Страница:
Калмыкия. 7 сентября.
Гребнев добирался до места чуть более суток, хотя первоначально рассчитывал уложиться в восемнадцать часов. Самолетом до Волгограда, оттуда машиной через Калмыкию до побережья Каспийского моря. Не такой уж долгий путь.Перелет из Москвы оказался приятной прогулкой в сравнении с бесконечной дорогой по жаркой степи, впитавшей в себя все тепло ушедшего лета. По прямой выходило около пятисот километров. Но трястись на «Ниве» по пескам, по пересохшим болотам и солончакам, переезжая с проселка на проселок, – выше человеческих сил и, если разобраться, никакого выигрыша во времени. По федеральной трассе путь выходил почти в полтора раза длиннее, но это ровная асфальтовая дорога, по которой прокатишься с ветерком, без проблем выжимая из машины сто километров.
Рамзан Вахаев, купивший билет на самолет до Волгограда по паспорту на имя некоего Алешина, перенес все дорожные перипетии стоически. Он все еще испытывала недомогание, от слабости клонило в сон, из раны на боку выделялась что-то похожее на сукровицу. Приходилось каждый час задирать рубаху, стягивать повязку, чтобы сменить марлевый тампон, пропитанный антисептиком. По шоссе Гребнев благополучно добрался до Элисты, купил в придорожной забегаловке воду в пластиковых бутылках и бутерброды с козьим сыром, в аптеке бинты и кое-какие мелочи, забытые в Москве. В городе он задержался на полчаса или того меньше, свернув на восток, на трассу номер сто пятьдесят четыре, проехал по ровной дороге до Яшкуля, остановившись у заправки, наполнил бензином бак и пустую канистру. Здесь свернули к югу, на асфальтовую дорогу в две полосы.
Гребнев повернулся к Рамзану и сказал, что они выбились из расписания всего часа на три, терпимо. Сказал и сглазил. Хорошая дорога, а вместе с ней и везение, закончились, когда пересекли границу Черноземельского района. Здесь поднялся сильный ветер, гнавший песок навстречу машине. Временами Гребнев не мог понять, где заканчивается асфальтовое покрытие и начинается пустыня. Коричневый песок заметал дорогу, оставляя на поверхности серые проплешины асфальта. Чтобы не сбиться с пути, пришлось сначала снизить скорость до тридцати километров, а позже съехать на обочину и, включив фары дальнего света, остановиться, пережидая непогоду.
Стекла подняли, в салоне стало душно и жарко, как в парной. Хотелось стянуть с себя майку и штаны, но Гребнев переборол это желание, по опыту зная, что лучше не станет. «Мне плохо, – сказала Рамзан. – Опусти стекло хоть ненадолго». Гребнев помотал головой: «Если я это сделаю, через минуту песка в салоне будет по колено. А то и по грудь». Огромное жгучее солнце померкло, превратившись в тусклую монетку, висящую в небе. Ветер налетал волнами, бросал в лобовое стекло песок с такой силой, что становилось не по себе, подмывало развернуть машину и на полном газу дернуть в обратном направлении. Гребнев долго терзал радиоприемник, тыкая пальцем в кнопки, но из динамиков выходил сухой треск, похожий на электрические разряды.
На душе было тревожно. Последний раз он общался по телефону с Воловиком первого сентября, в тот день машина с грузом благополучно вышла с хутора. Но уже на следующий день спутниковый телефон молчал, как индийская гробница. Гребнев успокаивал себя тем, что Воловик не в ладах с техникой, возможно, что-то испортил в аппарате. Уронил на него бутылку с вином или случайно грохнул на пол. Раз грузовик ушел, заложники в безопасном месте, и теперь причин для беспокойства нет. И все же червяк точил сердце. Когда проезжали Аршань Зельмень, Гребнев едва не свернул на восток, чтобы убедиться, что Воловик жив и здоров. Но отогнал эту идею. Свернуть на хутор, значит понапрасну потерять часов восемь, а то и все десять. Драгоценное время, которого и так на вес золота.
Гребнев выключил приемник, повернулся назад. Вахаев, подложив под голову полупустой рюкзак, боком лежал на заднем сидении. Рот открыт, дыхание глубокое и тяжелое. Он хотел разбудить Рамзана, чтобы, пока есть время, еще раз потолковать. Вахаев не страдает провалами памяти, но принимает антибиотики и прочее дерьмо, которое прописал Ханокян, отсюда лекарственная сонливость, забывчивость и тугодумие. Гребнев не стал тревожить человека, решив, нестерпимую духоту легче переносить во сне.
Ничего мудреного Вахаеву делать не придется, с такой работой он хорошо знаком. По прибытии на место, в заброшенный рыбачий поселок, куда, надо думать, благополучно перевезены заложники, Рамзану предстоит страховать Гребнева, когда заложников станут перегружать в вертолет. Хочется надеяться, что неприятностей не случится. Но хороший стрелок, контролирующий ситуацию, не помешает.
Песчаная буря продолжалась около двух часов и закончилась также неожиданно, как и началась. Гребнев долго расталкивал Рамзана, пока не сообразил: он не спит, находится в глубоком обмороке. Гребнев распахнул дверцы, и долго копался на заднем сидении, протирал лицо Вахаева марлевыми тампонами, смоченными водой, подносил к носу склянку с тройным одеколоном, потому что нашатырного спирта в аптечке не оказалось. Когда Рамзан пришел в себя, солнце опустилось за горизонт, и ясный день за несколько минут превратился в непроглядную ночь.
Где– то далеко у горизонта светилось огоньки. Это пастухи, перегонявшие лошадей, устраивались на ночлег. Гребнев отогнал машину в сторону от дороги, разложил сиденья и сказал, что предстоит ночевка в степи. Едва на востоке появились первые проблески утренней зари, он погнал машину дальше на юг. Дорога оказалась пустой, как карманы нищего.
***
Около десяти утра «Нива» добралась до цели. В берег билась лазурная морская волна, пахло йодом и горячим песком. В пятидесяти метрах от кромки моря стояло несколько построек, что-то вроде сараев, сложенных из природного камня. Пустые провалы вместо окон и дверей, под натянутым полотнищем брезента – «КАМАЗ», колеса которого глубоко утонули в песке, а лобовое стекло покрывал сантиметровый слой пыли. На жердях, воткнутых в песок, с незапамятных времен сохнут дырявые рыбачьи сети. Не выходя из машины, Гребнев дважды нажал на клаксон.В дверном проеме ближней хибары появился существо в вытертых до белизны джинсах и майке неопределенного цвета, физиономия заросла густой щетиной, щеки ввалились, а над правым глазом вырос фурункул, отливающий синевой. Из-под офицерского ремня торчит рукоятка ТТ. В оборванце Гребнев едва узнал некоего Боря Чугунова, старшего по группе. С Чугуновым он встречался в Москве, обсуждая план доставки заложников на побережье.
Гребнев вышел из машины, попросив своего спутника оставаться на месте и держать оружие наготове до тех пор, пока не будет знака, что все нормально.
– Похоже, я совсем потерял человеческий облик? – Чугунов потер ладонью пегую от пыли бороденку, тряхнул руку Гребнева и коротко доложил. – У меня без особых происшествий, если не считать, что все консервы, которые взял с собой, оказались испорченными. И питьевая вода на исходе. Парням, которые сопровождали груз, я выдал расчет. Как договорились, три штуки на нос. И отпустил их сутки назад. Иначе мы с голодухи друг друга сожрали бы.
– Правильно, – кивнул Гребнев, озираясь по сторонам. – Кто остался?
– Со мной только водитель Гриша Седых. Вы сказали его не отпускать, пока не прилетит вертушка. И двое этих гавриков, мужик с бабой. Сидят в крайней хибаре.
– Они что-нибудь ели в последние дни?
– Что я им, блин, кормящая мать? – Чугунов шлепнул себя ладонями по бокам, выбив из штанов пыль. – Самим жрать нечего, живот к позвоночнику прилепился. Ну, давал им, кажется, сушеной рыбы. Вчера. Или позавчера? Не помню… Но эти шелудивые уже жрать и пить не просят. Спят целыми днями. Ни живые, ни мертвые…
– Значит вертолет, раньше времени не прилетал?
– Сегодня обязательно появится. Вчера тут такое было… Буран поднялся. Думали, песком с головой засыплет. А у нас тут ни связи, ни жратвы, воды на день. Слишком рано мы сюда приехали.
– Ничего, с голоду ты не опух, а худоба всегда шла крутым мужикам вроде тебя, – улыбнулся Гребнев. – Кстати, я сам попал в этот буран.
– А что это за мужик с вами? – Чугунов показал пальцем на «Ниву». – На заднем сидении?
– Наш человек. Винтовку с оптикой привез? Хорошо. Его зовут Рамзаном, хороший стрелок. Бьет не хуже профессионального снайпера. Выдашь ему ствол и патроны.
– А мои деньги привезли? – решился на главный вопрос Чугунов.
– Как договаривались, сорок штук.
Гребнев обернулся, махнул Вахаеву, мол, все в порядке, вылезай. Посовещавшись с Чугуновым, решили, что Рамзану будет удобно отдохнуть в одной из хибар, где есть настоящий пружинный матрас и пара пластиковых ящиков, на которые можно положить вещи. Проводил Рамзана до места, вернулись к машине. Открыв багажник, Гребнев вытащил сумку с консервами и хлебом, бутыль с питьевой водой и рюкзак с пожитками. Зашел в ближнюю хибару, бросил вещи у порога. Возле двери, накрывшись марлей, защищавшей от мух, беспокойно ворочался на стеганом спальнике Гриша Седых. Он пускал слюну, облизывался и сладко вздыхал. Значит, видел сон с гастрономическим уклоном. Лагерь строгого режима в республике Коми, раннее утро перед шмоном и выходом на работы. Жарко натопленная столовка. Пайки хлеба и полные миски наваристой баланды, заправленной перловкой и молодой крапивой.
Чугунов, увязавшийся следом, хотел вытащить из раскрытой сумки банку тушенки и кирпичик хлеба.
– Потерпи пять минут, – покачал головой Гребнев. – Сначала покажи мне бабу с мужиком.
– Это мигом.
Чугунов побрел вдоль полосы прибоя, остановился перед крайней хибарой. Гребнев переступил порог. Справа на земляном полу лежал худой высокий мужчина в грязных штанах с дырками и серо-коричневой фуфайке, продранной на локтях. По лицу ползали мухи. Но человек не замечал этого. Людей он тоже не заметил. Гребневу на секунду показалось, что Максим Сальников мертв. Дыхания нет, лицо земляного цвета, глаза глубоко провалились. Но человек неожиданно приподнял руку, прикрыл лицо рукавом фуфайки, тихо застонал и отвернулся к стене. В темном углу, прислонившись спиной к стене, сидела женщина в серой майке и тренировочных брюках. Гребнев шагнул к ней, остановился. Женщина смотрела на него, она открыла и закрыла рот.
Гребнев смотрел в глаза женщине, словно старался их надолго запомнить. Лицо желтое, кожа истончала, как пергамент. На губах серая пленка, нос и щеки шелушатся. Женщина улыбнулась идиотической улыбкой, возможно, первый раз за последний месяц. Нижняя губа лопнула. На подбородок скатилась густая капелька крови. Гришина слизала ее белым сухим языком.
Татьяна Гришина смотрела на него снизу вверх, стараясь сообразить, что происходит. Что это за человек? Она не видела его раньше. Или она снова путает сон с явью? Последний раз ей давали воду вчерашним утром. Кружку мутной солоноватой воды. И еще маленькую сохлую рыбку, костлявую, с большой головой. Рыбку, целую вечность пролежавшую под палящими солнечными лучами. Твердую, как камень. Гришина съела ее целиком вместе с чешуей. Вторую рыбку отдал Сальников. Он не ел уже несколько дней, впадал в забытье. Просыпался и снова спал. Если бы не Сальников, она давно бы умерла или сошла с ума. Не мудрено, что от голода и жажды ей наяву начали видеться всякие несуразности, похожие на миражи или ночные кошмары.
Сальников у стены беспокойно заворочался, но не открыл глаз. Гребнев вышел из хибары. На ходу закурил, глубоко затянулся. Чугунов брел следом, отставая на полшага.
Москва, Ясенево, штаб-квартира Службы внешней разведки. 7 сентября.
Подполковник Беляев вошел в кабинет генерала Антипова без стука. В красной папке, содержавшей оперативные сообщения, оказалось несколько бумаг, заслуживающих интереса.– Никаких вестей от Колчина по-прежнему нет, – сказал Беляев, разложив расшифрованные телеграммы на столе для посетителей. – Информация у нас все та же, что была и вчера, и три дня назад. Колчин с Олегом Решкиным и Николаем Мамаевым выехали с хутора и как в воду канули. Силами астраханского УФСБ были организованы поиски пропавших по все территории области, но они не дали результатов.
– Протухшая информация меня не интересует, – свел брови Антипов. – Давай к делу. Что нового?
– Есть сводка, полученная по каналам МВД. Вчера утром на юго-востоке Калмыкии милиционеры остановили старые «Жигули» без номера, в салоне находились водитель и два пассажира. При обыске у водителя нашли пистолет, марку и серийный номер ствола не сообщают. Наверное, не успели переписать. В багажнике находился самозарядный карабин Симонова. Задержанных доставили в поселковое отделение милиции. Где-то через час с небольшим эта троица совершила дерзкий побег. Сообщается, что милиционеры были жестоко избиты. Изъятые карабин и пистолет похищены преступниками. Кроме того, из оружейной комнаты пропал автомат и патроны. «Жигули» бандиты оставили во внутреннем дворе, пересели на новую «Волгу» начальника отделения капитана Урузбекова.
– И какое отношение эта информация имеет к Колчину?
– С хутора Воловика он уехал на старых «Жигулях». При себе имел пистолет и карабин Симонова, несколько снаряженных обойм к нему. Вот я и подумал: возможно, Колчин и те преступники на «Волге»…
– Думаешь, работа Колчина? – оживился Антипов. – Но почему он не смог объясниться с этим Урузбековым? Зачем применил насилие, похитил автомат? Приметы тех людей известны?
– В ориентировке МВД приметы не сообщают, – покачал головой Беляев. – Известно вот что: где-то через полтора чала в соседнем поселке Восток бандиты были заблокированы на площади, у почты. Но отстрелялись и, ранив в ногу одного из милиционеров, вырвались на той же угнанной «Волге». В районе почты… Понимаете? У Колчина нет связи, возможно, с почты он пытался дозвониться в Москву или в Астрахань.
– Тогда тем ментам, что блокировали, очень повезло, – сказал Антипов. – Колчин мог перестрелять их всех. Но не сделал этого из соображений гуманности.
– И вот последнее сообщение: силами Юстинского, Яшкульского и Черноземельского РУДВ организован поиск особо опасных вооруженных преступников. Милиционеры полагают, что бандиты будут обнаружены в течение ближайших часов, еще до наступления темноты. Обнаружены и уничтожены. Есть приказ в случае вооруженного сопротивления живыми их не брать. Созданы три поисковые группы, которые идут по следу беглецов.
– Колчин бывал в крутых переделках, – Антипов покачал головой. – Но погибнуть где-то в Калмыкии от пуль ментов… Господи, какая нелепость. Есть возможность связаться с ментами из поисковых групп? К чертовой матери отменить всю эту самодеятельность?
– К сожалению, этот вариант исключен, – покачал головой Беляев. – Я только что созванивался с заместителем министра внутренних дел Калмыкии. Поисковые группы находятся в степи, поблизости нет населенных пунктов. Точные координаты милиционеров не известны. Рацией оснащена только одна группа. Да и аппарат старый, едва дышит. Боюсь, что помочь Колчину уже не в наших силах.
Антипов поднялся на ноги, пристукнул кулаком по столу.
– Что значит не в наших силах? Немедленно выезжай на военный аэродром «Чекаловский», туда прибудет группа оперативников. Вместе вылетите спецрейсом в Элисту. Оттуда вертолетом местного управления ФСБ до места, где предположительно находится Колчин. Вы должны вытащить его.
Беляев тоже поднялся, захлопнул папку.
– Слушаюсь, – сказал он. – Я уже просчитывал этот вариант с самолетом. Но мы не успеваем. При всем желании. Потому что в лучшем случае окажемся на месте ближе к вечеру. К тому времени наверняка все будет кончено. Колчин наломал много дров, к тому же ранил милиционера. Живым его брать не станут.
– К такой матери твою загробную философию, – крикнул Антипов. – Мы провалили операцию с захватом Гребнева, упустили его, сидим по уши в дерьме. А теперь что, позволим ментам расстрелять Колчина? Немедленно выполнять приказ. Надо действовать, а не протирать портки в кабинете, дожидаясь плохих вестей. Последнее время мы только этим и занимались. И что в итоге? Ты вытащишь его. Живого и невредимого.
– Так точно, – в голосе Беляева не прозвучала железная нотка уверенности.
Калмыкия. 7 сентября.
Светлая «Волга» с пулевыми пробоинами на кузове остановилась возле глинобитной постройки без окон, рядом с которой торчал, как труба, сложенный из камня высокий колодец. Вокруг степь, в вышине светло серого небе рисует замысловатый узор какая-то крупная птица. Солнце, встававшее над горизонтом, сулит бесконечный жаркий день и трудную дорогу. Светлые облака, напоминавшие морскую рябь, быстро рассеиваются, но утренний ветерок еще ласков. Колчин выбрался с водительского сидения, размял ноги и подумал, что они забрались далеко на юг, берег Каспийского моря где-то рядом. Километров тридцать или того меньше.Мамаев выскочил из машины, нырнул в темноту хибары.
– Есть, – крикнул он, выскочив обратно. – Есть записка.
Развернув скрученную трубочкой бумажку, прочитал текст.
– Лежала под камнем в углу. Я так и знал, он напишет. Если будет маза, обязательно напишет.
Колчин взял бумажку. Всего несколько строчек, нацарапанных простым карандашом на серой бумаге. «Коля, пишу эту маляву и не знаю, увидимся ли мы когда-нибудь. Если не вернусь в Восток, мою долю, что лежит в тайнике, отдай Машке. Она знает, что делать с деньгами. Надежды на счастливый конец мало. Мы едем в поселок Рыбачий, это километров сорок южнее залива Иван-Караул. Если будет случай, подсосись туда. Поставь табличку или крест на моей могиле. Чтобы знали: в земле не собака лежит. Прощай, Седых».
– Что ж, не зря прокатились, – сказал Колчин и сунул бумажку в карман. – Судя всему, до этого Рыбачьего остается всего ничего.
– Это судя по чему? – спросил Мамаев.
– Ветер дует с моря. Даже здесь морской дух чувствуется. И облака висят не над степью, над морем. Кстати, надо залить воды в радиатор. И наши бутылки наполнить до конца.
Колчин перелил бензин из канистры в бензобак, чтобы в горючее не попала пыль и песок, обмотал горлышко воронки тряпкой. Открыл капот, чтобы движок немного остыл. Радиатор, задетый пулей в перестрелке на площади, немного подтекал. Колчин плоскогубцами сплющил секцию медной трубки. С такой поломкой и при такой жаре тачка проедет недолго. Что дальше, неизвестно.
Мамаев поднял с земли гнутое ведро с привязанной к ручке длинной веревкой. С заднего сидения выбрался Решкин. Физиономия помятая, будто на роже кто-то посидел пару часов, а потом сплясал лезгинку. Глаза красные воспаленные. Он щурился от солнца, отходя от дремоты, часто смаргивал веками, стараясь понять, куда на этот раз их занесла нелегкая.
– Господи, хоть воды напьюсь, – сказал Мамаев.
Намотав конец веревки на руку, перегнулся через колодец, бросил вниз ведро, загрохотавшее о стенки. Веревка размоталась до конца. Ведро ударилось о сухое дно колодца. Не веря худшим предчувствиям, Мамаев подергал веревку и смачно плюнул.
– Вот, блин, попили водички, – сказал он, вытащил из-за уха сигарету, чиркнул спичкой. – И в радиатор залили. Высох наш колодец.
Решкин сел под кустом, почти не дававшим тени и, блаженно закрыв глаза, пустил струйку табачного дыма.
– А в этой пустыне миражи случаются? – спросил он.
– Они и в Москве случаются, – сердито отозвался Мамаев.
– Фу, жара, – Решкин отогнал муху.
– А хрена ты хотел, умник? – спросил Мамаев. – Номер люкс в отеле «Балчуг». С девочками и кондиционером? И ванильного мороженого?
– Да пошел ты, – огрызнулся Решкин. – Имел я тебя и всех твоих родственников по очереди. Впрочем, симпатичных родственников у тебя все равно нет. Одни уроды вроде тебя. Все с кривыми рылами и следами от цепей на ногах. Выглядят, как опущенные. Или до этого дела не дошло, до опускания?
Решкин, засмеявшись, закашлялся дымом. Мамаев сжал кулаки, шагнул вперед, бросился на него сверху, вцепился в горло.
– Убери грабли, паскуда – заорал Решкин и лягнул противника коленом в пах.
Подскочивший Колчин, ухватив Мамаева за шиворот, стащил на землю и пару раз пнул ногой. Мамаев с трудом поднялся, снова хотел броситься на этого гоношистого придурка, но, секунду подумав, отступил. Действительно жарко. И сил нет, сейчас только большой драки с кровью и не хватало. Он начистит морду Решкину позднее. Если они останутся живы.
Выждав, когда мотор немного остынет, Колчин, отвинтил колпачок радиатора. Вытащил из салона пару полупустых бутылей с водой. Слил всю воду в радиатор, бросил в высохший колодец бутылки. Он потряс фляжку, на донышке плескалось немного воды. Хватит, чтобы пару раз смочить губы.
– А других колодцев поблизости нет? – спросил он.
Мамаев отрицательно помотал головой, сел на песок, привалился спиной к крылу «Волги». Веки слипались. Хотелось спать, но спать нельзя.
Путники пережили не самую легкую ночь в жизни. С дороги пришлось съехать, Колчин издали увидел проблесковые маячки патрульной машины. Выключив фары и габаритные огни, погнали по бездорожью. Около дух ночи путники останавливались передохнуть на пару часов, но короткий сон не принес облегчения, накопившаяся усталость давила плечи, как неподъемный рюкзак. Колчин, кое-как растолкав своих спутников, сменил Мамаева за рулем. Машина взяла курс на юго-восток. Ехали минут двадцать, останавливались, давая двигателю короткую передышку, снова гнали машину вперед. Несколько раз «Волга» застревала в песке и, казалось, даже трактором вытащить ее нет никакой возможности.
Машину толкали изо всех сил, подкладывая под колеса сухие ветви колючих кустов и пару широких деревяшек, которые нашлись в багажнике. «Волга» с неохотой выбиралась из песчаной западни и, проехав пару километров, снова застревала. "Это не вездеход, всего лишь «Волга», – повторял Колчин, подкладывая деревяшки под колеса. Перед рассветом Мамаев заявил, что они окончательно заблудились. Колчин вышел из машины, долго смотрел на небо, усеянное звездами, наконец, сказал: «Мы едем правильно».
– Смотрите, – Решкин показал пальцем на север.
От горизонта к небу взлетела сигнальная ракета. Описала дымный полукруг и погасла. Мамаев присвистнул.
– Чего это?
– Менты разбились на поисковые группы, идут по нашему следу, – ответил Колчин. – Видимо, связи между группами нет. Поэтому они пускают ракеты. Они еще далеко. Километров тридцать, не меньше. Но, если наша таратайка будут вязнуть в песке каждые четверть часа, совсем скоро расстояние сократиться до минимума.
– Они нас видят? – Мамаев поднялся на ноги, отряхнул штаны.
– В простой бинокль с такого расстояния не заметят, – покачал головой Колчин. – А подзорной трубы у них нет. Впрочем, это не важно. У них есть следы протекторов.
– Надо куда-то сворачивать, – крикнул Мамаев. – Менты прижимают нас к морю. Оттуда мы не уйдем.
– Еще посмотрим, – Колчин плюнул под ноги. – Живей, в машину.
Мамаев, захлопнув капот, сел за руль и плавно тронул с места, стараясь не поднять высокий, видимый издали, столб пыли. Машина покатила по степи. Взлетела на песчаный откос, начала спуск. В низине русло пересохшей речки, ровное и твердое, как асфальт. Он погнал машину по этому руслу на юг, включил печку, давая дополнительный объем для воды, охлаждающей мотор. В кабине стало жарко. Решкин что-то проворчал и вытер пот, заливавший глаза. Он подумал, что они едут прямиком в ту сторону, где смерть без устали машет своей косой. И встречи можно ждать с минуты на минуту.
Глава тридцатая
Калмыкия. 7 сентября.
Вертолет Ми-8 с пятилопастным несущим винтом без опознавательных знаков на фюзеляже зашел на посадку и приземлился в половине первого дня. Двадцатиметровые винты долго крутились. Гребнев не спешил обнаружить себя, не вышел навстречу. Десять минут наблюдавший за вертолетом из окна ближней к морю хибары, он успел рассмотреть экипаж: усатых мужиков в гражданской одежде.Друг Гребнева Гарик Ватутин, как было условленно, самолетом добрался из Москвы до Баку. Из столицы Азербайджана машиной до Сумгаита, в пригороде которого люди Ватутина нашли частную авиакомпанию «Акмури», занимавшуюся туристическим бизнесом. Заезжим иностранцам с высоты показывали красоты республики, горы, море и прочую сомнительную экзотику. Ватутин взял в аренду лучший в компании вертолет, нанял опытный экипаж. Пятисоткилометровый путь от Сумгаита до поселка Рыбачий по воздуху занимал около двух с половиной часов.
Ватутин не выглядел усталым. В белой сорочке без рукавов, серых летних брюках и ботинках из плетеной кожи, в сползающих с носа темных очках он напоминал богатого туриста, путешествовавшего в свое удовольствие. И вот теперь попутный ветер занес его в рыбачий поселок.
Гребнев вышел из своего укрытия, помахав гостю рукой, подошел к Ватутину, потряс его руку.
– Как долетели?
– Приятная прогулка, не более того, – Ватутин устало покачал головой.
– Как экипаж?
– Неплохо. Для азербайджанцев, – ответил Ватутин. – Мне встречались летчики классом выше.
Гребнев показал пальцем на дальнюю хибару с плоской крышей.
– Видите панаму защитного цвета? Там Рамзан. Он не только банкует, не только находит иностранных спонсоров и проплачивает все наши дела, он сам не чурается мужской работы. Он прикрывает нас с тыла. На всякий случай.