Страница:
А лазутчики действовали слаженно, умно и расчетливо — один из них бесшумно зарядил два маленьких самострела и встал на пригорке в пяти шагах ниже меня — с его позиции простреливалась вся ложбина. Другой, держа нож в зубах, начал спускаться вниз, к тлеющему костру.
Итак, господин диверсант, настала пора показать, чего же вы стоите на самом деле. Арбалеты я зарядить не успею, остаются нож и меч, причем и то, и другое необходимо применить «на расстоянии», чтобы ни один из врагов не успел обернуться. Метанию ножа в упор я более-менее обучен — одного из лазутчиков можно смело вычеркнуть из списка противников. А вот с метанием меча у меня большие проблемы. Не хотелось бы уповать на случай, но придется.
Я вытащил из сапога нож и зажал зубами, затем потихоньку начал вытягивать меч. Просчитывая ходы в предстоящей схватке, я совершенно забыл о гадюке, а она тут же напомнила о себе, когда мой клинок мелькнул перед ее подслеповатыми глазами. К этому времени было уже достаточно светло, чтобы я разглядел блеснувшие на лезвии капельки яда. Какая злобная тварь, даже сталь кусает. Тебя бы на этих лиходеев натравить, А что, попытаться стоит…
Я осторожно подцепил гадюку клинком и запустил ее в того лазутчика с самострелами, что стоял ближе ко мне. Змея, видимо, не ожидала от меня такой наглости, но уже в полете она развернулась, как упругая пружина, чей острый конец жалит насмерть.
Лазутчик слабо вскрикнул, выронил самострелы и сорвал смертоносную черную ленту со своей шеи, но было уже поздно — через несколько секунд он издал предсмертный хрип и осел, уткнувшись лицом в песок.
А я уже отводил руку с зажатым ножом. Второй убийца, которому оставалось дойти до костра лишь пару шагов, отреагировал молниеносно — один его кинжал полетел в меня, другой воткнулся в «спину» моей обманки. Он промахнулся, я попал ему прямо в грудь, но без видимых результатов — видимо, он имел кольчугу под одеждой. Мой охотничий нож упал рядом с костром, и враг рванулся к нему. Придется кидать меч, пока меня не прибили моим же собственным оружием.
Как я и опасался, меч полетел не острием вперед, а вращаясь, зато — точно в цель. Когда лазутчик распрямился Для броска, крутящийся меч ударил ему по голове, отчего враг свалился прямо в костер и полежал там некоторое время. Потом в ущелье раздался отчаянный вопль горящего заживо — объятая огнем фигура заметалась по песку, пытаясь сбить пламя.
Эти ужасные крики, наверное, распугали всю живность в окрестностях. Из одной палатки, уже с мечом наголо, вылетел Таниус, готовый рубить и колоть все, что подвернется под Руку. Из другой нехотя выполз, протирая заспанные глазки, Штырь.
— Этот неудачник все-таки заснул и свалился в костер! — воскликнул Таниус и бросился тушить «меня», объятого пламенем.
— Райен, спишь, что ли? — спросил Штырь, увидев «меня», сидящего у костра. — О горе нам, нашему сыскарю кто-то нож в спину воткнул! Райен, ты жив? Ой, у него голова отвалилась, как же он без головы-то…
— У меня запасная есть, — мрачно пошутил я, волоча жертву змеиного укуса к костру для опознания. — Пока вы тут дрыхли, я в одиночку отражал нападение превосходящих сил врага.
— Да ты у нас настоящий герой, — усмехнулся Таниус, прекративший тушить уже бездыханного «обгорельца». — Этого душегуба ты заживо поджарил.
— Да-а, воистину герой, цельный отряд практически голыми руками завалил! — съёрничал Штырь, осматривая труп второго лазутчика. — А этот аж посинел, пена у рта, глаза навыкате — налицо все признаки отравления. Случаем, не ты его укусил?
— Все может быть… — уклончиво ответил я, внимательно осматривая труп.
Эти парни были агентами Контрразведки — на рукаве у одного тускло поблескивала эмблема зловещей организации — две сплетенные руны «К», изображавшие паука на паутине, точно такой же знак был вытатуирован на запястье второго. Но не это взволновало меня. Одежда убитых была запылена и местами заляпана грязью. В пустыне грязи нет, но ее достаточно в ущелье…
— Быстро сворачиваемся! — крикнул я. — Штырь, слазай на скалу.
Малек побежал к ближайшему скальному выступу, с которого просматривалось нижнее ущелье, второпях запнулся, покатился кубарем и возмущенно заорал:
— Какой криворукий урод растянул здесь веревку? И это называется сигнальной нитью?! Да я чуть шею себе не сломал!
Я скромно промолчал — ну не было у меня под рукой ничего, кроме веревки. А Штырь проворно, словно обезьянка на пальму, вскарабкался на останец, сразу же спрыгнул вниз Я стрелой рванулся в нашу сторону.
— Они входят на перевал! — крикнул он, взлетая на Белоснежку.
Враг продвигался всю ночь и сократил расстояние между нами от полудня до получаса, а то и меньше. Побросав все, что не успели свернуть, мы погнали коней в сторону пустыни. Мой резвый данийсккй жеребец сразу вырвался вперед, свернул в ложбину между песчаными холмами и споткнулся о мою же веревочную растяжку, выдернув ее вместе с опорами. Хорошо, что я ночью поторопился, колья неглубоко вбил, а то бы мы оба тут и завершили свое путешествие.
От перевала донеслись крики и визг — нас заметили. Теперь начинается гонка на выживание. У нас свежие лошади, но у противника наверняка есть конная смена.
Пустыня приближалась — теплый сухой ветер овевал лицо и свистел в ушах. Но враг не отставал — пять или шесть самых умелых всадников вырвались вперед и держались за нами. Мой конь, похоже, все-таки повредил ногу о веревку, поскольку он начал прихрамывать с каждой минутой все сильнее и сильнее. Теперь он уже не успевал за Вороным и Белоснежкой, Таниус и Штырь были вынуждены придерживать коней, и потому расстояние между нами и преследователями начало сокращаться. Все-таки сражения не избежать…
Там, где кончалось ущелье и начинались песчаные барханы, из песка торчали руины какой-то древней крепости. Если уж и придется принимать неравный бой, то только в ее стенах.
Давай, коняга, жми из последних сил! Я слегка кольнул конский круп кинжалом, отчего несчастное, замученное животное отчаянно заржало и резко рванулось вперед. До арки крепостных ворот было уже подать рукой, но в этот момент конь споткнулся, жалобно заржал и грузно завалился на бок, придавив меня.
Конь не подавал признаков жизни, нога застряла намертво, а враги были уже рядом — настолько близко, что я мог Разглядеть их красноносые бородатые лица под рогатыми касками. Двое лесняков раскручивали франциски, двое — держали на изготовку топоры. Последний, самый крупный и злобный, по всей видимости, их командир, чей шлем был украшен таким количеством рогов, что смахивал на корону, тянул из-за спины двуручную секиру.
Конечно, Таниус и Штырь не бросили меня. В унисон ударили арбалеты, и оба топорометателя вылетели из седел, Но лесные наемники оказались храбрыми бойцами — они, прикрываясь щитами, поскакали прямо на моих хранителей и сшиблись с ними с лязгом и треском. Удар, сталь звенит о сталь, и на песке остаются лежать окровавленные рыжебородые трупы. Двое. Третий, «лесной король», до того державшийся позади, обогнул стычку сбоку и теперь во весь опор несся прямо на меня.
Положение у меня было совершенно безнадежное — Таниус и Штырь еще только разворачивали своих коней и явно не успевали мне на помощь. Мой метательный нож остался в голенище башмака придавленной ноги, а моим коротким строевым мечом секиру не отбить. Вот и закончились твои странствия, горе-расследователь Райен.
Очевидно, лесняк не умел бить на скаку — за пару шагов до меня он соскочил на землю, криво усмехнулся, крякнул и взметнул свое сокрушительное оружие над головой.
Время замерло. Я явственно почувствовал Грань — незримую черту между жизнью и смертью. Сейчас она пролегала по острому лезвию секиры, на расстоянии трех локтей от моей души, и звенела тонко, почти неслышимо, словно перетянутая стальная струна, готовая порваться в любой момент. Почему он медлит, почему не бьется мое сердце? Может быть, я уже умер?
Откуда-то доносится легкий свист. Медленно-медленно, как во сне, в грудь лесняка, пробивая кольчугу двойного плетения, впивается стрела с белым опереньем. Я смотрю в его изумленные глаза и чувствую, что ощущает человек, перешедший Грань. Незримая струна, связывающая тело и душу, оборвалась… навсегда.
Значит, мое время еще не пришло. Позади меня, в полуразрушенной арке, стояли, купаясь в лучах восходящего солнца и сверкая зеркальными доспехами, девять всадников в белых плащах и на белоснежных конях, точных копиях Белоснежки Штыря.
Рыцари Единого Храма. Хранители веры. Борцы за справедливость. Охотники за моей головой.
Пока Таниус и Штырь вытаскивали меня из-под павшей лошади, белые плащи совещались, кивая на строй наемников, разворачивавшийся на ходу в боевой порядок. К нам подъехал один из храмовников, с белым командирским султаном на шлеме, точная копия которого венчала голову его коня. По длинному, развевающемуся пучку волос на затылке было понятно, что это женщина — видимо, та самая особа, что своей уязвленной гордостью спровоцировала битву под Травинкалисом. В результате от ее армии осталась лишь горстка людей, но этой гордячке все неймется — она снова рвется в бой, а белый конь под ней так и приплясывает.
— Вас преследуют слуги Тьмы, — произнесла всадница низким, но редкостно глубоким и звонким голосом, откидывая забрало. — Я, Региста Каштановая Прядь, командор ордена Храма, предлагаю вам защиту и покровительство.
Какая встреча! А я ведь тебя узнал — та самая загадочная особа из приемной короля Владимекса. Тот же рост, тот же хвост… Интересно, что ты там делала? Однако командор Храма — женщина?! И это при том, что в свои ряды Храм принимает только мужчин! Видать, точно конец света на носу. Ну да ладно, хочешь сражаться на нашей стороне — милости просим. А если вы из этой схватки живыми не выйдете — всё мне меньше проблем…
— Мы рады принять вашу помощь! — льстиво ответил я и подобострастно поклонился.
Когда я поднял голову, командорши уже и след простыл, лишь длинный, развевающийся по ветру хвост волос выделял ее среди остальных храмовников, — белая девятка, подняв длинные, сверкающие на солнце клинки, мчалась навстречу стремительно приближавшейся черной вражеской лаве.
Девять против двух сотен. Фанатики-самоубийцы, что тут еще скажешь. А мы засядем в крепости — там хоть немного продержимся.
Взобравшись на стену, я стал наблюдать за ходом сражения. А проходило оно очень странно и интересно — пока мы лезли на стену, храмовники прорвали строй противника точно посередине, потерь не понесли, зато наемники потеряли человек двадцать. Крылья лавы сомкнулись, разворачивая строй в обратную сторону. На этот раз вражеский эскадрон даже не успел набрать ход — маленький белый отряд вновь атаковал его по центру.
Но как они сражались! За движением их мечей совершенно невозможно было уследить — это был просто какой-то стальной вихрь, косящий врагов направо и налево, вдоль и поперек. Пройдя сквозь вражеский строй, как раскаленный нож сквозь масло, они развернулись и вновь проделали тот же самый смертоносный маневр, после чего численность вражеского отряда сократилась наполовину.
Армия противника оказалась разбитой на два отряда и сменила тактику — при следующей атаке рыцарей Храма основные силы расступились перед ними, а небольшая группа, человек пятнадцать — двадцать, начала заходить в тыл воинам Света. Но отступавшие оказались спиной к храмовникам, чем те не замедлили воспользоваться, обстреляв врага из луков на полном скаку и нанеся ему этим большой урон.
Битва в пустыне стихала — около полусотни уцелевших наемников, ожесточенно пришпоривая коней, спасались бегством вниз по ущелью, а храмовники, окончательно раздробив силы врага, отстреливали их одного за другим. Тем временем «обходной» отряд, завершая свой маневр, вышел к руинам. Сообразив, что битва проиграна, а путь к отступлению отрезан, наемники пришли к той же идее, что и мы часом раньше, — занять оборону в крепостных стенах.
Полтора десятка всадников устремились к воротам, защитить которые мы были не в состоянии. Одного подстрелил Штырь, еще одного сшиб камнем Таниус, но остальные ворвались во двор и сразу же полезли на стены. Я, не раздумывая, разрядил свой арбалет в озверевшего коренастого бородача, ошибочно посчитавшего, что он тут всех голыми руками порвет. Времени на перезарядку не было — на меня навалились сразу двое солдат из данийской конницы и оттеснили в полуразрушенную башню.
В тесноте стен короткий клинок имеет преимущество перед кавалерийскими палашами, да и вообще всадники плохо сражаются в пешем порядке. Одного я ранил в руку, другому заехал эфесом в ухо, но продолжал отступать и оказался на самом краю.
Тут обнаружилось, что растрескавшиеся и выветрившиеся крепостные стены держались, что называется, «на соплях» и начали разваливаться прямо у нас под ногами. Огромный кусок кладки, не выдержав моего веса, качнулся и оторвался от стены, сползая по контрфорсу. Лишившееся опоры перекрытие обвалилось в колодец башни, увлекая за собой орущих солдат врага. Впрочем, орали они недолго.
Я же, совершенно не желая разделить их участь, спрыгнул вниз с высоты в пять моих ростов, рискуя сломать ноги. И я бы их сломал, если бы внизу оказался хотя бы один камень и если бы я не применил приземление с перекатом — единственно верный способ убрать нагрузку с костей ног при падении с высоты.
Со стен доносились частые удары мечей и обрывистые выкрики боя — мои хранители еще продолжали сражаться. Сейчас я вернусь в крепость через арку и нападу на врага сзади. И это принесет нам успех, потому что внезапный удар в тыл — самый эффективный военный маневр всех времен и народов. По крайней мере так нас учили.
Правда, на моем пути возникло препятствие — из арки выехал одинокий всадник, невзирая на жару и зной, закутанный в черный плащ, и неспешно направился в мою сторону. Против таких самоуверенных героев у диверсанта всегда нож под рукой, а в случае, если супостат закован в панцирь, аки броненосец, и поразить его некуда, кроме как в узкую щель забрала, то можно сблизиться и, увернувшись от вражеского меча, бросить коню песком в глаза. Жестоко, конечно, но уж тогда наезднику будет не до меня — только бы в седле удержаться.
Так, сжимая нож в одной руке и горсть песка — в другой, я вышел навстречу врагу, насвистывая веселый мотивчик.
Когда между нами оставалось два десятка шагов, он резко сорвал капюшон с головы и проскрипел:
— Ты с-сам приш-шел нафс-стретш-шу сф-фоей с-судь-бе. Тф-фой путь с-саконтш-шен!
Вы уже поняли, кто это был. И я понял. На меня пялилась до боли знакомая унылая серая физиономия с тусклыми водянистыми глазками, впалыми щеками и тонкими бескровными губами. Но леденящего поветрия, так свойственного Игроку, сейчас не чувствовалось — искуситель душ все-таки покинул эту искалеченную оболочку, оставив ей напоследок задание добраться до меня.
Своим теперешним видом Бледная Тень смахивала на искрученный жарой и ветрами пустынный саксаул — судя по тому, как криво она держалась в седле, у твари был поврежден позвоночник. Из правой глазницы до сих пор торчало навершие турьего рога, придававшее ей схожесть со сказочным зверем однорогом. Видимо, «огненная вода» нанесла серьезный удар по координации Тени — издалека было заметно, как тряслась ее рука, не способная теперь к точному броску кинжала, но все еще крепко сжимавшая длинную кавалерийскую саблю.
Даже в таком разбитом состоянии Тень оставалась смертельно опасным врагом, от которого так просто не сбежать. Тут я вдруг понял, что бежать-то некуда: позади меня до горизонта расстилались пески, а арка крепостных ворот, бывшая единственным путем к спасению, находилась за спиной у неотвратимого убийцы.
Тем временем Тень пустила в галоп нервничающего и фыркающего коня, видимо, так и не привыкшего к такому страшному наезднику. Ближе, еще ближе… Бросок-нырок! Сабля Тени достала меня у самой земли, вспоров рукав куртки и слегка зацепив правое предплечье. Ни в чем не повинный конь получил песком в глаза, дико заржал и взлягнул, сбросив своего ненавистного седока, после чего поспешил поскорее удрать, пока снова не оседлали.
Я, придерживая раненую руку, побежал в ворота. Тень заковыляла следом, не отставая. Я уже был в арке, когда мощный удар в спину сбил меня с ног — проклятое создание метнуло свою саблю и с нескольких шагов не промахнулось. Кольчуга-плетенка выдержала удар, но правое плечо сразу онемело, словно по нему приложили кузнечным молотом, а в рукаве уже расползалась липкая влажность.
Дело приобретало скверный оборот. Конечно, уроки диверсионной школы не забыты, и я умею драться обеими руками, но все же одной левой мне не отбиться. Поднявшись и выплюнув песок, я выхватил свой меч, решив уйти в глухую защиту и продержаться как можно дольше.
Какое там! Первым же ударом Тень вышибла клинок из руки, едва не вывихнув мне кисть. Я бросился поднимать его, но судорожно отшатнулся, когда перед носом с протяжным свистом рассекла воздух сталь.
Крик о помощи потерялся в пересохшем горле. Все происходило так стремительно, что я даже и не думал о страхе, едва успевая увертываться от мелькающего клинка. Несколькими расчетливыми взмахами Тень оттеснила меня в угол, где я замер, затаив дыхание, отчетливо осознавая свое беспомощное положение. Неужели конец? Я даже помолиться перед смертью не успею. Впрочем, я сейчас ни единой молитвы не вспомню…
Почему-то тварь медлила — Бледная Тень держала оружие наготове и медленно крутила головой, словно внезапно ослепла. Получается, что, глядя на меня в упор, она меня не видит? А почему?
И в этот пронзительный момент за спиной Тени словно из ниоткуда возникла блистательно-белая фигура, дугой взметнулся длинный каштановый хвост, и в воздухе мелькнула серебряная молния. В крошку разлетелся подвернувшийся под удар камень, жалобно звякнула разрубленная сабля, голова с рогом вместо глаза скатилась на песок, рядом осело обезглавленное тело. Историческое событие произошло на моих глазах — впервые была убита Бледная Тень.
— Презренное бездушное создание, оно получило то, чего заслуживало, — тяжело дыша, сказала Региста, сняв шлем. — Но в нем была одна странность — на сознании Тени сохранился четкий черный отпечаток, словно в нее некогда поспешно вселилась какая-то могущественная сущность из Тьмы.
А потом столь же поспешно выселилась. Хотелось бы мне знать, зачем ты понадобился этому человечку…
Затихавшая схватка на стене завершилась предсмертным хрипом и глухим звуком упавшего на песок тела. Откуда-то сверху донесся ликующий голос Штыря:
— Райен, мы их всех перебили!
— Значит, Райен — это ты? — с нехорошим прищуром карих глаз уставилась на меня Региста.
— Нет, что вы! Это какая-то ошибка… — попытался оправдаться я, но получилось вяло и неубедительно.
— Райен, поднимайся наверх, здесь имеется кое-что по твоей части! — продолжал «закладывать» меня неугомонный Штырь.
А я не мог не то что подняться на стену, но даже пошевелиться — в мое горло уперлось острие длинного изогнутого клинка Регисты. Командорша даже не пыталась скрыть свою злобу, шипя, как разъяренная кошка:
— Райен. Мельвалиен Райен! Ты постоянно ускользал от нас, но сколь веревочке ни виться — все равно придет конец. Сейчас ты почувствуешь ненависть Серебристой Луны! Теперь я поняла, чей черный отпечаток остался на сознании Бледной Тени! Твой! Ты — апостол Тьмы!
— Я — кто? Леди, сдается мне, вы нынче перегрелись на солнышке, а ваши мозги и вовсе сварились в этой жестяной кастрюле! Да кто вы вообще такая, чтобы бросаться такими тяжкими обвинениями?
— Я — Региста Гористок, и я говорю от имени Света!
— Неправда ваша! Я всех Гористоков знаю в лицо, а вот вашу симпатичную мордашку что-то не припоминаю…
— Она действительно из Гористоков, младшая сестра Альдана, — донесся из-за моей спины голос Таниуса. — Региста, сейчас ты можешь совершить самую главную ошибку в своей жизни. Отпусти его. Я тебя прошу, в первый раз между нами. Отпусти.
— Спрячь ножичек, дура хвостатая, с пяти шагов я не промахнусь, прямо промеж гляделок болт засажу, — четко проговаривая, точно штампуя слова, произнес Штырь, взводя арбалет.
— Умолкни, конокрад презренный! К моему огромному сожалению, я предложила этому ничтожеству свою защиту — только это удерживает меня от того, чтобы не прикончить его прямо сейчас. Но теперь, будьте уверены, я и другие воины Света не отойдем от него ни на шаг. И если я удостоверюсь в том, что Райен несет в себе Тьму, то, не колеблясь, преступлю через свою честь.
С явной неохотой Региста вернула меч в ножны, презрительно фыркнула, взмахнула своим длиннющим хвостом и гордо удалилась, покачивая крутыми бедрами, которые даже в латах выглядели ну очень соблазнительно.
— Бой-баба, не приведи судьба такую в жены! — проворчал Штырь, перевязывая мою руку. — Мастер Фрай, а вы-то с ней каким местом столкнулись? Передним, что ли?
— Прикуси язычок, охальник. Не твоего ума дело.
— Молодец, капитан, добрую кобылку объездил: ядреная, в самом соку! На мой взгляд, она несколько крупновата, но я б, конечно, тоже не… — Пошлые разглагольствования Штыря прервал звучный подзатыльник.
— Так что вы там нашли наверху, зачем меня звали? — поспешил прервать я зарождающуюся склоку.
— Какой-то знак с летучей мышью. Вот мы и решили, что тебе как бывалому вояке такие вещи знакомы.
Внутри крепости, прямо напротив арки ворот, высился огромный, зияющий множеством бойниц и пробоин бастион, чьей задачей было держать ворота под обстрелом. Его внутренние лестницы давно обвалились, но на верхнюю площадку можно было попасть по разрушенным галереям на стенах, рискуя свалиться во двор с высоты нескольких этажей. Этой возможностью не преминули воспользоваться несколько наемников, чьи тела теперь распростерлись на камнях внизу. Как Штырь проскочил по разваливающемуся карнизу, по ходу Дела отбиваясь от наседавших лесняков, того он и сам не понял, но назад тем же путем малек пройти не решился, поэтому спускался сверху уже по веревке.
Из-за раненой руки сам я на бастион залезть не мог, поэтому Штырь и Таниус соорудили нечто вроде блока, чем и Подняли меня наверх. Вид отсюда был достоин кисти живописца. Крепость стояла на границе пустыни — здесь горы расступались, открывая бескрайнее песчаное море, похожее на гигантскую стиральную доску, — золотистые, изборожденные ветрами барханы тысячами извилистых гребней уходили вдаль, стремясь к горизонту. Пески резко контрастировали с ярко-голубым небом, в котором не было ни единого облачка и ослепительно полыхало палящее солнце. Огненное Око приблизилось к солнечному диску уже очень близко и устроилось под боком своего пламенеющего соседа, скрываясь под его роскошной короной.
В центре башни лежал плоский камень, покрытый многочисленными трещинами, возникшими от влияния дневной жары и ночного холода. На щербатой плите было начерчено весьма отдаленное подобие летучей мыши, заключенной в круг и держащей в лапках стрелу. Это была метка диверсанта — тайный символ, предназначавшийся другому диверсанту. Скорее всего знак оставили разведчики, и предназначался он для указания направления основному отряду. Но самого направления не было — стрела показывала куда-то в скалы.
Тут не все так просто. Этот знак не должен понять никто, кроме диверсанта. Как же жарит солнце — чувствуешь себя пирогом в раскаленной печке. Похоже, придется лезть вниз ни с чем. Но… стоп. Конечно, круг, солнце, восход — на имперском языке эти понятия обозначаются одним словом. Но горы отклоняются к юго-востоку, а на востоке — пустыня, которой не видно конца. Кстати, вполне возможно, что это — кратчайший путь, поскольку на картах ущелье Стремглавы постепенно изгибалось к северу, и ближайшие обитаемые земли теперь находились к востоку от нас. Значит, нам нужно идти туда.
Интересно, что Миррон имел в виду под «мертвым городом», — может быть, это такая же разрушенная крепость, что и та, в которой мы сейчас стоим? А если это как раз и есть тот самый город, принимая во внимание дома, вырубленные в скалах? Но тогда где же мертвая голова и мертвые врата? Загадки, кругом одни загадки. Но ведь я-то как раз единственный специалист по разгадкам, так что спрашивать больше и не с кого.
Передвижение в пустыне возможно лишь ночью, а также в предрассветные и предзакатные часы. Днем невозможно идти из-за удушающей жары — в это время пески превращаются в раскаленную сковородку. А пока мы отсиживались в тени под крепостной стеной, ожидая захода солнца, неутомимые храмовники изловили одного из уцелевших противников и на аркане приволокли его в крепость для допроса. Странно, что они его сразу не прибили, с них станется без суда и следствия…
С первого взгляда стало ясно, что пленный отнюдь не боец: холеные руки с короткими пальцами-сосисками, усаженными дорогими перстнями, объемистое брюшко под расписным шелковым камзолом и брыластая расплывшаяся морда с маленькими щурящимися глазками характеризовали его как представителя правящего сословия.
Итак, господин диверсант, настала пора показать, чего же вы стоите на самом деле. Арбалеты я зарядить не успею, остаются нож и меч, причем и то, и другое необходимо применить «на расстоянии», чтобы ни один из врагов не успел обернуться. Метанию ножа в упор я более-менее обучен — одного из лазутчиков можно смело вычеркнуть из списка противников. А вот с метанием меча у меня большие проблемы. Не хотелось бы уповать на случай, но придется.
Я вытащил из сапога нож и зажал зубами, затем потихоньку начал вытягивать меч. Просчитывая ходы в предстоящей схватке, я совершенно забыл о гадюке, а она тут же напомнила о себе, когда мой клинок мелькнул перед ее подслеповатыми глазами. К этому времени было уже достаточно светло, чтобы я разглядел блеснувшие на лезвии капельки яда. Какая злобная тварь, даже сталь кусает. Тебя бы на этих лиходеев натравить, А что, попытаться стоит…
Я осторожно подцепил гадюку клинком и запустил ее в того лазутчика с самострелами, что стоял ближе ко мне. Змея, видимо, не ожидала от меня такой наглости, но уже в полете она развернулась, как упругая пружина, чей острый конец жалит насмерть.
Лазутчик слабо вскрикнул, выронил самострелы и сорвал смертоносную черную ленту со своей шеи, но было уже поздно — через несколько секунд он издал предсмертный хрип и осел, уткнувшись лицом в песок.
А я уже отводил руку с зажатым ножом. Второй убийца, которому оставалось дойти до костра лишь пару шагов, отреагировал молниеносно — один его кинжал полетел в меня, другой воткнулся в «спину» моей обманки. Он промахнулся, я попал ему прямо в грудь, но без видимых результатов — видимо, он имел кольчугу под одеждой. Мой охотничий нож упал рядом с костром, и враг рванулся к нему. Придется кидать меч, пока меня не прибили моим же собственным оружием.
Как я и опасался, меч полетел не острием вперед, а вращаясь, зато — точно в цель. Когда лазутчик распрямился Для броска, крутящийся меч ударил ему по голове, отчего враг свалился прямо в костер и полежал там некоторое время. Потом в ущелье раздался отчаянный вопль горящего заживо — объятая огнем фигура заметалась по песку, пытаясь сбить пламя.
Эти ужасные крики, наверное, распугали всю живность в окрестностях. Из одной палатки, уже с мечом наголо, вылетел Таниус, готовый рубить и колоть все, что подвернется под Руку. Из другой нехотя выполз, протирая заспанные глазки, Штырь.
— Этот неудачник все-таки заснул и свалился в костер! — воскликнул Таниус и бросился тушить «меня», объятого пламенем.
— Райен, спишь, что ли? — спросил Штырь, увидев «меня», сидящего у костра. — О горе нам, нашему сыскарю кто-то нож в спину воткнул! Райен, ты жив? Ой, у него голова отвалилась, как же он без головы-то…
— У меня запасная есть, — мрачно пошутил я, волоча жертву змеиного укуса к костру для опознания. — Пока вы тут дрыхли, я в одиночку отражал нападение превосходящих сил врага.
— Да ты у нас настоящий герой, — усмехнулся Таниус, прекративший тушить уже бездыханного «обгорельца». — Этого душегуба ты заживо поджарил.
— Да-а, воистину герой, цельный отряд практически голыми руками завалил! — съёрничал Штырь, осматривая труп второго лазутчика. — А этот аж посинел, пена у рта, глаза навыкате — налицо все признаки отравления. Случаем, не ты его укусил?
— Все может быть… — уклончиво ответил я, внимательно осматривая труп.
Эти парни были агентами Контрразведки — на рукаве у одного тускло поблескивала эмблема зловещей организации — две сплетенные руны «К», изображавшие паука на паутине, точно такой же знак был вытатуирован на запястье второго. Но не это взволновало меня. Одежда убитых была запылена и местами заляпана грязью. В пустыне грязи нет, но ее достаточно в ущелье…
— Быстро сворачиваемся! — крикнул я. — Штырь, слазай на скалу.
Малек побежал к ближайшему скальному выступу, с которого просматривалось нижнее ущелье, второпях запнулся, покатился кубарем и возмущенно заорал:
— Какой криворукий урод растянул здесь веревку? И это называется сигнальной нитью?! Да я чуть шею себе не сломал!
Я скромно промолчал — ну не было у меня под рукой ничего, кроме веревки. А Штырь проворно, словно обезьянка на пальму, вскарабкался на останец, сразу же спрыгнул вниз Я стрелой рванулся в нашу сторону.
— Они входят на перевал! — крикнул он, взлетая на Белоснежку.
Враг продвигался всю ночь и сократил расстояние между нами от полудня до получаса, а то и меньше. Побросав все, что не успели свернуть, мы погнали коней в сторону пустыни. Мой резвый данийсккй жеребец сразу вырвался вперед, свернул в ложбину между песчаными холмами и споткнулся о мою же веревочную растяжку, выдернув ее вместе с опорами. Хорошо, что я ночью поторопился, колья неглубоко вбил, а то бы мы оба тут и завершили свое путешествие.
От перевала донеслись крики и визг — нас заметили. Теперь начинается гонка на выживание. У нас свежие лошади, но у противника наверняка есть конная смена.
Пустыня приближалась — теплый сухой ветер овевал лицо и свистел в ушах. Но враг не отставал — пять или шесть самых умелых всадников вырвались вперед и держались за нами. Мой конь, похоже, все-таки повредил ногу о веревку, поскольку он начал прихрамывать с каждой минутой все сильнее и сильнее. Теперь он уже не успевал за Вороным и Белоснежкой, Таниус и Штырь были вынуждены придерживать коней, и потому расстояние между нами и преследователями начало сокращаться. Все-таки сражения не избежать…
Там, где кончалось ущелье и начинались песчаные барханы, из песка торчали руины какой-то древней крепости. Если уж и придется принимать неравный бой, то только в ее стенах.
Давай, коняга, жми из последних сил! Я слегка кольнул конский круп кинжалом, отчего несчастное, замученное животное отчаянно заржало и резко рванулось вперед. До арки крепостных ворот было уже подать рукой, но в этот момент конь споткнулся, жалобно заржал и грузно завалился на бок, придавив меня.
Конь не подавал признаков жизни, нога застряла намертво, а враги были уже рядом — настолько близко, что я мог Разглядеть их красноносые бородатые лица под рогатыми касками. Двое лесняков раскручивали франциски, двое — держали на изготовку топоры. Последний, самый крупный и злобный, по всей видимости, их командир, чей шлем был украшен таким количеством рогов, что смахивал на корону, тянул из-за спины двуручную секиру.
Конечно, Таниус и Штырь не бросили меня. В унисон ударили арбалеты, и оба топорометателя вылетели из седел, Но лесные наемники оказались храбрыми бойцами — они, прикрываясь щитами, поскакали прямо на моих хранителей и сшиблись с ними с лязгом и треском. Удар, сталь звенит о сталь, и на песке остаются лежать окровавленные рыжебородые трупы. Двое. Третий, «лесной король», до того державшийся позади, обогнул стычку сбоку и теперь во весь опор несся прямо на меня.
Положение у меня было совершенно безнадежное — Таниус и Штырь еще только разворачивали своих коней и явно не успевали мне на помощь. Мой метательный нож остался в голенище башмака придавленной ноги, а моим коротким строевым мечом секиру не отбить. Вот и закончились твои странствия, горе-расследователь Райен.
Очевидно, лесняк не умел бить на скаку — за пару шагов до меня он соскочил на землю, криво усмехнулся, крякнул и взметнул свое сокрушительное оружие над головой.
Время замерло. Я явственно почувствовал Грань — незримую черту между жизнью и смертью. Сейчас она пролегала по острому лезвию секиры, на расстоянии трех локтей от моей души, и звенела тонко, почти неслышимо, словно перетянутая стальная струна, готовая порваться в любой момент. Почему он медлит, почему не бьется мое сердце? Может быть, я уже умер?
Откуда-то доносится легкий свист. Медленно-медленно, как во сне, в грудь лесняка, пробивая кольчугу двойного плетения, впивается стрела с белым опереньем. Я смотрю в его изумленные глаза и чувствую, что ощущает человек, перешедший Грань. Незримая струна, связывающая тело и душу, оборвалась… навсегда.
Значит, мое время еще не пришло. Позади меня, в полуразрушенной арке, стояли, купаясь в лучах восходящего солнца и сверкая зеркальными доспехами, девять всадников в белых плащах и на белоснежных конях, точных копиях Белоснежки Штыря.
Рыцари Единого Храма. Хранители веры. Борцы за справедливость. Охотники за моей головой.
Пока Таниус и Штырь вытаскивали меня из-под павшей лошади, белые плащи совещались, кивая на строй наемников, разворачивавшийся на ходу в боевой порядок. К нам подъехал один из храмовников, с белым командирским султаном на шлеме, точная копия которого венчала голову его коня. По длинному, развевающемуся пучку волос на затылке было понятно, что это женщина — видимо, та самая особа, что своей уязвленной гордостью спровоцировала битву под Травинкалисом. В результате от ее армии осталась лишь горстка людей, но этой гордячке все неймется — она снова рвется в бой, а белый конь под ней так и приплясывает.
— Вас преследуют слуги Тьмы, — произнесла всадница низким, но редкостно глубоким и звонким голосом, откидывая забрало. — Я, Региста Каштановая Прядь, командор ордена Храма, предлагаю вам защиту и покровительство.
Какая встреча! А я ведь тебя узнал — та самая загадочная особа из приемной короля Владимекса. Тот же рост, тот же хвост… Интересно, что ты там делала? Однако командор Храма — женщина?! И это при том, что в свои ряды Храм принимает только мужчин! Видать, точно конец света на носу. Ну да ладно, хочешь сражаться на нашей стороне — милости просим. А если вы из этой схватки живыми не выйдете — всё мне меньше проблем…
— Мы рады принять вашу помощь! — льстиво ответил я и подобострастно поклонился.
Когда я поднял голову, командорши уже и след простыл, лишь длинный, развевающийся по ветру хвост волос выделял ее среди остальных храмовников, — белая девятка, подняв длинные, сверкающие на солнце клинки, мчалась навстречу стремительно приближавшейся черной вражеской лаве.
Девять против двух сотен. Фанатики-самоубийцы, что тут еще скажешь. А мы засядем в крепости — там хоть немного продержимся.
Взобравшись на стену, я стал наблюдать за ходом сражения. А проходило оно очень странно и интересно — пока мы лезли на стену, храмовники прорвали строй противника точно посередине, потерь не понесли, зато наемники потеряли человек двадцать. Крылья лавы сомкнулись, разворачивая строй в обратную сторону. На этот раз вражеский эскадрон даже не успел набрать ход — маленький белый отряд вновь атаковал его по центру.
Но как они сражались! За движением их мечей совершенно невозможно было уследить — это был просто какой-то стальной вихрь, косящий врагов направо и налево, вдоль и поперек. Пройдя сквозь вражеский строй, как раскаленный нож сквозь масло, они развернулись и вновь проделали тот же самый смертоносный маневр, после чего численность вражеского отряда сократилась наполовину.
Армия противника оказалась разбитой на два отряда и сменила тактику — при следующей атаке рыцарей Храма основные силы расступились перед ними, а небольшая группа, человек пятнадцать — двадцать, начала заходить в тыл воинам Света. Но отступавшие оказались спиной к храмовникам, чем те не замедлили воспользоваться, обстреляв врага из луков на полном скаку и нанеся ему этим большой урон.
Битва в пустыне стихала — около полусотни уцелевших наемников, ожесточенно пришпоривая коней, спасались бегством вниз по ущелью, а храмовники, окончательно раздробив силы врага, отстреливали их одного за другим. Тем временем «обходной» отряд, завершая свой маневр, вышел к руинам. Сообразив, что битва проиграна, а путь к отступлению отрезан, наемники пришли к той же идее, что и мы часом раньше, — занять оборону в крепостных стенах.
Полтора десятка всадников устремились к воротам, защитить которые мы были не в состоянии. Одного подстрелил Штырь, еще одного сшиб камнем Таниус, но остальные ворвались во двор и сразу же полезли на стены. Я, не раздумывая, разрядил свой арбалет в озверевшего коренастого бородача, ошибочно посчитавшего, что он тут всех голыми руками порвет. Времени на перезарядку не было — на меня навалились сразу двое солдат из данийской конницы и оттеснили в полуразрушенную башню.
В тесноте стен короткий клинок имеет преимущество перед кавалерийскими палашами, да и вообще всадники плохо сражаются в пешем порядке. Одного я ранил в руку, другому заехал эфесом в ухо, но продолжал отступать и оказался на самом краю.
Тут обнаружилось, что растрескавшиеся и выветрившиеся крепостные стены держались, что называется, «на соплях» и начали разваливаться прямо у нас под ногами. Огромный кусок кладки, не выдержав моего веса, качнулся и оторвался от стены, сползая по контрфорсу. Лишившееся опоры перекрытие обвалилось в колодец башни, увлекая за собой орущих солдат врага. Впрочем, орали они недолго.
Я же, совершенно не желая разделить их участь, спрыгнул вниз с высоты в пять моих ростов, рискуя сломать ноги. И я бы их сломал, если бы внизу оказался хотя бы один камень и если бы я не применил приземление с перекатом — единственно верный способ убрать нагрузку с костей ног при падении с высоты.
Со стен доносились частые удары мечей и обрывистые выкрики боя — мои хранители еще продолжали сражаться. Сейчас я вернусь в крепость через арку и нападу на врага сзади. И это принесет нам успех, потому что внезапный удар в тыл — самый эффективный военный маневр всех времен и народов. По крайней мере так нас учили.
Правда, на моем пути возникло препятствие — из арки выехал одинокий всадник, невзирая на жару и зной, закутанный в черный плащ, и неспешно направился в мою сторону. Против таких самоуверенных героев у диверсанта всегда нож под рукой, а в случае, если супостат закован в панцирь, аки броненосец, и поразить его некуда, кроме как в узкую щель забрала, то можно сблизиться и, увернувшись от вражеского меча, бросить коню песком в глаза. Жестоко, конечно, но уж тогда наезднику будет не до меня — только бы в седле удержаться.
Так, сжимая нож в одной руке и горсть песка — в другой, я вышел навстречу врагу, насвистывая веселый мотивчик.
Когда между нами оставалось два десятка шагов, он резко сорвал капюшон с головы и проскрипел:
— Ты с-сам приш-шел нафс-стретш-шу сф-фоей с-судь-бе. Тф-фой путь с-саконтш-шен!
Вы уже поняли, кто это был. И я понял. На меня пялилась до боли знакомая унылая серая физиономия с тусклыми водянистыми глазками, впалыми щеками и тонкими бескровными губами. Но леденящего поветрия, так свойственного Игроку, сейчас не чувствовалось — искуситель душ все-таки покинул эту искалеченную оболочку, оставив ей напоследок задание добраться до меня.
Своим теперешним видом Бледная Тень смахивала на искрученный жарой и ветрами пустынный саксаул — судя по тому, как криво она держалась в седле, у твари был поврежден позвоночник. Из правой глазницы до сих пор торчало навершие турьего рога, придававшее ей схожесть со сказочным зверем однорогом. Видимо, «огненная вода» нанесла серьезный удар по координации Тени — издалека было заметно, как тряслась ее рука, не способная теперь к точному броску кинжала, но все еще крепко сжимавшая длинную кавалерийскую саблю.
Даже в таком разбитом состоянии Тень оставалась смертельно опасным врагом, от которого так просто не сбежать. Тут я вдруг понял, что бежать-то некуда: позади меня до горизонта расстилались пески, а арка крепостных ворот, бывшая единственным путем к спасению, находилась за спиной у неотвратимого убийцы.
Тем временем Тень пустила в галоп нервничающего и фыркающего коня, видимо, так и не привыкшего к такому страшному наезднику. Ближе, еще ближе… Бросок-нырок! Сабля Тени достала меня у самой земли, вспоров рукав куртки и слегка зацепив правое предплечье. Ни в чем не повинный конь получил песком в глаза, дико заржал и взлягнул, сбросив своего ненавистного седока, после чего поспешил поскорее удрать, пока снова не оседлали.
Я, придерживая раненую руку, побежал в ворота. Тень заковыляла следом, не отставая. Я уже был в арке, когда мощный удар в спину сбил меня с ног — проклятое создание метнуло свою саблю и с нескольких шагов не промахнулось. Кольчуга-плетенка выдержала удар, но правое плечо сразу онемело, словно по нему приложили кузнечным молотом, а в рукаве уже расползалась липкая влажность.
Дело приобретало скверный оборот. Конечно, уроки диверсионной школы не забыты, и я умею драться обеими руками, но все же одной левой мне не отбиться. Поднявшись и выплюнув песок, я выхватил свой меч, решив уйти в глухую защиту и продержаться как можно дольше.
Какое там! Первым же ударом Тень вышибла клинок из руки, едва не вывихнув мне кисть. Я бросился поднимать его, но судорожно отшатнулся, когда перед носом с протяжным свистом рассекла воздух сталь.
Крик о помощи потерялся в пересохшем горле. Все происходило так стремительно, что я даже и не думал о страхе, едва успевая увертываться от мелькающего клинка. Несколькими расчетливыми взмахами Тень оттеснила меня в угол, где я замер, затаив дыхание, отчетливо осознавая свое беспомощное положение. Неужели конец? Я даже помолиться перед смертью не успею. Впрочем, я сейчас ни единой молитвы не вспомню…
Почему-то тварь медлила — Бледная Тень держала оружие наготове и медленно крутила головой, словно внезапно ослепла. Получается, что, глядя на меня в упор, она меня не видит? А почему?
И в этот пронзительный момент за спиной Тени словно из ниоткуда возникла блистательно-белая фигура, дугой взметнулся длинный каштановый хвост, и в воздухе мелькнула серебряная молния. В крошку разлетелся подвернувшийся под удар камень, жалобно звякнула разрубленная сабля, голова с рогом вместо глаза скатилась на песок, рядом осело обезглавленное тело. Историческое событие произошло на моих глазах — впервые была убита Бледная Тень.
— Презренное бездушное создание, оно получило то, чего заслуживало, — тяжело дыша, сказала Региста, сняв шлем. — Но в нем была одна странность — на сознании Тени сохранился четкий черный отпечаток, словно в нее некогда поспешно вселилась какая-то могущественная сущность из Тьмы.
А потом столь же поспешно выселилась. Хотелось бы мне знать, зачем ты понадобился этому человечку…
Затихавшая схватка на стене завершилась предсмертным хрипом и глухим звуком упавшего на песок тела. Откуда-то сверху донесся ликующий голос Штыря:
— Райен, мы их всех перебили!
— Значит, Райен — это ты? — с нехорошим прищуром карих глаз уставилась на меня Региста.
— Нет, что вы! Это какая-то ошибка… — попытался оправдаться я, но получилось вяло и неубедительно.
— Райен, поднимайся наверх, здесь имеется кое-что по твоей части! — продолжал «закладывать» меня неугомонный Штырь.
А я не мог не то что подняться на стену, но даже пошевелиться — в мое горло уперлось острие длинного изогнутого клинка Регисты. Командорша даже не пыталась скрыть свою злобу, шипя, как разъяренная кошка:
— Райен. Мельвалиен Райен! Ты постоянно ускользал от нас, но сколь веревочке ни виться — все равно придет конец. Сейчас ты почувствуешь ненависть Серебристой Луны! Теперь я поняла, чей черный отпечаток остался на сознании Бледной Тени! Твой! Ты — апостол Тьмы!
— Я — кто? Леди, сдается мне, вы нынче перегрелись на солнышке, а ваши мозги и вовсе сварились в этой жестяной кастрюле! Да кто вы вообще такая, чтобы бросаться такими тяжкими обвинениями?
— Я — Региста Гористок, и я говорю от имени Света!
— Неправда ваша! Я всех Гористоков знаю в лицо, а вот вашу симпатичную мордашку что-то не припоминаю…
— Она действительно из Гористоков, младшая сестра Альдана, — донесся из-за моей спины голос Таниуса. — Региста, сейчас ты можешь совершить самую главную ошибку в своей жизни. Отпусти его. Я тебя прошу, в первый раз между нами. Отпусти.
— Спрячь ножичек, дура хвостатая, с пяти шагов я не промахнусь, прямо промеж гляделок болт засажу, — четко проговаривая, точно штампуя слова, произнес Штырь, взводя арбалет.
— Умолкни, конокрад презренный! К моему огромному сожалению, я предложила этому ничтожеству свою защиту — только это удерживает меня от того, чтобы не прикончить его прямо сейчас. Но теперь, будьте уверены, я и другие воины Света не отойдем от него ни на шаг. И если я удостоверюсь в том, что Райен несет в себе Тьму, то, не колеблясь, преступлю через свою честь.
С явной неохотой Региста вернула меч в ножны, презрительно фыркнула, взмахнула своим длиннющим хвостом и гордо удалилась, покачивая крутыми бедрами, которые даже в латах выглядели ну очень соблазнительно.
— Бой-баба, не приведи судьба такую в жены! — проворчал Штырь, перевязывая мою руку. — Мастер Фрай, а вы-то с ней каким местом столкнулись? Передним, что ли?
— Прикуси язычок, охальник. Не твоего ума дело.
— Молодец, капитан, добрую кобылку объездил: ядреная, в самом соку! На мой взгляд, она несколько крупновата, но я б, конечно, тоже не… — Пошлые разглагольствования Штыря прервал звучный подзатыльник.
— Так что вы там нашли наверху, зачем меня звали? — поспешил прервать я зарождающуюся склоку.
— Какой-то знак с летучей мышью. Вот мы и решили, что тебе как бывалому вояке такие вещи знакомы.
Внутри крепости, прямо напротив арки ворот, высился огромный, зияющий множеством бойниц и пробоин бастион, чьей задачей было держать ворота под обстрелом. Его внутренние лестницы давно обвалились, но на верхнюю площадку можно было попасть по разрушенным галереям на стенах, рискуя свалиться во двор с высоты нескольких этажей. Этой возможностью не преминули воспользоваться несколько наемников, чьи тела теперь распростерлись на камнях внизу. Как Штырь проскочил по разваливающемуся карнизу, по ходу Дела отбиваясь от наседавших лесняков, того он и сам не понял, но назад тем же путем малек пройти не решился, поэтому спускался сверху уже по веревке.
Из-за раненой руки сам я на бастион залезть не мог, поэтому Штырь и Таниус соорудили нечто вроде блока, чем и Подняли меня наверх. Вид отсюда был достоин кисти живописца. Крепость стояла на границе пустыни — здесь горы расступались, открывая бескрайнее песчаное море, похожее на гигантскую стиральную доску, — золотистые, изборожденные ветрами барханы тысячами извилистых гребней уходили вдаль, стремясь к горизонту. Пески резко контрастировали с ярко-голубым небом, в котором не было ни единого облачка и ослепительно полыхало палящее солнце. Огненное Око приблизилось к солнечному диску уже очень близко и устроилось под боком своего пламенеющего соседа, скрываясь под его роскошной короной.
В центре башни лежал плоский камень, покрытый многочисленными трещинами, возникшими от влияния дневной жары и ночного холода. На щербатой плите было начерчено весьма отдаленное подобие летучей мыши, заключенной в круг и держащей в лапках стрелу. Это была метка диверсанта — тайный символ, предназначавшийся другому диверсанту. Скорее всего знак оставили разведчики, и предназначался он для указания направления основному отряду. Но самого направления не было — стрела показывала куда-то в скалы.
Тут не все так просто. Этот знак не должен понять никто, кроме диверсанта. Как же жарит солнце — чувствуешь себя пирогом в раскаленной печке. Похоже, придется лезть вниз ни с чем. Но… стоп. Конечно, круг, солнце, восход — на имперском языке эти понятия обозначаются одним словом. Но горы отклоняются к юго-востоку, а на востоке — пустыня, которой не видно конца. Кстати, вполне возможно, что это — кратчайший путь, поскольку на картах ущелье Стремглавы постепенно изгибалось к северу, и ближайшие обитаемые земли теперь находились к востоку от нас. Значит, нам нужно идти туда.
Интересно, что Миррон имел в виду под «мертвым городом», — может быть, это такая же разрушенная крепость, что и та, в которой мы сейчас стоим? А если это как раз и есть тот самый город, принимая во внимание дома, вырубленные в скалах? Но тогда где же мертвая голова и мертвые врата? Загадки, кругом одни загадки. Но ведь я-то как раз единственный специалист по разгадкам, так что спрашивать больше и не с кого.
Передвижение в пустыне возможно лишь ночью, а также в предрассветные и предзакатные часы. Днем невозможно идти из-за удушающей жары — в это время пески превращаются в раскаленную сковородку. А пока мы отсиживались в тени под крепостной стеной, ожидая захода солнца, неутомимые храмовники изловили одного из уцелевших противников и на аркане приволокли его в крепость для допроса. Странно, что они его сразу не прибили, с них станется без суда и следствия…
С первого взгляда стало ясно, что пленный отнюдь не боец: холеные руки с короткими пальцами-сосисками, усаженными дорогими перстнями, объемистое брюшко под расписным шелковым камзолом и брыластая расплывшаяся морда с маленькими щурящимися глазками характеризовали его как представителя правящего сословия.