Троицкий Андрей Борисович. Шпион особого назначения

   Пачек сел в кресло, положил ноги на журнальный столик. В пустой квартире установилась гулкая кладбищенская тишина, от которой звенело в ушах. Пачек прикурил сигарету, его душу томили тяжелые предчувствия, а мысли были не радостными.
 
   Колчин вернулся в пансион в двенадцатом часу ночи. По дороге от конспиративной квартиры он посетил тихую улицу, где располагался «Аметист». Света в окнах конторы не было. Колчин забрался в грузовой отсек микроавтобуса, надел наушники. Магнитофоны записали разговоры сотрудников конторы в послеобеденное время. Колчин прокрутил записи и убедился, что в его отсутствие Бареш только дважды разговаривал по телефону.
   Обе беседы касались продажи автомобилей. Судя по счетчику ленты, работающему в режиме реального времени, хозяин смотался из своей лавочки в половине седьмого вечера. Куда же он направился? Колчин вытащил из кармана трубку мобильного телефона, набрал домашний номер Бареша. Оказалось, он на месте, ждет звонка.
   – Мой спонсор согласен на ваши условия, – сказал Колчин.
   – Приятно слышать, – Бареш не скрывал радости.
   Нажав на отбой, Колчин вылез из фургона, запер дверь, поехал в пансион. Пани Новатны не спала даже ночами. На этот раз она даже не стала тратить слова осуждения на распутного постояльца. Только посмотрела на Колчина брезгливо, как на раздавленную крысу. И бросила на стойку ключ.
   Как ни странно, горячую воду в мужской душ дали. В новом махровом халате Колчин вернулся в номер, повернул ключ в замке и приставил к двери стул. Не зажигая света, он разделся, накрылся одеялом, положил под подушку пистолет. Но сон долго не шел, Колчин ворочался на жестком матрасе. Напрасно он пил крепкий кофе. Ветер крутил железный флюгер на крыше дома через улицу. По жестяному подоконнику стучал дождь, под оконную раму забивался холодный ветер.
   Колчин поднялся, включил телевизор и уставился на экран. После полуночи крутили фильм ужасов. Сюжет оказался невразумительным, с каким-то глубоким, ускользающим от человеческого понимания подтекстом. Герои фильма говорили, говорили и снова говорили… Время от времени, в перерывах между разговорами, показывали разложившийся труп, по которому ползали черви. Колчин лежал без сна, он жалел, что не поехал ночевать к Миле Фабуш, и тосковал. От такой жестокой тоски лошади дохнут, не то что люди. Но, кажется, что во всем городе не осталось ни одной живой лошади, ни то что живого человека.
 
    Париж, авеню Монтень. 4 октября.
 
   Анри Буфо, гостеприимством которого уже вторые сутки злоупотреблял Донцов, занимал чердак, который почему-то называют студиями. Чердак – это большая комната с крошечной кухней, устроенной в нише. И еще есть ванная с круглым окном, из которого видны крыши соседних домов. Скошенная стена комнаты полностью застеклена, дверь ведет на загаженный голубями балкон, где дрожат от порывов ветра готовые улететь пластиковый стол и пара стульев.
   На балконе в безветренные дни можно было принимать пищу и кормить птиц. В комнате стоит лишь двуспальный диван, мягкий стул и кресло. Половину свободного пространства занимают сваленные на полу картины Буфо, написанные маслом. Эта мазня не находит сбыта и загромождает комнату.
   Сегодня целый день Донцов листал старые журналы, и каждый час забирался в портативный компьютер проверить, не появился ли сигнал к началу операции. Но в Москве почему-то медлили. Буфо не умел ждать, он вслед за Донцовым садился к компьютеру, искал объявление о виолончели, с досады плевал на пол. Перед ужином он вытащил из штабеля своих картин очередное полотно, показал Донцову портрет какого-то человека в очках.
   – Ну, как, нравится? – спросил Буфо. – В жизни у него тройной подбородок, грыжа и куча дурных болезней. Но эти элементы в картину не вошли.
   – Рама хорошая, – отзывался Донцов. – Остальное – не знаю.
   Буфо был завербован русской разведкой семь лет назад, он легко пошел на контакт. Тогда Буфо был заражен анархическими идеями, искренне презирал сытое буржуазное общество, любил риск и шальные деньги. С тех пор его взгляды мало изменились. Буфо использовали для грязной работы.
   Но другую работу, где требовалась крупица ума, терпения и рассудительности, он выполнять все равно не мог. Он человек настроения и может заниматься только тем, к чему у него душа лежит, то есть индивидуальным террором и той мазней, которую именует живописью. К операции Анри привлекли лишь потому, что его отец был родом из Праги. Буфо неплохо знал чешский язык. Прошлую ночь Донцов, по праву гостя спал на диване. Буфо устроился на полу, долго ворочался, в воздухе плавал густой табачный дым, а в темноте дрожал оранжевый огонек сигареты. Он проснулся чуть свет, растолкал Донцова и заказал завтрак на дом в ближней закусочной.
   Вероятно, в добрые старые времена на этом чердаке ютилась какая-нибудь служанка, которая кормила и обстирывала богатых буржуа. С тех пор парижские чердаки здорово выросли в цене, Донцов точно знал, что студия стоила более восьмидесяти тысяч долларов, но Буфо не заплатил ни франка, деньги перевели из центра. Время от времени здесь встречались связники с агентами нелегалами, потому что лучше места для конспиративных встреч не найти. Сутки они прожили отшельниками: не выходили из дома, Буфо не поднимал трубку трезвонящего телефона и заказывал еду в ближней забегаловке. Когда Буфо поглощал пищу, на него было неприятно смотреть. Худой и длинный, с засаленными патлами до плеч, он не ел, а жрал. Демонстрировал какой-то совершенно нечеловеческий, животный аппетит, будто никогда не пробовал жилистых бифштексов и рогаликов с маслом.
   Разобравшись с ужином, Буфо сказал: – Так вот, прихожу я к тому типу, к булочнику. Ну, к своему должнику. А он и говорит: у меня нет денег. Нет денег, хоть руку мне руби, хоть голову отрезай. Нет – и все. А когда заказывал картину, деньги были.
   Буфо надолго замолчал, засунул в рот длинные пальцы. Пока тянулось молчание, Донцов успел выкурить сигарету.
   – Потом я, – Буфо снова запустил зубочистку глубоко в пасть, выудил мясное волокно и сплюнул на пол. – Потом я ему голову отрезал. Ножичком. Се ля ви.
   Донцов засмеялся, представив себе кровавую сцену: разъяренный художник отрезает голову клиенту, не пожелавшему в срок не расплатиться за собственный портрет. Отсмеявшись, раскрыл вчерашнюю газету, перевернул пару страниц.
   – Шучу, – сказал Буфо. – Я ему отрезал указательный палец. Он ведь сам об этом просил. Ну, что-нибудь у него отрезать. А денег за картину я так и не получил. Напрасно испачкался.
   Буфо выплюнул зубочистку, взял со стола дротики и с расстояния в десять шагов стал кидать ими в круглую мишень, висящую на стене. С меткостью у Буфо было все в порядке. Из восьми брошенных дротиков, четыре попали в девятку и десятку. Буфо вытащил дротики из мишени, отступил на прежнюю позицию.
   – Волнуешься? – спроси он.
   Донцов не сразу понял вопрос, а когда понял, не стал отвечать.
   – Возможно, нас не сегодня, так завтра подстрелят, – Буфо метнул дротик и попал в яблочко. – А ты даже не волнуешься?
   Буфо положил дротики, вытащил из-за стоявшей на полу картины пневматический пистолет, вставил в ручку обойму с шариками и баллончик со сжатым воздухом. Поставив на картины коробку из-под пиццы с кругом посередине, выпустил в нее все десять зарядов. Как всегда, Буфо был точен.
   – Я так понял, что сначала надо передать деньги клиентам, – Буфо снова стал заряжать пистолет шариками. – Бареша и хотя бы одного из его друзей нужно взять живыми. И в таком виде, чтобы они еще могли говорить. Ну, какое-то время. Так?
   – Так, – кивнул Донцов.
   – Вы еще не видели, как я стреляю с левой? – Буфо заряжал пистолет, набирая пластмассовые дробинки из пакетика. – Про таких, как я, говорят: он человек, у которого обе руки – правые.
   Буфо установил коробку, отступил на самую дальнюю дистанцию, к противоположной стене комнаты, переложил пневматический пистолет в левую руку.
   – Ну, теперь смотрите.
   Буфо вскинул руку с пистолетом. Дробины разорвали картон точно в середине рисунка. Десять дырок одна рядом с другой. Буфо ждал похвалы.
   – Дай-ка я попробую.
   Донцов встал, отошел к стене. Буфо зарядил пистолет, вставил в рукоятку новый баллончик с углекислым газом, поставил на место испорченной коробки целую. Донцов поднял левую руку, одну за одной выпустил в коробку десять дробинок, целя в середину круглого рисунка. Но заряды разошли по периметру. Центр коробки оказался разорванным лишь в двух местах.
   – М-да, – сказал Буфо. – С левой у вас не все в порядке.
   Донцов сел на диван, и долго смотрел, как за стеклянной стеной, похожей на магазинную витрину, сгущаются синие вечерние сумерки. Затем встал, надел пиджак, вышел на балкон. Здесь дул холодный ветер и накрапывал дождь.
   Обхватив ладонями железные перила, Донцов долго смотрел вдаль, где зажглись фиолетовые огоньки на бульварном кольце. Отсюда роскошный вид: видна даже зеленая крыша Гранд Опера. Одно плохо: в Париже абсолютно за все надо платить, в том числе за вид из окна. Это город, где легко потрать деньги и трудно их заработать. – Есть, – Буфо высунул голову на балкон. – Есть объявление. Поступило на сайт семь минут назад.
   Колчин вернулся в комнату, сел на диван, наклонился к компьютеру, прочитав на экране пару строк: «Принимаю подержанные виолончели с дефектами грифа и деки для последующей реставрации. Оплата умеренная. Современными музыкальными инструментами не интересуюсь». Далее следовал адрес электронной почты. Донцов дал ответ: «Вы только реставрируете инструменты или их покупаете?». В центре поймут, что нужное объявление прочитали, а Донцов и Буфо вылетают на место уже сегодня.
   Донцов закрыл компьютер, поднял голову, окинул взглядом Буфо. Художник разволновался. Его бледная физиономия сейчас порозовела.
   – Ну, порядок, – мигнул одним глазом Донцов. – Дело начинается послезавтра в семь. Мы успеем на последний рейс.

Глава шестая

    Замок «Водичков», 6 октября.
 
   Из Праги до замка «Водичков» около часа пути. Колчин и Донцов прибыли на место с тем расчетом, чтобы в запасе оставался какой-то минимальный запас времени.
   Музейный комплекс расположился на холме, дорога огромным штопором поднималась вверх и заканчивалась плоской асфальтированной площадкой перед воротами замка, оборудованной для стоянки больших туристических автобусов. Сейчас здесь стояло два легковых автомобиля и фургон «Фольксваген» с логотипом пражского телефонной службы на кузове. Сувенирная лавка и стеклянный павильон кафе заперты. Не видно ни одного человека.
   Сидевший за рулем Колчин остановил «Фиат» в двадцати метрах перед воротами, посмотрел на часы. Впереди еще четверть часа томительного ожидания. Тяжелые тучи спустились совсем низко, в мокром асфальте отражалось серое небо.
   – С погодой нам точно повезло, – усмехнулся Колчин.
   – Еще бы, – машинально ответил Донцов. Он сидел впереди, рядом с водителем, чемодан со «смешными» деньгами лежал на коленях. Донцов провожал взглядом дождевые капли, сползающие по лобовому стеклу, и разглядывал ворота замка, сваренные из железных листов и сверху обшитые деревом. Вчера он познакомился с Колчиным и Пачеком, которых видел впервые в жизни. На конспиративной квартире, что возле Национального музея, они совещались около трех с половиной часов без перерыва. Утром через посольского связного Пачек получил короткие инструкции из Москвы, которые оставляли возможности для самостоятельных решений и импровизации.
   Группе предписывалось выйти на встречу с заинтересованными лицами, вручить им деньги, получив взамен списки русских агентов нелегалов и еще какие-то документы, которые обещал принести Бареш. Затем начинается силовой этап акции. Учитывая опасность Бареша и управляющего музеем Яночки, нужно соблюдать крайнюю осторожность. Центр ставил задачу выяснить личность загадочного пана Петера. А также установить всех возможных сообщников Бареша и Яночки.
   Без десяти минут семь Донцов вытащил из кармана мобильный телефон, нажал кнопку. Голос Пачека звучал ровно и спокойно.
   – Все в порядке, – сказал Пачек. – Мы работаем внутри. Давайте проверим микрофоны.
   В воротнике шерстяной куртке, которую надел Донцов, был вшит миниатюрный радиомикрофон. Такой же микрофон вшили в воротник плаща Колчина. Негромким голосом Донцов вслух досчитал от одного десяти, поднес к уху трубку мобильного телефона.
   – Как слышно?
   – Без помех, – ответил Пачек. – Желаю удачи.
   Донцов сунул телефонную трубку в карман, снова посмотрел на часы. Бареш должен появиться через четыре минуты. Донцов молчал, потому что все слова уже были сказаны. Дождь сильнее застучал по крыше автомобиля, черная туча, выплыв из-за крепостной стены, заслонила собой небо. Потемнело, будто наступил поздний вечер.
   Пять минут восьмого Бареш вышел из калитки, проделанной в воротах, увидел бордовый «Фиат» и замахал рукой. Без головного убора, в черном дождевике из-под которого торчал белый воротник сорочки, Бареш напоминал католического священника. Колчин и Донцов вышли из машины, и заспешили к воротам. Именно в эту минуту дождь припустил с новой силой. Бареш пожал гостям руки: – Знакомьтесь. Это господин Эдвард Лэнд, – представил Донцова Колчин. – А это пан Бареш.
   Мясистое лицо Бареша расплылось в улыбке. Он обеими руками схватил ладонь Донцова и с чувством потряс ее.
   – Очень приятно, – сказал Бареш, он распахнул калитку в воротах, пропустил гостей вперед и остановился. – Господа, вам не о чем беспокоиться. Вот увидите, все будет хорошо. Пан Петер порядочный человек.
   – Не сомневаюсь, – сказал Донцов. – Здесь романтическое место.
   – И очень спокойное, – добавил Бареш. – Раньше перед крепостными стенами был ров, но его засыпали. Деньги при вас?
   Вместо ответа Донцов чуть приподнял увесистый чемодан. Здесь, под крепостными воротами, было сухо. Донцов стер с лица дождевые брызги.
   – Прекрасно, – сказал Бареш. – Вы вооружены?
   – У меня пистолет, – ответил Донцов.
   – Оружие придется оставить наверху, – улыбка сошла с лица Бареша. – Иначе ничего не получится. Не волнуйтесь, вам здесь не угрожает никакая опасность. Это лишь мера безопасности. Так будет спокойнее и вам и пану Петеру. Договорились?
   – Хорошо, – кивнул Донцов.
   – Тогда пойдемте, – забежал вперед Бареш.
   Пройдя под воротами, они оказались в квадратном дворе, вымощенном каменными плитами и обсаженным по периметру кустами шиповника. Впереди крепостная стена, справа какие-то приземистые одноэтажные постройки с воротами и темными окнами, то ли конюшни, то ли дом для слуг. Справа поднимался портал замка, украшенный рельефными фигурами двух всадников в рыцарских доспехах, поднимающих в руках древний земский герб: капустный лист на рыцарском щите. Перед каменным крыльцом замка на высоких постаментах из полированного гранита стояли каменные фигуры плачущих дев в ниспадающих одеждах. Колчин и Донцов, изучившие территорию по буклетам и фотографиям, неплохо ориентировались на местности. Бареш повернул направо, к замку. – Здесь темно, идите за мной. Пожалуйста, не оступитесь.
   Бареш поднялся на крыльцо, остановился перед высокими, в два человеческих роста, арочными дверями, потянул за ручку в виде кольца. Когда одна из дверей распахнулась, первым вошел в помещение, очутившись в тесном предбаннике. За первой дверью была вторая, точно такая же.
   То ли в замке экономили электричество, то ли полумрак здесь считали частью мрачного средневекового интерьера, но первый зал освещали всего два тусклых светильника. В их свете можно было разглядеть широкую прямую лестницу, уходящую наверх, в кромешную темноту, две колонны и каменные стены, увешанные скрещенными мечами и щитами.
   – Это рыцарский зал, – объявил Бареш и показал рукой вперед.
   Там, в углу зала стоял огромный комод ручной работы. Бареш подошел к комоду, выдвинул верхний ящик.
   – Прошу вас, положите оружие сюда, – сказал он. – В замке никого нет. Кроме вас и меня. Пан Петер не вооружен, и я тоже.
   Донцов вытащил из внутреннего кармана самозарядный пистолет чешского производства «Взет – 52», положил его в ящик. Бареш виновато потупил взгляд, шагнул к Колчину.
   – Простите, но я должен вас обыскать.
   – У меня нет оружия, – сказал Колчин.
   – Я хочу в этом убедиться. Не волнуйтесь, я понимаю, с кем имею дело. Понимаю, что вы за люди. Но вас здесь никто не обидит. Я отвечаю за вашу безопасность головой. Это ведь в моих интересах.
   – Хорошо, что вы это понимаете, – отозвался Донцов. – Наша безопасность – это баша безопасность.
   Бареш быстро прощупал карманы Колчина, запустил руки под плащ, убедился, что за поясом нет пистолета. Присел на корточки, пошлепал ладонями по карманам брюк, по бедрам, по голеням. Бареш выпрямился, подошел к Донцову.
   – Теперь ваша очередь.
   Донцов кивнул. Бареш повторил только что проделанные манипуляции и, кажется, остался доволен результатом обыска: его не обманули. Кроме того пистолета, что лежал в ящике комода, гости ничего не принесли.
   – Пожалуйста, за мной, сюда, – сказал Бареш.
 
   С раннего утра Пачек и Буфо были на ногах. Переодетые в синие комбинезоны и фирменные шапочки служащих государственной телефонной компании, на фургоне «Фольксваген» они подъехали к подножью холма, на котором стоял музей. Будка телефонной подстанции находилась в укромном тихом месте, метрах в пятидесяти от шоссе, за развесистой старой ивой, закрывающей обзор со стороны дороги.
   Буфо пневматическими ножницами срезал навесной замок с железной двери. Пачек вошел в будку, распотрошил толстый кабель на отдельные провода, прозвонил телефонные линии, пока не нашел нужный провод. Он удалил пластмассовую и бумажную оплетку на уровне земли, затем подсоединил к проводу прибор акустического зашумления, работающий на портативном аккумуляторе. Пачек вытащил из кармана мобильный телефон, набрал номер музея. Кто-то снял трубку, сквозь треск помех можно было расслышать мужской голос, однако слова оставались неразборчивыми.
   – Але, але, – прокричал Пачек в трубку. – Это беспокоят из телефонной компании…
   Мужчина что-то прокричал в ответ. Пачек нажал на отбой. Хорошая работа. Телефонная линия не выведена из строя, на помехи настолько сильные, что переговорить с кем-то из работников музея невозможно. Шумы исчезнут сами собой, когда сядет аккумулятор, то есть через десять-двенадцать часов. Пачек замаскировал генератор зашумления землей, Буфо повесил на будку новый замок. Они вернулись в фургон, взяв обратное направление, поехали в сторону Праги.
   Остановились возле похожей на аквариум забегаловки, съели по большой порции кнедликов с гуляшом и подливкой. Пачек опрокинул две кружки слабо алкогольного пива, Буфо позволил себе рюмку «бехеровки». Он хмурился, помалкивал и сосредоточено жевал говядину, повесив нос над тарелкой. Закончив с едой, вышли из закусочной, сели в фургон и поехали в замок. К дому, на первом этаже которого располагалась контора музея, а на втором и третьем жили служащие, прибыли в десятом часу. Погода испортилась, пошел дождь.
   Пачек переступил порог приемной управляющего, но Яночки не оказалось на месте, он уехал в Прагу по делам. В его кресле сидел лысый полный мужчина, назвавшийся заместителем управляющего паном Шпалой. Пачек развернул бумажку, положил перед Шпалой наряд и попросил расписаться внизу.
   «Мы не вызывали мастеров с телефонной станции», – покачал головой Шпала, но в бумажке расписался. «Если вы не хотите, чтобы мы ремонтировали линию оставайтесь со своими помехами, – Пачек сунул бумагу в карман комбинезона и шагнул к двери. – Сами лазайте по всему вашему музею, ищите повреждения в линии. А мы уедем».
   Шпала снял телефонную трубку, приложил ухо к мембране и долго слушал треск, через который едва пробивался длинный гудок.
   «Ремонтируйте, – он пожал круглыми плечами. – Я разве возражаю? А надолго это… Ну, ваш ремонт?» «Как получится», – ответил Пачек. «Ремонтируйте, – вздохнул Шпала. – Административный корпус – это здесь. А музей – вон он. Сегодня посетителей нет. Но вы должны все закончить до восьми вечера». «До восьми успеем», – ответил Пачек. Осмотр административного корпуса телефонисты закончили через два часа, но повреждений в кабеле, сколько не искали, так и не обнаружили.
   После полудня перебрались в музейный комплекс. В провожатые телефонистам Шпала выделил высокую костлявую женщину неопределенных лет, сказав, что она все покажет и объяснит на месте, если будут вопросы. Как выяснилось позднее, женщина приглядывала за садовниками и совершенно не разбиралась в телефонных схемах и устройстве сетей. Она моталась за телефонистами по всем уголкам музея, отпирала двери служебных комнат, подвалов и коридоров. К обеду, утомившись от долгой беготни, она объявила, что вернется часа через полтора, когда покормит детей, и ушла.
   Пачек и Буфо, оставшись без присмотра, поднялись на крепостную стену, с высоты осмотрели окрестности. Отсюда виден дом, где находится контора музея, хорошо просматривается и внутренний двор. Людей нет, только два садовника, не прячась от дождя, какают внизу тачку, подсыпают торф под кусты шиповника и закрывают на зиму пленкой чахлые кустики роз.
   Буфо спустился к фургону, вытащил длинную коробку, в которой завернутые в газеты лежали самозарядный карабин с оптическим прицелом, бинокль и три пистолета. Он поднял коробку на крепостную стену и долго выбирал удобное место, с которого хорошо простреливался внутренний двор музея.
 
   Буфо остановил выбор на башенке над воротами в крепость. С этой позиции до любой точки во дворе не более двухсот двадцати метров. По большому счету, и оптика не нужна. Стрелка трудно заметить снизу.
   Пачек тем временем осмотрел служебные помещения на первом этаже, нашел трансформатор и распределительный щит, через который снабжался электричеством не только музей, но и жилой дом. Если оба рубильника перевести в крайнее нижнее положение, без электричества останется весь музейный комплекс.
   Вооружившись биноклем, Пачек поднялся на крепостную стену и стал наблюдать за окрестностями. В половине четвертого вечера приехала машина, из которой выбрался управляющий Яночка и какой-то незнакомый человек в шляпе и плаще. Пачек решил, что незнакомец – это и есть тот самый пан Петер, на которого затеяли охоту. Спутники скрылись в конторе. Спрятав коробку в нише, Буфо и Пачек спустились вниз и перекусили бутербродами в комнате для служебного персонала.
   Женщина вернулась только в пять вечера, спросила, как дела и снова удалилась, напомнив, что работу нужно закончить не позднее восьми, в это время она вернется запереть калитку в воротах и включит сигнализацию.
   Буфо остался внизу разыгрывать из себя телефонного мастера, Пачек снова забрался на стену и продолжил наблюдение. Каждый час он связывался с Донцовым и ему, как резиденту группы, докладывал обо всех перемещениях в музейном комплексе. В половине шестого рабочий день садовников подошел к концу. Они бросили под навесом тачку и лопаты, в служебном помещении переоделись в цивильную одежду, сели в машину и укатили в город. Ровно в шесть приехал Бареш, он потоптался возле конторы и зашел в дом. В шесть тридцать Бареш и незнакомый мужчина, приехавший с Яночкой, вышли из конторы, через ворота прошли на территорию музея и скрылись за дверями замка. Незнакомец нес портфель, на вид довольно тощий. Сам Яночка так и не высунул носа из конторы.
   Наверху дул холодный ветер, дождь то прекращался, то снова принимался. Пачек замерз и промок, но если впереди важное дело, неприятные ощущения пропадают сами собой. Вчера, когда были переданы последние инструкции из Москвы, он воспарял духом. План был простым, под стать тем, что придумывал сам Пачек. Когда внизу, на стоянке для туристических автобусов, остановился «Фиат», Пачек проверил связь с Донцовым, убедился, что микрофоны исправны. Вытащив из коробки два пистолета, Пачек сунул оружие под комбинезон, по винтовой каменной лестнице спустился вниз, в служебную комнату, где сидел мрачный и сосредоточенный на своих мыслях Буфо.
   «Пора начинать», – сказал Пачек. «Это можно», – отозвался Буфо.
   Он вышел из комнаты, пересек двор, поднялся на крепостную стену, зашел в открытую башню над воротами, где был спрятан карабин, вытащил оружие и навинтил на ствол глушитель. Он натянул на голову шерстяную шапочку, вставил в ухо наушник, чтобы слышать переговоры, которые будут вести Донцов и Колчин. Буфо высунул голову из-за стены и стал смотреть на двор. Пачек через окно видел, как Колчин и Донцов в сопровождении Бареша прошли от ворот к замку и скрылись за парадной дверью. Он вышел из служебной комнаты в коридор, свернул за угол. В торце коридора находился распределительный щит. Здесь боевой пост Пачека.
   Через наушник он слушал разговор, происходивший в рыцарском зале. Бареш настоял на том, чтобы Донцов оставил оружие в ящике комода. Тут не было ничего неожиданного. Когда Донцов или Колчин разберутся в ситуации, один из них должен произнести фразу: «Господа, я всю жизнь мечтал побывать в средневековом замке». В этот момент Пачек тянет вниз ручки рубильников, вырубает свет в замке и в конторе.