Трускиновская Далия. Коломбине дозволено все

   КОЛОГРИВ. Я вас не ушиб?
   НИКА. И как еще! Но это мелочь. Как я теперь домой доберусь?
   КОЛОГРИВ. Я вас отвезу.
   НИКА. Это ж надо – сбить не только с ног, но и с каблуков!
   КОЛОГРИВ. Я же сказал – извините!
   НИКА. Вы полагаете, что этого достаточно? Ладно! Где ваша машина? В конце концов, я могла от такого толчка не каблук, а ногу сломать. А это намного хуже.
   И она пленительно улыбнулась.
   Рыдай, Людмила! «Море нежности» отхлынуло от твоих берегов! Оно только что нашло себе другие берега. Стоит посмотреть, как Кологрив сопровождает к машине Нику – не ведет, а несет!
   Поневоле возникает вопрос – зачем Ларисе эта странная затея. Ника, несомненно, ярче и завлекательнее ее самой. Так где же логика? Логика есть. Женская. Лариса не может сама отбить Кологрива у Людмилы – по приведенным выше причинам. Значит, требуется какое-то сильнодействующее средство. Такое, как Ника. Зачем, спрашивается, понадобилась банка растворимого кофе? А чтобы Ника пригласила Кологрива в гости на чашечку этого коварного напитка, вечного предлога для всяких неожиданных вещей.
   А зачем знакомить их таким сложным образом?
   А как же иначе? Постучаться к Кологриву в кабинет и сказать: «Олег Дмитриевич, можно вас с подругой познакомить?»
   Кроме того, Кологриву незачем раньше времени узнавать о контактах Ники и Ларисы. Таков план. Для знакомства требовались следующие условия:
   а) чтобы Кологрив не мог от него отвертеться;
   б) неординарные, с примесью романтичности;
   в) первая беседа должна быть достаточно долгой, чтобы потянуть за собой последующие.
   И операция «Каблук» всем этим условиям удовлетворяла.
   Стало быть, пусть Ника едет в кологривской машине к себе домой – поить Кологрива кофе и строить ему глазки. А Лариса с Никиными туфлями в сумке пусть продумывает дальнейшие операции – «Вокал», «Боевой ишак» и «Природа».
   Итак, «Вокал».
   В ресторане, где работала Ника, днем обычно продавались билеты на вечер. Но не на всякий, а на тот, четырежды в неделю, когда дается программа. Программа – это Ника в вечернем платье на фоне ансамбля, поющая всякую ерунду. При этом она с микрофоном спускается в зал, забредает к самым дальним столикам и имеет огромный успех. Ей аплодируют и делают всякого рода предложения. Девяносто девять процентов Ника отклоняет, а оставшийся один обеспечивает ей постоянный бурный образ жизни.
   Поздно вечером Лариса позвонила Нике.
   НИКА. Этот твой Кологрив – обыкновенный мартовский кот. Влей в него бутылку коньяку – и он твой.
   ЛАРИСА. Не-е, такой он мне не нужен!
   НИКА. Легенду принял без сомнений. Работаю в вечерней школе, преподаю немецкий язык! Бр-р!
   ЛАРИСА. Почему не в библиотеке?
   НИКА. Он слишком крепко в меня вцепился. А в какую библиотеку я его приглашу в гости? Пришлось переиграть. Так что он знает, что у меня вечера заняты, и не претендует на них. Насчет пригласительных я договорилась. Операцию «Вокал» проворачиваем на следующей неделе. На раньше билетов не было. А до этого я с ним пару раз встречусь…
   ЛАРИСА. Валяй!
   Так что обманули красавца Кологрива. Правда, вранье получилось грубоватым. Из тысячи учительниц одна, может, и носит распущенные волосы ниже спины и крошечную сумочку. Учительская сумка вмещает три стопки тетрадей, две пачки пельменей, хрестоматию и сменную обувь. Но такие детали замечает только женщина.
   Лариса не очень-то одобряет Никин образ жизни. Но она знает как бы двух Ник – до и после личного катаклизма. И в ее восприятии вчерашняя Ника все еще затмевает сегодняшнюю. Такова природа Ларисиной снисходительности. Соймонов о первой Нике ничего не знает, а вторую крепко невзлюбил, и с полным на то основанием – она его несколько раз жестоко высмеяла. Нике-то что, а Лариса выслушала по этому случаю нуднейшую нотацию.
   Поэтому ей стоило большого труда подбить Соймонова на выход в ресторан. Он, скрепя сердце, согласился. Видимо, подсознательно сыграл роль тот факт, что среднестатистический мужчина полтора раза в год водит свою среднестатистическую женщину в ресторан.
   В основу операции «Вокал» легла любовь Людмилы к светскому образу жизни. Она обожала блистать у стойки бара избытком косметики, да еще при завлекательном полумраке и цветомузыке. И в таких случаях старалась выглядеть наилучшим образом. Лариса весьма дипломатично навела ее на мысль, что неплохо бы Кологрива вытащить в ресторан – кстати, и билеты есть, а программа там хорошая!
   И клюнул Кологрив, чувствовавший себя в долгу перед ними обеими – Лариса его выручила в беде, а Людмилу он давно никуда не водил.
   Но не упрекнет ли строгий критик мою героиню за легкомыслие? Ей, несознательной, глушить бы личные неурядицы работой и утешаться творчеством, а она всякие дикие авантюры изобретает, людей за нос водит. Ведь так?
   Но, во-первых, какие могут быть трудовые рекорды в корректуре? Отправить номер в печать на полчаса раньше срока? И какое в Ларисиной жизни творчество? Проходные репортажи? А во-вторых, моя героиня и так работает хорошо, инициативно, толково, иначе бы ее не держали старшим корректором. Вот когда случится у нее неприятность на работе, она и удвоит свои старания. А раз у нее не клеится личная жизнь, остается пуститься на женские хитрости.
   И она имеет на это полное право, потому что род человеческий до сих пор делится на мужчин и женщин. А пока этого не отменили, женщины будут сталкиваться с женскими проблемами и, спотыкаясь и ошибаясь, решать их. Пусть даже таким путем. Предлагайте другие способы завоевания любимого человека – прошу! Моя героиня будет только благодарна.

Глава четвертая. Операций «Вокал» и подготовка к операции «Боевой ишак». А также – система Станиславского применительно к личной жизни

   Когда напрягаешь все свои душевные силы, судьба вдруг начинает смотреть на тебя с уважением, и все твои замыслы осуществляются с фантастической скоростью. Живешь в сплошном удивлении – да как же это все так получается?
   Схожее ощущение и испытывала Лариса в тот день, когда дождалась с Соймоновым в вестибюле ресторана Людмилы с Кологривом. Все радовало душу – новый костюм Соймонова, довольное лицо Кологрива, а также, если быть честными, и неудачная прическа Людмилы.
   Ника дала строгие указания официанту, и Ларисину компанию обслужили наилучшим образом.
   Все шло как по маслу. Платье финское, темно-синее, сто двадцать рублей, схваченное накануне в комиссионке, сидело на Ларисе великолепно. Соймонов рассказывал на удивление остроумные анекдоты. Стол был отличный. Вот и музыканты начали выползать на эстрадку. Вот и короткая взрывная увертюра прозвучала. И ахнул Кологрив, чуть не слетев со стула!
   На подмостки выбежала сверкающая Коломбина!
   Выбежала и блеснула в его сторону глазами! Блеснула глазами и качнула алыми шариками. Качнула шариками и запела.
   А слова песни срывались с губ не осмысленными фразами, а каскадами бенгальского огня!
   Песня дышала невероятным соблазном. И Кологрив забыл обо всем на свете, и о глупышке Людмиле – в первую очередь. Вот так пела Ника. Она вышла сегодня на подмостки, чтобы окончательно победить Кологрива. Она давала открытый бой неподготовленной сопернице и, разумеется, победила.
   Все это было рассчитано – и эффект неожиданности, и подача Ники в самом ярком и выгодном свете, и проблема выбора, перед которой встанет Кологрив. Ведь если он уйдет отсюда с Людмилой – он потеряет Нику. И наоборот…
   А ведь потом была и вторая песня, исполняя которую Ника спустилась с эстрадки и, волоча провод, подошла вплотную к Кологриву. Этот ход был рассчитан на его мужское самолюбие. Никин облик публике понравился, зал был в восторге, и вдруг прекрасная певунья оказывает такой знак внимания одному из посетителей! Неудивительно, что захмелевший зал грянул в ладони, не дожидаясь последних аккордов.
   Ника, буйно вильнув пестрой юбкой, убежала. И предоставила слушателям небольшой перерыв, чтобы вернулись они к остывающим фирменным шницелям и жюльенам.
   Лариса вновь затеяла светский разговор. Кологрив пытался острить, хотя мысли его явно витали в иных эмпиреях, а она «подавала» собеседника, что, кстати, тоже род искусства. Подрабатывая в свое время на радио и бегая с магнитофоном, Лариса выучилась так вести разговор, чтобы все лавры доставались партнеру.
   Но почувствовала Лариса, что на нее глядят. И не просто так, а ошалевшим от неожиданности взором.
   Она скосила глаза в сторону и поперхнулась словом.
   За два столика от нее сидела рыжая незнакомка.
   И что же она могла подумать о мужней жене, которая, пользуясь вечерними торчаниями супруга в лаборатории, шастает по ресторанам?
   И услышала Лариса внутренним слухом такой диалог.
   ОНА. Клянусь, я видела твою жену в «Астории» с подругой и двумя мужиками, в темно-синем финском платье за сто двадцать рублей!
   ДИМА. Ты ошиблась.
   ОНА. Что я, совсем уже ослепла? И с одним она явно заигрывала!
   ДИМА. Тут что-то не так.
   ОНА. Ты не хочешь самому себе признаться, что у вас дома разлад? Солнышко мое, но это же отличный повод выяснить, наконец, отношения! До развода ты для приличия поживешь у родственников, а потом…
   Дальше и слушать было жутко.
   И Лариса немедленно изобразила зверскую головную боль.
   Соймонов, которому здесь все-таки не нравилось, страшно обрадовался и стал делать знаки официанту. Людмила, только и мечтавшая поскорее увести Кологрива от соблазнительной певуньи, тоже обрадовалась. А сам Кологрив обрадовался больше всех. Он мог быстренько проводить Людмилу домой и вернуться к концу программы, обеспечив, таким образом, сытость волков и целость овец. А Лариса, видя, как все заторопились увести ее, болезную, из этого вертепа, уже соображала, как бы ей быстрее встретиться с Димой.
   Когда все четверо поднялись, опять заиграла музыка. Ника, появившаяся на эстрадке в другом платье и собравшаяся петь, выглядела почему-то недовольной. Но Лариса не обратила на это внимания. Она остолбенела от другой странной сцены.
   Людмила, пробираясь между столиками первой, чуть не столкнулась с незнакомкой, которую вели танцевать. И обе отпрянули друг от дружки. Более того – сделали одинаковый отстраняющий жест правой рукой. И, наконец, уставились друг на друга смутным взглядом.
   И Ларисе показалось, что так ведут себя разве что зеркальные двойники. Движение, которое обе сделали, чтобы разойтись между столиками, было одинаковым – словно от удара уклонялись они.
   Уже в вестибюле Людмила обернулась.
   ЛАРИСА. Странная какая-то девица!
   КОЛОГРИВ. Пойду поймаю такси.
   ЛАРИСА. Ты что, с ней знакома?
   СОЙМОНОВ. Одевайся, я подержу сумочку.
   ЛЮДМИЛА. Впервые вижу…
   ЛАРИСА. Так чего же вы друг на дружку уставились?
   ЛЮДМИЛА. Не знаю, но я почувствовала, что она меня ненавидит.
   Тут Ларисе стало не по себе, и оно действительно ощутила головную боль.
   Дома Соймонов принялся ее врачевать. Насилу Лариса убедила его, что единственное лекарство, которое ей поможет, она обычно берет у Аси. Она спустилась в халате к соседям, но Димы еще не было.
   Вернувшись, она обнаружила Соймонова в постели и совсем было собралась туда же, но в дверь робко позвонили. Решив, что это Дима, Лариса открыла. И ужаснулась.
   Перед ней стояла рыдающая Людмила.
   Решив, что с Кологривом стряслась беда, Лариса переполошилась, втащила Людмилу на кухню и закрыла поплотнее дверь.
   Оказалось – когда Кологрив впопыхах проводил Людмилу домой, она почуяла неладное, понеслась к ресторану на такси и опередила его ровно на пять минут. Он же явился к служебному входу с цветами и был впущен, чем и вызвал вышеупомянутые рыдания. Дальше, следуя логике ревнивого безумия, Людмила не стала отпускать такси, а понеслась к Ларисе с требованием присоединиться к выслеживанию Кологрива, благо проклятая «Астерия» была недалеко.
   Лариса вздохнула с облегчением и, напомнив Людмиле о своей мигрени, решительно отказалась. Всхлипывающая Людмила унеслась, а Лариса позвонила в ресторан.
   Она предупредила Нику, что за Кологривом следит Людмила – это раз, а два – его надо немедленно гнать домой, потому что ни одно дежурство в редакции не длится до такого часа.
   Ника слушала явно вполуха и отвечала, что у нее хандра, что ей необходимо то ли встряхнуться, то ли утешиться, что она уже остограммилась коньяком и ничего гарантировать не может.
   Диалог этот был прерван Соймоновым, звавшим Ларису в постель. Но ей было уже не до Соймонова. Она прислушивалась – не хлопнет ли внизу дверь. Опять пошла в дело головная боль, опять Лариса, невзирая на позднее время, побрела к Асе за несуществующей таблеткой, но звонить не стала, а просто присела боком на перила. Дима не появлялся, и Лариса мрачно думала, что ее прежний заспанный образ жизни сменился уж больно бессонным.
   За этим размышлением ее и застал Дима.
   ЛАРИСА. Наконец-то! Слушай внимательно. Я была в «Астории» и напоролась там на эту твою…
   ДИМА. Ну и что? С высоким блондином ты ее там видела, что ли? Ну, так я знаю, что он ее достает…
   ЛАРИСА. Балда! Мало ли с кем я ее видела? Важно, что она меня видела с моим Соймоновым. Понимаешь?
   ДИМА. Тьфу, черт…
   Насилу Дима вспомнил, что из-за его проказ образовалась лишняя жена, и содрогнулся, представив, сколько проку извлечет из пикантной ситуации его решительная подруга.
   ДИМА. Кой черт занес тебя в этот ресторан?!
   ЛАРИСА. Тебя не спросилась! Между прочим, эту твою сопровождал не блондин, а плотный брюнет в импортных очках, с залысинами и брюзгливой рожей.
   ДИМА. Знаю. Кошкин. То есть – как это – Кошкин???
   ЛАРИСА. Ну, представляешь, позвонит она Асе…
   ДИМА. Ой, перестань… Кой черт занес тебя только в этот ресторан.
   ЛАРИСА…и начнет ей рассказывать, как видела ее в ресторане, и приметы приведет! А Аська немедленно опознает меня…
   ДИМА. Да, от этой дуры только и жди…
   ЛАРИСА. А кто велел связываться с дурой? За одно место тянули?
   ДИМА. Пожалуй, она ко мне пристанет…
   ЛАРИСА. На здоровье, лишь бы Асе не звонила.
   Некоторое время оба молчали, раскладывая ситуацию по полочкам и просчитывая варианты.
   ЛАРИСА. Говоришь, она тебе непременно обо всем доложит?
   ДИМА. Она всему институту доложит!
   ЛАРИСА. Есть идея. Пока ты был уверен в жене, ты позволял себе заходы налево. А как над семейным очагом нависла угроза, ты опомнился, и никто, кроме Аси, тебе не нужен? Сумеешь сыграть?
   ДИМА. Постой, постой, что-то слишком сложно…
   ЛАРИСА. Элементарно! Пока жена вела себя нормально, ты не обращал на нее внимания, ты был в ней уверен. А сейчас возникла угроза ее потерять, и ты перепугался. Ну? Это же не формулы!
   ДИМА. Значит, вместо того чтобы…
   ЛАРИСА. Вот именно! Ты выспрашиваешь приметы моего жениха и приходишь в ярость! В такую ярость, чтобы она и слова вставить не могла. И под прикрытием этой ярости производишь правильное отступление. Ты понял, кого теряешь, и торжественно возвращаешься к жене.
   ДИМА. А если наоборот? Я узнал, что она ходила с Кошкиным в кабак, разозлился и…
   ЛАРИСА. Конечно, так тебе легче – ты естественно рассвирепеешь. Но, во-первых, ты ее ревностью только обрадуешь. А во-вторых, откуда ты знаешь про Кошкина? Вернулась жена из «Астории» и доложила – милый, я там твою любовницу с Кошкиным видела! Так?
   ДИМА. Между прочим, я изучал систему Станиславского. Я в студенческом театре миниатюр играл.
   ЛАРИСА. Ну вот, завтра и сыграешь миниатюру. Но наденешь не маску ревнивого любовника, а маску ревнивого мужа. Все дело в том, чтобы правильно выбрать маску.
   ДИМА. Но погоди… Из этого выходит, что мои отношения с ней…
   ЛАРИСА. Вот именно. Чего я и добиваюсь.
   Диме в этот момент страшно хотелось обложить Ларису соответствующей терминологией, но он отлично понимал, что она права. Тут внизу очень кстати хлопнула дверь и кто-то понесся наверх.
   ЛАРИСА. Знаешь что? Сломай-ка ты дома телефон дня на два. Идет?
   ДИМА. Как же мы без телефона?
   ЛАРИСА. А вдруг эта твоя рыжая решит меня шантажировать? Ты рискуешь остаться с телефоном, но без жены. Ну, пока!
   Тут перед ними возникла Людмила. Дима, поняв по ее лицу, что случилась катастрофа, немедленно откланялся и смылся.
   ЛАРИСА. Ты всю зарплату за одну ночь бухнешь на такси.
   ЛЮДМИЛА. Он проводил ее домой и сидит у нее! Едем!
   ЛАРИСА. Ты что? Куда – едем? Зачем – едем? Опомнись!
   ЛЮДМИЛА. Я видела, какое окно зажглось, когда они пришли! Поехали! Меня ждет такси!
   ЛАРИСА. А меня – Соймонов!
   ЛЮДМИЛА. Ну, я прошу тебя, ну, Лариска, ну, Крыска… А то я там такого натворю! У меня ощущение, что он остался там ночевать!
   ЛАРИСА. Но-че-вать???
   Это в операцию «Вокал» никоим образом не входило.
   ЛЮДМИЛА. Я должна в этом убедиться! Понимаешь? Ну?…
   ЛАРИСА. Едем!
   У нее хватило нахальства не только одеться в присутствии спящего Соймонова, но и, уходя, погасить ночник над его головой.
   К дому Ники они прибыли как раз вовремя, чтобы увидеть, как погасло окно Никиной кухни, а яркий свет в другом окне сменился приглушенным.
   ЛАРИСА. Очень может быть, что он уже ушел.
   ЛЮДМИЛА. Давай поднимемся! Вдруг мы что-нибудь услышим?
   ЛАРИСА. Подслушивать я не стану!
   ЛЮДМИЛА. А если мы услышим нечаянно?
   Это был веский аргумент. Велев шоферу обождать, коллеги поднялись на последний этаж, и там Людмила, к великому изумлению Ларисы, правильно определила Никину дверь.
   Она оказалась полуоткрытой. Такое за Никой водилось, и нередко замок лишь утром захлопывала добрая соседка. А тут еще сквозняк вмешался и приоткрыл дверь еще шире. Людмила, приняв это за приказ судьбы, скользнула за порог, напомнив этим движением Ларисе, как осторожно входила рыжая незнакомка к Асе на кухню.

   Уже и тогда Ларисе было достаточно неприятно. Она протянула руку во мрак прихожей, нашарила Людмилин рукав и стала вытаскивать ошалевшую от ревности коллегу обратно на лестницу. Но та воспротивилась и вдруг застыла, прислушиваясь. Вслушалась и Лариса – и все поняла…
   Противно ей стало – чуть ли не до тошноты от сознания пошлости ситуации. Злость охватила – и на дуру Людмилу, и на безответственную Нику, и на себя – за то, что вот лезет в грязь какую-то, и ни удержаться не может, ни действительно окунуться туда с головой и забыть обо всем на свете!
   С неожиданной силой Лариса вытащила Людмилу на лестницу. И унесло их такси подальше от Никиного вертепа, и молча они расстались у Ларисиного дома.
   Пытаясь взять себя в руки, Лариса зажгла свет на кухне и присела к столику, голову – на руки. Сидела она так долго, а когда распрямилась – увидела ожерелье из малость подсохших, но все еще ярких плодов шиповника. Висело оно на ручке стенного шкафа, и Лариса не помнила, как оно туда попало.
   Ожерелье дразнило чем-то несбыточным. Не тем Карнавалом, в котором, как наивно полагала Лариса, испортилась Ника, а чем-то еще… Словом, загляделась на него Лариса и поняла, что одно ей остается – стиснув зубы, сражаться дальше за подлеца Кологрива, раз уж начала. А иначе не за что будет ей себя уважать.
   Утром Лариса выпроводила недовольного Соймонова и позвонила Нике. Та безукоризненно деловым тоном доложила, что только сейчас сплавила Кологрива.
   ЛАРИСА. Что это тебя так занесло?
   НИКА. У тебя ко мне претензии?
   ЛАРИСА, Да мы вроде так не договаривались.
   НИКА. Ерунда. Коломбине дозволено все. Так вот, насчет «моря нежности»! Слюняв он, как телок, вот тебе и все море. И толстый.
   ЛАРИСА. Ко-ло-грив?…
   НИКА. Ну, когда в пиджаке, то не очень. А без – так у него порядочное пузо намечается. И, кстати, лысина.
   ЛАРИСА. Отродясь у него не было лысины!
   НИКА. Отродясь у него и зубов не было. Однако ж выросли.
   ЛАРИСА. И почему нам кажется, что эти гады вечно будут молодыми?…
   НИКА. Вечно молодыми могут быть только Коломбина и Арлекин.
   ЛАРИСА. Что же ты польстилась на этого – толстого и лысого?
   НИКА. Так нужно было. Я же сказала – хандра.
   ЛАРИСА. Ничего себе лекарство… Ну и как? Помогло?
   НИКА. А ничего. Даже не противно. Воистину – ничего. Убедилась, что еще один меня желает, и все мгновенно забыла.
   Ларисины упреки на Нику никак не подействовали. Ну что такого натворила сумасбродная певунья? Позволила себе еще одно приключение? Но не младенца же невинного она совратила! Тридцатилетнего мужчину средней степени блудливости. И никто никому ничего не обещал. Но Ларисе мешало ощущение той грани допустимого, которую каждая женщина сама себе устанавливает.
   НИКА. Стало быть, буду от него скрываться, пока ты не провернешь операцию «Боевой ишак».
   ЛАРИСА. Думаешь, после твоего фокуса у меня что-то получится?
   НИКА. Да у твоего Кологрива индивидуальность так устроена, что не может он просидеть с женщиной наедине полчаса и не захотеть ее!
   И дальше их разговор продолжался в том же духе. Лариса бодро язвила, потому что нельзя же всерьез относиться к тому Кологриву, чей блудливый образ фигурировал в разговоре! А в душе ей было страшно неловко за искренность своего увлечения.
   Аморальщинкой припахивает сюжет моей повести?
   Стало быть, подобные истории и не случаются, что ли? Служебные романы – банальность. Амурные приключения одиноких женщин – мы выше этого. Поиск партнера методом проб и ошибок – элементарная распущенность.
   Но счастливую женщину, которая любит и любима, никаким стихийным бедствием не заставишь изменить избраннику. Все женщины по натуре склонны к единственно возможному варианту и век бы не искали разнообразия в личной жизни. А раз возникло это разнообразие, при котором женщина пытается выйти замуж за одного, мечтает при этом о другом, а оказывается в результате с третьим, значит единственный и неповторимый вариант не состоялся. Но счастья-то хочется!
   И Лариса к нему стремится, и Ника стремилась… Стоп! А кто виноват в ее похождениях?
   Кого она любила пылкой и беззаветной любовью? Да уж слишком у нее все получалось бестолково, беспокойно, неразумно. Кто шарахнулся от ее нелепой страсти? А десять лет спустя забрел поужинать в «Асторию», где на подмостки вышла ослепительная Ника в пестром наряде, спела две огненные песни, а, уходя, заметила – кого? Мигом все вспомнилось – и главным образом то прекрасное, что могло бы случиться, а вот не случилось. Кто, не узнав ее, обрадовался тишине и вернулся к тарелкам? Так что, взяв себя в когти, вернулась Ника и продолжила свои песни, такая гордая и такая доступная для любого, кто догадается обхватить покрепче и прижать к себе, да так, чтобы ничего она не видела и не слышала хотя бы несколько минут. Кологрив так Кологрив. Ринулся бы на нее сдуру среднестатистический Соймонов – и ему бы не отказала…
   Живет, живет на свете такой человек. Очень даже неплохо живет. И совесть его не мучит…

Глава пятая. Операция «Боевой ишак»

   Ника, которую Кологрив считал своей законной добычей, дала ему от ворот поворот. И объяснила это так: может же она, по примеру множества мужиков, позволить себе мимолетную связь, закидон, блажь? И так же как мужиков, ее это ни к чему не обязывает. Ведь не лишила же она Кологрива девственности? Кажется, нет. Ну?
   Избалованный Кологрив растерялся. И обнаружил в себе пробуждение догонятельно-хватательного рефлекса. Но Ника не была легкой добычей. Когда он, подкараулив вечером у «Астории», позволил себе удержать ее за руку, Ника проделала такой финт – повернувшись, словно желая обнять себя кологривской рукой, она крепко стукнула его каблуком по коленной чашечке. И грациозно процокала по тротуару к служебному входу. А возле самых дверей обернулась и одарила стоящего на одной ноге Кологрива презрительным взглядом.
   Так что обретался он в незавидном положении. Дома жена донимала разнообразными намеками, на работе преследовал взор Людмилы, в свободное время презирала Ника.
   Но ожидало красавца Кологрива еще одно тяжкое испытание.
   Когда он, сидя вечером в кабинете, раздумывал, домой ли пойти, или Нику поискать, или плюнуть на все и вернуться к Людмиле, звякнул его изящный бледно-сиреневый телефон.
   ЛАРИСА. Привет, это я. Мне нужна твоя помощь. Приезжай немедленно к Крепостным воротам.
   КОЛОГРИВ. Туда нельзя подъехать.
   ЛАРИСА. Ничего, пройдешь сто метров пешком. И поскорее, пожалуйста!
   КОЛОГРИВ. Да что за спешка?
   ЛАРИСА. Я тебя когда-нибудь о чем-нибудь спрашивала? Ты просил – я выполняла. Если бы я могла обойтись, я бы не звонила. Но поскольку мы старые боевые кони…
   КОЛОГРИВ. Все понял. Еду на помощь коню.
   ЛАРИСА. Ну, жду.
   Решив, что Ларисе нужно доставить домой что-то увесистое, а денег на такси нет, Кологрив ехал к Крепостным воротам в бодром настроении, но недоумевал – за все время их знакомства Лариса впервые говорила с ним в таком тоне.
   Это недоумение усилилось, когда он увидел Ларису. Поскольку для операции был выбран ее выходной день, она успела привести себя в такой праздничный вид, что Кологрив даже растерялся. Она же подошла и, воспользовавшись замешательством начальничка, обняла его за шею и поцеловала в щеку. Когда Кологрив обрел дар речи, он уже был железно схвачен под руку.
   КОЛОГРИВ. Ты… ты это чего?
   ЛАРИСА. Молчи и веди меня к машине. Перестань корчить злодейскую рожу. Смотри на меня ласково и говори о погоде.
   КОЛОГРИВ. Почему я должен говорить о погоде?
   ЛАРИСА. Потому что за нами следят.
   И она протянула ему губы для поцелуя, одновременно повиснув на его руке всем телом, так что соприкосновение губ состоялось.