто бы
из-за границы (из Франции, из Копенгагена, из Норвегии).
Благодаря исключительно счастливому стечению обстоятельств
Следственная комиссия будет иметь полную возможность про
верить, действительно ли меня посетили в указанные сроки и в
указанном месте все эти мнимые заговорщики: Гольцман,
Берман-Юрин, Фрид Давид, Владимир Ромм и Пятаков. Если
московский суд не ударил пальцем о палец для того, чтоб
доказать, что эти свидания и переговоры действительно проис
ходили (вопросы о паспортах, визах, отелях и пр.), то я беру
на себя гораздо более трудную задачу: доказать при помощи
документов, свидетельских показаний, обстоятельств времени и
места, что этих посещений и переговоров не было и быть не
могло. Говоря юридическим языком, во всех важнейших слу
чаях, где приведены точные даты, я могу с несокрушимой убе
дительностью установить свое алиби.
9. Если преступник не психопат, а вменяемый субъект, тем
более старый и опытный политик, то преступление, как бы
чудовищно оно ни было, должно отвечать вполне определен
ным целям преступника. Между тем такое соответствие между целью и средствами целиком отсутствует в московских процессах Прокуратура приписывает одним и тем же подсудимым в. разных процессах разные цели (то голую "борьбу за власть" при советском режиме, то борьбу за "реставрацию капитализма"). Подсудимые и в этом вопросе покорно следуют за прокуратурой. Средства, которые применяют подсудимые, являются абсурдными с точки зрения их предполагаемых целей, но зато как бы нарочно созданы для того, чтобы дать бюрократии наилучший повод для истребления всякой оппозиции. В противовес "чисто юридическим" экспертизам Комиссия неминуемо должна будет проверить; а) соответствовали ли применявшиеся подсудимыми средства их действительным или мнимым целям; б) вытекали ли эти преступные цели из всего прошлого подсудимых, из их миросозерцания, из их психологии. Серьезный политический анализ процессов должен неминуемо обнаружить их внутреннюю абсурдность
Такова, на мой взгляд, основная схема расследования. По каждому из намеченных пунктов я могу сейчас уже предо-ставить в распоряжение Комиссии десятки документов и назвать ряд свидетелей Необходимые дополнительные расследо-вания придется произвести в советских изданиях соответственного периода, в моих архивах и в архивах ряда связанных со мною организаций. Эта работа может быть выполнена вспо-могательными органами Комиссии без больших затруднений и в сравнительно короткий срок.
* * *
Выводы, которые должны сами собою вытечь в результате расследования, для меня -- как для наиболее осведомленного лица -- ясны уже и сейчас. Я кратко перечислю их.
Несмотря на долгие годы борьбы с оппозицией, на десят
ки тысяч обысков, арестов, высылок, тюремных заключений и
сотни расстрелов, в распоряжении советских судебных орга
нов нет ни одной улики, ни одного вещественного доказа
тельства, подтверждающих правильность обвинений. Этот факт
представляет самую страшную улику против Сталина.
Если даже допустить условно, что подсудимые (все или
некоторые) действительно совершали вменяемые им чудовищ
ные преступления, их стереотипные ссылки на меня как на глав
ного организатора заговора не имеют никакой доказательной
силы: нравственные уроды, способные подготовлять крушение
поездов, отравлять рабочих, вступать в связь с гестапо и пр.,
естественно, должны были бы стремиться заслужить снисхож
дение бюрократии при помощи неизменной клеветы на ее глав
ного врага.
3 Однако показания подсудимых, по крайней мере тех, по-литическая физиономия которых известна, ложны и в той части, где они изобличают свою собственную преступную деятельность Мы имеем перед собой не бандитов, не дегенератов, а несчастных жертв самой страшной из всех инквизиционных систем.
4. Процессы представляют собой судебную комедию (как ни трудно употреблять здесь слово "комедия"), текст которой вырабатывался в течение ряда лет на основе многочисленных опытов органами ГПУ под непосредственным и прямым руководством Сталина.
5 Обвинение старых революционеров ("троцкистов") в переходе на позиции фашизма, в союзе с Гитлером и микадо и пр продиктовано теми же политическими причинами, что и обвинение со стороны французских термидорианцев против Робеспьера и других гильотинированных ими якобинцев в том, что они стали "роялистами" и "агентами Питта"136. Аналогич-ные исторические причины вызывают аналогичные последствия.
ПОЧЕМУ НЕОБХОДИМО РАССЛЕДОВАНИЕ
Совершенно неоспоримым является тот факт, что процессы против Зиновьева--Каменева и Пятакова--Радека вызвали взрыв острого недоверия к советской юстиции в рабочих и демократических кругах всего мира. Между тем как раз в данном случае следовало ждать полной ясности и убедительности судопроизводства Обвинители, как и обвиняемые, по крайней мере главные из них, известны всему миру. Цели и мотивы участников должны непосредственно вытекать из политической обстановки, из характеров действующих лиц, из всего их прошлого Большинство обвиняемых подвергнуты расстрелу: стало быть, вина их абсолютно доказана! Между тем, если оставить в стороне тех, которых можно убедить в чем угодно простым телеграфным приказом из Москвы, общественное мнение Запада наотрез отказало обвинителям и палачам в поддержке. Наоборот, тревога и недоверие растут, переходя в ужас и отвращение. Никто при этом не думает о судебной ошибке. Московские властители не могли "по ошибке" расстрелять Зиновьева, Каменева, Смирнова, Пятакова, Серебрякова и всех других Недоверие к юстиции Вышинского означает в данном случае прямое подозрение Сталина в судебном подлоге с политическими целями Для другого толкования не остается места. Один факт такого подозрения равносилен политической катастрофе. Но, может быть, сентиментальное общественное мнение сбито с пути предвзятыми симпатиями к обвиняемым? Подобный довод приводился не раз в случаях с Франциско Феррером137 в
Испании, Сакко138 и Ванцетти139 или Муни140 в Соединенных Штатах и пр. Но в отношении московских подсудимых о предвзятых симпатиях не может быть и речи. Наиболее осведомленная часть мирового общественного мнения не питала больше, нужно сказать прямо, ни доверия, ни уважения к главным обвиняемым ввиду их многочисленных предшествующих покаяний и особенно их поведения на суде. Прокуратура представила обвиняемых с их собственной помощью не как капитулянтов, а как "троцкистов", надевших личину капитуляции. Такая характеристика, поскольку она принималась на веру, никак не могла повысить симпатий к обвиняемым. Наконец, самый "троцкизм" представляет сейчас в рабочем движении небольшое меньшинство, находящееся в острой борьбе со всеми остальными партиями и фракциями. О предвзятой симпатии не только к капитулянтам, но и к действительным "троцкистам" не станет, поэтому, говорить ни один осведомленный человек.
Неизмеримо выгоднее положение обвинителей. За их спиною стоит Советский Союз. Рост мировой реакции, особенно ее наиболее варварской формы -фашизма, повернул в сторону Советского Союза симпатии и надежды даже и очень умеренных демократических кругов. Эти симпатии имеют, правда, очень суммарный характер. Но именно поэтому официальные и неофициальные друзья СССР не склонны, по общему правилу, разбираться во внутренних противоречиях советского режима; наоборот, они заранее готовы рассматривать всякую оппозицию против правящего слоя как вольное или невольное содействие мировой реакции. К этому надо прибавить дипломатические и военные связи СССР, взятые в общем контексте нынешних международных отношений: чисто национальные и патриотические чувства в ряде стран (Франция, Чехословакия, отчасти Великобритания и Соединенные Штаты) предрасполагают демократические массы населения в пользу советского правительства как антагониста Германии и Японии. Незачем напоминать, что сверх всего этого Москва располагает могущественными рычагами, весомыми и невесомыми, для воздействия на общественное мнение самых различных слоев общества... Агитация вокруг новой, "самой демократической в мире" конституции, не случайно развернутая как раз накануне процессов, еще более разогрела симпатии к Москве. Гигантский перевес априорного доверия был, таким образом, заранее обеспечен советскому правительству. Несмотря на все эта всесильные обвинители не убедили и не завоевали общественное мнение, которое они пытались застигнуть врасплох. Наоборот, авторитет советского правительства в результате процессов сильно снизился. Непримиримые противники "троцкизма", союзники Москвы и даже многие традиционные друзья советс
кой бюрократии выступили с требованием проверки московских обвинений. Достаточно напомнить инициативу Второго и Профессионального Интернационалов в августе 1936 года.
В неслыханно грубом ответе Кремль, заранее рассчитывавший на полную и безусловную победу, обнаружил всю силу своего разочарования. Фридрих Адлер, секретарь Второго Интернационала и, следовательно, непримиримый противник "троцкизма", сравнил московские процессы с инквизиционными процессами ведьм. Известный реформистский теоретик Отто Бауэр141, считающий возможным заявить в печати, будто Троцкий спекулирует на будущей войне (утверждение не только ложное, но и бессмысленное!), вынужден, несмотря на всю свою политическую симпатию к советской бюрократии, признать московские процессы судебными подлогами. Крайне осторожная и весьма далекая от симпатий к "троцкизму" газета "Нью-Йорк таймс" резюмировала вывод из последнего процесса в словах: Сталин должен доказать вину Троцкого, а не Троцкий -свою невиновность. Одна эта лапидарная фраза сводит юридическую убедительность московского судопроизводства к нулю.