Кстати, при личном обыске, который наспех провел Буряк прямо на Рыночной площади Хельсинки, в кармане убитого Яночки не обнаружил ничего интересного. Немного денег, две кредитки, использованные билеты на автобус. Бумажки, лежавшие во внутреннем кармане, оказалась оплаченными ресторанными счетами. Записной книжки при Яночке не было.
   А теперь, собственно, история самого Петера – Истомина. Его личное дело подняли из архивов МИДа и буквально полчаса назад доставили в Ясенево. Истомин из благополучной профессорской семьи, родители молились на него, как на икону. Отец известный хирург, светило в своей области, мать домохозяйка. После действительной службы в армии, в морской пехоте, Истомин поступил на дипломатический факультет МГИМО, и закончил бы вуз с отличием, если бы не две четверки по второстепенным дисциплинам. В институте он активист, характеристики положительные.
   К тому времени отец Истомина, еще довольно молодой, полный сил мужик, пережил инсульт, стал инвалидом. Все прежние дружбы, высокие связи расстроились, он больше не мог составить протекцию своему сыну. Поэтому Леонида определили на работу в одну внешнеторговую организацию, которая занималась экспортом сельскохозяйственной техники в страны третьего мира. Истомин, судя по характеристикам с той работы, пробивал себе дорогу собственным лбом, а не отцовскими хлопотами. Он вкалывал, как проклятый, зарекомендовал себя с лучшей стороны, поэтому ему и предложили работу в МИДе. Мизерный оклад, скромная должность, но статус высокий, как-никак Министерство иностранных дел, а не контора по продаже тракторов и сеялок. И перспективы светят.
   Первая заграничная командировка была в Южную Америку, в Колумбию, где Истомин безвылазно проторчал три долгих года вместе с молодой женой Ириной, с которой сошелся скорее не по любви, скорее из прагматических соображений: по мидовским правилам неженатого мужика нельзя посылать за границу дольше, чем на один год.
   Позднее он вспоминал о годах в Колумбии, как о времени, вычеркнутом из жизни. Внешняя разведка не проводила с Истоминым вербовочных мероприятий, точнее откладывала это дело до лучших времен. СВР не слишком интересовал посольский клерк в южно американской стране. Позднее, когда встал вопрос о направлении Истомина в одну из европейских стран, СВР пыталась привлечь его к сотрудничеству. Но Истомин так и не стал кадровым разведчиком, категорично и твердо заявив на собеседованиях, что не создан для этой работы. Слишком рассеян, невнимателен, не умеет концентрировать внимание…
   Однако Истомин согласился выполнять разовые, не связанные с высоким риском задания разведки: боялся, что его полный отказ от сотрудничества с СВР отразится на карьерном росте. Позднее он работал в центральном аппарате МИДа, побывал в двух долгосрочных командировках, в Польше и Венгрии. Последней оказалась командировка в Чехию, продолжительностью около двух лет.
   – Это пока все, что удалось выяснить, – подвел итог Беляев. – Времени было слишком мало.
   – Хорошо. Просто отлично. Почему ты не доложил сразу, как только получил данные о пальцах? – Антипов постарался изобразить на лице недовольство, но получилось плохо. – Я тут сижу, занимаюсь этой… А ты…
   – Я хотел проверить версию. Хотел выяснить все факты.
   – Факты выяснить, – передразнил Антипов.
   Генерал, забыв обо всех срочных делах, поднялся из кресла, прошелся по кабинету. Охотничий азарт уже захватил душу. Беляев тоже встал и следил глазами за Антиповым.
   – Даю тебе сроку до восемнадцати ноль ноль, – объявил генерал. – До этого времени соберешь об Истомине всю информацию. Родственники, близкие и дальние, привычки, знакомства, любовные связи, пристрастия… Короче, все. Подключай оперативников из ФСБ, подключай, кого сочтешь нужным. Действуй. Я все оформлю своим приказом.
   – Понял.
   Беляев пулей вылетел из кабинета.
 
    Прага, район Страшнице. 17 октября.
 
   Во второй половине дня Алексей Донцов появился в агентстве по прокату автомобилей, предъявив документы на имя гражданина Великобритании Чарльза Глейзера. Заявил, что хочет арендовать на неделю модель «БМВ» седьмой серии.
   Служащая, оформлявшая документы, была удивлена странным выбором англичанина. Аренда такой тачки удовольствие не из дешевых, большие мощные машины вроде седьмого «БМВ» очень не практичны на узких улицах Праги, кроме того, в черте города допустимая предельная скорость – шестьдесят километров. Да и за городом особо не разгонишься. За десять месяцев нынешнего года такую машину арендовали всего трижды: консервативные пожилые немцы совершали загородные поездки по скоростной автомагистрали: там разрешена скорость сто десять километров в час.
   В сопровождении старшего менеджера Донцов прошел на автостоянку, сел за руль «БМВ», задал несколько вопросов, остался доволен своим выбором. Но восторгов вслух не выразил. Машине четыре года, она в отличном состоянии, пробег небольшой, цвет кузова традиционный – темно-зеленый металлик, кожаный салон кремового цвета. Общий вид немного портило водительское кресло, в двух местах прожженное сигаретами.
   – Машина тяжеловата, как-никак больше двух с половиной тонн весит, – рассказывал менеджер, поглаживая ладонью мокрые от дождя крылья автомобиля. – Но это совершенно не заметно на дороге. Потому что рабочий объем двигателя пять тысяч четыреста кубиков, а мощность двести сорок лошадей. С места разгоняется до ста километров за шесть с половиной секунд. По скоростному шоссе она полетит, как пушинка.
   – Да, мне знакома эта модель, – сухо ответил Донцов. – Пойдемте оформим все бумаги.
   В конторе у Донцова спросили кредитную карточку. Без нее в Праге машину на прокат не получишь. Донцов заплатил за недельную аренду, сел за руль «БМВ» и укатил по неотложным делам.
 
   Морг районной больницы помещался в одноэтажном здании, потемневшем от времени, давно не знавшим ремонта. Над плоской крышей торчала черная металлическая труба, беспрерывно коптившая дождливое небо. Чтобы не привлекать внимания, Донцов оставил «БМВ» возле главного больничного корпуса, на общей стоянке. Через час больница закрывалась, последние посетители потянулись к выходу, сторож гремел ключами, собирался запирать ворота на ночь. Нужно торопиться.
   Донцов дошагал до морга, через незапертую дверь вошел в длинный пустой коридор, спустился в подвал. Постучал в дверь, не имеющую ни номера, ни таблички. С другой стороны кто-то долго возился с замками и задвижкой. Наконец, из-за двери показалась опухшая, заросшая трехдневной щетиной физиономия санитара Владимира Кунца. Пегие сальные волосы, смятые жесткой подушкой, стояли на голове дыбом. Санитар только проснулся, он долго отдыхал после обеда, во время которого, как обычно, злоупотребил туземским ромом и пивом.
   Кунц сунул в ладонь Донцов свою сухую и горячую ладонь, крепко сжал руку гостя.
   – Заходи, – санитар дыхнул густым перегаром и растворил дверь настежь. – Присаживайся. Рад дорогому гостю.
   Донцов вошел в темную каморку, освещенную хилой лампочкой, висящей над входной дверью. Сел на шаткий деревянный табурет возле стола, накрытого газетой. На газете еще лежали объедки, оставшиеся с обеда. Покусанные куски хлеба, тарелка с засохшей томатной подливкой, большая прозрачная банка с мутным желтоватым рассолом. В рассоле плавала то ли огромная жаба с толстыми лапками, то ли человеческая ладонь с растопыренными пальцами. В полумраке и не разберешь.
   – Давно не виделись, – сказал Донцов. – Когда я позвонил тебе по телефону, думал, мне скажут, что ты уволился…
   – Врешь, – прищурился Кунц. – Ты думал, скажут, что старик Кунц умер пьяным под забором.
   Санитар нырнул под стол, вытащил пузатую бутылку рома, налил большую стопку, но гостю выпивки не предложил, зная, что откажется. Опрокинув рюмку в рот, сморщился всем лицом и долго нюхал рукав рабочей куртки. Донцов терпеливо ждал: все санитары морга горькие пьяницы и немного философы. И с этим приходится мириться.
   – У меня времени мало, – предупредил Донцов.
   – Сейчас, подожди, – Кунц закурил зловонную сигарету. – Ты мне объясни: зачем тебе нужен труп женщины?
   – На котлеты, – ответил Донцов. – Зачем же еще. А вот зачем тебе нужно так много денег?
   – В деньгах смысл человеческой жизни, – Кунц икнул. – Чем занимается свинья перед тем, как ей превратиться в свиную сосиску? Она нагуливает вес. В этом заключен весь смысл ее существования.
   – При чем тут свинья?
   – Очень даже при том. А чем занимается человек перед тем, как превратится в хладный труп? Человек зарабатывает и копит деньги. Этой задаче подчинены все его действия, помыслы, мечты. А ты меня спрашиваешь: зачем тебе деньги? Глупый вопрос.
   – Ладно, меня тошнит от твоей загробной философии. Сколько я должен?
   – Пятьсот.
   – В прошлый раз было триста, – заупрямился Донцов.
   – В прошлый раз тебя понадобился мужик, – ответил Кунц. – И ты получил старый труп, который морозился в холодильнике два месяца. А в этот раз тебе нужна женщина. Они дороже стоят. И товар первосортный. Ее вчера вечером привезли. Хоть любовью с ней занимайся, такая свежая. Бродяжка без документов, примерно лет тридцать.
   – Проститутка?
   – Скорее всего, – Кунц плюнул на кончик окурка. – Проституток часто убивают. Неопознанные трупы лежат в холодильнике, потом мы их кремируем, хороним в общей могиле.
   – Какие повреждения на трупе?
   – Никаких. Только шея сломана.
   – Какой рост?
   – Метр семьдесят примерно. Я же тебе уже все сказал по телефону.
   Донцов отсчитал пять сотен, передал деньги санитару.
   – Упаковывай ее в мешок. А я задом подгоню машину к подвальному люку.
 
    Москва, Ясенево, штаб-квартира Службы внешней разведки. 17 октября.
 
   Ровно в восемнадцать часов подполковник Беляев вновь переступил порог генеральского кабинета, устроился за столом для посетителей, раскрыл папку и стал излагать факты, которые удалось собрать за последние несколько часов.
   Оказалось, Истомин в Чехии работал секретарем консульской службы посольства, одновременно выполнял разовые поручения сотрудников внешней разведки, например, тайниковые операции, встречался с нелегалами для передачи посылок из Москвы. Часто Истомина использовали втемную, но он, должно быть, догадывался о той роли, которую выполняет. Во время своей командировки Истомин заводит знакомство со связником Юраем Хорличеком, служебный псевдоним Странник. Истомин передает ему московские посылки для нелегалов, полученные по дипломатическим каналам. Карьера Истомина идет в гору.
   Но четыре года назад неожиданно для окружающих Истомин ломает свою налаженную и благополучную жизнь через колено: ставит крест на карьере, возвращается в Москву, увольняется из МИДа, разводится с женой Ириной. Ради чего? Что двигало Истоминым? Не известно. В разговорах с бывшими сослуживцами Истомин утверждает, что ему надоело глотать пыль на казенной работе, просиживать штаны и участвовать в мелких посольских интригах. Звучит не слишком убедительно. Скорее всего, Истомин сошелся с русскими предпринимателями, имеющими незаконный бизнес в Чехии, открыл для себя секреты скорого обогащения.
   С той поры Истомин надолго исчез из поля зрения внешней разведки, да и, признаться, его судьбой никто не интересовался. Судя по тем показаниям, которые Колчин выбил из сутенера Тарасенко, Истомин помогал русским, занятым незаконным бизнесом, отстирывать грязные деньги. Каким-то образом наличку ввозили в Россию, размещали в доверенном банке, деньги проводили по фиктивным контрактам. И вот они чистые. Отстиранные доллары снова уходили за границу, Истомин имел свой процент со всех сделок.
   Возможно, так и шло дальше, но в этом году убили связника внешней разведки Хорличека, а часть секретных документов из его квартиры была похищена. Имена нелегалов, работающих в Чехии, шифр-книга, замаскированная под посылочный каталог. И, главное, копии агентурных расписок, которые Хорличек не имел права хранить, но почему-то держал в домашнем тайнике.
   Странника жестоко пытали перед смертью, выуживая из него ценную информацию. Хорличеку раздробили пальцы и кисти рук, коленные суставы, голени обеих ног. Затем пристрелили. Уже после смерти изуродовали лицо. Тогда полицейские решили, что неизвестный пожилой господин подвергся нападению грабителей. Труп Хорличека опознали его жена и сын по наколке на левом плече: обнаженная женщина летит, расправив ангельские крылья. Информация, добытая у Хорличека, и стала тем товаром, который Истомин выставил на продажу.
   Позднее был убит торговец сувенирами Марек Кундера, вышедший в отставку разведчик нелегал. Истомин через Бареша предложил ему стать посредником при продаже секретных документов западным спецслужбам. На самом деле Истомин хотел, чтобы информация о предполагаемых переговорах попала в Москву, чтобы деньги ему выплатила российская внешняя разведка. Эта спецслужба больше других заинтересована в том, чтобы документы не ушли к противнику, значит, деньги с русских получить проще. Истомин вообще сомневался, что англичане или американцы выложат миллион долларов за непроверенные документы. Торговец сувенирами Кундера тянет время, чтобы успеть отправить информацию в Москву. Когда Истомин убеждается в том, что информация ушла, Кундеру убирают, как лишнюю фигуру.
   Где Истомин находится в данный момент, узнать не удалось. Нельзя исключать, что он уже в Москве. Истомин пересекает границы по чужим документам, поэтому непросто проследить за его перемещениями.
   Отец и мать Истомина скончались три года назад, сначала отец, через месяц мать, не пережившая горя. Его бывшая жена Ирина после развода работала горничной в «Интуристе», знакомилась с иностранцами, но не занималась проституцией, а искала выгодную партию. Однажды рыбка клюнула, Ирина свела знакомство с пожилым вдовцом из Соединенных Штатов, вышла за него замуж. Живет в Америке, получила зеленую карту. Из близких родственников у Истомина остался только младший брат Роман Олегович. Ему двадцать девять лет, закончил Щукинское театральное училище, но удачную артистическую карьеру сделать не смог. Не было блата в театральных, киношных кругах и на телевидении. Пробовал работать в провинциальных театрах, но вскоре прибежал обратно в Москву. В провинции нет жилья, в театрах нет выигрышных ролей, плюс сплетни, мелочные дрязги… Теперь Истомин-младший занимается всякой халтурой, впрочем, довольно денежной. У него контракт с частным наркологическим центром «Благовест».
   Роман выступает на разных благотворительные мероприятиях, принимает участие в рекламных акциях, шоу. Там собираются в основном близкие родственники наркоманов и алкоголиков. Родственников агитируют, им промывают и вправляют мозги, чтобы больных детей они помещали на лечение именно в «Благовест», а не в другие частные клиники. Врачи из «Благовеста» якобы гарантируют больным выздоровление, возвращение к нормальной жизни, короче, болтают всякую такую белиберду.
   А Истомин выходит на эстраду и рассказывает о себе, как о бывшем запойном алкоголике, то как о бывшем наркомане с трехлетнем стажем, которому врачи помогли спрыгнуть с иглы. Конкуренция на рынке медицинских услуг острая и каждый изощряется, как может, лишь бы получить клиентов и выпотрошить их кошельки. А лечение одного больного в «Благовесте» обходится примерно в пять штук зеленых и выше. Несмотря на то, что Роман выходит на эстраду и без устали агитирует людей за здоровый образ жизни, сам он человек сильно выпивающий, слабохарактерный, по натуре мелочный, злопамятный. Личная жизнь не сложилась. Детей Роман не завел, дважды был женат, но оба брака существовали недолго. Последняя жена завела интрижку, а позже убежала с каким-то провинциальным артистом, бывшим однокурсником мужа по Щукинскому училищу.
   Через телефонную станцию установили, что последний звонок из-за рубежа был десять дней назад, с мобильного телефона. Вероятно, звонил старший брат. Кстати, по слухам, Истомин старший очень привязан к Роману, возможно, брат – единственный человек на всем белом свете, кого Истомин искренне любит.
   У Истомина в Москве живет тетка по материнской линии Елена Ивановна Темнова. Работает контролером в упаковочном цехе мебельной фабрики. Замужем, детей нет. Со своей теткой Истомин поддерживает отношения от случая к случаю, звонит ей, интересуется здоровьем. Когда последний раз Елена Ивановна видела племянника, узнать не удалось. Если допросить женщину, можно спугнуть Истомина. Домашний телефон тетки поставили на прослушку.
   Беляев вытащил из папки и положил перед генералом фотографию Истомина из личного мидовского дела. Карточку увеличили, отретушировали.
   – Только что фотографию разослали пограничникам, на посты паспортного контроля в аэропортах, – сказал Беляев. – Однако шансов, что Истомина прихватят где-нибудь в Шереметьево, немного. Фото сделали без малого десять лет назад, да и качество так себе. Особых примет не имеется.
   – Особые приметы, – проворчал Антипов. – А ты хотел, чтобы у него на лбу была татуировка? А на подбородке родинка размером со старый пятак?
   Генерал долго молчал, тер пальцами подбородок.
   – Одного понять не могу, – наконец, сказало он. – Как Истомину такое могло в голову придти… Шантажировать государственную структуру. Не просто структуру, внешнюю разведку. Ведь он должен был понимать все последствия такого шага. Должен знать, что рано или поздно мы найдем его.
   – Уверен, что у Истомина не было выбора, – ответил Беляев. – Это шаг отчаяния. Он оказался в ситуации, где деньги стали вопросом жизни или смерти. В случае если бы его замысел удался, он смог продолжительное время скрываться от нас. Менять паспорта, менять страны, переезжать с места на место. Обширная практика у него имеется.
   – За этим младшим Истоминым, за Романом, установить круглосуточное наблюдение, – приказал Антипов. – Привлечь лучших оперативников ФСБ, самых опытных. Докладывать мне о каждом его шаге, о каждом вздохе. Поставить на прослушку все телефоны, по которым он может общаться со старшим братом. Установить радиомикрофоны в квартире. Ясно? Когда следующее представление, в котором участвует Роман?
   – Завтра в шесть вечера. Во дворце культуры «Газовик».
   – Я хочу взглянуть на него, – сказал Антипов. – Распорядись, чтобы достали пригласительные билеты.

Глава четвертая

    Прага, район Градчаны. 18 октября.
 
   Темно синий седан «Рено Лагуна» остановился впритирку к бордюрному камню, отделяющему мостовую от тротуара. Мила Гресс выпорхнула из машины, как птичка из клетки, через мгновение исчезла за дверью подъезда. Два мужчины с непокрытыми головами, в плащах темного цвета, едва поспевали за хозяйкой. Колчин посмотрел на часы, следя за секундной стрелкой, по этой дамочке можно время проверять: Мила поднялась в свою квартиру ровно в полдень.
   День выдался сумрачным, над городом висела серая дождливая мгла, мелкая изморозь сеялась на землю. Колчин сидел в грузовом отсеке фургона, припаркованного возле парикмахерской «Локон», через стекла бинокля наблюдал за знакомыми окнами на пятом этаже. Взлетели вверх жалюзи, загорелся тусклый светильник на кухне, через минуту осветилось большое окно гостиной комнаты. Тут же чья-то рука задернула плотные зеленые шторы.
   – Ну, вот я тебя и дождался, – сказал Колчин вслух, обращаясь к самому себе. – Скоро мы увидимся.
   Он положил бинокль на столик, хотел пересесть в другое кресло, но посмотрел себе под ноги и передумал. Между сиденьями лежал продолговатый мешок из черного пластика на «молнии». Женский труп, который Донцов выкупил по сходной цене у санитара морга Кунца, вчера поздним вечером перегрузили из багажника «БМВ» в фургон. Здесь, в тепле, труп пролежал всю ночь и, кажется, уже начинал попахивать. Колчин не испытывал моральных страданий от такого соседства. Но передвигаться по тесному грузовому отсеку стало неудобно, он все время натыкался на черный мешок, спотыкался об него, тщательно выбирал свободное место на полу, куда поставить ногу.
   Вытащив из кармана трубку мобильного телефона, Колчин набрал номер.
   – Нам сегодня везет, – сказал он. – Она уже здесь.
   – Поздравляю, – ответил Донцов. – Через полчаса я выезжаю. Когда буду на месте, позвоню. Желаю удачи.
   – Тебе того же.
   Колчин раскрыл пакет с бутербродами, выбрал тот, что колбасой. Выдавил горчицу из пластмассовой бутылочки, поленился достать нож, размазал горчицу пальцем. Теперь нужно набраться терпения и ждать. В фургоне есть все необходимое, чтобы скрасить томительные часы и минуты: радио, бутерброды, газировка и даже труп неизвестной женщины в пластиковом мешке. За отсутствием иных собеседников можно поговорить с трупом. Вслух изложить свои оригинальные мысли или свежие наблюдения. Но оригинальных мыслей не ожидалось. Поэтому Колчин просто жевал бутерброд, глядел на подъезд дома и барабанил пальцами по столику.
   Когда был съеден второй бутерброд, из парадного вышел один из тех молодых людей, что сопровождали Милу в поездке, сел на водительское место, отогнал машину за угол и вернулся назад.
   – Он входит в подъезд, – сказал Колчин то ли самому себе, то ли мертвой женщине. – Ну, и пускай себе входит.
   Колчин открутил крышечку от бутылки лимонада, напиток вспенился, запахло содой и какой-то химией. Колчин стал посасывать из горлышка теплую сладкую воду.
   Донцов вышел из квартиры неподалеку от Национального музея, пешком дотопал до платной стоянки, где оставил машину. Сел за руль и, пока прогревался двигатель, разложил на коленях карту автомобильных дорог Праги и ее предместий. На карте черным фломастером был вычерчен маршрут, по которому Мила Гресс должна двигаться к своему загородному дому. Донцов убрал карту в бардачок, подъехав к воротам. Он сунул деньги в ладонь охранника, вырулил на улицу.
   Проехав двадцать восемь километров по скоростному шоссе, Донцов свернул на дорогу, ведущую к городку Табор. Через четверть часа он остановил «ВМВ» у придорожного кафе «Золотой рог». Донцов никуда не опаздывал, поэтому решил заправиться под завязку. Он выбрал столик у окна, долго читал меню, упакованное в красную папку с золотыми вензельками. После долгих раздумий заказал свиное колено, огромный кусок мяса с костью, сдобренный овощами и картофелем фри. А в дополнение большую кружку темного «Гамбринуса» и кусок вишневого пирога.
   Обед занял почти полтора часа. Донцов расплатился, купил внизу свежую газету, сел за руль. Проехав еще десять километров, свернул на узкую, в две полосы дорогу, лишенную разметки, тихо покатил дальше. Встречных машин здесь не попадалось. Вдоль дороги темнели ряды корявых тополей с подстриженными кронами, до горизонта, сколько хватало глаза, расстелились вспаханные поля, еще хранившие в своих глубинах тепло навсегда ушедшего лета. Донцов съехал на обочину, остановил машину, не доехав десяти метров до километрового столбика.
   Он позвонил Колчину, сообщил, где находится. Затем включил радио, развернул газету. Под бодрую музыку на одном дыхании прочитал скучную занудливую передовицу.
 
   Мила Гресс вышла из парадного в два часа дня, заняла заднее сидение «Рено» и отправилась за покупками. Вернулась обратно в четыре с минутами. Охранники несли за своей дамой несколько сумок, по виду не слишком тяжелых. В четыре тридцать подъехал пикап с эмблемой ресторана «Новый свет»: Лев держит в передних лапах то ли глобус, то ли футбольный мяч. Это привезли заказанный еще утром обед. В пять вечера Колчин с удивлением обнаружил, что бутерброды подошли к концу, иссякла и газировка. Правда, осталась упаковка бутылочного пива. Но пиво сейчас не ко времени. Вскоре прорезался острый, какой-то нечеловеческий аппетит, который всегда появлялся у Колчина перед важным делом.
   Конечно, можно добежать до пирожковой «Синий павлин» на углу, там пополнить запасы еды. Это займет четверть часа или около того. Но где гарантия, что Мила сегодня не откажется от послеобеденного отдыха? Возможно, она отложит примерку тряпок до вечера, немедленно спустится вниз, направится за город. А Колчин тем временем будет топтаться возле кассы в пирожковой. Колчин сказал себе, что надо потерпеть, но аппетит сделался еще злее.
   Мила, одетая по-новому, в длинный плащ и шляпку с узкими полями, появилась из подъезда в пять тридцать три. Уселась на заднем сидении, за водителем. Телохранитель уложил в багажник сумки и свертки. «Рено» плавно тронулся с места, остановился на ближнем перекрестке, свернул в переулок.
   Колчин спрятал бинокль под сиденьем, набрал телефонный номер.
   – Они только что сели в тачку и выехали, – сказал он.
   – Отлично, – облегченно вздохнул Донцов. – А то я тут совсем заржавел в одиночестве. Просто подыхаю от скуки на этом проселке.
   – Можно подумать я тут с девочками развлекаюсь, – Колчин покосился на труп в черном мешке и нажал кнопку отбоя.
   Он надул бумажный пакет из-под бутербродов и хлопнул по нему ладонью. Пакет разорвался, как граната, вместо осколков по сторонам разлетелись хлебные объедки и колбасные шкурки. Колчин смял бумагу и бросил под сиденье. В очередной раз, споткнувшись о женщину в мешке, выбрался из грузового отсека, запер заднюю дверь. Через минуту фургон тронулся с места, поехал следом за машиной Милы Гресс. Колчин не пытался сесть на хвост «Рено», в этом не было никакой нужды.