Трускиновская Далия. Коломбине дозволено все

   Там стояла машина рыболова, на которой Кологрива и Ларису повезли в сторону города. По дороге Кологрива подбросили к месту пикника, где он пересел в собственную машину, благополучно там переночевавшую. На капот некая добрая душа положила Ларисину сумку. Потом рыболов отвез Ларису домой переодеться и умыться, подождал у дверей и доставил в редакцию. У порога они и расстались.
   ЛАРИСА. Миша! Мишка! Постой! Мой телефон!
   РЫБОЛОВ. Я записал! Ровно через неделю позвоню, если ничего не случится, и отдам фотографии. И за мной – сюрприз!
   ЛАРИСА. Ну, пока!
   Рабочая неделя началась с неприятного разговора с надутым Кологривом.
   КОЛОГРИВ. Ну, ты, мать, совсем – того! Думать иногда надо!
   ЛАРИСА. Скажи спасибо, что вообще живы остались!
   КОЛОГРИВ. Спасибо??? А о чем вся редакция шепчется – знаешь?Ты глупейшим образом меня скомпрометировала. Вот будет радость Валентине!
   ЛАРИСА. Почаще бы ты о ней вспоминал!
   КОЛОГРИВ. Это уж мое дело – когда и о ком вспоминать. А тебя я прошу больше ничего подобного не устраивать. И точка.
   ЛАРИСА. Ну, если о тебе и ходят сплетни, то не я их героиня!
   Зря Кологрив злоупотребил начальственными нотками в голосе. Лариса и так чувствовала себя в какой-то мере оскорбленной его равнодушием во время «Природы». А теперь она и вовсе задумалась о том, как бы его проучить.
   Она как раз перебирала варианты, когда в корректорскую всунулась голова Кологрива. И попросила Зою зайти в кабинет.
   Зоя в недоумении подчинилась. Лариса, оставшись без пары, вышла в коридор. Там к ней подошла корреспондент Елена и осведомилась, чего это замред зазвал к себе Зою, да еще так надолго, и не пахнет ли это выговором. Тут Ларису наконец-то осенила дьявольская мысль. Она пожала плечами с таким видом, будто речь шла о деле давно известном, и смылась в корректорскую, оставив корреспондента Елену без ответа.
   За те двадцать минут, что Зоя сидела у Кологрива, Лариса сбегала в секретариат, взяла полосу для читки. И сунула ее в коридоре за шкаф. А пестрый демон, несомненно подсказавший ей этот маневр, явственно произнес: «Так! Поделом!»
   Вернувшуюся Зою Лариса встретила радостной улыбкой.
   ЛАРИСА. Товарищи бдители! Объявляется перерыв. Зоя идет со мной пить кофе, а Марианна и Людмила остаются на тот случай, если принесут полосу. Потом мы с Зоей бдим, и вы пьете кофе.
   МАРИАННА. Секретариат рехнулся. То – перерывы по часу, а то – все четыре полосы сразу!
   ЛЮДМИЛА. Чего с дураков возьмешь…
   Странным путем повела Зою Лариса – мимо доски объявлений и санузла, где ей руки помыть приспичило, и мимо всех отдельских дверей…
   ЛАРИСА. И зачем же ты Кологриву потребовалась?
   ЗОЯ. Да тетя из Хабаровска позвонила. Дома-то у нас опять линию ремонтируют. Она через справочное узнала редакционные телефонные номера и додумалась – с замреда начала. В гости, видите ли, собралась.
   ЛАРИСА. Кологрив поступил благородно. А помнишь, как он сватался?
   ЗОЯ. Это когда?
   ЛАРИСА. Когда голубцы на всю контору стряпать велел!
   ЗОЯ. Точно! Вот уж действительно…
   ЛАРИСА. И что мне больше всего понравилось – как он свадьбу планировал! Кошмар – пригласить всю редакцию! Мало мы друг дружке здесь надоели? А вы бы с ним неплохо смотрелись. Соглашалась бы!
   ЗОЯ. Да я-то уж с восторгом бы!…
   ЛАРИСА…кабы не твои мальчишки? Ну, так поладил бы Кологрив с мальчишками, не сомневайся! Тут полредакции по этому Кологриву сохнет, а он отказ на предложение от тебя получает!!!
   ЗОЯ. Так я же не отказала, в том-то и дело!…
   Этот длившийся до дверей буфета разговор был дьявольски труден – Зоя несколько раз порывалась брякнуть про сон. Но Лариса ей этого не позволила. Первая мина Кологриву была подложена
   Разумеется, этот разговор слышали. Сватовство к матери двоих детей, замужней женщине Зое – ох, это был всем сюрпризам сюрприз! Начался великий шорох по углам. Ларису втихаря допрашивали – она не отрицала, да еще историю с сорвавшейся с цепи лодкой обнародовала, и в свете кологривского сватовства к Зое история выглядела совершенно невинно – такое с кем угодно могло случиться. А отношение Кологрива к Ларисе было давно всем известно – старые соратники по какой-то там многотиражке.
   И вот наступила пятница – день, как известно, роковой. Именно к этому дню Лариса проанализировала причины своего провала. И поняла, что ее погубило – собственная серьезность. Нельзя было воспринимать столько лет Кологрива всерьез. И спасать его от Валентининой ревности, будто от смерти. И корчить из себя деловую женщину, даже если обладаешь спокойным и деловым характером. Много чего нельзя было…
   И на что она употребила свои незаурядные способности! На чтение гранок с полосами! А ведь женщина, способная осуществить боевой план из четырех операций, достойна лучшей участи, чем созерцать три раза в неделю авоську, косметичку и фолиант на подоконнике!
   Лариса размышляла, а работа над номером продолжалась.
   МАРИАННА. «В – субботу – вечером – любители – литературы – приглашаются – на – вечер – студии – молодых – поэтов – при – союзе – писателей – точка – начало – в – девятнадцать – тридцать – абзац – нонпарель – те – кто – увлекается – фотоискусством – могут – посетить – персональную – выставку – мэ – Реутова – которая – вчера – открылась – в зале – фотоклуба – по – адресу – ул – Смирнова – сорок – пять» Дальше сокращено.
   ЛАРИСА. Найди интервью с Элиной Мансуровой. Пойдет на четвертую.
   МАРИАННА. Это про что?
   ЛАРИСА. Про победительницу городского конкурса парикмахеров. Дадим Людмиле с Зоей еще материал о художниках с трикотажной фабрики и «Рисую солнечным светом» – про того фотохудожника, ну, такой породистый маэстро, такой седой, бородатый…
   МАРИАННА. Вот он, бородатый. Что еще?
   ЛАРИСА. Впиши рубрику «Сто строк в номер» Да не в гранку, а в полосу – к репортажу о киносъемках со знаменитостями… Да ну их всех к лешему – уже без пятнадцати, бежим, пока буфет не закрылся!
   Стало ли Ларисе завидно от этого списка чужих удач? Скорее, зло взяло. И жуткое словечко произнесла она – «неудачница». Двадцать восемь лет и куча осточертевших гранок. Кологрив – рычит, Соймонов – ворчит. Что впереди – непонятно. И хочется выкинуть такое, чтобы рухнули к ее ногам все эти удачливые, знаменитые, талантливые! Чтобы закрутились вокруг нее в восхищении! Чтобы на прославленных лицах, обращенных к ней, сверкали улыбки восторга и, может быть, даже зависти…
   И оказалась Лариса внутри того самого кусочка пустоты, который носила в себе. Только раздулся он и потерялись его границы, и Лариса почувствовала себя мухой в воздушном шарике.
   ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Стало быть, все-таки – Карнавал?
   Лариса задумалась. А что, в самом деле, предлагала ей с самого начала пестрая чертовка? Вечный праздник, торжество раскрепощенной женственности. Ведь не дьяволу душу продать, нет, совсем не дьяволу…
   И шум, заполнивший типографские коридоры, перекрыла музыка. Зазвенело нечто наподобие тарантеллы, легкое и прелестное. Стенки воздушного шарика обернулись сверкающими зеркалами, отражавшими друг друга, и из этих перемноженных осколков пустоты навстречу шли десятки пестрых демонов в одинаковых костюмах и масках.
   ЛАРИСА. Раз уж ничто светлое, истинное, прекрасное впереди не светит…
   ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Пой!
   ЛАРИСА…раз уж не сбылось, так пусть…
   ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Пой же! Ну!
   ЛАРИСА.

   О Карнавал, веселый гений,
   перед тобой склонив колени,
   молю – к себе меня возьми!
   Мне надоело жить с людьми –
   так пусть вокруг мелькают радужные тени!

   ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. И ты увидишь, насколько это приятнее и удобнее! Отпадет забота о тысяче мелочей, связи упростятся до предела и станут гармоничны! Ты насладишься простыми и вечными вещами. Пой!
   ЛАРИСА.

   Твои ночные мандолины,
   твои шальные тамбурины
   пускай в душе моей звенят,
   а вместо званий и наград
   я получить желаю имя Коломбины!

   Ахнули с четвертой полосы фотохудожники, кинознаменитости и Элина Мансурова! А Ларисе ответил издалека торжествующий смех тысячи серебряных голосов.
   Стало быть, свершилось?… А иначе и быть не могло у той, что загляделась на ожерелье из шиповника. Такая уж у него странная сила – будить в душе уверенность и гордость. И не только… Потерпим до понедельника. Тогда и увидим, как из-за этой закусившей удила Крыски-Лариски взбаламутится вся редакция. Да что редакция – весь город!

Глава седьмая - Победная!

   И вот идет Лариса по городу в прошлогодних брючишках и дешевой маечке, и никто не заглядывается на нее, и она ни на кого не заглядывается, спешит – уже без пяти час.
   Входит Лариса в корректорскую, не видит на подоконнике ни авоськи, ни косметички, ни фолианта и со вздохом принимается сама разбирать гранки, потому что уж не знает, как своих подчиненных воспитывать – побить их, что ли?
   Тут в корректорскую врывается вихрь и шлепает перед Ларисой на стол фотоснимок. Качеством он не блещет, потому что сделан с висящей на стене фотографии при плохом освещении. И все же Лариса с ужасом узнает себя.
   А за спиной сопят секретариатские мальчишки.
   И снимок стоит таких страстей – не понять, одетая или голая выглядывает Лариса из фантастического тумана.
   ЛАРИСА. Как это к вам попало?
   МАЛЬЧИШКИ. Лариска, ты была на выставке в фотоклубе?
   ЛАРИСА. Не-е-е…
   МАЛЬЧИШКИ. Так беги скорей, глупая!
   Фотоклуб находился в трех кварталах от редакции. Полная тревожных предчувствий, Лариса с места взяла хорошую скорость. Но за несколько лет корректурской гиподинамии потеряла она дыхание и, подбегая к фотоклубу, уже здорово запыхалась. Протянула она кассирше двадцать копеек за билет, но та воззрилась на нее почище мальчишек и денег не взяла. Тогда Лариса шагнула в зал.
   Прямо перед ней толпа заслонила самый большой стенд. Чуя неладное, Лариса вклинилась в толпу и увидела сложную композицию из разного формата снимков. В ней царили двое – Лариса и озеро.
   Было там много интересных затей, но Лариса уставилась на свою фигуру на мостках, полупрозрачную, тающую и все же, как ей с перепугу показалось, страшно узнаваемую. А потом перевела взгляд на другие – и удивилась собственному лицу.
   Рыболов оказался художником. Он углядел в Ларисе то, что она пыталась усердно спрятать от посторонних, – нежность, порывистость и доверчивость, совершенно лишние в деловой женщине вообще и в старшем корректоре в частности. Но не знал рыболов о вмешательстве пестрого демона. И потому грустно сказала себе Лариса, чувствуя, что стоит на пороге бурных событий, – ну что же, я была очень даже недурна…
   Ее тихо тронули за плечо. Ожидая явления рыболова, Лариса повернулась и увидела женщину чуть повыше себя ростом, яркую и красивую.
   ЛАРИСА (на всякий случай). Здравствуйте…
   ЖЕНЩИНА. Добрый день. Познакомимся. Элина Мансурова. Если бы мы не встретились здесь, я бы сегодня пришла к вам в редакцию.
   Красавица Элина улыбнулась, от глаз разбежались морщинки, и Лариса поняла, что красавица ей в матери годится.
   ЭЛИНА. Через месяц республиканский конкурс. А я ваше лицо десять лет искала. Соглашайтесь. Не пожалеете. Гарантирую съемки на Центральном телевидении. Ну, и классные прически на всю оставшуюся жизнь.
   Лариса обалдело слушала.
   ЭЛИНА. Тренировки вам назначим, когда вам удобно. Утром? Вечером? Пожалуйста! Но тренироваться будем каждый день. Тем более, что вам надо немного подлечить волосы.
   Лариса пришла в себя, сделала независимое лицо и по-деловому договорилась с Элиной. Она уже собралась бежать на работу, но у дверей наткнулась на рыболова – с рукой на перевязи, в окружении группы почтенных товарищей.
   ЛАРИСА. Мишка! Что ты натворил?!?
   РЫБОЛОВ. А что, не угодил?
   ЛАРИСА. Боюсь, что по гроб жизни угодил… А с рукой что?
   РЫБОЛОВ. Ерунда. Со слона свалился.
   ЛАРИСА. От-ку-да?…
   РЫБОЛОВ. Ну, в цирке был, дрессировщицу снимал, пригласили на слоне покататься. Я сдуру и залез. Тут тебя мой коллега ищет.
   И Лариса увидела в группа знакомое лицо – с мудрым взглядом чистых голубых глаз, приятное, обрамленное седой бородой. Рыболов представил их друг другу, и Лариса услышала фамилию, вслед за которой привыкла читать: лауреат международных конкурсов, почетный член фотообществ Австралии, Канады и Венесуэлы, или что-то подобное.
   Знаменитость поцеловала руку Ларисе и наилюбезнейше осведомилась, не согласится ли прекрасная дама попозировать? Знаменитость, видите ли, приглашена участвовать в парижской фотовыставке, и Лариса прекрасно вписывается в сказочные замыслы знаменитости.
   Лариса откровенно разинула рот. Потом вспомнила, что есть ведь и такой способ шутить – без улыбки. Но розыгрышем вроде не пахло. Она с таким изумлением заглянула в глаза рыболову, что он невольно расхохотался, да еще имел нахальство сообщить знаменитости причину смеха.
   ЗНАМЕНИТОСТЬ. Но, милое дитя, раз Мишке Реутову повезло с вами, пусть и мне повезет. Теперь-то я понял, зачем он все это затеял!
   И Лариса узнала, что Реутов за три дня до открытия выставки принялся полностью перекраивать экспозицию с учетом новых работ.
   ЗНАМЕНИТОСТЬ. И подумать только, что вас отыскал именно этот специалист по танкам и бронетранспортерам! Ну так как же, вы окажете мне честь?…
   За спиной Ларисы раздались странные звуки, будто несколько человек сразу лишились дыхания и ловят губами воздух. Она обернулась и увидела секретариат, промышленный отдел и отдел трудового воспитания, в полном составе примчавшиеся на выставку. Они слышали все. И, разумеется, ответ у Ларисы мог быть только один.
   ЛАРИСА У меня в планах подготовка к всесоюзному конкурсу парикмахеров-модельеров. Ежедневные тренировки, вы понимаете… Но если – Париж, и если это не отнимет слишком много времени, то я принимаю ваше предложение.
   И Ларисе была вручена визитка на английском языке.
   Время первого сеанса Лариса назначила мгновенно – сразу же после тренировки, пока еще будет цела прическа. И она уже направилась к дверям, но группа почтенных товарищей, приведенных Реутовым, окружила ее. То, что предложили они, уж вовсе выходило за все мыслимые рамки. Это оказался коллектив художников трикотажной фабрики. Ему удалось, поднатужившись, разработать коллекцию моделей, которые, если бы запустить их в производство на уровне опытных образцов, определенно переплюнули бы фирму «Адидас». Для этого требовалось дельное сырье, но главным образом – импортные красители. От показа в Москве зависело, получат ли на фабрике эти самые красители. И почему-то сегодня все вдруг уперлось в проблему манекенщиц…
   Лариса бодро поддержала разговор, поразив художников знанием тонкостей производства. Дело в том, что читанный на прошлой неделе материал о коллекции был сокращен ровно наполовину, в газету попали полтораста оптимистических строк, а размышления о конкурентоспособности остались в гранках, где их и изучила Лариса. Так что важность московского показа она понимала. Поэтому, когда ей предложили сняться для фирменного буклета, она, несколько свыкшись со своей внезапной фотогеничностью, сразу согласилась. Оказалось, ее ждала еще одна авантюра – роль манекенщицы, с недельным выездом в Москву
   Лариса видела, что вокруг нее творится какая-то фантасмагория. Но ведь просила же она повелительницу Коломбин о том, чего в своей жизни не знала, – об успехе, о признании своих женских достоинств, о яркой и нарядной жизни. Просила. И сбылось.
   Поэтому Лариса лишь небрежно усомнилась, отпустят ли ее с работы для такой надобности. На что художники заявили, что такая мелочь ее не должна беспокоить. Главное для нее – красиво выйти на подиум. А вопрос московского показа решается на уровне министерств. Так что Лариса может не беспокоиться.
   Однако время поджимало, и Лариса помчалась в редакцию. По дороге она сообразила, что список поклонников ее красоты подозрительно совпадает со списком материалов в субботнем номере газеты. И она принялась лихорадочно вспоминать, кому еще бросила вызов в тот вечер.
   Конечно, следовало полюбезнее проститься с Реутовым, заварившим эту великолепную кашу, все-таки столько времени и энергии он потратил на снимки. Но Лариса была убеждена, что невезучий Реутов все равно обижаться не станет. Ибо не избалован, как Кологрив, хотя и втрое талантливее… Стоп! Жуткая мысль пронзила Ларису – а какими же талантами, кроме административных, отличается красавец Кологрив? Когда тебя внезапно окружила такая куча талантливых людей, когда признали в тебе артистичность, поневоле взглянешь свысока на тех, кто окружал тебя раньше.
   И начнет заживать давняя рана, нанесенная самолюбию!
   Но что за черт – когда Лариса неслась на выставку, ни одна сволочь на нее не глядела влюбленным взором. А идет обратно – и ловит эти самые взоры через каждые пять шагов. В лице у нее, что ли, изменилось что-то после окаянной выставки? Или в походке? Или талия мгновенно стала тоньше?
   Черт его знает\' Только каждое мужское подсознание говорит – стоп, внимание, интересная женщина.
   А интересная женщина влетает в редакцию и натыкается на Кологрива. В коридоре, сравнительно с улицей, полумрак. Кологрив не видит преображенного Ларисиного лица и делает ей суровый втык: скоро два часа, гранки не читаны, цех ворчит, а подчиненные в буфете!
   Страшно хочется Ларисе брякнуть в ответ что-нибудь этакое. Но интуиция истинной Коломбины подсказывает ей, что еще не время раскрывать карты. Поэтому Лариса, пробормотав нечто извинительное насчет аварии водопровода, исчезает. Она-то исчезает, а вот фраза повисает в воздухе, заставляя Кологрива обернуться на пороге кабинета.
   – Ну, Кологрив, берегись!
   Голос вроде не Ларисин, однако ж больше сказать некому. Но и Лариса смылась. И в великом недоумении закрывает Кологрив дверь.
   Поработав с полчаса, Кологрив вышел из кабинета и тут только обратил внимание, что в обычно шумной редакции – гулкая тишина. Редакторский кабинет заперт. Секретарши нет. В отделах пусто. Не заперта корректорская, но и в ней ни души – Лариса, пойдя извлекать коллег из буфета, сама там и застряла.
   Стоит Кологрив в корректорской, начинает злиться, и вдруг раздается звонок. Просят Ларису. Кологрив свирепо говорит: «Нету».
   ГОЛОС. Тогда передайте ей, пожалуйста, что ее срочно искал ассистент Никифоров. Мой гостиничный телефон такой-то.
   КОЛОГРИВ. Что еще за ассистент?
   ГОЛОС. Режиссера ассистент!
   И называется фамилия, достаточно популярная.
   ГОЛОС. Мне велено немедленно ее найти. Мэтр вернулся с выставки в полном восторге. Мы именно такой типаж и искали. Дайте, пожалуйста, ее домашний телефон!
   КОЛОГРИВ. Что еще за выставка?
   ГОЛОС. В фотоклубе, выставка Миши Реутова. Алло! Я вас слушаю!
   Но Кологрив молчит, пытаясь связать между собой режиссера, выставку Реутова и Ларису. Ничего у него, понятно, не получается, потому что он не знает о съемках на необитаемом полуострове. И он молча кладет трубку. А по коридору грохочет толпа сотрудников во главе с редактором. И все шумно призывают к себе Ларису.
   Вместо нее в дверях корректорской появляется Кологрив и возмущается дисциплиной корректоров, но сам редактор с хохотом прерывает его и советует сходить на выставку.
   Кологрив из упрямства заявляет, что не намерен в рабочее время бегать по выставкам. Окружающим это не нравится – как будто он единственный работяга в толпе тунеядцев, и несколько голосов ставят Кологрива на место. И сотрудники расходятся по отделам, причем кто-то у Кологрива за спиной вертит пальцем у виска.
   Насмешка эта глубоко несправедлива. Кологрив пока еще в своем уме, он только здорово сердит и чувствует, что история с выставкой возымеет для него какое-то странное продолжение. Поэтому он идет в корректорскую узнать у Ларисы, что она опять натворила, но там в разгаре чтение гранок и его вежливо выставляют.
   А у сотрудников Кологрив ничего не спрашивает из гордости. А до восьми вечера, дожидаясь ухода последнего засидевшегося подчиненного, он торчит в кабинете из упрямства. И, придя наконец к фотоклубу, целуется с дверной ручкой.
   Вот и стоит Кологрив у запертой двери и тупо таращится на черно-белую реутовскую афишу. Но, видно, трудный день сказывается, куча просмотренных снимков и прочитанных материалов. Потому что как иначе объяснить внезапное мельтешение цветных ромбов на черно-белом рисунке? Решительно никак!

Глава восьмая. «Любовь – дитя, дитя свободы!»

   На следующий день Лариса собиралась перед походом к Элине заглянуть к Асе – давно уже не возилась с Дениской, да и поделиться удачами надо. Но позвонил Никифоров.
   Он хотел встретиться утром. Лариса высокомерно объяснила, что у нее сперва тренировка перед республиканским конкурсом, а потом подготовка к парижской фотовыставке. Звучало внушительно.
   Тогда Никифоров предложил другой вариант – ведь Лариса все равно не обойдется без обеда, так почему бы не пообедать вместе? За ней придет машина съемочной группы, и они все обсудят в «Астории» (это Ларису развеселило) в обществе мэтра.
   От таких предложений не отказываются, и Лариса выскочила на лестницу, собираясь пораньше приехать к Элине. Она сбежала вниз и привычно остановилась перед Асиной дверью.
   Стало ей как-то неловко. Вспомнились их совместные вечера на кухне и возня с Дениской, и то, как Ася ее несколько лет воспитывала, оберегала, уму-разуму учила. Но показалось все это Ларисе отчаянно скучным. Ну, Соймонов, ну, белая фата… И становись, подруга, на рельсы общепризнанного положительного стереотипа! Все «как у людей»! А целый слой жизни намертво от тебя отрезан – самый живой, веселый, праздничный. Побегаешь тогда каждый день с новой стрижкой, как же! И со знаменитостями в «Астории» посидишь! Увязнешь, милая, во взаимно обременительных контактах со считанным количеством людей, которые тебя наизусть знают и которых ты как таблицу умножения вызубрила…
   Лариса встряхнулась, понеслась вниз, даже запела, чтобы выгнать вон смуту и сомнение:

   И я отныне пожелала
   жить по законам Карнавала!
   Ему я душу отдаю,
   а вместе с ней – печаль мою,
   чтоб я вовек уже печальной не бывала!

   И закрутилось колесо!
   Во-первых, деньги, отложенные на ремонт квартиры, растаяли мгновенно. Лариса мужественно повыбрасывала старые, хотя еще вполне годные тряпки, чтобы не возникло соблазна их надеть даже на работу. Новые, остромодные, стоили соответственно. Во-вторых, образовался жуткий дефицит времени. В-третьих, после телепередачи о республиканском конкурсе парикмахеров Ларису стали узнавать на улицах. В-четвертых, она взяла неделю отпуска за свой счет для киносъемок. Ее эпизодическая роль состояла в следующем: главный герой объяснялся на улице с героиней фильма, а поблизости интересная блондинка ждала кого-то у киоска. Блондинкой была Лариса, которой Элина сочинила потрясающий платиновый оттенок. Потом она же, не дождавшись, шла по аллее, а герой с героиней – за ней. И, наконец, за ней шел по инерции только герой, но она садилась в трамвай и уезжала. Ни одного слова Ларисе не полагалось, но Никифоров обнадежил ее – у мэтра легкая рука и даже те, кто у него снимаются в массовке, потом получают неплохие предложения.
   Вернувшись в родимую корректуру, Лариса была окружена неслыханным почетом. А вскоре к ней самолично пожаловал Кологрив. Он сходил-таки на выставку.
   Когда до него дошли слухи о Ларисиных успехах, Кологрив призадумался – оказывается, рядом с ним существовало чудо, он же за столько лет этого чуда не разглядел.
   Лариса стала женщиной, общаться с которой – престижно. Кологрив еще не знал, что это – достоинство Коломбин.
   – …та самая, которую на днях показывали по телику?
   – …та, кого снимал сам маэстро!
   – …манекенщица?
   – …киноартистка!
   И Кологрив ринулся в атаку. Скажем сразу, убогой вышла эта атака. Первый демарш обошелся дешевле рубля – Кологрив сводил Ларису в типографский буфет. А она в свои выходные обедала в модных кафе, где угощал либо маэстро, либо Никифоров, либо Реутов, либо какой-нибудь очарованный незнакомец. И Лариса привыкла к тому, что за право смотреть, как она поглощает фирменные колбаски, нужно платить не меньше десятки.
   Кологрив пошел и на другие расходы, как то: четыре порции мороженого для всей первой смены, две бутылки лимонада и в общей сложности около трехсот граммов ирисок. Именно такими средствами он обычно оказывал внимание женщине.
   Людмила забеспокоилась. Лариса ушам своим и глазам не верила – ей почему-то победа представлялась иначе. И лишь после того, как Кологрив дважды отвез ее домой на машине, она поделилась своими сомнениями с Никой.
   НИКА. Это то, чего ты искала. Искупайся в «море нежности» и забудь о нем!
   ЛАРИСА. Сколько лет я на него молилась…
   НИКА. Просто ты уже тогда была Коломбиной. А мы, Коломбины, любим решать трудные задачки. Тем и отличаемся.
   ЛАРИСА. Я пытаюсь понять, кого же я любила. Ведь любила же, и хотя я изменилась, он-то не изменился! Журналист он посредственный – это я и тогда знала. Но сейчас он – человек на своем месте, умеет работать, у него авторитет…