Стоп! Не эта ли химия примерещилась мне в связи с очистками?
Я взяла камушек плоскогубцами, нашла свечу и повторила эксперимент.
Вонь была, но не та. Я, как дворник, разбираюсь в оттенках всяких сомнительных ароматов и ни за что не спутаю горящую пластмассу, скажем, с горящей резиной. Очистки навели меня на воспоминания о совершенно ином запахе… впрочем, он еще незримо витал в квартире…
Я, шевеля ноздрями, как милицейская собака, стала обходить все углы и нашла бутыль из толстого стекла, примерно на двадцать литров. Впрочем, бутыль была пуста. Теоретически рассуждая, следовало бы отправить ее на экспертизу…
Только не это, подумала я, никаких экспертиз! Яша Квасильева ни с какими лабораториями не связывается – значит, и мне тоже нельзя! Меня выгонят из клуба в три шеи, если узнают, что я вела исследование не теми методами, которые так восхищают нас в романах Квасильевой.
Тут пробили настенные часы, и я поняла, что Юлька вот-вот выйдет к бюсту и начнет меня ожидать. Бросив следствие на полпути, я кинулась бежать, и хорошо еще, что успела прилепить на дверь фальшивую полоску.
Конечно же, я опоздала. Под бюстом никого не было.
Бедная Юлька, не дождавшись, отправилась непонятно куда.
Нет, подумала я, понятно, куда! У нее же была большая сумка. Выезжая за быком, сумку она оставила там, где ночевала, – у бабки Клеопатры. Значит, она едет сейчас именно туда – к египетской царице.
Адрес царицы я знала – несколько раз Наталья отправляла меня туда отвезти продовольствие.
Надо отдать Наталье должное – она очень хорошо поселила матушку, в трех шагах от метро. Правда, когда Лидия Анатольевна спятила и стала Клеопатрой, это потеряло значение – старуха наотрез отказывалась спускаться под землю без сопровождения жрецов и рабов с опахалами. Но возить ей продовольствие было несложно.
Я вышла из метро, перешла под землей Проспект Мира, свернула налево и сразу за гостиницей нырнула между домами. Длинной дом под номером сто восемьдесят два имел под двести квартир, мне требовалась сто двадцать первая, на втором этаже, окнами во двор. Это тоже имело свое преимущество – когда Клеопатра решала обратиться к народу, днем ей внимали разве что младенцы и бабульки, а вот если бы она выставилась в окошке, выходящем на проспект, там бы собралась немалая толпа.
В подъезде было целых два кодовых замка – жильцы береглись от террора. Хорошо, что с моего последнего визита цифры кодов не поменялись. Я поднялась на второй этаж и позвонила.
Клеопатра в бытность свою Лидией Анатольевной освоила такую технику, как магнитофон, и странным образом, пребывая в Древнем Египте, от этого технического нонсенса и не думала отказываться. Как и от электрической плиты, впрочем. Поэтому, услышав звонок в дверь, она могла в любое время суток врубить торжественный марш из оперы «Аида» – откуда, кстати, и позаимствовала всякие детали клеопатровского прикида. Так что я ждала музыки, но марша не было – была тишина.
Мне пришлось минут десять звонить в дверь, прежде чем я догадалась ее толкнуть. Замок оказался не заперт.
– Ваше царское величество! – заорала я и громко хлопнула дверью. – Клеопатра Анатольевна! Вы где?
В ответ – молчание. Сказать, что мне стало страшно, – это не сказать ничего. Только вчера в квартире Натальи меня встретила точь-в-точь такая зловещая тишина…
«Зловещая – это хорошо, – подумала я, – даже Яша Квасильева не постыдилась бы этого слова!»
– Ваше царское величество! Ваше сиятельство! Ваше высокопревосходительство! – я перебирала титулы наугад, надеясь, что хоть один подойдет к Древнему Египту. – Отзовитесь!
Но ни звука не доносилось из квартиры. Я пересекла прихожую, сунула нос в комнату и обалдела. Хорошо, что вовремя вспомнила: в таких случаях Яша Квасильева оглашает криком окрестности. Ну, я обрадовалась и тоже огласила!
В комнате был кавардак – шкаф открыт, постельное белье вперемешку с книгами, посудой и псевдоегипетскими древностями – на полу, здесь же – гора кассет с древнеегипетской музыкой, сдернутая со стола скатерть и диванные подушки. Но самое страшное было не это.
У окна, под самым подоконником лежала, разбросав руки, Юлька. Ковер, на котором оказалась ее голова, был залит яркой бордовой жидкостью.
Глава третья
Я взяла камушек плоскогубцами, нашла свечу и повторила эксперимент.
Вонь была, но не та. Я, как дворник, разбираюсь в оттенках всяких сомнительных ароматов и ни за что не спутаю горящую пластмассу, скажем, с горящей резиной. Очистки навели меня на воспоминания о совершенно ином запахе… впрочем, он еще незримо витал в квартире…
Я, шевеля ноздрями, как милицейская собака, стала обходить все углы и нашла бутыль из толстого стекла, примерно на двадцать литров. Впрочем, бутыль была пуста. Теоретически рассуждая, следовало бы отправить ее на экспертизу…
Только не это, подумала я, никаких экспертиз! Яша Квасильева ни с какими лабораториями не связывается – значит, и мне тоже нельзя! Меня выгонят из клуба в три шеи, если узнают, что я вела исследование не теми методами, которые так восхищают нас в романах Квасильевой.
Тут пробили настенные часы, и я поняла, что Юлька вот-вот выйдет к бюсту и начнет меня ожидать. Бросив следствие на полпути, я кинулась бежать, и хорошо еще, что успела прилепить на дверь фальшивую полоску.
Конечно же, я опоздала. Под бюстом никого не было.
Бедная Юлька, не дождавшись, отправилась непонятно куда.
Нет, подумала я, понятно, куда! У нее же была большая сумка. Выезжая за быком, сумку она оставила там, где ночевала, – у бабки Клеопатры. Значит, она едет сейчас именно туда – к египетской царице.
Адрес царицы я знала – несколько раз Наталья отправляла меня туда отвезти продовольствие.
Надо отдать Наталье должное – она очень хорошо поселила матушку, в трех шагах от метро. Правда, когда Лидия Анатольевна спятила и стала Клеопатрой, это потеряло значение – старуха наотрез отказывалась спускаться под землю без сопровождения жрецов и рабов с опахалами. Но возить ей продовольствие было несложно.
Я вышла из метро, перешла под землей Проспект Мира, свернула налево и сразу за гостиницей нырнула между домами. Длинной дом под номером сто восемьдесят два имел под двести квартир, мне требовалась сто двадцать первая, на втором этаже, окнами во двор. Это тоже имело свое преимущество – когда Клеопатра решала обратиться к народу, днем ей внимали разве что младенцы и бабульки, а вот если бы она выставилась в окошке, выходящем на проспект, там бы собралась немалая толпа.
В подъезде было целых два кодовых замка – жильцы береглись от террора. Хорошо, что с моего последнего визита цифры кодов не поменялись. Я поднялась на второй этаж и позвонила.
Клеопатра в бытность свою Лидией Анатольевной освоила такую технику, как магнитофон, и странным образом, пребывая в Древнем Египте, от этого технического нонсенса и не думала отказываться. Как и от электрической плиты, впрочем. Поэтому, услышав звонок в дверь, она могла в любое время суток врубить торжественный марш из оперы «Аида» – откуда, кстати, и позаимствовала всякие детали клеопатровского прикида. Так что я ждала музыки, но марша не было – была тишина.
Мне пришлось минут десять звонить в дверь, прежде чем я догадалась ее толкнуть. Замок оказался не заперт.
– Ваше царское величество! – заорала я и громко хлопнула дверью. – Клеопатра Анатольевна! Вы где?
В ответ – молчание. Сказать, что мне стало страшно, – это не сказать ничего. Только вчера в квартире Натальи меня встретила точь-в-точь такая зловещая тишина…
«Зловещая – это хорошо, – подумала я, – даже Яша Квасильева не постыдилась бы этого слова!»
– Ваше царское величество! Ваше сиятельство! Ваше высокопревосходительство! – я перебирала титулы наугад, надеясь, что хоть один подойдет к Древнему Египту. – Отзовитесь!
Но ни звука не доносилось из квартиры. Я пересекла прихожую, сунула нос в комнату и обалдела. Хорошо, что вовремя вспомнила: в таких случаях Яша Квасильева оглашает криком окрестности. Ну, я обрадовалась и тоже огласила!
В комнате был кавардак – шкаф открыт, постельное белье вперемешку с книгами, посудой и псевдоегипетскими древностями – на полу, здесь же – гора кассет с древнеегипетской музыкой, сдернутая со стола скатерть и диванные подушки. Но самое страшное было не это.
У окна, под самым подоконником лежала, разбросав руки, Юлька. Ковер, на котором оказалась ее голова, был залит яркой бордовой жидкостью.
Глава третья
Кажется, я все же чему-то научилась. Вот, скажем, оглашать криком окрестности. Или вовремя заканчивать главу. Но у Яши Квасильевой в романах меньше двадцати глав не бывает – так что же, мне предстоит обнаружить еще восемнадцать покойников?!?
Нет, конечно же, нет, кто я такая, чтобы равняться с самой Квасильевой? Она – гениальная писательница, неслыханным чутьем угадавшая, что нужно женщинам в метро, а я – так, дворник из подвала. Конечно, я могу попытаться… не более того…
Ну-ка, что делает Яша, когда обнаруживает очередной труп? Сперва она радуется – ей есть, о чем писать дальше. А потом все-таки зовет на помощь. Поэтому я поспешила к телефону.
Великая штука – условный рефлекс. От дворника требуется – что? Первым делом звонить в милицию. И я, прежде чем обратиться в «скорую помощь», вызвала ментов. Они примчались довольно быстро и прежде всего обвинили меня в убийстве Юльки.
Эти их приколы я знаю не первый день. Квасильевой-то хорошо – полковник Запердолин отдал приказ не трогать ее и не материть, каких бы дел она ни натворила. А насчет меня он такого приказа не давал.
Я уперлась кулаками в бока и заорала на ментов, как на бомжей. К счастью, наша домуправша Мухоморовна, хотя и приняла меня на работу без формальностей, выдала что-то вроде ксивы. Этот документ в красных корочках меня не раз выручал – он свидетельствовал, что я действительно дворник, а дворнику многое позволено. Даже если бы я в своем сером халате, с брезентовыми рукавицами за поясом и при метле, вывезла Юлькин труп на тачке и протащила его через всю Москву, никто и слова бы не сказал. Меня бы просто в упор не видели. Поэтому ксиву я всегда таскаю с собой.
Менты загнали меня в угол и допрашивали уже по существу, когда приехала «скорая», я услышала лязг носилок и нервный голос:
– Капельницу не задирай так, быстро течет.
Распихав ментов, я кинулась в коридор. Юльку выносили из квартиры, но не ногами вперед, а головой. И тут я от всей души огласила криком окрестности, даже не пришлось вспоминать, как это делает Яша Квасильева.
Двое мужиков, тащивших носилки с прикрытой одеялом Юлькой, остановились, замер и третий, что шел сбоку с пластиковым мешком в руках, от которого тянулась тоненькая прозрачная трубка, уходившая под одеяло.
– Она жива!!! – завопила я.
– Скорее нет, чем да, – раздраженно бросил доктор, медики опомнились и исчезли на лестнице.
– Итак, Юлия Курослепова должна была приехать на станцию метро «Китай-город» за быком Осирисом… – оперативник прочитал последнюю фразу в блокноте. – Блин, за каким быком?!
У меня на радостях вся возня с египетской говядиной слиплась в один ком.
– Вот за этим, – я ткнула пальцем в рогатую скульптуру, стоявшую у дивана.
– ЗА ЭТИМ? Вы чего городите? Да его автокраном не поднимешь!
– Да нет же, я его за плечо закинула и пошла…
– Как это – за плечо закинула?!
Тут я немного оклемалась и поняла, почему мент вот-вот назовет меня сумасшедшей. Просто Юлька, а может, царица Клеопатра сняли с быка веревочные лямки, и теперь было совершенно непончятно, как я тащила эту гипсовую дуру. Но когда же это было?..
– Ой, нет, я другого быка принесла!
– Так. Другого. НУ?!? Где он, другой бык?!? – зарычал мент.
– В пакете!
Пакет я прислонила к стенке и не сразу его нашла. А когда вытащила оттуда застекленное произведение искусства, то немного обалдела.
– Бык, говорите? – вмешался коллега допрашивавшего меня мента. – Я бы скорее назвал ЭТО коровой.
Непостижимым образом в пакете оказалась картина, изображавшая голую бабу. И не абы какую, а на фоне восходящего солнца. Неизвестная натурщица была хороша статной, несовременной красотой и чем-то смахивала на грудастую Юльку. Пышный бюст, тяжелые бедра, полные ноги, но кожа белая-белая, сияющая, а по плечам рассыпан каскад рыжих роскошных волос. Лицо же простецкое, с полными щеками, носом-картошкой, не слишком выразительными голубыми глазами и крупным ртом. Таких дам любил изображать Кустодиев.
– Да нет же, это был бык на папирусе… – пробормотала я. – Большой такой, черный, Осирис, мать его!
– Осирис, мать его и Сет высокомудрый! – раздалось с лестницы, и в квартиру торжественно вошла египетская царица Клеопатра. – Аменхотеп, Бубастис, Радамес!
Она была в полном царственном уборе – на голове жестяная миска, обверченная чучелом змеи, на шее круглый воротник из старых бус и брошек, далее нечто прозрачное. И еще парик!
Этот парик я сразу узнала!
Как-то у нас в доме одна женщина сдала квартиру троим молодым людям приятной наружности. Естественно, получила она от них только задаток. Когда скопился долг за восемь месяцев, эта дура наконец-то решила принять меры. Дурой я ее считаю потому, что ее родная сестрица торгует на Измайловском рынке, где всегда можно нанять для такого случая бригаду вышибал. И незачем было ждать целых восемь месяцев.
Здоровые бугаи явились внезапно, как тридцать три богатыря из морских вод, и стали снимать дверь с петель. Перепуганные должники попрыгали в окошко, и больше их никто не видел. Я присутствовала при взломе квартиры на правах дворника, вооруженная метлой, чтобы при необьходимости выпроводить и бугаев.
Мы ворвались и остолбенели – на стенах висели какие-то несуразные клетчатые штаны, и другие – пегие, в белых пятнах, и третьи, кружевные, с алыми поцелуйчиками, и фрак из кухонной клеенки, и головные уборы в виде старого сапога гармошкой и кепки-аэродрома площадью в полтора квадратных метра…
Только теперь стало ясно, что квартиру снимало трио клоунов. Настоящих, из цирка!
Стали делить добычу. Бугаи за труды взяли совсем хороший си-ди-плеер. Квартировладелице достался музыкальный центр. Мне перепал электрочайник с условием – произвести генеральную уборку. Я долго думала, как быть с клоунским прикидом. Наконец увязала все в узел и отволокла в ближайший дом культуры – авось в каком драмкружке пригодится. Но вот клоунские парики я в узел не сунула – они были такие страшные, что я пожалела детей. Как нарочно, меня с узлом перехватила Наталья, и я ей всю эту поэму рассказала. Она проявила интерес к засаленным и спутанным парикам, я отвела ее к помойке и нарочно вытащила один пострашнее.
– Вот! – воскликнула она. – Это же прическа Клеопатры!
Насколько мне известно, она два дня вымачивала эту хреновину в жидкости для чистки канализации, потом мыла и полоскала раз этак семь, потом кое-как расчесала и отвезла к матушке.
Вот именно поверх этого страшилища и была надета жестяная миска со змеиным чучелом.
– Здрасьте! – растерянно сказал главный мент. – Тут у вас нашли раненую женщину…
Он задумался, подыскивая слова для описания Юльки, и тут его взгляд упал на картину с голой красавицей.
– Вот такую!
– Такую? – переспросила царица Клеопатра. – И где лежала крошка Хармиана, укушенная нильским скорпионом? Что отразилось на ее челе? И скорпиона вы куда девали?
– Какой скорпион?! – возмутился мент. – Огнестрельное проникающее ранение…
– А я вам говорю, что скорпион, назначенный египетской царице, чтоб смерть Антония не пережить! – отрубила Клеопатра. – Она должна была его проверить, довольно ли в нем яда, чтобы сразу, не ведая страданий, умереть!
– Следственный эксперимент, что ли? – удивился тот мент, что назвал голую тетку коровой.
– Где Хармиана? Скорпиона дайте, я поднесу его к своей груди! – и царица Клеопатра бодро рванула прозрачную ткань ниже воротника, желая показать, куда именно вопьется скорпион зубами, или хвостом, или чем он там орудует.
Вот тут я отвлекусь, потому что Яша Квасильева всегда так делает.
Менты – тоже мужики. Наша управдомша Таракановна провела бурную молодость, и иногда, за чашкой отнюдь не чая, вспоминает, как за ней успешно ухаживали по очереди все наши участковые. И даже фотографии показывает. Ничего не скажешь – орлы! Во всех подробностях! Поэтому я знаю, что нормальный здоровый мент редко скрывается бегством от красивой женщины, когда ей придет фантазия несколько расширить свое декольте. По крайней мере, еще лет тридцать назад именно так и было. То ли менты измельчали, то ли царица Клеопатра была недостаточно хороша собой… Впрочем, для шестидесяти девяти лет она еще неплохо сохранилась.
В общем, они выскочили на лестницу, а когда она последовала за ними, умоляя вернуть скорпиона, вымелись во двор.
– Ваше величество, мадам! – обратилась я к ней. – Ради Аменхотепа – не ходите за ними! Козлы они, и ничего больше! Суки, волки позорные, век свободки не видать!
– Да? – и Клеопатра, подумав, величественно проплыла в комнату. А попробуй не проплыви величественно, когда в тебе весу под полтора центнера!
– Здесь римляне прошли? Уже ворвались и разорили эту пирамиду? – осведомилась она, глядя на кавардак.
– Прошли, прошли, и смылись, на хрен… Да! – тут я вспомнила свою промашку с папирусным быком. – И вашего быка с собою взяли! Еще, наверно, прихватили слама, и, видимо, пропало рыжевье, и бабки тоже…
– Бабки?! – тут царица Клеопатра, решительно расфутболивая свое имущество, поплыла к шкафу и сунула руку под стопку случайно уцелевшего белья. – Нет, бабки целы!
Тут в дверь постучали.
Полагая, что это менты опомнились и вернулись, я пошла открывать. На пороге стоял мужчина, который был бы счастлив, если бы его назвали худощавым. Он был даже не тощий, он был… Ну, посмотрите на свою тень в профиль примерно в девятом часу вечера, поставьте эту тень вертикально, согните ее сверху, чтобы получилась перерастающая в горбик сутулость…
Впридачу гость был лыс и горбонос.
– Госпожа Клеопатра дома? – осведомился этот крайне унылый тип. – Скажите – фараон Эхнатон пришел. На минутку.
Я вытаращилась на этого Эхнатона – вот уж точно! Только не живьем, а Эхнатонова мумия!
Очевидно, старуха услышала знакомый голос и выглянула из комнаты. Гость невольно заметил кавардак.
– Что случилось в пирамиде? – спросил он. – Татаро-монгольское иго мимо пробегало?
Царица Клеопатра только рукой махнула, развернулась и захлопнула за собой дверь.
– Тут ее родственницу тяжело ранили, – шепотом сказала я, потому что на самом деле мужик не производил впечатления чокнутого. – У нее родственница ночевала, Лидия Анатольевна куда-то выходила, а в это время вошел убийца и выстрелил… И все в доме перерыл…
– Но надеюсь, мои деньги целы? – сквасив преотвратную рожу, спросил Эхнатон.
– Ка… какие деньги?
Я чуть не подавилась. По моему разумению, старуха напрочь забыла, что в природе есть рубли и копейки. Продовольствием ее снабжали Наталья и другая родня, они же, очевидно, платили за квартиру, а египетской царице оставалось только питаться трижды в день и мастерить себе кошмарные воротники.
Видимо, слух у Клеопатры был, как у молоденькой. Дверь опять отворилась.
– Из-за сестерциев твоих сегодня погибла Хармиана, скорпион пропал, не раздражай меня!
Дверь захлопнулась.
– В самом деле, ей сейчас не до вас. Видите, всю квартиру разгромили. Попозже загляните, – посоветовала я, потому что совершенно не хотела быть свидетельницей скандала. Надо же, деньги! Как у него хватило ума доверить египетской царице деньги?!?
К моему удивлению, мумия фараона не стала настаивать.
– Это вы правильно сказали. Попозже зайду.
И Эхнатон неторопливо отбыл.
Царица Клеопатра выглянула в прихожую.
– Ей-богу, не до него… – сказала она почти по-человечески. – Ну что за день…
Я поняла, что даже если фараоновы деньги не пропали, старуха будет делать вид, будто убийца, забравший какие-то ее сбережения, унес и эту сумму.
– А большие деньги-то? – с состраданием спросила я.
– Да десять тысяч, на ремонт брала, мне унитаз меняли в пирамиде и новый покупать пришлось бачок, еще окно – а то зимою дуло…
Практичность египетской царицы меня потрясла. Это что же – выжившая из ума старуха затеяла ремонт? И даже благополучно довела его до конца?
Пока я изумлялась, Клеопатра, кряхтя, стала собирать раскиданные вещи. Любопытное у тетки помешательство, что Юльку ранили – ей по барабану, а вот диванные подушки нужно расправить и обратно положить…
Но я не психиатр, разгадывать такие загадки не умею. И, поскольку старуха больше не обращала на меня внимания, я тихонько покинула сто двадцать первую квартиру.
Нет, конечно же, нет, кто я такая, чтобы равняться с самой Квасильевой? Она – гениальная писательница, неслыханным чутьем угадавшая, что нужно женщинам в метро, а я – так, дворник из подвала. Конечно, я могу попытаться… не более того…
Ну-ка, что делает Яша, когда обнаруживает очередной труп? Сперва она радуется – ей есть, о чем писать дальше. А потом все-таки зовет на помощь. Поэтому я поспешила к телефону.
Великая штука – условный рефлекс. От дворника требуется – что? Первым делом звонить в милицию. И я, прежде чем обратиться в «скорую помощь», вызвала ментов. Они примчались довольно быстро и прежде всего обвинили меня в убийстве Юльки.
Эти их приколы я знаю не первый день. Квасильевой-то хорошо – полковник Запердолин отдал приказ не трогать ее и не материть, каких бы дел она ни натворила. А насчет меня он такого приказа не давал.
Я уперлась кулаками в бока и заорала на ментов, как на бомжей. К счастью, наша домуправша Мухоморовна, хотя и приняла меня на работу без формальностей, выдала что-то вроде ксивы. Этот документ в красных корочках меня не раз выручал – он свидетельствовал, что я действительно дворник, а дворнику многое позволено. Даже если бы я в своем сером халате, с брезентовыми рукавицами за поясом и при метле, вывезла Юлькин труп на тачке и протащила его через всю Москву, никто и слова бы не сказал. Меня бы просто в упор не видели. Поэтому ксиву я всегда таскаю с собой.
Менты загнали меня в угол и допрашивали уже по существу, когда приехала «скорая», я услышала лязг носилок и нервный голос:
– Капельницу не задирай так, быстро течет.
Распихав ментов, я кинулась в коридор. Юльку выносили из квартиры, но не ногами вперед, а головой. И тут я от всей души огласила криком окрестности, даже не пришлось вспоминать, как это делает Яша Квасильева.
Двое мужиков, тащивших носилки с прикрытой одеялом Юлькой, остановились, замер и третий, что шел сбоку с пластиковым мешком в руках, от которого тянулась тоненькая прозрачная трубка, уходившая под одеяло.
– Она жива!!! – завопила я.
– Скорее нет, чем да, – раздраженно бросил доктор, медики опомнились и исчезли на лестнице.
– Итак, Юлия Курослепова должна была приехать на станцию метро «Китай-город» за быком Осирисом… – оперативник прочитал последнюю фразу в блокноте. – Блин, за каким быком?!
У меня на радостях вся возня с египетской говядиной слиплась в один ком.
– Вот за этим, – я ткнула пальцем в рогатую скульптуру, стоявшую у дивана.
– ЗА ЭТИМ? Вы чего городите? Да его автокраном не поднимешь!
– Да нет же, я его за плечо закинула и пошла…
– Как это – за плечо закинула?!
Тут я немного оклемалась и поняла, почему мент вот-вот назовет меня сумасшедшей. Просто Юлька, а может, царица Клеопатра сняли с быка веревочные лямки, и теперь было совершенно непончятно, как я тащила эту гипсовую дуру. Но когда же это было?..
– Ой, нет, я другого быка принесла!
– Так. Другого. НУ?!? Где он, другой бык?!? – зарычал мент.
– В пакете!
Пакет я прислонила к стенке и не сразу его нашла. А когда вытащила оттуда застекленное произведение искусства, то немного обалдела.
– Бык, говорите? – вмешался коллега допрашивавшего меня мента. – Я бы скорее назвал ЭТО коровой.
Непостижимым образом в пакете оказалась картина, изображавшая голую бабу. И не абы какую, а на фоне восходящего солнца. Неизвестная натурщица была хороша статной, несовременной красотой и чем-то смахивала на грудастую Юльку. Пышный бюст, тяжелые бедра, полные ноги, но кожа белая-белая, сияющая, а по плечам рассыпан каскад рыжих роскошных волос. Лицо же простецкое, с полными щеками, носом-картошкой, не слишком выразительными голубыми глазами и крупным ртом. Таких дам любил изображать Кустодиев.
– Да нет же, это был бык на папирусе… – пробормотала я. – Большой такой, черный, Осирис, мать его!
– Осирис, мать его и Сет высокомудрый! – раздалось с лестницы, и в квартиру торжественно вошла египетская царица Клеопатра. – Аменхотеп, Бубастис, Радамес!
Она была в полном царственном уборе – на голове жестяная миска, обверченная чучелом змеи, на шее круглый воротник из старых бус и брошек, далее нечто прозрачное. И еще парик!
Этот парик я сразу узнала!
Как-то у нас в доме одна женщина сдала квартиру троим молодым людям приятной наружности. Естественно, получила она от них только задаток. Когда скопился долг за восемь месяцев, эта дура наконец-то решила принять меры. Дурой я ее считаю потому, что ее родная сестрица торгует на Измайловском рынке, где всегда можно нанять для такого случая бригаду вышибал. И незачем было ждать целых восемь месяцев.
Здоровые бугаи явились внезапно, как тридцать три богатыря из морских вод, и стали снимать дверь с петель. Перепуганные должники попрыгали в окошко, и больше их никто не видел. Я присутствовала при взломе квартиры на правах дворника, вооруженная метлой, чтобы при необьходимости выпроводить и бугаев.
Мы ворвались и остолбенели – на стенах висели какие-то несуразные клетчатые штаны, и другие – пегие, в белых пятнах, и третьи, кружевные, с алыми поцелуйчиками, и фрак из кухонной клеенки, и головные уборы в виде старого сапога гармошкой и кепки-аэродрома площадью в полтора квадратных метра…
Только теперь стало ясно, что квартиру снимало трио клоунов. Настоящих, из цирка!
Стали делить добычу. Бугаи за труды взяли совсем хороший си-ди-плеер. Квартировладелице достался музыкальный центр. Мне перепал электрочайник с условием – произвести генеральную уборку. Я долго думала, как быть с клоунским прикидом. Наконец увязала все в узел и отволокла в ближайший дом культуры – авось в каком драмкружке пригодится. Но вот клоунские парики я в узел не сунула – они были такие страшные, что я пожалела детей. Как нарочно, меня с узлом перехватила Наталья, и я ей всю эту поэму рассказала. Она проявила интерес к засаленным и спутанным парикам, я отвела ее к помойке и нарочно вытащила один пострашнее.
– Вот! – воскликнула она. – Это же прическа Клеопатры!
Насколько мне известно, она два дня вымачивала эту хреновину в жидкости для чистки канализации, потом мыла и полоскала раз этак семь, потом кое-как расчесала и отвезла к матушке.
Вот именно поверх этого страшилища и была надета жестяная миска со змеиным чучелом.
– Здрасьте! – растерянно сказал главный мент. – Тут у вас нашли раненую женщину…
Он задумался, подыскивая слова для описания Юльки, и тут его взгляд упал на картину с голой красавицей.
– Вот такую!
– Такую? – переспросила царица Клеопатра. – И где лежала крошка Хармиана, укушенная нильским скорпионом? Что отразилось на ее челе? И скорпиона вы куда девали?
– Какой скорпион?! – возмутился мент. – Огнестрельное проникающее ранение…
– А я вам говорю, что скорпион, назначенный египетской царице, чтоб смерть Антония не пережить! – отрубила Клеопатра. – Она должна была его проверить, довольно ли в нем яда, чтобы сразу, не ведая страданий, умереть!
– Следственный эксперимент, что ли? – удивился тот мент, что назвал голую тетку коровой.
– Где Хармиана? Скорпиона дайте, я поднесу его к своей груди! – и царица Клеопатра бодро рванула прозрачную ткань ниже воротника, желая показать, куда именно вопьется скорпион зубами, или хвостом, или чем он там орудует.
Вот тут я отвлекусь, потому что Яша Квасильева всегда так делает.
Менты – тоже мужики. Наша управдомша Таракановна провела бурную молодость, и иногда, за чашкой отнюдь не чая, вспоминает, как за ней успешно ухаживали по очереди все наши участковые. И даже фотографии показывает. Ничего не скажешь – орлы! Во всех подробностях! Поэтому я знаю, что нормальный здоровый мент редко скрывается бегством от красивой женщины, когда ей придет фантазия несколько расширить свое декольте. По крайней мере, еще лет тридцать назад именно так и было. То ли менты измельчали, то ли царица Клеопатра была недостаточно хороша собой… Впрочем, для шестидесяти девяти лет она еще неплохо сохранилась.
В общем, они выскочили на лестницу, а когда она последовала за ними, умоляя вернуть скорпиона, вымелись во двор.
– Ваше величество, мадам! – обратилась я к ней. – Ради Аменхотепа – не ходите за ними! Козлы они, и ничего больше! Суки, волки позорные, век свободки не видать!
– Да? – и Клеопатра, подумав, величественно проплыла в комнату. А попробуй не проплыви величественно, когда в тебе весу под полтора центнера!
– Здесь римляне прошли? Уже ворвались и разорили эту пирамиду? – осведомилась она, глядя на кавардак.
– Прошли, прошли, и смылись, на хрен… Да! – тут я вспомнила свою промашку с папирусным быком. – И вашего быка с собою взяли! Еще, наверно, прихватили слама, и, видимо, пропало рыжевье, и бабки тоже…
– Бабки?! – тут царица Клеопатра, решительно расфутболивая свое имущество, поплыла к шкафу и сунула руку под стопку случайно уцелевшего белья. – Нет, бабки целы!
Тут в дверь постучали.
Полагая, что это менты опомнились и вернулись, я пошла открывать. На пороге стоял мужчина, который был бы счастлив, если бы его назвали худощавым. Он был даже не тощий, он был… Ну, посмотрите на свою тень в профиль примерно в девятом часу вечера, поставьте эту тень вертикально, согните ее сверху, чтобы получилась перерастающая в горбик сутулость…
Впридачу гость был лыс и горбонос.
– Госпожа Клеопатра дома? – осведомился этот крайне унылый тип. – Скажите – фараон Эхнатон пришел. На минутку.
Я вытаращилась на этого Эхнатона – вот уж точно! Только не живьем, а Эхнатонова мумия!
Очевидно, старуха услышала знакомый голос и выглянула из комнаты. Гость невольно заметил кавардак.
– Что случилось в пирамиде? – спросил он. – Татаро-монгольское иго мимо пробегало?
Царица Клеопатра только рукой махнула, развернулась и захлопнула за собой дверь.
– Тут ее родственницу тяжело ранили, – шепотом сказала я, потому что на самом деле мужик не производил впечатления чокнутого. – У нее родственница ночевала, Лидия Анатольевна куда-то выходила, а в это время вошел убийца и выстрелил… И все в доме перерыл…
– Но надеюсь, мои деньги целы? – сквасив преотвратную рожу, спросил Эхнатон.
– Ка… какие деньги?
Я чуть не подавилась. По моему разумению, старуха напрочь забыла, что в природе есть рубли и копейки. Продовольствием ее снабжали Наталья и другая родня, они же, очевидно, платили за квартиру, а египетской царице оставалось только питаться трижды в день и мастерить себе кошмарные воротники.
Видимо, слух у Клеопатры был, как у молоденькой. Дверь опять отворилась.
– Из-за сестерциев твоих сегодня погибла Хармиана, скорпион пропал, не раздражай меня!
Дверь захлопнулась.
– В самом деле, ей сейчас не до вас. Видите, всю квартиру разгромили. Попозже загляните, – посоветовала я, потому что совершенно не хотела быть свидетельницей скандала. Надо же, деньги! Как у него хватило ума доверить египетской царице деньги?!?
К моему удивлению, мумия фараона не стала настаивать.
– Это вы правильно сказали. Попозже зайду.
И Эхнатон неторопливо отбыл.
Царица Клеопатра выглянула в прихожую.
– Ей-богу, не до него… – сказала она почти по-человечески. – Ну что за день…
Я поняла, что даже если фараоновы деньги не пропали, старуха будет делать вид, будто убийца, забравший какие-то ее сбережения, унес и эту сумму.
– А большие деньги-то? – с состраданием спросила я.
– Да десять тысяч, на ремонт брала, мне унитаз меняли в пирамиде и новый покупать пришлось бачок, еще окно – а то зимою дуло…
Практичность египетской царицы меня потрясла. Это что же – выжившая из ума старуха затеяла ремонт? И даже благополучно довела его до конца?
Пока я изумлялась, Клеопатра, кряхтя, стала собирать раскиданные вещи. Любопытное у тетки помешательство, что Юльку ранили – ей по барабану, а вот диванные подушки нужно расправить и обратно положить…
Но я не психиатр, разгадывать такие загадки не умею. И, поскольку старуха больше не обращала на меня внимания, я тихонько покинула сто двадцать первую квартиру.
Оказалось, менты ждали меня внизу, чтобы завершить допрос. Я рассказала все, что знала о Юльке, даже попыталась вычислить, кем Юльке приходится Клеопатра, но запуталась бесповоротно. Вот Яше Квасильевой хорошо – она всегда помнит, кто кому кем приходится. Даже если в особняк приезжает двадцать человек гостей, она каждому хоть страничку, а посвятит, и обязательно все родственные связи так нарисует, что просто сердце радуется, и потом еще два-три раза обязательно читателю напомнит, кто из этих граждан откуда взялся. Даже если ей приходится выбирать, о чем сейчас писать, о преступлении или о гостях, она всегда первым делом напишет про гостей и про тех животных, которых гости непременно привезли с собой. А я вот с одной-единственной Юлькой – и то запуталась. Нет, далеко мне до гения…
В общем, я в очень дурном настроении поехала домой кормить Лягусика. И даже прекрасное зрелища длинного ряда сидящих в вагоне метро женщин, и у каждой в руках – книжка Квасильевой, меня не обрадовало. В конце концов, что тут восторгаться? Это же норма жизни – читать Квасильеву. Удивительно было бы, если бы они читали какого-нибудь Чехова или этого, как его… Пелевина.
Как на грех, выбегая из дому с папирусным быком, я забыла прихватить свеженький томик Квасильевой и ехала в метро, как дура, не наслаждаясь сценами семейного быта несравненной Яши, а таращась по сторонам. Невольно в памяти зашевелились воспоминания о картофельных очистках. И еще бирюза, куча бирюзы, что посыпалась на пол, судя по размеру камней – наверняка фальшивой. На кой Наталье столько бирюзы? И еще та химическая вонь…
Я чувствовала, что все эти три элемента должны сложиться во что-то одно, хотя понятия не имела, как соединить бирюзу с картошкой. Принцип съедобности не работал. Принцип эстетичности – тоже.
Вернувшись домой, я обнаружила в подвале бомжиху, которую своими руками выставила вон. Тетка уже поняла, что со мной лучше не связываться, и убралась, матеря меня на каком-то неизвестном науке языке. Только когда она исчезла за кирпичной стеной помойки, я окончательно очухалась от своих детективных мыслей и поняла, что во внешности бомжихи показалось мне странным. Еще бы! На ней была розовая кофточка Лягусика! Очевидно, подружка-сестричка своими руками привела это убоище и подарила ему кофточку. А куда же в таком случае она сама подевалась?
Лягусика я обнаружила во дворе. Раскрытая книжка лежала у нее на коленях, сама же Лягусик мечтательно смотрела сквозь листву в небеса. Мне нравится, когда она так смотрит. В такие минуты Лягусик грезит наяву, и наверняка сейчас ведет любовный диалог с каким-нибудь благородным пиратом или нежным принцем.
Я подкралась и, чтобы оценить обстановку, заглянула в книжку.
«– Имел я тебя в рот! – рявкнул Бурый. – Ты, падла, сука, чего творишь?!
И замахнулся, чтобы вышибить Корявому оставшиеся зубы, но сзади на нем повис Бабай.
– Ты что – всех нас подставить хочешь, козел?
Бурый стряхнул с себя чучмека, развернулся, и тут Корявый неожиданно выстрелил…»
– Ой… – вслух сказала я.
Нет, я ничего не имела против Бурого, Корявого и Бабая, я среди такой публики выросла, но только откуда взялась эта проза жизни на коленях у Лягусика?! И если моя подружка-сестричка читает ЭТО – о чем же она, блин, тогда мечтает?!
– Лясенька, солнышко… – тихонько позвала я.
– А, что?.. – тут же откликнулась Лягусик.
– Обедать пора.
– Да?..
– Вставай, пойдем кушенькать…
– Да?..
Она позволила взять себя за руку, но взгляд был совсем отрешенный.
– Хорошая книжка? – забирая с колен Лягусика уголовную ахинею, осторожно спросила я.
– Ой, ты не представляешь…
– А про кого?
– Там герцогиня Кингстонская ненавидит всех мужчин, но она в детстве была обручена с графом Пальмерстоном, и вот ее связанную привозят в церковь и венчают с кляпом во рту…
– Как здорово! – воскликнула я. Нас бы с Лягусиком кто-нибудь привез связанными в церковь и обвенчал с кляпом во рту! А то сколько же можно в девках-то?..
– И потом они решают жить врозь, потому что граф ее тоже ненавидит…
Вот это было уже хуже.
– А на чем ты остановилась?
– На том, что родственники требуют, чтобы у них был ребенок, и они с отвращением встречаются в спальне…
– Какой кошмар!
– Нет, ты ничего не понимаешь! – пылко воскликнула Лягусик и выхватила у меня книгу. – Когда он раздевается, она его видит… ну, ты понимаешь… и тогда, погоди…
Лягусик уставилась на страницы, как невинная овечка – на исписанные матерщиной новые ворота.
– Солнышко, как это к тебе попало? – осторожно поинтересовалась я.
– А где граф и герцогиня? – задала она мне встречний вопрос.
Да, в этой книге точно никаких графьев не имелось. Я попыталась выяснить, кто подходил к Лягусику, пока мое солнышко мечтало под кустом отцветшей сирени, но толку не добилась. Пришлось вести ее обедать, отложив разгадку на светлое будущее. А книжку про бандюганов я незаметно выкинула в кусты.
К счастью, Лягусик, увидев тарелки, не подумала о голодной бомжихе, которая так и сгинула в ее розовой кофточке.
Потом у меня был рабочий день, я намахалась метлой, вымыла сверху донизу два подъезда и решила, что на сегодня хватит. Лягусик все это время сидела на лавочке с книгой, и на сей раз я уже за ней присматривала – как бы кто опять не подсунул какую-то пургу и байду.
Вечером, когда мы сели пить чай, в подвальное окно постучали. Я повернулась и увидела мальчишку.
– Вы Люстра, да? – спросил он. – Там бабушка с четвертого этажа велела передать, что вам звонили и еще будут звонить!
Я поняла, что это Агнесса Софокловна, и, оставив посуду немытой, зато прихватив по привычке метлу, поспешила к старушке.
– Здравствуйте, детка! – приветствовала она меня. – Вы вовремя – как раз чайник вскипел.
– Спасибо, мы с Лясенькой уже напились. А когда обещали перезвонить? – спросила я.
– Кто обещал?
Оказалось – звонка не было, а мальчишка меня попросту обманул. Я извинилась и пошла прочь, соображая, что это за мальчишка. Когда он торчал в подвальном окне, мне показалось, что это Мишка из сорок пятой квартиры, но сейчас, по здравом размышлении, я решила, что нет, не Мишка, тот знает, что со мной связываться опасно.
Во дворе меня перехватила еще одна жиличка, Верка Будакова, и стала жаловаться на Смирдюков – Смирдюки в количестве шести человек живут над ней и по ночам устраивают пляски прямо у нее над головой. И это пляски в прямом смысле слова – три смирдюковских сына увлеклись капоэйрой, это такой танец вверх ногами, днем они работают на бензозаправках, все трое, а репетируют ночью, дома, и когда, не удержавшись на одной руке, грохаются на пол, то на Верку летит штукатурка.
Я в тридцать восьмой раз выслушала, что именно сделает Будакова с соседями, если они не угомонятся, отцепилась от нее и через три шага обнаружила посреди асфальтовой дорожки пакет с мусором.
Сомнений быть не могло – Кропоткин с пятого этажа! Его творческий почерк. Ну, ладно…
Пакет был тяжеленный – там набралось прокисших арбузных корок за неделю. Я подхватила его, потащила через двор и вывалила прямо на капот кропоткинского жигуля.
Этот жигуль был заложником Кропоткина и расплачивался за все его пакости. Как-то зимой меня научила старая дворница с Красной Пресни – я разбила о лобовое стекло яйцо, оно тут же заледенело, а отскрести его на улице просто невозможно, для этого нужно или за кипятком бежать, или машину в квартиру заносить. Потом, уже весной, я облила жигуль валерьянкой, после чего окрестные коты сделали из него дом свиданий. Запах валерьянки давно выветрился, но машина так благоухала котятиной – подойти было страшно. Если кто не знает – это удивительно тошнотворный и въедливый запах. Один-единственный кот, повадившись метить какой-то угол, делает атмосферу несовместимой с выживанием, а на машине их резвилось штук двести.
Но Кропоткин с тупым упорством кретина продолжал оставлять пакеты с мусором на видном месте.
Расправившись с жигулем, я поспешила домой – укладывать Лягусика.
В подвале было темно. Конечно, проводку я там налаживала сама, и не совсем законно, однако пробки у меня еще ни разу не вылетали…
Я прекрасно вбиваю гвозди, и не только молотком, но даже булыжником, меняю перегоревшие лампочки, могу просверлить дырку в чем угодно и именно там, где нужно, а не на пять сантиметров левее. Мне известна разница между долотом и стамеской, и я никогда не спутаю крестовую отвертку с обычной. Но все свои хозяйственные причиндалы я держу в чемоданчике, а чемоданчик – в дальнем углу погреба. Еще только не хватало, чтобы это добро попало в руки Лягусику и она повредила свои тонкие нежные пальчики!
В общем, я в очень дурном настроении поехала домой кормить Лягусика. И даже прекрасное зрелища длинного ряда сидящих в вагоне метро женщин, и у каждой в руках – книжка Квасильевой, меня не обрадовало. В конце концов, что тут восторгаться? Это же норма жизни – читать Квасильеву. Удивительно было бы, если бы они читали какого-нибудь Чехова или этого, как его… Пелевина.
Как на грех, выбегая из дому с папирусным быком, я забыла прихватить свеженький томик Квасильевой и ехала в метро, как дура, не наслаждаясь сценами семейного быта несравненной Яши, а таращась по сторонам. Невольно в памяти зашевелились воспоминания о картофельных очистках. И еще бирюза, куча бирюзы, что посыпалась на пол, судя по размеру камней – наверняка фальшивой. На кой Наталье столько бирюзы? И еще та химическая вонь…
Я чувствовала, что все эти три элемента должны сложиться во что-то одно, хотя понятия не имела, как соединить бирюзу с картошкой. Принцип съедобности не работал. Принцип эстетичности – тоже.
Вернувшись домой, я обнаружила в подвале бомжиху, которую своими руками выставила вон. Тетка уже поняла, что со мной лучше не связываться, и убралась, матеря меня на каком-то неизвестном науке языке. Только когда она исчезла за кирпичной стеной помойки, я окончательно очухалась от своих детективных мыслей и поняла, что во внешности бомжихи показалось мне странным. Еще бы! На ней была розовая кофточка Лягусика! Очевидно, подружка-сестричка своими руками привела это убоище и подарила ему кофточку. А куда же в таком случае она сама подевалась?
Лягусика я обнаружила во дворе. Раскрытая книжка лежала у нее на коленях, сама же Лягусик мечтательно смотрела сквозь листву в небеса. Мне нравится, когда она так смотрит. В такие минуты Лягусик грезит наяву, и наверняка сейчас ведет любовный диалог с каким-нибудь благородным пиратом или нежным принцем.
Я подкралась и, чтобы оценить обстановку, заглянула в книжку.
«– Имел я тебя в рот! – рявкнул Бурый. – Ты, падла, сука, чего творишь?!
И замахнулся, чтобы вышибить Корявому оставшиеся зубы, но сзади на нем повис Бабай.
– Ты что – всех нас подставить хочешь, козел?
Бурый стряхнул с себя чучмека, развернулся, и тут Корявый неожиданно выстрелил…»
– Ой… – вслух сказала я.
Нет, я ничего не имела против Бурого, Корявого и Бабая, я среди такой публики выросла, но только откуда взялась эта проза жизни на коленях у Лягусика?! И если моя подружка-сестричка читает ЭТО – о чем же она, блин, тогда мечтает?!
– Лясенька, солнышко… – тихонько позвала я.
– А, что?.. – тут же откликнулась Лягусик.
– Обедать пора.
– Да?..
– Вставай, пойдем кушенькать…
– Да?..
Она позволила взять себя за руку, но взгляд был совсем отрешенный.
– Хорошая книжка? – забирая с колен Лягусика уголовную ахинею, осторожно спросила я.
– Ой, ты не представляешь…
– А про кого?
– Там герцогиня Кингстонская ненавидит всех мужчин, но она в детстве была обручена с графом Пальмерстоном, и вот ее связанную привозят в церковь и венчают с кляпом во рту…
– Как здорово! – воскликнула я. Нас бы с Лягусиком кто-нибудь привез связанными в церковь и обвенчал с кляпом во рту! А то сколько же можно в девках-то?..
– И потом они решают жить врозь, потому что граф ее тоже ненавидит…
Вот это было уже хуже.
– А на чем ты остановилась?
– На том, что родственники требуют, чтобы у них был ребенок, и они с отвращением встречаются в спальне…
– Какой кошмар!
– Нет, ты ничего не понимаешь! – пылко воскликнула Лягусик и выхватила у меня книгу. – Когда он раздевается, она его видит… ну, ты понимаешь… и тогда, погоди…
Лягусик уставилась на страницы, как невинная овечка – на исписанные матерщиной новые ворота.
– Солнышко, как это к тебе попало? – осторожно поинтересовалась я.
– А где граф и герцогиня? – задала она мне встречний вопрос.
Да, в этой книге точно никаких графьев не имелось. Я попыталась выяснить, кто подходил к Лягусику, пока мое солнышко мечтало под кустом отцветшей сирени, но толку не добилась. Пришлось вести ее обедать, отложив разгадку на светлое будущее. А книжку про бандюганов я незаметно выкинула в кусты.
К счастью, Лягусик, увидев тарелки, не подумала о голодной бомжихе, которая так и сгинула в ее розовой кофточке.
Потом у меня был рабочий день, я намахалась метлой, вымыла сверху донизу два подъезда и решила, что на сегодня хватит. Лягусик все это время сидела на лавочке с книгой, и на сей раз я уже за ней присматривала – как бы кто опять не подсунул какую-то пургу и байду.
Вечером, когда мы сели пить чай, в подвальное окно постучали. Я повернулась и увидела мальчишку.
– Вы Люстра, да? – спросил он. – Там бабушка с четвертого этажа велела передать, что вам звонили и еще будут звонить!
Я поняла, что это Агнесса Софокловна, и, оставив посуду немытой, зато прихватив по привычке метлу, поспешила к старушке.
– Здравствуйте, детка! – приветствовала она меня. – Вы вовремя – как раз чайник вскипел.
– Спасибо, мы с Лясенькой уже напились. А когда обещали перезвонить? – спросила я.
– Кто обещал?
Оказалось – звонка не было, а мальчишка меня попросту обманул. Я извинилась и пошла прочь, соображая, что это за мальчишка. Когда он торчал в подвальном окне, мне показалось, что это Мишка из сорок пятой квартиры, но сейчас, по здравом размышлении, я решила, что нет, не Мишка, тот знает, что со мной связываться опасно.
Во дворе меня перехватила еще одна жиличка, Верка Будакова, и стала жаловаться на Смирдюков – Смирдюки в количестве шести человек живут над ней и по ночам устраивают пляски прямо у нее над головой. И это пляски в прямом смысле слова – три смирдюковских сына увлеклись капоэйрой, это такой танец вверх ногами, днем они работают на бензозаправках, все трое, а репетируют ночью, дома, и когда, не удержавшись на одной руке, грохаются на пол, то на Верку летит штукатурка.
Я в тридцать восьмой раз выслушала, что именно сделает Будакова с соседями, если они не угомонятся, отцепилась от нее и через три шага обнаружила посреди асфальтовой дорожки пакет с мусором.
Сомнений быть не могло – Кропоткин с пятого этажа! Его творческий почерк. Ну, ладно…
Пакет был тяжеленный – там набралось прокисших арбузных корок за неделю. Я подхватила его, потащила через двор и вывалила прямо на капот кропоткинского жигуля.
Этот жигуль был заложником Кропоткина и расплачивался за все его пакости. Как-то зимой меня научила старая дворница с Красной Пресни – я разбила о лобовое стекло яйцо, оно тут же заледенело, а отскрести его на улице просто невозможно, для этого нужно или за кипятком бежать, или машину в квартиру заносить. Потом, уже весной, я облила жигуль валерьянкой, после чего окрестные коты сделали из него дом свиданий. Запах валерьянки давно выветрился, но машина так благоухала котятиной – подойти было страшно. Если кто не знает – это удивительно тошнотворный и въедливый запах. Один-единственный кот, повадившись метить какой-то угол, делает атмосферу несовместимой с выживанием, а на машине их резвилось штук двести.
Но Кропоткин с тупым упорством кретина продолжал оставлять пакеты с мусором на видном месте.
Расправившись с жигулем, я поспешила домой – укладывать Лягусика.
В подвале было темно. Конечно, проводку я там налаживала сама, и не совсем законно, однако пробки у меня еще ни разу не вылетали…
Я прекрасно вбиваю гвозди, и не только молотком, но даже булыжником, меняю перегоревшие лампочки, могу просверлить дырку в чем угодно и именно там, где нужно, а не на пять сантиметров левее. Мне известна разница между долотом и стамеской, и я никогда не спутаю крестовую отвертку с обычной. Но все свои хозяйственные причиндалы я держу в чемоданчике, а чемоданчик – в дальнем углу погреба. Еще только не хватало, чтобы это добро попало в руки Лягусику и она повредила свои тонкие нежные пальчики!