Трускиновская Далия. Шайтан-звезда (Книга вторая)

   Не успел он подумать о Джейран и понять, что она тут ни при чем, как ноги сами понесли его к мосту.
   Маймун ибн Дамдам был краток, да Грохочущему Грому и не требовалось долгого повествования.
   – О шейх, а что ты скажешь о том, чтобы открыть для этого несчастного Врата огня? – спросил он. – Мы, ифриты, наполнены темным пламенем, и я знаю заклинания, чтобы увеличить приток этого пламени. Давай объединим усилия – и я создам себе товарища, который полетит рядом со мной, и я буду крушить, а он – спасать!
   – Решение принадлежит тебе, о благороднейший из ифритов, – кротко отвечал Гураб Ятрибский. – Я же сделаю все, что в моих силах, чтобы ты мог осуществить свой прекрасный замысел.
   – Тогда приготовь свои заклинания, я приготовлю свои, – сказал Грохочущий Гром.
   Этого разговора Хайсагур уже не слышал, и потому он был крайне изумлен, когда за спиной у него раздался грохот, как будто камни покатились по откосам, но не вниз, как полагалось бы, а вверх.
   Он обернулся и увидел, что ифрит запрокинул голову, и высунул язык, и из его языка в небо уходит острый и тонкий розоватый луч, а шум происходит из горла Грохочущего Грома, которое набухает и опадает прямо на глазах. Зрелище это было отвратительное, Хайсагур недовольно фыркнул – и тут же ахнул.
   Луч, уйдя в заоблачные просторы, уперся там в нечто тяжелое, и налился весом, и оказался слишком тяжел для ифрита, который рухнул на землю, удерживая задранную голову с большим трудом. Сверху по лучу, как бы раздувая его изнутри, быстро поплыл сгусток света, лилового с черными язычками, окруженный дымным облачком.
   Гураб Ятрибский, ждавший этого мига, воздел руки к небесам и заговорил на неизвестном Хайсагуру языке, заговорил крайне убедительно, и он остановил сгусток в его скольжении, и подвел снизу свои руки, и взял его, и как бы снял с розового луча.
   Не желая расставаться со сгустком, луч изогнулся, а Гураб Ятрибский опустился на колени.
   Рядом рухнул наземь аль-Яхмум и забил копытами по воздуху. Казалось, он не желал подпускать к себе близко лиловое пламя.
   Гураб Ятрибский, уворачиваясь от копыт, пал на шею коню, и сгусток остался в одной его руке, правой, а левую он протянул к пасти аль-Яхмума, и завел большой палец за губу, и оттянул ее в том месте, где между конскими зубами был промежуток, и протиснул палец, и, заставив коня разжать челюсти, ухватил его за язык. Тут же он соединил конский язык и пламя.
   Едва старый фалясиф успел скатиться с конской шеи, как аль-Яхмум вскочил на ноги и заржал, высоко задрав морду.
   Тонкий и острый зеленоватый луч вырвался из его пасти и пошел бестолково блуждать по ночному небу.
   Ифрит, от которого к конской пасти тянулся не пожелавший отцепиться от сгустка лучик, на коленях подполз к аль-Яхмуму, с трудом поднялся и сжал его шею в каменном объятии, ухватившись за гриву и натянув ее так, чтобы огненное копье из конской глотки устремилось прямо ввысь.
   Сразу же рядом оказался и Гураб Ятрибский.
   Громко читая заклинания, он помог Грохочущему Грому удержать коня на месте.
   Очевидно, они умудрились нашарить лучом некое место, служившее источником огня и света, потому что по зеленоватому лучу потек вниз другой сгусток, ослепительно-белый, и чем ближе к земле – тем стремительнее было его движение. Став величиной с большое яблоко, он исчез в конской глотке, а сверху неслись по лучу другие сгустки, сверкающие и бесчисленные, и пропадали в конском теле, от чего оно содрогалось. Но ифрит и старый фалясиф крепко держали аль-Яхмума.
   – Довольно! – произнес вдруг Грохочущий Гром. – Иначе его оболочка не выдержит!
   Он отступил в сторону, то же сделал и Гураб Ятрибский.
   Аль-Яхмум метнулся вправо и влево, заржал – и его ржание было подобно стону.
   – Ты погубишь коня, о несчастный! – крикнул Гураб Ятрибский. – Ради Аллаха, покинь его! Разве тебе там жить полюбилось? Он же не вынесет этого огня!
   Ифрит, которого все еще соединял с конем слабый бледно-лиловый луч, послал по нему цепочку искр. Дойдя до конской пасти, они как бы пережгли основание зеленого луча – и он, оборвавшись, растаял. Одновременно с этим раздался крик боли и восторга.
   Очертания конского тела заколебались, задвоились и от него как бы отделился бледный образ, подобный человеческой тени. Он налился золотым блеском, блеск родил завитки прекрасных узоров – и рядом с конем оказался юноша, сын четырнадцати лет, красивый и прелестный, стройный и соразмерный, в парчовом халате и прекрасном тюрбане.
   – Нет Бога, кроме Аллаха, а Мухаммад – пророк Аллаха! – провозгласил он, воздев руки к небесам.
   – Привет, простор и уют тебе, о Маймун ибн Дамдам, – сказал, утирая пот со лба, Гураб Ятрибский. – Ну и досталось же нам…
   – Я чуть не сгорел из-за твоей глупости… – проворчал ифрит, к немалому удивлению Хайсагура, делая то же движение. – Но мы совершили это… Да, мы совершили это, о шейх!
   Вдруг он уставился на Гураба Ятрибского с яростью и раскрыл рот для проклятий.
   – Ты доблестно выполнил свое предназначение, о благородный ифрит, – как бы не видя страшного оскала, сказал тот. – Ты разрушил злое заклятие и ты погубил тех, кто наложил на Маймуна ибн Дамдама это заклятие! А теперь – лети к Пестрому замку, о прекраснейший и могущественнейший из ифритов, и сравняй его с землей, и сотвори наилучшие в мире руины и развалины!
   – Ко мне, ко мне, о Хайсагур! – крикнул Маймун ибн Дамдам и взмахнул полами своих златотканых одежд. Встав над его плечами, они обернулись в сверкающие крылья. Он взмыл вверх – и сразу же с ним поравнялся Грохочущий Гром.
   – Гибель Пестрому замку! – прогрохотал он, устремляясь вперед, подобно горшку с греческим огнем, выпущенному из метательного орудия.
   – Где ты, о Хайсагур? – взывал джинн, вися между тем над головой Гураба Ятрибского. – Я возьму тебя с собой!
   – Возьми меня! – прокричал старый фалясиф.
   Увеличившись в размерах, Маймун ибн Дамдам протянул сверху руку, подхватил мудреца и посадил себе на плечо.
   – Если бы не ифрит, я бы никогда не смог открыть для тебя Врата огня, – сказал Гураб Ятрибский прямо в ухо джинну, держась за его тюрбан. – Только его сила помогла достать темное пламя, которое поднесло твое дыхание к Вратам светлого пламени!
   – Как ты искусно справился с ним, о шейх!
   – Тут не требовалось большого искусства, о джинн. Точно так же опытный учитель справляется с ребенком, которого все считали неспособным к учению, – отвечал старый фалясиф. – Ребенок готов откликнуться на каждое доброе слово – точно так же и всякий ифрит! И поверь мне, что искать доброе слово для ребенка – занятие не менее увлекательное, чем возня с заклинаниями.
   – Куда же подевался Хайсагур? – вглядываясь в нагромождения камней, спросил Маймун ибн Дамдам. Ифрит, источавший свет неяркий, но достаточный для того, чтобы разглядеть в потемках поросшего темной шерсткой гуля, унесся вперед и уже кружил над Пестрым замком, выбирая наиболее привлекательную для нападения башню. А собственное лицо джинна, подобное луне в ночь ее полнолуния, давало лишь слабый и рассеянный свет.
   – Скорее, о друг Аллаха! – потребовал Гураб Ятрибский. – Недостаток веры погнал его туда, где сейчас всем придется жарко… Впрочем, с чего бы ему вдруг верить мне? Ради Аллаха, скорее!
   А Хайсагур тем временем оказался уже у самого подъемного моста, который откинулся ему навстречу, словно приглашая в замок. И, не успев дождаться, пока бревна зацепятся и улягутся как подобает, на мост взошла Джейран, таща за собой юношу в богатом одеянии. Сзади его держали за плечи и за руки ее мальчики.
   – О Хайсагур, взгляни на эту добычу! – приветствовал гуля остроглазый Дауба. – Вот кто выведет нас всех отсюда!
   – Сюда, о Хайсагур! – позвала и Джейран. – Вот этому скверному мальчишке покоряются все лучники, охраняющие замок! Вот тот, кого эти несчастные считают скрытым имамом! Если мы и пройдем сквозь цепь лучников – то лишь благодаря ему!
   – Мне нужно в замок, а не из замка, – отвечал гуль. – Там – Сабит ибн Хатем и прочие звездозаконники, и им угрожает гибель!
   – Я отсрочила их гибель, о друг Аллаха, – отвечала девушка. – Тот проклятый по имени аш-Шамардаль обещал покарать их не раньше, чем завоют водяные часы, а они не завоют никогда! Я забила отверстие клоком изара!
   – Аллах вознаградит тебя! – воскликнул Хайсагур, одним прыжком оказавшись на мосту. – Скорее уводи своих людей, потому что сейчас на этот проклятый замок нападет страшный ифрит! А я должен успеть вывести оттуда этого старого ишака с его учениками…
   – Осторожнее, о гуль! Я буду ждать тебя поблизости! – крикнула она вслед Хайсагуру. – Если тебя долго не будет, мы пойдем искать тебя!
   Хайсагур, уже проскочивший в высокие ворота, обернулся.
   – Чем дальше ты окажешься отсюда, тем лучше для тебя, о Джейран! И для твоих людей!
   Неожиданно для себя гуль улыбнулся, почему-то не стыдясь больше ложащихся на губу острых клыков. Он не знал, что вызвало эту улыбку – порывистое ли движение Джейран, пытавшейся устремиться к нему, не выпуская из рук добычи, оживленные ли мальчишеские лица.
   Уже пробегая темными коридорами Пестрого замка, Хайсагур вдруг понял, что это, возможно, была прощальная улыбка.
   Он запросто мог погибнуть под рушащимися сводами вместе с Сабитом ибн Хатемом.
   Но когда, свернув по дороге челюсть какому-то стражнику, Хайсагур вбежал в зал, Сабит ибн Хатем был еще жив, и звездозаконники – с ним вместе.
   Хайсагур увидел такую картину.
   Аш-Шамарадаль, стоя на возвышении, только что произнес гневную речь, и его перст был устремлен на звездозаконников, которые почему-то уже стояли отдельно от всех прочих мудрецов, как бы брошенные и покинутые ими. Рядом с ним кивал головой почтенный старец в белых одеяниях, чья серебристая борода лежала на его груди пушистым облаком.
   – И ты полностью согласен с этими гнусными измышлениями, о мудрый Бахрам? – громко спросил Сабит ибн Хатем, обращаясь к старцу. – Скажи же нам хоть слово, или ты отдал свой язык этому человеку, который ищет нашей погибели?
   – Рано или поздно настает день, когда учитель передает власть любимому из учеников, а это я, и наш наставник дал мне право говорить от своего имени, и не терзайте больше его слуха жалобами! – отвечал аш-Шамардаль. – Пора бы вам принять решение – ведь вот-вот зазвучат часы и мои муриды ворвутся сюда! А лучше бы вам согласиться на отказ от имущества добром в присутствии многих почтенных свидетелей и поклясться в этом именем Аллаха!
   – Ко мне, о ибн Хатем! – крикнул Хайсагур. – Ко мне, я выведу тебя отсюда!
   – Клянусь Аллахом, это же горный гуль! – воскликнул ибн-ас-Садди.
   Воистину, трудно было бы не признать в обнаженном госте, чье тело было покрыто бурой шерстью, а голова увенчана белеющими сквозь волосы наростами, чудовище из рода чудовищ, наводящих страх на все земли правоверных.
   – Ко мне, о верные! – закричал аш-Шамардаль, хлопнув в ладони.
   – Здесь нет больше твоих верных, их увел тот, кого они называют скрытым имамом! – отвечал Хайсагур. – Когда пришлось выбирать между им и тобой, они выбрали его! И часы твои замолчали навеки!
   Сабит ибн Хатем решительно направился к Хайсагуру.
   – Забери меня отсюда! – потребовал он. – Возьми меня в нашу башню, я не могу больше оставаться здесь. Я проиграл этот спор и я лишился всего своего имущества, но я начну сначала… я буду наблюдать звезды, и пройду тем путем, каким прошли предки, и я восстановлю знания, и я сделаю это честно… уведи меня отсюда, уведи, о Хайсагур…
   Колени старого звездозаконника подогнулись и он, не дойдя двух шагов до своего друга, стал клониться вперед, норовя упасть.
   Гуль подхватил его.
   – Именем нашего наставника Бахрама я приказываю тебе остаться здесь! – крикнул аш-Шамардаль. – О звездозаконники, спор проигран! Аллах покарал Сабита ибн Хатема и явил свою волю! Подтверди это, о Бахрам!
   Старец кивнул – и вдруг, запрокинув голову, закричал тонко-тонко.
   – А-а-а! – раздалось под сводами зала. – О дитя мое, ко мне, о дитя, на помощь! Шайтан разрывает меня когтями!
   Старец рухнул и забил ногами, разрывая на себе одеяния.
   Аш-Шамардаль отскочил от него.
   Белизна этих одеяний вдруг омрачилась, борода вспыхнула голубоватым светом и исчезла.
   – Проклятие мне, проклятие! – выкрикнул старец. – Ради Аллаха, спасите меня! Помоги мне, о аш-Шамардаль, сними с меня это!..
   Голос был слишком тонкий даже для далеко зашедшего в годах.
   Лицо старца исказилось – и это уже не было лицом мужчины, как и темные одеяния не были прежним нарядом наставника мудрецов. Перед онемевшими от ужаса людьми корчилась на полу женщина, обильная плотью, немолодая, но все еще красивая, и она пыталась сорвать со своей шеи черное ожерелье.
   – Помоги, о аш-Шамардаль! – хрипела женщина. – Я все отдала тебе… Спаси меня, ради Аллаха!
   Но тот не двигался с места.
   Хайсагур шагнул к нему, не выпуская из объятий Сабита ибн Хатема.
   – Если она отравлена – то кровь ее на тебе, о составитель ядов! – крикнул он. – О люди, в башне, где обитает Сабит ибн Хатем, хранится целая куча пузырьков, которые я нашел в тайной комнате, где жил этот проклятый! Еще удивительно, что он от зависти не отравил всех вас!
   – Она не отравлена… – пробормотал аш-Шамардаль. – Горе мне, все рухнуло…
   И Хайсагур понял, что в этом общем бедствии он оплакивает лишь себя.
   Тут и воистину все рухнуло – стена содрогнулась от удара, пошла трещинами, а второй удар снаружи пробил ее и в проломе возникла яростная рожа Грохочущего Грома.
   – Разрушение и гибель! – воскликнул он, появляясь в зале, и тут же следом за ним влетел Маймун ибн Дамдам с Гурабом Ятрибским на плече.
   – Ко мне, ко мне! – закричал джинн. – Сюда, к пролому! Я вынесу вас!
   Грохочущий Гром, хохоча от восторга, бил кулаками в стены.
   Рушились колонны, вывалился кусок свода.
   Маймун ибн Дамдам расшатал часть стены, где уже был пролом, выпихнул ее и указал звездозаконникам, стоящим ближе всего, на прореху. Они дружно устремились туда – и так же дружно отхлынули.
   С высоты плеча Маймуна ибн Дамдама Гураб Ятрибский поглядел – и увидел, что отверстие ведет прямо в пропасть.
   – О неразумный джинн! – напустился он на Маймуна ибн Дамдама. – Ты бесноватый, или твой разум поражен? Ты хочешь погубить этих людей?
   Видя, что от джинна пока толку мало, Хайсагур решил положиться на свои силы и, подхватив старого звездозаконника поудобнее, выбежал из зала, надеясь достичь подъемного моста раньше, чем замок обратится в груду развалин.
   – О Грохочущий Гром! – закричал Гураб Ятрибский. – Этот зал ты оставь на закуску! Немедленно сокруши угловые башни, кроме одной! Они сложены из тяжелых глыб, с которыми будет больше хлопот, чем с этими колоннами!
   – На голове и на глазах! – отвечал яростный ифрит. – Которую из башен пощадить?
   – Которую из башен пощадить, о несчастный? – обратился старый фалясиф к аш-Шамардалю, но гнусный завистник сел на пол и уткнулся лицом в колени. – О благородный ифрит, пощади южную башню!
   Пробивая лбом и кулаками стены перед собой, Грохочущий Гром вылетел из зала.
   – Сюда, о звездозаконники! – позвал Гураб Ятрибский. – О Маймун ибн Дамдам, можешь ли ты перекинуть через эту пропасть мост?
   – На голове и на глазах! – отвечал джинн и, выставив в пролом руки, поколдовал немного.
   – За нами, скорее, пока замок не рухнул вам на головы! – закричал старый фалясиф, дернул джинна за край тюрбана, как дернул бы за повод коня, и вылетел на его плече подобно полководцу, ведущему войско на приступ.
   Мудрецы, врачи, маги, факихи, толкаясь и крича, устремились следом и опомнились лишь тогда, когда мост кончился и они оказались в каменистой местности, приблизительно там, откуда Джейран следила за побегом ребенка.
   – Оставайтесь здесь, о люди! – приказал джинн. – Я вернусь за вами. И, ради Аллаха, будьте осторожны! Тут легко свалиться вниз.
   Он взмыл в воздух.
   – Что ты там увидел? – спросил старый фалясиф.
   – Я увидел Джейран, о шейх! Она стоит посреди целого войска! Я не знаю, что это за люди и откуда они взялись!
   Но, когда джинн и Гураб Ятрибский подлетели поближе и опустились, то обнаружили, что это войско следует немедленно разделить на две неравные части, и одну из них оставить в безопасном месте, а другую – гнать к уцелевшей южной башне Пестрого замка.
   Джейран и мальчики стояли в середине, окружив юношу в парчовом халате и приставив к нему острия одиннадцати джамбий. А вокруг выстроилось более полусотни лучников, и они целились в Джейран и ее людей, и переговоры, судя по громким крикам, окончательно зашли в тупик.
   – Сделай что-либо, о джинн, – попросил Гураб Ятрибский. – Не ровен час, у кого-то из этих несчастных иссякнет терпение, и дрогнет рука, и стрела найдет цель!
   – На голове и на глазах! – отвечал Маймун ибн Дамдам, засовывая руку под тюрбан и вырывая волосок из своих прекрасных кудрей. Этот волосок он натянул перед собой и, уже опускаясь, произнес заклинание.
   Руки лучников сами собой упали, и луки со стрелами попадали на камни, и эти люди не могли пошевелить даже пальцем. Многие от такого бедствия онемели, прочие же лишились дара речи, увидев, как возле Джейран опускается джинн высотой в три человеческих роста с почтенным старцем, сидящим у него на плече.
   – Кто вы такие? – сердито спросила Джейран, выходя вперед и заслоняя собой мальчиков. – Ради Аллаха – вы со злом или с добром?
   – О Джейран! – воскликнул Маймун ибн Дамдам. – Разве ты не узнаешь меня? Я тот, кто был в кувшине, тот, кого ты спасла от неминуемой гибели! И я сопутствовал тебе, чтобы отплатить тебе добром!
   – Ты – тот, кто был в кувшине? – изумилась девушка. – В каком еще кувшине?
   И ей потребовалось время, чтобы вспомнить то бесплотное наваждение, что умоляло ее снестись с родом Раджмуса и привести помощь.
   – И вот я здесь, требуй – и получишь! – твердил Маймун ибн Дамдам.
   – Чего же мне от тебя потребовать? – Джейран несколько смутилась от пылких взоров джинна и в недоумении развела руками.
   – Прежде всего попроси, чтобы он избавил тебя от этих лучников, – посоветовал старый фалясиф. – Пусть прогонит их подальше.
   – Мы никуда не уйдем, – подал голос один из этих несчастных. – Мы не уйдем без скрытого имама!
   – Отдайте нам нашего повелителя! Он обещал нам рай! – заговорили и другие.
   – Он солгал вам! – возмутилась Джейран, сразу вспомнив свои приключения. – Он обманул вас, как Иблис и змей обманули Адама, подсунув ему яблоко! Он не имеет власти над раем, чтобы пускать туда таких, как вы!
   – Но мы ведь уже побывали там! – был ответ.
   Джейран собралась было раскрыть рот, чтобы поведать, как она служила банщицей в райском хаммаме, но Гураб Ятрибский, которого джинн успел спустить наземь, подошел к ней и тихо положил ей руку на плечо.
   – Не убеждай тех, кого сейчас убедить невозможно, о красавица, – сказал он. – Их преданность скрытому имаму такова, что лишь близкое знакомство с ним способно излечить их от этой хвори. Посмотри на него, о Джейран! Он молод и прекрасен, как сбежавшая из рая гурия! Я вижу на его лице приметы дурного нрава, но эти несчастные ослеплены. Если ты лишишь их сейчас этого скрытого имама, они разойдутся по разным городам и странам, храня воспоминание о его красоте, благородстве, обещаниях и изречениях. И они будут рассказывать другим людям о скрытом имаме, и возникнет прекрасное предание, и кто-нибудь воспользуется им, и назовет себя скрытым имамом – а люди будут ждать чуда, и поверят проходимцу, и из этого выйдет много бедствий…
   Джейран, не в силах уследить за рассуждениями старого фалясифа, озадаченно кивала.
   – Поэтому, о красавица, их нужно оставить вместе с этим юношей, – завершил Гураб Ятрибский. – О Маймун ибн Дамдам!
   – Слышу и слушаюсь, – отвечал джинн.
   – Отведи этих людей в Южную башню, а потом поищи среди развалин гнусного завистника аш-Шамардаля и доставь его туда же.
   – Разве что его тело, о шейх. Посмотри – Пестрого замка больше нет, аш-Шамардаль погиб в развалинах, – возразил Маймун ибн Дамдам.
   – Плохо же ты знаешь эту породу людей! – развеселился старый фалясиф. – Ты никогда не пытался утопить кусок сухого навоза? Вот точно так же и с аш-Шамардалем. Не так уж просто погубить гнусного завистника! Клянусь Аллахом, он сейчас сидит на каком-нибудь камне и смертельно завидует мне из-за того, что я свободен от жажды власти, тебе – потому, что ты умеешь летать, звездозаконникам – за их великие знания, этому поддельному скрытому имаму – из-за его юности и прелести. Он даже готов позавидовать этим несчастным, которых сбил с пути, из-за того, что они еще не ощущают всей глубины своего падения, а он уже ощутил.
   – О шейх! – обратился к Гурабу Ятрибскому прекрасный юноша, в чьи ребра упирались острия одиннадцати джамбий. – Если тебе нужен список прегрешений аш-Шамардаля, то спроси меня!
   – А что ты можешь знать о его прегрешениях, о дитя? – спросил Гураб Ятрибский.
   – Этот человек растратил казну Хиры! – отвечал юноша. – Это я должен был получить ее, а вместо казны и престола Хиры я получил башню в Пестром замке и горную долину, в которую были вложены мешки денег, чтобы превратить ее в фальшивый рай! И он клялся мне, что я и есть подлинный скрытый имам, которого ждут все шииты, до поры пребывавший незримым и бесплотным!
   – А кто же ты на самом деле, о дитя? – удивленно спросил старый фалясиф.
   – Я – сын и наследник царя Хиры, а зовут меня Мерван! – гордо сообщил юноша.
   – О Джейран, вот человек, которому ты можешь кое-что поведать! – весело воскликнул Маймун ибн Дамдам, но девушку не надо было упрашивать.
   – Так это из-за тебя, о несчастный, случилось столько бедствий? – грозно воскликнула она, уперев руки в бока, наподобие искушенной в склоках банщицы. – Так это ты обманом овладел Абризой? Так это по твоей милости все мы странствуем по семи климатам, разыскивая твоего ребенка? Так это из-за твоих мерзостей аль-Асвад не снимает золотую маску и, чего доброго, не снимет даже на брачном ложе?
   – О человек, ты выбрал неподходящее общество для своей похвальбы! – вмешался джинн, съеживаясь тем временем до человеческого роста, чтобы видеть лица, а не верхушки тюрбанов. – Эта девушка – невеста Ади аль-Асвада! О шейх, им нельзя находиться рядом – чего доброго, она выцарапает этому несчастному глаза!
   Сверху раздался громовой хохот.
   – Мне нравятся женщины, которые в ярости могут выцарапать глаза! – известил ифрит. – О шейх, замок разрушен, одна башня оставлена, а среди развалин сидит некто, приблизиться к кому было для меня тошнотворно и отвратительно, и оплакивает свое былое могущество, и делает вид, будто выдирает клочья из своей рыжей бороды!
   – Что я тебе говорил, о Маймун ибн Дамдам? – Гураб Ятрибский выпрямился во весь свой немалый рост и протянул руку к царевичу Мервану. – Возьми вот этого, о Грохочущий Гром, и всех людей с луками, кого ты тут видишь, и того мерзкого, что оскверняет своим видом благородные развалины, и помести их в уцелевшую башню, а башню эту отнеси на какой-нибудь из островов Индии и Китая, причем выбери тот остров, где они могли бы охотой и сбором плодов доставить себе пропитание. И пусть они живут там все вместе, пока не поумнеют! А остров накрой пеленой тумана, чтобы корабли всегда проходили мимо него.
   – На голове и на глазах! – отвечал ифрит. – Что бы ты еще хотел разрушить до окончания этой ночи?
   – Я полагаю, ты совершил достаточно, о могучий ифрит, – сказал старый фалясиф. – У меня к тебе останется только одна просьба, которую ты, впрочем, можешь и не выполнять. Когда ты отнесешь башню на остров и убедишься в том, что эти люди благополучно перенесли путешествие, вернись, чтобы рассказать мне обо всем следующей ночью. Найти меня будет нетрудно – я не успею уехать далеко от этого места. А если ты не навестишь меня у моего костра – значит, башня уже стоит посреди острова, а ты занят иными делами.
   – Пусть будет так! – ифрит, вися в воздухе над лучниками, вдруг стал раздуваться, и по его свирепому лицу пронеслись волны алого и лилового пламени, и ноздри извергли черный дым. – К башне, о скверные! И кто отстанет – тот изведает прелести огненных струй, подобных бичам!
   Джейран раскинула объятия и приняла в них едва ли не весь десяток струхнувших мальчиков.
   – Отойдем в сторонку, о красавица, – сказал ей Гураб Ятрибский. – Не будем мешать Грохочущему Грому. Ты что-то потерял, о Маймун ибн Дамдам?
   – Да, горе мне, да! – отвечал джинн, озираясь. – Если его нет с нами – значит, он погиб среди развалин! Ибо среди звездозаконников я его не заметил!
   – Кого ты не заметил?
   – Этого проклятого гуля, Хайсагура!
   – О Аллах!.. – растерянно произнес старый фалясиф. – Как же это вышло? Ведь звездозаконники не обязаны спасением никому, кроме него! О джинн, идем скорее к развалинам – может быть, Аллах окажется милостив и он жив!
   Джейран же попросту окаменела.
   Она вспомнила, как свирепо гуль запретил ей, ущербной разумом, спасать мужей.
   У нее не нашлось бы слов, чтобы спорить с ним, искушенным в словесных стычках. Поэтому она просто сунула за пояс джамбию и молча понеслась к тому месту, где еще недавно возвышался Пестрый замок, прыгая по камням и петляя вместе с козьими тропинками. Мальчики, долго не рассуждая, побежали следом.