Троицкий Андрей Борисович. Шпион особого назначения

   Надо бы согнать вес, сходить к пластическому хирургу, чтобы свел эту проклятую отметину на морде, – поймал себя на мысли Селиванов. Впрочем, о всякой белиберде, о тренажерах, штанге и пластической хирургии, он постоянно вспоминает, когда смотрит на себя в зеркало. Вспоминает и забывает. – Айда в парную, – скомандовал Селиванов своему референту, надел на голову белую шапку из шерсти и сбросил с себя простыню.
 
   Беляев, одетый в синий короткий халат, спустился с лестницы вниз. На прежнем месте, за конторкой, сидела разрумянившаяся дежурная, то и дело поправлявшая высокую прическу. Она кокетничала с Николаем, одним из охранников Селиванова, занявшим кресло у двери. Обсуждали важную, животрепещущую тему: не холодно ли Николаю в такую непогодь ходить по улицам с бритой налысо башкой и еще без головного убора.
   Беляев встал между женщиной и охранником, словно хотел продемонстрировать им свои голые волосатые ноги, худые, с заметной кривизной.
   – Что-то у нас в бане совсем холодно, – пожаловался Беляев. – Просто поверните ручку термостата, – посоветовала Люда. – И температура повысится.
   – А, понятно, – почесал затылок Беляев. – А банщика можно позвать? Нам бы четыре пива. И закусить. Найдется что-нибудь пожевать?
   – Пицца вас устроит?
   – Вполне.
   Люда поморщилась. Очень не хотелось вставать, заканчивать задушевный разговор с охранником и тащиться на кухню, разогревать пиццу. Дежурная запомнила, как этот тип Жуков расплачивался: дрожащими руками все считал и пересчитывал бумажки и мелкие деньги. С одного взгляда ясно, что Жуков – просто крохобор, чертов жлоб и зануда, каких с фонарями не найдешь, значит, и чаевых от него не жди. – Артем, принеси четыре пива, – крикнула Люда.
   Повздыхав, она поправила прическу, поднялась со своего места и поплелась на кухню размораживать пиццу. Проворный банщик уже появился из подсобки, пивные бутылки он держал донышками вверх, как эскимо.
   – Заодно уж и термостат посмотрите, – попросил Беляев.
   Вслед за банщиком он поднялся верх по лестнице. Внизу у двери остался один телохранитель, не зная чем себя занять, он вытащил пластмассовую зубочистку и принялся ковырять в зубах. На втором этаже банщик поставил пиво на стол, взял деньги. Угостился рюмкой водки, что принесли гости, и уже хотел проверить термостат, но на дорогу загородил Колчин.
   – У вас шнурок развязался, – сказал он.
   Однако Артем не опустил головы, чтобы взглянуть на свою обувь. Недобро прищурившись, он посмотрел в глаза Колчина, бессознательно угадав какой-то злой подвох, опасность.
   – На моих кроссовках нет шнурков, – ответил банщик. – Они на липучках.
   – А я говорю, у тебя шнурок развязался, – повторил Колчин.
   Сзади к банщику подкрался Беляев, ткнул стволом пистолета в шею.
   – Шнурок, – прошипел Колчин.
   Только сейчас, кожей почувствовав холод металла, банщик понял, чего от него хотят. Он опустил голову вниз. И в ту же секунду получил рукояткой пистолета по затылку. Артем застонал, раскинул руки по сторонам, будто собирался сплясать вприсядку, и свалил со стола бутылку пива. Ноги подогнулись, банщик тяжело рухнул на пол, ударившись лицом об пол. Колчин не успел подхватить бутылку.
   Перевернувшись в воздухе, посудина с глухим смачным звоном ударилась о керамические плитки пола и разлетелась в мелкие осколки, забрызгав пивом голые ноги Беляева.
   – Черт, – сказал Беляев.
   Засунув пистолет под халат, он вышел за дверь и стал спускаться вниз по лестнице. Колчин, ухватив банщика за руку, подтащил его к подоконнику, наручниками пристегнул запястья к трубе парового отопления. Куском лейкопластыря заклеил рот Артема.
   Охранник, сидевший у входной двери, услышал звон разбитой бутылки, звон, который не заглушила даже громкая музыка. Николай встрепенулся, прислушался, но встать с кресла и подняться наверх поленился, решив, что разбитая наверху склянка не его дело, и снова взялся за зубочистку. Услышав шаги на лестнице, телохранитель навострил уши. Он увидел голые ноги Беляева, перебирающие ступеньки, его халат. Охранника насторожили, даже испугали руки Беляева, обтянутые перчатками. Внизу лестницы Беляев остановился, полез правой рукой под халат. Якобы грудь почесать… Взгляды двух мужчин встретились.
   Молодой, быстрый на руку телохранитель обладал прекрасной реакцией, за годы работы в специальном отряде милиции доведенной до автоматизма. Он оценил ситуацию за короткое мгновение, успел сунуть руку под кожаную куртку, но не стал подниматься из кресла. Потому что человек, стоящий в полный рост, идеальная мишень для стрелка. Девяти миллиметровый самовзводный «Браунинг» Николай носил на животе, под брючным ремнем.
   Ладонь сжала рукоятку, указательный палец лег на спусковую скобу. Противников разделяли жалкие восемь метров. Тут не промахнешься, главное, успеть первым. Беляев выхватил свой «ТТ» с навинченным на ствол глушителем, прижав локоть к боку, произвел выстрел. Пистолет издал характерный пукающий звук. Пуля попала в середину груди, прошила ребра и пищевод, сбросила охранника с кресла. Кровь брызнула на регистрационный журнал. В падении Николай успел вытащить «Браунинг», приподнять руку. А дальше наступили мрак и боль.
   Вторая пуля, выпущенная Беляевым, раздробила ключицу охранника. Пистолет отлетел под конторку. Беляев подошел ближе. Николай лежал на боку, из его груди вырывались булькающие звуки, из носа и рта шла кровь. Зубочистка приклеилась к нижней губе охранника, да так и осталась висеть. Беляев добил его двумя выстрелами в голову.
   Колчин спустился с лестницы, осмотрелся, сунул руку под халат.
   – Иди на кухню, – сказал он Беляеву. – Узнай, готова ли пицца. А я туда.
   Он показал пальцем на коридор, ведущий к каминному залу. По бане разносилась музыка, мощные голоса певцов выводили: «Нужно бы нам встретиться было за полчаса до весны». Колчин засунул руку под халат, вытащил пистолет, сделал два шага вперед и остановился.
 
   Широкий длинный коридор, по стенкам которого стояло несколько мягких стульев, был освещен яркими светильниками и хорошо просматривался от начала до конца. Последняя дверь, двустворчатая, с блестящими латунными ручками, облицованная дубовым шпоном, вела в каминный зал. Но по дороге были еще две двери, простые, фанерные с желтыми ручками. Одна в мужской туалет, другая в женский. Музыка неожиданно закончилась. Колчин остановился, застыл в неудобной позе посередине коридора прямо перед дверью в мужской туалет. Сейчас он боялся пошевелиться. И ждал, когда снова грянет музыка. Но пауза почему-то затягивалась. Тишина наступила такая гулкая, напряженная, что, казалось, стало слышно, как дождь барабанит по железному навесу над подъездом бани, а в кабинке мужского туалета, в неисправном бачке унитаза тихо шумит вода. Колчин сглотнул слюну, комком застрявшую в горле. Черт, почему не играет музыка?
   Он сделал неуверенный шаг вперед. Под башмаком скрипнул рассохшийся паркет. Скрип оказался таким громким, что Колчин поморщился, инстинктивно шагнул назад. Паркет заскрипел еще громче. Колчин замер.
   – Это ты, Николай?
   Незнакомый мужской голос раздавался из-за туалетной двери. Колчин лихорадочно соображал, что предпринять. Ответить? Но что ответить? Какие найти слова? Или промолчать? Это не выход. Когда же заиграет проклятая музыка? Сейчас Колчин жалел, что не навинтил глушитель на ствол пистолета.
   – Кто там? Николай, ты?
   Свободной рукой Колчин вытер со лба капли пота. За дверью послышался шорох бумаги, какая-то возня.
   – Николай, ты? Ты чего там?
   Молчать дальше нельзя.
   – Я, – придушенным, не своим голосом ответил Колчин. – Я это.
   Сжав зубы, Колчин медленно опустил ствол пистолета до уровня живота. Беззвучно шевеля губами, досчитал до трех. Тишина. И тут из-за двери каминного зала выкатился мощный фортепьянный аккорд, музыку подхватили духовые инструменты. Певица запела приятным грудным голосом: «Не пойму, почему так грустна сегодня я».
   Колчин дважды нажал на спусковой крючок. И сам едва услышал выстрелы, такими тихими они оказались. Пули прошили дверь насквозь. Колчин сжал желтую пластмассовую ручку, с силой дернул ее на себя. Гнутый гвоздик, державший дверь с обратной стороны, распрямился.
   На унитазе, расстегнув куртку и спустив штаны, сидел средних лет упитанный мужчина. Он широко расставил молочно белые безволосые ноги, опустил голову на грудь и уронил руки вдоль тела. На коленях лежал рулон туалетной бумаги. Изо рта на светлую рубашку бежал кровавый ручеек. Одна пуля вошла мужчине в лоб над левым глазом, вторая – проделала дырку в правой щеке. На лбу застыли кровавые брызги, похожие на свеже выдавленные прыщи. Рулон туалетный бумаги упал с голых колен, раскручиваясь, прокатился по полу к противоположной стене.
   Колчин закрыл дверь, сделал несколько шагов вперед.
 
   Беляев пережидал музыкальную паузу перед дверью на кухню. В тишине было слышно, как Людмила гремит кастрюлями и сковородками, переставляя их из мойки в шкаф. Три раза пискнула микроволновка, значит, пицца разогрелась. Тут заиграли музыка, Беляев вздохнул с облегчением, переступил порог.
   Под кухню приспособили двадцатиметровую комнату с высоким потолком. Если постоянные клиенты желали устроить в бане торжественное мероприятие, что случалось регулярно, сюда приглашали повара и официантов из местного ресторана, которые трудились вечер и ночь напролет. Для работы в каминном зале набирали девочек, проверенных гинекологом. Вдоль задней стены кухни стояли три газовые плиты, огромный духовой шкаф и две посудных мойки. Боковые стены были увешаны полками и заставлены шкафами с посудой, столовыми приборами и кастрюлями. Посередине кухни стоял большой разделочный стол, покрытый листом нержавеющей стали.
   Людмила повернулась спиной к двери. Надев поверх шелковой блузки фартук, она протирала полотенцем только что вымытые тарелки. Беляев сделал несколько шагов в сторону женщины, остановился у разделочного стола. Громко играла музыка, Беляев, передвигаясь по кухне, не издал ни единого звука. Но Людмила вдруг оглянулась за спину, словно затылком почувствовала взгляд чужака.
   Она чуть не открыла от изумления рот, увидав пистолет в руке мужчины. Но замешательство продолжалось одну короткую секунду. Дежурная схватила ручку тяжелой чугунной сковородки и, размахнувшись, запустила ее в голову Беляева.
   – Помогите, – закричала женщина. – Помогите кто-нибудь. Убивают.
   Беляев едва успел наклонить корпус в сторону. Сковородка врезалась в застекленный шкаф, вдребезги разнесла дверцу, на пол посыпались фарфоровые тарелки.
   – Заткнись, – заорал Беляев. – Я ничего тебе не сделаю.
   Он шагнул вперед, женщина метнулась в противоположную сторону, за угол разделочного стола. На ходу она схватила длинный тесак с массивным остро заточенным лезвием и запустила его в нападавшего. Беляев успел увернуться в последнее мгновение, нож едва не отхватил его правое ухо.
   – Стой или пристрелю, – заорал Беляев.
   Угроза не возымела действия.
   – Пошел к черту, козел, – еще громче закричала дежурная. – По-мо-ги-те.
   Беляев распахнул халат, чтобы сунуть пистолет в кобуру. Но снабженный глушителем «ТТ» мог поместиться разве что в мешок или в чемодан. Беляев бросил оружие в посудную мойку. Оттолкнувшись ногами, подпрыгнул, взлетел над разделочным столом, проехался по нему животом. Беляев выставил вперед руки, норовя вцепиться в женскую блузку. Но Людмила отскочила назад, ударилась спиной о газовую колонку. Метнулась к двери.
   Тут Беляев слетел с гладкого стола на пол, встал на колени, выставив руки вперед. Успел ухватить убегающую женщину за юбку. Дернул юбку на себя. Людмила обернулась, ударила Беляева коленом в лицо. Боль была острой, а удар таким неожиданным и сильным, что Беляев пережил секундный нокаут. Однако юбку не выпустил, удержал отчаянным усилием, еще сильнее дернул на себя. Женщина не устояла, ноги поехали по плитке, Людмила задом шлепнулась на пол.
   Беляев навалился на женщину, подмял ее под себя.
   – Помогите, люди, – страшным голосом закричала дежурная. – Спаси…
   Беляев развернулся и влепил ей открытой ладонью пару пощечин. Людмила открыла рот, набрала побольше воздуха в легкие, чтобы снова заорать во весь голос. Но Беляев болевым приемом выкрутил ей запястье, крик застрял в горле, вместо него вышел гортанный кашель. Беляев навалился на женщину грудью, прижал ее руки к полу, прошипел в ухо: – Заткнись, скотина. Еще раз крикнешь, я тебя… Сверну в кулек и сгрызу, как семечки. Поняла?
   – Поняла.
   Женщина оскалила зубы и плюнула в лицо Беляева. Вырвала правую руку из руки Беляева, выдернула железную шпильку из высокой прически и воткнула ее в мягкий голый бок своего противника.
   Беляев закричал от боли.
 
   Во время первого, как бы разминочного, захода в парилку Селиванов следил за тем, чтобы не проторчать там дольше семи-восьми минут. Он не молодой человек с железным здоровьем, пора учиться жалеть сердце, не давать ему лишней нагрузки. Организм должен привыкнуть к высокой температуре. Уже после бассейна и душа, во время второго захода в парилку, можно задержаться здесь минут на десять, а то и на четверть часа. Это по самочувствию. Тогда Моисеенко поработает веничком, поддаст пару, пропарит кости любимого начальника. Но это позже.
   – Пока хватит, – сказал Селиванов.
   Он поднялся со скамьи прошел в дверь, ведущую не в каминный зал, а в бассейн. Моисеенко тоже поднялся, вслед за боссом покинул парную, плотно прикрыв дверь. Тридцати пяти метровый бассейн находился на задах бани, это было отдельно стоящее отапливаемое помещение с кирпичными стенами и стеклянным потолком, соединенное с баней коридором.
   Дно и стенки бассейна выложили темно голубым кафелем, поэтому обычная водопроводная вода имела здесь синий морской цвет. Селиванов скинул с головы шапочку, держась рукой за поручни, медленно спустился в воду по металлической лестнице. Постоял несколько секунд, лег на спину и поплыл к противоположному краю бассейна, равномерно выбрасывая над водой руки.
   Моисеенко рыбкой нырнул в воду с бортика, достал ладонями дно, всплыл на поверхность и аж закричал от удовольствия.
   – Ну, кайф. Ах, водичка хороша. Селиванов что-то фыркнул в ответ.
   Телохранитель, оставшийся один в каминном зале, в отсутствии начальства не стал тратить время попусту. Он сел к столу, придвинул к себе чайный стакан, плеснул в него водки и глотнул пива из горлышка. Затем взял кусок лоснящейся жиром рыбы, стал неторопливо со вкусом жевать, прикладываясь к пивной бутылке.
   Охранника звали Максимом, два года назад его выперли из райотдела внутренних дел за то, что он нанес задержанной женщине, подозреваемой в мошенничестве, тяжкие побои. Сломал нос, пару ребер и голень левой ноги. Проспавшись, протрезвев на утро, Максим не мог вспомнить, как выглядела та баба, и за что он ее бил смертным боем в течение часа. И все бы сошло с рук, но женщина оказалась вовсе не воровкой, а честной гражданкой. Но, главное, у этой чертовой бабы нашлись влиятельные заступники, какие-то шишки в администрации Московской области.
   Пришлось написать рапорт, уйти из милиции. Хотя дело пахло судом и реальным сроком, все спустили на тормозах, потому что и у Максима имелись связи и влиятельные друзья. Сейчас он думал о том, что его нынешняя работа куда приятней и, главное, денежнее собачьей милицейской службы. Сегодня суббота, значит, заработок идет в двойном размере.
   Максим плеснул в стакан еще глоток водки, с выпивкой главное не перестараться. Селиванов не любит, когда охранники прикладываются к его бутылкам. Максим поднес стакан к губам и тут услышал в коридоре звуки, похожие на пистолетные выстрелы. Почудилось, наверное. Дрова в камине жарко разгорелись и теперь потрескивают, музыка орет. Какие уж тут выстрелы, ясно, почудилось. Он поставил стакан с водкой, встал со стула и шагнул к двери. Надо бы на всякий случай заглянуть в коридор. Из больших высоких динамиков, стоящих с двух сторон камина, летела песня: «Листья жгут, листья жгут, листья прошлогодние…»
   Максим остановился посередине зала.
   Дверь открылась сама. Какой-то незнакомый мужчина в полосатом халате переступил порог. Человек держал пистолет «ТТ» на уровне плеча. Максим инстинктивно отступил на шаг, полез за пояс, чтобы достать свою пушку, понимая, что шансов у него мало. Не успеет… Незнакомец разогнул руку. Грохнул выстрел.
   Максим схватился ладонями за грудь, упал на бок, перевернулся на живот. Встав на карачки, пополз к парной, будто за этой дверью его ждали спасение и вечная жизнь. Кровь сочилась из простреленной груди и тяжелыми густыми каплями падала на ковер. Максим остановился, встал на колени, оттолкнувшись рукой от пола, поднялся на ноги.
   Его шатало из стороны в сторону, пол ходил ходуном, как палуба корабля, попавшего в жестокий шторм. Максим стал отступать спиной назад, обхватив ладонями простреленную грудь. Он споткнулся о низкую каминную решетку и спиной полетел в корящий камин, приземлился задом на пылающие березовые поленья, выбил из них багровый сноп искр. Колчин опустил руку и дважды выстрелил в голову охранника.
   Максим сидел в горящем камине, уставившись белыми глазами-пуговицами в зашторенное окно. Загорелись рукава пиджака, веселым огоньком принялись брюки, пламя лизало ладони, скрещенные в области паха. Прямые соломенного цвета волосы Максима вспыхнули, как сухая пакля. Из динамиков музыкального центра рвалась лирическая песня: «Листья жгут, листья жгут, листья прошлогодние…»
   Остановился возле стола, Колчин взял стакан, не допитый Максимом, не прикасаясь губами к стеклу, влил в себя водку, вытер губы рукавом халата. Стараясь не смотреть в светящееся чрево камина, подошел к музыкальному центру, убавил громкость. По залу плыл неприятный запах пережаренного шашлыка и паленых тряпок.
 
   Колчин рванул на себя дверь парной.
   Клубы густого серого пара спрятали за собой единственную лампочку. Пол здесь скользкий и мокрый, пахнет березовым веником, а жара просто сумасшедшая. На лавках и полатях никого нет. Значит, гости перебрались в бассейн. Колчин прошел через парную, открыл вторую дверь, оказался в темном и узком, как пищевод змеи, коридоре. Дошагав до противоположной двери, толкнул ее ногой, дверь распахнулась. Колчин вошел в помещение бассейна.
   В этот момент референт Моисеенко взобрался на бортик, желая прыгнуть в воду, а в полете совершить переворот. Голова Селиванова, покачивалась над водой, как надувной мячик. Моисеенко остолбенел, увидев в руке незнакомца пистолет.
   – Не надо, – закричал он. – Эй, не надо…
   Три выстрела грянули один за другим. Моисеенко вскрикнул и упал в воду. Колчин вытащил из рукоятки пистолета использованную обойму, вставил снаряженную обойму и передернул затвор. Парализованный страхом Селиванов, наблюдавший за происходящим из воды, едва не пошел на дно, пустив пузыри.
   Колчин подошел к краю бассейна, поманил Селиванова пальцем.
   – Эй, ты. Плыви сюда. Живо.
   – Кто? Я? – переспросил Селиванов. – Вы мне? Мне, да?
   Он стал озираться вокруг дикими испуганными глазами, будто бассейн просто кишел купальщиками.
   – Я? Да?
   – Ты, – крикнул Колчин. – Плыви. Или стреляю. Я не промахнусь.
   – Хорошо. Как скажете.
   Селиванов икнул, сморгнул глазами. И медленно, едва поднимая руки, меряя воду короткими саженками, доплыл до металлической лесенки. Ухватился дрожащей рукой за поручень, стал подниматься вверх по ступенькам, отклячив зад. Ступив на резиновый коврик, Селиванов тут же бухнулся на колени, скрестил руки на груди, словно собирался молиться, и подполз к Колчину. – Кто вы? – забормотал Селиванов. – Господи, уверяю, это какое-то недоразумение. Нам надо объясниться. Не совершайте поступка, о котором потом будете жалеть. Я сделаю все, что вы хотите. Все, что в моих силах… Если вопрос в деньгах. Это можно решить. Это не проблема. Я обеспеченный человек… Поладим?
   Селиванов говорил, и все косил взглядом на бассейн, у края которого плавало тело Моисеенко. Вода медленно меняла свой цвет, становилась розовой, как бабушкин кисель.
   – Вопрос не в деньгах, – покачал головой Колчин. – Вопрос в том, кто именно убил в Праге аптекаря и его жену? Только одно лживое слово и…
   Лицо Беляева задергалось. Шрам на скуле, похожий на земляного червяка, стал двигаться, извиваться.
   – А, вот вы о чем… Господи, да я ни слухом, ни духом… Моя хата с краю. Мне до лампочки тот старик и его молодуха. До фонаря. Лицо Колчина окаменело. Он приставил ствол пистолета ко лбу Селиванова.
   – Рассказывай. Если соврешь…
   – Зачем мне врать? Истомин заставил меня прислать в Прагу двух парней. Сказал, что для них есть срочная работа. Нас кинули на миллион долларов. И кто-то должен заплатить по счету. Я отправил туда Струкова и Зозулина, своих телохранителей. Обратно они уже не вернулись. Я так думаю, что они выполнили задание Истомина, а потом…
   – Что потом?
   – Истомин устроил дружеский ужин. А когда ужин закончился, похоронил их в каком-нибудь тихом месте. Все, я больше ничего не знаю. Этих людей больше нет, они покойники. Я клянусь… Господи, зачем я только связался с Истоминым. Он гнусная тварь, подонок, грязный отброс. Кусок дерьма, который выпал из коровьей задницы. Но я тут ни при чем… – Конечно, ты ни при чем.
 
   Колчин крепче прижал дуло пистолета ко лбу Селиванова.
   Банкир, готовясь к смерти, закрыл глаза и сжал зубы. Колчин нажал на спусковой крючок. Но выстрела не последовало.
   Осечка? Колчин отступил на шаг, потянул на себя затвор пистолета, чтобы негодный патрон выскочил из выбрасывателя. Но затвор не двигался. Видимо патрон перекосило в патроннике. Колчин снова потянул затвор. Селиванов все видел. Он не мог упустить такой шанс. Селиванов повернул корпус вправо, отвел руку назад и ударил Колчина тяжелым кулаком, целя в пах.
   Колчин успел повернуться боком. Кулак попал в бедро. Но Колчин потерял равновесие на скользком мокром полу, грохнулся на спину. Селиванов подскочил, словно подброшенный пружиной, бросился к бассейну, нырнул в воду.
   Мгновенно родившийся в голове план был прост до гениальности. Теперь убийца остался без пушки. Но не надо лезть на рожон, махать кулаками, в рукопашной схватке никогда не знаешь, чья возьмет. Противник мускулистый спортивного вида мужик, у него больше шансов хотя бы потому, что он моложе Селиванова. Но в бассейне, все по-другому. Преимущества нападающей стороны обернутся недостатками. Селиванов отличный опытный пловец и ныряльщик, в воде он бог, в свое время укладывался в норматив кандидата в мастера спорта.
   Если только этот тип, этот паршивый неудачливый убийца, рискнет сунуться в бассейн, Селиванов заманит его на глубину и там утопит легко, как слепого котенка. Путь у Селиванова уже не та реакция, он не так быстр в движениях, зато у него большой опыт. И сильные, могучие руки.
   Колчин вскочил на ноги, скинул халат и прыгнул в воду.
   Работая плечами и руками, он поплыл за Селивановым, быстро его догоняя. Теперь банкир не спешил, оборачиваясь назад, он доплыл до самого глубокого места, сбросил темп. Громко со свистом задышал, сделав вид, что быстро выдохся, растратил последние силы. Одну ногу Селиванов согнул в колене, отвел под живот, чтобы резко лягнуть противника в морду, когда тот подплывет ближе. Затем еще раз ударить ногой в лицо, пяткой сломать нос. Затем сблизиться, сжать руками голову убийцы и одним могучим рывком свернуть его шею.
   Колчина и Селиванова разделили два с половиной метра. Нога Селиванова напряглась, как сжатая стальная пружина. Пора, – решил он. Банкир резко выбросил ногу, целя Колчину в зубы.
   В следующее мгновение острая нечеловеческая боль ослепила Селиванов, парализовала мышцы. Банкир почувствовал, как острый клинок входит ему в пятку, режет сухожилия. Боль поднимается выше, от икроножной мышцы к бедру, к пояснице. Селиванов закричал. Даже не от боли, от страха. Он увидел под прозрачным слоем воды свою ногу, располосованную от пятки до колена. Колчин выдернул нож, подплыл еще ближе, замахнулся. Клинок начал движение снизу вверх. Воткнулся чуть выше лобка Селиванова, вспорол живот. Таким же коварным жестоким ударом был убит аптекарь Алеш. Вода вспенилась и забурлила.
   Последнее, что увидел Селиванов, кровавое пятно на воде. Банкир схватился за рукоятку ножа, силясь вытащить клинок из живота, но из этой затеи ничего не вышло. Какая-то непреодолимая сила тащила его ко дну, стеклянный потолок кружился перед глазами, раскалывался на мелкие квадратики. Селиванов снова хотел закричать, в последний раз позвать на помощь. Но вместо воздуха втянул в легкие красную воду.
   Колчин доплыл до края бассейна, выбрался из воды, поднял халат. Ногой он столкнул в воду пистолет. Хлопнув дверью, вышел в коридор, прошел парилку и каминный зал. В холле нос к носу столкнулся с Беляевым. Беляев прижимал мокрый платок то к разбитому, светящемуся синевой глазу, то к рассеченной брови.
   – Женщины лишены чувства страха, – поделился неожиданным наблюдением Беляев. – Если бы я владел банком и набирал себе охрану, то нанял на работу одних баб. Чертово отродье. Она меня чуть не убила.